Текст книги "Белград"

Автор книги: Багирра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Доев свой тар-тар, Мара принялась за комплименты от шефа: гренки, паштет, мягкий сыр, оливки…

– А пока, как говорится, зубы на полку.

Когда Мара поднялась, Аня ждала, что у той вывалится живот из-под топа. Но нет, пресс Мары был идеально плоским, золотистым, как гренок, которым она только что хрустела.

– Я освежусь пойду и еще кофейку с десертом, ага? Тут была «Анна Павлова». Младан!

– Давай лучше счет попросим, мне еще ужин готовить.

– Да ладно, я угощаю.

Аня, которая после этого дерганого дня не могла в себя впихнуть ни куска, смотрела, как Мара ломает воздушное безе: тончайшие сахаринки облепляют ее губы, и она незаметно их слизывает. За кофе Мара болтала об осеннем путешествии на Бали (где и успела загореть), оплатила счет, подсунула в папку чаевые наличкой, сложив указательные и большие пальцы, послала «сердечко» бармену за стойкой, красиво нырнула в поданное Младаном пальто. Заявила, что в Белграде нечего делать на Новый год – и потому она, скорее всего, улетит на каникулы.

– Одна? – спросила Аня.

– Ну, зачем же.

Мара уже присела бочком в такси – Аня и не заметила, когда та его вызвала, – подняла руку овалом, чтобы Аня вплыла туда для объятий, скрутилась по спирали на сиденье, захлопнула дверь. В открытое окно донеслось:

– После январских встретимся!

Аня проверила сумку с евро.

Страшно захотелось, чтобы вокруг, как на картине в Русском доме, лежали сугробы: скатать снежок и швырнуть Маре вслед.

6
Мясо

Косовске девойке. Косовской девушки. Эта короткая улица была совсем близко к Русскому дому. Район Врачар в центре Белграда – единственный более-менее знакомый Ане. Раз уж Руслан, 31 декабря сажая ее за руль, разрешил выбрать, – попросилась туда.

– Губа не дура, – встрял Андрей Иваныч. – Я сейчас Димке отвезу медичку – и поскачу, куда останется.

– Чего он там, совсем пластом? – Руслан, не отрываясь от планшета, переходил по парковке от машины к машине, раскидывая задачи русским из своей команды.

Аня была десятой.

Деньги на зарплату и премию так и не поступили – и сербы-водители скопом не вышли на работу. У них, мол, праздники, и вообще такого от «братьев» они не ждали. Руслан прикидывал так и сяк. В итоге вывел всех: финансистов, операторов, менеджеров. Умеющие водить – и те, кто ездил с грехом пополам, как Аня, – должны были до трех развезти все заказы.

– Пакеты с мясом уже того, пованивают, – щуплый финансист дергал Руслана за локоть.

– А кто виноват?

– Ну, знаешь, Рус, я тебя предупреждал, что не успеем. Нефиг демпинговать. Сейчас бы два-три заказа отгрузили пешочком или деньги вернули.

– Ты в следующий раз в менеджеры проектов переходи. Посмотрю, как ты в чужой стране раскрутишься.

– Это не мое дело, – щуплый даже попятился.

– Вот и не лезь, бери ключи – и вперед. На тебе Земун: раньше всех отстреляешься.

Садясь в «Hyundai Getz» с новенькими золотыми иконками на приборной панели и прожженным кое-где водительским сиденьем, Аня скривилась. Горечь сигарет, которые Стефан смолил тут одну за другой, перебивала кислый болотистый запах потекшего мяса. Заднее сиденье было завалено бумажными сумками с надписью «BULKA», местами промокшими. Углы и ручки пакетов лезли на заднее стекло.

Ладно.

Аня покрутила, настроила под себя зеркала. Завелась, поехала.

Небо хмурое, в тяжелом облачном киселе. Народ разгуливает в ветровках, кедах. Бахают нетерпеливые салюты.

