Текст книги "Беглый в Варшаве (СИ)"
Автор книги: АЗК
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Глава 8
Проснувшись утром, сильно удивился тому, что мир выглядел как новый. За окном подрагивали голые ветки, а на подоконнике тени от солнца переливались сквозь морозный узор. Воздух был настойчиво свежим. Кофе на кухне благоухал, как будто кто-то специально добавил туда щепотку послевкусия праздника.
Инна, укутанная в махровый халат, задумчиво перелистывала открытки со вчерашнего вечера. Улыбалась, пока не наткнулась на конверт с поздравлением, где на лицевой стороне каллиграфически красовалось: «Молодым супругам Борисенкам».
Выражение лица мгновенно изменилось. Рот чуть приоткрылся, взгляд стал недобрым. Она подняла брови и с нажимом произнесла:
– Борисенок? Вот прям вот так – Бори-сенок?
Тарелка с гренками зависла в воздухе. Тон был уже совсем не шутливым.
– Да. А что не так?
Инна, сделав паузу, откинулась на спинку стула и заговорила с выражением аристократки, обиженной до глубины души:
– Просто представь. Подкаминская Инна – звучит? А теперь – Борисенок Инна. Это ж фамилия как кличка дворняги. Прошу прощения, конечно, но…
Пауза зависла в воздухе, как ком с соплями в горле.
– Мама вообще вчера в ванной тихо спросила, нельзя ли остаться по документам Сафроновой. А это ведь фамилия её бывшего мужа. А настоящая, между прочим, Подкаминская. Шляхетский род. С гербом и всем прочим.
Костя поставил тарелку и медленно уселся напротив. В голове выстраивалась оборона. Мягкая, гибкая, но с принципами.
– Никто не заставляет тебя менять фамилию. Не хочешь быть Борисенком – не надо. Оставайся хоть Подкаминской, хоть Габсбургом, хоть Бонапартом. В паспорте можно оставить девичью. Смысла спорить нет. Только предупреждаю: если ты будешь в документах Подкаминская, а в семейной жизни вести себя как Сафронова – то без обид, и фамилия тут не при чем.
Инна замерла. Потом резко рассмеялась. Напряжение спало. Рука коснулась щеки Кости:
– Прости. Просто это прозвучало… ну как-то грубо. На контрасте. Ты такой… современный. А фамилия – как у крепостного.
Она вздохнула, положила ладонь на руку:
– Ладно. Пусть в документах будет Подкаминская, или останется Сафронова. А в жизни… в жизни будем просто Инна и Костя.
– Или просто – семья.
Тишина после этого повисла уже мирная. Печка, установленная недавно в бердоге, больше для антуража чем для отопления, тихо потрескивала. Вдруг от входной двери донесся голос Раисы Аркадьевны:
– Вы чего там бурчите как два самовара? У вас супружеская жизнь началась – а не заседание языкового института!
Они рассмеялись. И с этого смеха началась новая глава – бытовая, не всегда лёгкая, но уже своя.
* * *
Мы только начали собираться провожать Раису Анатольевну, сумка стояла полураскрытая, а на журнальном столике лежала кипа бумаг: справки, переводы, приглашения и копии. На плите закипал чайник. В этот момент кто-то постучал в дверь – коротко, уверенно, как будто знал, что застал нас дома.
Открывать пришлось самому. На пороге стоял человек в поношенном пальто, с затравленным взглядом, но одновременно и с какой-то странной уверенностью. В первый момент я его даже не узнал. Но Инна сразу побледнела.
– Опять ты Сережа… – выдохнула она, непроизвольно сжав в руке подол своего любимого кожаного плаща.
И только после этого, я сообразил кто к нам заявился.
– Нам нужно поговорить, – сказал он с кривой усмешкой, обводя взглядом комнату. – Я не мог уехать к себе, не поговорив. Мне больно… очень больно. – Еще раз осмотревшись, он как то беспомощно добавил: – Вы же уезжаете, да?
