Текст книги ""Милый, не надо..." (СИ)"

Автор книги: claire_.mad.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

Лили, покончив с горячим, крепким чаем, что наполнил легким цветочным ароматом всю кухню, поднялась из-за стола, собираясь наперекор тревожущим ее сознание мыслям поддаться отдыху, оказавшись в своей хоть и дальней, забытой, но уютной комнате. Она сделала шаг на первую ступеньку изящной стеклянной лестницы и поспешно отошла назад, в молчании поникшего, мрачного дома различив тоненький звук тихого плача. Женщина, выбирая между волнительным сочувствием и страхом, устремила свой путь на услышанный звук, и ноги сами привели ее к ванной комнате, возле приоткрытой двери которой, опустившись на пол и прислонившись к ней, сидела Елена. Она обнялась с коленями, уткнув в них голову, словно пытаясь зажать внутри себя заставляющую ее тело содрогаться от слез внутреннюю боль. Она плакала, но прятала заплаканное, перепачканное тушью лицо. Отчаяние. Растерянность. Печаль. Всё это тяжелой пеленой поселилось в ванной комнате, где вместе с частыми, лихорадочными всхлипами ее истерики звучал слабый шорох тонкой струей льющейся из краны воды.

– Боже мой! Елена, что стряслось? – явно запаниковав перед видом этой совсем беззащитной, так сильно поддавшейся горечи девушки, воскликнула Лили, ворвавшись в ванну и сразу же опустившись на колени перед шатенкой. Она аккуратно коснулась ее плеча и пыталась осторожно приподнять ее голову, мягко требуя, чтобы та посмотрела ей в глаза. Гилберт, даже не стараясь сопротивляться рыданиям, взглянула на перепуганную таким поведением Елены женщину и рукой попробывала вытереть слезы, но взамен этого лишь оставила ярко-черный след на ладони. – Боже… Что стряслось?

– Это ужасно… – почти сорвавшимся голосом совсем неразборчиво проговорила шатенка, с помощью Лили пытаясь подняться на ноги и подойти к раковине, чтобы умыться и расстаться с придающим больше жалости ее грустному лицу видом. – Деймон… Он… Он не простит меня! Этого не должно было случится! Он этого не хотел… Мы не были готовы… Боже!

– Елена, объясни, что случилось! – настойчиво произнесла Лили, не понимая ничего из постоянно прерывающихся слов девушки.

– Две полоски… Черт! Черт! Черт! Этого не должно было быть… Я беременна. – Гилберт смогла остановить непрекращающийся плачь, какой исходил из самой груди, из кома паники в горле, лишь ледяной водой из-под крана, и смывшийся испорченный мякияж смог лишить ее того ужасающего вида неконтролируемой истерики. Но глаза по-прежнему были печальны, в них читалась неподдельная растерянность.

– Елена, прошу тебя, солнышко, успокойся… Всё хорошо… Слышишь? Всё будет хорошо… – успокаивающе сказала Лили, но внутри нее самой проснулось трепетное переживание. Она с искренностью приобняла наконец-то немного затихшую девушку, и с нежным пониманием в своих выпученных глазах посмотрела в ее лицо, заплаканное, уставшее, испуганное и до боли знакомое. В воспоминаниях всплыло точно такое же отчаяние, отразившееся когда-то в зеркале. – Всё хорошо… Вот так. Успокойся. Ничего, как ты сказала, ужасного здесь нет. Знаешь, я тоже была очень напугана, когда узнала. Слышишь? Это нормально. Я тоже боялась, тоже не знала какая на это будет реакция. Но всё было замечательно! Ты даже не представляешь, какая радость, когда в жизни появляется маленький малыш! Всё хорошо… Каждая женщина через такое проходит. С чего ты решила, что это ужасно? Боже… Всё будет отлично, уверяю.

– Лили… – тихо проговорила ее имя Елена, одним своим голосом остановив отвлекающую и пытающуюся угомонить ее внутренние тревоги тираду. – Думаете, мне нужно всё рассказать Деймону?

