Текст книги "Перекрестные ссылки (ЛП)"
Автор книги: Cara del sol
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Его, в общем-то, никогда особенно не привлекали блондины. Он же сам был блондином – на черта ему сдался еще один? Но с Мэттом все было иначе.
Они встретились у входа в «Вуди». Джастин в тот момент как раз прикидывал, можно ли зайти туда выпить, или шанс натолкнуться на Брайана слишком велик?
И тут кто-то настиг его сзади, обнял сильными руками, и Джастин было подумал, что натолкнулся на Брайана, даже не заходя в бар. К его обтянутой паркой спине прижалась кожаная куртка, а низкий голос шепнул в ухо:
– Куда направляешься?
Смешно даже, как легко он всегда покупался на такой примитивный подкат. Да, впрочем, какая разница?
Все это было неважно, потому что отныне он твердо знал – время пришло. Мэтт – тот самый.
О Брайане он теперь и думать забудет.
Нет, даже не так. Он теперь и думать забудет о том, о ком он уже и думать забыл, и… А вообще, знаете что? Все это совершенно не важно. Потому что Мэтт – тот самый!
***
– Джастин, не вынуждай меня приходить к тебе на работу. Я знаю твое расписание, и, если потребуется, возьму отгул, явлюсь в кафе и закачу сцену. Ты, кажется, забыл, кто научил тебя закатывать сцены? Молли передает привет.
Сообщение удалено.
***
Вручая Мэтту запасные ключи от своей квартиры, он уже знал, что это плохая идея. «Настоящая любовь», «родство душ», «преданные отношения», «божественное провидение» – все это прекрасные вещи, но идти к ним следует постепенно. Постепеееенно.
Но Мэтт уже ухмыльнулся, выхватил у него ключи и завалил его на постель. Так что все равно было уже слишком поздно.
На самом деле, он точно не знал, как скоро положено начинать с кем-то жить, потому что делать ему это приходилось не так уж часто. И последний раз закончился не особенно приятно. Примерно в том смысле, в каком не особенно приятно заканчивается крупная война.
Однако нельзя же было просто отобрать ключи назад – вряд ли это помогло бы ему продвинуться по пути к семейному счастью.
Пока Мэтт стягивал с него джинсы, ему в голову успело прийти, что, может быть, он все делает неправильно. Может быть все это – новая жизнь, взросление, изгнание из головы Брайана – просто херня собачья. Потому что чувствовал он себя вовсе не как человек, вступивший в новую эпоху, а как человек, по уши погрязший в тоске.
И все же, когда Мэтт толкнулся в него, он решил, что для самоанализа уже слишком поздно. К тому же он до смерти устал жить внутри собственной головы. Голоса в ней ни на секунду не затыкались
***
– …….. ….
*клик*
Сообщение сохранено.
***
Две недели спустя, судорожно сжимая в руке ключи, Джастин понял, что во всем виноват Брайан.
Брайан был у него первым. Брайан был первым – во всем. Он создал прецедент – и понеслась.
Он просто искал себе еще одного Брайана.
Нет, конечно же, он не отдавал себе в этом отчета, но подсознательно искал кого-то, похожего на него. Первая любовь, последняя любовь – и все такое.
Брайан был первым – во всем. Был человеком, которому он отдал свою девственность, свое сердце, с кем захотел разделить свою жизнь, свои цели, свои идеалы. Ну так что же тут удивительного, что его личная жизнь разъебана в лоскуты (как задница трехдолларовой шлюхи)?
Все дело в том, что он до сих пор искал человека, похожего на Брайана. Красивого, самоуверенного, остроумного, с большим сердцем и острым языком. Человека, который бы и понятия не имел, что слово «верность» означает на практике. И не способен был удержать член в штанах всякий раз, как в поле зрения оказывалась свободная дырка.
Хорошо, что он, наконец, это понял.
Прекрасно! Превосходно!
Теперь оставалось только воспользоваться этой информацией. Проанализировать, систематизировать, принять меры и двинуться дальше.
Сделать это своей гребанной мантрой – «Анализируй! Систематизируй! Двигайся дальше!»
– Убирайтесь! – хрипло рявкнул он.
