Текст книги "Ошибка (СИ)"
Автор книги: Drugogomira
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Двери разъехались, Юра пропустил девушку вперед, вышел следом. Пустой коридор, ни души – уже провокация. Десять метров до кабинета, семь, пять, три… Дыхание перехватывает, она открывает дверь, он стоит в полуметре сзади и чувствует разряды тока по телу, разглядывает ее напряженные плечи.
Наконец, Ксения заходит внутрь, дожидается, когда он закроет за собой дверь, и, делая широкий жест рукой, обводя ею свободное пространство кабинета, произносит:
– Пожалуйста, Юрий Сергеевич, Ваша трибуна.., – смотрит так насмешливо и в то же время так лукаво, сообщая глазами, что сейчас вовсе не речь слушать намерена. – Так о чем Вы хотели поговорить?
«Издевается…»
Он сокращает расстояние, она очень близко, времени так мало, его у них фактически нет.
– Я тут подумал, – произносит наигранно спокойно, пусть нервы к этому моменту и сжались давно тугой пружиной в ожидании мига, когда все его предохранители слетят к чертям собачьим, – Может ну их к чёрту, все эти разговоры?
По взгляду видно – она с ним абсолютно согласна. Обхватывает талию руками, заглядывает в глаза… Слетели… Сегодня её губы на вкус другие. Сегодня они как двойной эспрессо. Но такие же мягкие и нежные, отвечающие со всей готовностью. Ему сносит крышу так же стремительно, как и ночью в лифте, он срывается в бездну точно также молниеносно, как и тогда, ощущение времени вновь пропадает, сегодня она ластится как котенок, в голове пусто, он пытается утолить свою жажду: ей невозможно напиться. Ее ладони пошли вверх по спине, пальцы уже в волосах, она играется, легко прикусывает губу, улыбается в поцелуй, распаляет его, прекрасно осознавая, в какую сторону заводит этими заигрываниями мысли. Желание так не вовремя нарастает, нарастает как снежный ком, у них не больше пяти минут, а может трёх, но сопротивляться ей невозможно и не хочется. Одно уверенное движение – и он уже прижимает ее к стене, буквально вдавливает в неё, она податливая, послушная, сердце колотится и рвётся, дыхание становится глубже, становится более шумным, врачу необходимо больше, больше воздуха; кислород обжигает легкие, обжигает нутро. По венам течёт кипяток, кипяток бьет в голову, ошпаривает... Еще немного, и… Нужно остановиться, не время и не место... Остановиться и успокоиться – совершенно неимоверное усилие воли. Он думал, что про свою волю знает всё. Нет, не всё.
Расставание с ее губами – как оказалось, отдельный уготованный ему жизнью вид пытки. Юра отрывается, это стоит ему невозможного труда, в голове вакуум, перед глазами всё плывет, всё, как в тумане.
Ксения смотрит на него своими шоколадными глазищами, подернутыми дымкой, и шепчет с усмешкой, закусывая губу:
– Отличная лекция, Юрий Сергеевич. Давайте Вы будете мне каждое утро по одной читать?
«... ... ...»
Он не может прийти в себя, в голову лезет черт знает что. На настенных часах 08:52. Сердце никак не вернётся к привычному ритму, сказать в ответ нечего, слова не идут, все разлетелись. Выпускать ее из рук не хочется, но необходимо: в любую секунду начнут подтягиваться менеджеры. Он делает шаг назад…
«Выдохни...»
Ему понадобилось еще несколько минут, чтобы успокоить, наконец, дыхание и мысли, попытаться настроиться на рабочий лад. Заняв своё привычное место за столом, Юра все же решается на признание:
– Саша нас с Вами уже давно раскусил, Ксения... Борисовна.
Ксения замирает на секунду над папкой с документами:
– Я так и поняла... Кстати, а почему мы опять на «Вы»?
– Мне показалось в баре, что тебе комфортнее в присутствии кого бы то не было обращаться на «Вы», – улыбнулся врач. – Возможно, я ошибаюсь…
– Нет, все верно, – протянула она. Явно хотела что-то еще сказать, но дверь открылась.
