Текст книги "Ветер в черном (СИ)"

Автор книги: Average Gnoll

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Будь потише. Правда.

Хейзан повернулся к ней и решительно покачал головой:

– Нет, Рохелин. Я буду говорить тогда, когда сочту нужным. – Вновь обратившись лицом к веринцам, он развел руками, словно утверждая очевидное. – Если шайка Альдома думает, что он не высунется, значит, так оно и есть – кто может знать его лучше?

– Кажется, Невий знал его недостаточно, – протянул Энелор. – Что говорить об остальных… Альдом всегда был от светляков, скажем так, поодаль.

– Сбоку припека, – фыркнул Шырп.

– Не скажи, – возразил Имрей. – Кто другой помог бы им освоиться в Астлеме?

– Дураков нет, – согласился Хейзан. – Помогать убийцам… впрочем, разве не этим сейчас занимаюсь и я?

– Гордишься тем, что тебе не удалось убить Альдома, молодой человек высокой морали? – раздраженно бросил Энелор. Хейзан не мог проникнуть в его мысли, но прочитал по лицу решимость вот-вот подняться и гордо прошествовать вон из зала, не зная, что сейчас та же решимость растет в ком-то другом.

– Альдом не должен был покинуть пределов Хефсбора в ту ночь. Так или иначе, у нас это получилось.

– И все же, убить куда как надежней, чем напугать, – сказал Имрей. И откуда такая кровожадность?

Хейзан едва уловил движение сбоку от себя – не сразу понял, что Рохелин резко поднялась на ноги.

– Господа демагоги, – обратилась она ко всем и сразу голосом не менее отточенным, чем у Дальвехира. – С меня хватит. Мы уходим.

– Мы? – повторил Хейзан. – Почему ты опять решаешь за… а, черт с ним, – махнул он рукой и спешно нагнал свою спутницу, чтобы не казалось, будто он пустил вперед себя женщину.

– Хейзан, – раздался суровый голос Дальвехира, но маг и бровью не повел.

Когда дверь тихо притворилась, Рохелин окинула Хейзана сомневающимся взглядом.

– “Опять”?

Тот пожал плечами:

– Мне следовало придать драматичности. Что мы теперь будем делать, кстати?

– Я сыта по горло, – категорически отрезала Рохелин, демонстративно повернувшись спиной. – Найдем другой путь.

– Легко сказать. Но спасибо хотя бы на том, что ты больше не грозишься уйти, – распахнув вторую дверь, Хейзан нос к носу столкнулся с Сив, которая стояла возле окна – ему показалось, что она выглядела отстраненной, но…

– Кажется, в ваших отношениях не все в порядке? – буквально пропела она и улыбнулась – словно хищный зверь ощерился.

– Это не ваше дело, – Хейзан отстранил хозяйку особняка плечом и почувствовал, как та вздрогнула. Не к добру это, пронеслось в голове.

Да все это не к добру. Однако возвращаться значило признать поражение, а этого Хейзан позволить себе не мог; никогда не мог.

К его неоспоримому счастью, голова сработала быстрее, чем он ожидал; едва они с Рохелин вышли на улицу, разум подбросил любопытную идею того, как решить проблему доверия веринцев. К Рохелин же пришло горькое понимание, что раз она заварила эту кашу и увела Хейзана с собрания – не то чтобы он был настолько мягкотел, но уже проявил себя как человек момента, – то ей и расхлебывать.

Но она тоже не ворон считала. Должно быть, свежий вечерний воздух, смешанный с тонким ароматом богатства – квартал находился по другую сторону реки от Серого, буквально у подножия имперского замка, – действовал благотворно на умы, нуждавшиеся в помощи.

– Шутишь? – отозвался Хейзан, в чьих глазах зажглись выразительные огоньки. – Да это же потрясающий план. Не думал, что скажу это, но, похоже, твоя практичность послужит нам больше, чем мой язык.

– Не думала, что услышу это, – слабо улыбнулась Рохелин.

