Текст книги "Смерть после жизни (СИ)"

Автор книги: calling my name

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== Пролог ==========

– Не надо было на порог пускать харадримское отродье, будь оно трижды неладно. Балрог их задери… хотя вряд ли станет он своих драть. Такие же… порождения Тьмы.

К сожалению, многовековой негласный закон гласил, что ворота Бри открыты для всех, занесенных попутным или не очень ветром с Великого тракта, кроме лихих людей, но от любых правил можно иногда и отступить.

Поклоняющиеся Тьме южане заявлялись в Пригорье, хвала Эру, крайне редко. Никто так и не смог вспомнить, когда в последний раз их здесь видели до этого несчастливого дня. У закутанных в темные балахоны чужаков, кроме недобрых взглядов блестящих черных глаз из-под намотанных на лица тряпок (иначе их головные уборы и не назовешь), ничего рассмотреть не удавалось.

Гортанные, неприятно режущие слух звуки чужого языка свели на нет приятную атмосферу вечерних посиделок за кружкой пива в Гарцующем пони. Ни весело танцующие языки пламени в камине, ни божественный горьковато-мягкий вкус знаменитого пива не спасали положения. Лавр Наркисс, скрипя зубами и горестно вздыхая, подсчитывал убытки.

И так по всеобщему ощущению темные времена подступают, так еще и эта напасть.

С торговцами из Харада – местные только предположили, что они торговцы, ничем они не торговали и неизвестно, куда и зачем ехали – была девчонка. Того же поля ягода, так же молча зыркала дикими черными глазищами из-под плотного покрывала. Кем она приходилась своим спутникам, рабыней или равной, не понять, кто их разберет, этих харадримцев.

Ирханну – так ее, кажется, сначала звали. Грубый лающий голос, окликающий девчонку каждый раз, стоило ей высунуть нос из комнаты, выкрикивал что-то похожее на это. Казалось бы, никакой роли ни ее имя, ни сама худая, как щепка, вертлявая пигалица, по самые глаза замотанная в цветные тряпки, не играли.

Задержались гости из Харада не то, чтобы действительно очень надолго, неделя еще по-божески, но трактирщик уже устал молиться Эру о скорейшем благополучном отъезде дорогих гостей. Сидели недобрые люди у себя в комнатах спокойно, только разговаривали слишком громко, исключительно между собой. Ни с кем другим ни словом не перебросились, будто не замечали.

Лишь их шебутная девка, похожая на саранчу, шустрая и прыгучая, иногда носилась по лестнице без всякой надобности, за что каждый раз получала порцию криков, а то и затрещину. Темный народ, что сказать. Вмешиваться никто не захотел – их обычаи, им и виднее, значит.

Бродяжник, может, и вмешался бы, но, к счастью, в ту неделю его не было. Да и что лезть, куда не просили, было бы девчонке невмоготу, убежала бы, чай не на привязи держат. И вообще, такая же она идолопоклонница, так же молится тому, чье имя лучше не произносить в добром доме.

В последний вечер (этого тогда никто еще не знал) пребывания в Гарцующем пони нежеланных постояльцев градус напряжения и недовольства достиг апогея. Южане развили непонятную и изрядно напугавшую всех активность. Нет, не затеяли скандал с воплями, руганью и мордобоем, не перепились вдрызг и не попытались сбежать, не заплатив.

Если бы обошлось такой ерундой, хозяин трактира, доведись ему перед этим увидеть через волшебный Палантир другое будущее, сам бы запил на радостях и непременно расцеловал бы харадримцев, не взяв с них половину платы, или даже всю.

Ибо в последнюю свою ночь в Бри постояльцы проклятого номера (Ноб и другие работники ходили туда со скорбными и напряженными лицами, как на эшафот) устроили сопровождающийся тошнотворно-заунывными песнопениями ритуал. Кому именно молились южане, все прекрасно поняли, не угадать тут невозможно, только один вариант и был.

Но чтобы окончательно не отдаться на растерзание липкому страху, притворились ничего не понимающими и не замечающими. Ну попеть решили варвары, бывает. Песнопения переходили в монотонный бубнеж, звонкие удары чего-то металлического отбивали ритм.

