Текст книги "Перекрестные ссылки (ЛП)"
Автор книги: Cara del sol
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
========== Глава 1 ==========
Серия 110:
Б: А когда он кончает, он сразу идет в душ или лежит рядом с тобой и обнимает тебя, весь взмокший и липкий?
М: Он лежит рядом и обнимает меня, весь взмокший и липкий.
Б: Думаю, он действительно любит тебя.
Серия 215:
Дж: Все это время я обманывал себя, думая, что он меня любит.
М: Он любит тебя. Ты видел его лицо сегодня утром? Мы могли бы ему зубы плоскогубцами вытаскивать, и он бы не стал сопротивляться.
Глава 1
Джастину в жизни довелось вволю нахлебаться дерьма, вволю. И, по его мнению, справедливо было бы сказать, что он неплохо с этим справлялся. Ну, в большинстве случаев. Почти не истерил и на все тычки, которых на его долю выпадало немало, реагировал, как ему казалось, достаточно зрело. Черт, да он пережил Брайановское «это был просто одноразовый трах, хули ты тут ошиваешься, мелкий сталкер?» Брайановское «обоссу-ка я Джастинову единственную настоящую страсть в знак наивысшего смятения чувств». А так же его же «буду взасос целоваться с моим так называемым лучшим другом на глазах у моего так называемого не-бойфренда просто потому что могу, а мелкий пизденыш не посмеет меня остановить». И он терпел и старался все наладить, и разгребал это Брайановское дерьмо слой за слоем, потому что слишком многое видел в глубине.
А еще потому, что понимал – при всей этой его показной откровенности, Брайан… лжец. Самый настоящий лжец – врун, брехло, трепач. Даже интересно, почему никто, кроме него, этого не замечает?
Никаких извинений, никаких сожалений – ага, не смешите мои шнурки! «Извинения – чушь» – это просто его способ сказать: «Я буду лажать, а тебе придется с этим мириться. Снова, снова и снова». Чепуха какая!
Брайан не может сказать «Я люблю тебя», зато легко говорит «Я люблю тебя трахать». И это вовсе не потому, что он не способен испытывать чувства, а потому, что очкует их признать.
Нет, конечно, иногда он говорит «Я люблю тебя». «Всегда любил и всегда буду». Но тут всегда или – или. Эти две фразы никогда не предназначаются одному и тому же человеку.
Брайан никогда не давал ему никаких обещаний, но Джастин предполагал – мечтал, надеялся, думал: «если не со мной, то ни с кем» – что все всегда как-то так и будет. Что Брайан никогда не сможет сказать «я люблю тебя» и «я люблю тебя трахать» одному и тому же человеку.
И все же подсознательно он ждал, что однажды это случится.
Он просто знал, что так будет, – вот и все. Потому что Брайан лжец – врун, брехло, трепач – ежедневно сдающий с потрохами свои же собственные правила. Он говорит одно, а делает другое, твердит, что не ведется на манипуляции и не слушает советов, а сам при этом покупается на все это легче, чем… любой другой, кто покупается… Блядь! Не до аналогий тут сейчас!
Этот человек вечно кичится тем, что он сам себе голова, что не под чью дудку плясать не станет, и вообще ему на всех глубоко плевать. Но при этом, как только случается какое-нибудь дерьмо, как только кого-нибудь из членов его «семьи» прижимает по-настоящему, и он просит Брайана за него впрячься, тот спрашивает только – куда тащить. Наверное, поэтому Джастин все это время за него и держался. Потому что, когда прижимает, Брайан спрашивает только – куда тащить. Ну ладно, в конце он еще обычно прибавляет «ты, жалкий бесполезный кусок дерьма», но ведь спрашивает же.
Проблема была только в том, что Джастин знал, вот просто знал и все, что в один прекрасный день кое-кто (вполне конкретный кое-кто) перестанет щелкать клювом и затребует себе и «я люблю тебя» и «я люблю тебя трахать» одновременно.
Так что в ту среду, когда это, наконец, случилось, Джастин не смог придумать ничего лучше, кроме как тупо сидеть на месте и пялиться в пространство. Мысли в его голове меж тем метались от «Как-то это все на удивление обыденно» до «Господи, поверить не могу, что он все-таки на это решился». При этом он и сам толком не понимал, кого именно из них двоих имел в виду. Возможно, обоих.
