Текст книги "Ветер в черном (СИ)"

Автор книги: Average Gnoll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Хейзан разочарованно опустил плечи – новая аномалия или, по крайней мере, невероятное открытие в области магической науки развеялись, как пепел по ветру. Скециус и фермер вернулись к костру, громко переговариваясь между собой; однако, увидев рядом со своей Нэсси другого мужчину, Скециус примолк и нервно стиснул покрытую водорослями бутылку.

– Нэсси! – воскликнул он. – Он же к тебе не пристает?!

– Что ты, – сказала Нэсси и провела ладонью в воздухе. – Мы лишь поговорили о насущном как маг с магом.

Скециус расплылся в улыбке и отвесил Хейзану короткий неуклюжий поклон.

– Уважаю магов.

Хейзан не в первый раз подивился тому, насколько ловко женская власть прибирает мужчин к рукам без остатка. Не то чтобы он с предубеждением относился к противоположному полу, ведь его всегда привлекали сильные его представительницы, подобные Рохелин, но Скециус выглядел так жалко, что даже вызывал непривычное для Хейзана сочувствие.

Из ниоткуда в световой круг вошел еще один человек, небритый и с тенью под глазом – кто-то поставил бедняге синяк, причем совсем недавно.

– Из вас никто письмо не ждет, случайно? – жалобно поинтересовался он.

– Ну ты имя-то скажи, – потребовал Скециус.

– Да там не имя, а… непотребщина какая-то. Меня, вон, у прошлого костра чуть не зашибли, мол, оскорбить хотел.

У Хейзана в голове промелькнула догадка.

– Дай сюда, – поманил он новоприбывшего и, вырвав у него письмо, поднес то к костру; языки пламени осветили наспех выведенное “Херумору”. – Все верно, это мне. Спасибо.

Человек с явным облегчением отправился по своим делам, а Хейзан вскрыл конверт – не магией, но просто разорвав. Случайно задел само письмо, так что его краешек болтался почти оторванным, пока Хейзан читал лаконичный текст, унизанный кляксами и мелкой сыпью рассеянных чернил.

“Херумор,

У меня плохие новости. Здесь, в Ретенде, появился лично Невий. Не знаю, каким образом он нас выследил. Надеюсь, к этому не причастна Хойд; я думала о ней лучше.

Ищет он тебя и уже сообщил стражам порядка о золотоглазом преступнике. Боюсь, что они вышлют патрули по всем основным трактам Таллоу. Будь осторожен.

Р.”

Дочитав, Хейзан опустил письмо на колени – и вдруг скомкал его и зашвырнул в огонь. Наблюдая за тем, как чернеет и съеживается бумага, Хейзан сам сгорал от внезапно накатившего страха, что вонзился между ребер, точно жало осы. Даже если Невий ничего не сказал властям Ретенда о спутнице беглого преступника, кэанец отлично помнил Рохелин по Белой Воде и наверняка ищет ее, зная, что она может указать на местоположение Хейзана.

А Рохелин, судя по тону письма, не осознавала до конца эти риски. Будучи женщиной неглупой, она поняла, что ей грозит, но беспечно предположила, будто может справиться с этим сама.

Однако возвращаться в Ретенд с такой диспозицией было бы безумием. Может, написать ответное письмо, где всеми правдами и неправдами упросить ее покинуть столицу и не возвращаться туда в ближайшее время? Но Рохелин и сама сделает это вскорости, чтобы продолжить свое странствие.

“Вскорости” может оказаться недостаточно.

Эта мысль решила все, и Хейзан, коротко распрощавшись с собратьями по костру, бросился бегом к своему узелку и перекинул его через плечо. Зашебуршил травой, делая вид, что готовится ко сну, а затем притих. Когда прошло достаточно времени, чтобы люди решили, будто он спит крепким сном, Хейзан крадучись пересек поляну, едва не провалившись в кроличью нору и с трудом проглотив ругательство. Как назло, это была именно та нога, которую он поранил стеклом в Белой Воде.

Прихрамывая, Хейзан двинулся вдоль обоза; налетевший ветер не по-летнему холодил. Залаяла собака, и Хейзан едва не столкнулся с хозяином одной из телег; к счастью, тот всего-то укорил псину за брехливость и пошел себе дальше.

