Текст книги "К морю Хвалисскому (СИ)"

Автор книги: Белый лев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

И в радости, и в горе

Вечером того же дня в вежу Органа пришел с сотней своих людей хан Моходохеу, решивший тоже принять участие в предстоящей битве.

– Я хочу еще раз взглянуть ей в глаза, – угрюмо проговорил он, имея в виду, конечно, свою несостоявшуюся невесту.

– Тысяча, – негромко прибавил новую сотню к уже имевшимся в распоряжении сынов Ветра силам Лютобор.

– Маловато будет против трех, – вздохнул боярин.

– Чтобы вежу оборонить хватит, – ответил русс.

– Мы рады видеть тебя! – приветствовал хана Моходохеу великий Органа. – Ты и твои люди поспели очень вовремя, ибо в нашей веже сегодня справляют той.

Пока ничего не понимающий Черный богатырь пытался как-то расширить щелочки глаз и удивленно хлопал тяжелыми веками без ресниц, хан Камчибек пояснил, что его младший брат и его избранница решили не дожидаться осени, а сыграть свадьбу прямо сейчас, благо, к торжеству все было готово еще в прошлом году.

– Да хранит их Тенгри хан, – только и сумел сказать в ответ хан Моходохеу.

Следуя примеру младшего Органа, вместе с ним, бросая вызов равнодушной судьбе и беспощадной Скульд, стремящейся оборвать нити жизни в самом начале кудели, и другие молодые воины племени пожелали соединиться узами брака с теми, кого любили. К последним примкнул Талец, давно собиравшийся назвать Воавр своей женой. Брат Ансельм без лишних уговоров свершил над ними обряд. Хана Аяна и его товарищей с их избранницами соединил перед священным огнем брачными узами хан Камчибек, как глава рода исполнявший и жреческие обязанности.

Благословление младшему сыну и его егетам давала госпожа Парсбит. Глядя на молодые, светящиеся жаждой жизни и ожиданием счастья лица удалых женихов и их нарядных невест, мать Ураганов не без грусти покачала головой:

– По крайней мере, у нашего народа есть надежда на будущее!

– И мы будем сражаться так, чтобы это будущее стало настоящим, – отозвались ее сыновья.

Странная это была свадьба. Тороп, на своем недолгом веку успевший поглядеть и как выдавали замуж двух старших сестер, и как женили первенца дядьки Гостяты, такую видел впервые. Ожидание надвигающейся грозы накладывало свой отпечаток и на устоявшийся веками ход обряда, и на слова и поступки людей.

Бросались в глаза и иные приметы. Вершники, сопровождавшие свадебный поезд, то и дело вскидывали луки и поднимали кожаные щиты не для того, чтобы, как предписывал обычай, отпугивать костлявую нечисть, а дабы защитить молодых от стрелы или сулицы, пущенной недоброй рукой из какой-нибудь балки или тайного укрытия в земле. Молодые егеты и седоусые главы родов, едва пригубив заздравный кубок, отправлялись одни в дозор, другие на укрепления, третьи навстречу еще не подтянувшимся отрядам. Пение шуточных припевок-благопожеланий «Жар-жар» то и дело прерывалось оглушительным скрежетом стали о точильный камень и звоном молотов. Это кузнецы под предводительством мастера Флора – свободного человека, по собственной воле решившего ненадолго задержаться в степи, дабы отплатить ханам Органа за добро, готовили к предстоящей битве оружие.

Появления хазар и их союзников ожидали буквально со дня на день. Главы родов, кочевавших на границе владений Кури, и рядовичи-пастухи, искавшие в ханской ставке прибежища и защиты, рассказывали о страшных полчищах, грядущих с полудня, подобно летучей саранче, поглощавших все на своем пути. Дозорные то и дело вступали в стычки с передовыми отрядами сына Церена, открыв кровавый счет раненым и погибшим. На закате небо пестрело стаями поднятых со своих гнездовий птиц, в оврагах еженощно выли волки, и ветер приносил с полуденной стороны запах дыма.