Твердо решив, что завтра наконец соберется с духом и выпроводит чернокнижников (или кто они там) по-плохому, позвав на помощь знакомых стражников, Наркисс залпом выпил большую кружку крепкого темного пива и некоторое время поворочавшись, все же сумел забыться не вполне сладким сном в своей комнате. К счастью, она располагалась далеко от логова харадримцев.

На следующее утро, которое не выспавшийся Наркисс поторопился посчитать добрым, выяснилось, что прибегать к спорным методам и нарушать вековые законы гостеприимства не придется. Харадримцы сами убрались еще затемно, не дожидаясь рассвета. Неважно куда… к Морготу, туда им и дорога. И даже расплатиться не забыли, хотя и дали меньше, чем взял бы с них сам хозяин, но и пес с ними. Главное, нет здесь уже приспешников Тьмы и, дай Эру, впредь не будет.

Но не успели радость и облегчение целиком и полностью завладеть хозяином трактира, даже побаливающая после дурной ночи голова враз прошла, как истошный крик Линды, сестры Ноба, заставил подскочить. Судя по мгновенно образовавшейся в зале толпе испуганно-возбужденных зевак, услышали его даже на улице.

Придя убирать оставленную уроженцами Харада комнату, пугливая и глуповатая Линда наткнулась на мертвое тело их спутницы, лежавшее на столе в окружении догоревших черных свечей, сухих колючих стеблей и прочих гадостей, которые рассматривать не хотелось. Больше всего они напоминали засохших пауков и многоножек, но на фоне трупа с окровавленной раной в груди полностью потерялись и должного впечатления не произвели.

Заорав так, словно началась Дагор-Дагорат, толстая хоббитянка с несвойственной ей прытью выскочила в коридор и мешком свалилась на пол. Что же на самом деле увидела Линда в проклятой комнате, в дальнейшем неоднократно выясняли, и спорили, могла ли горе-работница все же ошибиться и со страху разглядеть то, чего не было.

Но Линда каждый раз клялась и божилась, что девчонка была мертвее некуда, закоченела вся, и лицо такое, что ни с чем не спутаешь, не спала она и не лежала без сознания совершенно точно.

Она, Линда Шерстолап, может, и не всегда в работе усердна, но полностью в своем уме и твердой памяти. Ничего, кроме легкого пива, отродясь не пила и на голову крепка.

Конечно, что бы ни говорила Линда, померещилось ей все же со страху, глаза у него велики, как известно. Потому что никак иначе последовавшего далее не объяснить.

Когда Лавр Наркисс с терзаемым кровопролитной борьбой между страхом и любопытством Нобом, вызванные на всякий случай лекарь и начальник стражи, и, само собой разумеется (куда ж без них-то), любопытствующие горожане, вдохнув поглубже, заглянули в комнату с покойницей, дело чуть было не закончилось самыми массовыми похоронами в истории Бри. Потому что убитая девушка вдруг села, окинув всех сразу пробравшим до костей взглядом, пустым и переполненным непонятно чем одновременно.

Наркисс не видел такого ни у кого и никогда, но в чем именно заключалась странность и на что он все-таки был похож, объяснить не мог, как ни старался. То ли потому, что не мастер он буквы в слова складывать и книги мудреные сочинять, то ли просто нет в человеческом языке подходящих слов. Наверное, примерно так Лавр Наркисс или Ноб разглядывали бы чертоги Безвременья, доведись им туда неожиданно перенестись. Хотя нет, все равно не то.

Может, ошиблась все-таки дурочка Линда, и девчонка была только ранена, а не убита? Или даже вообще не пострадала, только умом тронулась от пережитого? Раненые так легко со стола не спрыгивают, даже не морщась, а уж о покойниках и говорить нечего.

Хотя с «легко» и «даже не морщась» оказалось не совсем верно. Неловко коснувшись пола, воскресшая все же поморщилась, ее красиво очерченные губы со слегка опущенными вниз уголками искривились еще больше, придав лицу презрительно-брезгливое выражение. Прежде взлетавшая по лестнице, как птичка, перепрыгивая через ступеньки, девушка теперь двигалась гораздо медленнее и довольно неловко, заметно прихрамывая на левую ногу. Еще одна в копилку странностей и загадок.

