Текст книги "Измена. Серебряная Принцесса (СИ)"

Автор книги: Чинара

Соавторы: Стеффи Ли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14

На долгую секунду мы оба цепенеем. Глаза в глаза. Воздух потрясенно замирает. Растерянность касается то его, то меня. Сердце грохается к кафельному полу.

Андрей явно не ожидал увидеть меня в палате своей матери, а я не рассчитывала встретиться с ним – иначе бы не пришла. Узнай я о малейшей возможности столкнуться с бывшим женихом – нашла бы больше сотни причин, но осталась бы дома.

Только вот придумывать оправдания слишком поздно. Я уже здесь, сижу на стуле возле кровати, на которой лежит его мать, а моя рука до сих пор лежит в ее ладони.

Что же делать?!

Бежать?

Вскочить с места, сослаться на встречу, о которой случайно забыла, и пулей вылететь из двери – совершенно неосуществимая затея. Глупая. Нелепая. Но отчаянно пленительная.

Его глаза пытаются найти в моих ответы, неистово напирают. Но мои так потрясены, что остекленели и молчат. Тогда он отыскивает подсказки на пальцах.

Скользнув взглядом к нашим с Ангелиной Денисовной рукам, он в одно мгновение озаряется пониманием. Луч солнца, как тайный помощник, нежно скользит по небольшому камушку обручального кольца. На лице Андрея вновь вспыхивает беззаботная улыбка.

Я же напрягаюсь сильнее прежнего. Окончательно теряюсь и не смею пошевелиться. Ощущения, будто сижу на коврике, напичканном иголками. Они ждут любого моего неверного движения, чтобы молниеносно вонзиться в кожу.

Как же сильно я хочу раствориться в пространстве…

– Сыночек, как славно, что ты тоже сегодня ко мне заглянул! – радостно восклицает Ангелина Денисовна, единственная, кто совсем не замечает рассыпавшийся по палате ворох неловкости. – Только не ругай Севушку! Это я ее попросила ко мне приехать! И если вдруг что-то там сдвинулось в графике твоего фильма, то это целиком и полностью моя вина.

– Мама, что ты такое говоришь? – тепло улыбается ее сын, подойдя к ней с противоположной от меня стороны.

Наклоняясь, нежно целует мать в щеку, а затем обходит кровать, с каждым шагом приближаясь все ближе. Уменьшает расстояние, которое забирает из моих легких кислород.

Я все еще не двигаюсь. Тело не слушается. Оно одеревенело и превратилось в статую. Активничать продолжает одно лишь сердце в груди. Бешено скачет к горлу и пытается вырваться наружу. Нервные заряды один за другим пронзают позвоночник. Глаза же тревожно наблюдают за тем, как с беспечной улыбкой на губах надвигается Андрей.

– Разве могу я сердиться на Севушку? – спрашивает с веселостью.

Пребываю в прочной капсуле ступора, пока он, нагнувшись, легким движением касается моей щеки, мазнув в опасной близости от губ.

Если бы он затронул рот, я бы точно не выдержала. В ту же секунду отшатнулась и начала беспощадно тереть губы пальцами. Воспоминание о том, как он целовал на моих глаза Улю так свежо, что безжалостно разрывает на куски.

Но он будто понимает все эти тонкости, – знает меня – потому не касается моих губ своими. Но при этом знакомым нам обоим движением, нежно трется кончиком своего носа с кончиком моего и, заглядывая в глаза, ласково спрашивает:

– Ты почему мне не сказала, что хочешь навестить маму? Вместе бы приехали, солнышко.

Тепло его глаз, которым щедро одаривает, пронзает насквозь. Размазывает. Ошеломляет. Причиняет боль. И сбивает с толку. Его голос звучит настолько искренне, что я на миг теряюсь. Сокрушенно куда-то проваливаюсь. Андрей ведет себя так, будто не было той двери, той крутящейся ручки, того нестерпимо пошлого красного белья…

Именно цвет ударяет оплеухой и строго велит: «Проснись!»