Наконец Хейзан достиг выпаса, где спали стоя уставшие лошади. Под новорожденным серпом не было видно ничерта, и отвязать одну из них оказалось незавидным испытанием, тем более, что лошадь проснулась и недоуменно скосила влажный глаз на своего похитителя. Хейзан вполголоса принялся ее задабривать, коря себя, что не додумался добыть яблоко или кусочек сахара. Лошадь не успокоилась и нервно заржала; Хейзан чертыхнулся, а позади него раздались голоса:

– Что там такое?

– Да животина какая-нибудь из лесу вылезла, напугала.

Погонщики снова улеглись спать, а Хейзан наконец развязал узел, и веревка упала на ощипанную землю. Еще раз попросив лошадь вести себя потише, Хейзан разбежался – и запрыгнул на нее, немедля пришпорив с помощью магии. Искать седло не было времени, да и шансы обнаружить себя возросли бы в несколько раз, так что Хейзан лишь надеялся, что не отобьет себе всю заднюю часть по дороге в Ретенд, а спина на следующее утро не будет болеть как проклятая.

Лошадь со ржанием вскинулась, едва не сбросив седока, и бросилась в галоп; вдогонку донеслись крики, но куда всполошенным сонным людям было догнать вора. Хейзан прижался к загривку, еле дыша от бьющего в лицо ветра и оглушительного запаха – бедную лошадь не чистили, должно быть, с основания Ореола.

Хейзан не любил ездить верхом, но отлично чувствовал животное и знал, как слиться с ним воедино, чтобы оно подчинялось малейшему движению и меняло аллюр, стоило Хейзану лишь подумать об этом. Когда обоз остался далеко за спиной, лошадь перешла на среднетемповую рысь, и Хейзан наконец позволил себе выдохнуть. Но самое тяжелое дожидалось впереди, там, где вскоре небо побледнело рассветом и забрезжили огни Ретенда.

Человек в черном одеянии бежал по мокрому берегу, вскрикивал и пританцовывал, воздымая руки к небу. Смех его звучал знакомо; говорят, что пространство сна не может синтезировать голоса само и всегда обращается к яви. Серо-зеленые, точно водоросли, волны лизали его босые ноги океанской солью. Из тумана над водой проглядывали костлявые призраки – остовы мертвых кораблей.

Это не моря Просторов – не Ошейник, охватывающий Мир, и не омывающий восточный берег Астлема Безликий океан.

Удар сердца, и картинка сменилась – теперь ее окружала песчаниковая ноздреватая пещера, вся в каплях-морских-слезах, а его – такие же люди, одетые в черное. Путеводный, донеслись искаженные эхом голоса. Путеводный…

Какая-то женщина вскрикнула, пряча за своими юбками темноволосого ребенка.

Затем был дряхлый седой старик, усыпанный морщинами, точно скала – морскими уточками, и осязаемая трещина в ткани реальности; затем – яблоко, что покатилось к ногам бородатого северянина с проницательными зелеными глазами. Подняв яблоко, тот швырнул его в кусты; раздалось мальчишеское ойканье.

Но первым был Путеводный.

Рохелин проснулась от настойчивого стука, что спросонья показался ей громоподобным. Сердце взял холод; неужели Невий каким-то образом отыскал ее даже теперь, когда она покинула дом Анны и заночевала в гостинице, назвавшись чужим именем?

– Хель! – донесся голос, которого она никак не ожидала услышать. Рохелин соскочила с постели и, не волнуясь о том, что одета в ночное, отперла дверь.

– Черт возьми, Хель! – Хейзан моментально заключил ее в объятия и рассмеялся от избытка нервов; Рохелин почудилось, будто запахло солью.

– Не кричи, – шикнула она. – Сам же меня и выдашь.

Комнатка удручала с первого же взгляда – не просто маленькая, а будто сжавшаяся вдвое. Стойкий запах луковиц выдавал в ней бывшую кладовую, как и тяжелая дубовая дверь, которые ставят обычно, чтобы защитить добро от воров, но никак не постояльцев – от постояльцев с более длинным мечом.

– Собирайся, мы уезжаем – сейчас же, – приказал Хейзан; тон его не терпел возражений. Сняв походное платье с очелья кровати, Рохелин попросила:

– Выйди, пожалуйста. Мне нужно переодеться.

