Текст книги "Долго и счастливо? (СИ)"
Автор книги: cucu.la.praline
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Он не уезжает, когда я набираю код на замке и когда ворота пропускают меня внутрь. Я делаю ему знаки рукой, показывая, что он может ехать. Ворота закрываются следом, а Саймон и не думает трогаться с места.
Отчаявшись, я разворачиваюсь к нему спиной и настолько быстрым шагом, насколько позволяет мое положение, иду к главному входу. Все произошло так быстро, что у меня совсем не было времени поразмыслить над случившимся. Мне кажется, я должна бы испытывать злорадство: не каждый мужчина платит столь высокую цену за измену. Но нет, мое сердце до краев наполнено тревогой. Я должна успеть, пока договор не подписан. Вопреки своей раздавленной гордости, отвергнутой верности и разбитому сердцу, я должна помешать неизбежному… Я любила этого человека и мой долг его спасти.
========== Часть 36 ==========
Фабрика выглядит необитаемой и жуткой, как легендарный корабль Мария Целеста, чьи пассажиры бесследно сгинули, бросив на обеденном столе тарелки с недоеденным завтраком. В Шоколадном цехе сумрачно, воды реки журчат, точно желудок неведомого хищного зверя. От сладкого дурмана кружится голова и ужасно хочется чихнуть. В окнах хижины Бакетов света нет.
Сколько цехов на фабрике? Говорят, столько, что если потратить на каждый из них по две с половиной минуты, пройдет столетие, прежде чем увидишь их все. При этом постоянно, нарушая законы пространства-времени, возникают новые. Если начну искать Вонку в каждом, всей моей жизни не хватит, чтобы его найти. При этом, я совсем не уверена, что использование стеклянного лифта безопасно в моем положении. Но какие у меня альтернативы?
– Добрый вечер, мисс Элизабет, – раздается знакомый голос у меня за спиной. Я оборачиваюсь, но не вижу ничего, пока не опускаю глаза. На почтительном расстоянии стоит элегантный умпа-лумп во фраке, его накрахмаленная манишка в сумерках отливает голубым цветом. Несмотря на то что сейчас на нем нет шляпы-котелка и часов с цепочкой, я вспоминаю, где видела его раньше.
– Октавиан, кажется?.. Надеюсь, в цехе Невероятно Горького Шоколада для Любителей Головоломок и Других Сложных Задач решили проблему судьбы астронавта в черной дыре? – нервно усмехнувшись, интересуюсь я.
– Да. Мы пришли к консенсусу, но лишь для того, чтобы объявить войну по другому поводу. На этот раз причиной разногласий стала применимость телеологического доказательства бытия Бога.
– Разве умпа-лумпы не язычники?
– Не все, – вежливо улыбается Октавиан, и я задаюсь вопросом, сколько ему лет. По необъяснимой причине все умпа-лупы, и мужчины и женщины, выглядят на одно лицо и на один возраст, точно клонированные. – Я с удовольствием подискутирую с вами на эту тему позже, но сейчас позвольте проводить вас на праздник.
– Да, спасибо… Но постойте… Неужели вы знали, что я приду?
– Так нам сказали какао-бобы. Идемте же.
Он ведет меня исхоженной тропой туда, где обычно пришвартована леденцовая лодка. Три его маленьких шажка равняются одному моему, так что со стороны выглядит, будто я просто неспешно прогуливаюсь в сахарных кущах.
– А мистер Вонка, Октавиан? Он тоже знал, что я приду?
– Этого я не могу сказать, – вздохнув, умпа-лумп расправляет черную бабочку и убирает руки за спиной на манер дворецкого.
– Потому что не знаешь или потому что не хочешь говорить? – прищуриваюсь я.
– Не могу сказать.
– А куда мы идем хотя бы, можешь сказать?
– Запросто. В Космический цех – его недавно отреставрировали после звездопада. Торжество проводится там, поэтому там вы найдете всех: и мистера Вонку, и мисс Скварчалупи и семью Бакетов.
Я киваю, выпутывая прядь волос, застрявшую в сахарной вате. Октавиан виновато улыбается, мол, какая это неудача быть такой высокой: и дорогу не срежешь, и в темноте застрянешь в зарослях.