– Понимаешь… – немного оторопев, сказала она, выдерживая небольшую паузу, чтобы подобрать слова. – Я не буду заставлять тебя всё сразу выкладывать. И не буду делать этого сама. Ты с одного его взгляда поймешь, что он готов это услышать. Ты почувствуешь нужный момент. Ну же… Перестань плакать. – женщина снова приобняла Елену, но та, чувствуя как внутри вновь и вновь взрывается убивающее чувство, вызывающее нескончаемые слезы, заключила Лили в крепкое объятие, простояв с ней так, в полном молчании и нужном тепле, где-то пару минут.

– Вы соревнуетесь, кто лучше меня удивит? Что за херня? – раздался немного сиплый, возмущенный голос, выдернувший Елену из мыслей и вынудивший резко отпрянуть от Лили, которая без звука опустила глаза в пол и покинула ванную комнату. Деймон с непониманием проводил ее голубыми чуть прищуренными глазами и вопросительно уставился на Елену, чьи заплаканные карие глаза были до невыносимости наполнены грустью, и ее лицо, немного покрасневшее, выражало слишком сильные и непонятные для него эмоции. – Что случилось? Что тут произошло…

– Всё нормально… Просто был на удивление отвратительный день. – как можно четче объяснила Елена, в наигранном спокойствии своего голоса пытаясь не выдать рвущегося наружу отчаянного крика. И Деймон, только согласительно кивнув и нервно усмехнувшись, подошел к ней ближе, прижав ее хрупкое тело к себе и крепко-крепко обняв, после всего произошедшего нуждаясь в ее понимании, теплоте и радости, что все-таки смогла ее покинуть. Он обнимал ее со всей нежностью, какая могла бы быть в его черством и чересчур запутанным для разумов других людей сердцем, и безо всяких слов передавал Гилберт свою любовь. Безбашенную, капризную, болезненную, но любовь. Но Елена по-прежнему прятала за спиной показывающий две красные полоски тест, сжимая его в своей руке.

Комментарий к Глава 22

Что же, не пошла против ваших желаний… Ликуйте, Елена беременна. Но и не стоит рано радоваться 😈 Возможно, вам хочется добавить что-то еще? Это помогает с построением сюжета и его развязки. Очень-очень жду ваших отзывов)) 😊

P.s. Надеюсь глава вам понравилась, потому что писала ее, честно признаюсь, на эмоциях…

========== Глава 23 ==========

Проведя кончиками пальцев по каштановым, спадающим тонкими прядями на подушку волосам Елены, Деймон нежно, едва касаясь, поцеловал ее в висок и осторожно встал с кровати, стараясь не потревожить ее сон. Яркое утреннее солнце не могло прорваться сквозь темноту плотных штор их спальни, и во всей комнате чувствовалась легкая прохлада. Он с забавным любопытством наблюдал за ее чуть вздрагивающими ресницами, но встав в этот день намного раньше обычного, ему нужно было выполнить надоедливый тур по домам ничего не знающих о новом деле Сент-Джонса друзей, хотя ему непоборимо хотелось побыть еще рядом с ней, смотреть на ее крепкий, но явно тревожный сон, ловить ее легкий утонченный аромат. Поднявшись с кровати и накинув на себя черную рубашку, он обернулся, чтобы еще раз полюбоваться ее стройным телом, закутанным в темную шелковую простынь, и умиротворенное личико, мило улыбающееся во сне. На лице Деймона промелькнула едва заметная улыбка, которая раз и навсегда согрела бы сердце Елены, но, к сожалению, она ее так и не увидела, лишь удобнее устроившись на кровати. Однако стоило только Сальваторе отвернуться и тихими медленными шагами направиться к двери, как он услышал тихое дребезжание телефона шатенки на прикроватной тумбочке. Гилберт, словно ее с силой вытолкнули в бодрую реальность, резко открыла глаза и села на кровати, оглядываясь вокруг себя и пытаясь поправить тонкие бретельки светло-голубого топа пижамы. Она, с распахнутыми наперекор еще неотпускающей, окутавшей ее заспанное лицо дремоте карими глазами, посмотрела на в спешке отключившего будильник на ее телефоне Деймона и мило улыбнулась, поцеловав его в щеку, когда он сел на край кровати рядом и взял ее за руку.

– Зачем тебе будильник так рано? – с той же неподдельной заботой в ярко-голубых глазах смотря на нее, негромко спросил брюнет, с нежностью крепко сжав ее ладонь.

