Текст книги "Принц и Ника (СИ)"
Автор книги: Чинара
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Да. – отвечаю.
– Ник, привет! Извини, что поздно… – Давид явно мнется, но все же решается произнести. – По-братски, можешь Эрика забрать?
– В смысле, Даво? Откуда?
– Мы с ребятами в караоке пошли. – возмущенно выдает мне парень, которого мы с принцем в лоб называем «редкостным треплом». – Он тоже приперся, теперь вытащить не могу!
– Эрик терпеть не может караоке… – он их за километр обходит и глаза закатывает.
– Знаю. Уже сто раз пожалел, что позвал… Мамой клянусь, такой ошибки не повторю! Он всех девчонок переманил и соло-концерт мутит!
– А почему администрация его не выкинет?
– Ну… девочкам тут все нравится… Вон… даже подружек позвали… – неопределенно поясняет Давид.
– Эрик прям поет? – это нонсенс.
– Ну…он выпил немного…много…
– Ладно, пришли адрес. Сам бы его вытащил давно…
– Не могу, – приходит обиженный ответ. – Он бодается и девушки страшно шипеть начинают, когда мы с ребятами убрать его со сцены пытаемся…
Глава 29
Стоит войти в тёмный зал караоке «Sing”, как я попадаю в женское царство визга, возбуждение наэлектризовывает собравшихся разношерстных курочек. Давиду отдать должное за чувство такта, раз смог назвать это озабоченное собрание «девчонками» … Шёпот, восторг, смешки, съёмки на телефон и влажные мечты, парящие в воздухе, Адамян, да это успех…
– Они бешенные. – с ужасом округляя глаза, шепчет встретивший меня у входа Давид. Он доходит со мной до середины и останавливается, как проводник, у которого отсутствует магия для прохода дальше. Его миссия – довести могучего богатыря, Нику Туманову, до нужной развилки и ободряюще пожелать не потерять в дальнейшем голову, сказав напоследок, – Но ты дойдешь по любому.
– Думаешь, он свободен? – долетает до меня вопрос, озвученный с придыханием. Фря с упругими соломенными локонами, маняще бултыхая своими дойками в откровенном топе и пожирая исполнителя на сцене глазами, обращается к своей напарнице по глазному преступлению.
– Кольца на пальце точно нет. – облизывает губы ее чуть менее форменная приятельница.
Воу воу, дамы, полегче…
Адамян, учти, ты мне будешь должен. Если я тебя не вытащу, тебя тут по кругу пустят… станешь певучим секси-той.
В этот момент местная ЗвИзда начинает петь новый хит, и я на секунду останавливаюсь. Поднимаю голову и застываю, наконец, увидев героя местных женских инста-хроник.
«Baby, this love
I'll never let it die…
Рафикович, зараза, а ты красиво поешь! Так плавно и трогательно… Не зря дамочки начинают, как по команде, визжать. Но бесят! Барабанные мои перепонки к такой атаке не готовы. Заткнитесь и дайте послушать!
Зараза ты, а не принц! При мне ломаешься и стесняешься, а как мини-концерт устраивать с цыпочками – пожалуйста, приходите, +1 телочка только приветствуется?!
Его любимые белые кроссовки, темно-синие джинсы и простая белая футболка. Волосы взъерошены, одной рукой держится за микрофон, вторая в некоем творческом полёте. Красивый. Трогательный. До духоты родной. И какой-то бесконечно беззащитный. Вот тебя с самого первого класса хочется от всех защищать, как так…
Если хотя бы одна курица здесь тебя тронет, я ей все волосы на теле пинцетом повыдираю. Тебе об этом знать не обязательно, зазнаешься, но факт остается фактом.
'Cause I love you for infinity
I love you for infinity….
С чувством произносит принц, и слова просачиваются внутрь меня сквозь кожу, рвут на части невидимые канаты, высвобождают что-то неведомое, когда он открывает глаза и смотрит на меня в упор. Напряжение покидает певца, черты расслабляются, и улыбка очаровательного пьянчужки появляется на лице.
– Моя Ника пришла…
Это замечание бьет хлесткой пощечиной окружающих дамочек, и они презрительно и синхронно поворачиваются на меня, оценивающе оглядывают и морщат свои напудренные носы.
Выкусите, сучки, это мой раб. С этой мыслью, выпускаю свою самую стервозную улыбку и начинаю подниматься по ступенькам.
