Текст книги "Проклятие"

Автор книги: BNL

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Он вкратце пересказал суть их разговора и перечислил условия пари.

Летняя ночь, забыв о сумерках рассвета, переходила сразу в утро. Когда Ле замолчал, на улице стало уже гораздо светлее. Фонарь мигнул и погас.

Фемто смотрел на него неподвижным темным взглядом.

– Ты мне не веришь? – без надежды спросил Ле.

– Ох, Ле, – Фемто задумчиво провел рукой по лбу, откидывая волосы назад. – Ты же понимаешь, что больше всего в мире мне хочется тебе поверить…

Он помолчал и промолвил вдруг, будто с ноткой сомнения:

– Хуже ведь все равно уже не будет, правда? Мы ничего не теряем…

Ле кивнул. Фемто улыбнулся.

– Это в любом случае лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, – сказал он весело и мотнул головой. – Чем демоны не шутят, в конце-то концов.

Солнце поднималось-карабкалось в зенит, но до высшей точки ему было еще идти и идти. Народ по случаю выходного почти поголовно все еще мирно спал в своих домах, лишь они двое поднялись ни свет ни заря, и это было неплохо. Настоящих друзей в Ольто они, увы, так и не завели, но знакомых было, как водится, полно, соседи все знали друг друга в лицо. С одной стороны, это было хорошо – можно было хотя бы не бояться выйти на улицу вечером. С другой стороны, им негоже было видеть, как скрипач Фемто, скрывший лицо глубоким капюшоном мягкого плаща песчаного цвета, не подходящего к летней погоде, в полном одиночестве покидает город.

– Я не смогу идти с тобой, – повторил Ле, проводив его до самых дальних городских окраин. – Дальше сам. И прошу тебя, будь осторожен.

Как глупо в сложившихся обстоятельствах прозвучало это наставление! Но не добавить его, как всегда, в конце прощания было выше его сил.

Очень хотелось сказать какую-нибудь глупость вроде «Знай, что мысленно я всегда рядом», просто чтобы дать ему понять, что…

Но нельзя.

– Хорошо, буду, – пообещал Фемто, натягивая перчатки, чтобы спрятать изрисованные ладони. – Как знать, может, мне все-таки повезет?

Он заметно приободрился за этот час сборов и, кажется, был уверен, что правда сумеет дойти. Или просто очень-очень хотел быть уверенным.

Что ж, небо ему в помощь…

А самое обидное, думал Ле, глядя ему вслед, что Богиня, на правах другой стороны, не сохранит его в пути, и даже просить ее об этом бесполезно.

– Ну, что я, совсем зверь какой-то? – с наигранной обидой промолвила Богиня над его плечом и надула губки. – Кстати, ты молодец. Все правильно понял. Если бы ты сказал ему что-нибудь вроде «Мне не разрешено пойти с тобой», я бы зачла вам поражение, потому что он мог бы догадаться, что ты проигнорируешь запрет. Так-то.

– Уверена, что ты не зверь какой-то? – не оборачиваясь, обронил Ле.

Фемто миновал поворот дороги, уходящей в редкий светлый лесок, и последние городские дома скрыли его от глаз.

– Нельзя, чтобы он чувствовал чью-то поддержку, понимаешь? – пояснила Богиня, пропуская последнюю реплику мимо ушей. – Это нечестно. Пусть справляется сам.

– Да, конечно, – рассеянно подтвердил Ле.

Так. Значит, сейчас надо немного подождать, а потом найти лошадь и отправляться следом другой дорогой. Конечно, животное будет сложно спрятать, на пути попадаются и совсем открытые участки, но без него он просто не успеет следом, потому что передвигаться придется не по прямой. Нужно будет сначала заезжать вперед, а потом, хорошенько замаскировавшись под деталь ландшафта, ждать, пока Фемто пройдет мимо, и снова вперед…

Благо, потерять его вряд ли удастся. Главная дорога всего одна, и она же самая короткая. Если и есть шанс успеть пешком, то только по ней, широкой, почти идеально прямой, насколько это вообще возможно для дороги.