– Ксень Борисовна, можно? – это Леонид. Для Леонида картина в кабинете привычна: управляющая сидит за своим столом, врач, который всегда приходит на планерку первым, на своём месте. Если бы Леонид был более внимательным, он бы заметил нехарактерную для Юрия Сергеевича рассеянность и некую растрёпанность, нехарактерную для начальницы улыбчивость. Но Леонид внимательным не был. Зато женская половина присутствующих по мере хода собрания явно что-то начала подозревать. Что Валентина Ивановна, что Регина Марковна то и дело бросали то на врача, то на управляющую пристальные взгляды, и очень скоро Юра почувствовал, что их излишнее любопытство действует ему на нервы. По лицу Ксении можно было бы предположить то же самое: от улыбчивости в начале планерки ни осталось и следа к ее середине.
Ему, как и всегда на этих совещаниях, было интересно время от времени исподтишка за ней наблюдать. Правда, этим утром наблюдать трезвым взглядом не выходило: внимание рассеивалось, отделаться от ощущений, которые продолжало хранить тело, не получалось. Наверняка врач подметил только постепенное исчезновение улыбки. Да, задержаться после планерки хотелось бы, но, кажется, не стоит давать менеджерам почвы для подтверждений своих подозрений, а ей – повода лишний раз нервничать. Он решил не задерживаться.
Уже выходя из лифта на первом, врач столкнулся с довольным Зуенком.
«Светится, как пятак»
Странно… Последние недели он видел этого парня в исключительно подавленном состоянии. Но если сейчас у Алексея все отлично, почему бы не порадоваться за человека? Тем более, когда у самого все распрекрасно…
Юра помнит эти сутки поминутно. Слишком много эмоций и потрясений с ними было связано.
Его рабочий день начался, в принципе, как обычно, приподнятое настроение никуда не девалось. Лев задерживался, но врача это не тревожило: владелец время от времени позволял себе такие фокусы. Стелла Анатольевна сидела, не отсвечивая, периодически поднимая голову и бросая на коллегу любопытствующий взгляд. Он шкурой чувствовал, что её так и подмывает что-то спросить, но она себя сдерживает, и был за эту тактичность благодарен. Стелла входила в его ближний круг и могла позволить себе вопросы личного характера, но очень редко пользовалась этими привилегиями.
Спустя где-то минут тридцать-сорок пришел постоялец с ампулами в руках. Как выяснилось, ему прописан курс уколов, инъекции необходимо ставить ежедневно. Медсестра тут же подорвалась: уколы – это ее профиль, её работа. Юра остался сидеть за своим столом, размышляя о меняющемся настроении управляющей и о том, как бы его ей поднять.
Со стороны кушетки спустя пять минут раздался веселый голос пациента:
– Что-то уж совсем небольно Вы мне укол сделали… Может быть, Вы мое лекарство себе забрали, а мне водичку ввели?
Юра поднял глаза, улыбнулся себе: смешные они все же иногда, эти люди. Всё им не так, во всем видят вселенский заговор против себя. У Стеллы очень легкая рука. Нечасто за всю совместную с ней работу врачу доводилось слышать вопли, охи или жалобы на болючую инъекцию. Да, некоторые препараты сами по себе вызывают дискомфорт при введении, но Стелла умудрялась нивелировать ощущения у своих подопечных, насколько это было в ее силах. За ширмой, отгораживающей кушетку от основного помещения, послышался вдох медсестры.
– Пётр Ильич, вот Ваше лекарство.., – видимо, продемонстрировала ему вскрытые ампулы.
– Ну что Вы, это ж я комплимент хотел сделать, неудачно вышло, извините, – человек явно засмущался. Да уж, смешные они все же иногда, эти люди. Комплимент…
Отличный день. Был... Был до тех пор, пока в кабинет не ворвался Лев – злой как тысяча чертей, еще и с ружьем. Юра привык видеть Федотова в подобных состояниях, но с оружием в его святая святых еще не вваливались.
– Лев Глебович, на охоту после процедурок собрались? – Юре захотелось как-то нащупать причины такого настроения. Повышенное давление у владельца – его личная лишняя головная боль.
– К черту процедурки, Юрец! – рявкнул Лев, заставив медсестру и врача вздрогнуть, – К тебе тут Зуёныш не заглядывал?
