Текст книги "Измена. Серебряная Принцесса (СИ)"
Автор книги: Чинара
Соавторы: Стеффи Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 35
– Налить чего-нибудь? – с улыбкой на губах обращается ко мне бармен.
На его висках выбриты молнии, а правая рука почти полностью покрыта татуировками. Символы, числа и мифические создания удивительно органично вплетаются друг в друга, создавая уникальную комбинацию непонятного шифра.
– Воды, – отвечаю я.
Взгляд в очередной раз устремляется в сторону двух парней, решивших потолковать друг с другом без моего участия.
Вечер не скупится пополнять новой порцией эмоционального напряжения обширную чашу волнения, которая сегодня неприятно и прочно обосновалась в моей груди.
О чем разговаривает Лева с Ильей?
Почему он так бурно отреагировал?
Отчего был столь необоснованно груб и агрессивно настроен по отношению к Кузнецову?
Я же объяснила ему, что мы с Ильей однокурсники. Случайно столкнулись, когда я шла в дамскую комнату. И просто немного поболтали. Про встречу с журналисткой говорить не стала, так как реакция Левы и без упоминания о ней была не очень хорошей.
Я думала, он понимающе кивнет и улыбнется, протянет Илье руку для приветствия, но ошиблась. Информация подействовала на него совершенно иным образом. Мне даже почудилось, будто на лице Золотого мелькнула гримаса острого недовольства.
Но почему? И чем именно она вызвана мне было неведомо. И сейчас, сидя на высоком стуле, я могу только тревожно наблюдать, не ведая, о чем они ведут разговор.
Парни стоят от меня в шагах десяти. Но беспощадно грохочущая в пространстве музыка не позволяет ничего услышать. Лишь танец световых вспышек и освещение, исходящее от зоны бары позволяет видеть позы и лица парней.
Их позы источают враждебность. Большей частью говорит Лева. Илья лишь в привычной себе манере невозмутимости отражает нападки. Но то ли мое воображение играет со мной, то ли тревожность влияет на восприятие реальности, но мне кажется, что Кузнецов ничуть не уступает моему другу в силе неприязни. Говорит он редко, но каждый раз, когда слово переходит к нему его бесстрастность так и сочится ненавистью.
Вот сейчас снова Илья что-то отвечает Золотому и следом они разом поворачивают свои головы ко мне. Внутренне я съеживаюсь. По позвоночнику прокатывается волна тревоги и смущения.
Значит ли это, что они что-то говорили обо мне?
Я бы многое отдала, чтобы научиться читать по губам.
– Со льдом? – голос бармена вместе с окружающим шумом бьет по ушам и выбивает из поглотившего вакуума собственных мыслей.
– Что?
Приходится пару раз моргнуть, чтобы переключиться. Поворачиваю голову на парня с молниями. К счастью, его не обижает моя невнимательность, он все так же продолжает радушно улыбаться.
– Я спрашиваю, вы хотите воду со льдом или без?
На самом деле, я сейчас очень хочу, чтобы вон те двое мирно разошлись. А еще мечтаю поскорее уехать отсюда. Оказаться дома, принять душ, смыть с себя с мылом Левин поцелуй и забраться под одеяло. Но вряд ли юноша, покрытый татуировками, сможет помочь мне с исполнением моих истинных желаний.
– Без. Мне, пожалуйста, только воду. И без газа.
Он кивает и отходит к другому посетителю, который активно просит повторить ему коктейль. Хотя красный цвет шеи и лица сообщают, что пределы давно достигнуты.
Достаю из маленькой сумочки цвета спелой сливы телефон и сжимаю его в ладонях. Экран бездушен к моим немым просьбам о спасении. Чувствую себя потерянной и никому не нужной. Сознание охватывает тоскливое понимание, что мне совершенно некому написать или позвонить.
Раньше я всегда могла положиться на Андрея. В любую минуту, день или час. Он одним теплым словом мог снести все мои печали…
Так странно, как человек за короткое время может врасти в твою кожу. Стать частью твоих клеток. Наполнить кислородом твои легкие, будто научив заново дышать. А потом он впрыскивает в твою душу яд, создает зияющую рану, и ты неожиданно начинаешь задыхаться. Он больше не рассеивает твою печаль, он становится основной ее частью…
Мотаю головой. Нет. Нет. Нет. Я не буду о нем думать.