– У меня есть кое-какие дела. Не хотела долго спать… – ответила она еще немного сиплым, слабым после сна голосом, и глянула на часы, подметив, что Деймон тоже резко вслед за ней повернулся к ним.

– Знаешь, это странно, но с тобой утром я могу быть счастлив даже без секса ночью. – Деймон, нахально ухмыльнувшись, вновь покинул кровать и поплелся к висевшему на стене в золотисто-винтажной раме зеркалу, одну за другой застегивая мелкие пуговицы на своей рубашке. Он повернулся к Елене, но она с шутливым возмущением приподняла брови.

– Это был комплимент? Или укоризненное замечание из-за того, что у нас этой ночью не было секса? – вопросительно выпалила Гилберт, продолжая прожигать парня любопытным и игривым взглядом.

– Это было милое признание того, что я счастлив с тобой. Жаль, что ты не поняла. – ворчливо отозвался он. – Кстати, как ты? Вчера ты была не в лучшем состоянии… Может ты скрыла от меня пару бутылочек выпитого шампанского на яхте?

– Нет… Я почти не пила. – честно признавшись, твердо возразила Елена и сделала самое серьезное и ответственное лицо, чем вызвала у Сальваторе усмешку, который наблюдал за странным поведением девушки, пытающейся казаться весьма стойкой и позитивной. – Это всё морская болезнь. Даже Кэр не стала со мной спорить.

– Ну если даже Кэр… – сквозь появившийся из-за прежней воинственности и несобранности шатенки смех, повторил Деймон. – Тогда выход один. Не лезь к морю. Но вот что насчет земли? Может сходим сегодня куда-нибудь, когда я освобожусь?

– Я даже не знаю… Вчера вечером, когда ты был в душе, мне звонила мама… – немного замявшись, издалека начала говорить Гилберт, но парень быстро подловил ход ее мыслей и, недовольно хмыкнув, закатил глаза. – Она спрашивала меня о встречи… В общем, мои родители хотят навестить нас сегодня.

– Давай скажем правду. Твои родители хотят припылить сюда, наговорить много нелестных гадостей, а потом убраться отсюда ко всем чертям, потому что я так захочу в скором времени их прибывания. – Деймон с большим раздражением произнес это и, напоследок проведя по темным как смоль волосам рукой, отошел от зеркала, вновь приблизившись к Елене. Он с ответной радостно-умиленной ухмылкой посмотрел на счастливо улыбающуюся Гилберт и снова поцеловал ее слишком быстро и невинно в щеку. – Ладно. Делай, что хочешь, малышка. Они могут приехать, но если они снова сделают то, что мне очень-очень не понравится… Я не буду себя контролировать. Договорились? Увидимся. Люблю тебя.

Деймон, еще около десяти минут пометавшись по дому в поисках каких-то вещей и захватив из сейфа своей комнаты некоторые важные бумаги, в спешке отправился в усадьбу Майклсонов, чьё набухающее любопытство без терпения ожидало новостей про дело Сент-Джонса. Он ушел слишком быстро и торопливо, громко захлопнув дверь, и Елена умиленно улыбнулась его суетливо уходящему силуэту, замечая, как сильно Сальваторе чем-то окрылен и встревожен одновременно. Однако и сама Гилберт не могла похвастаться своим отличительным спокойствием, особенно теперь, когда все ее мысли и раздумья, будь они хорошими или плохими, сводились лишь к одному – ребенок. Конечно, эту ситуацию она могла разглядывать под правельным углом, с положительными эмоциями и трепетными волнениями, но и были причины для того, что действительно заставляло чувствовать неугомонное беспокойство. С одной стороны, иметь маленького, прекрасного малыша мечтает каждая девушка хоть раз в своей жизни, но боязнь быть отвергнутой, ненужной, не понятой была сильнее того типичного ожидания и радости. Елена совершенно не знала как ей быть дальше. Она понятия не имела о том, что ей следует делать, что нет, и главным ужасом в ее голове была мысль, нагло и беспощадно твердящая о правдивом нежелании Деймона создавать семью, чтобы увязнуть в серых буднях и отцовских заботах. Это был не тот человек, который мог бы отрезать все нити, связывающие его с обществом, и стать крепкой и безопасной стеной для своего ребенка и жены, отказавшись от собственных предпочтений и желаний. Нет. Только не Деймон Сальваторе. Разгульный, не знающий каких-либо правил и ограничений красавчик, живущий лишь на шуме веселых вечеринок и бесконечном внимании не всегда приличных дам. Но Елена изо всех сил гнала все подобные размышления прочь от себя, зная что в ближайшие часы дня никак не сможет что-то рассказать ему, и теперь ей самой необходимо было разобраться с этим.