– Брось ты это, – посоветовала Богиня, пристально изучая его. – Зачем оно тебе? Все равно присмотреть за ним ты не сможешь, потому что не сможешь вмешаться. Только растравишь себе душу, зная: что бы ни случилось, подойти ты не вправе, потому что это его убьет. Да и, если помнишь, в моем доме на этой земле тебе тоже делать нечего. Люди не обрадуются. В Суэльде теперь иные порядки.

Ле коснулся своего острого длинного уха.

Всегда найдутся люди, которые станут тыкать в ему подобных пальцами и кричать что-нибудь обидное про эльфов и непристойности, которые они вытворяют с деревьями в своих лесах. Да что там, теперь наверняка найдутся люди, которые принялись бы тыкать пальцами в Фемто только из-за того, что у него кожа темнее – любой повод потыкать пальцами им сойдет.

Это все ерунда. Эльфы, если и существовали когда-то вне пределов красивых детских сказок и некрасивых сказок взрослых, давно вымерли. А они – нойэлинги – остались.

Впрочем, неудивительно, что жители равнины их не жалуют. Дети диковинного кровосмешения незапамятных темных времен, выходцы из Синего леса… враги Богини, как их всю дорогу называли. Ле понятия не имел, за что. Наверное, предания и летописи его народа давали на этот вопрос весьма ясный, говорящий не в пользу злословов из числа человеков ответ, вот только ознакомиться с достоверными источниками у него не было никакой возможности, потому что он не знал ни слова их языка. И ни одного из своих сородичей в жизни не видел, кроме отца да матери, которой совсем не помнил. Или она тоже была человеком? Отец как-то не придавал этому особого значения, когда рассказывал.

Да, в Суэльде теперь новые порядки. Она уже не та красавица, что почти век назад выманила его деда из-под уютной сени тенистых лесов, заставила его терпеть гонения и насмешки – все лишь ради того, чтобы быть с ней.

А отцу Ле за всю его жизнь, пусть не самую долгую, какую можно придумать, никто дурного слова не сказал. То есть сказал, конечно, но по другим поводам или без повода вовсе. Не то поняли, что глупо точить зубы на такого же человека, как они сами, отличного лишь формой ушей, не то просто привыкли, что их семья всегда тут, под боком, и, кажется, усердно молится Богине, а вовсе не враждует с ней.

А сейчас, видимо, в самом Ле проснулась кровь предков, потому что Богиня была права – он ее ненавидел, ненавидел так сильно, как только умел. Конечно, практики ненависти ему недоставало, но учеником он был способным.

Еще бы! Ни разу в жизни она ничего ему не давала, а отбирать – так только в путь. Это не дело.

– Ну, мой мальчик, – мягко заметила Богиня. – Забирая его, я вовсе не ставлю себе целью расстроить тебя. Моя цель – получить его. И, если подумать по-хорошему, некогда я дала тебе саму жизнь.

– Не думаю, что должен тебе за это, – сказал Ле. – Я у тебя ее не просил.

– Какой ты зануда, – вздохнула Богиня.

– Уж какой есть.

Не успело солнце подобраться к зениту, как его закрыли пышные белые облака, без спешки плывущие по бескрайнему простору. Они не были тяжелыми темными тучами, набрякшими от дождя, и в широких просветах голубело ясное небо, однако жара, мучившая окрестности всю последнюю неделю, поумерила свои аппетиты. Сегодня хотя бы получалось дышать.

Листики на деревьях пожухли и большей частью жалобно висели книзу, иные кроны даже пожелтели, будто осенью. Природа хотела пить. Лошадиные копыта мягко ступали по изнывающей от жажды земле, прямо по зарослям колючей куманики, по ее веточкам, унизанным, словно бусами, спелыми черными ягодами. В тишине безветрия ничто не тревожило высокую придорожную траву.