И прошёл внутрь, не дожидаясь нашего приглашения. Двигался как пьяный, но ни запаха, ни мутного взгляда не было. Зато был небольшой жест, привычный для меня и понятный для «Друга». Рука непроизвольно провела по лацкану пиджака, где обычно вшивают петлю микрофона. «Друг» тут же дал сигнал: радиоканал активен. Прием ведётся. Вероятный заказчик – ОБХСС.
– Я не понимаю, зачем ты пришёл, – Инна осталась у входной двери, сжав руки.
– Да просто… хотел в последний раз тебя увидеть. Перед тем как ты исчезнешь. Исаак, да? Или как тебя?
– Константин, – мой ответ прозвучал спокойно, но с лёгким металлическим оттенком.
Бывший повёл плечом, по-хозяйски сел на табурет, будто это он прожил тут не менее ста лет.
– Вы знаете, что этот человек… ну, не тот, за кого себя выдаёт? – он будто бросал реплики наугад, в надежде на реакцию. – Он крутится вокруг Исаака Марковича. Это ведь… ну, все знают, чем он занимается. А вы, Инна, как же вы? – его голос стал жалостливым. – Я думал, ты умная…
«Пора,» – я дал команду «Другу», и тут же по радиоканалу как бы просочился шёпот: сигнал ослаб, микрофон ведь работает на старом носимом аккумуляторе, который и подвел в самый важный момент. Хотя где то недалеко запись ведётся, но информации на пленке нет.
Инна молчала, затем вдруг подошла и холодно спросила:
– Тебе заплатили?
Сергей сначала даже не понял. Потом покраснел, будто попался, и замолчал.
– Можешь уходить, – я сделал шаг ближе к нему. – Пьеса закончена, и крайне плохо сыграна.
Он поднялся, посмотрел на Инну, потом на меня. Хотел что-то сказать, но не смог. Через минуту за дверью раздались его удаляющиеся шаги.
Мы с женой и тещей ещё долго молчали. Затем Инна села на подоконник и тихо спросила:
– Скажи честно. Ты мне всё рассказываешь?
– Всё, что могу.
Позже, вечером, Исаак, как бы между делом, сказал у подъезда тещи, заглядывая в салон нашей «Нивы»:
– Отныне вы – персона особого интереса. Будьте бдительны, как говорится. Не только здесь, но и за границей тоже.
– Спасибо Исаак…
Он улыбнулся, но глаза его оставались серьёзными. И в этот момент стало понятно: за нами смотрят, и может быть уже давно.
* * *
В берлоге стоял запах свежезаваренного чая и чуть подгоревших сухариков с тмином. Раиса Аркадьевна сидела у окна, закутанная в теплый клетчатый плед, и внимательно рассматривала через чашку с отбитым краем мою берлогу. Инна ходила туда-сюда, беспокойно – как кошка перед дождём. Наконец она остановилась напротив:
– Мама… Ну ты же понимаешь, что наша фамилия… она же звучит. А у него как кличка на спортплощадке! В паспорте это будет выглядеть вообще смешно. Особенно рядом с моим именем и отчеством!
Раиса молчала, делая глоток. Потом чуть кивнула в мою сторону:
– А твой муж, между прочим, сейчас сидит молча, хотя мог бы обидеться. Но не обижается. Это тебе ничего не говорит?
Инна надулась. Но тут же села рядом. Словно в детстве – когда мама начинала серьезный разговор, который невозможно прервать.
– Послушай меня, Иннусик, – голос у Раисы был негромкий, но уверенный. – Когда родилась ты, в паспорте у меня стояла фамилия твоего отца – Сафронова. Когда он узнал о моей болезни и трусливо сбежал, хотела поменять да не успела – ходила уже с большим трудом. А потом и не стала. Потому что поняла, что менять фамилию – это не просто сменить табличку. Это изменить вектор. А тогда у меня был только один вектор – ты.
Инна кивнула, но не сдавалась:
– Но я ведь не Сафронова. И не хочу быть Борисенком. Разве это плохо – остаться Подкаминской?
Раиса усмехнулась, подливая себе чай:
– Плохо не это. Плохо – если ты станешь Подкаминской, а будешь жить как Сафронова. Понимаешь разницу?