Его совсем не удивило, что это случилось в среду. Он всегда презирал среды. Расселись такие посреди недели, самодовольные и преисполненные чувства собственной важности от того, что расположились в самом центре. Может быть, если бы это случилось в любой другой день, это все не было бы так символично. Потому что их отношения – если, конечно, это вообще можно было назвать отношениями – застряли ровно в такой же точке. Не начало и не конец… Просто какая-то равноудаленная от обоих пунктов невнятная середина.
Джастин не знал, что с этим делать.
Он любил Брайана. Правда, любил. Любил, когда тот брезгливо морщился, если кто-нибудь при нем делал что-то по-настоящему омерзительное. Любил, когда тот приходил в игривое настроение и принимался дурачиться – просто так, без всяких запрещенных законом стимуляторов. И даже когда его игривое настроение являлось прямым следствием употребления тихуанской дури, после которой Брайан принимался жонглировать подушками, фруктами и носками, Джастину это тоже нравилось. А еще ему нравилось, что в итоге Брайан всегда принимает правильное решение. И чаще всего даже не слишком долго перед этим раздумывает и колеблется. Джастин любил Брайана, когда тот надувался, как маленький мальчик, когда решительно расправлял плечи, когда ухмылялся, уперев язык в щеку, когда нервно прикусывал губы и хмурился, отчего между бровями появлялась тоненькая морщинка. Любил, когда тот вел себя покровительственно, обхватывал его руками и словно заслонял собой от целого мира. Любил его саркастические замечания, игривые насмешки и похабные шуточки. Он, правда, любил его, очень сильно любил.
Только не знал, хватит ли его любви, чтобы пережить – это. И, пожалуй, даже проверять не хотел.
Дело было даже не в том, что Брайан трахнул другого. Ох, да бога ради, Брайан в этом городе перетрахал практически всех! (365 дней в году – в високосные 366 – да помножить на десять лет, да еще раз помножить на, как минимум, два захода в день. Да прибавить к этому все тройнички и оргии – и это при учете правила «никогда никого не трахать дважды»… Блядь, может он и получил 770 баллов за математический раздел в общем экзамене, но он все же художник, а не математик).
Джастин, в общем-то, был особенно и не против. Вернее, перестал воспринимать Брайановы левые потрахушки как пренебрежение к нему лично. Конечно же, ему это не слишком нравилось, потому что, что бы там ни твердил Брайан, уроки полового воспитания в школе (а так же «Геи во всем блеске»), единственный по-настоящему безопасный вид секса, это когда ты сам являешься и партнером А, и партнером Б (в случае с Брайаном, вероятно, следовало бы сказать – являешься всеми партнерами от А до Е). Потому что презервативы рвутся, а люди иногда удалбываются до такой степени, что просто про них забывают. А еще в мире существуют агрессивные парни, насильники и сталкеры – вовсе не такие милые и безобидные, как Джастин. Черт, да если верить статистике, большинство серийных убийц – это белые мужчины в возрасте от двадцати до тридцати – как раз Брайанов контингент. Ну, в большинстве случаев. Так что, конечно, Джастину все это не нравилось, конечно, он пиздецки за него волновался. Но от одного того факта, что Брайан трахнул другого, он бы сейчас не чувствовал себя таким (растоптанным-разбитым-преданным-взбешенным) расстроенным.
Дело было даже не совсем в том, кого именно он трахнул.
Брайан всегда был неразборчив в связях. Закидывался какой-нибудь наркотой, запивал ее крепким алкоголем, и все, что его после этого интересовало, – это чтобы у потенциального партнера был член. Единственное, пожалуй, чего он не делал – это не трахался с животными, детьми, трупами и – конечно же! – никогда не бывал снизу. В последнем случае, правда, он вроде как делал исключение – только для Джастина. Ну да кто теперь может знать наверняка?