– Я не буду подсматривать, – слукавил Хейзан.

– Будешь.

Когда он стоял в темном коридоре, потолок которого спускался резкой дугой и едва не царапал макушку, и давил сладострастные мысли, из-за угла появился карлик со свечой – хозяин гостиницы. Внутри Хейзана зародилось подозрение, но карлик прошел мимо; вот уж кому не мешают низкие потолки, подумал Хейзан. Вдруг мага хлопнули по спине, а как только он обернулся – и наклонился – сунули в лицо огарок.

– Извините, – сказал хозяин, отводя свечу, – я должен был убедиться. Это вас разыскивают по всему городу?

– Даже если и меня… – прошипел Хейзан, потянувшись к Гиланте.

– Я не собираюсь вас выдавать, – замотал головой карлик. – Но они вломились ко мне по наводке какого-то слишком ушастого гостя. Я оставил их мариноваться в таверне, но скоро они поймут, что я их надул, и заявятся. Вам нужно наверх, в бордель – затеряетесь среди посетителей.

– Среди ищеек нет невысокого человека с темными волосами? – спросил Хейзан.

– Нет.

– Значит, они не знают меня в лицо, – прикоснулся Хейзан к подбородку. – Есть одна проблема: со мной женщина.

– Какая же это проблема? – усмехнулся хозяин. – Загримируем под одну из наших девочек, и дело с концом.

Хейзан помялся, не зная, как изложить Рохелин безумную, но единственную идею, но странница восприняла ее на удивление спокойно. Проститутки охотно поделились как открытой одеждой, так и косметикой – явно не первый случай, когда им приходится укрывать беглянок от правосудия. Услышав, как по лестнице поднимаются чьи-то тяжелые сапоги, Хейзан щипком магии наложил на лицо слабенькую – не его профиль, – но достаточную в полумраке иллюзию. Глаза немедленно обожгло, точно солью, но Хейзан лишь стиснул зубы – терпи.

Когда стражники решительно подвели его к лампаде, огонь доверительно высветил светло-голубые глаза. Не обратив внимания на то, что их обладатель подозрительно часто моргает, блюстители закона двинулись к следующей двери. Один из них ущипнул Рохелин за задницу:

– Как тебя зовут?

– …Хельга.

Стражник хохотнул:

– Уже вторая Хельга за месяц! И почему все шлюхи так любят примерить на себя двуединские имена?

– Я оттуда родом, – холодно произнесла Рохелин. – Хельга – мое настоящее имя.

– О! Извините, стало быть, – отвесил стражник насмешливый поклон и нагнал сослуживцев. Хейзан облегченно сбросил иллюзию и потер горящие веки.

– Поганцы, – прошептала Рохелин.

Ежась от холода, Хейзан сидел на росистой траве и смотрел на золотистые утренние облака. Рохелин подремывала у него на коленях; Хейзан бы охотно предался естественному порыву, но Рохелин четко дала понять, что после игры в проститутку у нее нет настроения на романтику. Однако сделать привал было необходимо – лошадь бежала все медленнее, и Хейзан боялся попросту загнать ее. Он прикинул, что на дорогу до Чезме уйдет примерно три дня пути по объездному тракту – дольше, чем напрямик, но возвращаться к обозу было бы самоубийством не только из-за кражи лошади – тут он еще мог объясниться, – но и потому как за обещанное вознаграждение удавился бы даже Скециус.

В размеренно плывущих мыслях неожиданно возник черный провал, окантованнный пламенем – и перевернулся, так что теперь чернота окружала огонь, словно темное море – полыхающую сушу.

Ха’генон…

– Хель, – осторожно тронул девушку Хейзан. Та приоткрыла один болотно-зеленый глаз.

– М-м?

– Может ли не-сновидец увидеть во сне нечто, что было бы частью привычного мира?

Рохелин открыла второй глаз и недоуменно взглянула на Хейзана:

– Ты о чем?

– Мне кажется, – медленно произнес Хейзан, – хоть это и чушь полная, что я увидел во сне подсказку к тому, как разгадать проклятие. Она заключается в совершенно незнакомом мне названии: Ха’генон. Да, именно так, с паузой.