– Зуёныш? Вы Алексея имеете ввиду? Нет, не заглядывал… Что-то случилось? – вкрадчиво поинтересовался Юра. Состояние Федотова ему совершенно не нравилось,
– Случилось! Я его прикладом огрел, а он, падла, умудрился сбежать… Ищу вот. Думал, прибежит к тебе бошку свою безмозглую лечить, – Лев кипятился не на шутку. – Жаль, нет его тут, ошибся…
Стелла подняла голову от бумаг и внимательно вслушивалась в их диалог.
– Так, Лев Глебович, присаживайтесь-ка, давление Вам померим, – дождавшись, когда Лев поставит ружье в угол и сядет на стул, Юра достал тонометр, надел на руку владельца манжету и сделал первый замер. Так и есть, в значительной степени повышенное. – Лев Глебович, что бы он не натворил, Вам нужно думать, прежде всего, о своем здоровье. Будем снижать… Так за что же Вы беднягу прикладом приложили? – врач потянулся к тумбочке и достал препараты.
– Ох, Юрец, тебе лучше не знать.., – Федотов тягостно вздохнул и замолчал, с жалостью посмотрев на молодого человека. Его взгляд резанул по сердцу наточенным лезвием, его молчание спустя доли секунды зазвучало в ушах как набат. Интуиция начала вопить как сумасшедшая: «Ты должен знать, это касается тебя непосредственно!».
– Вы так и будете молчать, Лев Глебович? Думаю, будет лучше, если Вы расскажете, – спустя бесконечную минуту глухой голос врача разрезал гнетущую тишину кабинета.
Стелла молча поднялась и вышла вон. Лев снова тяжело вздохнул и покачал головой.
– Ну… Сам захотел. В общем, прибежала ко мне с час назад моя Ритка вся в слезах и соплях, говорит, так мол и так, муж объявил о разводе, заявил, что вся его любовь – вовсе не любовь, а ошибка, что любит он другую и это взаимно. Насилу успокоил. Но тварь эту я всё же найду! И как найду – на месте пристрелю!
«Не может этого быть…»
– Кого? – эхом отозвался врач.
– Кого-кого? Недозятенка своего! Падлу!
– Нет… Кого он там взаимно любит?
Время встало. Юра смотрел на Льва, но уже вряд ли был здесь. Воздух стал вязким, тяжелым, превратился в кисель...
– Ааа… Юрец.., – рассеянное молчание Федотова подтвердило его худшие подозрения. Вспомнились слова Санька о том, что у Ксении с Алексеем был роман на прежнем месте работы, о том, что она меняет мужиков как перчатки, вспомнились его щенячьи взгляды в ее сторону, их разговоры, общение в отсутствие Маргариты, ее адресованные ему улыбки, много всякого тут же заполонило голову, мысли…
«Значит, всё же взаимно? Зачем тогда голову морочить..?»
– Вы уверены, что Ваша дочь правильно его поняла, Лев Глебович? – этот голос врач не узнавал: это был не его голос. Глухой, звучащий словно издалека. В ушах шумело, плечи придавило многотонным грузом, он не мог распрямиться.
– Да я сначала не поверил. Схватил ружье, начал рыскать по отелю. Горничные доложили, что видели его на втором. А что у нас на втором? Правильно – кабинет управляющей! Там я этих голубков и застал…
– Застали? – Юра не хотел и хотел слышать подробности.
– Ну да! Эта за своим столом, крысёныш, падла, чуть ли не ноги ей целует. Ой, Юрец, знать не хочу, что у них там, не с руки было разбираться. Огрел разок прикладом, он и уполз. Симпампулька, конечно, уверяет, что я не правильно всё понял, но я что, слепой? Отправил ее к Ритке – пусть с ней объясняется, не со мной. Простит – останется здесь работать, не простит – пусть валит на все четыре стороны. А этот – если приползет к тебе, сообщи. Пошел я…
«Уж лучше пусть не приползает…»
Лев, кряхтя, поднялся со стула и, прихватив ружье, вышел в дверь, оставив его один на один со своими мыслями. Внутри бушевала буря. Неужели это – действительно правда? Неужели она – могла? Нет, он знал, что для некоторых людей крутить сразу с двумя, а то и с тремя – в порядке вещей, «А что такого?», но Ксения… Не была похожа на такую девушку, хоть он и успел в свое время известись от ревности, подозревая ее каких-то связях...