Инна замерла. Потом тихо сказала:
– Объясни.
Раиса поставила чашку и внимательно посмотрела на неё:
– Подкаминская – это фамилия моего рода. Да, шляхетского, с гербом, с узорами, с традицией. Но всё это – прошлое. А Борисенок – это твой сегодняшний выбор. Это твой дом, твоя семья, твой муж, и ты ЗА НИМ. От него будет то, что у тебя под сердцем будет расти. И если ты будешь гордиться этой фамилией – она перестанет быть «смешной». Она станет твоей и твоих детей. И дети твои будут носить её с гордостью, если ты сама будешь её нести с достоинством.
Молчание повисло в воздухе. Только чайник тихо подрагивал на краю плиты. Инна смотрела в стол, пальцем рисуя узоры в крошках. Потом подняла глаза.
– А если мне потребуется время?
Раиса улыбнулась и покачала головой:
– Время у тебя есть. Но помни: настоящая женщина – это не та, что боится чужой фамилии. А та, что делает её родовой.
Я молча поднялся, подошел к обеим, сел рядом и взял Инну за руку. Она не отняла.
– Хорошо, – сказала она. – В документах останусь как есть. Но дома… Дома буду Борисенком. Как бы это ни звучало.
Раиса снова усмехнулась:
– А звучит, между прочим, уверенно. Как фамилия человека, у которого всегда есть план. Даже если он не озвучен.
Трое человек сидели в студии. Чайник. Тишина. И полная уверенность, что семья теперь действительно – семья.
* * *
Беседа складывалась душевно и была тёплой, несмотря на мороз за окном. Стекло поблёскивало от инея, а на подоконнике расцветала в огне настольной лампы кружка с дымящимся липовым чаем. Раиса Аркадьевна сидела в кресле, аккуратно подворачивая шерстяной плед под ноги, а Инна копалась в ящике с документами.
– Надо будет сходить в КЭЧ, взять справку о составе семьи, – проговорила она, вытащив какой-то потрёпанный документ.
Пауза повисла, неожиданно для всех.
– А ещё нужно в строевой отдел зайти – уточнить, какие бумаги для перевода нужны. И заодно уточнить как лучше вещи перевезти.
Раиса Аркадьевна кивнула, отпив глоток:
– Без понятия. Но скорее всего надо будет пройти медкомиссию и наверное сделать какие-то прививки. Ты поговори с заведующей отделением, она к тебе всегда тепло относилась.
За столом царила рабочая атмосфера. Каждое слово было не случайным.
– Начальник госпиталя сказал, что жильё в Варшаве выделяют служебное, – заметил я, расстелив на столе блокнот. – Скорее всего, это будет отдельная квартира, но надо быть готовыми и к временной коммуналке. Всё зависит от графика ротации кадров.
Инна подняла глаза:
– Только – не общежитие. Я не выдержу тонкие стенки с соседями по кухне.
Раиса Аркадьевна усмехнулась:
– Выдержишь. Лишь бы ты не забыла, что учиться едешь не на курсы вязания, а в мединститут. Чтобы постоянно голова варила, а не как платье на показе развевалось.
Инна улыбнулась, подмигнув:
– Не переживай. Платье будет в шкафу. А вот с документами – действительно надо разбираться. Надо будет забрать школьный аттестат, справку из учебной части медина о том что уже сдала, и еще справки из военной поликлиники и прививки.
– Вопрос с валютой надо решить, – продолжил я. – Официально там всё по командировочным, но на месте проще, если есть хотя бы немного на руках. Надо подумать, как не нарваться на таможню.
Раиса оживлённо кивнула:
– У мужа был знакомый, когда-то ездил в Польшу по линии Совторгпреда. Может, подскажет. Я узнаю.
Она отставила чашку:
– А вещи? У вас там будет зима – не курорт. Что-то тёплое надо, а польская зима и наша – это две разные песни. Там влажно, ветер. Подберём тебе пальто, Инка, и сапоги. И Косте тоже шапку человеческую, а не вот это – с мехом как у браконьера.