– Ты мог слышать его когда-то давно. Но забыть, – пожала плечами Рохелин, ни на секунду не поверив в реальность слов Хейзана. – Ты просто хочешь думать, что это подсказка.

– Вполне возможно, – вздохнул Хейзан, накрутив на палец прядь ее смоляных волос. – Но не помешало бы проверить в архивах.

– За этим мы и едем в Чезме.

Когда за их спинами поднялся со скрежетом откидной мост, Хейзан наконец утер пот со лба – в цитадели законы Таллоу не действовали. Вольный город Чезме издревле враждовал с окружавшей его лесистой страной; несмотря на то, что перемирие длилось уже сотни лет, с тех пор как маги, яростно оборонявшие библиотеки, отбросили таллийскую армию с терминальными друг для друга последствиями, коренные жители Чезме и Таллоу терпеть друг друга не могли. И у тех, и у других была слишком хорошая память.

За одним исключением: никто не вспоминал о том, что городской глава, объявивший о независимости Чезме, был князем Таллоу.

Хейзан договорился с Рохелин, что он отправится в Южную библиотеку, а она – в Северную, где оба будут искать информацию о Ха’геноне и проклятиях, как-либо касавшихся гилантийцев. Всюду, где ступала Рохелин, переплетались, как дикий виноград, стили и национальные чудеса Просторов. Струился аромат марпской выпечки, продавались якобы целебные вытяжки из растений-эндемиков болотистого острова Тейт, висели в рядок над прилавками амулеты против сглаза, которые предприимчивые кэанцы втюхивали легковерным. Чередовались приземистые южные постройки и строгие северные дома с черепичными крышами – воистину, как говорил поэт, Север и Юг не сойдутся никогда; один раз Рохелин даже увидела шатер кочевника из Безымянных пустошей.

Но ее подвела хаотичная планировка улиц Чезме – если этот сгусток дождевых червей вообще можно назвать планировкой. Серебряный шпиль моргал под солнцем совсем близко, отбрасывая длинную, как суровая игла, тень на крыши зданий – складов, пустующих типографий и лишенных окон келий переписчиков. Натолкнувшись на очередной тупик, Рохелин вздохнула и хотела было вернуться, когда из-за угла появилась тень – человек в плаще. Увидев Рохелин, он бросился к ней и – та даже пикнуть не успела – повалил девушку на спину. Омерзительный запах застлал ей ноздри.

– Помогите! – завопила Рохелин. – Насилуют!

Она на удивление легко отпихнула человека ногой и выдернула из сапожка кинжал; однако насильник с утробным, неживым рыком выбил тот из ее подрагивающей руки одним ударом. Рохелин попыталась отползти, но мужчина схватил ее за плечо; хрустнула ткань, рвущаяся под его нестрижеными ногтями. В ответ Рохелин сорвала с него капюшон – и обмерла.

Лица не было. Была лишь черная гнилая голова, в глазницах которой белели опарыши; нос провалился, наполовину истлевшая челюсть щерилась, а на темени проглядывали кусочки желтого, словно от времени, черепа.

Рохелин заорала во весь голос и каким-то чудом, которое объяснялось лишь нахлынувшей паникой, вывернулась из хватки мертвеца. Взгляд упал ему за спину, и Рохелин увидела человека – шагах в пяти.

– Помогите!

Человек стоял как вкопанный; нет, не так – он просто стоял, ничем не ошеломленный, как будто наблюдал за сценой из мира природы.

– Да помогите же вы! – злобно выкрикнула Рохелин, тщетно оглядываясь в поисках кинжала – но чем он мог помочь в сражении с тем, кто уже мертв?

Незнакомец с усилием, словно через студень, провел рукой в воздухе – и отрезанная голова ублюдка откатилась к ногам Рохелин. Тело сползло на землю, из шеи хлестала кровь – почему?..

Рохелин услышала тяжелый вздох незнакомца, который презрительным серым взором окинул залитый кровью плащ с медной застежкой в виде листа. Затем стряхнул алые капли с тонких русых волос и, подойдя к трупу, который уже не мог встать, задумчиво произнес:

– Предполагать существование живого мертвеца само по себе безумие. Однако живого человека с головой мертвеца…

– Кто вы? – бросила Рохелин, все еще пытаясь унять дрожь. Незнакомец поднял глаза:

– Куда уместнее с вашей стороны было бы спросить, кто он.