Парень уже соскочил с постели и теперь, испуганно косясь на Джастина, подбирал разбросанную по полу одежду. Мэтт же смотрел на него с кровати, судорожно натягивая на себя одеяло. Его распахнутые глаза отливали темно-ореховым, щеки лихорадочно алели. Он все еще тяжело дышал после недавнего оргазма.
Господи, до чего он был хорош! Джастин пообещал себе, что если Мэтт не станет оправдываться, он, пожалуй, вышвырнет его завтра.
– Джастин, это не то, что ты думаешь.
Ладно, не вышло.
– Когда я сказал «убирайтесь», я обращался к вам обоим.
– Дай же мне объяснить…
– Что объяснить? Что здесь объяснять, Брайан? Как ты мог изменить мне в моей собственной квартире? В моей собственной квартире! У остальных, по крайней мере, хватало УВАЖЕНИЯ делать это у себя дома.
Мэтт пораженно застыл. Джастин внезапно осознал, что у него только что вырвалось, и резко замолчал.
О. Господи.
– Ты что, только что назвал меня Брайаном? – придушенно выдавил Мэтт сквозь стиснутые зубы.
Ну и как бы… что тут было ответить? Горло его пару раз конвульсивно сжалось, но слова из него так и не выскочили. Пересохший язык безуспешно попытался отодрать от неба слово «Убирайся!»
Джастин вышел из комнаты. Стук шагов заглушало колотившееся в ушах сердце.
Запершись в ванной, он услышал, как снаружи с грохотом захлопнулась входная дверь. Пластиковое покрытие на стенах дрогнуло от удара.
Остаток вечера он провел, сидя на крышке унитаза и разглядывая пятна ржавчины на ванне. Он очень старался не шевелиться, потому что в противном случае его начинала колотить дрожь.
***
Этот последний случай оказался настолько вопиющим, что Джастин вдруг снова вспомнил о вопросе, которым задавался с того самого дня (вернее, ночи), когда его отец поставил ему ультиматум, а затем не отказался от своих слов.
В плохие дни он прокручивал в голове этот момент и мечтал повернуть время вспять. Наверное, он и во второй раз поступил бы точно так же – даже скорее всего он поступил бы точно так же – но, может быть, ему стоило хотя бы подумать над своим решением чуть дольше.
Ответ на этот вопрос мог знать только один человек. И осознав это, Джастин решил, что звонком тут не обойдешься. Он появился у нее на пороге в три часа утра – весь мокрый от дождя, который поливал на улице. Кругом было тихо, и свет от фонарей светлыми размытыми пятнами расползался по черному асфальту. Джастин решил, что однажды обязательно это нарисует.
После третьего звонка она открыла ему дверь – в тоненьком голубом халате и белых тапочках. Светлые волосы облепили голову, лицо без макияжа казалось бледным (когда он вообще в последний раз видел ее ненакрашенной?) Она казалась тоненькой и хрупкой – и на удивление бодрой для такого времени. Джастин отпустил кнопку звонка, чувствуя, как к горлу подкатывает паника.
Разве можно было вот так открывать дверь? Не задумавшись ни на секунду, даже не спросив, кто там?
Мама, ну нельзя же так! А что, если бы это был не я? Что, если бы за дверью стоял кто-то другой? Нельзя вот так посреди ночи открывать дверь в гребанном халатике. А как же Молли? А как же я? Что мы будем делать, если с тобой что-нибудь?..
– Значит, он все-таки жив, – вздохнула она, не особенно удивленная. И ему почему-то показалось, что, несмотря на халат, она вовсе не спала. Мама чуть поджала губы. – А я уже было засомневалась.
Он смущенно улыбнулся и прошептал:
– Привет, мам.
Сердце бешено колотилось в груди. Сколько еще раз ему предстоит такое проделывать? Стоять за чьей-то дверью, чувствуя, как по телу прокатываются волны страха, а к горлу подступает тошнота?
– «Привет, мам», – повторила она. – «Привет, мам!» Три месяца от него ни слова, а потом он говорит «Привет, мам».