Именно он выводит из оцепенения, напоминая, что, помимо умения выстроить идеальный кадр, Андрей еще и талантливый лицедей. Сколько раз я слышала от студентов и профессоров, что он лучший. Но до этого дня никогда не осязала его игру на себе.

Или же я просто наивно полагала, что его чувства и слова были настоящими, тогда как на самом деле он все это время лишь играл со мной? – возникшее в голове предположение кидает звонкую монетку в мою копилку страдания.

«Если бы ты только захотела, то стала бы актрисой ничуть не хуже, чем была твоя мать. Я в этом полностью уверен.» – сказал однажды Андрей.

Делаю вдох. Напрягаю все мышцы тела. Выдавливаю легкую улыбку. Но ответить не успеваю.

– Говорю же, что это я попросила Севушку молчать. Отстань от моей красавицы невесты. – снова вступается за меня Ангелина Денисовна. – Возьми там стул, который стоит возле двери, и садись к нам. Вместе расскажете, как проходят съемки. – воодушевленно командует женщина.

Но ее сын не шевелится.

Серо-голубые глаза прямо напротив моих смотрят пристально. Проникают внутрь, стремятся зачерпнуть с самого дна. Затем жадно скользят по коже моего пылающего лица. Оставляют ожоги и недвусмысленно останавливаются на губах. Сознание охватывает смесь терпкого возмущения и смущения.

Он раньше никогда не вел себя столь дерзко в присутствии своей матери.

И почему вдруг позволяет себе подобное после всего, что сделал?

Куда запропастилась его совесть?

– Андрей, – интонация Ангелины Денисовны подтверждает, что она тоже несколько удивлена поведением сына. – Не смущай девочку. Возьми стул.

Он несколько раз моргает, будто возвращается в настоящую минуту.

И я отмираю вместе с ним. Спешно отворачиваю голову в сторону, пряча от них и от себя непонятный коктейль эмоций, который может с легкостью отразиться на лице. Облегченно выдыхаю, замечая, что он, наконец, выпрямился.

Однако не успеваю толком прийти в себя, как Андрей произносит:

– Зачем мне лишний стул, мам? У меня есть идея получше.

Лишь раз ошеломленно охаю, прежде чем он резко подхватывает меня на руки, садится сам на стул и тут же усаживает меня к себе на колени. Крепкие руки плотным кольцом опоясывают талию, лишая возможности встать. Первая и неловкая попытка подняться, немедленно пресекается.

Захлебываюсь внутренним возражением, заливаюсь краской, но не понимаю, как себя вести.

– Андрей, да что с тобой сегодня? Зачем ты стесняешь Севушку? – с нотками очевидного довольства, вроде как отчитывает сына мать.

Опустив глаза к светло-голубому полу, чувствую себя полностью дезориентированной. Силы разом покинули. Не могу сопротивляться. Однако в груди явственно бурлит злость от его поступков.

Да, я пришла навестить его мать.

Да, я сама приняла решение поддерживать его ложь.

Но это не означает, что после всего случившегося, я готова вот так просто… Нет-нет-нет.

На миг затапливает гнев, еще раз пытаюсь снять с себя его руки и ощущаю, как предательски дрожат пальцы. Но Андрей слишком силен. Если даже приложу все силы, мне не удастся подняться, если только он сам не захочет отпустить.

Тогда предпринимаю другую тактику, стараюсь действовать иначе. Сипло произношу, практически прошу:

– Нет, так неудобно… лучше я встану и возьму стул… здесь твоя мама и подобное при ней неприемлемо…

– Пожалуйста. – глухо высекает он. – Посиди так хотя бы пару минут.

В его голосе больше нет той показной веселости, но явственно проступает отчаянная и какая-то безысходная мольба. Стремительно поднимаю глаза и снова задыхаюсь. Во взгляде Андрея главенствует боль. Неистовая и практически осязаемая.