Я как-то дожила до восемнадцати лет без Андрея, потому справлюсь и сейчас. Я смогу дышать дальше сама.
Прекрасно справлюсь и скрою шрамы даже от самой себя.
Но вот мы снова остаемся с вопросом «кому мне позвонить?» один на один.
Потревожить папу я точно не решусь. Он был рад отпустить меня на день рождения Левы, хотя подобного рода мероприятия не одобряет. И потом, что я ему скажу?
Да я скорее умру со стыда, если мне вдруг придется раскрыть истинную причину того, отчего мне вдруг стало неловко находится рядом с Золотым.
Конечно, я могу написать Николаю. Николай не станет ничего спрашивать. Он возьмет и приедет, но тогда …
Телефон в руке неожиданно оживает. Экран озаряется входящим сообщением. Бармен ставит передо мной высокий стеклянный бокал, до краев наполненный водой, будто я изнемогаю от жажды. Из бокала эффектно торчит толстая неоновая трубочка ярко розового цвета.
Вежливо благодарю Алексея – имя значится на его бейджике – и с недоверием возвращаюсь к экрану.
Глаза перечитывают пару строчек. Снова и снова.
Они парадоксальны. Они видятся мне спасением. Но одновременно смущают и вызывают сильные сомнения.
Вечер сегодня удивительно щедр на сюрпризы.
Глава 36
«Привет. Я тут поблизости встречалась с подругой. Скоро буду проезжать мимо Оазиса. Если хочешь, могу заодно забрать тебя домой.»
Сообщение от Констанции.
Это настолько удивительно, что я даже захожу в ее профиль проверить, никто ли меня не разыгрывает. Но ошибки нет. Номер принадлежит мачехе.
В голове сразу же возникает рой тысячи мыслей.
Не папа ли её попросил за мной заехать?
Но зачем ему это?
Если он волновался за дочь, разве не правильнее было бы отправить Николая? Зачем было присылать эту женщину?
И с какой подругой она встречалась в столь позднее время? Это, определённо, очень странно. ОЧЕНЬ.
Не то чтобы я интересуюсь ее делами или распорядком дня, но мы живем под одной крышей, и я точно знаю, что на встречи с подругами она ездит исключительно по будням и исключительно в утренние часы. У них либо посещение очередного спа-салона со всякими массажами и грязевыми ваннами, либо дегустация меню завтрака в каком-нибудь известном ультрамодном заведении.
Голову стремительно пронзает новая догадка. Ошеломляет. Сбивает дыхание.
А вдруг она изменяет папе?
Вдруг она нашла себе кого-то другого? И сейчас как раз возвращается домой после встречи со своим молодым любовником. А я всего лишь нужна для прикрытия. Забрав меня из клуба, она таким образом создаст себе алиби. Придумает коварную легенду, и папа ни в чем ее не заподозрит, тогда как на самом деле она будет продолжать водить его за нос.
Гордость советует игнорировать сомнительные сообщения мачехи. Мессенджер до сих пор закрыт, и она не может знать, что я прочла ее странное письмо.
Отрываю взгляд от экрана. Смотрю в сторону парней. Понимаю, что их беседа подходит к завершению. И вся моя бравада по пренебрежению помощью Констанции летит в тартарары.
Пальцы сами собой малодушно и крайне нервно печатают ответ:
«Я не уверена. Боюсь, как бы Лева не обиделся.»
Жму на значок «отправить» и тут же жалею о содеянном. Ругаю себя. Мало того, что не стоило реагировать на послание, так и само письмо видится катастрофически жалким набором слов.
Оно чересчур откровенно транслирует о моем желании немедленно сбежать из Оазиса, в котором, кажется, все кроме меня, наслаждаются атмосферой веселья и праздности.
Лихорадочно размышляю, можно ли написать что-то еще, чтобы как-то сгладить эффект или… может, удалить сообщение? Точно! Стереть, пока она его не прочла.
Но мачеха опережает. Ответ от нее приходит практически мгновенно.
«Оставь это мне.»
Три раза перечитываю.
И что это значит?