Миновав пробку на Бранковом мосту, Аня принюхалась – и открыла окна: пусть лучше в уши надует, чем мясо совсем сквасится. У нее не было времени глянуть, что́ там в заказах. Из крайнего пакета торчали свиные копыта и блеклая водянистая мякоть. Увесистый кусок вырезки на повороте шмякнулся под сиденье; Аня, заехав в дорожный «карман», скорее достала его и, сдув прилипший к пищевой пленке сор, сунула назад. Убедилась, что сербы заказали фрукты и шампанское в другом месте. Демпинговал Руслан именно мясом, и, если бы не стачка, устроенная водителями, – он бы выиграл.

Он не спал всю ночь, крутился, аж пружины кровати хрустели. Потом тихо встал, ушел на кухню. На рассвете сидел на диване в гостиной, запустив пальцы в волосы, словно Мюнхгаузен, вытягивавший себя из трясины. Он не видел Аню: она смотрела на его отражение в створе шкафа. Узкое зеркало показывало ей мужа, который ошибся.

Утром Аня готовилась резать салаты и смотреть мультики.

– Может, и меня за руль посадишь в честь праздника? – пошутила она.

Закрепила на стене гирлянду в форме елки. Стена порой оживала, помаргивала.

– Да, возьмешь «Getz», он автомат; остальные механика.

Потом они вместе искали в папке с документами ее права. Руслан наставлял, чтобы она правильно держала руль, обеими руками, не отвлекалась на музыку и не превышала.

То, что она должна стать курьером, как-то не обсуждалось.

Отдав заказ на Косовске девойке какой-то зареванной женщине, оставившей пятьсот динар на чай, Аня медленно ехала по Кралице Натальи. Отвернувшись от Русского дома, словно ее могли узнать за рулем и ткнуть пальцем, едва не сбила человека. Он в национальном расшитом костюме с гитарой вдруг выскочил из-за капота отклячившей зад «скорой». Аня придавила тормоз. Гитарист весело забренчал, замелькали розовые шарики… Аня поняла, что это роддом. Повеселела: вот он, Новый год, новая жизнь, девочка родилась… Даже захотелось набрать матери – спросить, как их встречали из роддома. Кто встречал?

Повернув на широкую улицу Князя Милоша, Аня отметила в приложении: курьер будет через десять минут. В глаза бросилось красно-кирпичное здание: фасад уступами спускается к улице, но обрывается рваной дырой. Перекрытия в ране – точно пожеваны; вокруг запеклось что-то черное. Показалось, что внутри скрещиваются пыльные лучи фонарей, курится дымок…

Бахает взрыв, еще один.

Аня выкручивает руль и утыкается бампером в бордюр.

Передние номера валяются на тротуаре возле двух обгорелых петард, похожих на зажаренных крыс. Их некстати швырнул пацан, которого и след простыл.

«Ру́шевине Гене́ралштаба», – пищит навигатор.

Аня включает аварийку. Стоит возле машины, не зная, что делать дальше.

«КОСОВО JЕ СРБИJА» – на заборе возле раненого Генштаба. Через дорогу, словно кривое отражение, – здание-близнец со сбитыми уступами, прикрытое гигантским плакатом с женщиной в форме. Пронзительный взгляд и что-то про страх и смелость.

Аня звонит Руслану – недоступен, Андрей Иванычу – не отвечает. Этот его сосед откосил, вовремя заболел. Если не ковидом – считай, повезло.

Телефон разрывают уведомления от клиентов, к которым она опаздывает. Мелькает мысль: а не разнести ли заказы пешком? Но пакеты на заднем сидении слишком тяжелые… Положив номер под лобовое стекло, закрыв иконы, Аня заводится, едет дальше.

Потом тащит по темным лестницам подъезда пакет со свиными ногами, мякоть, чевапчичи и кур в обсыпке. Впереди на улице Делиградска – русское посольство, охраняемое вооруженными парнями; Аня со своим оторванным номером от греха припарковалась в переулке. Свиные копыта взбрыкивают в такт шагу и пахнут паленым. На второй звонок дверь открывается – в проеме усатый мужик с автоматом наперевес. Аня визжит и роняет пакет.