– Будет лучше чем пальто… Пуховик! Легкий и теплый. – Я улыбнулся, проверяя записи в блокноте.
– Нужен будет кожанный кофр побольше, и ещё одну сумку. И аптечку собрать. А главное – перевести на польский копии всех документов: медкнижки, справку из медина, свидетельства о браке.
Инна посмотрела на меня чуть пристальнее:
– А ты сам… готов? Всё-таки – другая страна. Сложная обстановка. Новый коллектив. Другая культура. И ответственность теперь уже за двоих.
Кивок мой был медленным, но уверенным:
– Иначе зачем было всё затевать?
Раиса Аркадьевна посмотрела на нас, мягко, с каким-то скрытым благословением.
– Главное – вместе. Всё остальное – приложится.
И снова в кухне стало тепло. Не от чайника – от ее слов.
Глава 9
День продолжился запахом свежих булочек и гомоном голосов у плиты. Раиса Аркадьевна испекла рогалики с творогом, и теперь доносилось довольное шуршание бумаги, в которую они были завернуты. Инна, надев фартук, помогала матери нарезать сыр и колбасу.
– Mama, podaj mi nóż. Ten większy, z czarną rączką, dobrze? (Мама, дай мне нож. Тот, что побольше, с черной ручкой, хорошо?) – произнесла она совершенно буднично, будто не замечая, на каком языке заговорила.
Раиса Аркадьевна даже не моргнула:
– Ten? A nie Srebro? Bo ten czarny głupi jakiś… (Этот? А не серебро? Потому что этот черный тупой какой-то…)
– Nie, nie. Ten czarny wystarczy. Tylko do sera. (Нет, нет. Этого черного достаточно. Только для сыра.)
Пауза повисла неожиданно. Женщины осознали, что уже минуту говорят между собой по-польски, как будто всю жизнь так и делали.
Раиса первой нарушила тишину, с лёгким испугом и гордостью в голосе:
– Откуда так быстро… Инна?
– Сама не знаю… Это как будто в голове что-то включилось. И всё – пошло само.
Кивок и короткая улыбка стали ответом. В уголке кухни, за книжным шкафом, ее взгляд задержался на мнее. Я же, прикидывая под крышкой чайника температуру воды, сделал вид, будто вообще ничего не заметил. Только «Друг» внутри тихо подтвердил, что блок интегрировался отлично, и активировался естественным образом через эмоциональную связь с носителем языка.
* * *
Позже, когда вечер окончательно утонул в ароматах рогаликов и шуршании бумаги, я заметил, как Инна сидит за кухонным столом, перебирая страницы старого фотоальбома. Раиса Аркадьевна подошла к ней, присела рядом, накрыла её ладонь своей.
– Ты ведь понимаешь, доченька… Это не просто «уроки» или «тренировки», – сказала она тихо, почти шёпотом, чтобы не разрушить вечерний уют.
Инна подняла взгляд, в глазах отражался свет лампы и что-то ещё – неуловимое и новое.
– Да, мама. Чувствую это.
– У нас в семье всегда был этот… как бы сказать… «ключ». Я жила в Польше ребёнком, – Раиса сглотнула, взгляд ушёл в сторону, словно она видела сейчас не альбом, а другое время. – Тогда никто не объяснял, почему польский даётся легко, почему какие-то фразы вспоминаются сами собой. Может, ещё раньше кто-то из наших был связан с этим местом. Может, это вообще не наше – а что-то оттуда, из прошлого, затерянного.
Инна кивнула.
– Это как, будто не учили, а просто вспомнили. Только есть одно странное…
– Какое? – голос Раисы стал настороженным.
– Я начала слышать не только слова. Когда поляки говорят, я чувствую – кто врёт, а кто говорит правду. Даже если вслух звучит одно, а внутри у человека совсем другое – я это чувствую, понимаешь?
Раиса прикрыла рот рукой, но не от удивления – скорее от понимания, что это может быть не просто случайностью.