Нет, все дело было в том, что в данном случае оба эти параметра – «я люблю тебя» и «я люблю тебя трахать» – сошлись вместе. Вот от чего было так невыносимо больно. Брайан не имел права отбирать это у него и отдавать тому, кто, блядь, совершенно этого не заслуживал.
Может быть, Джастин и нарушил свои собственные правила, поцеловав того пацана, но Брайан же сказал, что это ничего не значит. А потом взял и растоптал все одним махом. Конечно, его там не было, но он хорошо знал и Брайана, и этого гребанного навязчивого нытика. Вечно кудахчет «Брайан – мой лучший друг, Брайан – мой лучший друг», а сам не может отцепиться от мамочкиной юбки и зажить собственной жизнью… Вероломный мелкий ублюдок… «Все что у меня есть – это диплом средней школы, потому что по уровню развития я до сих пор в ней и нахожусь». «Ах, Джастин, он и правда тебя любит, если только, конечно, это не чувство вины…»
Джастин машинально сжал правую руку в кулак и почувствовал, как конвульсивно дернулись мышцы.
Он хорошо знал и его, и Брайана. И понимал, что Майклу достаточно было бы посмотреть на Брайана своими жалобными карими глазами, и тот бы сломался. Раз он его трахал, значит он его и целовал, и обнимал, и был с ним нежен. И имена друг друга они, уж конечно, блядь, отлично знали. И Брайан тысячу раз засиживался с Майклом и приходил домой позже трех, потому что «это не считается». Ну так и что тогда оставалось? Не делать этого снова? Господи Иисусе!
Господи, блядь, Иисусе!
А что, если они уже не раз это делали? Что, если они собираются сделать это снова? Что, если они этого хотят?
Последнего соображения оказалось достаточно, чтобы выдернуть его из ступора. Если раньше он просто сидел и тупо пялился в пол, то теперь вскочил и резко метнулся к шкафу. Выдвинул все ящики, принялся копаться в них, вышвыривая наружу свою одежду и альбомы для рисования. Затем вытащил старый рюкзак и начал беспорядочно пихать в него вещи.
Пиздец, как это он умудрился накопить столько барахла?
Краем уха он услышал, как в ванной выключился душ, и понял, что в комнате вот-вот появится Брайан. Обнаженный, в одном лишь обернутом вокруг бедер полотенце, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами и каплями воды на груди.
– Какого хуя ты делаешь?
Голос Брайана раздался у него за спиной. Ну что ж, в нем, по крайней мере, звучало искреннее недоумение, а не этакое фальшивое «я знаю, что происходит, но буду притворяться, будто ничего не понимаю». Брайан часто пользовался этим приемом, особенно, когда Джастин пытался завести речь о какой-нибудь сотворенной им гадости. Сейчас же он, Брайан, не злился. В голосе его слышалось искреннее любопытство, но при этом он пока еще был сладким и томным, как тающая под языком сахарная вата. Брайан еще не понял, что что-то не так, не осознал, что что-то случилось. Мог позволить себе быть спокойным, добродушным и… и… искренне заинтересованным! В то время как Джастин Просто. Блядь. Разваливался. На куски.
Джастин чуть замедлил движения. Вдруг оказалось, что нельзя одновременно собирать вещи и переживать паническую атаку. Вспомнив о том, как его учили справляться с приступами паники – в больнице, после нападения – он принялся глубоко-глубоко дышать. И когда, наконец, решился ответить, голос его звучал так спокойно, что он по праву мог бы собой гордиться. Хотя где-то внутри оставалось смутное чувство, что шок он переборол не до конца.
– Я думаю, – очень непринужденно выговорил Джастин, – я думаю, что лучше мне на время перебраться…
Куда? Где он мог бы перекантоваться? У Дафни? В этой убогой конуре, которую она снимала с еще двумя девчонками и упорно именовала квартирой? У мамы? Ну да, беги к мамочке, пускай кудахчет над тобой и талдычит, как она была права. У Дебби? Так ему больше не семнадцать, фарш невозможно провернуть назад. У Эммета? Господи, нет, только не это! У Линдси и Мелани? Ага, две лизуньи и карапуз, лучше и не придумаешь. У Тэда?..
– Блядь, не знаю, куда именно, но в какое-нибудь другое место.