Неужели она намеревается войти в это здание? В этот клуб? Разве не лучше, если я сама выйду к машине?
«Где вы? В вип-зоне? Где тебя искать?»
Анализировать и дальше ее письма нет времени. Тем более, судя по всему, у меня не осталось никаких моральных сил, чтобы выдавать взвешенные смски в ответ. Наплевав на принцип быть с ней всегда исключительно закрытой и холодной личностью, честно и подробно печатаю:
«Сейчас я на первом этаже. Сижу у бара. Слева. Лева отошел поговорить с моим однокурсником, которого я случайно здесь встретила. Скоро он вернется и, думаю, мы поднимемся обратно в вип-зону. Она расположена на втором этаже. Там есть специальный значок.»
«Ок. Скоро буду»
Вместе с облегчением, испытываю дикую смесь сомнения и сожаления. В несвойственной мне манере начинаю кусать губы. Снова думаю отказаться. У меня еще есть возможность написать, что я передумала. Или что мне здесь безнадежно весело, и я не намерена уходить.
Но только я начинаю печатать снова, как пальцы протестуют и сами же стирают сообщение. Замечаю, что бармен смотрит в мою сторону. Наверное, его огорчает, что я так и не притронулась к воде. А ведь он старался мне угодить. Чтобы не выглядеть невежливой, делаю несколько глотков и улыбаюсь Алексею.
Спустя пару минут на мое плечо опускается чья-то рука и я панически вздрагиваю.
– Севушка, ты чего так пугаешься? – иронично интересуется Лева, – Это же я. Ты же не боишься меня?
– Конечно же, нет. – отвечаю другу, а сама потрясенно отмечаю изменения в собственных ощущениях.
Раньше прикосновения Золотого никогда не казались мне чем-то неправильным и точно не вызвали внутри волны отторжения. Но после поцелуя что-то незримо изменилось.
Сейчас я чувствую дискомфорт. Нервозность. Волнение. И дикий, просто колоссальный страх при мысли, что он снова попытается прикоснуться к моим губам своими.
Я не смогу, никак не смогу второй раз ответить ему взаимностью, и тогда вечер определенно будет испорчен.
– У вас с Ильей все нормально? О чем вы с ним говорили?
– С этим твоим однокурсником? Да так, просто, не обращай внимания. Обычные мужские разговоры.
– Лева, мне показалось, что ты отчего-то был враждебно к нему настроен.
– Севушка, как ты сама только что заметила, тебе это показалось. Я просто немного встревожился, когда увидел вас двоих, выходивших из приват-комнаты. Подумал, этот урод мог тебя обидеть.
– Зачем Илье меня обижать? Я же тебе сразу сказала, что он мой однокурсник. Он, между прочим, староста нашей группы. И хороший парень.
Лева морщится и делает бармену знак рукой.
– Плесни мне виски.
Парень с татуировками принимает заказ, и я решаюсь задать Леве новый вопрос:
– Ты до этого был знаком с Кузнецовым?
– Почему ты так решила? – в его голосе проносится небольшая резкость.
– Потому что вы как-то странно друг на друга смотрели…
Бармен ставит перед Левой бокал. Мой друг делает большой глоток, расслаблено ухмыляется и говорит беззаботно:
– Севушка, тебе сегодня слишком многое кажется. Я его первый раз в жизни вижу. Давай лучше поднимемся в випку и продолжим наш чудный вечер?
Нервно киваю, а затем пожимаю плечами. Идти наверх нет никакого желания. Но я же не могу сказать ему, что лучше посижу тут одна.
Бросаю обреченный взгляд на толпу танцующих тел, как вдруг замечаю фигуру Констанции.
Первый раз за все то время, что она является супругой моего отца, я испытываю радость при виде мачехи.
Бабушка непрерывно твердила, что любое сближение со второй женой отца будет являться предательством памяти матери. И почти каждый раз, как мы с ней созваниваемся, интересуется моим отношением с мачехой.
Но я же не предаю маму, если один раз вздохну с облегчением при виде Констанции? Всего один раз.
Папина новая жена перехватывает мой взгляд и безошибочно, с грацией настоящей королевы, которую, видимо, совершенно не волнует происходящее вокруг, движется к нам. У нее в руках небольшая коробочка, обернутая красивой красной лентой.