Завершая свадебный обряд, хан Камчибек пожелал своему брату и его друзьям хранить верность своим избранницам, деля с ними радость и горе, пока смерть не разлучит. Эти же слова, но только на другом языке произнес брат Ансельм. Воины ветра и их союзники устремились с поздравлениями к молодым. В лагере поднялась веселая, напоминающая о беззаботных мирных днях суматоха. И только брови хана Моходохеу были покрыты льдом, да горел сумрачный огонь в темных соколиных очах Белой валькирии. Не он нынче совершал обряд беташар, не ее волосы собрали сегодня в узел замужества.

Стоявшая рядом с воительницей Мурава горячо пожала ее привыкшую к мечу ладонь:

– Твое счастье еще ждет тебя! Твой суженый обязательно узнает тебя и станет таким, как прежде!

– Только об этом я теперь и молюсь, – смахнула непрошеную слезу леди Агнесс. – А иначе незачем и жить!

Она шагнула вперед, чтобы преподнести хану Аяну и его молодой супруге подарки: шахматные фигурки и тавлейную доску, выполненные из агата и рыбьего зуба, плащ из моржовой кожи и ожерелье из бесценного северного янтаря. Неподалеку боярские ватажники и их соседи оделяли дарами поскромнее корелинку и Тальца. Особенно пришлись по вкусу молодым подаренный Щуками тугой мерянский лук с берестяным тулом, полным каленых стрел, да нарядная кика, которую специально для подруги расшила разноцветным бисером Мурава.

Боярышня придирчиво оценивала, к лицу ли Воавр созданный ее трудом убор, когда рядом раздалась родная тяжелая поступь да блеснула на солнце узорчатая рукоять меча:

– Ну что, Муравушка, сговорили мы твою корелинку, – задумчиво проговорил Вышата Сытенич. – И Гюльаим, наконец, стала хану Аяну женой…

– Да пошлет им всем Господь долгую жизнь! – безмятежно отозвалась девица, с улыбкой переводя взгляд на Аяна, который по незнанию надел тяжелый, длиннющий плащ наизнанку и теперь с помощью братьев и супруги пытался исправить оплошность.

Боярин глубоко вздохнул, затем посмотрел на дочь:

– А как же ты?

Улыбка сбежала с девичьего лица. Этого разговора она хотела бы сегодня избежать. Она опустила глаза, и ресницы ее затрепетали, точно крылья у бабочки.

Вышата Сытенич заложил руки за пояс и продолжал:

– Этим летом на нашу долю выпало много трудов ратных. До этого дня Господь нас миловал, какую долю приготовит на этот раз – не ведаю. Вот я и думаю, что неплохо было бы, кабы ты, наконец, выбрала человека, которому я мог бы, если что, доверить твою судьбу.

– Да что ты такое говоришь, батюшка!

– Не перебивай! – строго поднял сивую бровь Вышата Сытенич. – Всякое может случиться! В этот раз битва действительно предстоит нешуточная!

Девушка отступила на шаг, впервые осмелившись взглянуть на отца:

– О Лютоборе будешь спрашивать?

– Буду! Он и воин, каких поискать, и роду хорошего, и казны у него в Киеве, думаю, побольше, чем у меня.

– Да разве в казне и в знатности дело! – чуть не плача воскликнула Мурава. – Пошла бы за него, окажись он даже распоследним сыном холопьим. Был бы он только нашей веры!

– Значит, ромей! – Вышата Сытенич немного помолчал, провел несколько раз рукой по бороде, поправил у бедра тяжелый меч. – Ну, что ж, – сказал он. – Хотя сегодня все богатство этого парня – несколько тюков с вонючими снадобьями, человек он достойный и всем это не один раз доказал. Знать, такая судьба. Твоя мать тоже попервам за лекарем замужем была, и никто не скажет, что жила с ним несчастливо, коли родила ему сына.