Глядите-ка, вот тебе и спокойствие. Раньше с ним такого никогда не случалось, и потому трудно было сказать наверняка, но ощущение было такое, словно у него начинается приступ астмы. Либо это, либо его легкие просто пытались спастись бегством, пока слезные протоки не поставили их в крайне унизительное положение.
– Ладно, – медленно проговорил Брайан.
Господи, да ему все это кажется забавным. Как он может забавляться в такой момент? Как он смеет забавляться?
– Я все-таки спрошу. Почему же будет лучше, если ты на время переберешься «блядь, не знаю, куда именно, но в какое-нибудь другое место?»
– Майкл звонил.
– И что? Майки все время звонит. Если бы у него не было меня и телефона, ему и жить было бы незачем.
Произнося эти слова, он медленно приближался, осторожно наступал на Джастина, словно тот был настороженным оленем, способным рвануться прочь при малейшем резком движении. Что… только выбесило Джастина еще больше.
– Брайан, он рассказал мне, – спокойно ответил он.
И тот, наконец, замер. Остановился в нерешительности. Джастин не поднимал глаз и потому не видел замешательства Брайана, но чувствовал его всей кожей. Тот, наконец, осознал, что происходит, догадался. А потом, почти сразу же – Джастин это тоже почувствовал – решил сыграть втемную. Притвориться, будто ничего не понимает, будто не видит, что весь мир Джастина со всеми его глупыми иллюзиями только что перевернулся вверх тормашками. Джастин не знал, какой реакции он от него ждал, но уж точно, блядь, не такой.
– Что рассказал? Что в Гейополисе скоро состоится супер-распродажа для супер-героев, и ты тоже на нее приглашен?
– Нет, он рассказал мне, что ты с ним спал. Сказал, что больше не мог скрывать это от Бена, и не хочет, чтобы я узнал о случившемся от кого-нибудь другого. Что это произошло после того, как ты вернулся с Белой Вечеринки, но до того, как мы начали работать над комиксом. Что однажды вечером ты зашел к нему в магазин – и вот, просто так получилось.
А потом он прекратил тараторить, прекратил собирать вещи, задыхаться, истерить – вообще все прекратил и поднял глаза на Брайана. В первый раз после телефонного разговора с Майклом посмотрел ему в глаза и произнес очень спокойно:
– Брайан, скажи мне, что он солгал.
Приказ, просьба, мольба… Наверное, все вместе, так и рвущееся из каждого слога.
А Брайан промолчал. Прикусил губы – в этой своей манере, словно разом стирающей десять лет, и превращающей его в маленького мальчика – и посмотрел куда-то вправо и вниз.
Джастин знал. Знал, что, когда Майкл рассказывал ему все это – хрипло, со слезами в голосе – он не лгал. Но это молчание и отведенный взгляд убедили его окончательно. Если бы только Брайан ответил: «Он солгал», если бы только он так сказал, пусть даже не глядя ему в глаза, Джастин поверил бы. Заставил себя поверить. Ну не пиздец ли?
Джастин судорожно вцепился в мочку левого уха, потом провел обеими руками по волосам, по лицу, потер шею. Ничего не помогало. Казалось, будто вся его кожа с каждой минутой все сильнее натягивается, трескается, еще секунда – и она лопнет. А от него ничего не останется, только мокрое место. Брайану, наконец, удастся заставить его раскрыться – во всех смыслах. Все с самого начала только и твердили ему, что Брайан – вреден для здоровья, а он не понимал, считал, что речь идет о мандавошках или еще какой херне.
Это не смешно. Нет, правда, не смешно. Господи, у него сейчас начнется истерика…
– Ну вот, – сказал он чуть громче, чем следовало бы. – Вот почему мне лучше на время перебраться в какое-нибудь другое место.
Он вышел из спальни и направился в гостиную, по пути подбирая то немногое, что в этой квартире принадлежало ему. Все то барахло, что скопилось у него за месяцы жизни с Брайаном. Альбом для рисования, пригласительный билет на какую-то вечеринку, куда он вовсе не собирался идти, и даже несколько пакетиков кетчупа, которые он захватил из кафе, потому что Брайан вечно забывал купить в супермаркете бутылку. Все это проследовало в рюкзак, вдогонку ко всей остальной сваленной как попало фигне.