Когда Констанция останавливается возле нас, то выглядит так, словно пришла не в клуб, а попала на светский прием.
– Конни! – удивлённо восклицает Лева, заметив ее.
Между ними установлено неформальное общение. И меня каждый раз передергивает, когда он к ней обращается так, словно они ровесники.
Мачеха слегка обнимает именинника, целует его в щеку, а потом вручает ту самую коробочку, которую несла в руках.
– Конни, ну зачем, – широко улыбается Золотой. – Не стоило. Но я счастлив получить от тебя презент. Пойдём наверх, выпьем за мое здоровье?
– Я бы с удовольствием, Лева, – обезоруживающе улыбается в ответ Констанция, – Но не могу, я за рулем. И к тому же…– наклонившись, она что-то шепчет ему на ухо.
Вижу, как у друга ту же падает настроение, а мачеха, между тем, ласково гладит его по плечу и продолжает говорить то, что я не могу расслышать.
Меня съедает любопытство.
Начинаю сомневаться, действительно ли она приехала меня забрать. Может, она таким вот образом решила поиздеваться надо мной и сейчас наслаждается шатким положением падчерицы, рассказывая Леве о желании его лучшей подруги сбежать с вечеринки в честь его дня рождения?
– Да, конечно. Я все понимаю. Поезжайте. – произносит Лева.
Укол совести незамедлительно сообщает, что зря я подозреваю мачеху во всех мирских грехах. Мысленно прошу у нее прощения за дурные мысли.
Лева, между тем, наклоняется ко мне и, слава небесам, целует в щеку.
– Пока, моя серебряная Севушка. – говорит в самое ухо. – Лучшим подарком, который я получил за сегодня, был твой сладкий поцелуй.
Его слова заставляют щеки вмиг покраснеть, но я решаю никак не комментировать. Быстро чмокаю друга в щеку, еще раз поздравляю, желаю отличного продолжения вечеринки и иду за Констанцией, которая кивком головы велит следовать за ней.
Когда мы выходим на улицу, облегченный выдох слетает с моих губ. К счастью, он получается бесшумным и не привлекает лишнее внимание мачехи.
Садимся в машину. Констанция приехала без водителя. Я давно заметила, что она любит выезжать куда-то одна, без сопровождения. И чаще всего, как и в этот вечер, она отдает предпочтение своему двухдверному мерседесу цвета горького шоколада.
– У тебя все нормально? – интересуется мачеха.
Киваю и отвечаю самое приемлемое, простое и короткое:
– Да.
Она не тот человек, которому я могу рассказать о том, как меня гложет Левин поцелуй или о том, как я встретила таинственную журналистку, которой известен некий мамин секрет. Или же о странной реакции Левы на Илью.
– А что ты сказала Леве? – спрашиваю у мачехи.
– Сказала, что твой папа будет очень переживать, если ты поздно вернёшься, вот он и послал меня тебя забрать.
– Так тебя послал за мной отец? Я так и подумала! Но это показалось мне странным, ведь он мог бы отправить Николая и…
– Твой отец меня не посылал, – спокойно прерывает мою уверенность Конни, – Я просто оказалась рядом и подумала, что стоит тебе написать.
Её слова изумляют. Не сразу нахожусь, что сказать. Лишь молча перевариваю информацию, смотря на мелькавшие в окне один за другим фонари.
Спустя пару минут выдаю предположение:
– А вдруг Лева спросит об этом папу? Или у них возникнет диалог и тогда…
– Не возникнет. Золотой не станет поднимать эту тему с твоим отцом. Можешь быть спокойна.
Мне снова требуется время перед тем, как продолжить разговор.
– Тогда почему ты мне написала? Я не понимаю…
– Потому что, – она задумчиво смотрит на дорогу, – Мне показалось, что тебе может быть там…скучно.
Скорее, мне было неуютно… но все же я зачем-то подтверждаю ее догадку и тихо отвечаю:
– Ты угадала.
– Я рада, что смогла быть тебе полезной. – ухмыляется мачеха.
И мне неожиданно становится неловко. Ведь я даже не поблагодарила её за то, что она за мной заехала.