Хейзан улыбнулся в ответ и не очень ясно, по-дружески или как-то иначе, коснулся ладонью ее щеки. Рохелин уверенно отвела его руку, избавляясь от любой двусмысленности.

– Спокойной ночи.

Но сон к ней совершенно не шел. Сердце билось чаще обычного, когда перед глазами мелькали сцены минувшего дня – все эти гротескные персонажи, помышляющие, будто блюдут сохранность короны, ее собственный голос, куда едва ли просочилась внутренняя злость, задумка, от мыслей о которой она невольно переворачивалась на другой бок и сжималась, как кошка. Выше стояло только сомнение, а стоит ли игра свеч – отравленное, будто Муравьедами, сомнение. Глубоко в корнях сознания подвывало заключенное на время в темнице чувство – но, по иронии, только Время и подпитывало его, сиречь ее страдания. Рохелин не было больно, зато было так тягостно и безрадостно, что хотелось присоединиться к этому чувству в его вое.

В конце концов, повторяя себе, что завтра важный день и ей необходимо выспаться, Рохелин заснула редким для нее сном, лишенным сновидений.

– Немая, значит? – уперла руки в бока Филиппа, главная горничная, окинув прищуром промокшую девку с грустным взглядом из-под налипших черных волос. – Ничего, главное, что ручки целы. Пойдешь на кухню посуду мыть. Договорились?

Девушка лихорадочно закивала.

– Пошлю младших за господинским пледом, отогреем тебя, приведем в порядок.

Филиппа с легкостью распоряжалась не только хозяйством, но и всей обстановкой в доме, зная, что господин Альдом слишком ленив – то есть, занят, – чтобы следить за собственным особняком. На это у него были десятки муравьишек, что шастали по дому неслышно и, главное, неподконтрольно – а Рохелин, которая расплела косичку, поплясала под дождем и сказалась безгласой, зная, что в лицо обыкновенную северянку не запомнят, только это и было нужно.

Пока Филиппа вела ее сквозь широкие холодные коридоры и разглагольствовала, Рохелин тщательно впитывала окружающую обстановку. Лишь однажды им встретилась другая служанка; они с Рохелин бегло переглянулись, и последней показалось, что где-то она ее уже видела.

Отогрев Рохелин на кухне, полной пара и суеты – готовился хозяйский ужин, – Филиппа решила, что новенькая достаточно хороша собой, чтобы показать ее господину, и вместо мытья посуды поручила ей выносить кушанья. Рохелин проглядела ее намек и мысленно ликовала, что дело продвигается семимильными шагами.

Первое блюдо, ароматный куриный суп, она внесла в гостиную не менее ароматную – над камином курились ароматические свечи, доставленные прямиком из Хупьи. В двух креслах, отделенных друг от друга покрытым узорчатой скатертью столом, сидели Альдом и незнакомый Рохелин мужчина с расчесанными надвое длинными волосами, облаченный в богатое красное одеяние – в то время как Альдом был одет в кропотливо вышитую, но явно домашнюю рубаху, из-под которой проглядывал живот.

– Какая милая, – произнес Альдом, когда Рохелин наклонилась поставить супницы на стол. – Как тебя зовут, красавица?

Рохелин показала пальцем на горло, вместе с тем опустошив голову от всех посторонних мыслей – Альдом вряд ли будет читать их и колдовать в целом, но его гость – вне сомнения, один из светляков, – выглядел опасным.

– Немая – представь себе, Крайво, а? Тогда будешь просто Птичкой. Птичка, услужи господину, поднеси-ка ему во-он то полотенце… Крайво, тебе не жарко?

– Нисколько, – отозвался длинноволосый. Рохелин не назвала бы этого мужчину красивым, но в целостности его облика было что-то притягательное. Так же, как в противоположной тому негармоничности лица Хейзана.

Альдом утер пот с лица, бросил полотенце на каминную решетку и продолжил былой разговор:

– Уверен, что они замышляют именно это?

