Текст книги "Повести, сказки, притчи Древней Индии"

Автор книги: Автор неизвестен

ДЖАТАКА О ЧЕРЕПАХЕ (215)

«Убила черепаха ведь…» Эту историю Учитель во время своего пребывания в Джетаване рассказал о Кокалике. Подробности этого рассказа будут изложены в Махатаккария джатаке.^{67}

«Не только теперь, – сказал Учитель, – Кокалика погибает из-за своей разговорчивости; так с ним было и прежде». И он рассказал историю о прошлом.

В давние времена, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, Бодхисаттва возродился в семье царского приближенного, а когда он вырос, стал советником царя в артхе^{68} и дхарме.

Царь был так разговорчив, что, когда он говорил, никто другой не мог произнести ни слова. И Бодхисаттва стал искать подходящего случая, чтобы умерить болтливость царя.

В то время в области Гималаев жила в одном пруду черепаха. Два молодых гуся, ища себе корма, познакомились с этой черепахой и вскоре стали с ней близкими друзьями.

«Милая черепаха, – сказали ей однажды гуси, – есть у нас в Гималаях, на плато горы Читтакута,^{69} в золотой пещере, великолепный дом. Не хочешь ли ты отправиться туда с нами?» – «А как же я доберусь туда?» – спросила их черепаха. «Если ты сможешь закрыть рот и ни с кем не говорить ни слова, мы донесем тебя туда». – «Хорошо, я закрою рот, – отвечала черепаха, – возьмите меня с собой».

Тогда гуси дали черепахе палку и велели ухватиться зубами за середину ее, а сами взяли эту палку за оба конца и поднялись в воздух.

Деревенские мальчишки, увидев эту картину, закричали: «Смотрите, гуси несут на палке черепаху!». – «Если меня несут мои друзья, то вам-то что за дело до этого, негодные?» – так собралась было ответить черепаха и выпустила из зубов палку как раз в тот момент, когда быстро летевшие гуси достигли Варанаси и пролетали над царским дворцом.

Выпустив палку, черепаха упала на землю и разбилась.

«Черепаха разбилась!» – послышались со всех сторон крики.

Царь в сопровождении Бодхисаттвы и приближенных подошел к тому месту, где упала черепаха, и, увидев ее, спросил Бодхисаттву: «Скажи, мудрейший, почему эта черепаха упала сюда?»

Тогда Бодхисаттва подумал: «Долго я искал подходящего случая, чтобы дать царю наставление; вероятно, эта черепаха была дружна с гусями; они предложили отнести ее в Гималаи и, велев ей уцепиться зубами за палку, поднялись в воздух. А черепаха, когда услышала крики удивленных детей, захотела ответить и, открыв рот, выпустила палку. Так она упала с неба и так погибла».

Поразмыслив так, Бодхисаттва сказал царю: «О великий царь, все, у кого слишком длинный язык и кто не знает предела словам, – все приходят к такому печальному концу». И Бодхисаттва произнес следующие гатхи:

 
Убила черепаха ведь себя, не к месту рот открыв,
Когда держала палку ту, убила словом собственным.
 
 
Запомни, господин, ты хорошенько,
Не длинно надо говорить, а умно.
Сам видишь, от болтливости погибла черепаха та.
 

Тогда царь, догадавшись, что речь идет о нем, спросил Бодхисаттву: «Ты обо мне говоришь, мудрейший?» – «О великий царь, ты или кто другой, разговорчивый сверх меры, не избежит подобного несчастья».

С этого времени царь стал воздерживаться в речах и постепенно сделался неразговорчивым.

Учитель, приведя эту историю, отождествил перерождения: «Тогда черепахой был Кокалика, двое тхер были гусями, Ананда – царем, а я был мудрым советником».

ДЖАТАКА О ПРОКЛЯТИИ (219)

«Мои те драгоценности…» Эту историю Учитель во время своего пребывания в Джетаване рассказал об одном недовольном и удрученном бхикшу. Этот бхикшу не мог сосредоточить свой ум на каком-нибудь одном предмете, и его мучила неудовлетворенность. Тогда его привели к Учителю.

«Правда ли, что ты недоволен?» – спросил Учитель. «Правда», – отвечал бхикшу. «Почему же так?» – «Из-за страсти». – «О бхикшу, – сказал Учитель, – страсть прокляли даже животные; почему же ты, постигший высокое учение, мучаешься из-за страсти, которую презирают даже животные?» И он рассказал историю о прошлом.