– Спасибо. – почти шепчу, но ощущается так, словно слово разламывает тишину салона.
– Не за что. – отвечает мачеха.
Рядом со свистом проезжает машина. Из ее окон громыхает музыка. Дальше мы едем какое-то время молча. Прислонившись лбом к стеклу, наблюдаю за деревьями.
Автомобиль въезжает в длинный тоннель.
– У нас с тобой не самые теплые отношение. – неторопливо произносит мачеха. – И я прекрасно знаю, как и почему ты именно так настроена по отношению ко мне. Но все же хочу, чтобы ты знала, что ты… всегда можешь на меня положиться.
Если сейчас на дорогу выбегут настоящие ряженые эльфы и начнут танцевать, они не смогут удивить меня столь же сильно, как то, что только что сказала Конни.
Конечно, я помню, как мачеха ещё в самом начале своего брака с папой, пыталась наладить со мной контакт. Она тогда тоже произносила ориентированные на дружеский лад речи, но бабушка всегда была на связи и не позволила мне наивно довериться хитрой женщине и обжечься. И оказалась права. Конни практически сразу показала свое истинное лицо, пытаясь избавиться от всего в доме, что напоминало мою маму. Она старалась тщательно скрывать свои настоящие эмоции, но я всегда прекрасно замечала, как она кривилась при виде маминой одежды и украшений. Как ее губы дергались, когда я или папа упоминали маму.
И, возможно, сегодня я слишком дезориентирована всем случившимся этим вечером, потому что мне вдруг кажется, что сейчас она говорит вполне искренне. А еще в её голосе чувствуется усталость и… тоска.
Однако бабушкины уроки слишком хорошо усвоены, они выделены чересчур жирными чернилами, чтобы я так просто могла их стереть.
– Спасибо, я учту на будущее. – вежливо и сухо отвечаю мачехе.
Констанция бросает на меня быстрый взгляд. Наши глаза сталкиваются, и мне вдруг становится неловко и стыдно за себя. Пытаюсь отряхнуть с себя эти чувства, но почему-то в этот раз от них сложнее избавиться, чем обычно.
Губы мачехи улыбаются. Однако в её глазах мелькает непонятная и дезориентирующая грусть. Или это лишь игры теней, которые ловко обманывают меня?
Глава 37
Николай передает мне пакеты и сообщает, что будет ждать столько, сколько потребуется. Благодарно киваю в ответ и направляюсь к низким железным воротам, за которыми виднеется двухэтажный кирпичный дом.
Захожу в открытую калитку, поднимаюсь на три ступеньки, нажимаю на потертую кнопку звонка и превращаюсь в комок ожидания. Слегка нервничаю. Это чувство всегда клубится под кожей, если я бываю где-то впервые.
Долго ждать не приходится. Дверь широко распахивается буквально через две минуты и на пороге меня встречает улыбающееся лицо Дарьяны. В ее глазах столько искренности, что моя скованность немного рассеивается.
На девушке фиалково-серые спортивные штаны и короткий черный топ, прикрывающий пупок. Волосы собраны в огромную гулю на голове, упавшую несколько вбок.
– Серебряник! – радостно восклицает Медная, – Ты приехала ровно в три!
– Ну, – неуверенно отвечаю я, – Мы же договаривались на это время? Разве нет?
Она, смеясь, машет рукой и радушно приглашает в дом, говоря:
– Да-да, именно. Проходи, давай, внутрь. А это еще что? Ты с ночевкой приехала?
– Нет. Это небольшие гостинцы…Вот, возьми, пожалуйста, – протягиваю ей несколько пакетов, – Там немного фруктов. И парочка шоколадных тортов. Я не знала, какой вкус тебе понравится больше всего, потому взяла три...
– Ты купила три разных тортика?! – ошарашенно выдыхает Медная, забирая пакеты. Мельком заглядывает в них и поднимает на меня суровые глаза, – И ограбила по пути сюда фруктовый магазин? Зачем столько всего? У меня аж руки сразу устали от тяжести. Северина, ты же понимала, что едешь ко мне домой, а не в лагерь беженцев, правда? – последний вопрос звучит с некоторым раздражением и я вмиг ощущаю себя в зыбкой луже неловкости.
Неужели я сделала что-то не так?