«У меня нет никого! Как ты мог так обо мне подумать? Я никогда бы не смогла так с тобой поступить».
Значит, есть? Значит, могла? Значит, навешала лапши ему на уши? Обманула? То-то Зуёнок такой довольный был… Шел к ней, значит, о разводе объявлять.
Рука потянулась к телефону… Нет. Такие вещи лучше обсуждать лично, а не в переписке. Он заставит её дать комментарии по этому поводу. Прямо сейчас и заставит.
Юра уже поднялся со своего стула, как дверь вдруг распахнулась, и на пороге возникла группа людей, держащих под руки молодого парня. Как же, черт возьми, не вовремя!!! Юноша был очень плох, на ногах не стоял: алкогольная интоксикация. Да, солнце было еще даже не в зените, а некоторые уже успели порядком перебрать. Он бы тоже не отказался сейчас от 50 грамм виски, например…
Возня с пациентом затянулась. Промывание желудка, сорбенты, капельница. Руки действовали на автомате, неимоверное усилие воли понадобилось лишь для того, чтобы придать движениям твердости, а лицу – невозмутимости, но все его мысли были заняты совершенно другим – ею. Память услужливо всё подсовывала и подсовывала картинки, тело вспоминало ночные ощущения, утренние… Юра не мог заставить голову и сердце замолчать. Они там орали внутри, устроили разборки, сцепились в клубок – не на жизнь, а на смерть. А он – сходил с ума, не зная, кого слушать, чью сторону принять. Стелла вернулась через час. Как только медсестра вошла в дверь, Юра в нее вылетел. Ему необходимо было что-то! Что-то, чтобы успокоиться. За минувший час он накрутил себя до состояния невменяемости, до той степени, когда любое сказанное ему слово будет намеренно истолковано неверно: он себя таким вообще не помнит. Врач чувствовал, что если прямо сейчас пойдет требовать объяснений от управляющей, ничем хорошим их разговор не кончится, что бы она ему не сказала. Когда-то у него был способ снять тревогу, избавиться от этого скрежущего, сжирающего нутро ощущения, но он уже много лет как зарекся к нему прибегать, и с тех пор что бы ни случалось, – нет.
– Санёк, виски.., – Юра не желал ни на кого смотреть, он смотрел в себя. Почему сейчас? Почему не днем ранее? И днем ранее было бы невозможно больно, но не так! Не так, как сейчас! Не так, как сейчас, когда она успела дать ему надежду, не так, как сейчас, когда он уже знает, каковы на вкус ее губы, как отзывается ее тело… Не так, как сейчас, когда жизнь уже успела поделиться на «до» и «после».
Перед носом возникает стакан с виски, Саша пытается найти с ним зрительный контакт, привлечь внимание, но не выходит ничего: врач, хмурясь, вглядывается в янтарную жидкость под носом. Он очень, очень давно ничего крепче кваса не пил. Много-много лет на любых мероприятиях в его бокале плескалась исключительно вода. Много-много лет он не чувствовал ничего похожего на то, что происходит внутри сейчас. Внутри детонирует, нутро охвачено пожаром, уничтожающим все молодые побеги, что успели прорасти в душе за эти полтора месяца. В глубине своей вопящей души он понимает, что тушить этот пожар спиртом – значит, разжечь пламя в разы. Но… Ему необходимо забыться. Он не знает, как еще это сделать… От напитка исходит аромат солода и бьет в нос. 40-50 градусов спирта. Полстакана вполне достаточно для того, чтобы хотя бы на час выключить его мозг и заглушить боль. А там – там он сможет посмотреть на всю ситуацию более холодным взглядом. Там он посмотрит ей в глаза.
Глоток. Еще глоток. Он еле заметно морщится. Глоток. Отвратительно…
«То, что надо…»
Эффект мгновенный. Прямо по мозгам.
– Юрец…
– Сань, давай не сейчас. Позже…
– Что такой хмурый? Тоже муж бросил? – справа вдруг раздается голос. Маргарита… Он даже не заметил, что сидит здесь не один. Ее слова врезаются, врезаются, кромсают нутро.
«Что ей надо?»