Ле быстро нагнал Фемто. Он добросовестно выждал нужное время, выехал из Ольто с другой стороны и сделал порядочный крюк по какой-то окольной неровной дорожке, но она свернула резкой петлей, чтобы, как ручей в реку, влиться в главную дорогу, так что пришлось направить свежеодолженную лошадь прямо в кусты на обочине и дальше двигаться сквозь царство флоры. Не прошло и часа пути верхом – и сквозь переплетение полусухих ветвей, едва прикрытых умирающими листьями, он разглядел знакомую фигурку в плаще и на всякий случай осадил ездовое животное, чтобы не привлекало внимания треском сучков под тяжелыми копытами. Навряд ли реденький перелесок можно считать надежным укрытием.

Фемто шел довольно быстро, но как будто никуда не торопясь, и походка его была тверда и ровна. Временами он поглядывал на солнце, вернее, на то место в небе, где лучи светила слабо пробивались из-за облаков.

Ле пустил лошадь осторожной рысью, надеясь, что шелест травы его не выдаст, и направился вперед вдоль дороги. Ничего, это только пока здешние места пустынны. Все дороги рано или поздно ведут в Суэльду, так что скоро на пути Фемто будет не протолкнуться из-за паломников. Надо же, ведь бывают люди, которые ради Богини и вправду проезжают едва не полмира. Но куда важнее, что у этих людей тоже есть лошади, а сами они разговаривают, поют, разжигают костры и создают толпу. Так что можно будет следить за Феем с более близкого расстояния – шансы быть замеченным резко упадут. А пока остается держаться подальше.

Уже после полудня навстречу Фемто попались трое встречных прохожих, и больше ни души. А он спокойно все шел и шел вперед, не меняя темпа, следя за местоположением солнца на небосводе.

В очередной раз заехав вперед, Ле услышал отдаленный плеск воды.

Конечно! Река Кэй! Как же он мог забыть? Тонкие деревца расступились, как по команде, и пара камешков, вылетев из-под лошадиных копыт, с тихим всплеском упали в воду. Берег подкрался незаметно.

Они уже пересекали ее однажды. Помнится, полдня проторчали на берегу в ожидании парома…

Но Фемто нельзя ждать, стоя на месте.

Ле повертел головой и обнаружил паром справа от себя, гораздо ниже по течению. Седой усатый паромщик стоял, привалившись к столбу с колесом, призванным тянуть трос, и курил трубку с видом человека, всегда исправно выполняющего свою работу.

Помнится, этот агрегат приводят в действие лишь дважды в день – в девять утра и в шесть пополудни… Неизвестно, почему именно так. А нынче который у нас час? Ле бросил взгляд на небо, но облака наглухо затянули его. Тогда он снова обратил свой взор на паром.

Насколько можно видеть отсюда, там на борту ждет уже несколько человек. А паромщик, докурив свою трубку, тщательно выбил ее о все тот же столб и уже берется за ручку колеса, и в тот самый момент, когда он уже, крякнув – Ле, разумеется, этого не слышал, но очень живо себе представил – приготовился всем своим весом налечь на нее, его внимание привлек некто невысокий в плаще с глубоким капюшоном, старающийся при помощи оживленной жестикуляции добиться того, что у других выражается обычным окликом.

Фемто махал старику рукой, призывая подождать, после перешел на бег и в последнюю минуту вскочил на борт, перепрыгнув стремительно расширяющуюся полосу воды между краем досок пола и берегом.

Ле с облегчением рассмеялся.

– Вот бесенок, – с улыбкой промолвила Богиня и ласково похлопала его лошадь по крупу – та, не привыкшая находиться в непосредственной близости с оккультными силами, тревожно запряла ушами. – Эк все рассчитал…

– Как хорошо, что он умнее меня, – отозвался Ле, глядя на деревянную посудину, неторопливо пересекающую быстрое течение реки. Фемто вытер пот со лба и облокотился на решетчатую оградку. – И только попробуй придраться к чему-то, – предостерегающе добавил он. – Он ведь все равно движется вместе с этой штукой.

– Не бойся, – успокоила Богиня. – Лучше скажи, сам-то ты как дальше двигаться собираешься?

Не утруждая себя ответом, он развернул лошадь.

Где-то здесь, на самом берегу рукава Иды, величайшей из рек, несущей свои воды точно с востока на запад до самого далекого моря, где-то стоял городок с незапоминающимся названием. И в этом самом городке, помнится, был построен единственный мост с одного берега Кэй на другой.

