Текст книги "Беглый в Варшаве (СИ)"
Автор книги: АЗК
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 24
Серая «Волга» с дипломатическими номерами стояла у служебного подъезда госпиталя. Стекла затонированы, кузов чуть припылён, создавая впечатление будто автомобиль просто заехал по какому-то делу. Внутри машины царил полумрак. Обогрев салона работал с приглушённым жужжанием. Водитель в кожаном пальто даже не обернулся, когда пассажир с заднего сиденья наклонился вперёд и негромко произнёс:
– Пожалуйста, подыши воздухом.
Разговор предстоял короткий, но видимо содержательный.
Дверь закрылась мягко, с глухим щелчком. Пространство салона сразу напиталось плотной тишиной. Лаптев не улыбался. Его лицо будто вырезали из воска, а глаза были полны холода и точного расчета. В руках он держал сложенный пополам конверт – тот самый, который был передан утром фельдъегерем.
Капитан разложил лист на коленях, и, не глядя на собеседника, заговорил ровным голосом:
– Ты утверждаешь, что наблюдал за кафе снаружи, случайно проходя мимо, так?
Никакого ответа он не ждал. Продолжил сразу, сверившись с текстом:
– При этом тебе удалось заметить, как некий мужчина, схожий по описанию с объектом «Фил», контактирует с представителем дипломатического корпуса. Опиши, пожалуйста, как удалось рассмотреть лицо объекта в помещении, находясь на противоположной стороне улицы.
Пауза была им выдержана искусно. Достаточно длинная, чтобы почувствовать неловкость, но недостаточная, чтобы сказать что-то в защиту. Затем он медленно перевернул лист:
– По твоим же словам, ты находился не ближе двадцати метров от витрины. Стёкла – с зеркальным напылением. Освещение внутри – рассеянное. Снаружи было облачно. Объясни, пожалуйста, каким образом был проведён «визуальный контакт», достаточный для точной идентификации лица?
Руки Лаптева были сложены на коленях. Он не угрожал, не давил, но воздух в салоне стал вязким. Пейзаж за окнами машины казался акварельным. Даже мотор машины притих.
Мой голос прозвучал вполне спокойно, но все таки с некоторым внутренним напряжением:
– Когда человек долго занимается наблюдением, со временем вырабатывается навык опознавания по мелочам, которые улавливает подсознание. По манере двигаться, по жестам, по посадке головы. Если раньше этот объект уже фиксировался, то его не так сложно опознать в других условиях. Кроме того, освещение внутри кафе было достаточным, и момент, когда мужчина расплачивался, дал хороший ракурс. Это заняло буквально секунды, но их мне хватило.
Губы Лаптева скривились едва заметно. Он поднял взгляд:
– Ты хорошо подготовился. Слишком хорошо, если честно. Слишком грамотно всё изложено. Отдельные формулировки как будто списаны из наших методичек. Где-то их читал?
Ответ был выдержан в той же манере:
– Слушал… В армии… Я отслужил всю срочку разведчиком в ВДВ. Нам на занятиях много чего объясняли, показывали и давали попробовать.
Капитан чуть качнул головой, сложил лист и положил обратно в конверт.
– На этот раз вопросов больше не будет. Но учти: если ты что-то скрываешь, рано или поздно это вылезет наружу. Или из твоей головы, или через чужой рот. Так или иначе, придётся объяснять. Подумай об этом. Очень серьёзно подумай.
– Капитан, хочу напомнить, что я тебе не навязывался. Ты сам предложил. Если тебя моя работа не устраивает, то давай разбежимся.
– Ты ефрейтор мне не хами, а то…
– Что «то» капитан? В Союз вернешь? Так я за место здесь не держусь. Найду себе дело, чтобы на хлеб с маслом хватало… Это у тебя сейчас факел под мудями, а не у меня. В следующий раз думай что, где и самое главное кому говоришь!