Но Мурава едва ли не в отчаянии замотала головой.

– Ох, не знаю батюшка! – воскликнула она. – Говорит он красно, смотрит ласково, а глаза-то у него – матушкины! Вот ведь грех-то какой!

– Не говори пустого! Если бы твой брат Феофан был сейчас жив, он бы стоял рядом со мною у правила моей ладьи. Я его, чай, по всей империи разыскивал. Разве что тот старик-критянин мне неправду сказал.

– Какой старик?

– Да священник один из Ираклиона. Внучок его уж очень на Ксению лицом походил!.. Да что теперь говорить!

Вышата Сытенич притянул к себе дочь, целуя черные волосы над серебряным венчиком, его синие пронзительные глаза лучились невыразимой нежностью.

– Одна ты у меня, кровиночка, да дурак Белен. Не захотел я тебя по-отцовски к замужеству с хорошим человеком приневолить, а теперь думаю, а не зазря ли!

Мурава по-детски доверчиво обняла за шею отца:

– Успеется, батюшка! – воскликнула она. – Еще благословишь! Аян вон со своей избранницей два года свадьбы ждали! Как могу нынче кого-то выбирать? И Лютобору, и Анастасию тоже в бой идти! Коли одного привечу, другого вместо хазарской сабли убью! Разве что Всемогущий Господь мне, неразумной, какой знак явит.

И знак был явлен, и гораздо быстрее, чем кто-либо ожидал. Тороп лучше других мог об этом поведать. Правда, для того, чтобы вышло складно, ему пришлось бы возвратиться в тот день, когда вернувшиеся дозорные принесли недобрую весть.

День клонился к вечеру. Справив все свои обязанности, мерянин решил навестить Анастасия. Тот еще чувствовал слабость и радовался, как ребенок, когда ему помогали выбраться из шатра и пройтись несколько шагов по речному берегу. Тороп, не понаслышке знавший о тяготах выздоровления, никогда не отказывался помочь. Однако нынче его опередили. Рядом с критянином возле шатра сидел наставник. Воин и целитель о чем-то беседовали.

– Но ведь я правда не знаю, как делают этот порошок! – словно оправдываясь, говорил Анастасий. – Именно поэтому мне не составило особого труда противостоять Булан бею!

Хотя Тороп отлично знал, что подслушивать нехорошо, и что наставник, коли узнает, все уши ему обдерет, имя поганого хазарина, точно магическое заклинание, пригвоздило его к земле. В памяти мигом всплыл день, когда он впервые увидел молодого лекаря, а в ушах, прорываясь сквозь свист ножей, зазвучал голос хазарина и его вопросы.

– Я надеюсь, ты не очень усердно убеждал его в своем незнании? – поинтересовался русс.

– Я пытался, но этот невежда все равно мне не поверил!

– Это хорошо! – Лютобор удовлетворенно кивнул головой.

Видя, что черные глаза Анастасия зажглись подозрением, он пояснил:

– Хазары, скорее всего, знают, что ты здесь. Потому, мне хотелось бы, чтобы они продолжали думать, будто ты действительно владеешь неким секретом.

– Каким образом это можно сделать?

– Измыслить какую-нибудь огненную диковину, – невозмутимо отозвался русс. – Ни за что не поверю, что человек, от которого прочь бежит сама Морана, не водит короткую дружбу с вана Локи.

– Если ты имеешь в виду заморочившего голову всем бессмертным плута из урманской басни, – насмешливо улыбнулся критянин, – то из нас двоих честь короткого с ним знакомства принадлежит явно не мне. А я-то думал, что ты ценишь только победы, достигнутые доблестью!

Лютобор посмотрел на собеседника, и лицо его сделалось серьезным:

– Наш князь полагает, что сражение можно выиграть еще до того, как в воздух поднялась хоть одна стрела. Побеждает не тот, за кем большая сила, а тот, кто верит в победу и умеет удивить, то есть, поразить врага. Этот урок он хорошо усвоил после того, как вы, ромеи, пожгли ладьи его отца. Ты прав. Я обычно предпочитаю хитрости доблесть. Но когда речь идет о жизни или смерти, выбирать не приходится.