Он уже открыл рот, чтобы… Что? Попытаться извиниться, оправдаться, вымолить прощение? Но она остановила его слишком хорошо знакомым ему взглядом. Затем она затащила его внутрь и, обняв за плечи, повела к дивану (новому, обитому белой кожей и отделанному замшей). Куртка его вся вымокла, джинсы отсырели, а по шее с улиточной скоростью стекали капли воды.
Ее дом был таким новеньким, таким нарядным и современным, что он не решался тут лишний раз вздохнуть из страха сломать что-нибудь. Здесь не было и намека на уют, это место ничем не напоминало ему его дом. Но мама набросила полотенце ему на плечи и дала в руки чашку чая с молоком. (Вот таким же чаем она поила его, пятилетнего, когда ночь ему предстояло провести одному в пустой комнате, где за каждым углом прятались монстры, в густых тенях гнездились жуткие создания, а под кроватью наверняка сидел убийца с топором. И позже, когда ему уже исполнилось семь, и в доме вдруг появилось красное сморщенное создание, а родители принялись говорить ему: «Нет, Джастин, не сейчас», «Джастин, попозже», «Подожди секунду, Джастин, мне сейчас некогда». Вот в такие моменты она всегда приносила ему густой сладкий напиток, который, смеясь, называла «молоко с капелькой чая», а потом целовала в лоб, крепко обнимала и без слов давала понять, что, что бы в их жизни не менялось, в главном она остается прежней). Вторым полотенцем она принялась сильными уверенными движениями вытирать ему волосы. И это было здорово, потому что ему сейчас… ну, вроде как очень нужна была мама. Он так и не решился спросить ее, почему это она не спала, сидела в три часа ночи в гостиной и пила успокоительный чай.
Когда она закончила его вытирать, волосы у него на макушке стояли торчком, а вокруг шеи завивались мягкими волнами. Вздохнув, она пригладила их пальцами.
– У тебя волосы отросли, – произнесла она и слабо улыбнулась.
Голос у нее был тоскливый – это вроде как появилось только в последние годы, а впрочем, может быть, в подростковом возрасте он этого просто не замечал. От этого тона ему всегда становилось как-то досадно и неловко – ведь вроде бы он не был ни в чем перед ней виноват, а все равно в такие моменты внутри принималось саднить чувство вины.
– Ты так повзрослел.
Она в последний раз провела полотенцем по его волосам и добавила:
– Пойди переоденься, пока не схватил пневмонию.
Вот интересно, почему это родители в таких случаях всегда поминают пневмонию? Почему они не говорят: «Не то простудишься» или «Не то подцепишь насморк», или «Не то мокрая одежда прилипнет к тебе намертво», или «Не то станешь первым в мире разумным грибом?» Нет, они всегда пугают тебя пневмонией.
– У меня ничего с собой нет.
– В твоей комнате еще осталась какая-то одежда.
Она так легко об этом сказала, как о чем-то само собой разумеющемся, но Джастин-то знал, что в этом доме никогда не было его комнаты. Даже посторонний, придя сюда, сразу бы заметил разницу между выкрашенной в пастельные тона благоухающей спальней его матери, комнатой Молли, представлявшей собой настоящий ярко-розовый принцессный рай, и его… выставочным залом с белыми стенами и голубой кроватью. В то недолгое время, что он здесь прожил, мать спрашивала его, есть ли у него какие-нибудь пожелания по дизайну, но он знал, что поселился тут только временно, и боль от этого понимания была слишком сильна, чтобы заниматься отделкой.
– Мам, я уже не ребенок.
Слова эти сами собой вырвались у него изо рта, не пройдя предварительную консультацию с мозгом. На самом деле, он буркнул это просто по привычке, потому что вообще-то сейчас… он был как будто бы и не прочь снова побыть ребенком.
– О нет, не соглашусь, – спокойно возразила она. – Ты ребенок. Мой ребенок. И всегда будешь моим ребенком, вне зависимости от того, сколько тебе стукнет лет. Даже когда станешь восьмидесятилетним стариком, гадящим в подгузник…
– Фууу…
– … все равно ты останешься моим ребенком. Тем самым малышом, которого я однажды привезла из роддома, а он потом целую неделю не давал мне спать из-за кишечных колик.