– Ты случайно не знаешь, контракт был уже подписан или нет?
– Еще утром, мисс Элизабет.
У меня холодеют ладони.
– К-как еще утром?! А сейчас… сейчас…
– Просто праздник. Мы отмечаем конец юридической волоките и начало новой жизни.
Слишком поздно, – звенит у меня в ушах. Ты опоздала, Элизабет. Фабрика проиграна, а фабрика значит для Вонки едва ли не больше, чем его собственная жизнь. Что теперь делать? Мы не виделись почти два месяца – как он отнесется к моему появлению в разгар своего триумфа? Какой станет его реакция, когда я вручу ему папку – эту бомбу замедленного действия? Наверняка, Франческа тут же найдет нужные слова, убедительные объяснения, которые заставят его усомниться в реальной угрозе. В конце концов, все, что у меня есть, – это пара звеньев логической цепочки, скрепленные моими собственными домыслами. Да и может ли мужчина видеть угрозу в женщине, покорившей его сердце?
Но все не так просто, Элизабет. Ведь еще есть юная Шарлотта. Ошибка думать, что раз она ребенок, то Вонка к ней не прислушается. С другой стороны, он может не прислушаться к ней, потому что она заинтересованная сторона, а я могла научить ее лгать. Но неужели Франческа настолько затуманила его разум, что у меня больше не осталось кредита доверия?.. Или я уже его растеряла, когда сознательно выкрала секретные рецепты? Да он скорее бы простил мне, вырежи я ночью тайком его почку, чем кражу этих рецептов!
Неправильно истолковав мой тяжкий вздох, Октавиан дружелюбно замечает:
– Вам не стоит переживать, что вы одеты не по дресс-коду. Это просто тихое семейное торжество.
– Да… да, спасибо.
Нет, Октавиан, грязные резиновые сапоги и растрепанные волосы – последнее, что меня сейчас волнует. Сейчас главное заставить Вонку себя выслушать. Я пролью ему свет на планы Франчески и уйду, предоставив ему самому выбирать между неприглядной истиной и сладкими иллюзиями.
В лодке нас уже поджидают гребцы, и у меня снова возникает странное чувство, будто Вонка знает, что я приду, и даже ожидает меня. Что-то колет в груди, когда я думаю об этом. Я пытаюсь уверить себя в обратном, но предчувствие неожиданной развязки только усиливается.
Я смотрю, как блестят шоколадные волны за кормой: такой блеск у свежих каштанов, только-только извлеченных из колючей оболочки. Их плавное покачивание гипнотизирует меня, я закрываю глаза и начинаю медленно барабанить пальцами по коленке, слушая плеск шоколада, тихие перешептывания умпа-лумпов и собственное дыхание. Октавиан безмолвно сидит напротив, его взгляд, строгий и сосредоточенный, устремлен вдаль, точно он исполняет некую миссию и сейчас целиком сосредоточен на ней. Лодка въезжает в туннель, покрытый блестящими спиралями. На повороте мы так близко подплываем к стенке, что я касаюсь ее пальцами. Теплая и влажная. И мне кажется, будто меня поглотило морское чудовище, та жуткая рыба-кит из сказки про Пиноккио, которую мы вчера читали с Шарлоттой. Кругом эта напряженная тишина, удушливое тепло шоколада, который ты словно пьешь вместе с воздухом, и рябь темных вод. А лица умпа-лумпов такие же сосредоточенные, как и лицо моего спутника. Они могут везти меня куда угодно, они могут убить меня, и мое тело никогда не будет найдено. Но я знаю, я чувствую, что бояться мне нечего. А еще я чувствую, что правда на моей стороне и в руках у меня в кои-то веки козырные карты.
Мы выплываем из туннеля и оказываемся под каменным мостом. Над нами темное матовое небо, с которого на толстых металлических цепях свисают газовые фонари, похожие на птичьи клетки с вытянутым остроконечным дном. Их желтый ровный свет тонет в волнах. Я оглядываюсь, но не вижу берегов – только чрево туннеля, из которого мы выплыли. Что это за место? Никогда не была здесь раньше.
– Уже скоро, мисс Элизабет, – нарушает тишину Октавиан, а я только крепче прижимаю к себе заветную папку. Скоро.
– Где мы?