– Не переживайте, воздалось Вашему мужу от Вашего отца.., – Юра совершенно не настроен говорить. Он хочет только одного: чтобы сейчас его никто не трогал. Он хочет утопить свою боль в этом чертовом стакане. Захлебнуться этим пойлом.
– Убил? – спрашивает она равнодушно.
– Нет, голову ему разбил. Прикладом ружья… «Отстаньте, а?»
– А этой мелкой папа ничего не пробил? Было бы неплохо… А, простите, это же Ваша девушка.., – она бьет. Бьет прямо в цель, в самую сердцевину, пробивает грудную клетку насквозь своим заточенным копьём.
В голове эхом отзывается:
«Девушка…»
– Судя по всему, не моя.., – плотину все-таки прорывает. Губы сами произносят слова, боль выплескивается наружу против его воли: – А я то надумал себе что-то… Даже целоваться к ней полез. Идиот!
«Может, все-таки – нет..?»
Санек стоит, опершись на стойку, и сверлит врача взглядом. Юра его не «видит». Ему хочется назад в свою раковину, на свои семь замков, снова забаррикадировать дверь. И не пускать внутрь больше никого. Вообще никого. Даже единственного друга. Не сейчас. Ещё глоток. Ещё.
– Нет. Ты как раз нормальный, – произносит блондинка с сочувствием и обидой, – Это эти недобывшие всем голову морочат. Они с самого первого дня за моей спиной кувыркались. Ну и черт бы с ними. Но зачем было жениться? – в ее голосе врач слышит горечь, её слова, каждое из них по отдельности, кромсают, кромсают, превращают нутро в лоскуты.
«С самого первого дня…»
Маргарита осушает свой бокал до дна и с грохотом ставит его на барную стойку, заставляя повернуть в свою сторону голову. Виски обжигает желудок, просачивается в кровь, глушит мысли, глушит чувства. У дочери Льва красивые глаза…
====== Глава 15 // Друг ======
– Юрец! – Санёк, за все это время так и не добившийся от врача хотя бы взгляда в свою сторону, с размаха лупит его по щеке полотенцем. – Очнись!
Юра, наконец, переводит на него глаза. Лучше, может, и не смотрел бы, правда… Такими больными бармен их не видел ни разу за все время их дружбы. Вот что любовь с людьми делает. Раз щелчок – счастливый человек, два щелчок – и нет человека. Сгорел.
– Так-то лучше. Извини, брат, спасибо потом скажешь, – Саша, на несколько секунд опешивший от увиденного в его взгляде, пришел в себя и буквально вырвал стакан с недопитым пойлом из рук, – Хватит тебе уже. Вижу, напитки крепче компота до добра тебя не доведут…
Врач глядит на него растерянно, постепенно фокусируясь. Его секунду назад огрели по лицу полотенцем, но он сейчас чувствует внутри благодарность… Санёк все понял, только что уберег его от шага в пропасть, а он ведь уже и ногу занес, и ждал порыва ветра в спину, чтобы качнуться вперед.
Убедившись, что друг снова «здесь», с ним, бармен прочистил горло, набрал в легкие побольше воздуха и продолжил, обращаясь уже к Маргарите, но то и дело переводя уничтожающий взгляд на Юру:
– Маргарита Львовна, я прошу прощения, это совершенно не мое дело, но я не могу и не буду сейчас молчать. Я не понимаю, с чего Вы взяли, что у Вашего мужа с нашей управляющей шашни? Может у Алексея временное помутнение рассудка, может, амнезия, только с Ксенией Борисовной у него ничего нет и не было все это время. Уверяю Вас. Во-первых, я здесь днюю и ночую и видел бы. Во-вторых, она позавчера вечером ему, стоя в пяти метрах от барной стойки, говорила, что между ними два года, как все кончено, и просила не дурить. В-третьих, она с час назад на моих глазах и на глазах Вашего отца послала его в далекое пешее путешествие, вот прямо здесь, в лобби. Не верите мне – спросите у Льва Глебовича. Я понимаю, Вам больно, Вас предали, но зачем же наговаривать, зачем ни в чем не виноватых людей за собой в эти жернова тащить!?
«Что..?»