Джастин пониже сполз на диване и откинул голову на белые подушки.
– По-моему, ты слишком много общаешься с Дебби. Раньше ты такие слова никогда не произносила.
– Я никогда не произносила их при тебе. Но раз уж ты у нас теперь взрослый, я думаю, ты как-нибудь переживешь тот факт, что твоя мама знает слово «гадить». Иди переоденься. Когда спустишься, я буду в кухне.
***
Когда он, наконец, нашел в себе силы снова спуститься на первый этаж – на этот раз в сухой, теплой одежде – она и в самом деле была в кухне. Сидела за столом (каким-то маленьким столом, не тем, что стоял у них в прежнем доме) и сжимала в ладонях чашку. Он вошел в кухню, и мать, быстро взглянув на него, спросила:
– Так что все-таки случилось? Дело в Брайане? – в тоне ее не было любопытства, только усталость.
– Почему дело должно быть…
Она снова взглянула на него все тем же знакомым взглядом. Джастин вздохнул, подошел к столу и посмотрел на нее сверху-вниз, как никогда не мог сделать, когда они оба стояли.
– Он никогда меня не любил. Он просто любил меня трахать.
Не будь ему сейчас так паршиво, его бы позабавило, что он употребляет при матери такие выражения. (Вот, например, как в его семнадцать – что на самом деле было-то чуть больше года назад – когда он радостно рассказывал при ней тому психотерапевту в каких именно положениях больше всего любит член).
– Мм, я в этом не уверена. Мне казалось, что он тебя любил и, возможно, до сих пор любит.
Джастин рухнул на стул напротив нее и покачал головой.
– Ты же знаешь, он ни разу не приходил ко мне. Я про больницу… Сначала я думал, что, может быть, его мучает чувство вины. Что он винит себя за то, что я оказался там, – сломанный, раздавленный, беспомощный, с кое-как заделанным черепом и поврежденной памятью. – Но потом я понял, что все это ложь. А правда в том, что ему просто не было до меня дела.
– Джастин, он приходил.
Она произнесла это настолько тихо и спокойно, что в первую минуту он даже не понял, что она сказала. Насторожили его скорее не ее слова, а ее вид – одновременно несчастный и решительный.
– Что?
– Я… – она опустила взгляд вниз, потом перевела его на чашку. Дыхание у нее сбилось, застряло где-то в горле, как бывало всегда, когда она готовилась произнести что-то такое, в чем ей совсем не хотелось признаваться. – Я узнала об этом незадолго до того, как тебя выписали. Он приходил почти каждую ночь и смотрел, как ты спишь, через окошко на двери палаты.
Господи! А он-то все это время думал, что ему было наплевать. Он умирал в больнице и думал, что двоим самым главным мужчинам в его жизни на него наплевать…
– Почему ты мне не сказала?
– Потому что я знала, к чему это приведет. Я знала, я видела… как в твоих глазах постоянно вспыхивала надежда. Я знала, что если скажу тебе, ты простишь ему все.
Блядь, и ведь она была права. Он простил ему все, даже не зная об этом. А что бы он сделал, если бы у него появилась хоть какая-то надежда на то, что он Брайану небезразличен? Да то же, что делал и без нее, – все гадал бы, гадал и гадал.
– Джастин, не жди от меня извинений, – сказала она прежде, чем он успел о чем-то спросить. – Тебе было восемнадцать, ты был всего лишь мальчиком, оправлявшимся от ужасной травмы, – он попытался отвернуться, но она взяла его за подбородок и развернула к себе его лицо, заставляя посмотреть ей в глаза. – Я сделала это потому, что считала, что так для тебя будет лучше.
– Ты не имела права.
– Не имела права? Ты мой сын, я отвечала за тебя. У меня были все права.
Он резко мотнул головой – только на это его и хватило. Казалось, в теле больше не осталось энергии.
– Но это была моя жизнь. Я имел право знать. Ты должна была мне сказать.
– Джастин, тебе было восемнадцать, ты еще только играл во взрослую жизнь. Еще только учился отвечать за себя. Ты не мог в то время взваливать на себя ответственность и за него тоже.