– Это Озеро Потерянных Снов. Если вы уснете здесь, больше не сможете вернуться.
Я сглатываю слюну:
– Что здесь производится?
– Производится? Абсолютно ничего.
– Тогда какое назначение у этого места? Зачем его создали?
– Его никто не создавал, оно возникло стихийно. Когда фантазии стали снами и потеряли способность быть воплощенными.
– Я… я не понимаю.
– Чтобы что-то обрести, мисс Элизабет, иногда нужно что-то потерять. Не берите в голову. Помните о том, зачем вы здесь.
– И зачем я здесь, по-вашему?
– Вы сами знаете.
Мне хочется продолжать разговор, но мы внезапно останавливаемся прямо посреди озера.
– Приплыли.
Я перегибаюсь через бортик и справа от себя вижу доски узкого деревянного настила на высоких опорных балках. Извиваясь, он уходит в неизвестность.
– Мне не по себе, – честно признаюсь я.
– Не волнуйтесь, у вас нет для этого оснований. Я, к сожалению, не могу пойти с вами. Просто идите по дорожке и она приведет вас прямо к Космическому цеху.
И вот я остаюсь совершенно одна, в темноте и тишине, на опасно узком скрипучем настиле, и чувствую себя совершенно беспомощной. Я уже и забыла о том, какая фабрика на самом деле, сколько сюрпризов таят ее стены, сколько тайн ждут, чтобы быть разгаданными.
Я осторожно иду вперед по тонкому перешееку сквозь темные воды, и как мне кажется, уже спустя пять минут ходьбы упираюсь в круглую металлическую дверь. Я налегаю на дверную ручку, и музыка, и свет на мгновение слепят меня.
Там внутри со вкусом обставленная комната на манер двадцатых годов. Умпа-лумпы играют джаз, а на длинном буфетном столе легкие закуски и блюдо с пуншем. В сущности, ничего достойного упоминания, кроме, пожалуй, того сокрушительного эффекта, который возымело мое появление – я точно на карточный домик дунула. Нарядные Бакеты прекратили танцевать, оборвали беседы на полуслове и медленно двинулись в мою сторону. Кто-то улыбается, кто-то хмурится, кто-то смотрит под ноги. Один лишь Чарли молча кивает, точно все знал заранее. Я знаю, я – нежеланный гость не только потому что, как позже выяснилось, шагнула из картины с пейзажем вместо того, чтобы войти через главную дверь, но еще и потому, что давно оборвала все ниточки, связывающие меня с этим местом.
– Элизабет… какой приятный сюрприз! – первой приходит в себя миссис Бакет. Она заливается краской и смотрит на меня то ли виновато, то ли с жалостью.
Я улыбаюсь ей, я улыбаюсь им всем, и это искренне: я не сержусь на них, потому что на них невозможно сердиться. Они дружные, искренние, любящие. Они – идеальная семья, хотя вовсе не напоминают картинки с коробок хлопьев для завтраков.
– Где я могу найти мистера Вонку?
Молчание. Взгляд каждого устремляется в сторону еще одной закрытой двери. Все за мной наблюдают, но никто не пытается остановить, пока я, точно в замедленной съемке, приближаюсь к двери и также медленно распахиваю ее. Мое сердце трепещет, бьется о ребра, точно светлячок в стеклянной банке, на дверной ручке остается отпечаток моих пальцев – предательски влажных. Внезапно мой непрезентабельный внешний вид становится невообразимо важным, а все тщательно подготовленные реплики исчезают, как платки в руках фокусника. Я чувствую слезы в глазах и ком в горле, и меня накрывает детское желание спрятаться от мира – где угодно, хотя бы под одеялом, там всегда тепло и безопасно и никакие демоны до тебя не доберутся. Зачем я пришла? Неужели это не могло подождать до завтра? Я не хочу быть здесь!
Слишком поздно.
Я иду прямо к двум нарядным фигурам с бокалами в руках, но смотрю куда-то между ними. Туда, где сияют звезды. Звезды? Лишь на полпути я понимаю, что знаю это место. Этот балкон, эта звездная ночь были моим рождественским подарком. А теперь… теперь воспоминания о нем навсегда будут отравлены Франческой.
– Ах, добрый вечер, Элизабетта! Вы пришли нас поздравить? Вилли, разве это не прелестно?!