Шатенка, не долго вылеживая в уютной кровати, быстро привела себя в порядок и спустилась вниз, на кухню, здраво понимая, что вечерний ужин с ее внезапно настигнувшей своим визитом семьей требует хороших, но главное вкусных блюд. Девушка с изучающим взглядом внимательных карих глаз просканировала продукты в холодильнике и, выбрав некоторые и отнеся их на стол для приготовления, едва избежала столкновения с зашедшей на кухню Лили.

– Осторожнее, Елена… – мягко проговорила женщина, помогая ей аккуратно вызволить из рук чуть ни рухнувшие на пол ингридиенты. Девушка с еле заметной улыбкой рассмотрела Лили и забавный синий халат на ней, который делал весь ее обычный и незатейливый вид слишком домашним, странным и абсолютно незнакомым. Гилберт еще никогда не удавалось видеть эту женщину, что и без того была почти чужой, в таком простом настрое, в котором не было месту ни чересчур добродушной вежливой улыбке, ни высоко поднятым волосам, ни скромному элегантному платью, что своим идеальным состоянием и серьезностью могло отпугнуть людей. Только не сейчас, не в этот миг, когда она совсем по-иному стояла в нескольких шагах от Елены и излучала невидимое, неизведанное тепло, которое медленно и плавно рассеявалось по всей просторной кухни, заполняя ее собой, своим настроем и необыкновенностью.

– Простите, просто я Вас совсем не заметила… – растерянно глядя перед собой, виновато сказала Гилберт, извиняясь за столкновение, которое едва ли они смогли избежать. Она нервозно начала перебирать тонкие веточки укропа на столе, пока Лили с улыбкой не отложила его в сторону, получая нелепый смешок шатенки.

– Всё нормально. – убедила ее женщина и, поймав тот слабый, хиленький огонек то ли сомнения, то ли боязни в темных зрачках, быстро вернула позитивный румянец на щеках и приложила максимум усилий, чтобы их разговор не прибежал к ужасно неудобному тупику. – Ты собралась что-то готовить?

– Да. Сегодня должен быть ужин с моими родителями, но… Я вовсе не знаю, что приготовить. – пропуская в собственном голосе печальные нотки неуверенности, Елена с задумчивостью в сосредоточенном взгляде прошлась по всей кухне и с тяжелым вздохом вновь уставилась на не менее озадаченную Лили.

– Обычно в подобных случаях заказывают пиццу… – обреченно выпалила она. – Но, видимо, это особенный случай.

– Однако в любом случае, когда за одним столом собираются мои родители и Деймон, весь ужин сводится к самому ужасному скандалу, поэтому мои переживания насчет еды напрасны. Увы, но это всегда так. – девушка с осторожностью достала из шкафа кухонного гарнитура посуду и, продолжая мысленно тонуть в своих раздумьях, что со злорадствующими сомнениями не покидали ее голову, устремила заинтересованные глаза на Лили, которая в этот миг после ее слов улыбнулась уголком рта. И в этой странной полу-улыбке промелькнула знакомая Елене искорка огненного жизнелюбия и самодовольства, какая проглядывала лишь на губах Деймона, чей приторный и столь необходимый вкус она мгновенно вспомнила.

– Он еще в детстве терпеть не мог семейный ужин. Не знаю почему, ведь он рос в довольно-таки аристократичной среде, но Деймон ненавидел все красивые и богатые сборы людей за столом. Ему это было неуютно. – пояснила Лили, и ее глаза с приторной нежностью воспоминаний затерялись в пустоте, смотря лишь перед собой.