– Откуда вам это знать? – взмолилась Рохелин и в сердцах пнула голову нападавшего; та врезалась в стену и развалилась, точно спелый арбуз, обнажив темное месиво с шевелящимися белыми точками. Рохелин не удержала тошноту; незнакомец посмотрел с отвращением как на нее, так и на останки.

– Мое имя Эолас, – наконец сказал он.

– Эолас? – повторила Рохелин. – Я знаю вашего друга.

Эолас, казалось, совершенно не удивился.

– Очевидно, Хейзан решил последовать моему примеру и посетить Чезме, чтобы выяснить, как он любит говорить, какого черта?

– Откуда вы знаете, что Хейзан?

Эолас приподнял белесые брови в снисходительном жесте.

– У меня не так много друзей, миледи.

Когда Хейзан вышел из растительно-узорчатых и облицованных ярко-голубой глазурью ворот Южной библиотеки, чтобы перекусить, то не поверил своим глазам, увидев Эоласа – вместе с Рохелин, одетой в пыльное. Затем он не поверил своим ушам.

– Человек с мертвой головой? Эолас, объясни.

– Несмотря на подчеркнутую лаконичность, миледи пересказала верно, и добавить мне нечего.

– Гнилая голова, – пробормотал Хейзан. – С червями. Госсов глас…

Трудно сказать, что ошеломило его больше – роковое известие или то, что Эолас добровольно помог Рохелин спастись. Мир действительно сползал в бездну; простому магу еще было куда зацепиться, но разве это не так же временно – перед раззявленной пастью вечной пустоты?

Новость о пожаре в зале Таллоу и Темного Нино Хейзан встретил с искренним сожалением; он был солидарен с Эоласом в мысли, что смерть книг куда страшнее смерти людей. Эолас рассказал о погибшей летописи и странных осадках в Руде, Хейзан – о Ха’геноне (только не стал упоминать, что увидел его во сне, чтобы избежать насмешек Эоласа). Они пересекли город, невольно оглядываясь и избегая безлюдных переулков, и разошлись по залам Северной библиотеки, каждый – в поисках своей истины.

…Хейзан плюхнул на стол кипу переплетенных листов – так, что пыль в бледно-золотистом луче заплясала джигу. Найденный им в зале Меена текст вызывал сомнения, но пока это было единственное упоминание загадочного Ха’генона – правда, в вариации “Хайкенон”, которая больше походила на фамилию. Хейзан раскрыл “Сравнительные жизнеописания субреальностей” и обратился к странице сто четырнадцатой, “Кинтех и Лайентаррен”. Название второй субреальности было составным: к корню “горестный плач” автор приладил суффикс исполнителя, так что Хейзан мысленно назвал ее “Скорбящий”.

“…основное отличие Кинтеха от Лайентаррена заключено в том, что Лайентаррен позволяет страннику продвинуться на все четыре стороны света на многие лиги. Но, разумеется, доступные магу пути не бесконечны, и одна из границ пролегает возле развалин замка, известного как Хайкенон. Я посчитал нужным упомянуть это место, дабы провести параллель между ним и крепостью Сёлио, потому что уверен, что однажды Сёлио, единственное живое поселение Кинтеха, опустеет так же, как и Хайкенон. В разрушениях, причиненных замку, повиновно не только Время, но и чья-то жестокая рука…”

Хейзан пробежал глазами длинное моралистическое отступление и вернулся к пристальному чтению, едва завидев название Хайкенон снова:

“…монахам Сёлио остается поберечься так же, как и давно ушедшим обитателям Хайкенона.

Я первым среди моих коллег по изучению субреальностей рискну выдвинуть предположение, что Лайентаррен назван так по судьбе хозяина Иррсаота, древнего кэанского артефакта. Его безымянный обладатель, как известно, закончил свою жизнь в некой лесистой субреальности, оставшись непогребенным и оставив таковым Иррсаот.”