Салон вновь наполнился гудением вентилятора. Машина стояла на месте. Капитан посмотрел на водительское зеркало, затем снова перевёл взгляд:
– Следующую точку из списка можешь выбрать сам. Только не ломай комедию. Если видишь – пиши как есть. Если не уверен – лучше промолчи. Главное – не начинай играть в разведчика, пока не выучишь правила.
Он приоткрыл дверь и кивнул в сторону выхода:
– Всё. Иди. До следующего контакта – не светись.
Пальцы сжались в кулак внутри рукава. Капитан не верил. Или не до конца верил. И что с этим делать он пока не понимал.
Когда я отошел от машины на приличное расстояние, «Друг» без запроса вышел на связь и сообщил новую и крайне важную для меня информацию, сопровождая текст спокойным, но очень чётким голосом:
«Зафиксировано совпадение интересов. Лаптев использует вас медик-инженер как объект „Борис“ не только по служебной линии. Наблюдение показало: его интерес к „Филу“ у него глубоко личный. Вероятно, мотивирован смертью сослуживца и его сына. Установлена косвенная связь этих инцидентов с событиями 1980 года. Вероятность принадлежности фигурантов к группировке „Фила“ – 67%.»
«Стоп! Пауза 'Друг», у меня вопрос:
– Получается, что капитан Лаптев, не ставит в известность свое руководство и работает по личной инициативе?'
«Именно так, медик-инженер!»
У меня в голове, многое стало на свои места, раскрывшаяся картина заиграла новыми красками и обрела почти законченный объем. Его резкость, угрюмое молчание, неприязнь, все это не просто служебная строгость. Это тихая, упорная, сдержанная месть, но от этого не менее смертельная.
Кем же был для него этот неизвестный мне человек, что он так хочет за него отомстить?
Я вдруг ясно понял: сейчас идёт не одна игра, а сразу несколько. И в одной из них, я не просто участник или игрок, я приманка. Меня используют как расходный, одноразовый инструмент. Как гондон…
С этими мыслями, я не заметил как дошел домой.
Инна в это время раскладывала чай и не видела, как побелели костяшки пальцев на моем кулаке. Я через силу заставил себя выдохнуть, именно сейчас эмоции ни к чему. Но надо думать.
«Что делать дальше? – мысленно бросил я в пустоту.»
«Друг» не ответил, но будто замер в ожидании нового приказа. В этой игре ставкой было не только собственное выживание, но и то, кто на самом деле тянет за нити: Лаптев, «Фил»… или кто-то ещё?
* * *
Квартира встретила тишиной и запахом еще тёплого привезённого хлеба из пакета. Свет в прихожей был тусклым, словно квартира не хотела вмешиваться в происходящее. Инна молча разулась, не глядя по сторонам, и сразу прошла в спальню. По пути шарф лег на стул, свитер – на спинку кресла, а затем она села на край кровати, уронив плечи, как будто вся тяжесть дня вжалась в них, как в подушку.
И моднявый стеклянный чайник на кухне не спешил закипать. Вода подрагивала внутри прозрачной колбы, словно и она чувствовала, что вечером ничего обычного не будет. Через несколько минут всё-таки пришлось идти в спальню. Там тишина не была пустой, она была наполненной, натянутой, как леска перед разрывом. Инна повернула голову к стене, но взгляд блуждал, будто искал в ней хоть какую-то опору.
– Почему ты мне ничего не говоришь? Почему опять всё один? – голос прозвучал не громко, но меня как будто ударили в грудь.
Подходить ближе сейчас не было смысла. Проем двери казался границей. Остановившись у стены, пришлось сделать паузу. Ответ требовал уверенности, а не пустых слов.
– Потому что если рассказать всё, то ты уже не сможешь выйти утром спокойно за даже хлебом к пану Вотрубе.
– А ты думаешь, после нападения посреди улицы, после обыска, после всего того, можно вообще выйти и чувствовать себя нормально?