– А всё, что Деймон считает неуютным, он это ненавидит… – с полным спокойствием сказала Елена, постепенно принимаясь за кухонную суету, которая сопровождалась бесполезным метанием Лили между шкафов и ненужными движениями возле стола. Тихо включив телевизор, едва распространяя его звук, девушка наконец-то остановилась на одном месте и с осознанием полной несобранности перевела дыхание, осмотревшись вокруг. Почувствовав легкое головокружение, она старалась ненадолго успокоить безумную вереницу мыслей, и Лили, встревоженно оглядев ее чуть побледневшее лицо, протянула стакан прохладной воды.

– Ты ему уже говорила? – боясь, что ее вопрос плохо повлияет на шатенку и ответ будет весьма смущенным, спросила женщина, с опасливой аккуратностью подбирая слова.

– Нет… Еще нет. – как можно увереннее и беззаботнее выпалила Гилберт, сама понимая, как предательски дрожит ее слабый голос и выдает всё внутреннее беспокойство, вынуждая Лили понимающе улыбаться. – Что насчет десерта? Может тирамису? Правда… Я не уверена, что идеально знаю этот рецепт, но Деймон его очень любит.

– Правда? – удивленно приподняв брови так, как не смогла бы сделать ни одна фальшивая эмоция, вопросительно произнесла Лили, с демонстрирующей легкий шок дымкой на выпученных глазах таращась на Елену. – Это весьма забавно. В детстве он тоже любил тирамису. Я иногда рассказывала ему, что постоянно хотела это есть, когда он еще не родился. Я и подумать не могла, что он до сих пор это помнит…

– Если быть честной, то я этого действительно не знала. Он ничего мне об этом не говорил. – пожав плечами, просто ответила девушка. Но внутри нее, где-то в самом укромном местечке ее души, заискрился маленький кусочек искренней радости и небывалого восторга. Она ощущала, как внутри нее медленно просыпается счастье, словно, тихо чихая, разбегается по ее коже. Елена изо всех сил пыталась сохранять невозмутимое выражение лица, однако исходившая от самого сердца довольная улыбка наперекор ее поддельному спокойствию лезла наружу и криво ложилась на ее немного сжатые губы. – А Вы останетесь на ужин?

– Извини, но нет… Я правда хотела бы, но не смогу. У меня слишком много дел на сегодняшний вечер. И к тому же… Вряд ли мне стоило бы встречаться за одним столом с твоими родителями. Это выглядело бы нелепо, согласись. Деймон не в самых замечательных отношениях с ними, и мое пресутствие, которое раздражает его самого, будет лишним. – вновь опустив глаза, отговорилась женщина.

– Мне жаль, что Вас не будет вечером. Я понимаю Деймона и пытаюсь всегда его поддерживать, потому что знаю, как ему трудно, но… Но он не испытывает к Вам ненависти. Обида. Не больше. – возразила Елена, продолжая делать сложный выбор между решением завести слишком душевный и близкий разговор и резкой сменой темы их диалога на глупое и совершенно бессмысленное обсуждение дальнейшего приготовления каких-либо блюд. И всё-таки выбрав вовсе не второе, шатенка с очередным шумным выдохом посмотрела на Лили, пытаясь вновь уловить в ее добром лице недостающую частичку Деймона, но в обоюдно устремленных на нее зрачках не было ничего, кроме ласковой мягкости и понимания. – В отличие от него у меня была мать. У меня было двое родителей, но поверьте, мне совсем не повезло. Да, я благодарна за то, что они есть у меня. Они подарили мне жизнь, обеспечили ее, воспитали меня, но… Но я никогда не чувствовала их близость. Отец постоянно занят, а мама… Мы никогда не готовили бы так на кухне, как сейчас, разговаривая и просто смеясь над всеми глупостями. Нет. Она всегда пыталась научить меня жить лишь так, как правильно. Я должна делать лишь то, как это посчитает нужным общество. И делать это так, как будет лучше другим. Она никогда не поддерживала меня, и постоянно ругала за то, что я думаю не о том. Мне совсем не с кем поговорить. В моей жизни был только один единственный человек, которому я могла доверять, и от которого я всегда могла бы получить поддержку. И это Деймон. Но сейчас… Я не хочу грузить его своими мелкими проблемами, когда у него появились свои. Серьёзные. Всю мою жизнь у меня даже не было ни одной лучшей подруги, потому что моя мама говорила, чтобы я не верила чужим людям, не подпускала их к себе. Все друзья Деймона… Они не поймут меня. И никогда не понимали. Мы слишком разные. И я чувствую себя особенно жалкой, когда вижу чьё-то понимание лишь в непутевой матери моего парня. Я не хочу Вас обидеть, но это так. И… В общем, это ужасно. Ужасно, когда рядом есть все и одновременно нет никого. Это трудно объяснить.