Ну, впрочем, и балрог бы с ними, потому что харадримка (Лавр Наркисс вдруг осознал, что девчонка явно не в себе теперь его проблема) была полностью раздета и этот факт ее ни капли не смущал. Чего никак нельзя было сказать об остальных многочисленных свидетелях. Такое здесь не принято, и увидишь не часто, правильнее сказать, никогда еще не было. Жили тихо, мирно и исключительно благопристойно до сих пор, без подобного срама.

Густые черные волосы красавицы, хотя и спускались ниже пояса, положение ничуть не спасали. То, что прикрывавший ее в импровизированном гробу кусок темной ткани упал на пол, она не заметила, пренебрежительно скользнув поверх головы трактирщика расфокусированным взглядом.

– Милая… – так и не сумев вспомнить имя, с трудом выдавил из себя трактирщик. Что приступ кашля и внезапное заикание могут напасть одновременно, он раньше не подозревал, – ты куда собралась? Одеться бы надо.

Видимо, для темного жертвоприношения (кровь девственницы, ну разумеется), девушку уложили на стол раздетой и теперь ее тряпья нигде видно не было.

– Тебе принесут платье… Линда! – Наркисс на секунду отвернулся, так и не поймав взгляд навязанной крепко разозлившейся в последнее время на него судьбой подопечной. И придется, а что делать, не гнать же болезную на улицу, тем более в таком виде.

– Голой ходить не надо, нехорошо это… Ты же раньше так не делала, помнишь?

– Раньше… – без всякого выражения пробормотала харадримка и зажмурилась, прижимая пальцы к вискам.

– Тебя как… – начал трактирщик, но узнать, наконец, имя так и сумел, ибо она, сделав еще несколько нетвердых шагов вперед, резко остановилась, неестественно широко распахнув глаза. В них впервые промелькнуло более-менее осмысленное и естественное для девушки, оказавшейся без одежды под прицелом десятка глаз, выражение, нечто похожее на смущение.

Наркисс опять отметил, что ранее ее глаза казались другого цвета, не глубокого темно-серого, а черного, как у всех уроженцев Харада. И ростом она была заметно пониже, и не хромала… может, это не та девчонка? А куда тогда та делась, если мужчины совершенно точно одни уехали? Вот уж глупости лезут в голову, совсем он ошалел, последний ум потерять недолго, если и дальше так пойдет.

Окинув растерянным взглядом собравшуюся изрядную толпу, грозившую ненароком вынести дверной проем, девушка вдруг пошатнулась, и, закатив глаза, грохнулась на пол. Поддержать ее Наркисс не успел, и бедняга со всего размаху приложилась затылком о некрашеные и давно немытые ленивой Линдой дубовые половицы. Наркисс невольно вздрогнул всем телом, услышав, как ему показалось, легкий хруст. Древнейшим женским искусством красиво падать в обморок харадримка явно не владела.

За три дня, что безымянная девчонка приходила в себя под присмотром Линды и навещавшего ее лекаря (ему, кстати, пришлось заплатить) несчастный трактирщик так и не смог придумать, что с ней делать дальше, как ни ломал голову.

Нет, он, конечно, был приличным и совсем не жадным человеком, с Гэндальфом дружбу водил, старался помогать людям и со всеми обходиться по хорошему, но всему же есть предел, в конце концов. Он ей не родной отец, не родственник, и даже имени ее не знает и знать не хочет… хотя узнать все же придется, куда денешься. А Гэндальф сейчас был бы очень кстати, точно посоветовал бы, как быть, и понял, что с ней не так.

Дело даже не в расходах, харадримка без объяснимых причин не нравилась Наркиссу, внушала одним своим присутствием непреходящее чувство тревоги и напряжения. Не вписывалась она совершенно в атмосферу уютного гостеприимного заведения, да и всего старого доброго городка Бри.