На сцене замечаю железное ведерко, заполненное деньгами. Не знала, что в караоке можно заработать, но, согласна, любой труд должен быть вознагражден, поэтому без зазрения совести, но под недовольное шипение серпентария, забираю ведерко и, поднявшись, подхожу к принцу.
– Концерт окончен, – строго произношу, – Нам пора домой.
Пьяное тело обнимает меня или, правильнее сказать, валится на меня, отчего аж в глазах свербеть начинает. Но не от тяжести, а от многоярусного амбре. Ты в алко-ванне отмачивался, папа карло? Протрезвеешь, отвезу вас с ребятами в лес и закопаю поочередно.
– Ты мой дом. – мычит Эрик, и микрофон разносит слова по всему бару, вызывая мгновенные изменения в реакциях дам, потому что, когда мы с дышащим мне в ухо звездулей выходим, убить меня никто не пытается. И это облегчает миссию. Напротив, фряшки умилительно улыбаются вслед, всячески охают, словно я принца из лап огнедышащего дракона спасла… и взволнованно перебрасываются фразами: «тоже так хочу», «так остро…», «так трогательно…», «Они такие милые…»
Вот правы мужчины, женщины, как ни крути, а существа слегка прибамбахнутые… Что милого в том, чтобы забирать своего перебравшего друга и спасать от надвигающегося секс-рабства? Моя не понимать…
*
Новоявленная звезда отечественной эстрады сидит на скамейке и задумчиво смотрит на темную гладь Москва реки. Я, как верная, но порядком злая, жена декабриста стою рядом и жду. Еще подсчитываю выручку – тут уже в роли сутенера, потому как пару раз присвистываю, найдя банкноту в пять косарей и одну в пятьдесят евро.
– Если будем бедствовать, – троллю друга. – Отправлю тебя гастролировать.
Принц в пьянстве проявил себя буйно и Давида отправил на армянском фольклорном сленге куда-то в заоблачные дали. Тот добродушно хмыкнул и уехал, а меня пригласили на прогулку. Свежего воздуха пьянчужке, понимаете ли, захотелось.
– Иди ко мне. – хлопает ладонями по своим коленям. По голосу ощущение, что воздух пошёл на пользу, да и глаза не так косят… но предложение с местом для моего приземления свидетельствует об обратном. Алко-шкала все еще стремится к высотам.
– Ещё чего! От тебя пахнет, как от спиртной кабинки. Вот будешь трезвым, тогда и сяду.
– Не спорь со мной, женщина! – упрямо произносит, вскинув подбородок. – Сказал иди сюда! – кроме смеха его претензия на властность ничего не вызывает. И я прыскаю.
– Я сейчас тебя в реку отправлю трезветь, мужчина! – иронизирую в ответ.
Вспыхивает, шумно выдыхает, вскакивает ко мне, резко поднимает на руки и довольный садится обратно, опустив меня к себе на колени.
– Так-то лучше. – удовлетворенно бурчит Эрик, обхватывая мою талию и утыкаясь в шею. Держит так крепко, что понимаю бессмысленность борьбы.
Зло вздыхаю, усмехаюсь глупышу, обвиваю его шею руками и обнимаю в ответ. Запах алкоголя по странности уже не так резок, ощущается лишь слегка, хоть и вызывает сильное стремление дать ему смачного леща. Рассеянный свет задумчиво наблюдающих за нами фонарей, бесконечно далекое темное небо, нет ни одной звёзды, ни одной … хотя погодите, одну новорожденную я сейчас обнимаю и жар его тела согревает сильнее тысячи светил. От этой мысли, улыбка растягивается на губах. Злость постепенно стирается, улетучивается вместе с летним прохладным ветерком. Ей на смену приходят спокойствие и расслабленность. Устраиваюсь удобнее, и сама прижимаюсь крепче. Такой ты кусок идиота, но рядом с тобой я ничего не боюсь, представляешь…
Мы сидим так какое-то время, не знаю, пять это минут, час или скоро наступит утро. Сидим, став одним цельным теплым коконом. Мы же цельнометаллические друзья.
– Тебе не холодно? – заботливо интересуется мой принц, и его голос звучит на удивление трезво.
– Нет, а тебе? – немного отодвигаюсь и смотрю ему в глаза. Провожу пальцем по виску. Такой ты красивый, Рафикович… Глаза зачем-то сами спускаются к его губам.