Ле было не по пути, но ожидание утра на берегу заняло бы куда больше драгоценного времени. Поначалу он немного боялся заблудиться в незнакомых местах, но нужно иметь особый талант, чтобы потерять из виду реку, когда она течет в двух шагах от тебя и журчит к тому же. Он держался воды, поднимаясь вверх по течению, и через некоторое время, когда начало уже потихоньку темнеть, впереди и правда вырос крохотный городок длиной в одну улицу.

Похоже, его лошадь в нем была единственной. Негромкий цокот ее копыт отскакивал от затворенных ставней и бесследно пропадал в густой тишине, не громкой зловещей тишине, которая бывает, когда все попрятались или мертвы, а в спокойной, мирной тишине, свидетельствующей лишь о том, что честные граждане сидят по домам со своими семьями, пьют чай и чешут котов за ушами.

– Знаешь, – сказала вдруг Богиня, и лошадь при ее внезапном появлении ощутимо вздрогнула, – на твоем месте я бы осталась тут ночевать.

Ле бросил на нее косой взгляд.

– А что? – она дернула плечом. – Нет, серьезно. У тебя же лошадь. Ты нагонишь его с утра. Просто даже я уже вижу, что ты упадешь, если не поспишь.

Ле поколебался мгновение. Не хочется признавать, но судьбоносная, похоже, права. В любом случае, падать с лошади больнее, чем с ног… и вообще, несчастное копытное не предупреждали, что работать придется круглосуточно.

– Если ты будешь хорошо себя вести, – нежно мурлыкнула Богиня, – так уж и быть, я сохраню мальчишку на ночной дороге. А то мало ли что может случиться, пока солнце не светит…

Ле вздохнул и спрыгнул с седла.

В любом уважающем себя городе, каких бы он ни был размеров, обязан быть трактир. Ле нашел местный и, поручив лошадь заботе хозяина, сразу поднялся наверх, минуя пустой сиротливый зал.

– Пить они здесь не горазды, – заметила Богиня. Не утруждая себя подъемом по лестнице, она возникла прямо на втором этаже.

Ле отпер дверь, вошел и опустился на кровать, откинулся на стенку, запрокинув голову к потолку. Комната как комната, обычная для подобного рода заведений, ничего особенно страшного – грубый стол, скрипучий стул, низкая кровать, крохотное окошко да уютные занавеси многослойной серой паутины по углам, придающие помещению обжитой вид.

Богиня уселась прямо на стол и зажгла свечу щелчком пальцев.

– Люблю такие фокусы, – пояснила она, когда дрожащий оранжевый огонек храбро разогнал по темным углам мечущиеся на стенах порождения сумрака. – Иногда забавно бывает немножко повлиять на вероятность. Вот только зрителей обычно не находится, а проделывать такое в одиночестве – все равно что разговаривать с самим собой…

Она вдруг уставилась прямо на него. Даже сквозь закрытые веки Ле чувствовал, как ее нестерпимо зеленые глаза буравят его, и более того – в них сквозит неподдельный, живой интерес.

– Скажи, – проговорила Богиня, резко меняя тему, – почему ты так о нем печешься?

– А то ты не знаешь, – хмыкнул Ле. – Когда тебе что-то мешало рассматривать мысли, не вынимая из моей головы?

– Никогда, – признала Богиня. – Но я хочу услышать, что ты скажешь вслух. Ведь ты – ты и правда готов умереть ради него. Я такого еще не встречала.

Ле помедлил с ответом.

Что он мог ей сказать? Что, единожды приняв на себя ответственность, нужно нести ее до конца? Что он пообещал защищать и намерен любой ценой сдержать слово? Что, будь оно все неладно, этот смуглолицый мальчик – единственное, что у него осталось?

У него, шедшего за гробом отца в каком-то потрясенном оцепенении и понимающего, что у него больше никого нет и никогда-никогда не будет. У него, сидевшего на полу в чудом уцелевшем доме и слушавшего шум восстания за заколоченным окном, навсегда попрощавшегося со старым миром, который он знал и любил. А тут – Фемто. Словно хмурый черноглазый лучик солнца в пыли и кирпичной крошке.