Иррсаот, повторил Хейзан про себя, воскрешая что-то в памяти. Перед его глазами возник багрянец и желтая бумага в выдвинутом ящике, которую он схватил, чтобы утереться от крови Крайво – тонкими серыми линиями набросан амулет с многогранником в центре, а рядом, уже чернилами, подписано: “Иррсаот?”. Хейзан сунул руки в карманы, но пальцы нащупали лишь грубую ткань да россыпь какого-то мусора; то ли использовал этот листок, чтобы подтереться, то ли изначально не захватил с собой. Выбросить не мог: свои карманы он вычищал раз в месяц, не чаще.

Хейзан переписал ключевые части текста отдельно и, высушив чернила, убрал свиток в полы плаща.

Несмотря на то, что Зал Мифологий пестрел текстами о живых мертвецах, Эолас миновал его, и бровью не поведя; выдумки суеверных не имели ничего общего с тем, что он искал. Зал Двуединой Империи встретил его алтарем Сентима, бога-Посланника, усыпанным лужицами талого воска – вопреки всем соображениями безопасности, хранители библиотеки потакали верующим посетителям, которые, приходя, ставили свечи. Когда-нибудь их разгильдяйство сожжет и этот зал, подумал Эолас, направляясь к крайним полкам – начнем в порядке очереди.

Он ждал, что провозится с первым разделом по меньшей мере до завтрашнего вечера, но избавление явилось откуда не ждали – никак сам Сентим поспособствовал. Изучая легкое чтиво “Маленькие беды огромной страны” и раздраженно думая о том, зачем он вообще его прихватил, Эолас обнаружил статью “Обездоленные”, которой вначале не придал значения – пока не увидел осколок фразы “…носят мертвые головы”. Пессимистично полагая, что речь идет о масках, Эолас вчитался – и понял, что нашел. Серые глаза забегали по строкам, изыскивая дату; вот оно – семьсот четвертый от вознесения Посланника, а значит, быстро подсчитал Эолас, пятьсот одиннадцатый по анналам Таллоу.

Рохелин поступила умнее обоих гилантийцев и обратилась прямиком к хранителю библиотеки. Тот указал ей на раздел в Зале Наук, посвященный погоде, однако после того, что случилось, она не могла сосредоточиться на занудных, обильных терминами метеорологических сводках. Рохелин смотрела на схемы, изображающие движение облаков, но перед внутренним взором стояло изуродованное темное не-лицо, похититель ее кошмаров на ближайшую жизнь.

Наконец она бросила книгу раскрытой на главе о строении туч и гулкими шагами двинулась назад в круглое помещение, обращавшееся вокруг серебряного шпиля, который начинал здесь свой долгий путь к небу. Нечто потянуло ее к соседней двери, за которой раскинулся скромный зал Тиольверинга; алогичное стремление возродить былую боль, что так часто возникает у тех, кого предали.

Рохелин поднялась на кафедру, где под стеклом лежали берестяные грамотки – первые упоминания о легендарных лунных жрецах, коренных жителях Северного Астлема, обитавших там задолго до вторжения Обретеня. Когда-то они, будучи кэанцами, но не зная этого слова, помогли магам Обретеня создать тот самый портал, за которым так гнались Хейзан и Рохелин через политику, ложь, кровь и снова ложь. Когда-то они ушли в горы и угасли там – от голода ли, генетических болезней или неумолимой руки Времени. Когда-то они…

“…полумесяц – зрачок, сквозь который видно Потустороннее”.

Ей вспомнился огонь в глазах, которые так много плакали – тогда она считала, что этот огонь к лучшему. Что все движется к лучшему.

Пожар в зале Таллоу и Темного Нино… Что за название – вне сомнения, шпилька в сторону ненавистного государства, демонстрация, что оно несостоятельно само по себе – нужно прибавить второе.

Пожар…

Рохелин вытерла сухие глаза, рывком отвернулась от грамот и бросилась на поиски попечителя зала Таллоу и Темного Нино.

Выходя из зала Меена, Хейзан столкнулся с запыхавшейся Рохелин.

– Так и знала, что ты там, – выдохнула она. – Нужно срочно отыскать Эоласа.

– Меня не нужно искать, – раздался негромкий голос, и писатель появился из тени, сжимая подмышкой “Маленькие беды…” Все трое встали в небольшой круг, оглядевшись, точно заговорщики против действующей власти.