– Альдом, это настолько неудивительно, что здесь и уверенность ни к чему, – полуабстрактно ответил Крайво. – Мне даже жаль его немного, этого гилантийца. Все хотят его убить.

Рохелин насторожилась было, но ответ Альдома дал понять, что речь идет не о Хейзане:

– Хотят да хотят, но не могут. Невий целую выволочку мне устроил. От своих ноги протянешь, не то что от веринцев.

– Когда-нибудь они подошлют Имрея, и от нас останутся только лужи крови, – усмехнулся Крайво.

– Ну что ты пугаешь, Фийян! – возмутился Альдом. – Аппетит мне испортишь. Тем более, это только предположения…

– Несмотря на то, что я всю жизнь занимаюсь предположениями, Альдом, уж это я знаю наверняка. Кэана помогла мне получить доступ к кое-каким архивам – знаешь, пока ты пытаешься прищучить Фивнэ, другие пробуют куда более изящные методы, – и там все кристально ясно. Так иронично – служат короне, а взяли под свое крыло беглого серийного убийцу.

Рохелин быстро прикрыла рот рукой, чтобы не ахнуть; к счастью, увлеченные беседой светляки ничего не заметили.

Альдом затряс головой:

– Бррр. Между делом… Птичка, – ласково обратился он к слившейся со стеной Рохелин, – как там поживает другая птичка, жареная?

Рохелин едва удержалась от того, чтобы преодолеть путь до-кухни-и-обратно бегом – подслушиваемый разговор не стоял без дела, пока она носилась с пустыми супницами. Но когда ей и горшку с индейкой оставался лишь один поворот до гостиной, дорогу ей неожиданно, будто тень, преградила другая служанка – та, которую она встретила до этого. Глаза у девушки блестели холодно и зло.

– Ты чья будешь? – прошипела она, вдавив Рохелин вместе с горшком в стену. – Смоковника?

Рохелин дрожащей рукой указала на горло; девушка перехватила эту руку и чиркнула ею.

– Якобы немые соглядатаи – прошлый век. – Шум дождя наполовину скрывал ее голос. – Что будет, если я тебя раскрою? Госпоже Альэру такие, как ты, не нужны.

Рохелин оказалась между двух огней. Кричать – значит выдать себя Альдому и его людям прямо на вражеской территории, а молчать – возможно, замолкнуть навсегда, ибо намерения таинственной девушки были предельно серьезны.

И тут Рохелин вспомнила. Служанка-тень, сновавшая между веринцев на собрании…

– Меня зовут Рохелин, – прошептала она. – Помнишь меня?

В угрюмых глазах шпионки мелькнула тень узнавания.

– Допустим.

Госпожа Альэру, стройная, красивая женщина, обладательница роскошных форм и не менее роскошных янтарных волос – так и не сказать, что именно ее знающие называют Паучихой, ибо это слово вызывало в разуме кого-то не менее полного, чем Альдом, – задумчиво перебирала тонкими пальцами.

– Послушайте, Дальвехир, мне казалось, что наш договор касательно слежки совершенно прозрачен. Вы не мешаете моим паучкам, а я не мешаю вам.

– Мне повторить, Альэру? – раздраженно отозвался Дальвехир, бросив уничижительный взгляд на Хейзана с Рохелин; последняя никак не могла найти себе места и теребила руками косичку. – Эти двое предприняли свои действия без моего ведома.

– И тем не менее, Далли, это твои люди, – вздохнула Альэру, поднимаясь из-за стола. – У меня нет на это времени. Изволь проследить, что они получат достойное наказание.

Когда дверь красного дерева закрылась, Шырп коротко выразил свое мнение:

– Шлюха.

– У тебя все шлюхи, – хмыкнул Хейзан.

– Хейзан, – Дальвехир произнес только имя, но отчетливо указал провинившемуся магу на его место. Хейзан, доселе избегавший смотреть на Имрея, наконец бросил взгляд на старика – тот разочарованно, словно дед во внуке, покачал головой, так, что затряслись длинные усы. Хейзана поневоле передернуло.