– Мне это объяснять и не нужно. – твердо проговорила Лили, и Елена сразу же повернулась к ней, отвлекаясь от усердной нарезки овощей, словно по воздуху уловив какую-то волну, колебание в словах женщины, голос которой прозвучал подобно печальной и пронизывающей сердце резким ударом мелодии. – Я знаю как это.

На какой-то еле уловимый ими двумя миг, который был словно темной болотной трясиной затянут в омут помрачневшей тишины, развевающей по воздуху накаляющие напряжение невидимые волны, Лили и Елена стояли без единого звука, всматриваясь в глаза друг друга. Понимание. Неудобство. Нервозность. Всё это ярким светом вспыхнуло внутри непоколебимо держащей улыбку на лице женщины, и она, явно намереваясь добавить что-то еще, слишком по-уникальному интимное и душевное, резко отвернулась в сторону окна, когда Гилберт сорвалась с места и устремилась к входной двери, что пропускала сквозь свое плотное стальное полотно настойчивый стук.

– Сейчас открою! – громко предупредила девушка, быстрыми шагами приближаясь к источнику звука, что нестерпимо просился внутрь. Она резко открыла дверь, пытаясь одновременно привести в порядок свой внешний вид, вновь пригладив непослушные каштановые волосы. Однако ей было достаточно лишь одного единственного взгляда на стоявшую у порога Кэтрин, чтобы появившаяся с вежливостью гостеприимная улыбка обратилась в недовольство на посерьезневшем лице. Елена с заметной робостью в глазах осмотрела ту лидирующую ухмылку Пирс, которая выражала ничто иное, как немыслимую дерзость ее стойкого злорадства, с каким будто сверху вниз она ответно таращилась на нее. Столько самодовольства, наглости, уверенности и гордости сияло в ее темных зрачках чуть сузившихся совсем по-кошачьи глаз, и полное спокойствие в ее осанчатом силуэте подобно какой-то полюбившейся людям статуе возвысилось перед Гилберт, гордо приподняв голову. Брезгливость, коварство и ненависть. Всё это разом могло промелькнуть в костре мелких демонов, горящим за этим фальшиво милым и красивым лицом. Кэтрин демонстративно без интереса, но с презрением заглянула в дом через плечо Елены, красиво отбросив назад несколько идеальных волнистых локонов своих темных волос, а потом вновь устремила внимание на застывшую перед ней девушку, которая словно не подвластно чужим глазам сжалась в маленький пугливый комочек, боясь даже шумного дыхания будто хищно поедающей ее глазами Пирс.

– Привет, дорогуша. – мягко и абсолютно спокойно произнесла Кэтрин, с фальшивой любезностью улыбаясь Елене в лицо, но обе эти девушки, сверля друг друга ненавистными взглядами, излучали лишь обоюдную неприязнь. Гилберт, чувствуя внутри опустошающую растерянность, закрыла собой дверной проем, когда Кэтрин уже намеревалась сделать шаг вперед.

– Деймона нет. Тебе нечего здесь делать. Убирайся. – сквозь зубы процедила Елена, всем своим разумом понимая, как наивно и несмело прозвучали ее слова, произнесенные тревожно дрожащим голосом, выдающим панику перед той идеальной особой, что с высока смотрела на всю ее детскую нелепость.

– Это очень радушно с твоей стороны, но нам нужно поговорить. Я пришла не к Деймону, а к тебе. – немного хрипло сказала Пирс и плечом прислонилась к дверному косяку, прекрасно осознавая, что девушка напротив с испугом и обидой на лице ни за что на свете не пропустит ее внутрь дома, продолжая испепелять еле собравшейся в карих зрачках жесткостью.