Из-за спины мужика выскакивает теть Наташа.

– Вот дурында, – теть Наташа протянула Ане, сидевшей в прихожей прямо в куртке, потому что ее трясло, стакан воды. – Пей давай. Может, чего покрепче?

– О́на за ру́лем, – пробурчал усатый мужик, уже безоружный.

– Душан, иди уже, мы сами, – проводив его взглядом, теть Наташа накинулась: – Ну а чего ты орешь-то, не знала, что сербы оружие хранят? С девяносто девятого. У Душана брат погиб тогда в телецентре. Видела телецентр?

– Да… Нет. Это ступеньками?

– Ступеньками – Генштаб. Нарочно не чинят, албанцев носом тыкать.

– И он вот так с автоматом по квартире…

– Да прям. Разобрать решил, почистить, традиция: дела в порядок под Новый год. Вы, кстати, где встречаете, а то, может… – теть Наташа вдруг оценила Анин вид, потекшую тушь, испачканную куртку – и осеклась.

Аня поспешила сказать, что отмечать, наверное, не будут – работы полно.

– И стоило тебе ради такого из России уезжать. Курьерить и там можно.

– Это временно.

– От Каринки чего ушла? И она теперь не отмечает, сама сидит пишет…

Аня промолчала.

– Я те так скажу, у отца твоего денег не было тоже временно, потом совсем не стало. Мать в курсе вообще, как вы бедствуете? Душан, принеси мне кошелек!

Появился усатый – Аня теперь его рассмотрела: коротышка с лысиной кружком, как у францисканских монахов. Замахала руками: мол, нет, нет, не надо денег. Ей стало так жалко его брата, подумала – Руслан им бы за так мясо отдал.

– Мне так жаль вашего брата.

Душан протянул ей пять тысяч динар. Должен был еще триста, но у Ани язык не повернулся спросить. Из тех докинет, что заплаканная женщина всучила.

Теть Наташа приобняла, не прижимая; от нее пахло коньяком и духами. В Сербии она накачала губы лепешечкой, покрасилась в сливочный блонд. Аня оценила прихожую: хрустальная люстра, дубовый гарнитур, на вешалке – шуба, голубая норка; раньше теть Наташа цигейку носила, еще шутила: «Это взрослый каракуль».

Аня поблагодарила. Спускаясь по подъезду, услышала:

– Сколько ты ей заплатил?

Остановилась, понадеялась, что теть Наташа, шлепая тапочками по лестнице, сбежит отдать недостающие триста, поговорит с ней, как раньше, – но та прошипела:

– Свинина-то с душком!

До последнего адреса Аня добиралась уже по потемкам.

Снега в Белграде нет, фонари, даже в центре, тусклые. Словно газовые. Да еще ехать приходилось всё медленнее.

Пролетка, стилизованная под девятнадцатый век, не иначе как для туристов, катала парочку. Высокие колеса гремели по брусчатке, неизвестно откуда взявшейся, скрипели рессоры. Волосы мужчины гладко зачесаны назад, поблескивают желтым от фонарей. Женщина в черном объемном берете: может, нарядилась в театр. Мужчина каким-то привычным, обыденным движением насадил на макушку шелковый цилиндр.

Ну, давайте уже! Аня помигала фарами. Лошадь плелась неторопливо под легким косым снежком. Слава богу, кучер сообразил: приподнял свой широкий, напитанный ватой зад, и пролетка завернула в переулок. Мужчина в цилиндре повернулся к спутнице, блеснуло пенсне. Дорога освободилась, сделалась асфальтовой. Когда Аня проезжала поворот, ей показалось, что темный, затянутый снежком переулок спускается к морю. Навигатор, однако, показывал, что такого переулка не существует. Аня протерла глаза.