В давние времена, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, Бодхисаттва возродился в образе обезьяны и жил в Гималаях.

Один лесник поймал эту обезьяну и принес ее царю. Обезьяна, живя в царском дворце, верно служила царю и постигла многие обычаи людей. Царь, довольный ее службой, велел позвать лесника и сказал ему: «Возьми эту обезьяну и отпусти в том месте, где ты ее поймал». Тот так и сделал.

Все племя обезьян, узнав о возвращении Бодхисаттвы, собралось на вершине большой скалы, чтобы посмотреть на него. Увидев Бодхисаттву, обезьяны начали с ним приветливую беседу. «Любезный, где ты был столько времени?» – спросили они. «В Варанаси, в царском дворце», – отвечал Бодхисаттва. «А как же ты освободился?» – «Царь сделал меня своей любимой обезьяной и, довольный моей службой, отпустил».

Тогда обезьяны сказали: «Ты, наверное, знаешь нравы, которые царят в мире людей. Расскажи нам о них; мы хотим послушать». – «Не спрашивайте меня о нравах людей», – сказал Бодхисаттва. «Расскажи, расскажи, мы хотим послушать!» – упрашивали его обезьяны.

Тогда Бодхисаттва сказал: «Люди, будь то кшатрии или брахманы, только и твердят: «Мое! Мое!». Они ничего не знают о непостоянстве, благодаря которому вещи из бытия переходят в небытие. Послушайте теперь, что за обычаи у этих слепых глупцов». И он произнес следующие гатхи:

 
«Мои те драгоценности! Мое, мое то золото!» —
Так день и ночь твердят глупцы, не видя дхарму высшую.
 
 
Два господина в доме есть: один из них без бороды,
С отвисшей грудью, с косами, с ушами просверленными,
За деньги в дом он приведен; домашних мучает всегда.
 

Услышав его слова, обезьяны закричали: «Не продолжай, не продолжай! Такие речи нам даже слушать противно». И они обеими руками плотно заткнули уши.

«В этом месте мы услышали о такой непристойности», – решили обезьяны, и, прокляв это место, они ушли в другое. А эта скала получила название Проклятой скалы.

Приведя эту историю для разъяснения дхармы и провозгласив благородные истины, Учитель отождествил перерождения (после провозглашения истин тот бхикшу достиг первого пути): «'Тогда обезьяньим племенем были последователи Будды, а царем обезьян был я».

ДЖАТАКА О ПОПУГАЕ (255)

«Пока еще умерен был…» Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал об одном бхикшу, который, объевшись, умер от несварения желудка.

Когда он умер, все бхикшу собрались в зале дхармы и стали обсуждать недостатки покойного: «Братья, этот бхикшу, не зная, сколько может принять его желудок, съел слишком много и от несварения умер». В это время вошел Учитель и спросил: «Какой вопрос, о бхикшу, вы тут обсуждаете?» Когда те ему объяснили, Учитель сказал: «Не только теперь, о бхикшу, он умер от объедания, это с ним было и прежде». И он рассказал историю о прошлом.

В давние времена, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, Бодхисаттва возродился в образе попугая и жил в Гималаях. Он был царем над тысячами других попугаев, живших в той части Гималаев, которая была обращена к морю.

У этого царя попугаев был сын. Когда он вырос большим и сильным, Бодхисаттва стал плохо видеть. (Говорят, что у попугаев, оттого что они слишком быстро летают, в старости прежде всего слабеют глаза).

Тогда сын Бодхисаттвы посадил своих родителей в гнездо и сам стал добывать им корм.

Однажды, отправившись к тому месту, где он обычно искал корм, он сел на вершину горы и, посмотрев на море, увидел остров, а на нем манговую рощу с золотыми сладкими плодами.

На следующий день во время своего путешествия за кормом попугай спустился в этой роще, напился мангового сока, набрал плодов и принес их родителям.

Бодхисаттва, отведав плодов манго, по вкусу сразу же догадался, откуда они, и спросил сына: «Милый, это манговый плод с такого-то острова?» – «Да, отец», – отвечал молодой попугай. «Милый, попугаи, которые летают на этот остров, не живут долго, поэтому ты больше не летай туда», – сказал отец.

Но сын, не послушавшись его советов, снова стал летать на этот остров.