– У меня то же самое, дочка… С тех пор как заговорили по-польски тогда, утром… Иногда слышу второе дно фразы. Как будто человек говорит «добрый вечер», а в голове у него совсем другие слова.
В этот момент я подошёл ближе, положил руку на спинку стула, чтобы не мешать, но быть рядом.
– Нет, – ответил, глядя в глаза Инне. – Я лишь разблокировал то, что было в вас. Это уже вложенное в вас знание, которое активировалось. Наверное, через память рода, может – через детство. В вас это уже было.
Раиса Аркадьевна сжала руку дочери.
– Это опасно?
– Зависит от того, кто заметит, – ответил спокойно. – Если начнёте демонстрировать это явно, могут насторожиться. Особенно если рядом окажется кто-то из тех, кто знает про эффекты скрытых блоков.
Инна подняла голову.
– Значит, нам нужно учиться контролировать это?
– Именно. Использовать, когда нужно, и прятать, когда нельзя. В Варшаве это будет и инструментом, и ловушкой. Всё зависит от вас.
Раиса кивнула, на лице была решимость.
– Хорошо. Мы справимся.
Инна посмотрела в окно, где за стеклом тихо падал снег, скрывая шумный город под белым покровом.
В этот момент я точно знал: в этой семье проснулся ещё один механизм, о котором никто раньше не догадывался.
* * *
Позже, тем же вечером, Раиса Аркадьевна позвала Инну поближе к себе. За столиком, заваленным письмами, альбомами и старыми открытками, она достала из своей сумочки аккуратно сложенный лист бумаги.
– Слушай, доченька… Тут адрес. В Польше, в Варшаве. Это брат мой двоюродный – Станислав Януш Подкаминьский. Он когда-то работал в торгпредстве в Москве. Был у нас лет десять назад… Сказал, если что – обращаться можно.
Инна аккуратно взяла лист, погладила уголок:
– Он ведь в центре жил, помнишь? – Добавила теща.
Инна кивнула, глядя в окно, словно адрес напоминал ей целую жизнь:
– Улица Красиньского. Дом тринадцать, квартира сорок пять.
– Дочь, человек он добрый, надёжный. Жена у него, Гражина, врач. Так что если вдруг там… чего – не бойся. Поддержит.
Инна прижала бумажку к груди:
– Спасибо, мама. Очень вовремя.
Я, разбирая ящик с инструментами, тихо отметил этот адрес в памяти. И даже связал его координаты с картой, которую «Друг» заранее обновил. Всё было на месте, и это было к лучшему.
* * *
За окном сыпал плотный снег, двор госпиталя погружался в вязкую тишину зимнего утра. Мое первое рабочее утро после свадьбы началось в кабинете полковника Дубинского, где он расположился с чашкой бодрящего чая и ворохом документов, лежащих на его столе. Полковник задумчиво постукивал пальцем по ручке и внимательно изучал сводку перемещений личного состава.
– Значит, готовишься к марш-броску на запад? – голос его прозвучал почти без иронии, зато с оттенком понимания.
Кивок и молчание стали ему моим ответом. Полковник откинулся на спинку стула, потёр висок и начал раскладывать возможные маршруты:
– Есть три пути. Первый – простой, как армейская портянка: на поезде. Садитесь в Минске, выходите в Варшаве. Чемоданы в купе, мебель и техника – в контейнер, который уйдёт по железке. Проверено тысячами семей офицеров.
Пауза позволила обдумать сказанное. Полковник снова налил чаю в тонкую фарфоровую кружку с золотой каёмкой, пододвинул ближе:
– Второй путь – для эстетов. На ИЛ-76 или Ан-22, ВТА, налегке, только сумка. Всё остальное – опять-таки в контейнер. Минус: в Польше встречать будет кто-то из гарнизона.
Медленно подняв взгляд, он испытующе прищурился:
– Но тебе ведь покоя не даёт твоя «Нива», верно?
– Так точно…
Полковник усмехнулся и отодвинул чью-то медкарту.