Таковска, 19: одноэтажный особняк, бордовый с бежевым, каменные наличники на трех высоких окнах. Даже граффити этот фасад не тронули, дверь вот только облупилась. Аня припарковалась под узловатым деревом, которое деликатно огибал тротуар. Заглянула в заказ: телятина. По сравнению с остальными – свежая; или нос уже привык? Почему-то перед этим строгим фасадом стало особенно стыдно за испорченные продукты и за то, что на два часа опоздала.

Звонка на двери не было. Аня, усталая, голодная, постучала. К костяшкам пальцев прилипла чешуя облупившейся краски. Дверь открыл мужчина, посторонился, впустил. Аня заозиралась. Потолки – метров пять. Светло-серая обивка на стенах и тусклые лампы. В гостиной – кресло у камина, треск дров, картины, портьеры, за которыми словно и не Белград.

Аня протянула пакет, указала пальцем на ценник «З000 din.». Мужчина хмыкнул, заговорил с немецким акцентом:

– Molim? Mora da ste ovom biku pevali dok je odrastao?

Певали? Пели? Что?

Но какой приятный у него голос.

– Не разумем србски, – устало сказала Аня.

Подняла глаза. Перед ней стоял ялтинский тип, продававший чеховские сюжеты. Последний раз она видела его на пляже. Полтора года прошло, словно полжизни…

– Ах, это вы? Помните меня? Мы в Ялте встречались.

– Ili su mu pričali bajke?

– Что? Послушайте, мне не до шуток, извините, что задержалась, но я не понимаю по-сербски, – Аня решила, что нагрубила, и добавила: – С наступающим.

Он был всё в той же желтой майке, только поверх натянул черный кардиган. Ане захотелось просто посидеть с ним у камина. Она смягчилась:

– Как ваши чеховские сюжеты? Удалось продать хоть один?

Помотал головой. То ли не понимал, то ли не продал, то ли раскаялся в затее.

– Ну, не расстраивайтесь. Зато какой милый особняк. Э-э-э, лепа куча.

Желтый – у него теперь седая прядь, а лицо свежее, худое, глаза насмешливые, бородку так и не отпустил, – протянул ей три тысячи. Посмотрел на нее, добавил еще триста.

– Спасибо, хвала, с Новым годом вас. Как это по-сербски? Нова година…

– Nova godina je đubre kao i stara, samo što je stara bila loša, a nova je uvek gora.

На пороге особняка, когда он закрыл за ней дверь и дважды щелкнул замком, Аня постояла, превозмогая желание вернуться. К камину, к лампам, к чеховским сюжетам. Вздохнула, подняв лицо к небу. На медальоне в каменных завитушках, что украшал фасад особняка под самой крышей, была выбита дата: «1899».

На заправке пришлось влезть в запас евро – Аня носила выигрыш с собой в сумке, не понимая, куда Руслан сунется, а куда нет в этой пустой квартире.

По дороге к офису, на реке, за мостом, тут и там грохотали салюты. Было шесть, в Москве восемь – скоро все сядут провожать старый год, а у нее ничего не приготовлено.

В холодильнике – бутылка вина и магазинный соус к макаронам.

Телефон сел, но она помнила дорогу: через Земун прямо, на перекрестке правее – к складам.

Только припарковалась у офиса под единственным фонарем, из дверей выскочил Руслан:

– Ты почему трубку не берешь? Ань, сколько я должен просить… – и тут увидел помятый бампер и оторванный номер, пристроенный под лобовым.

Аня не оправдывалась. Отвечала спокойно, что испугалась петарды, вильнула.

– Почему полицию не вызвала? Как я теперь со страховой объяснюсь?

– Заказы торопилась развезти, – Аня подошла, погладила его по рукаву куртки. – Да у меня и номера их нет.

Руслан обходил машину, светил фонариком из телефона.

– Мясо уже портилось…

– При чем тут мясо, если водить не умеешь?!

– Ну а чего ты меня за руль посадил в чужой стране?

– Господи, при чем тут страна? Один раз попросил помощи – и всё через… Деньги где?