– Это ничего не значило, – сказал Брайан, выходя из спальни вслед за ним. – Да я вообще едва помню, что там произошло.
Джастин уже однажды такое слышал. Он вдруг подумал – сколько же раз Брайану, фигурально выражаясь, придется выбивать почву у него из-под ног, прежде чем до него, наконец, дойдет. Дойдет, что что бы там Брайан к нему ни чувствовал, это уж точно не любовь. Это даже не уважение, это и привязанностью-то назвать сложно. Потому что с теми, к кому привязан, такой хуйни не вытворяют. Не поступают так с ними – вот и все.
Джастин вернулся в спальню, прикидывая, забирать ли ему с собой большую упаковку презервативов. Вообще-то он купил ее на двоих, но теперь что же, оставить презервативы здесь, чтобы Брайан в них трахал Майкла? Нет уж, пускай пользуется своими собственными гондонами!
– Это была просто разовая акция, которая…
Джастин фыркнул себе под нос. И даже сам Брайан осекся и замолчал, признавая полную несостоятельность этого аргумента.
– Ладно, хорошо, я облажался. Но, Джастин, это ровным счетом ничего не значит.
Так, презервативы – в рюкзак. Теперь ванная.
– Ясно. И что теперь? Просто объявишь мне бойкот?
Зубная щетка? В рюкзак. Крем после бриться – туда же. Нет, стоп. Это крем Брайана. Пиздец, у него даже собственного крема после бритья нет! Как это жалко! Блядь, куда подевался шампунь?
– Может, перестанешь строить из себя принцессу? Ты никуда не пойдешь. Вытряхивай свое барахло обратно.
Вот теперь в голосе Брайана зазвучали нотки раздражения. Быстро же он от защиты перешел к нападению. Ублюдок!
Так, в ванной – все, теперь обратно в спальню. Если это, конечно, можно назвать спальней. Весь лофт, в общем-то, – представлял собой одно гигантское открытое пространство, комнат здесь не было. И потому Джастин, метавшийся тут в одних трусах, сжимая в руках весь свой нехитрый скарб, чувствовал себя беззащитным, выставленным на всеобщее обозрение.
Так, нужно одеться и убраться отсюда. Майкл, блядь, конечно же не мог позвонить пораньше, до того, как он лег в постель!
– Джастин, я не шучу! Прекрати выебываться и вытряхивай свое барахло обратно.
Нотки раздражения теперь слились в стройный полнозвучный аккорд. Ебаный мудак! Ебаный мудак, который ебет… кого ни попадя. Он что, еще считает, что у него есть право злиться?
Твердит тут – это не важно, это ничего не значит. Блядь, да как такое может быть? Это же Майкл! Как он смеет стоять тут перед ним и плести эту бессмыслицу? Он переспал со своим лучшим другом. С тем самым лучшим другом, который был в него влюблен последние… семнадцать лет, или сколько, блядь, там набежало? С лучшим другом, к которому он мчится всегда, когда прижимает, с другом, который видел его подростком и студентом колледжа, видел, как он плакал, как переживал проблемы с родителями – да мало ли что еще? Он с ним переспал, а теперь имеет наглость говорить, что это ничего не значит? Да какого хуя?
Блядь, куда все-таки подевались его гребанные штаны?
– Джастин, это был просто обычный трах. Он сильно переживал из-за того, что было у нас с Беном и… просто так случилось, и все. Я дал ему то, что он хотел, но это был просто трах.
Вместо ответа Джастин подобрал еще какие-то до сих пор не замеченные им шмотки и запихнул их в рюкзак.
– Не мог бы ты прекратить собирать вещи?
Не смотря на то, что предложение было построено в форме просьбы, в интонациях Брайана не было ничего просительного. Реплика его прозвучала, как приказ, и Джастину и оглядываться было не нужно, чтобы понять, как упрямо напряглась его нижняя челюсть. Ладно.