Весь фокус в том, что вдвоем, сидя рядом, горевать просто невозможно. Рано или поздно кто-то один понимает, что, если ничего не предпринять, это будет длиться вечно, и берет себя в руки.

Фемто был младше. Нельзя было требовать от него, чтобы он первым встряхнулся и улыбнулся новому дню.

Ле смутно сознавал, что, если они проиграют и Фемто умрет, его жизнь без преувеличения утратит всякий смысл. Он просто не сможет придумать, зачем трепыхаться и ради чего.

– Том с меня голову снимет, если с ним что-то случится, – сказал он вслух. – Он же наша последняя надежда.

Богиня расхохоталась.

– Дурак, – выговорила она наконец. – Дурак.

Ле в ответ на это лишь пожал плечами.

А через некоторое время неожиданно сам для себя открыл глаза, подался вперед и промолвил:

– Вопрос за вопрос.

Богиня смотрела в окно, силясь разглядеть что-то в чернильной темноте за грязным стеклом.

– Валяй, – разрешила она.

– Зачем тебе все это? – спросил Ле. – Я имею в виду, вся эта возня с проклятием и растворением душ. Почему бы тебе не карать неверных метким кирпичом с небес, как все нормальные боги делают?

– Будто ты такой большой знаток богов, – произнося последнее слово, она брезгливо скривила губы. – Ладно, я попробую объяснить. Ты представляешь себе, что вообще есть бог? Порождение людской веры. Он существует ровно столько, сколько в него верят. Забвение равносильно смерти. Никакие мечи и яды бога, понятное дело, не возьмут, но стоит только думать о нем забыть – и его уже как не бывало… Поэтому получается странный парадокс: вроде бы вера не может возникнуть до бога, потому что сложно верить в пустое место, но бог никогда не появляется раньше, чем в него начинают верить, причем желательно массово…

Богиня помолчала мгновение.

– Разумеется, я имею в виду богов-мужчин, – уточнила она. – А я – совсем другое дело. Я придумала себя сама, а потом заставила вас, людишек, поверить в меня. Темное было время…

– Такое возможно? – Ле поднял бровь.

– Как видишь – я же здесь, – она улыбнулась. – Ни один из этих божественных мужланов до такого не додумался бы. Пока они все поражали грешников молниями и являли знаменья в борьбе за их веру, я сделала проще. Просто брала их души и вытягивала из них всю реальность. Это куда как практичнее. Знаешь, сколько реальности в человеческой душе? Ровно столько, чтобы быть осязаемой, когда хочешь того, чтобы исчезать и появляться, и вполне достаточно, чтобы ни капли не зависеть от вашей глупой, переменчивой веры.

Ле попытался осмыслить это.

Значит, Богиня будет жить вечно. Нет, не так. Как и все боги, она будет жить ровно до тех пор, пока не умрет последний из людей. Но, в отличие от куда более прямолинейных и простых коллег мужского пола, забвение не страшит ее. Она неуязвима и может творить все, что хочет.

Благо, захотеть чего-то особенно ужасного она не в состоянии. Чтобы измыслить поистине леденящий душу кошмар, нужно быть человеком.

Хотя, если вдуматься старательно, она больше похожа на человека, чем на других богов.

И лишь в одном она с ними полностью солидарна – ей абсолютно плевать, что эти двуногие муравьи себе там думают и чувствуют.

Но у прочих божеств наказание следует за преступлением. Если ты проклят – значит, где-то согрешил. У них, даже когда в тебя швыряются молниями из ясного неба, не чувствуешь себя свиньей на убой…

– Но зачем собственно проклятие? – уточнил он. – Не многовато ли спецеффектов нам, грешным?

– Вовсе не многовато. В самый раз, – Богиня усмехнулась. – Подумай сам, сложно не верить в кого-то, кто, как ты четко знаешь, в любой момент времени может убить тебя, прямо как того парня по соседству, про которого уже два дня весь город судачит. Разве не резонно?