– Ты для меня самое горячее солнце, глупенькая. – перехватывает мою руку и те самые губы, за которыми я завороженно следила нежно целуют мой указательный палец.
– Это я глупенькая? – стараясь унять спонтанно возникшую дрожь в теле и не выдать волнения в голосе, игривой кошечкой уточняю я. – А ты тогда какой? Зачем так напился?
– Хотел, чтобы не болело. – он мягко касается теперь уже моего среднего пальца. Сердце замирает, когда я ощущаю сначала легкое покусывающее прикосновение зубов к подушечке, а затем плавное касание языка. Его движения мягкие, бархатные, деликатные… но они плавят меня, как масло. По телу распаляется огонь и сжигает меня… Дыхание сбивается, а пульс разгоняется в бесконечность.
– Что не болело? – кусая губу, спрашиваю я и жажду следующую ласку. Внизу живота завязываются узлы, и я сдерживаю стон разочарования, когда он кладет мою ладонь на свою грудную клетку.
– Вот здесь.
Словно холодного леща получаю я. Трезвею. И мгновенно выхожу из себя
– Из-за неё?! – огонь меняет свое происхождение, и я начинаю гореть в пламени ярости.
– Ника, это не связано с Арпине… – хмуро произносит Эрик.
– Я знаю! – гневно выплевываю и наслаждаюсь озадаченностью принца.
– Ты знаешь? – удивление, раскаяние, тревога – все разом мелькает в его глазах и голосе. – Но откуда? Ты догадалась? Когда?
– Не важно!
– Очень даже важно! – он рвано дышит и смотрит мне в глаза, пытаясь дотянуться к самому сердцу и получить ответы. – И что… что ты думаешь? Что ты об этом думаешь?
– Что ты предатель! – я отряхиваю его руки и встаю. – Почему я не знала? Ты никогда мне не говорил…
– Потому что ты не слышишь! – озадаченно кидает в меня друг. – С первого класса не слышишь! когда я тебе говорю?! Да я тебе чаще, чем матери своей говорю!
– Не ори на меня! Ты за дуру меня держишь? – погодите… – С первого класса?
– Да, с первого!
– Прямо говорил, а я не слышала?! Может про себя звучал? В самодельный скафандр?!
Одноклассница наша? Да ну… Макарова? Не-е-е-е, сама знаю, как он ее тактично избегал… Может Соня Иванова? От бедра в три ведра… Или Кристина? Если эта цапля аистоподобная, то я его прямо здесь утоплю!
– И слабо мне сейчас имя ее назвать? Смотря в глаза! – сжав пальцы в кулаки, требую я. Готовая выцарапать ему глаза.
– Не слабо! Ника! Не слабо! – зло выдает в ответ. Крылья носа аж дёргаются от ярости.
– И? – издеваться вздумал?! Не прощу!
– Говорю тебе, Ни-ка! Ты меня слышишь, ау там в танке?! – грудь вздымается, брови зло сдвинуты к переносице.
– Эрик, бесишь! – раздраженно кричу я. – Прекращай вести себя, как японский магнитофон без звука и называй!
– Ясно. – выдыхает принц датский, отворачивается к темной реке и усмехается. – Ни хрена ты не знаешь. И никогда меня не слышишь… Я могу стоять здесь всю ночь и кричать Ни-и-и-и-ика, но ты все равно не услышишь… понимаешь?
Я перебираю в голове всех наших общих знакомых. Все видятся кашолками хэнд-мейд, вкус у тебя Рафикович средней паршивости. Зло заключаю:
– Захочешь, расскажешь!
– Непременно! Когда пробки из ушей достанешь!
Мы снова пялимся друг на друга свирепыми взглядами, не желая сдаваться в игре «кто первый моргнет». Но проигрываем синхронно и, ожесточенно скрестив на груди руки, садимся на скамейку спина к спине.
– Так значит, на ужин не ходила? – ехидно уточняет через какое-то время мой друг-предатель.
– Ходила! – ехидно и колко отвечаю я.
– И как? – слышу, как его дыхание пронизывается новой порцией гнева.
– Лучшего и желать не могла! Хочешь детали?
– Лучше сразу в реку! – зло кричит поехавший товарищ.
– Да что ты так взъелся, Рафикович? Ну перенёс папа с воскресенья на пятницу семейные посиделки, какая разница? Чего бесишься?!