– Господи, Джастин! Как, блядь, по-твоему, я должен с тобой разговаривать, когда ты грохочешь всем этим дерьмом, швыряя его в свой уродский рюкзак? Слушай, просто присядь где-нибудь на минуту, глубоко вдохни и перестань вести себя, как Джастин Тейлор – Принцесса Пизденышей.
Принцесса Пизденышей. Очень мило. Да пошел он!
Джастин решил, что не станет обращать на него внимания. Вообще. По крайней мере, в ближайшие лет пять. А вот потом, когда-нибудь, он вдруг случайно столкнется с Брайаном на выставке. Весь такой баснословно успешный и безумно влюбленный в богатого итальянского манекенщика. Который в свободное время будет писать ему сонеты. А еще… еще… у него будет гигантский член! И вот тогда он с ним заговорит, он скажет: «Ой, извините, я вас не заметил. Мистер… Кинни, если не ошибаюсь? Барт, кажется, да?» Вот так тебе, вероломный Майклоеб! Ха!
Джастин попытался проскочить мимо Брайана, низко опустив голову. Глаза бы его не видели этого мудака! Но Брайан вдруг возник прямо перед ним и вырвал рюкзак у него из рук. Забавно, как только он оказался у Брайана в руках, Джастин вдруг заметил, какой он на самом деле маленький. Всего лишь одна жалкая сумка. Вроде почти два года прошло, разве тут не должно было скопиться больше его вещей, больше его самого? И если тут ничего этого не было, то где же оно тогда?
Не у Дебби – это дом Майкла, ой, простите, «масенького Майки». Пока он там жил, он даже простыни на матрасе не мог сменить, чтобы Майкл не полез в бутылку. Что уж говорить о том, чтобы привнести в ту комнату что-то свое?
Не у матери – этот дом его домом никогда и не был.
Ну так и где же тогда его дом? Блядь, да какая сейчас разница!
– Брайан, что ты делаешь? Отдай мне рюкзак!
– Ой, глядите-ка, принцесса умеет разговаривать! А я уж испугался.
– Брайан, отдай рюкзак!
Ему пришлось очень-очень постараться, чтобы не наброситься на своего не-бойфренда и не выцарапать ему его самодовольные лживые глаза. Не станет он этого делать. Не пойдет по пути дурацких гейских стереотипов. Не будет орать, скандалить и пинаться. Он не какой-то там глупый плаксивый педик!
– Нет, – Брайан упрямо стиснул зубы и отскочил на пару шагов. Джастин метнулся за ним. – Нет, пока ты не согласишься сесть и поговорить. Ты вечно зудишь и зудишь, что я с тобой не разговариваю. Ну так вот, Солнышко, это твой шанс!
Ох, ну какая чушь! Джастин никогда в жизни ни черта от него не требовал. Нет, ну соблюдать правила, конечно, да – но и только. Он отдавался полностью, а сам брал в ответ лишь то, что мог получить. Научился считывать мельчайшие оттенки эмоций, которые Брайан великодушно позволял себе ему продемонстрировать. Джастин ни о чем его не просил, все последние месяцы его мантрой было: «Я не хочу, чтобы ты менялся. Я люблю тебя таким, какой ты есть» Так что нечего тут затирать, мистер Кинни!
Нахмурившись, он наградил Брайана испепеляющим взглядом.
– Никогда в жизни я не зудел, что ты со мной не разговариваешь.
– Ага, конечно. И вот этот твой фирменный взгляд раненого ягненка, конечно же, ни о чем не должен был мне сказать!
– Слушай, это просто смешно. Думай, как хочешь. Просто отдай мне рюкзак, и я больше не буду тебе досаждать. Ты вроде только об этом и мечтаешь? Ну так давай просто покончим с этим.
Джастин попытался выхватить рюкзак, но Брайан резко отдернул руку, и в итоге Джастин, как идиот, цапнул рукой воздух и по инерции едва не рухнул на пол. Это его окончательно взбесило.
Брайан отступил еще на пару шагов и, словно какой-то испанский матадор, принялся дразнить Джастина, помахивая рюкзаком в воздухе.