– Я поговорила с… – начала было Рохелин, но Эолас сдержанным кашлем не дал ей договорить:

– Если не ошибаюсь, ты должна была отыскать упоминания необычных осадков.

– Я не люблю, когда меня прерывают, – прошипела Рохелин. Эолас в открытую усмехнулся:

– Твоя миледи не стесняется обнажать оскал, Хейзан.

– Я поговорила с тем, кто видел поджигателя, – продолжила Рохелин, не дожидаясь Хейзанова ответа – только перепалки ей не хватало для полного счастья. После верной гибели любые словесные потасовки казались ей до боли жалкими. – Огонь высветил темное лицо под капюшоном.

Хейзан вскинул бровь:

– Наш мертвец?

– Обездоленный, – снова кашлянул Эолас – и открыл книгу на заложенной странице. – Изучайте, миледи, – вручил он “Маленькие беды…” Рохелин. – Хейзан, ты что-нибудь обнаружил?

– Ха’генон – это заброшенный замок, расположенный в субреальности Скорбящий, – сообщил Хейзан. – Когда-то там скончался хозяин Иррсаота, легендарного кэанского артефакта. Вот выдержки.

– Использование артефактов часто вызывает побочные эффекты, однако не вселенского масштаба, – призадумался Эолас, пробежав взглядом записи Хейзана. – Обычно артефакт оказывает влияние лишь на владельца.

– Хочешь сказать, этот мертвец – бывший кэанец?

Игнорируя вопрос, Эолас сложил пальцы подушечками друг к другу.

– Нам необходимо больше информации по Скорбящему и Иррсаоту. Хейзан, ты отправишься в Южную библиотеку в зал Тейта и Цепи. Рохелин…

– Ты не дочитал, – улыбнулась Рохелин, подняв на Эоласа торжествующий взгляд. – “…они, казалось, подчинялись какой-то внешней силе, и головы их стали хранилищем чужого разума, искаженного жаждой разрушения. Что же могло повлиять на несчастных? В числе прочего можно назвать високосный год…” так… “…темные маги, которые в это время отыскали артефакт Иррсаот и использовали его как основу для своих экспериментов”.

Хейзан едва ли не взвыл:

– Черт возьми, темные маги, использующие артефакт…

– Разве ты не привык за многие годы к тому, как простолюдины относятся к знанию? – спокойно возразил Эолас. – Спасибо, миледи, – поблагодарил он Рохелин и захлопнул книгу в ее руках.

– Нужны карты, – сказала Рохелин.

– Зал Географии находится в Южной библиотеке, – отозвался Хейзан. – Похоже, придется еще разочек прогуляться. Эолас, у тебя сестра – кертиарианка. Ты собьешь заклинание, если мы добудем имя истинное Скорбящего?

Эолас зевнул, сдержанно прикрыв рот ладонью.

– К сожалению, не могу обещать.

Хейзан подбоченился; посмотреть на Эоласа сверху вниз ему не удалось – писатель был лишь немногим ниже, и то за счет сутулости, – оттого глаза его сверкнули только ярче.

– Эолас, – сказал он мрачно, – мы почти разгадали эту тайну. Не бросай ее на полпути.

Рохелин ожидала, что Эолас разразится длинной безэмоциональной тирадой или по меньшей мере развернется на каблуках и уйдет, однако он молча кивнул. Воистину, Хейзан находил должный подход ко всем, кого ни знал.

Колдун все-таки.

========== Соло, часть 1 ==========

От условного центра, куда выбрасывало путников заклинание – древнего городища, который никогда не станет предметом раскопок, ибо Скорбящий пребывал в таком же забытьи, как и многие сотни других субреальностей, – до Ха’генона вело две дороги через лес. Одна, более короткая, пролегала якобы через логово мантикор; другая обходила опасность, но прибавляла к расстоянию несколько лиг. Субреальности – не Просторы, поэтому волей-неволей начинаешь воспринимать легенды о чудовищах как реальность – кто знает, какие твари могут водиться в этих осколках мира?

Однако Эолас отнесся к словам исследователя, как и всегда, скептически. К тому же, их с Рохелин взаимно не прельщало совместное путешествие сквозь пустоту и тишину, где им будет совершенно некуда деться друг от друга. Несмотря на то, что Эолас спас ее от Обездоленного, Рохелин не испытывала особенной благодарности, глядя на это скользкое, как у змеи, лицо – хоть и понимала, почему Хейзан с ним сдружился. Двум гилантийцам было что обсудить, а в особенности – посетовать на людей.