Вихрь эмоций внутри, врача крутило, бросало туда-сюда, он вперился в друга глазами, глотая каждое его слово. В голове проносится: «Юрец… Тебе лучше не знать… Застал… Эта за своим столом, крысёныш, падла, чуть ли не ноги ей целует. Ой, Юрец, знать не хочу, что у них там…», – рисуемая в его голове картинка вдруг приобретает несколько иные очертания. «Взаимно». По словам Зуёнка. Только по его словам… Самое главное, ключевое, врач упустил, позволив холодному разуму отключиться в тот самый момент, когда услышал слово «Взаимно».
Что он всё еще тут делает? Что он вообще тут делает!? Ему же нужно идти, бежать, искать её! Просто обнять и почувствовать ответ, подтверждение или опровержение. Как он мог позволить эмоциям одолеть себя? Это его извечная ошибка! Всю жизнь он наступает на одни и те же грабли! Борется, борется, но в итоге все равно разрешает чувствам взять над собой вверх, захватить… Ломается под ними, как какая-нибудь спичка, какой-нибудь прутик. Он должен быть сильнее, сколько раз уже давал себе зарок… И все снова.
Врачу нужно идти, бежать, искать, но он не может встать и сорваться. На Юриных глазах Санёк себя зарывал – ради него. Друг познается в беде. Сашка был настоящим другом: его вытащил, себя закопал.
«Сашка, что ты творишь? Оплеухи было достаточно…»
Нет, Юра прекрасно понимал: одной оплеухи было не достаточно.
– Санёк…
Маргарита вперилась в бармена недобрым взглядом.
– Мальчик, ты что, берега попутал? На бирже труда давно не стоял? Ты кто такой вообще? Впрочем, неважно, можешь идти паковать вещички.
– Что Санёк? Что Санёк? – друг игнорирует блондинку чуть более, чем полностью, не обращает на нее вообще никакого внимания, – А ты-то что сидишь – уши развесил? Тебе не виски тут глушить, тебе надо идти, искать, разговаривать! А ты сдаешься, не успев разобраться! Я думал, ты сильнее своих эмоций!
Сашка озвучивает все его мысли – до одной. Он везде прав, везде. Прав и разочарован. И это – справедливое, заслуженное разочарование.
Юра смотрит на друга, отчетливо понимая, что именно тот сейчас делает. Дав ему эту затрещину полотенцем, вернул в сознание… За одно это он ему будет до конца жизни благодарен. За его решимость и злость, за его разочарование им, за его бесстрашие перед лицом увольнения. Сообщил всё, что хотел, не побоялся её… Спас, подставившись без лишних размышлений. Пока сам врач сидит и хоронит не успевшие толком начаться отношения. Стало невыносимо стыдно. Сразу за всё. За собственную бесхребетность в этот момент, за то, что позволил эмоциям взять вверх, за то, что засомневался в ней, что впервые за годы и годы дал слабину с этим виски, что был готов поверить Льву, что поверил Маргарите, так точно почувствовавшей, куда бить, что едва не повелся. А расплачиваться за чужие ошибки будет, значит, Сашка.
– Маргарита Львовна, а увольнения я не боюсь, у меня предложений достаточно, не переживайте, – у Санька, вспомнившего, наконец, и о Маргарите, такое уверенное и решительное выражение лица, словно ему сейчас абсолютно все равно. Словно он вот прямо сейчас готов уйти в закат с высоко поднятой головой.
«Это несправедливо… При чем тут Санёк? А я как?»
В голове полный кавардак, внутри ураган, но врач отчетливо понимает, что в эту самую секунду первостепенное значение имеет вовсе не его не успевши наладиться летящая к чертям личная жизнь…
– Маргарита Львовна, я не ошибусь, если скажу, что увольнение сотрудников – прерогатива Льва Глебовича и Ксении Борисовны. Ни один, ни вторая ценными кадрами не разбрасываются. И один и другая прислушиваются к мнению местного врача. А Вы, я смотрю, собрались куда-то? – произнес Юра хрипло, переведя глаза на стоящие за ее спиной чемоданы, – Желаю Вам доброго пути и найти на нем свое счастье…
«Скатертью дорожка...»
– Ты смотри, ветеринар, как заговорил! – девушка неприятно усмехнулась, – Засекай 10 минут: ни твоя управляющая, ни твой друг, ни ты сам спустя это время работать здесь больше не будете.