Я наконец решаюсь перевести на нее взгляд и на миг теряю дар речи. Да, она безумна и ужасна, я ненавидела бы ее, если бы она это заслуживала, но надо отдать ей должное: как же чертовски она хороша. Ее волосы убраны, а в ушах горят почти непристойно большие бриллианты, алое платье плотным футляром облегает гибкое тело. На ее точеном личике нет ни тени смущения: она уже чувствует себя победительницей. Мое появление не поставило ее в тупик и не умалило ее радости: напротив, для нее это лишний повод позлорадствовать, потешить свое колоссальное эго. Ее не выбить из седла, не поставить на место: достоинство, с которым она несет себя, прямое следствие ее страстной, нездоровой натуры.
Величайшим усилием воли я заставляю себя перевести взгляд на Вонку. На нем костюм-тройка из темно-синего бархата благородного оттенка свежих чернил. А его лицо… ох, оно непреклонно. Сурово поджатые губы и впалые щеки, в глазах каменное спокойствие. Он смотрит прямо мне в глаза, как будто нарочито избегая возможности опустить взгляд ниже. Хотя это вовсе нельзя приравнять к постыдному акту публичного эксгибиционизма, мне становится почти что неловко оттого, что моя беременность теперь так заметна.
– Чем обязаны визитом… Элизабет? – замогильным тоном интересуется он, и то, как он это произносит, не предвещает ничего хорошего.
Я теряю дар речи. Глупо открываю и закрываю рот, как рыба, приливом выброшенная на берег. Но каким-то чудом мне удается взять себя в руки. Я вспоминаю истинную цель своего визита, вспоминаю, с каким спокойствием и принятием действительности я провожала взглядом улетающего лебедя в парке, и тиски вдруг ослабевают. Будь что будет, я должна оставить прошлое за спиной. Моя жизнь удивительна и прекрасна даже вне фабрики. Я люблю себя со всеми своими недостатками, и мне не нужно быть идеальной, чтобы заслужить любовь других: мои несовершенства делают меня собой, а никем другим я быть не хочу. И не важно, как звучит моя фамилия: Трамп или Вонка, где я работаю и что будет завтра – важно, что я больше не маленькая девочка на пятиметровой вышке, дрожащая в смертельном ужасе перед прыжком. Я больше не боюсь.
– Прошу прощения, что пришла без приглашения, – я улыбаюсь уголком рта, и мой голос звучит уверенно. Свои слова я адресую исключительно Вонке, а с Франческой даже не желаю встречаться взглядом. – Я хотела помешать слиянию, но, как сказал мне Октавиан, к несчастью, опоздала.
– Вам бы это и не удалось, дорогуша, – презрительно фыркает Франческа. Я по-прежнему не смотрю в ее сторону, зато делаю несколько шагов вперед к Вонке и протягиваю ему папку Саймона. Он молча принимает ее, ставит пустой бокал на край балкона и быстро пролистывает файлы. Франческа с любопытством заглядывает ему через плечо:
– Ой, ну надо же, мое грязное бельишко, – раздраженно протягивает она. – А я думала, хорошие девочки играют по правилам.
«Никогда не была хорошей девочкой» – вертится у меня на языке, но вступать в перепалку с Франческой – последнее дело. Выигрышная стратегия в моем случае – делать вид, что она не больше чем пятно на паркете. Гадюка, придавленная сапогом. Отыгранная карта.
– В этой папке доказательства того, что истинная цель Скварчалупи – убить тебя.
– Assurdità completa! Бред! Это просто смешно! – сардонически хохочет Франческа. Я чувствую, как она прожигает меня ненавидящим взором, но не поддаюсь на провокацию. Пусть делает что хочет, называет меня какими угодно словами, хоть в истерике бьется, – я не удостою ее вниманием.
– Ее отец, Труффальдино, был твоим конкурентом и покончил с собой из-за неудач в бизнесе…
– Чушь собачья! Маленькая воровка хочет оклеветать меня! Ты ведь не веришь ей?!