Я мягкотелая слабачка, я настолько слабовольная, что она сразу же задевает меня. Трогает. Неосознанно кладу ладонь на его щеку. Мне еще никогда, за все время с того первого дня, когда наши взгляды встретились в аудитории 107-А, не приходилось видеть такую затравленную печаль в серо-голубых глазах.

– Очень вас прошу, дети, так и сидите. – уверяет рядом Ангелина Денисовна, заставив вздрогнуть. – И, пожалуйста, не надо меня стесняться. Я только рада наблюдать вашу любовь. Она так сильна, что сквозит в каждом вашем брошенном друг на друга взгляде.

Ее слова, как отдельный вид пытки. Как разряд отрезвляющего заряда на электрическом стуле.

Отдергиваю руку с щеки, будто коснулась раскаленного железа, и сбрасываю с себя глупое наваждение.

Уверяю себя, что мне должно быть противно. Должно быть невыносимо не только сидеть на его коленях, но и просто находиться рядом с ним и дышать с ним одним воздухом.

Меня не должен, как и прежде, будоражить его запах. Он не должен меня пленять. Мне должно быть противно. Разве нет?

Но тогда почему…

– Спасибо тебе за такой ценный подарок, мам, – произносит Андрей.

Бесцеремонно кладет голову на мое плечо, утыкаясь носом практически в шею. Шумно втягивает воздух. Опаляет горячим дыханием. А через миг разрывает сердце в клочья, сказав глухим шепотом:

– Без тебя невыносимо.

Глава 15

Следующие полчаса я плохо различаю слова и звуки. Мир полыхает и воспринимаются с трудом, как приглушенный шум. Каким-то чудом, вполгоса, но все же вставляю в нить разговора верные ответы, если Ангелина Денисовна обращается вопросом непосредственно ко мне.

Очень мешает тот факт, что я все еще прикована к коленям Андрея. Его руки выглядят расслаблено, как и он сам. Но это обман. Умело скроенная иллюзия. Они держат крепко. Ни на секунду не теряют бдительность, если я решаюсь слегка пошевелиться.

Иногда его правая ладонь начинает по-хозяйски нежно поглаживать меня по спине. Словно я пойманный в плен дикий зверек, которого необходимо успокоить.

Только вот вместо спокойствия тело испытывает новый прилив нервного напряжения. Мурашки стягивают кожу.

Непонимание гулко стучит в висках, как и сказанная им фраза.

Ее следовало оттряхнуть, как прилипшую грязь, но она подобна вирусу. Проникла внутрь, ловко просочилась под кожу и теперь кружится в голове.

Дышу через раз.

«Без тебя невыносимо…без тебя невыносимо…без тебя невыносимо»

Зачем он это сказал?

Отчего мучает меня сейчас?

Раньше я бы воспарила на пик блаженства, но не теперь.

Теперь испытываю лишь растерянность и волнение. Сознание распирает от противоречивых эмоций. Какая-то часть, несмотря ни на что, остро мечтает, чтобы ему было без меня так же плохо, как и мне без него.

А вторая шепчет – он играет тобой…

Талантливо и виртуозно играет наивной Севериной. Подбрасывает в воздух осколки растоптанных чувств. Смотрит на то, как они переливаются в лучах солнца и смеется.

Один из осколков догадки скользит по моей коже и вскрывает слегка затянувшуюся рану. Отрезвляет.

Резко выплываю в реальный мир, устав мучиться расплывчатыми вопросами. Реальность наконец обрастает не обрывками, а вполне конкретными голосами. Улавливаю тему разговора. И тут же ошарашенно поворачиваю голову на Андрея.

Он с упоением, с каким-то диким восторгом рассказывает матери о том, насколько прекрасно я отыграла свою роль. Как вжилась в образ. Как покорила всех на съемочной площадке. Как свела его с ума своей плавной походкой…

А я смотрю на него во все глаза.

Смотрю, удивленно моргаю и не могу поверить?

У него всегда было такое изощренное чувство юмора?