Если оставить ее тут служанкой, посетители чего доброго стороной обходить начнут, только в случае большой необходимости кто заглянет. Наркисс живо представил, как сбегает улыбка с лица путника, пригвожденного к порогу ее непередаваемым взглядом исподлобья. На лицо девушки и правда словно приклеилось презрительно-надменное выражение, не сменяясь на что-то другое даже в отключке. Может, это просто черты такие… не с чего ей всех презирать в ее-то положении.

Недовольная поручением Линда одела ее в специально купленное скромное крестьянское платье коричнево-зеленого цвета из грубой ткани, перед этим кое-как промыв от залипшей крови густые тяжелые матово-черные волосы, вызывающие неприятные ассоциации с наползающей тьмой.

– Ничего страшного, жить будет, – вынес вердикт лекарь и с видимым облегчением ушел, не забыв свою плату.

Девушка, тем не менее, три дня пролежала в забытьи, не реагируя на попытки разбудить, только иногда что-то бормотала на непонятном языке, не харадримском, а каком-то совсем чудном. Наркисс отродясь ничего похожего не слышал, хотя довелось ему на своем веку и эльфов повидать, и гномов, и людей со всех уголков Средиземья. Линда при этом испуганно зажималась в углу, шепча имя Эру, впрочем, ничего иного от нее и нельзя было ожидать.

Наркисс, как умел, пытался успокоить хоббитянку и себя заодно. С головой просто плохо у девки, а в остальном самая обычная, даже красивая, многие аж дышать забыли, пялясь на нее, голышом разгуливающую. Может, замуж ее пристроить… как отлежится и в себя придет. Утешив себя утопической, но такой заманчивой идеей, Наркисс пристыдил Линду и пошел в уже наполнившийся вечерними посетителями зал.

Хоббитянка, приставленная приглядывать за болящей (выглядела она уже на второй день вполне здоровой), распоряжение хозяина исполняла небрежно и крайне неохотно. Чернявая харадримка пугала толстушку Линду до обморока, и она хваталась за любой предлог, позволяющий отлучиться. А находясь рядом, нервно теребила пальцами передник, бормоча себе под нос что-то про исчадие Моргота. Она же видела ее мертвой, своими собственными глазами видела.

Вечером третьего дня раскрасневшийся от пропущенной между делом пары кружек отменного пива Лавр Наркисс почти забыл о своих неприятностях. Зал был плотно заполнен веселой говорливой толпой, а присутствие неизбежной ложки дегтя – уже успевшего изрядно набраться проходимца Бита Осинника и устроившегося в своем любимом темном углу Бродяжника – никак не ощущалось и благодушной атмосферы дружеских посиделок не портило. Пока по крайней мере. Только успел порадоваться трактирщик, как по внезапно смолкшему гулу голосов понял, что что-то опять пошло не так.

Харадримская ведьма, как ее уже начали называть многие с легкой руки не в меру болтливой Линды, наконец встала и соизволила спуститься, медленно и осторожно, крепко держась за перила. Еще раз проверить затылком прочность пола в Гарцующем пони ей явно не хотелось, да и не могла она по лестнице скакать со своей непонятно откуда взявшейся и так и не прошедшей хромотой. Лекарь недоуменно развел руками, не найдя никаких травм и повреждений – девчонке ничего не должно было мешать прыгать, как раньше.

На этот раз, хвала Эру, в платье, но воспоминания о недавнем были еще слишком свежи, поэтому отведавшие пива пригоряне начали шушукаться, а кое-кто и хихикать. Коричневое платье с зеленым корсажем на шнуровке плотно облегало стройную, на взгляд трактирщика излишне худощавую фигурку, уже изученную интересующимися во всех подробностях.

В жены девушек покрепче и попышнее во всех местах лучше брать, известное же дело. Такие здоровее, в хозяйстве полезнее и детишками порадуют без всяких проблем. А эту хромоножку соплей перешибешь, как она рожать-то будет, помрет еще.

– Привет, красавица, без платья тебе лучше! Прогуляемся?