– …После этого Франческа попала в психиатрическую лечебницу. Она убила Моретти и теперь добралась до тебя. Она убьет тебя, а потом разорит Фабрику, как это было с Империей. Все доказательства у тебя в руках, но верить им или нет – твой выбор. Я свое дело выполнила и теперь говорю «до свидания», – без всяких эмоций чеканю я, а потом, избегая смотреть на Вонку, поворачиваюсь спиной и медленно иду к двери. Скварчалупи, громко ругаясь на итальянском, кидает мне вслед бокал с недопитым вином, он падает на пол и разлетается на осколки. В очередной раз я думаю, насколько удачной покупкой были сапоги из толстой резины.
– Стойте, Элизабет, – ледяным тоном вдруг останавливает меня она, когда я уже касаюсь дверной ручки. – Вы проиграли.
Наверное, именно этот внезапный переход с огня на смертельный холод заставил меня помедлить. Франческа не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за мной, в ее глазах я была неудачницей, моя слабость действовала на нее как красная тряпка на быка, и позволить мне уйти с гордо поднятой головой было выше ее сил. Нет, я должна была разлететься вдребезги вслед за злосчастным бокалом. Она сдирала шкуры с волков – неблагодарную овечку следовало сожрать заживо. Наверное, именно поэтому она вконец потеряла голову.
– Вы проиграли, потому что за минуту до вашего прихода ваш драгоценный мистер Вонка выпил яд, который я добавила в его бокал. Будь вы порасторопнее, шагай вы чуть-чуть быстрее, он остался бы жив, но теперь… Наверное, ваше… пузо тянуло вас вниз – сами знаете, гравитация, все дела…
Наверное, большего эффекта она смогла бы добиться, только выпусти стрелу мне в спину. Не схватись я за ручку, потеряла бы равновесие, так как ноги внезапно отказались держать меня.
– Ага, теперь вы смотрите на меня! Правильно, смотрите-смотрите! Так что тебя ждет увлекательное путешествие, мой милый, – она поворачивается к Вонке, который точно оглох: не обращая внимания на нас, он с ленивой неспешностью переворачивает странички; на его лице – умиление. – У вас есть пара минут. Слезы, прощальные поцелуи, что хотите. Наслаждайтесь интимом – а тетя Франческа отвернется.
Встрепенувшись, Вонка поднимает голову:
– Простите, девочки, увлекся: такое занимательное чтиво! – игриво улыбается он. – Элли, это Саймон сделал?
Увидев мое лицо, он хмурится и вскидывает вверх указательный палец:
– Ой нет, Элли, не-не-не, тебе нельзя волноваться! “Туда” я пока не собираюсь.
– Да плевать, куда ты там собираешься! Ты скоро сдохнешь, жеманный импотент, – огрызается Франческа. Озабоченное выражение ее лица говорит о том, что она уже осознала ошибку и теперь судорожно прикидывает, как ей исправить ситуацию.
– Фи как грубо, – манерно тянет слова Вонка, обиженно поджимая губы. – Вовсе я и не думал пить твою отраву. К твоему сведению, вред алкоголя научно задокументирован. Я только для виду бокальчик подержал, а все, что в нем было, выплеснул во-он туда. А вот ты, милая моя, – подмигивает он Скварчалупи, – выпила кое-что… хе-хе… забавненькое. Элли, останься, сейчас тут будет весело, – подмигивая, он протягивает мне руку.
Я перестаю понимать происходящее. Франческа, судя по тому как она ошалело хлопает ресницами, тоже. Ее лоб покрывается испариной, по лицу разливается смертельная бледность. Она перестает ругаться и, глядя на Вонку во все глаза, начинает трясти головой так, что из волос вылетают шпильки.
– Что… т-ты со мной с-сделал?
Но Вонка и не думает обращать на нее внимание. Он делает несколько шагов мне навстречу и ласково обнимает меня за плечи, разворачивая лицом к Франческе.
– Помнишь йогурт старости, Элли? – вполголоса говорит он, и я с трудом могу сосредоточиться на его словах, целиком погрузившись в забытые ощущения. Его прикосновение, его пьянящий запах, его мягкий голос – все, что я считала для себя утраченным, – воскрешают в памяти волшебные моменты нашей близости, когда я растворялась в нем без остатка. И я вновь околдована, совсем как в нашу первую встречу.