Он же говорит обо мне…

О том, как:

Я. Прекрасно. Отыграла. Свою. Роль.

Это как обсыпка остренькими металлическими звездочками по кровавому торту моих переживаний.

Наступает внезапное пресыщение. Я не выдерживаю. Нервная система дает сбой. Эмоция выскальзывает с губ нервным смешком.

Он попадает в ушную раковину Андрея. Вмиг достигает цели. Желваки на мужских скулах дергаются. Каменеют.

Зимний молниеносно поворачивает на меня голову. Яркие восторженные вспышки, до того горящие в его глазах, тут же гаснут. Я так отчетливо их вижу. Вот исчезает одна, за ним меркнет вторая, потом иссякает третья.

А новый приступ бесконтрольного смеха вылетает из моего рта.

Голубая глазурь в глазах Зимнего леденеет, охваченная серебряной тучей. Лунный камень теряет радость, обрастая кромешной тьмой. Но я уже не способна остановиться. Не способна различить чужое страдание, так как вдоволь купаюсь в бассейне собственного.

Как же я мечтала об этой роли…

Сколько раз репетировала…

Всем сердцем желала изобразить настоящую музу…

И вот я узнала, что, оказывается, прекрасно сыграла.

Прекрасно!!!

Тонко. Чувственно. Так не смогла бы ни одна другая девушка – так он сказал?

Смех порывисто вырывается из горла. Руки Андрея сжимают сильнее. Его пальцы впиваются в кожу.

Самое неприятное – Зимний понимает, что со мной творится. В этом нет сомнений. Но я не нуждаюсь в его жалости.

Улавливаю удивленный взгляд Ангелины Денисовны. Она единственная перед кем испытываю стыд и неловкость.

Закрываю ладонью рот, не в силах подавить смех.

– Извините, пожалуйста. – с веселостью, способной обмануть даже собственное сознание, говорю я. – Дело в том, что я так сильно переживала до съемок. Боялась, вдруг не справлюсь и испорчу отчетный фильм Андрея. И теперь, слушая похвалы, не смогла сдержать скопившуюся радость. Наверное, сказался стресс. Извините.

– Милая моя, – с убивающим теплом улыбается мама Зимнего, – Почему ты извиняешься? Смейся и радуйся, сколько душе угодно. Я вот нисколько не сомневалась, что ты блестяще сыграешь, а мой сыночек снимет великолепную короткометражную картину и заработает высший балл, когда фильм будет полностью закончен. Кстати, а когда я смогу посмотреть готовый материал, Андрюшенька?

– Да, когда мы все сможем его посмотреть? – все с той же, одолженной где-то в особых резервуарах безумства, веселостью, поддерживаю вопрос. – Очень интересно увидеть, как я себя проявила. Как я блистала.

Глаза Андрея, обращенные на меня, смотрят обеспокоенно. Радость померкла. Но замаячила напряженность.

Наверное, боится, что я выкину что-нибудь еще или выдам ненароком какую-то часть правды, раскрыв тем самым его ложь.

Натягиваю улыбку на губы и, спонтанно осмелев, скольжу ладонью к корням его волос. Встряхиваю светлые пряди.

– Ну, зай, когда?

Я ненавижу уменьшительно-ласкательную кличку «зая» всеми фибрами души. Андрей это прекрасно знает. Зато ее часто использует при разговоре Уля.

Взгляд бывшего жениха транслирует, что мои провокации на сто процентов ему понятны.

– Не знаю. – хмуро отвечает он. – В Малахитовом строгие правила относительно показа итоговых работ студентов на посторонних ресурсах.

– Ох, – с неподдельной верой в слова сына, вздыхает Ангелина Денисовна.

А я не удерживаюсь от того, чтобы подчеркнуто шепнуть:

– Как все продумано у некоторых.

Он снова кидает в меня свой взгляд. Прожигает темнотой. А затем ухмыляется, резко тянет на себя и запечатывает на моих совершенно неготовых к подобному жесту губах мягкий поцелуй.