Прежде чем трактирщик успел сообразить, что надо поскорее увести дурочку от греха подальше, пусть Линда в комнату еду принесет и все, что ей понадобилось, Бит Осинник успел сделать свое дурное дело. Более чем ожидаемо, но как же досадно, такой душевный вечерок намечался. Ну точно ведьма, одни от нее напасти.

– Нет… – харадримка, замерев на секунду, как будто сказанное дошло с некоторой задержкой, попыталась пройти мимо, неловко протискиваясь между столпившихся у стола приятелей Бита.

– Нет уж, подожди! – оглушительно захохотал совсем захмелевший Осинник, с силой хлопнув по столу пустой кружкой. И усадил девушку к себе на колени, резко притянув за талию. – Вот так, другое дело… – ладонь пакостника бесцеремонно легла ей на грудь, а вторая рука скользнула ниже, с явным намерением забраться под юбку.

Вот срамотища-то, как и впрямь последние времена наступают. Никогда еще такого не было в его трактире. Наркисс даже онемел от возмущения, если уж начистоту, репутация заведения и собственное доброе имя волновали его гораздо больше, чем чувства приблудной девчонки.

К ней Наркисс чувствовал необъяснимую неприязнь, одно только ее излучаемое даже со спины пренебрежение чего стоит, не улыбнется добрым людям, не кивнет. Сейчас вроде и живот подвело от голода, давненько она ничего не ела, и за душой ничего нет, кроме единственного платьишка, по доброте душевной купленного, а по лестнице шла с таким видом, словно ей тут все по гроб жизни задолжали, и вообще псы недостойные.

Поэтому от возмутительной выходки Осинника трактирщик ощутил в глубине души некоторое злорадство, в чем, разумеется, никогда бы не сознался. И, похоже, не он один.

– Нет! – повторила харадримка, вырываясь. Презрительное выражение наконец сошло с ее лица, сменившись явной растерянностью. – Пусти!

– Ах ты, сучка! – пропустив неожиданный удар собственной кружкой по голове, достаточно сильный, чтобы из нее выбило все похабные мысли, Бит влепил девчонке пощечину и сбросил на пол. И тут же глухо замычал, внезапно потеряв твердую почву под ногами.

Бродяжник, занесенный нелегкой именно сегодня после долгого отсутствия, играючи поднял его за шиворот, несколько секунд подержал, пристально глядя в глаза… Осинник сразу сник и заметно приуныл, что-то бормоча. Потом дунаданец хорошенько встряхнул пьяницу, также молча и без всяких усилий донес до входной двери и, распахнув ее ногой, выбросил за порог.

– Не бойся… – чуть ли впервые на памяти Наркисса слегка улыбнувшись, Бродяжник протянул руку так и оставшейся сидеть на полу харадримке. Ударилась она на этот раз легко, но вставать почему-то не торопилась. – Он больше к тебе не подойдет.

Сделав многозначительную паузу, Бродяжник обвел взглядом присутствующих. Хихикать и сплетничать всем почему-то расхотелось, да и про поздний час как-то сразу вспомнилось. Девушка медлила, молча разглядывая своего спасителя, ее бледные щеки заметно окрасились румянцем.

– Не бойся, – повторил следопыт, улыбнувшись на этот раз еще шире, и легко поставил ее на ноги. – Тебя как зовут?

Девушка напряжённо задумалась, как будто вопрос оказался очень трудным.

– М… Ме… Морин.

Ну, хвала Эру, имя у нее теперь есть, хоть и странное какое-то.

– Пошли, я провожу тебя… ты здесь живешь?

Подоспевший Лавр Наркисс постарался вкратце объяснить Бродяжнику суть дела.

– Ты есть хочешь?

– Надо бы ей поесть, да, – перебил трактирщик, вытирая пот со лба. – Три дня ничего в рот не брала, только лежала и бредила на непонятном языке. Мы уж стали думать, помрет-таки.

Морин (не так ее окликали в своё время спутники, совсем не похоже) все это время молча разглядывала Бродяжника, никак не реагируя на трактирщика. Наркиссу даже обидно стало.

Скажите какая, хоть бы спасибо вымолвила. Будто пустым местом считает.