– Да-а, – протянул Ле. – В этом что-то есть. Предоставить вещественные доказательства своего существования…

– Как хорошо, – добавил он по некотором раздумье, – что из богов лишь ты одна – женщина.

– Появись какая-нибудь другая, долго она определенно не прожила бы, – подтвердила Богиня.

В ту ночь он так и не сумел заснуть по-хорошему. Лежа одетым прямо поверх покрывала, он пытался закрыть глаза и все равно видел Богиню, не желающую оставить его в покое. Знал, что она все сидит на столе, глядя в безнадежно слепое окно, час за часом, неестественно неподвижно, будто забыв обо всем, до тех самых пор, пока первые рассветные лучи, невероятными трудами пробившись сквозь грязь и свечную копоть на стекле, не разбавили темноту комнаты.

Когда легкий сон все же осмеливался окутать Ле, хрупкие и зыбкие видения, наполнявшие его, были отнюдь не радостными.

Свеча давно догорела и оплыла, превратившись в лужицу остывшего воска на грубой столешнице.

– Доброго утра, – вроде бы абсолютно искренне и без тени издевки пожелала Богиня, легко соскакивая со стола.

Перед тем, как выйти, Ле мельком бросил взгляд на зеркало и тут же пожалел об этом. Небо, неужели это он? Тени прочно залегли под запавшими серыми глазами, темно-русые волосы пребывают в состоянии первобытного хаоса, и это обычное для невыспавшегося человека выражение ненависти ко всему миру, метровыми буквами написанное на лице. Одним словом, страшен.

Лошадь чувствовала себя прекрасно. Кажется, ночь она провела значительно лучше, чем ее всадник.

Они покинули город с рассветом, пройдя по спине горбатого каменного моста. Река здесь была несколько уже, зато лес за ней мало напоминал ту рощицу, что окружала Ольто. Он был темнее, старше и хвойнее, и подлеска в нем не росло – лишь мох да палая хвоя, которой засуха не страшна, устилали землю.

Ле направил стопы своей кобылы по лесным тропам, примерно прикинув нужное направление. На дорогу выйти несложно, а там…

Он попытался посчитать в уме, сколько Фемто сумел пройти за ночь. Устал ли он? Без сна, даже без привалов, да сюда же прибавить действие проклятия, отнимающего силы и у тела, и у души.

Не отчаялся ли он? Нет, он не сдастся. У него есть то, что гонит его вперед, не давая и помыслить о том, чтобы остановиться. Надежда. Страх. Одно из двух точно сработает.

А ночью – ночью она обещала его сохранить, и если слова своего она не сдержит, то, демон побери, ей несдобровать, даром что она Богиня.

За ночь облака словно смело, и ни единая тень не омрачала яркий небесный свод. Солнце было еще совсем низко, но воздух, словно без его участия, потихоньку насыщался теплом. День обещает быть знойным. Даже птицы молчали, не порывались оглашать окрестности неистовым щебетом.

Лесные пейзажи однообразны. Долгое время за деревьями виднелись только деревья, но вот впереди мелькнул просвет, и в тишине, где ветер не тревожил ни единую веточку, до Ле донесся похожий на далекий прибой многоголосый говор, шаги множества ног, все разные по скорости и тяжести, ржание лошадей. Звуки дороги. Он приблизился к кромке леса, не спеша покидать древесную тень, и увидел Фемто.

Тот, не сбавляя шага, жестами объяснялся с крупной рыжеволосой женщиной, ведущей открытую телегу, полную мешков и какой-то старой мебели. Видимо, они достигли какого-то соглашения, потому что женщина рассмеялась и разрешающе махнула рукой, а Фемто, обогнув телегу, откинул задний борт и забрался в нее.

Вокруг шагали люди. Много людей. В разномастной, разноцветной одежде, с кожей самых разнообразных оттенков, они шли поодиночке и веселыми шумными группами, иные вели под уздцы лошадей или ехали верхом, с трудом лавируя в плотном потоке пешеходов, кто-то молился себе под нос – или без стеснения нараспев читал священные слова вслух.