Она встала, прошла к окну, не отдёргивая занавеску. Смотрела куда-то в сторону двора. Свет фонаря отбрасывал тень на лицо, подчёркивая усталость, обиду, тревогу.
– Они хотели меня утащить, как мешок, как вещь. А ты потом пришёл домой, как будто просто с работы вернулся.
Подойти ближе всё-таки пришлось. Голос пришлось держать спокойным, как недавно с Лаптевым.
– Эти люди делают это не потому, что хотят нас, а потому что мы стоим у них на пути. Я с тобой. Это не месть, не случайность. Это – грязная игра, в которой ты невольно стала пешкой только потому, что рядом оказалась с кем-то, кого они не смогли взять в лоб.
Инна обернулась, в глазах – слёзы. Не театральные, не каплями. Глубокие, прячущиеся внутри, те, что не вытекают – а остаются на месте, при этом сжимающие горло.
– А если ты окажешься в больнице? Или… Если не придёшь однажды? Что мне делать? С кем говорить? К кому бежать?
Вздох был долгим. В уголке комнаты скрипнула старая вешалка. Даже она словно не выдержала напряжения. Слова нужно было произнести быстро, пока не стало хуже.
– Скажи, если что-то случилось… Тебя мутит уже третий день. И сегодня ты отказалась от кофе, который обожаешь. Что-то не так?
Она не ответила сразу. Рука скользнула по животу, почти незаметно. Взгляд упал на пол. Затем поднялся медленно, осторожно.
– Может быть. Не уверена. Ещё рано. Но если да… Если внутри уже не только я… Ты должен понимать, почему мне страшно.
Сердце в этот момент отозвалось не четким ритмом, а глухим, тянущим стоном. Внутри как будто разлилось тепло, но не то, от которого хочется улыбаться. Тепло, как от раны, когда она воспалена. Оно не больное, но постоянное. Не дающее забыть.
* * *
Тело наполнилась мягкой, почти незаметной вибрацией, когда нейроинтерфейс активировался сам по себе, как будто именно в этот момент пространство вокруг стало безопасным для получения очередного доклада.
Голос «Друга» возник не резко, а будто шаг за шагом складывался из мыслей, тихий и уверенный, как шорох страниц в домашней библиотеке.
«Подтверждаю выполнение заказа. Транспортное средство с платформой прибыло в точку сброса согласно плану. Все позиции из списка доставлены в целости. Контейнеры имеют автономную систему маскировки на основе теплоизоляционного покрытия и ферритовой оболочки. Порядок приоритета разгрузки сохранён. Временные окна для каждой из точек – соблюдены.»
Поток данных стал плотнее, визуальная блок-карта загрузилась прямо в поле зрения. Маркеры располагались по секторам Варшавы, три из них – в пределах полутора километров, два – на юго-востоке, ближе к промышленной зоне, и один – рядом с вокзалом Варшава-Восточная.
«Рекомендую распределить полученное оборудование следующим образом. Позиция Alfa – сканирующий блок и пассивный коллектор спектральной информации. Подходит для точки контакта номер два из списка Лаптева. Район: улица Гроховска, дом 104. Рядом расположено консульство южного государства НАТО, сотрудник которого зафиксирован в контакте с субъектом „Фил“.»
Пауза была почти незаметной, но неслучайной. Затем продолжение.
«Позиция Bravo – автономный репликатор аудиосигнала с помехозащитой. Установить в районе точки номер четыре. Район: улица Сточек, старый торговый павильон. Фиксировалась активность перевозки купюр через эту локацию. Вероятность появления новых курьеров – высокая.»
Экран тактически мигает, маркировка Charlie становится активной.
«Позиция Charlie – анализатор бумажных носителей с датчиком на микрорадиоизотопы. Предлагается направить в точку номер один. Район: пересечение улицы Заводовей и Гданьской. Именно там ранее были отмечены пакеты, аналогичные тем, что использовались в провокации с подбросом фальшивых купюр.»