– Это так на тебя похоже, – процедил он. – Все идет не так, как тебе бы хотелось, и ты уходишь, а потом обвиняешь во всем меня. Большой Страшный Брайан задел мои незные сюйства. Он со мной не разговаривает, он не хочет, чтобы я был рядом. Нахуй это дерьмо! Хоть раз в жизни покажи, что у тебя есть яйца! Попытайся постоять за себя для разнообразия!
Какое хамство, какая НАГЛОСТЬ! Какая пиздецки охуенно невъебенная наглость! Да как он смеет…
– Брайан, ты трахнул Майкла! Ты. Трахнул. Майкла! Ты не разговаривать со мной отказался, ты засунул свой гребанный член Майклу в задницу и трахнул его. И я не могу просто взять и забыть об этом. Вписать эту херню в длинный перечень всех твоих поступков, о которых мы не разговариваем, и притвориться, что это меня не ранит. Ясно? А теперь отдай мне, наконец, этот ебучий рюкзак, ты, бесчувственный кусок дерьма!
Джастин снова попытался выхватить сумку. Черт, он метался тут в одних трусах, весь всклокоченный, раскрасневшийся от злости и холода. И, словно психопат какой-то, кидался на Брайана, все еще мокрого после душа, в одном лишь обернутом вокруг бедер полотенце. Блядь, да как он вообще дошел до жизни такой? До встречи с Брайаном никаких таких драм в его жизни не наблюдалось, это уж точно.
Он снова рванулся вперед, но, прежде чем успел схватиться за рюкзак, Брайан отпрыгнул, а в следующую секунду уже метнулся в гостиную, подбежал к окну, распахнул его и бесцеремонно вышвырнул все любовно собранное Джастином барахло… на улицу. Прямо вниз. Из. Гребанного. Окна.
Так. Стоп. Замедленная съемка.
Ему нужен перерыв. Ему нужно остановиться и… и посидеть минутку. Потому что такого просто не могло случиться.
Он поверить не мог, в то, что Брайан действительно это сделал. Стоял, оцепенело уставившись на окно, в которое только что вылетел его рюкзак, и… не мог поверить.
Все его имущество… просто улетело.
Не осталось ничего, кроме злости и ошеломления.
А Брайан… Брайан тоже стоял, уставившись на окно, и на лице его застыло выражение абсолютного шока. Рот приоткрыт, язык прижат к зубам, а в ореховых глазах поблескивают золотые искорки. Джастин ненавидел это его выражение лица, потому что никогда не мог перед ним устоять. Больше всего на свете ему хотелось наброситься на Брайана с поцелуями вот в такие моменты, когда он становился похож на растерянного маленького мальчика – «я что-то такое сотворил и не знаю, что теперь делать».
Нижняя губа Брайана была красной и влажной. И, несмотря на недавнюю ярость, Джастин вынужден был отвести от нее взгляд, чтобы не думать о том, как здорово было бы втянуть ее в рот. Как говорится, привычка – вторая натура.
Джастин отошел к дивану и с размаху опустился на него. Сил не осталось даже на то, чтобы оценить всю иронию ситуации. Брайан (мистер «это только на время», « в моей квартире для двоих места нет», «убирайся отсюда на хуй!») только что выбросил в окно все его вещи… чтобы заставить его остаться. А Джастину теперь хотелось наброситься на него и заездить до полусмерти, потому что вид у него после этого странного поступка стал растерянный и очень уязвимый. Черт, его жизнь – прямо-таки готовый сюжет для пьесы в пяти актах. Только вот никто никогда не поверит, что такие отношения и в самом деле бывают.
Вздохнув, Джастин посмотрел на свои руки. Надо бы все-таки пойти одеться – хоть во что-нибудь. Его уже колотила дрожь, по коже бежали мурашки. Вот только двигаться совсем не хотелось. Вообще больше никогда. Ну и ладно, значит, он так и будет здесь сидеть, пока не схватит двустороннюю пневмонию и не помрет прямо на Брайановом драгоценном диване. Пускай тот потом объясняется со своей уборщицей. Ха, пускай попробует объясниться с мамой и Деб!
Он услышал, что Брайан пошел куда-то, но оборачиваться не стал – слишком много усилий пришлось бы прикладывать. И не особенно изумился, когда почувствовал, что плечи его окутало тепло, – это Брайан набросил на него простыню из так им ценимого египетского хлопка. И то, что Брайан выбрал именно простыню, а не одеяло, его тоже не удивило.