Большинство из них, подумалось Ле, никакие не фанатики и не святые. Они просто выполняют обеты. Если жена заболела или торговля плохо идет, нужно всего лишь учтиво обратиться к небесам и пообещать что-нибудь, например, за тридевять земель отправиться в какой-то храм лишь для того, чтобы помолиться там точно так же нерадиво и лениво, как у себя дома…

И все равно нет гарантий, что жене в скорейшем времени не понадобится сосновый ящик или что покупатели клином повалят.

Впрочем, Фемто – он ведь тоже почти что выполняет обет. Можно и не такое задолжать небесам.

Упитанная сильная лошадь, везущая телегу, умудрялась одновременно никого не давить и идти уверенно и быстро, значительно быстрее, чем человек, а тем более человек уставший. Над дорогой прозвенели струны – среди скарба рыжей женщины Фемто нашел гитару.

Почему-то он всегда дружил только со старыми, пыльными, сломанными инструментами. Под его пальцами они словно обретали новую жизнь. Что-то такое он умел вдохнуть в рассохшийся корпус, что струны, даже порванные, пели словно сами собой…

Шло время. Еловый лес все тянулся и тянулся по обе стороны от дороги, все горячее была земля, все тише становился говор паломников, разморенных духотой и долгой дорогой. Солнце, давно перевалившее за полдень, пекло нещадно. И тут ельник словно отскочил за спину, остался позади, а впереди, сияя, возвышалась над всем миром Суэльда.

Ле придержал лошадь – у него перехватило дух от такой красоты. Изнутри, насколько он помнил, она выглядела совсем иначе.

Город, точно какой-нибудь невыразимо прекрасный лишайник, обвил заблудившуюся на здешних равнинах скалу, у подножия обнесенную высокой каменной стеной. Сотни и сотни домиков, сверкающих застекленными окнами в жарких солнечных лучах, совсем крошечных внизу, но по мере продвижения вверх становящихся богаче и больше, жались к горной породе, так что просветов между ними совсем не оставалось, и самого камня не было видно. Где-то там, на противоположном склоне, наверняка до сих пор уцелел графский дворец. Паутина разновеликих улиц и улочек, мощеных булыжником, поднималась вверх, кое-где плавными спиралями, кое-где ступенчатыми лесенками. И все они кончались у ступеней Храма, стоящего на самой-самой вершине, там, где выше уже и некуда.

Он доминировал над всем городом, над лесом, над всей землей вокруг. Вы могли увидеть его практически отовсюду в радиусе многих миль, и он заставлял всегда помнить, кто в этом мире главный.

Сорок стройных, мощных беломраморных колонн поддерживали невероятную тяжесть свода, выполненного целиком из того же благородного материала, и казалось, что ослепительная белизна, с которой не по силам было бы конкурировать и снегу на вершинах Драконьих гор, не знающая грязи, не отражает свет солнца, но светится сама. Храм нестерпимо белел даже в непроглядной темноте. Поговаривали, что его видели даже слепые.

Вот только души во всем этом теперь не было. Суэльда была пуста изнутри, Ле ясно это видел. Что-то исчезло из нее, но что, он не мог назвать…

Женщина остановила телегу, и Фемто торопливо спрыгнул наземь. Он на ходу поклонился незнакомке, оказавшей ему неоценимую помощь, и быстро пошел дальше. Ле видел, что он идет, запрокинув голову, так, что едва не сваливался капюшон. Суэльда притягивала все взгляды до единого. Не любоваться ей было в прямом смысле этого слова невозможно.

Солнце, постепенно наливаясь огненным закатным багрянцем, лениво ползло к горизонту. Время в запасе еще оставалось, а цель была так близка, что сердце Ле раньше времени радостно забилось.

– Не расслабляйся, – предупредила Богиня.

– Это тебе расслабляться не стоит, – весело отозвался Ле. – Что, не думала, что можешь проиграть?

– Хода с телегой я не ожидала, – призналась Богиня.

– Ты сама сказала, что без лошади он должен только уйти.