– Что? – поворачивается, больно хватает меня за руку и тянет к себе. – Повтори!
– Ты свихнулся из-за моих семейных ужинов? Чего тебя так бомбит? Знала бы, не стала бы рассказывать.
Эрик меняется в лице. Улыбается вдруг абсолютно счастливо, берет мое лицо в свои ладони, а затем обнимает. И вроде бы я секунду назад готова была его топить, но сейчас мне совершенно не хочется, чтобы он отодвигался.
– Похер на правила, – шепчет, начиная целовать мои волосы. – Ты сегодня моя. – и меня снова кидает с головой в пламя.
– Я тебя еще не простила. – выдаю обиженно, но руки сами открываются к нему на встречу.
– Простила. – уверяет медовый голос в ухо.
В его руках я ощущаю себя маленькой и хрупкой, а он крепко прижимает меня к себе и безостановочно целует: волосы, виски, лоб, щеки, нос, глаза, реснички, подбородок…. Когда его губы касаются моей шеи, я издаю невольный стон, вцепляясь крепче в его спину. Он замирает, и я замираю вместе с ним, боясь, что он остановится. Не знаю, что это за новая веха нашего дружеского контакта, но мое тело дрожит от его прикосновений, у меня начинает кружиться голова, словно алкоголь в его крови перетекает в меня, туманит сознание и рассудок. Прижимаюсь к нему сильнее и чувствую ласку языка. Не сдерживаю новый стон, в то время как его руки гладят и мнут мое тело. Но как бы мне не хотелось, все их маршруты проходят лишь по приличным трассам. Ни одной порочной остановки в чувствительных районах… Но зато касается губами моего уха, отчего внизу живота выстреливает молния.
– Поцелуй еще в ушко. – молю я, боясь просить большего. Сегодня я могу отпустить себя и разрешить почувствовать то, что значат для меня эти прикосновения. Признаться самой себе.
Он нежно поворачивает мою голову к себе и смотрит замутненным взглядом:
– Твои ушки… они…
– Да. – признаюсь я и, как последняя дурочка-снегурочка на планете Земля, таю от стыда и закрываю лицо руками. Но он не смеется и не говорит «ай-ай-ай, все эти годы молчала коза егоза такая».
Нет, я ощущаю прикосновение губ к кончику уха и вздрагиваю. А затем его рот ласкает, покусывает, облизывает и овладевает моим ушком так, что я начинаю бессвязно мычать стонать и извиваться в его руках. Отчетливо чувствую, как он горит вместе со мной. Как его руки сдерживают себя в своих поворотах и, не контролируя себя, накрываю мужскую ладонь своей и опускаю туда, где все натянуто до предела. Туда, где огненные волки воют от охватившего их пламени на луну…
– Ника, что ты творишь… – почему в его голосе скользит страдание…
– Я так хочу… – выдыхаю я.
– Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю.
И вместе с этими словами и его единственным непристойным прикосновением меня заглатывает, крошит, дробит, переламывает в эйфории и выносит к вечной бесконечности. Мой неприличный стон содрогает ночную тишину, тело пронзает судорога и я доверчиво прижимаюсь к родной груди моего лучшего друга.
Ощущаю его твердость, но он перехватывает мою руку, вознамерившуюся познать рукоблудие, ласково улыбается, гладит мои волосы, целует нежно в лоб… Мы молчим, слова кажутся лишними… Все лишнее, кроме того, что есть сейчас… Я поднимаю на него глаза, вижу в них столько тепла, что мурашки по коже и понимаю, чего именно очень хочу….
– Поцелуй меня. – прошу, уверенная в его согласии.
Но Эрик вдруг крепко сжимает рот, хмурится и отводит взгляд. Он напрягается и качает головой.
– Давай не сейчас.
Ледяное копье пронзает мою грудную клетку и вонзается внутрь, накрывая жар вечной мерзлотой. «Поцелуи – это слишком личное…» – вроде так говорилось в «Красотке». И, кажется, я полная дура. Он же избегал пикантных прикосновений и к себе не дал прикоснуться… Просто меня таким образом успокаивал? Меня колотит от обиды, отталкиваюсь от Эрика, встаю, спешно поправляю волосы и зло выдаю:
– Папа рад, что я с Дартом. Он похвалил мой хороший выбор!