Однажды, когда попугай, выпив слишком много мангового сока и набрав плодов для своих родителей, летел над морем, он очень устал, и им стал овладевать сон. Плоды манго выпали у него из клюва. Теряя направление, он стал лететь все ниже и ниже, так что временами даже касался поверхности моря, и в конце концов упал в воду.

Тогда одна большая рыба схватила его и съела.

Не дождавшись возвращения сына в обычное время, Бодхисаттва догадался, что он упал в море и погиб. И с этого времени, не получая никакого корма, родители попугая ослабели и умерли.

Учитель, приведя эту историю о прошлом, достигнув наивысшего просветления, произнес следующие гатхи:

 
Пока еще умерен был в приеме пищи попугай,
То не сбивался он с пути и мать свою всегда кормил.
 
 
Когда же манговых плодов на острове объелся он,
Свалился в море, оттого что в пище невоздержан был.
 
 
Не надо жадным быть к еде и меру надо соблюдать.
Кто неумерен, гибнет тот, кто знает меру, тот спасен.
 

Приведя эту историю для разъяснения дхармы, Учитель провозгласил благородные истины и отождествил перерождения (после провозглашения истин многие бхикшу достигли первого, второго, третьего и четвертого путей): «Тогда не знающий меры в пище бхикшу был сыном царя попугаев, а царем попугаев был я».

ДЖАТАКА О РАЗНЫХ ЖЕЛАНИЯХ (289)

«Живем хоть в доме мы одном…» Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, рассказал о почтенном Ананде, получившем ценный дар. Подробности этого рассказа будут изложены в одиннадцатой главе в Джунха джатаке.^{70}

Однажды, когда в Варанаси царствовал Брахмадатта, Бодхисаттва возродился в образе сына его главной супруги. Когда он вырос, он изучил все науки в Такшашиле^{71} и после смерти отца сам стал царем.

А в это время в старом домишке жил один брахман, бывший семейный жрец отца Бодхисаттвы, отстраненный от должности. Он был очень беден.

Однажды ночью Бодхисаттва, переодевшись в чужое платье, бродил по городу, чтобы узнать, как живет народ. А в это время какие-то воры, совершив кражу, сильно напились в одном питейном доме и, взяв еще вина в кувшины, шли к себе домой.

«Эй, кто ты такой?» – закричали воры, встретив на улице Бодхисаттву, и, подойдя к нему, сшибли его с ног и сняли с него верхнюю одежду. Потом они взяли свои кувшины и пошли всячески запугивая царя.

А в этот момент бывший царский жрец вышел из дома и, стоя посреди улицы, наблюдал за созвездиями. Определив по звездам, что царь попал в руки разбойников, брахман позвал свою жену и сказал ей: «Послушай, жена, наш царь попал к разбойникам». – «А какое тебе дело до царя, господин? – отвечала жена. – Пусть об этом позаботятся его брахманы».

А царь случайно услышал их разговор. Пройдя некоторое время вместе с разбойниками, царь взмолился: «Я бедный человек, почтенные, берите мою верхнюю одежду и отпустите меня».

И когда он так все просил и просил, разбойники из жалости отпустили его. Запомнив их дом, царь пошел к своему дворцу. Проходя мимо дома жреца, он услышал, как тот говорил своей жене: «Милая, наш царь освободился из рук разбойников».

И царь вернулся в свой дворец. На рассвете он созвал своих брахманов и спросил их:

«Вы наблюдали ночью за созвездиями?» – «Да, божественный», – отвечали брахманы. «Благоприятны ли они?» – «Благоприятны, божественный». – «И никакого затмения не было?» – «Нет, не было, божественный». – «Позовите-ка мне брахмана из такого-то дома», – сказал тогда царь.

И когда привели старого жреца, царь спросил его: «Наблюдал ли ты, почтенный, сегодня ночью за созвездиями?» – «Да, божественный», – отвечал жрец. «Не было никакого затмения?» – «Было, великий царь; сегодняшней ночью ты попал в руки разбойников, но быстро освободился».

«Этот человек, наверное, хорошо разбирается в звездах», – подумал царь и, прогнав всех брахманов, сказал жрецу: «Я доволен тобой, брахман; выбери себе в дар все, что ты пожелаешь». – «Великий царь, – отвечал брахман, – я сначала посоветуюсь с женой и детьми и тогда выберу что-нибудь».