– Я уже сказала. Это я придумала, – на удивление твердо напомнила Рохелин; когда она говорила в прошлый раз, голос у нее подрагивал.

– Для меня это не имеет никакого значения, юная леди, – отрезал Дальвехир. Рохелин вскинула голову, явно задетая тем, что от универсального “миледи” он перешел к “юной”.

– В чем тогда разница между вами и светляками? – ядовито поинтересовался Хейзан. Дальвехир задохнулся от возмущения:

– Хотя бы в том, юноша, – его прервал приступ кашля; несколько густых багряных капель попало на стол, – что вам не угрожает мучительная смерть от наших рук.

– Я в этом сомневаюсь, – Хейзан незаметно скосил глаза на Имрея. Рохелин, однако, легонько толкнула своего спутника локтем: несмотря на суматоху, она успела рассказать Хейзану об услышанном, и они решили, что добытое знание следует придержать до поры до времени.

– Конечно, если вы будете угрожать нам, то мы будем вынуждены обратиться к госпоже Мирисс, – как бы невзначай сообщил Энелор.

– Когда я вам угрожал? – прошипел Хейзан.

– Мне угрожал, – вклинился Шырп. Рохелин нервно сглотнула, увидев, каким взором Хейзан буквально пришпилил лгуна Шырпа к креслу.

– Больно надо об тебя руки пачкать. – Хейзан напоминал загнанного зверя, который скалится и рычит на каждого из напряженных охотников, кто пытается приблизиться к нему. Рохелин поняла, что настало время вмешаться.

– Извините, – решительно произнесла она. – Но мы можем еще оправдать себя.

Хейзан хотел что-то возразить, но Дальвехир повел рукой, дозволяя Рохелин продолжить.

– Это идея Хейзана, – сказала Рохелин. – На случай, если Альдом не отступится. Или другие светляки возьмут на заметку его метод. – Переведя дух и собравшись с силами, она выпалила: – Нам нужно первыми добраться до Мураьведов.

– И что вы предлагаете с ними сделать? – слегка удивился Дальвехир.

– Ничего. Выкупить наши жизни.

– Вряд ли задешево, но жизнь мага не исчисляется деньгами, – прибавил Хейзан в расчете на то, что Дальвехир упомянет что-нибудь о жертве-гилантийце – хотя бы имя.

– Фивнэ поспорил бы с этим, – усмехнулся Дальвехир. – Со сколькими талантливыми соперниками он расправился, прежде чем получить место в Высшем совете?..

Ну конечно, мысленно воскликнул Хейзан. Гилантиец с таким положением – предмет для зависти не только светляков, но и всех амбициозных людей.

– Так что с Муравьедами? – деловито полюбопытствовала Рохелин; пора кончать этот фарс, пока он не разыгрался в полную силу. – Когда мы отправимся в… Где они притаились?

– А с чего вы взяли, юная леди, что это задание мы поручим вам? – приподнял тонкие брови Дальвехир. – Вы провинились, а мы не должны ударить в грязь лицом перед леди Альэру. Пошлем Гартлана.

Рохелин нарочно не смотрела Хейзану в лицо, но знала, что оно полыхает отчаянием. Ее собственные чувства не сильно отличались – если не считать задавленного страха перед тем, что вскоре ей придется отвечать перед магом и его эмоциями.

Когда они миновали стражников возле реки и вышли на мост, еще мокрый от недавно закончившегося дождя, Хейзан склонился к Рохелин и выговорил ей вполголоса:

– Кто тебя за язык тянул? Я все держал под контролем!

– Кроме себя, – отрезала Рохелин, остановившись на краю моста. – Ты бы наговорил куда худшего.

– Ты что, не видела, что положение никак нам не потворствует?