Обидела ее? Но как… почему?
У меня и в мыслях не было ничего дурного. Честно говоря, я лишь исходила из опыта своих поездок в гости к Уле. Уля, наоборот, всегда радовалась и даже присылала мне списки тех продуктов, которые были предпочтительнее. Ей нравились всякие редкие деликатесы и фрукты, а мне не составляло никакого труда их приобрести.
А про вкусы Дарьяны мне ничего неизвестно, кроме любви к шоколадным тортикам. Но я точно помнила, что она как-то рассказывала про двух младших братьев, вот я и подумала, что лучше взять больше, чем меньше…
– Извини, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Просто я не знала, что именно купить. Что вы в семье любите… Ели в следующий раз ты скажешь про свои предпочтения, то я…
– Может, мне лучше сразу же накатать тебе список? – усмехается она.
– Давай. – улыбаюсь и радостно киваю. – Уля так и делала.
Брови Медной взлетают вверх. На миг она смотрит так, будто я инопланетянин с зелеными рогами, а затем серьезно уточняет:
– Серебряник, как ты до сих пор выживаешь? Мне интересно, тебе не тяжело? Ты случайно деньги отца не раздаешь телефонным мошенникам.
– Конечно, нет. Почему ты так говоришь? Я совсем не такая наивная.
– Ага, вообще ни разу. Но я бы на месте твоего отца ни за что бы не доверила тебе код от сейфа.
– У нас нет сейфа.
– Ну, да, логичнее просто не говорить тебе о сейфе.
Понимаю, что она подтрунивает надо мной, но даже мысли не возникает на нее обидится, так как делает она это без всякой злобы.
Оставив пакеты, Медная наклоняется и достает из серого низкого шкафчика тапочки в цветочек.
– Возьми, пожалуйста, тапочки. У нас холодные полы. И в следующий раз учти, что можешь приходить без провизии. Свободно размахивая пустыми руками. Хорошо?
– Хорошо.
Подруга выпрямляется, снова берет в руки пакеты и иронично произносит:
– Хотя, кто я такая, чтобы лишать тебя радости, скупать для счастья своей милой подружки тортики?
– Дарьяна, – неожиданно долетает до нас женский голос, – Мне послышалось, что ты вымогаешь у друзей торты? Разве так мы тебя воспитывали? Это что за рэкет сладкоежки?
Из дальнего конца темного коридора выплывает женщина. Высокая, худощавая, в длинном бежевом хлопковом платье, с тонкой шеей и такими же густыми, как у её дочери, волосами. Карие глаза с любопытством и радушием устремляются на меня.
– Мам, тут даже ничего вымогать не приходится. Погляди, она нам притащила целый магазин.
– А ты хоть спасибо сказала? – уточняет у нее родительница, и Дарьяна, звонко хлопнув себя по лбу, говорит:
– Спасибо большое, Серебряник.
– В жизни ты ещё красивее, чем на фотографиях, Северина. – улыбается ее мама и я робко выдаю:
– Спасибо.
– Мама, – Дарьяна закатывает глаза, – Ты ведешь себя ужасно! Не смотри так на нее. Умоляю! Не позорь меня настолько откровенно. Вот, возьми пакеты с месячной провизией для своих шумных отпрысков и иди обратно на кухню.
– А почему это я тебя позорю? – ничуть не смутившись, отвечает хозяйка дома и забирает пакеты. – Сама без моей подсказки даже поблагодарить подругу нормально не могла. А я еще и позорю. Кстати, я – Елизавета Карловна, – с улыбкой обращается ко мне мама Дарьяны, – Но можешь звать меня просто тетя Лиза.
– Хорошо. Очень приятно. А я Северина.
– Ой, милая моя, это я прекрасно знаю. Из моей дочери сложно вытянуть информацию, но она часто говорила, что ты…
– Мама, всё, прекрати! Кошмаришь, прям жесть! Ты же её смущаешь! И меня тоже! Уходи уже, умоляю. – Дарьяна совершенно беспардонно толкает свою родительницу в спину.
Я с ужасом наблюдаю, ожидая, что Елизавета Карловна отругает своего ребенка, но та только смеется и, подмигивая дочери, вновь исчезает где-то в темных далях коридора.