– Принесите ей еду, и выпить что-нибудь, – распорядился Бродяжник. – Идем? – обращаясь уже к девушке, он протянул ей руку и тут же нахмурился: – Что у тебя с ногой? Это Осинник?

– Нет, Финголфин, – словно совсем не думая о смысле сказанного, произнесла Морин.

Трактирщик ничего не понял, но, судя по тому, как рассмеялся Бродяжник, это была хорошая шутка.

– Как много ты, оказывается, знаешь, и шутить уже можешь. Это хорошо. Пошли! – Бродяжник взял Морин под руку, но она вдруг резко побледнела и пошатнулась, прижав ладонь ко лбу. – Ей срочно надо поесть, – нетерпеливо повторил Бродяжник, легко подхватив девушку на руки. – И вина принесите быстро, или пива.

========== Часть 1 ==========

Не может Он вернуться в своем зримом и осязаемом облике…

– Мама, я хочу поиграть с Иннару, можно?

Пока Владыки Запада восседают на своих тронах…

– Одень платок, Ирханну, и никогда не снимай его при чужих…

В Пустоте нет жизни.

Пики Тангородрима устремляются ввысь за ладонью, легко протыкая небо.

– Мама, посмотри, у меня получилось лучше, чем у Иннару. Построить самую высокую башню из песка, безупречно гладкую, с ровными острыми краями было трудно, но я так старалась и очень устала.

– Мама, я не хочу к ним, нет, пожалуйста!

Нет начала и нет конца.

– Прими эту жертву, о Владыка Тьмы!

– Не надо… нет!

Умирать не больно, просто щекотно, липко и горячо, что-то течет, как будто она… Мама, прости, я нечаянно. Мир сереет, блекнет и выцветает, улетает вверх, бешено кружась… Мама, мама, ты где…

Все становится Пустотой.

И Пустоты больше нет.

Как же жестко, невозможно терпеть, ужасно болит грудь слева, голова раскалывается пополам, обломки воспоминаний и мыслей проникли друг в друга до хруста сломанных костей, перемешались в нестерпимый мучительный бред, худшую из возможных пыток, хочется спать и не просыпаться никогда. Чтобы просто не было… вообще ничего.

Арда лежит под сенью еще черного неба, как самый большой и яркий Сильмарилл, которого не сделать никому и никогда.

Как… как браслет с цветными стеклышками, переливающимися на солнце голубым, красным и зеленым, мама купила его однажды для меня на базаре, и подарила просто так, и даже поцеловала меня, обнимала и гладила по голове, в самый счастливый и лучший день всех Трех эпох.

***

Изо всех сил стараясь не дать неподобающим мыслям о человеческих качествах жителей Бри проникнуть в голову, Арагорн, скрипя зубами от злости, быстро поднялся по жалобно застонавшей под его сапогами лестнице. Девушка… Морин – харадримок так не зовут обычно, может, она не уроженка Харада на самом деле – расслабленно лежала у него на руках, склонив голову на плечо. Веса в ней совсем не было, как кошку в руки взял. Единственная проблема – на свисающие до пола спутанные черные пряди случайно не наступить.

Люди, конечно, любимые дети Эру Илуватара, их эпоха вот-вот наступит… должна наступить. Но огорчительно многие из них оказываются гораздо ближе к оркам, чем к эльфам, Осинник так совершенно точно. И поведения остальных Арагорн понять никак не мог – глупой служанки с ее сплетнями, тупых толстокожих выпивох, нерасторопного трактирщика, и почему почтенные пригоряне дружно невзлюбили несчастную чужеземку, чего испугались? Было бы чего… как-то он до сих пор был лучшего мнения о них.

– Сюда, господин! – запыхавшаяся и испуганная Линда распахнула перед ним дверь самой скромной каморки, слабо освещенной полусгоревшей свечой, а тут же прибежавший Ноб поставил на стол поднос. Еще не успевший поесть Арагорн с удовольствием вдохнул запах жаркого с грибами, Линда всегда отлично его готовила. Даже вино в красивом резном кубке Наркис где-то нашел, Арагорн и не знал, что оно у него водится.