Она замолчала. Джастин так ничего и не ответил ей. Он так мечтал узнать, что Брайан приходил к нему. И вот теперь он узнал… и что?
– Милый, – мягко сказала мать. – Разве это что-то меняет?
Меняет? Разве это что-то меняет? Изменилось ли что-нибудь теперь, когда он знает?
Ты не отказывался от меня. Ты просто заставил меня поверить, что сделал это.
– Он никогда тебе не нравился, – невпопад буркнул он.
И заметил, как мать слегка склонила голову.
– Да, он мне не нравился. Со временем я научилась относиться к нему с уважением, но, Джастин… ты был ребенком, который прикидывался взрослым, а он был взрослым, который прикидывался ребенком. Ни одна мать не захочет, чтобы ее сын – особенно совсем юный сын – влюбился в такого человека.
– Угу, конечно! Все дело было просто в том, что он мужчина, – упрямо пробормотал он.
Это был удар ниже пояса. На самом деле он так не думал. Да нет, конечно, это было нелепо. Эй, мам, правда же мой взрослый любовник, трахавший меня, когда я еще был подростком, имевший маленького сына и залезавший в штаны к каждому встречному мужику не нравился тебе только потому, что он гей?
Она тяжело вздохнула, оттолкнулась руками от стола и медленно поднялась. Может быть, это произошло только в его воображении, но ему показалось, что на ходу она слегка покачнулась, и ему от этого стало как-то нехорошо. Его мать отошла на противоположный конец кухни, снова вздохнула и обернулась к нему, привалившись спиной к раковине. А затем посмотрела на него и, не моргнув глазом, призналась:
– Да, ты прав.
Вот этого он совсем не ожидал.
– Я думал, ты давно с этим свыклась… Я думал…
Я, как полный идиот, полагал, что это больше не важно.
– Люди всегда очень многого хотят от своих детей, – медленно произнесла она. – Хотят, чтобы они были счастливы, довольны, любимы, чтобы нашли свое место в обществе.
Она замолчала и опустила глаза на свои стиснутые руки. Он тоже посмотрел на них и вдруг осознал, что не помнит, когда они так покрылись морщинами, когда она приобрела эту странную привычку стискивать их перед собой.
– Джастин, в три года ты мог прочитать от корки до корки целую книгу. Твой отец лишь иногда помогал тебе разобрать особенно длинные слова. Тебе нравилось все делать самому, нравилось учиться, и у тебя всегда все получалось. Ты, словно губка, впитывал в себя любую информацию. В три научился читать, в четыре – завязывать шнурки. А сколько вопросов ты задавал! Тысячу вопросов о том, как устроен мир, – она печально улыбнулась, вспоминая. – Никогда не забуду, как ты спросил меня: «Мам, а почему в духовке что-то щелкает, прежде чем загорается огонь? А как это его разжигает электричество? А если задуть газ в электрическую лампочку, на ней можно будет готовить?» Ты пугал меня до смерти. И боялась я не только того, что ты спалишь дом, попробовав поджарить яичницу на потолке. Нет, я боялась еще и того, что ты рос слишком умным. Ты был куда развитее своих сверстников, и я очень боялась, что они тебя не примут, и ты в итоге окажешься изгоем. Но потом, к счастью, у тебя появилась Дафни, и я немного успокоилась.
– Так ты что, хотела бы, чтобы я родился тупицей?
Она помотала головой – точно так же, как недавно сделал он. Будто в теле ее совсем не осталось энергии.
– Нет, – сказала она и ненадолго замолчала, прикрыв глаза. – Нет, но я думала, что тебе было бы куда проще жить, если бы ты не был таким умным. И то же самое я испытала, когда поняла, что ты гей. Тебе было бы куда проще жить, если бы ты не был геем. А родители всегда хотят своим детям легкой жизни.
А потом она, наконец, подняла на него глаза, и в них была и печаль, и тоска, но все это ни шло ни в какое сравнение со светившейся в них любовью к нему. Той любовью, что заставила ее уйти от мужа, сказавшего: «Выбирай, либо сын, ставший разочарованием для нас обоих, либо наша стабильная семейная жизнь». Той же любовью, что побудила ее выбрать его.