– С каким еще Дартом? – подскакивает и хватает меня за руку. – Ничего что, ты только что кончила в моих руках?!
– Ничего. Переживу. – ухмыляюсь я. – Мне Sky предложил полугодовую стажировку, и мы с Даниилом вылетаем в конце августа.
И метко выстреливаю всеми деталями фееричного ужина.
О том, что я сейчас повела себя на скамейке хуже шлюшки Покахонтас я подумаю позднее, сейчас мне слишком больно.
Эрик из няшки на глазах превращается в Чудовище.
– То есть то, что сейчас было ничего не значит? – выговаривает с темной усмешкой. – Ты сравнивала, может?
– Да как ты смеешь?!
– Дело в том, что твоему отцу он больше по душе? Или в обложке Sky? В слове «Америка» может?! Или мне надо на обложку себя впихнуть, чтобы ты меня заметила? О! Перетрахать округу?
– Трахай кого хочешь, мне фиолетово! Мы же просто друзья.
– Просто друзья, значит… И кончала ты по-дружески?!
– Меня таким образом успокаивать тебя никто не просил!
– Ты себя слышишь?! Ты не сможешь после этого с ним!
– Еще как смогу!
– Может еще попросишь взять тебя силой, как в твоей любимой книге?!
– Может и попрошу!
– Ника! – рычит Эрик и снова больно хватает меня за локти…
– Мне больно!
– Мне тоже, блядь, больно!
– Слабак! – шиплю в ответ и одергиваю руки. – И что за тупые вопросы? Тебе самому Дарт понравился! Ты ему чай радушно заваривал!
– Ты думаешь я твоему Дарту чай хотел заварить? – лихорадочный блеск скользит во взгляде Рафиковича. – Да я мечтал ему кружку с кипятком в жопу засунуть! По самые гланды! Чтобы жгло, как у меня внутри! Но это блядь, неправильно… Ты сама должна была выбрать… И раз выбрала… Выбрала… На этом и закончим. Как ишак себя веду!
– Закончим. – соглашаюсь и миротворчески добавляю. – Теперь поехали, я тебя отвезу.
Но Чудовище улыбается так, что становится на секунду не по себе.
– Ты снова меня не поняла. – усмехается. – Но я скажу четко, по-русски. Готова? Наша дружба сегодня умерла.
Щелкает меня по носу и разворачивается, чтобы уйти, но мне ни капли не смешно. Хватаю его за руку и пытаюсь заглянуть в глаза:
– Шутки за триста? Рафикович? Ты чего? Ну повздорили мы, чего сразу нас убиваешь… Прокляну!.. – Ну же, смешинки, выходите. Появитесь хоть слегка.
– Мертвый не может убить. – непроницаемо говорит Эрик, доставая телефон. – Ты меня сегодня убила, воскресила и снова убила. О, твоя сестра пишет. Не волнуйся, устрою ей лучшее свидание из возможных. По старой дружбе. – топит меня безразличием глухой синевы. – Сможешь даже понаблюдать. Она зовет пойти с ней на чудесный воскресный вечер к папочке твоего горячо любимого Дарта. – последние слова шпарят кожу, словно кипяток, и я выпускаю его руку.
Он уходит, сливаясь с дымкой ночи, а мне вдруг становится нестерпимо холодно.
Глава 30
Возвращаюсь я домой под утро. Оказывается, наши с Эриком разговоры длились почти всю ночь. И не только разговоры… Обнимаю себя руками, пытаясь поймать на одежде запах друга. Меня устроит и бесячий алкогольный амбре, только будь немного на мне…Будь…Но его нет, ничего нет.
Скидываю одежду и становлюсь под холодный душ. Меня трясет, но я не могу понять отчего. Убеждаю себя, что мы всего лишь немного повздорили и страшного ничего не произошло. Эрик не умеет на меня долго злиться… Ведь я король Артур! Он остынет, и завтра все встанет на свои места.
Но задница едко подсказывает: «ни хрена…». По-русски, вставляя известные бранные фольклорные слова родного языка друга, прошу ее заткнуться.
Вода не помогает, мысли не покидают, а тело ноет, не желая смывать с себя его прикосновения. Закутавшись в большое кремовое полотенце, босыми ногами иду в комнату, ложусь на кровать и накрываюсь одеялом с головой. Фееричный семейный ужин с папиными хвалебными речами в мой адрес должен был стать самым запоминающимся воспоминанием сегодняшнего дня, но он померк…, став вдруг нелепой и несущественной… чьей-то чужой далекой трапезой, покрытой безразличным густым туманом.