Она потянулась к сумочке, достала телефон. Юра молча за ней наблюдал, окончательно протрезвев в мыслях. Санёк хмуро натирал посуду. На горизонте появился Лев. Опустил руку в карман пиджака, достал смартфон, поглядел на экран, подошел к стойке.
– Ритузик, ты чего мне трубу обрываешь? Я думал, ты уже на полпути к своему сказочному Бали…
– Па-па! Уволь их всех! – какой капризный, обиженный голос, на всё лобби. В их сторону начали оборачиваться.
– Не понял… Кого? – Федотов с недоумением посмотрел на Маргариту.
– Вот этих.., – она кивнула в сторону барной стойки. – У тебя здесь хамло работает. И управляющую!
– Лев Глебович, Саша ни в чем не виноват, он.., – Юра хотел вступиться хотя бы за друга, который действительно просто попал в этот замес его милостью, но был остановлен жестом Льва. Тот выставил ладонь вперед, показывая врачу, что сам разберется, удостоив его лишь одним вопросом:
– Юрец, тебе телефон для чего нужен вообще? Ты чего сообщения хозяйские игнорируешь?
Телефон? Какой телефон в этой ситуации? Врач машинально достал из кармана гаджет:
11:52 От кого: Лев Глебович: Юрец, отбой, не было там ничего. Совет да любовь.
«Вовремя прочел, ничего не скажешь…»
Вот и еще один далеко не равнодушный… Врач молча развернул смартфон экраном к Сашке. Тот только головой покачал и глаза страшные сделал. В них читалось: «Нет слов!»
Федотов, меж тем, взялся за дочь.
– Ритузик, ты в своем уме? Хочешь меня без врача и единственного бармена оставить? На его место встанешь? Ставлю платиновую карту, что у тебя у самой рыльце в пушку. Если бы они тебе действительно посмели нахамить, от них бы к моему появлению мокрого места не осталось. Хочешь совет? Не дури!
– То есть вот так, да? То есть, ты хочешь сказать, что и управляющая у тебя – ангелок?
– Ну, ангелок не ангелок, а ничего плохого лично тебе она не сделала, дочь. Так что давай-ка успокаивайся, вызывай такси и забудь всё, что здесь было, как страшный сон…
– То есть, как это «ничего»? То есть, то, что она мужа моего увела – это «ничего»? Что она даже извиниться не зашла – это «ничего»? Она тебе что, дороже меня!? – интонации блондинки приобрели визгливый характер.
– Ну, во-первых, твоего мужа она не уводила – я час назад был свидетелем драмы вот на этом самом месте. Зуёныша твоего переклинило, голову ему надо лечить, это точно. А лучше было бы вообще все мозги ему вышибить. Во-вторых, не стыдно тебе врать родному отцу-то, а? Заходила она к тебе, объяснялась по этой ситуации, ты ей сказала что? Что тебе все равно, отпустила с миром. Она с тобой уже наученная – диктофон включает. Так что не надо мне тут корпоративный дух подтачивать. Дуй давай. Пока я не разозлился…
Маргариту со стула как ветром сдуло. Вытирая тыльной стороной ладони подступившие слезы, она схватилась за ручку одного из чемоданов, зло посмотрела на мужчин, вперилась взглядом в отца:
– Па-па, имей ввиду: пока она в этом отеле работает, ноги моей здесь не будет!
– Решила напугать ежа голой жопой? – Федотов не любил, когда кто-то пытался его шантажировать, вскинулся тут же, – Езжай-езжай, отдохни! Потом обсудим.
Маргарита подхватила чемоданы и стремительным шагом направилась к входной группе. Наконец, вокруг все успокоилось. Лев Глебович уставился на бармена.
– А ты чего стоишь? Плесни-ка мне 50 грамм коньячку. Юрец разрешает! Да, Юрец? – владелец, прищурившись, рассматривал своего врача.
Юра рассеянно кивнул. Похоже, сегодня крепкий алкоголь нужен не только ему.
– Но только 50 грамм, Лев Глебович. Не больше.., – голос Юры Юре по-прежнему не принадлежал.
– А ты чего такой кислый? Радуйся, не наставили тебе пока рогов! Давай со мной – за компанию. Я тоже разрешаю! – Лев хлопнул врача по плечу, пытаясь этим жестом приободрить.