В нос Торопу попала какая-то мошка, и он оглушительно чихнул. В следующий миг рука наставника поймала его ухо:

– Ага, попался! И когда же ты научишься подбираться незаметно? А еще охотник называется!

– Что мы с ним сделаем? – сделав кровожадное лицо, поинтересовался Анастасий.

– Следовало бы, конечно, задницу надрать, но, боюсь, не поможет. Тем более, до нас уже пробовали.

– У меня есть идея получше, – поднял вверх указательный палец ромей. – Раз он все знает, возьму его на поруки, все равно мне нужен помощник.

– И то верно! А будет лениться или болтать вздумает, можешь на нем испробовать результат своих трудов!

В следующие дни Анастасий отгородился ото всех и, начисто забыв про свою хворь, с головой погрузился в работу. Мерянину ничего не оставалось, как выполнять его указания. Не то чтобы он всерьез воспринял угрозы наставника, просто не следовало отлынивать, когда рядом трудил себя до изнеможения еле оправившийся после болезни человек. Не собирался Тороп что-либо кому-либо говорить: и без того времени не хватало. К тому же, он и сам мало понимал, что за такую хитрость задумал его товарищ.

Первым делом критянин, опираясь на Торопово плечо, доковылял до кузни мастера Флора. Старик-херсонец, несмотря на свой строптивый нрав, чувствовал себя обязанным соплеменнику и не посмел отказать, хотя нынешняя просьба звучала не менее необычно, нежели предыдущая.

– Устройство сифонофоров – как не знать, – поскреб он опаленную огнем седую бороду. – Только чем ты их собрался наполнить, ума не приложу! Здесь, чай, нет ни смолы, ни нафты, и канифоль только та, что я держу в кузне для припою.

– Предоставь об этом позаботиться мне самому! – усмехнулся Анастасий.

Вернувшись, он долго копался в сбереженных Уланом тюках, пока, наконец, не извлек из груды какой-то, видимо, очень ценной трухи длинную стеклянную трубку, закрученную причудливой загогулиной. В следующие дни из его обиталища доносились какие-то странные звуки, временами там что-то вспыхивало или взрывалось, а в воздухе висел запах серы, к которому примешивался крепчайший винный дух.

– Вы что там, втихаря бражничаете? – пытался дознаться Твердята, временами просовывая в шатер свой длинный любопытный нос.

Прочие новгородцы и англы обходили шатер стороной и от греха подальше осеняли себя крестным знамением, а бездельник Белен, пребывавший в последние дни в наисквернейшем расположении духа, при виде каждой вспышки повторял, точно ученый скворец:

– Я же говорил, что здесь дело нечисто!

В то, что Анастасий – Чернобожий слуга, он основательно поверил еще после исцеления Гюльаим.

И хотя новгородцы давно привыкли Беленовы домыслы не воспринимать всерьез, на этот раз многие начали поговаривать, что как бы боярский племянник не оказался на этот раз прав! Встревоженный странным поведением юноши, вызывающим к тому же ненужное нынче брожение в умах, сразу после свершения обряда венчания в сопровождении боярина и двух старших братьев Органа к Анастасию пожаловал брат Ансельм.

– Сын мой! – обратился он к критянину. – На правах пастыря, охраняющего человеческие души от козней лукавого, позволь спросить, куда нынче устремлены твои помыслы и что значат эти противоестественные запахи, витающие над твоим жилищем?

Анастасий не стал ничего объяснять, а просто предложил монаху и его спутникам посмотреть, как работает придуманное им устройство.

Испытание назначили на утро и решили провести его на речном берегу подальше как от человеческого жилья, так и от любопытных глаз. Тороп помог критянину перенести туда все необходимое и отошел к зрителям, готовый по первому зову прийти на помощь.