Погасло все…
Все, кроме его слов…
Все, кроме его рук на моем теле…
Все, кроме него….
Глаза слипаются и уносят в потоки сна, густо окроплённые чешуйками воспоминаний. Страницы правды и грез путаются, вплетаются друг в друга, как стежки при вышивании и проявляют скрытие, потаенные в ветхом подвале сокровенные снимки…
Второй класс…
Школьный двор. Моя разбитая коленка, сжатые кулаки и сдерживаемые слезы. Эрик, обеспокоенно копошащийся вокруг меня и смешно надувающий щеки, пытается снизить боль и дует на рану…
– Не надо было оттаскивать! – возмущаюсь я. – Я бы ее добила!
Он не отвечает, только вздыхает и протягивает мне пакетик с двумя вишневыми пирожками. Один тетя Софа кладет для сына, второй для его боевой подружки. Но она не знает, что иногда оба достаются мне…
«Потому что ты не слышишь…. С первого класса не слышишь!» – кричит вдалеке голос.
Третий класс…
– Ты немного похож на Джона Смита, – оценивающе смотрю на друга, который демонстративно на меня обиделся и не поворачивает свою голову в мою сторону.
Его попытка пролоббировать Черепашек Ниндзя была высмеяна и властно отклонена. Поэтому, в то время как наши мамы пьют на кухне чай, мы в моей комнате смотрим Покахонтас.
– Думаю, да. Будешь в играх моим Джоном Смитом.
Тут мистер невозмутимость вскакивает, краснеет и пыхтит, как маленький возмущенный вагончик:
– Я Адамян Эрик Гамлет Рафикович!
Закатываю глаза и отворачиваюсь снова к экрану телевизора:
– Не хочешь, не надо. Найду себе другого.
А через какое-то время до меня долетает со вздохом:
– Буду.
«Ты меня слышишь, ау, там в танке?!…»
Седьмой класс…
– Дай списать математику. – ласково обращаюсь к моему неизменному соседу по парте.
– Как вчера прошло свидание с Дятлом? – хмурясь, протягивает мне тетрадь. Явно недоволен, что я не сделала домашку.
– Хорошо. В парке гуляли. Говорила тебе вроде… – открываю нужное задание и начинаю быстро переписывать.
– У него по математике тройбан, кстати. – как бы между делом замечает Эрик.
– У кого?
– У Дятла.
– Да пофиг. Он красавчик.
– Обычный брюнет с начинающейся моно бровью. – с достоинством князя чеканик Рафикович и зло заканчивает. – И рубашки дурацкие носит.
– Есть варианты получше? – кидаю с вызовом. Чего пристал, когда я списываю…
– Есть!
– И кто?
– Да…да… – возмущенно дышит принц, отворачивается и указывает на входящего в кабинет Андрея Краснова. – Да хоть Андрей!
– Ой фу, блондинчик и ботаникум. – изображаю рвотный рефлекс и ехидно добавляю. – Но догадываюсь о твоих предпочтениях.
– Тетрадь верни! – угрожает Эрик.
– Не истери, Адямян, дай дописать!
«Ты сегодня моя…»
Его руки везде… и так тепло, уютно и хорошо…
Девятый класс…
Раздевалка.
– Ты, может, мечтал как-то по-другому, – давлюсь смехом и с упоением наблюдаю за обиженной реакцией друга, пока он переодевает кроссовки. – Но, кабзда тебе… Чует моя прекрасная задница, доберется она до тебя на перемене, если меня рядом не будет… – кладу руку ему на плечо и наклоняюсь к уху, – Макарова тебя зажмет и сделает мужчиной.
– Не доберется. – хмуро летит в ответ. – Я как раз пытаюсь найти нужную формулировку, чтобы не ранить ее чувства
– Скажи поэтично, – хмыкаю я, – Тебя и в мыслях даже не имел…
– Ника…
– Мы с ребятами, кстати, ставки сделали. – с наслаждением продолжаю свой троллинг.
– Спасибо за твою веру в меня, подруга дней моих суровых…
– Ой, ладно тебе. Надо отшивать нормально! Честно и просто сказал «нет» и точка. А не вот эти твои километровые морали о чувствах других людей… Ты ей пока будешь теорию описывать, она расчехлит твой колосок и напрыгнет…
– У меня не колосок! – багровеет принц, придерживая для меня дверь, когда мы выходим из здания.