– Морин! – Арагорн осторожно потрепал ее по щеке, предварительно усадив на подозрительно шаткий стул, на вид все же лучший из двух имеющихся. Девушка так и норовила соскользнуть на пол, но позволить ей опять уснуть было нельзя.

– Попей… – он вплотную прижал край кубка к ее губам, заставив сделать несколько глотков, после чего девушка, все еще не открывая глаз, довольно быстро и с удовольствием выпила остальное.

– Молодец! – искренне порадовался Бродяжник. Давно ему ничем подобным заниматься не доводилось, он даже не может вспомнить когда. Возможно, оно действительно было в первый раз за всю его долгую жизнь, и в роли няньки следопыт чувствовал себя не слишком уверенно.

Обычно неповоротливая Линда ужом проскользнула в комнату и, сверкая любопытными глазами, поставила на стол початую бутылку и еще один кубок. Очень мило с ее стороны, устал он ужасно, и с гораздо большим удовольствием поест здесь, чем в общем зале. Хозяйка комнаты наверняка против не будет, возможно, даже и не заметит ничего.

Сколько ей лет-то вообще? В первую минуту она показалась почти ребенком, совсем недавно перестала им быть, наверное.

– Господин Бродяжник… – Линда, наклонившись было к его уху, попыталась рассказать что-то про харадримские темные ритуалы.

– Не верю в эту ерунду, Линда, и тебе не советую, – с нескрываемым раздражением оборвал он хоббитянку, недвусмысленно указав на входную дверь.

Да, харадримцы странный народ, не самый приятный, правда служили в прошлом Темному Властелину, и, возможно, еще послужат… нет, о плохом лучше не думать, хотя бы сегодня. На один вечер можно попробовать забыть и провести его спокойно, ничего не случится.

В то, что это опять может стать реальностью, верить не хотелось, хотя много чего свидетельствовало об обратном. Тьма опять понемногу сгущалась и наползала на Средиземье. Но девочка ничего дурного не сделала и опасности не представляла. Всего лишь несчастная рабыня, предназначенная в жертву Морготу. Отвратительные ритуалы харадримцев лучше и не пытаться себе представить, особенно в подробностях.

Неким шестым чувством, выработавшимся за годы патрулирования Северного предела и не раз спасшим ему жизнь, Арагорн ощутил устремленный на него взгляд, и нить бесплодных размышлений оборвалась. Харадримка наконец открыла глаза, совершенно неожиданно, без всякого перехода. Только что пребывала в полубессознательном состоянии, ему так до сих пор и приходилось стоять рядом и поддерживать ее.

– Тебе лучше? – мгновенно взяв себя в руки, как можно более мягко спросил Арагорн. В широко открытых темно-серых глазах пробегали, как разорванные ветром тучи в осеннем небе, обрывки сумбурных мыслей и чувств. – Давай выпьем немного, раз Наркис оторвал от сердца из своих личных запасов. Никогда раньше не видел здесь вина.

Охотнее всего он поел бы молча, без разговоров, как обычно, но девочку необходимо было успокоить и поддержать. Только вот что с ней будет дальше, интересно? В трактире и всем городке Морин явно и откровенно не рады, а у него может не оказаться возможности долго помогать ей, к сожалению.

Арагорн осторожно сел на не внушающий доверия стул, налив себе полный кубок, а ей чуть меньше половины.

– Это хорошее вино, похоже на эльфийское. – Он с удовольствием отпил большой глоток, чувствуя не полное расслабление, конечно же, такого он позволить себе не мог, но в душе понемногу начало разливаться спокойствие. – Меня зовут Арагорн, и я точно не обижу тебя. Выпей, не бойся… Морин.

Губы девушки при упоминании эльфийского происхождения напитка заметно искривились, а собственное имя заставило вздрогнуть, словно от неожиданности или удивления, но отвергать угощение она не стала. Лишь чуть помедлила, скептически прищурившись на кажущийся черным в неверном свете жалкого огарка дар Дорвиниона.