Во двор выкатился довольный, краснощекий Андрей Иваныч:

– Мож, это, уже выпьем? Год дрянь, но новый будет лучше. Он всегда лучше.

– Нечего отмечать, – буркнул Руслан.

Аня достала пакет, куда складывала выручку, чтобы не собирать по всей сумке, пихнула его Андрей Иванычу, он ближе стоял, и быстро зашагала прочь от этого фонаря, этого офиса и гаража на пустыре. Надеялась, что Руслан пойдет следом. Они наконец разругаются в пух, станет легче.

Вахтера в будке не было – наверное, отмечает. Обернулась – никого. От того, что охранник уехал праздновать к кому-то, а ей, кроме пустой квартиры, и податься некуда, захотелось набрать матери. Достала телефон, поймала на мертвом черном экране свое отражение. Теперь и не позвонить.

В автобусе – полупустом, темном, шатком, холодном – захотелось выпить чего покрепче. Злость унять. Она точно знала, где наливают: в казино.

На ресепшн брюнетка улыбнулась ей, точно узнала.

У Ани осталось пятьсот евро. Она сейчас проиграется вдрызг, придет домой, швырнет пустую сумку на пол – и всё расскажет Руслану: что давно не работает копирайтером, один раз выиграла в казино и Мара, прожорливая Мара, которую она тридцать лет знать не знала, якобы меняет ей деньги; что тут ялтинский тип косит под серба, а сербы открывают двери с оружием; что…

Аня-то думала, что у них с Русланом, наспех женатых, в Белграде появится второй шанс. Теперь уже не до семейного тепла – выговориться бы до дна, до самой последней правды.

Людей в казино мало, все-таки сербы – семейный народ. Разве что студентам, будто всё тем же, дома нечего делать – вот и сидят за игровыми автоматами. Аня вспомнила, как они с Кариной хлебали зимой «Отвертку» – газировка горьковатая, щекочет нос, согревает, металлическая банка чуть липнет к губам, – потом обеих на застолье душил смех.

Сегодня немок за покерным столом не было, зато рулетку обступили испанцы.

Аня попросила коньяку и обменяла на фишки сразу пятьсот евро. Чтобы не пришлось ставить несколько раз. Глотнула из бокала на низкой ножке, расправила плечи. Не разрядись телефон – поговорила бы с Русланом.

Еще лучше было бы найти в приложении номер того ялтинца, набрать и послушать, на каком языке заговорит. Что́ скажет своим теплым баритоном… Но зарядки с собой не было.

Захотелось поехать туда.

Таковска, 19.

Остальные адреса, даже теть-Наташин, стерлись из памяти.

Таковска, 19.

– Поставите Ваше опкладе, – сказал крупье лично Ане, словно узнал.

Поставила на 19. Всё – на 19 черное.

Крупье объявил ее ставку вслух, испанцы затихли. Допила, поперхнувшись, коньяк – официант сразу подал ей новый бокал. Завертелось колесо.

Аня думала: ну вот и финал. Нет денег. Нет – и ладно. Сейчас она заберет куртку, дойдет до дома, выскажет Руслану: «Если бы ты не орал на меня, мы бы не потеряли пятьсот евро!». Он округлит рот: «Что-о-о? Ты ходила в казино-о-о?». Его пугало, когда Аня становилась непредсказуемой.

Все захлопали, закричали. Аня выиграла. Она могла забрать восемнадцать тысяч евро.

На нее бросались с объятиями незнакомые люди, едва не сбивали с ног. Хлопнуло в ее честь шампанское, и вместо дерганой «игральной» музыки запела новогодняя ABBA.

Аня, пьянея, соображала, куда бы еще поставить. Ее теснили, словно прижимали к столу. Но тут на запястье испанца белая часовая стрелка сверкнула неоном. Уже восемь. Восемь! В Москве – десять, мать с ума сойдет, если не набрать.

Пересчитав наличку в менячнице при казино – пачка по пятьсот евро не толще ее мизинца, – Аня пихнула ее в сумку вместе с паспортом и побежала по набережной, прижимая выигрыш к животу. Ей было страшно, и пьяно, и весело сразу.