Первый день Эоласова путешествия прошел спокойно. Из диких животных ему встретилась лишь тощая лиса, что бросилась под ноги и какое-то время следовала за ним, прыгая и клянча еду. Здесь, где не было людей, кроме редких селений, жители которых даже не знали всеобщего языка, звери ничего не боялись. Лиса лишь проявила любопытство к неожиданному гостю, но вскоре отстала – принюхалась и метнулась назад в кусты, держа нос по ветру.

Сидя вечером возле костра, над которым кипел котелок, Эолас наблюдал за тем, как превращается в золу хворост, и размышлял. Самое время было внести правки в рассказ об Идущем – прошло достаточно времени, чтобы Эолас увидел, какие моменты надо поменять, но не слишком много, так что он еще чувствовал задумку нутром, – но бумага и чернила остались в Чезме. Эолас пообещал себе, что, когда все закончится, Хейзану от него достанется; как будто тот понимает, сколько нюансов необходимо учесть при написании текста и как важно должным образом распределить время.

Он встал ранним утром холодного сентября – времена года в Скорбящем сдвигались на полтора месяца вперед. Члены Ореола долгие годы бились, пытаясь выяснить закономерность и как-либо классифицировать субреальности по временному признаку, но им так и не удавалось. Похоже, Время, извечный властелин случайности, не изменяло себе и здесь.

К полудню Эолас спустился в овраг, обозначенный на картах исследователя как “Осторожно: испарения”. Подробностей тот не приводил, лишь упомянув, что Скорбящий таит в себе много загадок, и скорбно заметив, насколько напрасно эта субреальность остается за пределами внимания Ореола.

Туман вихрился над речкой, заволакивая собой камыши и тростник. Тихо было как в склепе – ни дуновения ветерка, ничего. Эолас шел осторожно, но все равно время от времени прихлюпывал сапогами, попадая в заболоченные ямки. Он надеялся, что дорога не приведет его в трясину, но с каждым шагом уверенность в себе шаталась сильнее и сильнее, словно чересчур высокая башенка из деревянных кубиков. Сравнение, пришедшее на ум, заставило вспомнить о детях, и Эолас не сдержал гримасы отвращения – а затем неожиданно провалился в воспоминания.

…ему пятнадцать, и в наказание за первую пьяную выходку его заставили сидеть с детьми, которых привели аристократы на очередной светский вечер в доме его родителей. Пока “взрослые” обсуждают охоту, деликатный вырез чьего-нибудь платья и последние сплетни о чужих бастардах, Элиас вынужден наблюдать за целой оравой спиногрызов, которые выводят его из себя глупыми вопросами, требуют поиграть и ревут почем зря.

Элиасу не меньше часа зверски хотелось облегчиться, но он боялся оставить детей наедине друг с другом – того и гляди передерутся или разобьют шкафной сервиз. Он думал запереть их в кладовой, но дружный плач привлек бы внимание родителей, которые не погладили бы юношу по головке за подобное отношение к их отпрыскам. Одна девочка уже прибежала к матери, плача, что уронила на платье шоколадное пирожное; отец пригвоздил Элиаса к стене таким взглядом, что кровь стыла в жилах. Пришлось втайне убрать пятно с помощью магии, о чем родители наверняка догадаются, но оставлять девочку рыдать? Непозволительно.

Слишком многое в этом мире непозволительно.

Наконец Элиас махнул рукой на проклятых детей и бросился вниз по лестнице, в уборную. Столь же быстро он вернулся – не прошло и нескольких минут, он видел это на часах в передней, – и обнаружил, что малая гостиная опустела. В груди заныло от плохого предчувствия; Элиас метнулся по коридору, раскрывая все двери подряд, но за каждой из них – темнота. Наконец он ворвался в собственную комнату, единственную, где оставил несколько зажженных свечей – только бы дети не повалили их и не устроили пожар! Кто-нибудь погибнет, и тогда Элиасу придется распрощаться не только с дворянским именем, но и, возможно, с головой.