А тем временем с Франческой происходят чудовищные трансформации. Ее кожа на глазах теряет упругость, покрываясь пигментными пятнами, грудь опадает, спина изгибается дугой, заметно поредевшие волосы белеют, глубокие морщины треугольником очерчивают рот и бороздами ложатся на гладкий лоб, линия пожелтевших губ становится совсем тонкой, и не проходит и минуты, как перед нами стоит сморщенная старушонка в нелепом платье, в которой даже при пристальном рассмотрении нельзя узнать эффектной красавицы.
– Что ты со мной сделал? – шепелявит она, трогая свое тело, разглядывая узловатые ноги и руки. – Что ты со мной сделал?!
– О-о, – Вонка оставляет меня, подходит к Франческе и гладит ладонью ее нарумяненную щеку, похожую на залежавшую курагу. – Неужели ты еще не поняла? Я с тобой сделал кое-что незабываемое. Я подарил тебе уникальный опыт, ни с чем несравнимые ощущения, – с каким-то дьявольским злорадством он растягивает слова, любуясь ее изуродованным лицом, как Пигмалион любуется своей Галатеей. – Ты всегда считала себя… эм-м… умудренной опытом – что ж, теперь и другие это увидят. Посмотри мне в глаза, Франческа, солнышко, ну же, не надо отводить взгляд. Я хочу, чтобы ты увидела в них свое отражение. Чтобы узнала свое новое лицо: то, которое будешь видеть в зеркале до самой смерти. Такой смерти, о которой, наверное, мечтает каждый – ха-ха! От старости.
Она жмурится, трясет головой, искривляя щель беззубого рта, заваливается на его руки, и из ее крепко сомкнутых глаз катятся слезы.
– Нет! Нет! НЕТ!!!
И крики ее вдруг подхватывает музыка. Все начинает электронный синтезатор и трубы, подключаются гобои, провожают флейты. Я верчу головой, пытаясь увидеть духовой оркестр, и пропускаю момент, как на черном полотнище неба, точно стаи серебристых рыб, появляются маленькие фигурки в скафандрах. Умпа-лумпы плывут брассом прямо в межзвездном пространстве. И я знаю наверняка, что за всем этим последует.
– Вау! – радостно потирает руки Вонка. Откуда-то из внутреннего кармана он выуживает две пары темных очков и протягивает одну мне. – Не хочу испортить сюрприз, но там в конце вспышка сверхновой. От ее света можно ослепнуть.
– Что? Что происходит? – Франческа нелепо балансирует на месте и прямо на наших глазах ее ноги теряют соприкосновение с землей. Она поднимается в воздух и неведомые силы влекут ее в центр круга, образованного умпа-лумпами.
– Оу, ты не знаешь? – картинно хмыкает Вонка. – Сама же только что озвучила. “Гравитация, все дела”, – талантливо пародирует он ее издевательскую интонацию.
И умпа-лумпы, сформировав концентрические круги и взявшись за руки, начинают вращаться, затянув смешную песенку с рефреном “в бесконечность”.
– Ты мне расскажешь, что все это значит? – шепчу я Вонке. – Я думала, вы с Франческой…
– Ш-ш-ш! – он прижимает к губам указательный палец.
– Получается, ты заранее знал…
– Ш-ш-ш!
– Но почему…
– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – гневно выдыхает он, становясь похожим на разъяренного ежа.
– Один вопрос, пожалуйста! И я обещаю, что замолчу.
– Валяй, – сдавшись, закатывает глаза Вонка.
– Ты сказал, что в конце будет вспышка сверхновой, так?
– Да, Элли, – он косит на меня смешливым взглядом. А потом натягивает на нос черные очки и становится похож на огромную стрекозу. – Глупый вопрос: я же только что это сказал! На твоем месте я бы выбрал что-нибудь посодержательнее.
– Но ведь… вспышка сверхновой результирует в образование черной дыры…
– Браво! Садись – пять.
– И… Франческу затянет в черную дыру?
– Ну нет, Элли, уговор был только на один вопрос!
– Это не было вопросом, – не моргнув глазом, парирую я. – Это было уточнением. Вот мой вопрос: что случится в черной дыре?