Царь отпустил его, и брахман, придя домой, позвал жену, сына, невестку и служанку-рабыню и сказал им: «Царь жалует мне дар, какой я пожелаю. Посоветуйте, что мне лучше выбрать». – «Приведи мне сотню коров», – попросила его жена. «А мне, – сказал сын Чхатта, – выбери колесницу, запряженную чистокровными синдхскими^{72} конями цвета белого лотоса». – «А мне, – сказала невестка, – возьми серьги из драгоценных камней и разные другие украшения». Рабыня, по имени Пунна, попросила брахмана выбрать для нее ступку, пестик и корзину для просеивания. А сам брахман желал получить себе в дар деревню.

«Ну, ты посоветовался со своей женой?» – спросил царь, когда брахман пришел к нему. «Да, посоветовался, великий царь, но все, кого я спрашивал, имеют разные желания».

И он произнес первую гатху:

 
Живем хоть в доме мы одном, желанья разные у нас.
Хочу себе деревню в дар; сотню коров – жена моя;
Упряжку лошадей – мой сын; невестка – серьги из камней,
Служанка крошка Пунника желает ступку с пестиком.
 

Выслушав его, царь сказал: «Всем дайте то, что они желают». И, послав людей за подарками, он произнес следующую гатху:

 
Деревню дайте брахману, сотню коров – жене его;
Упряжку лошадей, – сынку; невестке – серьги из камней,
А бедной крошке Пуннике вы дайте ступку с пестиком.
 

Выдав брахману все, что он хотел, и воздав большие почести, царь сказал ему: «Ну, теперь приступай к обязанностям, которые тебе следует исполнять». И сделал его своим приближенным.

Учитель, приведя эту историю для разъяснения дхармы, отождествил перерождения: «Тогда брахманом был Ананда, а царем был я».

Арья Шура
ГИРЛЯНДА ДЖАТАК

ДЖАТАКА ОБ УНМАДАЯНТИ^{73} (XIII)

Перевод А. П. Баранникова

Даже мучимые жестокими страданиями, добрые неспособны стать на путь низких, находя опору в своей высокой нравственности, стойкости.

Вот как об этом назидательно повествуется. Некогда Бодхисаттва, как рассказывают, был царем шибийцев;^{74} преуспевая на благо народа в правдивости, щедрости, спокойствии, мудрости и других прекраснейших качествах, он, словно воплощенная праведность и воспитанность, был отцом своего народа, движущим вперед его благополучие.

От совершения преступлений ограждаемый и укрепляемый в высоких добродетелях своим царем, как сын отцом, народ был радости исполнен в мирах обоих.

И суд его был нелицеприятен; не различал он своих и чужих и следовал во всем закону; закрыв народу беззаконий путь, он обратился как бы в лестницу, ведущую на небеса.

Плод добродетели народа – его благо; зная это, людей правитель был всегда одним лишь этим озабочен, и, следуя стезею праведности с душою полною блаженства, другим не позволял он нарушать ее.

И вот у одного из знатнейших подданных этого царя была дочь поразительной красоты, которая считалась перлом среди всех женщин; по необычайному совершенству ее фигуры и всей ее прелести она казалась воплощенной Лакшми,^{75} или Рати,^{76} или же одной из апсар.^{77}

И тот, чей взор случайно падал на ее красу и кто не утерял способности любить, не в состоянье был он оторвать свой взор, притянутый к ней блеском красоты.

За это ее родственники дали ей имя Унмадаянти.^{78} И вот отец ее уведомил царя: «В твоем царстве, о государь, объявилась жемчужина среди женщин, поэтому да благоволит государь решить, возьмет ли он ее в жены или отвергнет».

После этого царь повелел брахманам, умеющим различать счастливые приметы женщин: «Посмотрите на дочь этого вельможи и решите, подходит ли она нам в жены или нет». Тогда отец ее, пригласив этих брахманов в свой дом, сказал Унмадаянти: «Доченька, прислуживай сама этим брахманам». Она, промолвив: «Слушаю!» – стала как должно прислуживать брахманам. И вот тех брахманов

Глаза, едва лишь взоры их на лик ее упали, стали неподвижны, и бог любви унес их стойкость; не подчинялись им ни очи, ни рассудок, как будто в опьянении сознанье потеряли.