Джастин закутался в нее поплотнее, но глаз в знак признательности поднимать не стал. Он и не глядя чувствовал, что Брайан возвышается над ним и, вероятно, впервые в жизни смотрит на него нерешительно.
Да пошел он!
– Ты хотел поговорить.
Он вроде бы особо и не кричал, но голос все равно звучал хрипло. Говорил он негромко, словно произносил благоговейную молитву, а не пытался разорвать отношения с единственным человеком, которого любил. С человеком, которым восхищался, которого желал и ради которого наплевал на все свои наивные юношеские идеалы. Все полагают, что это Брайан вынужден был ради него изменить свою жизнь? О, да бога ради! Это Джастин готов был наизнанку вывернуться, лишь бы ему угодить. Это он смирился с беспорядочным сексом притом, что, сколько себя помнил, верил в моногамию. Это он забил на мамино: «Скажи наркотикам нет!» и вместе с Брайаном вдыхал Анитину дурь, каждый раз рискуя заработать аллергический приступ. Это он игнорировал все насмешки и подколки (мелкий сталкер, подзадержавшийся трах, президент моего фанклуба), чтобы провести с Брайаном хоть немного времени. Это он постоянно глотал обиды вприкуску с собственной гордостью. Ладно, о’кей, кое-что из этого было прикольно. Был какой-то азарт в этой их развеселой жизни – в отжиге в клубах, в съеме парней… Ну а в остальном ему некого винить, кроме самого себя. И, если честно, хороших моментов у них с Брайаном все же было больше, чем плохих. И все равно, все равно все это не давало Брайану права вот так просто взять и все проебать. Пойти и трахнуть Майкла.
– Ладно, тогда скажи мне кое-что, Брайан. Когда ты обоссал мои рисунки… ты сделал это потому, что приревновал меня к Майклу? Или потому, что приревновал Майкла ко мне?
Последовала пауза. Брайан не шевелился, и Джастину слышно было, как он дышит, – чуть с присвистом из-за искривленной носовой перегородки. А затем он вдруг плюхнулся на диван, задев Джастина плечом и бедром. Полотенце, чудесным образом пережившее все их предыдущие экзерсисы, наконец, слетело, оставив Брайана полностью обнаженным. Сердце Джастина (по привычке, конечно же!) сначала замерло, потом пустилось вскачь. А жар, вспыхнувший в животе, быстро перетек к члену. Зная Брайана, он готов был побиться об заклад, что тот сделал это нарочно. Соблазнить – и тем самым отвлечь, обычная его тактика.
– Это самый тупой вопрос из всех, что я когда-либо слышал.
Голос его больше не подрагивал от праведного гнева и звучал почти так же хрипло, как голос Джастина. Брайан потянулся к нему и медленно провел теплой рукой по его щеке, затем ниже – по шее, по груди. Придвинулся ближе, чуть раздвинув бедра, так, что стали видны тяжело налившиеся яйца.
– Это не ответ.
Джастин легко мог бы его оттолкнуть. Даже сейчас, когда его член с каждой минутой становился все тверже и взвивался все выше. Ему и раньше доводилось уже отказывать Брайану. Еще ни разу такого не было, чтобы злость (обида-боль-стыд) не смогли перебороть похоть.
Но сейчас он не был уверен, что хочет его отталкивать, и понимал, что Брайан видит это в его глазах. Если уж так случилось, что это их последние минуты вместе, он вроде как хотел бы почувствовать Брайана внутри. Может быть… может быть даже на время забыть о Майкле.
Взгляд Брайана смягчился, как бывало всегда, когда Джастин, по его мнению, делал что-то… На ум, конечно, первым приходит слово «милое», но Брайан скорее сказал бы «нахальное». Или в очередной раз назвал бы его пизденышем. Вот только челюсти его все еще были напряженно сжаты. Так что на этот раз этот взгляд, вероятно, означал скорее не «ты мне очень нравишься», а «я очень хочу тебе понравиться, чтобы… ты дал мне себя трахнуть».