– Малыш, я бы не хотела тебя менять, ни за что на свете. Я люблю тебя таким, какой ты есть, и горжусь тем, что могу назвать тебя своим сыном. Но какое-то время… да… я хотела, чтобы ты не был геем, – она помолчала немного, с трудом сглотнула и добавила. – Не пропадай больше так надолго, хорошо? Что бы у тебя ни случилось.
Говорить он не мог, и потому просто кивнул.
– Вот и хорошо. А не то в следующий раз я выжду неделю, а потом пойду по Либерти-авеню раздавать флаеры с твоими детскими фотографиями.
Он рассмеялся.
Во всей этой суете, он то ли случайно, то ли намеренно так и не собрался задать ей свой вопрос. Не решился спросить:
Мам, а как ты поняла, что отец – тот самый? Ты сейчас жалеешь о том, что вы с ним разбежались? Не приходит ли тебе порой в голову, что, возможно, ты сделала неправильный выбор? Не кажется ли тебе, что где-то глубоко внутри ты по-прежнему его любишь?
Впрочем, ее ответ снова ничего бы не изменил.
Ты не отказывался от меня. Ты просто заставил меня поверить, что сделал это. Но никто не подталкивал тебя к такому решению, ты сам сделал выбор.
***
После этой ночи все стало как-то проще. Словно бы до сих пор он брел по зыбучему песку, с каждым шагом проваливаясь в него все глубже, а теперь тот вдруг стал обычным песком. И да, пробираться через него все еще было трудно, приходилось бороться за каждый шаг, но все-таки, все-таки идти сделалось чуть-чуть легче. Вот как-то так.
И да, ему все еще было одиноко. И в квартире царила тишина. Он не ходил в институт, и проводить время ему было не с кем – не было ни бойфренда, ни компании, ни семьи. Ну так и что с того? Все это, по большей части, было его решением. А, значит, в его силах было это решение изменить.
С институтом наверняка можно было что-то придумать. Существовали же стипендии, кредиты и все такое. А отец со своими налоговыми льготами может пройти на хуй, он два года никак ему финансово не помогал. Ну а если ни кредит, ни стипендию выбить не удастся, он может попробовать стать вольным слушателем. В конце концов, главное, что дают в ПИФА – это знания, а не диплом, так ведь? А знания он получить может.
И на хуй всю эту еботню с бойфрендами. Ему для полного счастья вовсе не нужен мужчина. К тому же, все равно у него ничего с ними не получалось.
А что касается остального… Остальное вернуть легко, тут даже сильно стараться не придется. Он возьмет себя в руки, перестанет себя жалеть. И прекратит прятаться.
Да, это трудно, да, это страшно. Но ведь в каком-то смысле он начал сам строить свою жизнь уже давным-давно. Задолго до их разрыва, задолго до того, как встретил Брайана, может быть, даже задолго до того, как впервые ступил на Либерти-авеню.
И потом, честно говоря, ему до смерти надоел самоанализ. Жить внутри собственной головы было невыносимо скучно.
***
Прошло еще три месяца, и все это время жизнь его оставалась спокойной.
Безмятежной. Нормальной. Не то чтобы прекрасной, но вполне терпимой. Пожалуй, самые сильные эмоции в этот период он испытывал, когда вынужден был наблюдать за шоу Эммета и Тэда.
А еще он чувствовал себя… ну не то, чтобы счастливым, но уравновешенным. И пока что этого ему было вполне достаточно.
Так прошло три месяца. А потом все началось снова. Благодаря Майклу.
========== Глава 6 ==========
– Как учеба? – внезапно спросила его мать как-то утром.
Вот так, ни с того ни с сего, с бухты-барахты, как гром среди ясного неба – список идиом можно было бы продолжить, но все они означали бы одно – что ей всего двумя словами удалось заставить его покрыться холодным потом.
Вот поэтому он от нее и прятался. Поздравляю тебя, Джастин, ты идиот! Не мог, как любой нормальный парень, просто поджечь своему неверному любовнику машину. Нееет! Тебе надо было прибежать за утешением к мамочке. Все потому, что ты всего лишь жалкий мелкий сопляк.