Вся бравада тут же спадает с меня хилыми доспехами.

Хмурюсь и, совершенно забыв о роли счастливой невесты, предпринимаю отчаянную попытку встать.

Андрей нагло улыбается, наблюдая за моими потугами. Ангелина Денисовна весело смеется, считая, что я всего лишь смущена поведением ее сына. Старается снова убедить не стесняться ее присутствия.

В эту минуту в палату входит медсестра, сообщая, что маме Зимнего пора на очередную процедуру.

– Ангелина Денисовна, я тогда поеду? Вы не против? – говорю, наконец, освободившись из захвата.

– Конечно, милая. Вы оба езжайте и не ждите меня. Андрей, отвези Севушку домой.

– Обязательно, мам, не волнуйся. – улыбается он.

Перед тем, как выйти из комнаты, она тепло обнимает меня и шепчет на ухо:

– Спасибо, что приехала. Теперь я спокойна. Ничего больше не тревожит, когда вижу, как вы счастливы.

– Ангелина Денисовна, нам пора. – поторапливает медсестра.

– Иду. Правда же мой сын с невесткой красивая пара?

– Очень, – сразу подтверждает девушка в голубой форме, – Смотрятся как настоящая пара самого драгоценного металла. Их бы на обложку журнала.

На лице Ангелины Денисовны от этих слов вспыхивает какая-то гордость, она даже плечи расправляет. Вся сияет. Кидает на нас с Андреем еще один переполненный любовью взгляд и выходит в коридор.

– Ни о чем не переживайте, – тихо сообщает между тем девушка, на чьем бейджике написано: «Нина», – Все пройдет хорошо.

Дверь за женщинами закрывается, оставляя нас с Андреем одних в палате. Поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– Что она имела в виду?

Он невесело усмехается:

– Наверное то, что мама боится вида крови и пару раз практически теряла сознание, когда у нее брали кровь из вены.

– Ох. – вздыхаю обеспокоенно.

– Поехали, отвезу тебя к торговому центру. – как само собой разумеющееся говорит он.

– Не надо, – отвечаю, надеясь, что голос не дрогнет. – Не хочу, чтобы ты снова заскучал в моем слишком правильном обществе.

Эти слова, которые он бросил в меня в тот день, и которые я прячу от себя, словно спички от ребенка, способного ненароком поджечь себя самого, как ни странно помогают собраться.

Разворачиваюсь и собираюсь открыть дверь, но мужские пальцы хватают за запястье, тянут, и я врезаюсь лицом в грудь Андрея.

– Сева, дело не… не только в этом. – глухо выдает он в ухо.

– А в чем тогда? – с клокочущим внутри вызовом спрашиваю я.

Он отпускает мою руку. Тут же отскакиваю к двери. Несколько долгих секунд он хмуро смотрит на пустую кровать, на которой еще пару минут назад лежала его мать. Наконец, вновь переводит взгляд на меня.

Ухмыляется. Как-то дико. Настолько не похож сам на себя в эту минуту, что даже страшно становится.

– В том, что я мудак. – невероятно просто произносит он.

Глава 16

– Ты купил машину? – недоуменно спрашиваю, разглядывая довольно старую модель автомобиля, перед которой останавливается Зимний. Следующий вопрос вырывается сам, – А как же твой мотоцикл?

Солнце играет по поцарапанному в нескольких местах капоту. То ли указывает на недостатки, то ли подчеркивает ослепительную чистоту темной иномарки.

– Продал. – скупо поясняет Андрей, бережно подталкивая к переднему пассажирскому сидению и открывая дверь.

Моя ладонь все еще лежит протестующим заложником в его. Гневные уверения, что я доберусь сама, последовавшие после чудесного признания о том, какой он мудак, отрикошетили от бывшего, словно пули, не способные задеть скучающего бессмертного.

Он спокойно выслушал, улыбнулся уголком губ и просто произнес:

– Я довезу.