– Извини, пожалуйста, – тихо вздыхает подруга, – Помнишь, я говорила, что мама у меня помешана на драгоценных, а ты как-никак знаменитость, так что…
– И вовсе я не…
Пытаюсь тихо опротестовать, но она только машет рукой:
– Знаю-знаю, я уже поняла, что послана тебе милыми ангелочками, чтобы помочь снять твои наглухо припаянные к сетчатке розовые очки с самыми забористыми искажениями. Пойдём, я покажу тебе, где у нас ванная. Ты же, наверняка, хочешь для начала помыть руки и только потом пойти секретничать в моей комнате.
Когда мы, наконец, добираемся до ее спальни, я позволяю себе с любопытством оглядеться по сторонам. Комната хоть и небольшая, но очень уютная. У Медной полно постеров на стенах. Известные актеры исключительно мужского пола красуются на стене возле ее кровати и прямо над рабочим столом. А еще у нее куча фотографий: с мамой, с папой, с братьями, еще с какими-то людьми, наверное, тети и дядя. И все они аккуратно помещены в рамки и поставлены на полки небольшого книжного шкафа.
В моей комнате нельзя найти ни одного постера – так как бабушка всегда учила, что утонченный вкус должен быть во всем, и место, в котором ты живешь, также непосредственно на него влияет.
Признаться, мне и самой никогда не хотелось вешать на стены звезд эстрады или кино. Только однажды на одной художественной выставке, на которую мы ходили с Зинаидой Львовной мне очень понравилась одна картина. На ней были изображены сочные океанские волны. Они казались столь реальными, что я не могла отвести от них глаз.
В галерее было два зала: один с работами известных художников, а второй с картинами новичков. И «Дыхание свободы» – так называлась та картина – висела во втором.
Помню, как восторженно обратилась к бабушке, уточняя, можем ли мы приобрести ту картину и повесить ее у меня в комнате. Но ей не понравился мой вопрос.
Она скептически посмотрела на волны, потом окинула меня строгим взглядом и спросила, понравится ли папе то, что я захотела купить какую-то посредственную мазню недрагоценного и никому неизвестного художника, который, по ее мнению, так и останется навсегда второсортным никчемным живописцем.
Внутренне во мне все взбунтовалось. Я хотела ответить ей. Хотела защитить того художника. Я была с ней совершенно не согласна, потому что верила, что картина не может быть посредственной, если, смотря на нее у тебя захватывает дыхание. Но к тринадцати годам я четко знала, что рядом с Зинаидой Львовной лучше быть послушной. Потому молча покачала головой, и мы ушли с ней в другой зал.
Чуть позже бабушка приобрела работу известного мастера. Та картина до сих пор висит в ее загородном доме. На ней изображен большой белый пудель. Но как бы она не осыпала ту работу хвалебными словами, во мне ничего не отзывалось при взгляде на ту картину. Но, конечно, я согласно кивала. Не могла иначе.
А со временем заметила, что при виде пуделей мне порой непроизвольно хочется отвернуться.
Выплываю из воспоминаний и говорю подруге:
– У тебя здесь очень мило.
Медная лишь улыбается в ответ и плюхается на небольшой темно-лиловый диван, на котором неведомым образом умещается более десятка самых разных подушек. Поймав мой взгляд, она весело поясняет:
– У меня нездоровая мания к милым подушечкам. Увидев такую вот прелесть, – берет в руки ту, на которой нарисованы пухлые котята, – Я просто не способна пройти мимо. Мама каждый раз грозится выгнать меня из дома, но, к счастью, пока её угрозы лишь словесные. А теперь садись уже, наконец, и расскажи, как прошел вчера день рождения Золотого. Наверняка, что-то случилось, я права? – её глаза смотрят так проницательно, будто им известна каждая деталь вечера.
Но я все же с усилием выдавливаю из себя тугое:
– Да, кое-что произошло.
Затем присаживаюсь рядом с ней и не замечаю, как рассказываю практически все, из того, что произошло.
Мне было жизненно необходимо высказаться. Рассказать про все те чудовищно странные события, которые произошли вчера. Держать их в своей душе оказалось непростым занятием.