Джастин прямо-таки оцепенел, сидя за накрытым к завтраку – то есть уже к бранчу, наверно, было ведь уже 11.50 – столом и в панике гадая, что это на нее вдруг нашло. Три месяца она ни о чем его не спрашивала – три месяца! – а теперь ей вдруг стало любопытно? Ей вот прямо сейчас непременно нужно это узнать? В прикуску к ебучей яичнице с беконом?
Он открыл было рот, чтобы сказать ей, что занятия еще не начались (что кстати было правдой), но она не дала ему заговорить. Дженнифер Тейлор закатила глаза и издала некий звук – похожий на вздох, только, пожалуй, чуть более раздраженный. Вау, а он и не знал, что она так умеет! Похоже, ее репертуар за последнее время заметно расширился. А затем, прежде чем Джастин успел придумать, как из нечленораздельных междометий состряпать удобоваримую ложь, она сама ответила на свой вопрос:
– Ты ведь не учишься, так? Черт побери, Джастин! Ты ушел из института, верно?
Он пару раз открыл и закрыл рот, словно вытащенная из воды рыба, но так и не нашелся, что ответить. Вот как, блядь, ей это удавалось?
– Я знала, что давно уже пора было поднять эту тему. Но я-то говорила себе: «Дженнифер, он уже не ребенок, не нужно с ним нянчиться. Если ему нужна будет помощь, он сам к тебе обратится. Дай ему шанс уладить все самому». Господи, поверить не могу, что ты бросил!
Да не бросал он его! Его… его… его исключили! Как, интересно, он мог этому помешать, если у него не было денег? Если его отец был злобным мудаком, отказавшимся платить за институт, который пришелся ему не по нраву? Если ему больше не у кого было попросить денег? Если последний оплаченный семестр закончился, а за следующий Брайан уже не платил? В чем тут была его вина?
– Что бросил?
На пороге кухни возникла Молли. Ее каштановые косички весело покачивались в воздухе. Джастин ужасно рад был отвлечься на сестру, пока его мать окончательно в него не вцепилась.
– Ох, Молли, вы только поглядите! Да ты у нас растешь не по дням, а по часам, – воскликнул он.
Черт, он говорил точно, как их прабабка Джулия. После этой фразы она еще всегда щипала их за щеки.
Молли затормозила буквально в нескольких дюймах от стола – в свои одиннадцать она все еще двигалась, как ребенок, уверенный, что ничто в мире не может сделать ему по-настоящему больно, – и уставилась на брата с таким недоумением, словно он только что извалялся в перьях и объявил, что отныне он – утка.
– Да ты же час назад меня видел. Когда пришел, – она посмотрела на мать, затем снова обернулась к Джастину и процедила. – Псих!
Милая сестричка!
– Не обзывай брата, – привычно одернула ее Дженнифер.
А Джастин в ту же самую секунду заявил:
– Я не только проигнорирую это ужасающее оскорбление, но еще и свожу тебя в «Серджио». Потому что такой вот я прекрасный брат. Что скажешь?
Молли немедленно прониклась. Теперь он был не просто уткой, а уткой, с которой можно было что-нибудь поиметь.
Наморщив носик, она спросила:
– Нам придется ехать на автобусе?
Джастин не смог сдержать смех. Когда это она успела стать такой привередой? Вот они – последствия вращения в высших кругах.
– А что, есть разница?
Молли одновременно передернула плечами и мотнула головой, косички ее взлетели и снова опустились на плечи.
– Отлично! Тогда бери куртку и пошли, – Джастин постарался вскочить из-за стола как можно быстрее – но при этом так, чтобы не было слишком уж очевидно, что он спасается бегством.
Однако его мать все-таки это поняла. Покосившись на нее, Джастин отметил, как она скрестила руки на груди и наградила его сердитым взглядом.
– Джастин, мы, кажется, разговаривали.
Он повернулся вокруг своей оси и, медленно пятясь из кухни, послал ей широчайшую улыбку.
– Мы обязательно закончим этот разговор, когда я вернусь, – заверил он. – Обещаю! Ты же сама вечно твердишь, что нам с Молли нужно больше времени проводить вместе.