Когда же они, потеряв голову, не в состоянии были сохранить твердость и благоразумие, – куда уж там есть! – хозяин, удалив с их глаз свою дочь, сам стал прислуживать брахманам и затем проводил их. И вот у них явилось такое соображение: «Поразительная красота девушки, как чудесное видение, чарует душу; поэтому царь не должен даже видеть ее, а тем более не должен вступать с нею в брак. От ее дивной красоты он, несомненно, потеряет голову и с меньшим усердием станет заниматься своими священными и государственными делами, а упущения в обязанностях государя станут препятствием на пути народа к преуспеванию и счастью.

Она одним своим лишь видом может помешать стремиться к совершенству даже муни,^{79} тем более владыке юному, который, счастьем наслаждаясь, бросает взоры, алчущие удовольствий.

Поэтому целесообразно нам поступить так».

Приняв решение, они явились в надлежащее время к царю и заявили ему следующее: «О великий государь! Мы видели эту девушку. Она чарующе прекрасна, но и только: есть у нее дурные приметы, предвещающие гибель и неудачу; поэтому ты, государь, не должен даже видеть эту девушку, а тем более вступать с нею в брак.

Порочная жена позорит славу и счастье родов обоих, как ночь, которая, скрыв месяц в облаках, окутывает тьмою всю стройность и всю красоту земли и неба».

Так дело было представлено царю. «Если на ней есть неблагоприятные приметы, как это мне говорят, то она не соответствует моему роду», – подумал царь и перестал желать ее. Ее отец, узнав, что царь не требует девушки, выдал свою дочь замуж за одного из советников царя, по имени Абхипарага.

И вот однажды, когда настал праздник Каумуди,^{80} царь пожелал полюбоваться блестящей красотой празднества в своей столице. Взойдя на свою царскую колесницу, он поехал по городу; улицы и торговые ряды города были убраны и политы водою; повсюду развевались разноцветные флаги и знамена; белые мостовые улиц были усеяны разнообразными цветами, повсюду были пляски, пенье, шутки, танцы, музыка; опьяняющий аромат цветов, пудры, благовоний, венков, крепких напитков, пахучей воды для омовения, благовонных мазей наполнял воздух; дивные товары были выставлены для продажи; главная улица была запружена сияющими весельем толпами горожан и селян в праздничных одеждах. Совершая свою прогулку по городу, царь приблизился к дому того министра. Тогда Унмадаянти с гневом подумала: «А, так у меня неблагоприятные приметы, и потому, как говорят, я отвергнута царем!» И, очень любопытствуя видеть царя, она стояла, сияя дивным блеском своей красоты и освещая плоскую кровлю дома, как молния освещает вершину облака. «Пусть же соберет теперь свои он силы, чтобы удержаться от смятения и сохранить свою стойкость и память, увидев ту, у которой дурные приметы», – подумала она. И вот взор царя, с любопытством наблюдавшего великолепие столицы, упал вдруг на нее, когда она стояла, обернувшись к нему лицом. Тогда царь,

Хоть вволю насмотрелся он на красоту прелестных женщин своего дворца, хоть был смиренным он и, добродетель соблюдая, стремился одержать победу над страстями,

Хоть обладая стойкостью высокой, был сдержан и стыдлив, хоть взор его испуган был созерцанием чужой жены, но все же долго он на женщину смотрел, не отрывая глаз и восхищая Каму.

«Не Каумуди ль это? Не воплощенное ли это божество сего дворца? Апсара ли она иль дайтьев^{81} дева? Ведь красота нечеловеческая это!»

Меж тем как царь так размышлял и глаза его не могли вдоволь насладиться созерцанием женщины, его колесница проехала мимо того места, где она стояла, не считаясь с его желаниями. И вот царь вернулся в свой дворец с опустошенным сердцем; его мысли были только с ней, вся его нравственная стойкость была похищена богом любви. Наедине он обратился к своему вознице Супанде:

«Не знаешь ли, чей это дом был с белыми стенами? И кто та женщина была, что там сияла, словно молния на белом облаке?»

Возница сказал: «Есть у государя министр по имени Абхипарага, так это его дом и его жена, дочь Киритаватсы, Унмадаянти по имени». Когда царь услышал эти слова, то при мысли, что она жена другого, его сердце упало и взгляд его стал неподвижным.

И, вздыхая глубоко и жарко, терзаясь всей душой по красавице, он обратился к самому себе с такой речью:

«О, как идет ей это имя нежное, где каждый слог ласкает слух: «Унмадаянти!». Своей чудесною улыбкой она меня ума лишила!

Забыть ее хочу, и словно вижу сердцем! Ведь мое сердце у нее, или, вернее, в нем царит она!