На улице полным ходом идет весна, повлиявшая на обострение моих одноклассниц и подарившая им неуемную веру в успех при наличии искрометного макияжа и чугунной настырности. Главная сталкерша друга стоит в центре школьного двора в окружении двух наших одноклассниц.
– Ладно, Рафикович, спасу тебя. Ты просто соглашайся. И руку дай. Вот сюда. – игнорируя удивление, приобнимаю его рукой себя за плечи, а свою ладонь заключаю с ним в замок.
– Ты меня без боя отдать решила? – хмыкает он шепотом.
– Еще чего. Учись, пока я жива.
К девочкам мы подходим плотно прижатые друг к другу. Окидываю преследовательницу изучающе-скучающим взглядом и выдаю:
– Слышь, Макарова. Увижу тебя рядом с моим парнем, убью! Поняла? – громко, грозно, стервозно. В классе у меня состоявшийся авторитет буйной и «лучше не связываться».
– С твоим парнем? – удивленно и недоверчиво смотрит одноклассница. Черные стрелки, широкая челка, тугой темный хвост и яркий блеск на губах. Она из тех, кто о своей скромности может говорить часами и наотрез отказывается ломаться.
– Именно. Мы с Эриком не хотели афишировать, но твоя активная позиция заставляет. – кусаю губу и сдерживаю смех, чтобы не потроллить ее, добавив: «махаца буишь?»
Макарова зеленеет при моем недвусмысленно намеке, но осознанно молчит. Соображает. А вот ее подружка Инна, стоящая рядом сдерживаться нужным не считает и изумленно шепчет:
– Фигасе…
*
– Понял, как надо отшивать? – смотрю на довольное лицо Эрика, когда мы идем к автобусной остановке.
– Понял. – он убирает руку, но я возвращаю.
– Оставь, мне так нравится.
– Еще бы тебе не нравилось! – хмыкает принц. – Ты же моя сегодня?
– Я всегда твоя. – самоуверенно говорю я, наблюдая его странное выражение лица. – Твоя лучшая цельнометаллическая подруга!
*
«Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю…»
Первый курс университета…
– Прыгай, Ник. Ты чего? – кричит снизу Эрик.
А я первый раз в жизни трушу. И не с такой высоты прыгала, и нормально все было, а тут вдруг… Не могу и все. Не могу сделать один маленький шаг.
Середина лета. Сессию закрыли и поехали к принцу на дачу.
Смеркается. Дядя Рубик наверняка уже приготовил шашлыки, и нас ждут к столу.
Надо было с девочками остаться, а не с его двоюродными братьями идти и искать приключений на свою задницу-предсказательницу… Вон стоят и смеются… Слезу убью каждого… Моя гордость не может пострадать из-за прыжка. Я же Ника Туманова! Да они бояться меня перестанут…
– Они надо мной смеются? – оскорбленно уточняю я.
– Кто? – удивленно переспрашивает Эрик и, следя за взглядом, поворачивается на ребят. Те стоят чуть поодаль и ждут нас, точнее меня, потому что забраться в разрушенный дом смогли все, а вот выйти со второго этажа – нет… Осталась я одна. Бесит!
– А ну заткнулись все нахрен! – вдруг грозно кричит Эрик. И из толпы прилетает:
– Э-э-э…мы не….
– Съебались отсюда! – неожиданно властно командует принц, затем поворачивается на меня и, виновато улыбнувшись, вставляет. – Извини, случайно получилось. – затем поворачивается к ребятам и что-то чувственно выдает на своем фольклоре. Те проникаются глубинной интонацией и, потупив голову, уходят.
– Никто не смеется. – уверяет, когда остаемся вдвоем. Протягивает ко мне руки. – Прыгай, я поймаю. И здесь солома, видишь?
– Не то, чтобы я боюсь… – тяну я с сомнением. – Но ты меня точно поймаешь?
– Обещаю. – улыбается так, что страх внутри уменьшается. – Ты мне доверяешь?
– Доверяю. Но, если не поймаешь, я тебя стукну! – шепчу, делаю шаг и оказываюсь в его руках.