По асфальту каталась пузатая бутылка из-под игристого. Нитка лиловой мишуры намоталась на ствол голого платана. На ближайшей барке загорелись огни, и кто-то заскулил под шатким настилом. Господи, котенок, что ли? Или птица какая пищит? Тут зимой и утки, и гуси, и лебеди – никто не улетает, пока течет, не замерзая, Дунай.

Пнув бутылку, Аня присела на корточки, позвала:

– Эй! Кыс-кыс?

Похлопала по настилу ладонью. Показался черный нос, а потом и собачья морда: не то белая, не то светлая, вокруг глаз – черная обводка. Собачонка была маленькая, Аня вытащила ее из-под настила двумя руками, разглядела. Девочка. «Полтора кота», – сказала бы мать. Уши висят, лапы грязные. Трясется. На улице не холодно – наверное, подстыла от реки. Или от голода мерзнет.

– Чего же с тобой делать? – спросила Аня. – Лендлорд нас выгонит.

Собачонка, теперь поставленная на асфальт четырьмя лапами, грустно помахивала хвостом. Аня поискала в сумке – нет ли чего съестного с собой. Нащупала пачку евро.

– Да плевать! Возьмем и переедем!

Взяла собачонку, прижала к себе, и так, на руках, донесла до дома. Скорее отперла ключом квартиру, вошла. Заперлась.

Руслан еще не вернулся. Собака сразу забилась под диван в гостиной и не выходила; Аня выманивала ее с телефоном у уха: «Да, мам… Ну, теть Наташа расскажет – слушай больше… Нет, не пьяная… Я только с работы… Руслану помогала. Он, это, в ванной… Ага, намыливается… Не знаю, в гости пойдем, наверное… Всё передам… И тебя с наступающим… Да выходи ты уже!.. Что?.. Да, мам, это я Руслану. Ну, пока».

Когда пришел угрюмый Руслан, в Москве уже наступил Новый год.

Они улыбались в планшет его родителям, пришедшим со «Щелкунчика»: мать – в бриллиантовых серьгах, отец зевает. Руслан обнял Аню на камеру; если бы не созвон, они бы и слова друг другу не сказали. Отключившись, молча ковыряли макароны с разогретым соусом. Пили вино: она – в гостиной, он – в спальне.

В одиннадцать в квартире было тихо – лишь за окном вспыхивали и трещали салюты. Искры порой отражались в стекляшке суда. Аня включила гирлянду – настенную елку. Руслан подошел.

Пока сидели на диване, под которым притаилась собака, сетовал, что это большой напряг. Тебе просто не нравятся чужая страна и чужой язык, а мне тут деньги зарабатывать. Людям платить. И ни черта не выходит.

Аня водила пальцами по его волосам, хотелось тоже разговориться – высказать всё, что надумала в казино. И про собаку. Но жалко было всё испортить.

– Я тебе подарок не купил. Что ты хочешь? Давай вместе выберем.

Так было и с кольцом, когда предложение делал.

– А я… – может, вытащить собаку, думала Аня, разрядить обстановку, бывает же, что нужен третий; нет, не сейчас. – И я не успела.

Когда пробила полночь, и от салютов кругом стоял дым, они были на площади Славии, с коллегами Руслана. Смотрели с толпой концерт: блондинка в черном скакала по сцене, Аня не понимала ни слова. Жареные каштаны, которые удалось втридорога купить на углу, перепачкали ей углем руки, от шампанского стыло горло, оно даже напомнило ту «Отвертку»; но не согревало, не смешило. Аня осипла. В отсветах неона со сцены прохожие, которых в России можно было поздравить с Новым годом, потому что тебя что-то переполняет, проносили мимо пятна на месте лиц. Снега нет, кругом лишь черные тени: танцующие, поющие. Это их Новый год. Анин наступил два часа назад. Завтра у нее будут похмелье, собака, ругань. Чехов прав: новый год такая же дрянь, как и старый.