– Третий путь – на «Ниве» с прицепом, через Брест. Но тут тебе обе таможни мозги выкрутят. Наша будет искать двойное дно, поляки – провокацию. Это ж тебе не картошку везти. Особенно с твоим внешним тюнингом. Даже не суйся. Лучше так: загоняй свою красавицу с прицепом в брюхо Ан-22. И сам туда же, с паспортом и командировочным.
Бровь полковника слегка поднялась, на лице промелькнула тень ехидства:
– Но учти, бесплатный сыр сам знаешь где… Что тебе за это тебе придётся… не знаю, но точно не деньгами, скорее всего своими руками. Лётчики – народ гордый, самолёт почуять могут по гудению пола. Что-нибудь попросят починить, это точно. Может, радиостанцию, может, систему подачи кислорода. Или флягу, где капает в кают-компании, подлатаешь. Ну, ты меня понял…
На прощание полковник встал, хлопнул папку с бумагами и бросил через плечо:
– Ты парень с головой, Борисенок, прорвёшься. Да ещё и дорогу протопчешь для других. Скажешь потом, как в Варшаве прижился. Там люди серьёзные.
Слова полковника остались в голове, главное что выход найден. Осталось только уладить формальности и собрать всё по списку.
* * *
Минское утро выдалось ветреным и тяжёлым. Воздух над аэродромом густо пропитался морозом, серое небо свисало над полосой, словно перина. Вдали, у ангара, уже ревел турбовинтовый гигант – Ан-22 «Антей», похожий на кита, способный спокойно проглотить всё, что погрузят в его брюхо. Грузовой люк был приоткрыт, изнутри вырывались клубы пара, словно зверь дышал в нетерпении.
Площадка перед грузовым терминалом заполнилась аккуратно расставленными ящиками и контейнерами. Среди них сияла отполированным корпусом моя Нива – та вторая, модернизированная, тёмно-синяя, с прицепом, в котором были надёжно упакованы вещи, детали, инструменты и кое-что ещё, что вряд ли вписывалось в рамки советской действительности.
К обшивке самолёта прислонился кто-то из экипажа – плотный мужчина в расстёгнутом комбезе, с меховой шапкой, откинутой назад. В зубах – полупотухшая сигарета, а из-под уса почему-то сочился дым.
– Это ты Борисенок? – голос хриплый, но без злости.
Кивок и моя вытянутая рука были ему ответом.
– Хорошо, что без лишних вопросов. – Капитан мотнул головой в сторону трапа. – Машину загоняй сам. К погрузке претензий не будет. Но у нас тут одна тонкость. Генератор в полёте вёл себя странно. А новый со склада только по наряду из Главкомата. Может, посмотришь?
Рядом с ним появился второй, может быть пилот – молчаливый, высокий, с глазами, выдающими ум и интеллект. Пожав руку, он сразу спросил:
– Можешь подняться в рубку? Там кабель связи греется – похоже, контакт на массу где-то искрит.
Вместо ответа – жест рукой: дайте пару минут, загнать машину, и сразу в кабину. «Ниву» медленно закатили в чрево Антея, аккуратно зафиксировав растяжками. За спиной хлопнул гидравлический замок – грузовой люк закрылся, словно ставя точку в последнем абзаце минской главы.
Инна стояла чуть поодаль, кутаясь в светло-серое пуховое пальто, у её ног – новый кофр. На лице – лёгкая грусть, но и решимость, и свет в глазах. Рядом – Раиса Аркадьевна. Поддерживая дочь под локоть, она смотрела на самолёт почему-то не с тревогой, а с гордостью.
Инна подошла ближе, тихо спросила:
– Ну, всё? Летим?
– Ага… На крыльях Антея, – мой ответ прозвучал с долей юмора, но юмора там была только малая доля, остальное было очень серьезно, и за ним стояла стальная готовность ко всему.
Перед посадкой капитан еще раз подошёл, протянул руку и произнёс почти с уважением:
– Будешь в небе – не спи. Наш самолёт – птица капризная. Но если дружит с кем, то навсегда. Сегодня он твой.
Слов больше не понадобилось. Только ветер, свист вспомогательной турбины и далёкое эхо от него.