Сколь малодушен я – любить жену другого! Что за безумец я! Покинул стыд меня и сон!

Меж тем как ум мой восхищенный в созерцанье погружен улыбки ясной, взоров, красоты ее, вдруг раздается звон^{82} – тот дерзкий звук напоминает о теченье дел других. О, в сердце у меня лишь ненависть те звуки порождают».

Таким образом, стойкость царя была потрясена силою любви. И хотя он старался прийти в себя, однако же его бледность и худоба, задумчивость и частые вздохи, зевота и весь вид его показывали ясно, что царь влюблен.

Сердечная болезнь, хоть стойко он скрывал ее, наружу выступала ясно и на лице его, и в худобе, и в неподвижном взгляде, исполненном задумчивости.

Тогда его министр Абхипарага, который был весьма искусен в истолковании изменений во внешности и выражении лица, узнав, что случилось с царем, и поняв причину этого, и из-за своей любви к царю весьма озабоченный опасностью, которая ему угрожала, так как он знал поразительную силу бога любви, испросил у царя разрешение поговорить с ним наедине и, получив его позволение, обратился к царю с такими словами:

«Сегодня мне, о царь, людей владыка лотосоокий, когда я воссылал богам моления, явился якша^{83} и, подойдя ко мне, промолвил так: «Как же не догадался ты, что сердце государя принадлежит Унмадаянти?»

Промолвив так, он вдруг исчез, а я, задумавшись об этом, к тебе явился, и если правда это, государь, то почему же ты молчишь, откуда у тебя такое недоверье к слугам?

Поэтому благоволи, о государь, оказать мне милость, приняв от меня мою супругу». Смущенный этим предложением, царь не мог поднять глаз от стыда, и хотя он находился во власти бога любви, однако благодаря знанию праведного закона, приобретенному долгим упражнением, его стойкость осталась непоколебленной, и он ясно и определенно отказался принять дар министра. «Этого не должно быть. И вот почему.

Я не бессмертен и своих заслуг лишусь; о грехе моем, кроме того, народ узнает; тебя ж в разлуке с нею любовь сожжет с такой же быстротой, с какой огонь сухой кустарник истребляет.

Такой поступок, что недоброе сулит в мирах обоих – том и этом – не совершит мудрец, хотя им наслаждается не мудрый».

Абхипарага сказал: «Не опасайся нарушить закон.

Ты мне поможешь щедрость проявить и тем закон исполнишь, а если от меня ее не примешь в дар, то, даянью помешав, закон нарушишь.

Я не вижу здесь ничего такого, что могло бы порочить добрую славу царя.

Ведь, кроме нас двоих, никто об этом знать не будет, и потому ты изгони из сердца страх людского порицанья!

Для меня же это будет милостью, а не мучением, потому что:

Какое зло возникнуть может в верном сердце от чувства удовлетворенья, что совершил что-либо ты на пользу господину? Поэтому спокойно наслаждайся ты любовью, о государь, и о моих страданьях не тревожься!»

Царь сказал: «Ни слова больше о подобном грехе.

Из-за любви великой ко мне ты, очевидно, забываешь, что не всякое даянье помогает исполненью долга.

Кто для меня в своей любви высокой не ценит даже жизнь свою, тот друг мне, лучший родственник, и я его супруге лишь друг.

Поэтому не следует вовлекать меня в неблаговидное дело. А если ты уверяешь, что никто другой не узнает об этом деле, то разве от этого оно станет безгрешным?

Хотя б невидимо творил кто злое дело, – как благоденствовать тот может? Ведь это словно яд принять незримо! Его увидят непорочными очами и небожители и святые йогины.^{84}

Чего же больше?

Кто поверить может, что ты ее не любишь, что не постигнет гибель и тебя, когда разлучишься ты с нею?»

Абхипарага сказал:

«С супругой и детьми я раб твой, ты мой господин и божество мое. Какое может быть, о государь, закона нарушенье по отношению к рабе твоей?

Что же касается моей любви к ней, о которой говоришь ты, – что же из этого?

Да, ее люблю я, о радостей податель, и потому я добровольно, сам хочу отдать ее тебе: ведь человек, отдав здесь дорогое, в том мире получает еще дороже что-то.

Поэтому благоволи, о государь, принять ее».

Царь сказал: «Ни в коем случае! Это невозможно!