Сигнал коротко усилился, будто подчёркивая важность следующего раздела.
«Позиция Delta – блок усиления сигнала для ретрансляции информации на безопасную глубину. Поместить в районе подвала объекта „Резервация“. Это будет точка связи с тобой. Сигнал спрячется в шумовом фоне старой телетайпной линии.»
Последний сектор – Echo – высветился сам.
«Позиция Echo – запасная база комплексного наблюдения с возможностью дистанционного управления. Рекомендую временно не активировать. Хранить в медицинском корпусе под твоим контролем. Может быть использована для имитации сбоя в системе наблюдения либо для дезинформации.»
Интерфейс погас постепенно. Ощущения внутри черепа остались ровными. В квартире всё было по-прежнему тихо. Только лампа над столом потрескивала неоновым нутром, а за окном ветер двигал ветки, словно подсказывая – время действовать пришло.
Следующим моим шагом должно было стать разработка методики подготовки отчетов для Лаптева. Но способ подачи информации зависел слабых технических возможностей. Придется вспомнить абхазский опыт подготовки и передачи информации. Настало время действовать на грани возможностей, между тем, что можно сказать, и тем, что нельзя даже подумать про себя.
Глава 25
Завершив с «Другом» распределение прибывшего с орбиты нового оборудования, я после недолгого раздумья, через нейроинтерфейс дал ему команду:
«Проведи срочно полную диагностику Инны. Необходим точный дмагноз на беременность и общем состоянии ее организма».
Пару секунд спустя, в сознании раздался ровный, успокаивающий голос искусственного интеллекта:
«Диагностика завершена. Беременность отсутствует. Причина задержки связана с эмоциональным стрессом и угрозой её жизни. Организм женщины инстинктивно подготовился к возможному зачатию, максимально повысив вероятность успешного оплодотворения. Если в течение ближайших нескольких дней близости не произойдёт, организм вернётся в нормальное состояние. Никаких последствий не будет».
Сердце сразу забилось ровнее, словно камень упал с души.
* * *
После того как ситуация с беременностью Инны разрешилась без серьёзных последствий, наступил длинный и напряженный период. Весь февраль и начало марта ушли на методичную работу по добыче и обработке информации. Поток данных, ежедневно поступавший от дронов и систем слежения, требовал не просто обработки, а полной творческой переработки и адаптации под земные реалии и доступные технологии.
В мастерской госпиталя, где стояло вращающееся кресло и скромный стол с лампой дневного света, образовался настоящий аналитический центр. Вечером, когда госпиталь пустел, можно было спокойно заняться работой без риска быть застигнутым кем-либо из случайных посетителей или сослуживцев.
А начиналось все больше месяца назад так:
– «Друг», давай-ка вспомним наш абхазский опыт, – произнёс вполголоса, обращаясь к нему через нейроинтерфейс. – Здесь у нас техника даже попроще, чем тогда. Но нужно, чтобы было понятно даже для тех, кто привык анализировать данные по старинке, через бумагу и фотографии.
Голос «Друга» прозвучал чётко и ровно:
– Произведённый мною анализ текущих технических возможностей землян вполне позволяет применить модель, опробованную в Пицунде. Визуализация будет выглядеть, как серии фотографий, сделанных якобы скрытыми камерами с фрагментами аудиозаписей, обработанных под стандартные магнитофоны местного производства.
Удовлетворённо кивнув, уточнил:
– Отлично. Добавь даты и время съёмок, маршруты передвижений фигурантов, места их встреч и краткое описание сути контактов. Главное, чтобы у Лаптева не возникло даже намёка на то, что источники данных могут выходить за пределы земных возможностей. Всё должно выглядеть естественно и укладываться в их логику.