Когда из трубки под напором вырвался столб огня, брат Ансельм перекрестился, хан Камчибек помянул своего предка Органу-ветра, а Вышата Сытенич и Лютобор удовлетворенно переглянулись: что-то подобное они видели на море ромейском.

– Это все, что я сумел! – виновато улыбнулся Анастасий. – Конечно, это просто игрушки, разрушительной силы совсем никакой. Да и огнеметные трубки какие-то кургузые получились. Была бы здесь черная нафта или побольше серы…

– Ничего! – ободрил его Лютобор. – Выглядит оно устрашающе и видно издалека! Хазар, надеюсь, впечатлит, а о большем не стоит и мечтать!

– Делайте, как знаете, – устало махнул рукой хан Камчибек. – Только вежу не спалите!

Великий Органа в сопровождении боярина и Лютобора быстрым шагом направились к становищу, а брат Ансельм решил задержаться, чтобы окропить трубку святой водой и прочитать над горючей жидкостью молитву.

Хан Камчибек, его приемный брат и Вышата Сытенич преодолели примерно половину пути, когда Тороп почуял в прибрежных зарослях какое-то движение. Сначала он решил, что это возвращается сухим путем в свою нору облюбовавшая глинистый откос выдра. Расставляя сети у берега, он не раз давал себе зарок ее поймать: плутовка бессовестно воровала рыбу. Затем, однако, мерянину подумалось, что гибкий проворный зверек производит слишком много шума.

И в этот миг густая тень расступилась, открывая очертания человеческой фигуры, и на солнце блеснуло нацеленное в спину то ли боярину, то ли великому хану лезвие ножа. Второй убийца поднялся прямо из-под земли.

По своему холопьему положению, Тороп опять оказался безоружен, зато рука Анастасия продолжала сжимать трубку, заряженную горючим составом: критянин решил свое творение напоследок еще раз испытать. Испытание прошло более чем успешно: вырвавшаяся из трубки струя пламени превратила злодея в мечущийся с истошными воплями по берегу живой факел. Второго убийцу пригвоздил к земле брошенным на манер сулицы Даром Пламени вовремя обернувшийся Лютобор.

Хан Камчибек свирепо сжал в руке плеть.

– Караульных сюда! – рявкнул он. – Шкуры поспускаю! Вражеские лазутчики уже подле вежи шастают!

– Не суди их строго, – попытался смягчить хана Вышата Сытенич, без страха, но с интересом оглядывая труп второго злодея и в особенности его плащ с искусно прикрепленными пучками травы, – эти люди обучены проникать туда, где и степной волк бы не прорыскал.

Тороп тоже посмотрел на убитого злоумышленника, но его внимание привлекло, главным образом, искаженное болью и ненавистью лицо – этот человек охранял Булан бея в Булгарском караван сарае, когда тот играл в нарды с Беленом.

Не говоря ни слова о боярском племяннике, мерянин сообщил о своем открытии.

– А ты в этом уверен? – спросил хан Камчибек.

– Как и в том, что его товарищ в Булгаре пал от того же меча.

– По крайней мере, Господь послал им обоим легкую смерть, – перекрестился брат Ансельм.

Говоря так, монах имел в виду злоумышленника, удостоившегося чести первым испытать действие изобретения Анастасия. Хотя молодой ромей, дававший клятву Гиппократа, пытался сбить пламя, его состав горел отменно. Несчастный умер в страшных мучениях, а его тело не поддавалось опознанию. Тороп его, впрочем, не жалел, как не пожалели в его селище Булан беевы слуги запертых в горящем святилище детей и стариков.

– Ну что ж, теперь мы знаем, кто ведет хазар, – жестко сказал Анастасий, потирая запястья с немного побледневшими рубцами от веревок.

– И он ничего не забыл, – отозвался Лютобор.