Скорее брошусь я на острый меч или в пылающий ужасным пламенем огонь, чем добродетель решусь попрать так, которой я обязан счастием великим!»

Абхипарага сказал:

«Если государю неугодно взять мою супругу, то я велю ей стать блудницей, любви которой может добиваться каждый, и тогда мой государь с ней сможет насладиться». Царь сказал: «Да что с тобою? Как обезумел ты!

Оставивши невинную супругу, ты, безумец, получил бы от меня возмездье и, сделавшись предметом поношений, ты стал бы мучиться и в этом мире и в ином.

Поэтому оставим эти бессмысленные речи. Образумься же».

Абхипарага сказал:

«Хотя бы то грозило нарушением закона, иль порицанием со стороны людей, или утратой счастья, всему навстречу я пойду с открытым сердцем: оно исполнено блаженства, доставив счастие тебе.

Не вижу в мире я огня великого,^{85} тебя превыше, о земли великий повелитель! И Унмадаянти да будет вознаграждением моим жрецу; прими ее как жрец для усиления моих заслуг».

Царь сказал: «Несомненно, стремясь действовать мне на пользу, ты по своей великой любви к нам не замечаешь, что добро и что зло для тебя самого; и поэтому я с особенным вниманием должен наблюдать за тобой. Ни в коем случае не следует безразлично относиться к порицанию людей. Смотри:

Кто, к праведности безразлично относясь, заботиться не станет о порицании людском или награде в другом существованье, тому не станет доверять народ, и в мире том^{86} он, без сомнения, лишен блаженства будет.

Поэтому я и говорю тебе:

Не соблазняйся преступить закон для жизни этой; великий грех здесь несомненен, – сомнителен и незначителен успех.

Чего же больше?

Ввергать ближних в несчастия такие, как порицанье и тому подобное, и этим для себя добиться счастья – для добрых неприятно; пусть лучше, зла другим не причиняя, один я понесу все бремя дел своих, ничем закона не нарушив!»

Абхипарага сказал: «Да разве это беззаконие, если я из преданности господину действую ему на пользу, а государь принимает ее от меня в дар? Ведь все шибийцы – горожане и селяне – могли бы сказать: «Какое же тут беззаконие?» Поэтому да благоволит государь принять ее!» Царь сказал: «Поистине, ты всей душой хочешь сделать мне приятное, но нужно подумать еще и вот о чем: из всех шибийцев – горожан и селян, тебя и меня – кто из нас самый сведущий в святом законе?» Тогда Абхипарага в смущении сказал:

«Благодаря почтенью к старшим, усилиям, затраченным на изучение священного писанья, и остроте ума смысл истинный науки о трех целях жизни^{87} тебе открыт, о государь, как Брихаспати».^{88}

Царь сказал: «Поэтому-то ты и не можешь совратить меня с истинного пути.

От поведения царей зависит благо и несчастие народа; вот почему, привязанность народа помня, останусь я на поприще благом, что соответствует и славе моей доброй.

Хорош ли, неудобен путь, которым бык идет, – коровы следуют за ним; так и народ: откинув острые преграды сомнений, он поведенью государя следует всегда.

Кроме того, ты должен принять во внимание следующее:

Ведь если б у меня не стало силы, чтоб охранять и самого себя, в каком же состоянье оказался бы народ, который жаждет от меня защиты?

То зная и заботясь о благе подданных, равно как о святом законе и безупречной славе, я не хочу веленьям сердца следовать, ведь я же вождь народа своего, я бык ведь в стаде!»

Тогда министр Абхипарага, умиленный в сердце своем этой стойкостью царя, поклонившись и почтительно сложив руки, обратился к нему с такими словами:

«Сколь осчастливлены судьбою подданные, которых охраняешь ты, людей владыка! Такую преданность закону, пренебреженье к наслажденьям личным найти возможно ль даже в пустынях лесных?

О, как приличествует дивное название «великий» в имени твоем, великий государь! Ведь если бы безнравственного добродетельным назвать, то это было бы насмешкою жестокой!

Но к чему мне изумляться иль волноваться пред великим подвигом твоим? Как океан сокровищ полон, так ты исполнен добродетелей, о государь!»

Таким образом «даже мучимые жестокими страданиями, – добрые неспособны стать на путь низких, находя опору в своей высокой нравственной стойкости» и в своем прекрасном знании праведного закона, которому они неустанно следовали; помня об этом, надо прилагать все усилия для укрепления в нравственной стойкости и праведном законе.