– Данные будут подготовлены в виде набора конвертов с фотографиями и аудиокассетами, сопроводительные записки напечатаны на пишущей машинке «Олимпия», модель 1978 года выпуска. Бумага производства ЧССР, приобретённая в Варшаве, – ответил «Друг».
– Превосходно, я задумчиво пробормотал, перебирая пальцами стопку свеженапечатанных снимков. На фотографиях чётко были видны лица Сверчевского, его сообщников и нескольких новых персонажей. Среди них выделялись офицеры из НАТО и сотрудники дипломатических представительств, встречавшиеся в кафе и барах, на автостоянках и даже в парках Варшавы.
Палец медленно остановился на одном снимке, на котором были чётко запечатлены лица Сверчевского и того самого Фила в компании неизвестного мужчины в строгом костюме.
– Кто этот третий? – спросил задумчиво.
– Идентифицирован как Ричард Брайс, военный атташе посольства Великобритании. Официально находится в Польше, используя дипломатическое прикрытие. Согласно перехваченному разговору, им обсуждались детали возможной передачи данных, связанных с военной инфраструктурой стран Варшавского договора, – сообщил «Друг».
* * *
Тот февральский вечер за окном был сырым и промозглым, низкие облака цеплялись за крыши варшавских домов, будто стараясь заглянуть в окна кабинета капитана Лаптева. Свет настольной лампы создавал вокруг него круг усталого, холодного света. Капитан внимательно изучал принесённый мной отчёт, время от времени останавливаясь и что-то помечая карандашом на полях. Наконец он поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза:
– Послушай, Борисенок, отчёт, конечно, хороший. Даже слишком хороший. Вот только один момент никак не укладывается у меня в голове: Как тебе одному удалось собрать такой объём информации? Всего неделя и столько материалов?
Взгляд его был жёстким, испытующим, и наверняка он ожидал, что сейчас от меня последует признание и раскаяние. Но вместо этого, ответ мой прозвучал резко, и даже зло:
– А кто вам сказал, что работал один человек? Информацию собирала группа. Сколько именно людей, кто они, и каким образом работают, это уже, простите не ваше собачье дело. Моё дело предоставить данные, ваше – с ними вдумчиво работать. Что-то не устраивает, товарищ капитан?
Лаптев откинулся на спинку стула, слегка прищурив глаза. Взгляд его стал ещё холоднее, хотя голос звучал вообще без тени эмоций:
– Слушай, не нужно со мной так разговаривать. Мы ведь не враги друг другу, ты должен это понимать. Но я обязан знать, кто конкретно собирает данные, которые ложатся мне на стол. Это вопрос безопасности. И твоей, и нашей.
Мой ответ не заставил себя ждать:
– Ваши обязанности, это ваши обязанности. Мои – другие. Я отвечаю за работу моей команды и их жизни. А если что-то вам не нравится, можете спокойно идти на три весёлые буквы.
Особист медленно поднялся из-за стола и подошёл к окну, глядя в темноту улицы. Некоторое время молчал, затем, не поворачиваясь, произнёс тихо, почти примирительно:
– Ты дерзкий, Борисенок. Это не плохо, в нашем деле характер необходим. Но границу чувствовать надо. Мы ведь в одной лодке.
Ответ прозвучал холодно и ровно, с едва уловимой ноткой усталости:
– В одной. Только кто-то гребёт, а кто-то, только команды раздаёт. Вот я гребу, как умею. Если вы заметили, о помощи я не прошу, но и не мешайте хотя бы.
Капитан обернулся и посмотрел мне прямо в глаза, будто пытаясь прочитать что-то ещё. Потом кивнул, возвращаясь за стол:
– Хорошо, действуй, как считаешь нужным. Но предупреждаю, если твоя группа засветится – разбираться буду лично. И спуску не дам, даже тебе.
Ответ прозвучал твёрдо, без колебаний:
– Не засветится. Я и мои люди умеют делать своё дело.