– Нам не о чем говорить. Проваливай, Кэтрин. – пытаясь не сдаваться перед лихорадочно скачущим в груди сердцем, твердо ответила Елена, произнося имя девушки с особым предвзятым тоном, однако на это кудрявая шатенка лишь тихо усмехнулась и отвела в сторону хитрый взгляд.

– Пойми. Я не собираюсь устраивать разборки. Ясно? Нам просто нужно поговорить. Это важно. По крайней мере, так считает Деймон. Если ты не хочешь обсуждать это со мной, значит тебе все равно придется делать это с ним. – настойчиво разъяснила она, протягивая Гилберт небольшую красную папку, которую сама Елена совсем не заметила до этого момента в ее руках и продолжила игнорировать попытки Кэтрин вручить ей какие-то хранящиеся под темной обложкой бумаги.

– Я не понимаю о чем ты. Мне плевать на тебя и на то, что ты испытываешь к Деймону. Просто уйди отсюда.

– Боже, ну почему мне приходится иметь дело с такой тупой дурой? – устало закатив глаза, взмолилась Пирс и недовольно хмыкнула. – Знаешь, я и мои отношения с Деймоном тебя никак не касаются. Просто возьми эту гребаную папку и жди, когда он сам тебе все объяснит!

– Нет. Это ты забери гребаную папку и проваливай как можно быстрее прочь от меня и этого дома. – злостно прошипела Елена, едва сдерживая набухающие внутри эмоции, что с каждым новым блеском в игриво прищуренных глазках Кэтрин желали взорваться и выйти наружу несдерживаемым потоком яростной истерики и возмущения.

– А ведь у малышки Гилберт голосок прорезался… Давно ли ты перестала рыдать из-за всякой херни? Или у тебя психические припадки только через определенный промежуток времени вспыхивают? – словно провоцируя ее своими издевками, негромко и грубо выпалила Кэтрин, и Елена, совсем не зная, что было бы разумнее ей ответить, вопреки устремленным на нее сверкающим, демоническим, насмехающимся блеском темным глазам сохраняя спокойствие. Шатенка, шумно задышав, разнося этот тихий звук по пустому молчаливому пространству коридора, плотно сжала губы, пытаясь побороть внутри себя возродившуюся бурю загоревшихся чувств, и решительно дернула за дверную ручку, собираясь захлопнуть дверь перед самым носом ухмыляющейся Пирс, но не успела она издать шумный захлопывающийся грохот, как Кэтрин носком черных ботильонов быстро предотвратила закрытие. – Ты не подходишь для такой жизни, Еленочка. От тебя сплошные проблемы. Деймон знает, что делает. И было бы разумно наконец-то просто тебя бросить. Хотя бы для того, чтобы было на одну проблему меньше.

– Убирайся. – только и ответила Елена, с едва тлеющим достоинством выдержав на себе пристальный, изучающий взгляд Кэтрин. Тишина. Она прожгла каждую клеточку кожи на невольно задрожавшем теле Гилберт, и напряжение с каждой мгновенно пролетевшей секундой наращивало свою опасную плотность между девушками. И только легкий, совсем беззаботный и на удивление невинный смешок Пирс вывел Елену из странного оцепенения, возвращая ее в реальность и тем же временем выгоняя из мира собственных злорадствующих мыслей, которые вынуждали проговаривать про себя услышанное снова и снова. Серьезный разговор. Проблемы. Не та жизнь. Бросить. Всё вместе смешалось в ее голове, и все догадки, неслышные другим слова подобно однородной массе растворялись друг в друге. Кэтрин медленно развернулась и покинула крыльцо уверенными широкими шагами, будто оставляя за собой громоздкие следы, которые огромными шипами проростали вокруг двери и стоявшей около нее Елены, навечно заключая ее в этом мрачном доме и отдавая на расправу нещадным страхам и мыслям. Но на кухне послышался звук шипящего масла и звон металлической кастрюли, и Гилберт медленно вспоминала о том, что возле плиты ее по-прежнему ждет то ли фальшиво, то ли правдиво добрая женщина с невероятно грустными и такими же неоправданно добрыми глазами. Женщина, которая подарила жизнь самому близкому и нужному Елене человеку. Деймон. Такие глубокие и загадочные синие глаза. Такая простая и жестокая боль в них. Девушка чувствовала новое головокружение и легкие признаки тошноты, заставившие ее снова изменится в лице, подпустив к нему печаль и задумчивость.