Он улыбнулся снова и принялся пятиться быстрее, пока его мать не спросила, когда это она такое говорила. Пожалуй, сегодня он сюда уже не вернется. Молли сможет дойти до двери и сама, он приглядит за ней из-за ограды.
Молли быстро сообразила, что происходит, и тут же принялась действовать с ним заодно – вероятнее всего потому, что с Джастином ей всегда удавалось не только поглазеть на разных фриков (в общественном транспорте, на Либерти-авеню и в тусовке начинающих художников), но и съесть кучу всякого вредного фаст-фуда.
– Правда, мам, – заявила она. – У меня же сейчас такой опасный возраст. Мне просто необходимо мужское влияние, которое поможет мне легче перенести все тяготы пубертата.
Классный экспромт! Правда, маму он все равно не впечатлил.
– Прости, пожалуйста, но я полагала, что для этого у тебя есть отец.
Молли снова передернула плечами и уже у самой двери буркнула:
– Отец – говно!
Вот этого он никак не ожидал услышать от своей младшей сестры. Его даже не само ругательство поразило – он сам когда-то научил ее, двухлетнюю, слову «говно», и, несмотря на старания родителей, урок она отлично усвоила. Хотя в те годы выговаривать ей удавалось скорее «оно». Это было ужасно смешно, потому что понять, какой смысл она на этот раз вкладывала в это слово, можно было только по появлявшемуся на ее лице заговорщицкому выражению. В общем, Джастина поразило не то, что его младшая сестренка умела ругаться, а то, что обругала она их отца.
Это как-то… обескураживало. До сих пор Молли вроде бы отца просто обожала.
Их мать, кажется, опешила ничуть не меньше него.
– Молли!
– А что? Ты сама так говорила. И Джастин так говорил. А мне нельзя что ли?
– Нет! Тебе совершенно точно нельзя.
– Но почему?
– Потому что тебе одиннадцать!
– Ну и что? Как будто это что-то меняет.
– И отношения у тебя с отцом не такие, как у нас с ним или у него с Джастином.
Молли на секунду задумалась, а потом возразила:
– Я могу любить его, но при этом признавать, что он говно.
С этим умозаключением Джастин склонен был согласи… Ох нет, конечно же, оно привело его в ужас!
– Молли Элейн Тейлор! Я не разрешаю тебе употреблять такие слова и обзывать своего отца!
– Но почему, если…
– Потому что я так сказала.
Ну зато его мать хотя бы на время забыла об институте.
Молли, ты рулишь!
Надо будет за это купить ей какой-нибудь подарочек.
– Ну ладно, – добродушно вмешался Джастин. – Нам пора идти. Пока, мам.
Он ухватил девчонку за руку и потащил ее за собой.
Его мать в негодовании всплеснула руками, но окликать их не стала.
Конечно, совершенно ужасно быть чьим-то бойфрендом. Жизнь твоя в такой ситуации состоит из сплошной лжи, скандалов и эмоциональных перегрузок. Но есть на свете еще более неблагодарная вещь – это быть чьим-то родителем. Джастин решил, что вычеркнет этот пункт из своих жизненных планов.
***
У вас одно новое сообщение. Сегодня 15.14.
– ……………….
*клик*
Сообщение удалено.
***
В свою защиту он мог бы сказать, что вовсе не сидел на жопе ровно, горюя, что его выперли из ПИФА. В попытке выбить себе финасовое вспомоществование он написал декану. Тот ответил примерно следующее: «Думаешь, мы дадим тебе денег? Ха-ха-ха, обхохочешься. Ну, думай дальше!» Еще он сходил к адвокату по налоговым делам – выяснить, есть ли у него хоть какой-то способ (кроме как жениться или завести ребенка) в ближайшие семь лет получить официальную независимость от отца и не попадать в его налоговые декларации. Способа не было. Он собрал все документы, необходимые для получения студенческого кредита, но выяснилось, что его мать не может взять его на свое имя, т.к. до сих пор еще не полностью выплатила свой собственный кредит на обучение. Он же не хотел через несколько лет сам попасть в такую ситуацию. К тому же, если бы он попытался получить кредит в банке, что бы он предложил им в качестве обеспечения?