Подкова звякнула обо что-то, лежащее на земле. Посмотрев вниз, Ле увидел каменную плитку, такую одинокую на грунтовой дороге. Одну, потом еще одну и еще две. Поначалу разрозненные, они вскоре начали складываться в ровные ряды, потом исчезли зазоры между ними. Справа и слева вытянулись ряды потушенных на день уличных фонарей.

Становилось тесно. Втиснутая в берега обочин, толпа обрела густоту и плотность. Ле осторожно пробрался к обочине, спешился и привязал поводья к коновязи. Такие редко устраивают за границей городов, но любому, кто хоть что-то знал о Суэльде, было известно, что верхом туда лучше не соваться – это чревато сломанными ногами доброй лошади и руганью каждого встречного. Слишком узкие улочки, слишком крутые подъемы, да и вообще, почему бы пешочком не походить? Оно и для здоровья полезнее будет.

Ле изо всех сил старался не потерять Фемто из виду по пути к высоким двустворчатым воротам, окованным полосами черненого железа. Это были надежнейшие ворота из мореного дуба, едва не в ладонь толщиной, с десятком разных замков и засовов, сломать которые смогло бы только прицельное попадание молнии – да и то скорее не сломать, а расплавить. Но в данный момент створки были гостеприимно распахнуты. Однако сторожили их двое стражей с пиками.

Что это, очередное нововведение? В столице сроду ничего такого не водилось. Когда это приходилось следить за тем, кто входит в город? Раньше, в старые добрые времена, войти волен был каждый. А если он начинал бедокурить, Богиня его карала. Вот и все.

Впрочем, наблюдение показало, что основной поток проникает за стену беспрепятственно. Работа стражников заключалась в том, чтобы лениво прочесывать толпу взглядом, а тех, кто по какой-то причине покажется им подозрительным, останавливать путем хватания за рукав и не слишком-то вежливо задавать пару обычных для такого случая вопросов вроде «Кто такой? Куда идешь? Что там забыл? Закурить есть?». Причем, пока один какой-нибудь бедолага отвлекал внимание стража своими ответами, десяток других, не менее подозрительных личностей пользовался этим и проходил поскорее.

Песчаный плащ Фемто мелькнул в толпе у самых ворот и благополучно скрылся за ними. Никто его не остановил. Ле тоже повезло пройти без проблем – он на всякий случай прикрыл волосами выдающие его острые уши и после года расставания шагнул на землю родины.

Вот только сейчас она уже таковой не являлась. Он не испытал никакого замирания сердца, ничего, не шевельнулся даже крошечный червячок ностальгии в его сознании. Это была не его Суэльда. Его Суэльда умерла. То, что жило и дышало тут сейчас, было чужеродным и фальшивым.

Потому-то Ле абсолютно равнодушно мерил шагами до боли знакомую улицу, забирающую вверх. Этот булыжник – небо, он помнил его с детства, он по нему бегал, он разбивал о него колени, а в дождливые дни смотрел из окна, подперев руками голову, как потоки мутной воды горной рекой стремятся вниз. Кстати, вот и это окно – стекло разбито, поломана рама, а внутри – закопченные стены и ничего больше…

Он миновал свой бывший дом, даже не оглянувшись, не испытав соблазна перескочить через низенький покосившийся заборчик и заглянуть в зловеще чернеющий дверной проем, где сама дверь болтается на одной петле.

Было безлюдно и тихо, как в могиле. Городские звуки доносились досюда будто издали. Какая-то кошка смерила Ле презрительным взглядом и шмыгнула в лаз под разваливающейся изгородью.

Что было, то прошло. Видит небо, сейчас у него есть дела куда более насущные. Чем ворошить прошлое, разумнее постараться, сколь это возможно, спасти настоящее. А если получится, то еще и устроить так, чтобы за ним последовало будущее.

– Рассуждаешь мудро для своего возраста, – одобрила Богиня, любопытно шныряющая от дома к дому. – Гляди, вся улица будто вымерла. Почему, интересно, никто не пытается снова тут поселиться? Жаль, очень жаль… Кстати, давно хотела сказать, твой отец выращивал прекрасные розы.