После того, как мачеха привезла меня домой, я сразу же кинулась к себе в комнату. Но, проворочавшись оставшуюся часть ночи, так и не смогла сомкнуть глаз.
К тому же в пять утра на мой телефон поступило сообщение от Левы. В нем он называл меня своей серебряной крошкой. И это сочетание не вызвало на губах улыбку. Наоборот. У меня от ужаса и тревоги зашевелились волосы на голове. Правда, я быстро убелила себя в том, что, скорее всего, друг сильно пьян и плохо контролирует свою речь – только и всего.
А теперь, закончив со своей маленькой Оазисной историей, я сижу рядом с Медной и нервно наблюдаю за ее реакцией.
– Мдааа, подруга, дела… – тянет Дарьяна, почесывая кончик носа. – Признаться я чего-то такого ожидала от Золотого, когда узнала от мамы, что оказывается вчера был день его рождения. Извини, что так внезапно нагрянула, не предупредив. – она виновато улыбается. – Честно говоря, когда мама сказала про масштабную днюху в Оазисе 911, я даже немного заволновалась, как бы твой друг под градусом веселья не начал тебя тискать в разных темных уголках…
– Лева бы не стал! – тут же отражаю я.
– Но ведь он стал засовывать тебе в рот свой язык?
– Я не уточняла, что он целовал с языком, – чувствую, как кранею.
– Это понятно и без уточнений. – поглаживая одну из подушечек, отвечает Дарьяна, – И, надеюсь, теперь ты осознаешь, что он в тебя не только свой язык хочет засунуть?
Цепенею.
Где-то очень глубоко внутри эта мысль пульсирует тревожным красным огоньком. Она замаячила еще вчера ночью. Испугала, словно взгляды диких гиен. Но до того, как Медная задала вопрос, мне удавалось закрываться от пугающего сигнала, который мог разрушить мою многолетнюю дружбу. Я забрасывала его комьями убеждений, на которых друг за другом шли надписи «это была лишь глупая случайность…ошибка…ошибка.»
– Мы всегда были хорошими друзьями, – хватаясь за тоненькую соломинку, тихо, но твердо произношу я.
Дарьяна поднимает на меня глаза. Внимательно смотрит. Пытается в чем-то убедиться, а затем машет головой и говорит:
– Возможно, когда-то давным-давно вы ими и были. Но что бы ты не говорила, Серебро… Даже в тот день, когда он приехал за тобой в Малахитовый, было видно, что он смотрит на тебя не как на…ээммм… бесполого рубаху-друга. Я думала, ты сама все понимаешь. И потом, если раньше ты встречалась с Зимним, то сейчас уже свободна, вот Золотой и решил, что перед ним, наконец-то, открылись ворота серебряного дворца. А ты сама разве не хочешь с ним попробовать?
– Нет! – потрясенно качаю головой. – Для меня Лева только друг. Я к нему ничего не испытываю. И люблю его только, как друга. Так будет всегда.
– Он, конечно, тот еще самовлюбленный павлин, – размышляет вслух подруга, – Но мне кажется, если ты дашь ему шанс, он будет кормить тебя с золотой ложечки.
– Нет. Нет. Нет. Я не могу… Это невозможно. Меня никогда не … – щеки начинают гореть пламенем стыда.
Я еще никому в этом не признавалась, даже Уле. Может, потому что Уля никогда не сомневалась в том, что Золотой видит во мне только друга?
– Тебя физически к нему не тянет, да? – приходит на помощь Дарьяна.
Я благодарно киваю и решаюсь открыть ей страшную тайну.
– Понимаешь… Меня отталкивает его запах.
– Он что же, не моется? Золотые кошаки не любят водицу? – шутливо морщится Медная. – Но я в тот раз не ощутила, что от него воняет. От него за километр веяло туалетной водой и абсолютно бесячим самомнением.
– Да нет же. Он моется. От него никогда не воняет нечистотами. Но… у всех же есть свой индивидуальный запах. Ну, или это я очень чувствительна к ароматам… И… Левин меня отталкивает. Всегда отталкивал. – набираю в легкие побольше воздуха и быстро проговариваю, – Я даже специально подарила ему парфюм с ароматом, который мне точно нравится. Именно им, как ты заметила, тогда и веяло от Золотого.