«Похоже на эльфийское», скажешь тоже… Что могут-то твои эльфы? Да ничего они не могут! Правда, люди могут еще меньше, нельзя не признать. Любимые дети Илуватара. Любимые… Человеческая девушка, фэа которой покинула тело, чувствовала это. К своей матери. Непонятное ощущение тепла внутри от ее присутствия… А мать – это что, как Илуватар? Мать девчонки часто била ее и ругала, а потом вообще продала. Оно так ускользает… что думать просто больно. Образы и лица уходят, как вода в пересохшую землю. И думать о чем раньше… о чем же… тоже больно. Вообще невозможно, в таком теле. Поэтому лучше просто выпить это… и побыстрее.

– Арагорн… – медленно, словно взвешивая и пробуя на вкус каждую букву его имени произнесла Морин, аккуратно поставив на стол пустой кубок. – Расскажи, что со мной было… до тебя. Я не очень помню.

Он только сейчас заметил, что на всеобщем языке она говорит совсем без присущего харадримцам акцента. Но какая-то неуловимая, ни на что не похожая особенность в ее произношении все же была.

– Это у Наркиса лучше спроси, или Линды. Но что знаю, скажу, конечно. А ты поешь пока. – Бродяжник заботливо подвинул миску ближе к ней.

– Поесть? – удивленно, как будто ей предложили заняться чем-то новым и необычным, переспросила Морин.

Арагорн не совсем понимал, правда она настолько оторвалась от реальности, или уже пытается с ним шутить, но благодаря сразу растекшемуся по всему телу живительным теплом и спокойствием дорвинионскому нектару это казалось исключительно милым и забавным.

– Ну да… люди всегда так делают, когда голодны, иначе будут болеть и падать в обмороки. Просто берешь ложку и… тут все по простому, знаешь. Это уже не эльфийское, можешь не морщиться. Линда готовила, хоббиты обожают грибы. Ну вкусно же, да? Вот видишь… А эльфийского вина не хочешь больше?

Придя к выводу, что девчонка все же не шутит, как ни жаль, Арагорн снова перешел на совершенно серьезный отеческий тон. Выражение лица, с которым Морин наконец взяла в рот ложку лучшего угощения Линды, специально изобразить было невозможно.

– А потом твои спутники принесли тебя в жертву, попытались то есть, у них ничего не вышло, раз ты здесь сидишь. Линда приняла тебя сначала за мертвую, свалилась в обморок в коридоре, и с тех пор тебя боится, и не только она, кстати, – немного невнятно закончил Арагорн. Говорить с набитым ртом этикет не рекомендует, но наконец-то поесть, впервые за долгий день, ему очень хотелось.

Заметив, что собеседница заметно погрустнела и задумалась, выражение явного удовольствия от еды сошло с ее лица, он решил закончить на более позитивной ноте.

– Жертвоприношение не удалось, скоро ты придешь в себя, и все будет хорошо. Давай допьем остатки и иди спать, а у меня дела еще есть. Завтра со всем разберемся.

Морин мрачно уставилась на кубок, словно пытаясь прожечь его взглядом, и тут же бессмысленно захихикала.

– Кому они жертвы-то приносят, а, Арагорн? Ты не знаешь, что ли, или произнести боишься? Тебе же неведом страх…

Она встряхнула волосами и энергично потерла глаза рукой, пытаясь сосредоточиться и сдержать беспричинный смех. Коварный напиток из южных краев явно сделал свое черное дело. Ну тем лучше, пусть порадуется. Может, к утру таки вспомнит, что нужно.

– Да я не боюсь, – пожал плечами Бродяжник, не теряя хорошего расположения духа. – Просто не принято имя Врага лишний раз произносить. Ты лучше меня должна в этом разбираться, если правда родом из Харада. Морготу харадримцы жертвы приносят.

Почти мгновенно осушив полный до краев кубок, девушка слегка закашлялась и рассмеялась так громко, что услышали, наверное, даже в общем зале. Благо, сегодня там было гораздо тише обычного.

– Мне надо идти, Морин, – мягко сказал Арагорн, с сожалением поглядев на пустую бутылку. То самое, никогда еще не подводившее его особое чувство дало понять, что краткий отдых закончился, так толком и не начавшись. – Я не оставлю тебя, не волнуйся.