В его руках, на скамейке, на соломе, разрывая одежду, прижимаясь друг другу, ощущая тепло, жар, пламя, твои пальцы везде или это мои… смешивая вкусы, целуя, кусая, вдыхая, проникая в меня…
Просыпаюсь с пылающим телом и учащенным сердцебиением…
Эрик, я тебя…
Глава 31
План поехать в субботу к Эрику оказался провальным с самого начала. Три запланированные съёмки, каждая продолжительностью три часа и три модели, оказавшиеся упоротыми закидонщицами в стадии совершенства, вымотали меня до состояния «доползти до кровати и мгновенно отключиться».
Но отправлять нейтральные сообщения для проверки Адамяновой почвы никто не мешал… Только вот они оседали в мессенджере непрочитанными замерзшими птицами. Он бил свой рекорд по выносливости в части игнора меня, а я в перерывах между съемками пыталась выжечь глазами экран телефона.
Айфоша верно хранил тайны переписки и многообразие контактов, в которых могли попасться всякого рода «Иван, трубку не брать, прикидываться иммигрирующей!» или «Василиса не снимаемая», но передавать через него мое просветление для бойкотирующего принца желания не возникало.
Мы с Эриком всегда сходились в мнении, что о чувствах надо говорить вживую.
«С Шекспировским трагизмом» – усмехался принц датский.
Поэтому, несмотря на то, что от одной мысли о какой-то чахоточной мечте Рафиковича внутренности кололо, как при неудачном иглоукалывании, я намеревалась открыть ему глаза на нас. Неужели он не понимает, – не видишь ничего крот очерствелый?! – какая мы потрясающая команда… как мы дополняем друг друга… как сильно я его…, да он пропадет без меня… Это же к бабке не ходи!
Как я сама все эти годы не понимала …
О каком выборе он говорил? Мой – очевиден. Вопрос только к нему…
И даже если он выберет эту свою молочную вафлю-инкогнито, я все равно скажу о своих чувствах. Ну, а потом дам леща. Или сначала дам леща, а потом скажу. Не сильно принципиально в какой последовательности.
*
Злосчастное воскресенье наступило, но серая галочка, как и вчера, стояла около писем одна одинешенька …зараза такая…
*
Телефон вибрирует от входящего сообщения, и я кидаюсь на него, как голодный бультерьер на стейк, но разочарованно вздыхаю, осознав, что это всего лишь сухой корм… Дарт, в отличие от моего скрывающегося гномика, засыпает меня всяческими письмами, в которых слишком много намеков. Они пестрят, гудят и отплясывают чечетку. Не тонко и не слегка гладят воображение, нет… Они скорее всплывают брёвнами. Слишком явными. Слишком очевидными. И, быть может, ещё парочку дней назад я бы растаяла под таким натиском инопланетного гостя, но сейчас испытываю только сильное отторжение и желание заблокировать абонента.
Хотя осознаю и собственную вину перед Энакином. Он сделал невозможное – заставил папу меня похвалить, и всё время нашего общения, был, конечно, самонадеян, но довольно мил … а я, находясь с ним вроде-как в отношениях, без стеснения кончила в руках лучшего друга. И, по странности, нисколько не жалею о содеянном… Молодец Ника. Приз новоявленной шлюшки твой… Ещё и на Покахонтас наезжала…
В ответ на сообщения Даниила руки не раз набирают: «прошла любовь, завяли помидоры, сорян-сурэн, но купидон загнулся», «не для тебя, по ходу, моя ягодка цвела» или «прости, прощай, чокопай». Но я каждый раз их стираю, вспоминая уверения Эрика, о том, что люди, рвущие отношения по смс «некультурные чмушники».
Сегодня на ужине мне предстоит сообщить двум парням две противоположные истины. Да прибудет со мной сила.
В дверь звонят, подскакиваю и иду открывать. Лусине, несмотря на мои разногласия с ее братом, согласилась помочь мне с оштукатуриванием.
В джинсовом комбинезоне, с двумя косичками, светиться воодушевлением, спрашивая в чем я пойду. Интерес немного стихает, когда я демонстрирую то самое платье, в котором была на свадьбе Агаси. Один наряд на два разных выхода для мелкой явный моветон, но меня все более чем устраивает.
– Вы на этот раз сильно поругались? – тактично уточняет сестра Эрика, нанося мне на лицо тональный крем.
– Он что-то говорил? – скрыть надежду в голосе получается из рук вон плохо.