В глазах критянина застыл вопрос:

– А я думал, их целью был твой брат!

– Возможно, что и он, – пожал плечами Лютобор. – Убийц было двое, и имени второго мы уже никогда не узнаем. Вопрос в том, откуда хазары узнали, когда и куда отправятся в это утро боярин и великий хан!

Нос у Торопа сделался холодным и мокрым, как у борзой на гоне. Он припомнил, что давеча, когда сговаривались, возле стрыя Вышаты без особой надобности крутился Белен, и в дозор нынче съездить вызвались те самые гридни, что несли караул в ночь, когда Булан бей Мураву похищал…

Тем временем, берег заполнялся народом. Весть о покушении разнеслась с быстротой лесного пожара, люди побросали свои дела, чтобы убедиться, что все окончилось благополучно.

– Полно вам! – недовольно ворчал великий Органа, пытаясь успокоить жену и мать и поочередно обнимая своих младших сыновей. Благодаря отваге и быстроте отцова приемного брата и его товарища, они сегодня не остались сиротами.

Убедившись, что старший сын здоров и невредим, по-матерински ласково поправив, разметавшийся золотистый чуб среднего, госпожа Парсбит повернулась к Анастасию:

– Было у меня три сына, а теперь их стало четверо! Такие поступки потомки Степного Ветра никогда не забывают.

– О чем ты говоришь, мать?! – воскликнул Аян, подоспевший раньше всех рука об руку с молодой. – Человека, возвратившего зрение Гюльаим, а затем спасшего ее жизнь, я уже давно иначе, как братом не называю.

– Да и мне такого молодца не грех было бы сыном назвать, – улыбнулся боярин. – Не говоря уж про вашего Барса!

В это время запрудившая дорогу толпа разомкнулась, пропуская Мураву. Девушка вся в слезах бросилась на шею отцу. Тот ее обнял, успокоил, рассказал, как все вышло, а потом подвел к своим спасителям. Господь явил знак, теперь следовало выбирать.

Они стояли перед ней: воин и целитель. Один – в забрызганном кровью плаще, другой – в испачканной копотью, местами прожженной рубахе. Оба смотрели на нее с ожиданием и надеждой.

То, что сейчас должно что-то произойти, каким-то образом поняли все, и потому сразу затихли, только в каком-то шатре жалобно плакал оставленный без присмотра ребенок.

Девушка поясно поклонилась обоим молодцам, а затем повернулась к Анастасию, заглянула в его ласковые, бархатные, такие знакомые глаза да и сняла с шеи свой нательный крест.

– Позволь крестовым братом называть!

Критянин сначала опешил. Он ждал иного. Потом внимательно вгляделся в прекрасные черты залитого краской смущения девичьего лица и понимающе кивнул: он был не слепой, и образ на кипарисовой доске наверняка ему о чем-то говорил…

– Рад пребывать вместе с тобой во Христе, сестра! – улыбнулся он, развязывая кожаную тесемку и нагибая шею, чтобы девица дотянулась. И лишь когда настало время сестринского поцелуя, по телу его пробежала дрожь.

Теперь пришла очередь Лютобора. На берегу стало еще тише, даже ребенок затих. Только выбравшаяся из реки выдра озадаченно обнюхивала обгоревшие заросли ивняка.

Боярышня посмотрела сначала на отца, затем на молодого воина. Все знали, что между боярином и руссом все давно обговорено, слово остается только за ней. И сегодня Мурава была как никогда близка к тому, чтобы это слово сказать. В конце концов, ее родители поначалу были тоже разной веры…

Но в этот миг два золотистых облачка на горизонте превратились в двух пардусов, несущихся по степи с быстротой крылатых семарглов. Следом за ними верхом на взмыленном Бурыле показался Улан, отпущенный строгим отцом в разъезд с другими егетами.

– Хазары! – еще издали прокричал он.

– Где?

– Стоят лагерем возле холма горбатого Едике.

И людской поток потек по совершенно иному руслу