* * *
Этот мартовский вечер выдался на редкость промозглым, ветер завывал в печной трубе, словно пробовал проникнуть внутрь квартиры. Квартира давно погрузилась в полумрак, а свет в прихожей зажёгся только тогда, когда входная дверь открылась с тихим скрипом.
Инна вошла медленно, почти беззвучно, словно боясь кого-то разбудить. Её пальто выглядело мокрым и тяжёлым от дождя, волосы спутались и потемнели, лицо было напряжено, как никогда прежде. Ответ на обычный вопрос прозвучал с непривычной резкостью:
– Не спрашивай, пожалуйста ничего, и не говори пока. Мне нужно немного прийти в себя.
Она медленно сняла пальто, повесила его на плечики и разместила недалеко от печи на кухне. Через минуту там уже звякали чашки, и раздавался тихий шум чайника.
Через некоторое время, когда на столе появился горячий чай и тосты с вареньем, Инна наконец заговорила, глядя куда-то в стол:
– Хелена пришла сегодня в университетскую больницу. Была в полном отчаянии, едва держалась на ногах. С ее Юзефом случилось ужасное… Никогда её такой не видела…
Слова повисли в воздухе тяжёлым грузом, ожидание ответа стало почти болезненным.
– Что с ним? Как я понимаю, что-то серьёзное?
– Да, более чем. Юзеф… Его изнасиловал священник из их костела. Там, где он поёт в хоре. Представляешь? Человек, которому они доверяли, как себе.
Инна произнесла это с трудом, словно каждое слово причиняло ей физическую боль.
– Это точно известно? Как это выяснилось?
– Хелена сказала, что Юзеф вернулся домой абсолютно не в себе. Поначалу молчал, но потом разрыдался, рассказал ей и Янушу всё. Сейчас он почти не разговаривает, ни с кем не контактирует. Хелена не знает, что делать, она в полной панике. Они пока никому не сказали, не обращались даже в милицию.
Наступило мучительное молчание, прерываемое лишь приглушёнными вздохами Инны. Её руки нервно теребили чайную ложку, взгляд был прикован к чашке, но казалось, что она её вовсе не видит.
– И что она просила у тебя?
– Совета, наверное. Она умоляла помочь с медицинской экспертизой, но чтобы без официального запроса. Боится огласки, скандала. Януш просто убит, он в ярости, но и сам не знает, как поступить.
– Они не должны это замалчивать. Это преступление, и оно должно быть расследовано, а виновные наказаны со всей суровостью!
– Да, но тут же церковь, общественное мнение, позор… Им страшно. Не только за себя, но и за Юзефа. Он подросток, ты понимаешь, какая это для него травма?
– Конечно, понимаю. Но нельзя оставлять такое безнаказанным.
Инна вздохнула, подняла голову, и в её глазах была решимость, смешанная с глубокой печалью:
– Костя, я не знаю, как лучше поступить. Помоги, пожалуйста. Что мы можем сделать? Как поступить, чтобы помочь и не навредить ещё больше?
– Прежде всего, нужно поговорить с Янушем и Хеленой. Аккуратно, но убедительно объяснить, что молчание не решит проблему. Может, стоит привлечь кого-то из милиции, кому можно доверять?
– Ты прав, нужно говорить с ними. Но кто здесь надёжен? После всего, что с нами было, мне страшно доверять кому-либо ещё.
– Сначала нужно спокойно выяснить все детали, убедиться, что у Юзефа есть надёжные доказательства. Потом решим, кому сообщить. Может, сперва лучше подключить нашего капитана Лаптева? У него есть возможности повлиять на ситуацию негласно.
Инна кивнула, её плечи немного расслабились. Казалось, с её плет отступила хотя бы часть того груза, который давил весь вечер.
– Спасибо. Теперь я хотя бы понимаю, что делать дальше.
– Вот что дорогая, собирайся и поехали к ним!