Это «пока» резануло слух. Почему мозг вечно цепляется за ничего не значащие слова? Они оседают в голове, чтобы всплыть из ниоткуда в самый неподходящий момент.
– Нет, Лев Глебович, спасибо… На сегодня мне хватит, – Юра поднялся со стула и почувствовал, насколько неустойчив пол. Мысли трезвые, а спирт в крови плещется, голова кружится. Он же хотел пойти к Ксении… В таком вот виде?
– Что, уже успел хряпнуть, что ли? Да за тобой самим глаз да глаз нужен! – Федотов искренне удивился.
– И не говорите.., – буркнул Санёк еле слышно, наливая владельцу его 50 грамм.
– Извините, Лев Глебович, но мне и правда уже пора… Спасибо за сообщение.
– Если б еще ты их читал.., – пробормотал Лев, сверля взглядом его спину.
Куда идти? К ней? Душа требовала немедленно в кабинет управляющей, а если её там нет – искать, пока не найдет. Просто посмотреть на нее, заглянуть в глаза, увидеть улыбку и успокоиться.
«Протрезвей для начала…»
От себя было мерзко. Сейчас ему нужен свежий воздух. Что он полчаса назад был готов натворить? Эта ревность, обида, потерянность, чувство отверженности, чувство опустошения, это разочарование в ней, в себе, в жизни… Он не мог их в себе заглушить. Чуть не совершил под грузом этих эмоций и пущенного по венам спирта страшнейшую в своей жизни ошибку. И ведь все же хорошо… Ксения перед ним честна. Но от себя самого врачу – тошно.
Он всего лишь человек. Все мы – всего лишь люди. Врач хочет быть сильнее своих эмоций, но это, черт возьми, настолько иногда сложно, иногда – просто невозможно. Вот она – жизнь во всей ее красе, со своими настоящими вызовами. Выбор за тобой: принимать их или трусливо прятать голову в песок. Спрятаться – оно всегда проще. Мелким вызовам Юра смотрел в глаза храбро и всегда выходил победителем, но настоящие, те, в которых бой ведет сердце, в которых бой ведется с сердцем – это совсем, совсем другой уровень… Жизнь.
Его скамейка. Тишина. Никакой суеты вокруг. Юра бросает взгляд на окна ее кабинета, откидывает голову, закрывает глаза, пытаясь окончательно прийти в себя. Пение птиц успокаивает, лицо обдувает летний ветерок, кислород наполняет легкие, листва шелестит… У природы свои дела, эти людишки для нее – все равно что муравьи. Ей неведомо, что творится у этих муравьев внутри. Он дышит глубоко, успокаиваясь, гонит ненужные беспокойные мысли о морали прочь от себя. Ничего не случилось. И не случилось бы. Санёк просто немного его опередил со своим полотенцем. Он бы до этого в любом случае не опустился. Или еще пару глотков – опустился бы? Или нет? Или да? Да нет.
«Черт знает…»
По крайней мере, желание отомстить к тому моменту он в себе успел почувствовать. Раньше все было значительно проще. Больно? В ужасе? Раздирает нутро? Выход есть. Сейчас, в его другой жизни, всё ох как непросто. Он себя, оказывается, не знает, не знает своего предела, не знает, куда способны завести его собственные эмоции, если не пытаться их глушить. И от этого – страшно.
Со стороны может показаться, что врач задремал. Это не так – ложное впечатление. Он думал. Ничего толкового так и не надумал, но в голове, которую заставили поработать, наступала ясность. А вместе с ясностью возвращалось и самообладание.
«Как там она? Как проходит её день?»
Юра надеется, что её день, беспокойно начавшись, хотя бы продолжается спокойно. Надеется, что его Проблема Борисовна не нашла на свою голову новых проблем. Звонков и сообщений он не слышал, наверное, носится по отелю, как всегда. Он ее уже почти 4 часа не видел… Оказывается, это целая вечность! Поела б хотя бы…
Кто-то вкладывает теплые пальцы в его полураскрытую ладонь, легко сжимает руку. Правую. Она. Касание, которое так нужно, касание, которое живительно, касание, которое заставляет сердце забиться, а уголки губ – невольно приподняться.