Магнат демонстративно вздыхает:
– Видишь ли, Элли, на этот счет у ученых пока нет однозначного ответа. Одни считают, что астронавта сплющит в макаронину, другие – что, пролетев горизонт событий, он сгорит в стене огня. Давно мечтал проверить! – он сверкает радостной улыбкой. – Но ты можешь все остановить, конечно же. Одно твое слово – и пф-ф-ф! – конец празднику. Знаешь, какую кличку тебе придумали умпа-лумпы? “Обломщица”. По-моему, точно про тебя. Так что, Элли, мне прерывать представление? Все, как ты скажешь.
Закусив губу, я перевожу взгляд на Франческу, витающую в невесомости, поддерживаемую за ноги и за руки маленькими человечками.
– М-м, может, чуть-чуть попозже?.. У них все-таки не было праздника уже много лун, – я смущенно улыбаюсь и, покраснев, опускаю взгляд.
========== Часть 37 ==========
Огромный черный котел на трех звериных лапах выглядит прямо как те, в которых средневековые алхимики пытались превратить свинец в золото. Он находится в полу, в глубокой нише, отгороженной поручнями, перегнувшись через которые, можно увидеть, как на дне его плещется густая жидкость радужного цвета химических отходов. В сумрачной комнате плывут клубы дыма, в нос бьет терпкий запах тимьяна, полыни и карамели, а воздух вибрирует приглушенными звуками ритуальных барабанов.
– Ты это хотел мне показать? – спрашиваю я Вонку, который, придерживая цилиндр, смотрит вниз вместе со мной.
– В этом месте история должна закончиться, – загадочно отвечает он, и я закусываю губу, ожидая объяснений.
Час назад Франческа получила желанный антидот в обмен на разрыв контракта и нотариально заверенное обещание навеки покинуть наш город и наши жизни. Несмотря на вновь обретенные красоту и молодость, сказать, что она стала прежней, было нельзя. Словно огонь, который питал ее, сжигая изнутри, навеки потух. Франческа выглядела измученной и какой-то потасканной, ее смуглое лицо приобрело землистый оттенок, глаза с размазанной по векам тушью смотрели с апатией. Она покорно выполнила все условия магната, и, поправив прическу, покинула фабрику, не проронив ни звука. Я наблюдала за ней из окна. Когда она шла к кованным воротам, ветер трепал ее волосы и подол черного тренча. Одной рукой она сжимала ручку чемодана на колесиках, другой – придерживала сумку, все время соскальзывавшую с плеча. Она все еще была красива. Но теперь эта красота была какая-то слабая, надломленная, ускользающая, как красота дев эпохи Возрождения. Эту красоту бы дополнили косы, длинные платья из летящей ткани и зонтик-трость. Уже у самого выхода она внезапно обернулась и посмотрела прямо в мое окно, точно шестым чувством осознав, что за ней наблюдают. Я не шелохнулась. Франческа слегка приподняла подбородок и, улыбаясь уголком рта, медленно кивнула, не сводя с меня взгляд. А потом, скрывшись за воротами, растворилась в тумане.
– Так что все это было? – спрашиваю я Вонку, чье лицо в темноте точно деревянный индейский тотем с черными провалами глаз.
– Как и всегда, Элли, как и всегда. Это была игра. Иногда в шахматы, иногда в жмурки, иногда даже… в прятки, – хмыкает он, улыбнувшись своим мыслям. – Сейчас мне понадобится твоя помощь, и пока ты будешь помогать мне, я расскажу тебе одну сказку. Готова?
– Что я должна делать?
– Иди сюда, – он касается моей руки и уводит в сторону, к стене, на вмонтированных полочках которой стоит череда знакомых мне склянок самых разных размеров, от наперстка до пивной кружки.
– Это то, что я думаю? Консервированные эмоции?
– Верно, Элли. Чистый концентрат. Бери одну. Любую. Давай.
Я протягиваю руку к самой близкой бутылочке с узким горлышком и прозрачной жидкостью внутри. «Уверенность в себе» – выведено на медной табличке.
– И?
– Уничтожь ее! – Вонка сжимает пальцы в кулак, глядя на крошечный сосуд с яростным презрением. – Брось ее в котел! Давай, Элли! Никаких вопросов! – он настойчиво подталкивает меня к середине комнаты, где бурлит колдовское варево. Я вытаскиваю ногтями пробку и выливаю жидкость. Раздается хлопок, и в нос мне бьет резкий запах пина колады.