Время, видимо, торопилось в аэропорт, боясь опоздать и навсегда потерять важную поездку, ведь другого объяснения для столь скоротечного дня и не существовало. Яркое солнце скрылось за сумрачным полотном вечереющего неба незаметно для красивых и всё-таки тоскливых карих глаз Елены, что весь день провела в суете и с искренним смехом на кухне вместе с Лили. Запланированные блюда были готовы, в огромной столовой их с Деймоном дома зажегся яркий свет хрустальной люстры, откинувшей свою тень на изысканно темные стены, круглый стол был переполнен посудой, а двое родных людей уже наслаждались дорогим и неповтримым вкусом элитного красного вина, с любопытством и неким недоверием оглядывая яркими пятнами лежащую на белоснежной скатерти еду. Вокруг царил только присущей всему словно нахмурившемуся дому мрак и взаимное молчание, поселившее в столовой неприятное неудобство, пропускающее исключительно тихий звук соприкасновение стеклянных бокалов с поверхностью стола.

– Всеми обожаемый Сальватор даже не соизволил явиться на ужин? – с ярко проглядывающими нотками сарказма произнес Джон, и его голос звучал с небольшой хрипотцой после долгого безмолвия. Изобель, разборчиво вглядываясь в тарелку и как можно аккуратнее ковыряя вилкой поджаренный стейк мяса, вновь надменно улыбнулась, при этом не проявляя ни единой эмоции.

– У него сегодня очень важные дела. – не слишком информативно пояснила Елена и с сомнением посмотрела на яркую красную жидкость в бокале на длинной ножке, отдав предпочтение простой воде в стакане рядом.

– Эти дела снова в короткой юбке и на шпильках? – насупив брови, суровым тоном проговорил Джон, подразумевая под своей фразой совсем не вопрос, а очередную колкость, внимание на которую Елена всё же не обратила и продолжила сохранять тишину. – Знаешь, я терпел слишком много твоих выходок. Я до сих пор не понимаю, почему этот ублюдок сошел тебе с рук.

– Джон, дорогой, перестань. Не сейчас. – мягким голосом сказала Изобель, вмешавшись в возмущенное возражение мужа и, получив от него неодобрение в грозно сверкнувших зрачках, покорно смолкла и с упреком покосилась на Елену.

– Я бы мог дать ему второй шанс на этом ужине, но он даже не появился. Думаю, что это судьбаносный знак. – ворчливо продолжил он. – Этот идиот, наверное, специально испытывает моё терпение. Немыслимо. Не пришел на семейный ужин своей девушки! Я не собираюсь терпеть такую наглость.

– Но наглостью, видимо, ты считаешь то, что он не пришел на ужин именно с тобой, а не с Еленой. Кажется, этот парень просто задел твое самолюбие. – вновь высказалась Изобель, едва заметно усмехнувшись собственным словам, но в очередной раз смиренно замолчала, и только Елена не была намерена положительно относится к безостановочной тираде отца.

– Хватит! В любом случае, это исключительно мои дела и дела Деймона. Тебя не должно это волновать. И к тому же, ты не имеешь никакого права его осуждать. Уж точно не тебе это делать… – вскипев и дойдя до предела своего терпения, что выражалось в поддельном умиротворении ее опущенного взгляда, возмутилась Гилберт и забастовочно отодвинула от себя тарелку, заставляя ее с глухим шорохом проскользить по столу и остановиться лишь тогда, когда в ту же секунду ее замирания раздался щелчок замочной скважины открывающейся двери. Изобель, желая показать полное равнодушие к назревающей между отцом и дочерью ссоре, сделала новый глоток темного вина и с любопытством, в котором было замешено пренебрежение, оглядела столовую, что близко подпустила к себе оттенки сумрачного вечера, угнетая своей темнотой. На несколько минут, что Елена провела в скрытой раздражительности, а Джон в ярко виднеющейся, вокруг снова расплылась тишь, и только еле слышный звук приближающихся усталых шагов мог ее потревожить.