Стальная уверенность, сквозившая в голосе, взбесила.

– Я сказала – не надо! – вспыхнула протестующе, сбивая дыхание. – Мне больше ничего от тебя не надо! И расскажи все Ангелине Денисовне, имей совесть!

Схватила сумку. С колотящимся сердцем выскочила из палаты. Чуть не врезалась в проходящего мимо молодого врача. Спешно извинилась перед мужчиной, как за спиной с грохотом хлопнулась дверь – Андрей вышел следом.

Тогда я стремительно зашагала по светлому коридору, не разбирая дороги. Словно жертва, убегающая от хищника. Надеялась, как можно скорее добраться до выхода и вызвать такси. Каблуки туфель цокали по кафельному полу, но не могли затмить пульс, стучавший в висках.

Сбежать. Запереться в комнате. Забраться под одеяло.

Быстрее. Быстрее. Еще чуть-чуть.

Забыть этот день.

Стереть мудака из сердца!

Навсегда!

Но он не позволил. Нагнал подчиняющей тенью. На повороте схватил мою руку, соединил наши пальцы в замок и, притянув к себе, твердо вымолвил:

– Я. Тебя. Отвезу.

– Отпусти, иначе начну вырываться и кричать. – не желая сдаваться, пригрозила я. Во мне будто пробудилась неведомая ранее смелость.

– Кричи. Вырывайся. Зови на помощь. Вечером вместе почитаем новости об истерике Серебряной в Столетних Дубах. Твой папочка будет рад.

– Как ты можешь так себя вести … – тихий шепот сорвался с губ, а тело нервно потрясывало. Весь боевой запал пропал.

– Могу поцеловать, – серьезно предложил Зимний, с глухими затаенными интонациями, которые раньше всегда заставляли смущаться и краснеть. – Разрешишь?

В глубине его глаз вспыхнули демонические искры.

Оцепенела, ощущая сухость во рту.

– Не смей. – ненавидя себя за то, что голос предательски дрогнул, глухо ответила я. – У тебя нет прав ко мне прикасаться.

Бывший поднес мою ладонь, которую держал в заложника, ко рту и прикоснулся губами. Меня будто током ударило. Я вздрогнула и тут же попыталась отдернуть руку.

– Я помню, Северное Сияние. Поверь. Просто не вырывайся. Обещаю, что не трону. Отвезу и все. Отпущу.

– Я совсем тебя не узнаю.

Он не стал как-то комментировать. Ничего не сказал. Только сжал сильнее пальцы и погладил подушечкой большого пальца по коже – как делал всегда, чтобы успокоить.

– Спасибо. – глухо произносит Андрей, остановившись возле дальнего входа в торговый центр. – То, что ты пришла к маме и ничего не сказала… многое для меня значит.

В глазах снова какая-то глубинная безысходность, которая задевает мое глупое сердце. Доверительно прицепляется, словно потерявший дорогу крючок-светлячок.

Мне с такой легкостью удалось оторвать от себя Улю, но даже после всех слов и отвратительных поступков Андрея, я чувствую, как между нами натягивается невидимая нить.

«С тобой слишком скучно» – сквозь толщи внутреннего сопротивления, заставляю себя вновь услышать эти царапающие слова. Прочувствовать холодную интонацию голоса. Окунуть себя в жерло унижения.

Действует. Отрезвляет. Ранит точно так, как и в первый раз.

Но лучше так, чем поддаться охватившим эмоциям.

Шлифую эффект фразой: «В том, что я мудак».

А затем сдержанно отвечаю:

– Я сделала это не ради тебя. И в твоей благодарности не нуждаюсь. – избегая его взгляда, покидаю салон автомобиля и мерным шагом двигаюсь к дверям молла.

Всей поверхностью тела ощущаю на себе прожигающий взгляд. Сдерживаю бурлящее желание побежать.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Наконец, ворвавшись в двери торгового центра, осознаю, что, пока шла – практически не дышала.