– Да, да, – страстно шепчет магнат, глядя вниз, на вздувающиеся пузыри. – Бросай туда и бутыль! В следующий раз ее можно не откупоривать – кидай так.
– Но зачем…?
– Ты сама мне как-то ответила на этот вопрос. Потому что есть вещи, которые не должны существовать. Сейчас и так в ходу… фальшивки. Везде, куда ни глянь. Чем фальшивее, тем лучше. Разве ты не замечала? Люди смотрят на мир как на волшебную лампу, потерев которую, они вызовут толстопузого джина, за плату исполняющего их сокровенные желания. Все покупается, все продается. Все… самое вдохновляющее и прекрасное, все истинное, все человеческие добродетели и даже пороки отполированы до блеска и выставлены на всеобщее обозрение на стеклянной витрине в ожидании того, кто предложит за них наибольшую цену. Все средства для получения неземных наслаждений на открытом рынке в свободном доступе. Только руку протяни. Все, кроме непосредственно чистых, нефильтрованных эмоций. Это последняя грань.
Я рассматриваю сосуд, еще оставшийся в моей руке.
– Мир, в котором люди смогли бы сознательно контролировать свои эмоции и культивировать в себе любые человеческие качества, стал бы забавным местом. Хаос бы уступил место порядку. Но мне интересно… если каждый в этом новом мире будет уверенным в себе и – что у нас здесь еще? – храбрым?.. искренним, спокойным, честным, любящим… Не станем ли мы все проекцией одного и того же человека, одной и той же совершенной личностью, помноженной на мультипликатор? Будет ли в игре смысл, если с самого начала каждый получит возможность выбрать лучшие карты? – замахнувшись, я отправляю бутыль вслед за ее содержимым. – Черт возьми, я не хочу этого знать.
Перехватив трость под мышкой, Вонка коротко аплодирует и одним метким броском отправляет в котел еще одну склянку.
– Чао-чао, «вдохновение». Искать тебя на дне бутылки – участь неудачников.
И пока мы, соревнуясь в ловкости, быстро освобождаем полки от их содержимого, Вонка наконец переходит к рассказу:
– Сказать по правде, Моретти был так себе кондитером. Чуть выше посредственности. Я лично никогда не понимал, как можно так кичиться совершенно заурядными конфетами. Зато химиком Моретти был чудеснейшим. Гениальным процентов на восемьдесят… с хвостиком. Бился над формулой, должно быть, четверть века, потому что сколько я его помню, он все время ходил с загадочным видом а-ля «скоро я вам всем нос утру». И придумал-таки, бестия, эти свои эликсиры концентрированных эмоций. А потом – как печально! – внезапно скончался, не успев объявить миру о своем открытии, – гримасничая, со скорбной миной Вонка стаскивает с головы цилиндр. Я отвлекаюсь, и брошенная колба с Проницательностью с громким лязгом стукается о край котла.
– Патент по завещанию отошел к Франческе. Ей эти формулы были все равно что древнеегипетские иероглифы, и хотя она пыталась искать поддержки у экспертов, никто так и не смог ей помочь их воспроизвести. Моретти опередил свое время: он подробно описал приготовление каждого из порывов души, но оборудования, которое бы понадобилось для того чтобы следовать его рекомендациям, просто не существовало. Твой покорный слуга, Элизабет, изобрел его самолично. Так вот, сначала синьорина Скварчалупи решила, что продаст рецепты на аукционе, а потом, когда наконец осознала, что попало ей в руки, решила использовать формулы в своих интересах. Как ты уже знаешь, Элли, ее круг интересов сходился на кровной мести – в лучших традициях итальянской мафии. И она прислала мне первое зловещее письмо, в котором писала об открытии Моретти и угрожала продажей его наследия, если наши фабрики не будут объединены. К письму прилагался рецепт Доблести, чтобы я мог приготовить его и убедиться, что она не блефует. Что тут сказать, я чуть не обзавелся благородными сединами, когда понял, насколько опасна сейчас Франческа. Это все равно что трехлетней девочке дали бы в руки гранату и она начала бы грызть зубами чеку. Мир не должен был узнать о концентратах эмоций – это бы не просто его изменило, это бы его уничтожило.