– Я видела, – заломила руки Рохелин, все так же избегая смотреть Хейзану в лицо, глядя на редких прохожих. Один из них, нищий оборванец, шатался посреди дороги, другая – стучала каблучками по мостовой, по-прежнему сжимая в белых перчатках зонтик. – И пыталась его спасти.

– Черт возьми, Рохелин, – выдохнул Хейзан. – В следующий раз просто молчи, хорошо?

– Я не могу ошибиться?! – вскипела Рохелин. Она ожидала оскорблений, но ожидать – не значит подготовиться.

– Два раза подряд, миледи! Это начинает походить на систему.

– А кто назвал мой план потрясающим?

Уязвленный Хейзан примолк, но быстро нашелся с ответом:

– У меня не было времени как следует подумать над ним.

Времени здесь нет только у меня, пронеслось в голове у Рохелин.

– Отлично, – процедила она. – Тогда я ухожу.

– Опять?! – возопил Хейзан.

– Ты призываешь меня молчать. Зачем я тебе тогда? В качестве якоря? Многого захотел.

– Я не призываю, а приказываю, – прошипел разъяренный Хейзан таким тоном и с таким гневом в темно-золотистых глазах, что Рохелин вжала голову в плечи. Он сделал шаг к ней, Рохелин машинально отступила назад – и натолкнулась спиной на перила моста. – Миру нужна помощь, и если уж ты впряглась в это дело, бежать, как крысе, некуда.

Я всегда бегу, хотелось ответить Рохелин, но другая часть ее души нещадно воспротивилась очевидному.

– Не запугаешь, – фыркнула девушка, пытаясь скрыть дрожь – только от этого взгляда ничего не скроешь.

– Да не запугиваю я! – воскликнул Хейзан со внезапной мальчишеской интонацией. – Лишь пытаюсь повлиять.

– Со мной это не сработает.

– Со всеми срабатывает, – Хейзан усмехнулся, и порыв ветра над рекой растрепал его темные волосы.

Как бы ни хотелось Рохелин это признавать, но он был прав. Страх ушел, а его место заняла печаль по собственной доброй душеньке, которая подвела ее начиная с распахнутой в грозу двери и заканчивая попыткой восстановить репутацию Хейзана среди веринцев. Рохелин никогда не была альтруисткой, но знала, что такое обязательства и почему их необходимо выполнять.

Странная сцена привлекла внимание прохожего-северянина, который подошел и тронул Хейзана за плечо.

– Ты же не пытаешься утопить девицу? – подозрительно спросил он.

– Все в порядке, – промолвила Рохелин и заискивающе улыбнулась прохожему. Тот кивнул и продолжил свой путь.

– Почему они, то есть вы такие высокие? – непонимающе спросил Хейзан, проводив неравнодушного взглядом. – Употребляете что-нибудь в пищу?

Рохелин только пожала плечами, а затем вдруг звонко рассмеялась, вызвав у Хейзана еще большую растерянность.

– Приказываешь мне, – сквозь смех просипела она. – А ему приказать не можешь.

Хейзан мрачно закрыл рукой лицо.

========== Куплет второй ==========

Карнемфинни изумленно смотрел на клочки не то мягкого льда, доведенного до абсолютной белизны, не то замороженных слез, падающие на голую землю и его воздетые к небу руки. Никогда прежде он не видал ничего подобного; глядя на темно-серые, отливающие фиолетовым тучи, угрюмо нависшие над иссушенным миром, он ожидал долгожданного шторма, но никак не…

Снега? – появилось нечто чуждое в его разуме.

Ледяной ветер проморозил Карнемфинни до костей, и он поторопился скрыться внутри дома.

То было проклятие.

Карнемфинни не знал, вызвал ли он его своей бессильной молитвой на заднем дворе, обращенной к деревянному истукану, на чьем покатому лбу был вырезан завиток, или Ройонсарминкайана – “человек белой бороды” – по собственному велению обрушил на жителей Руды такое наказание. Уже двоих сородичей жители поселения принесли в жертву, дрожа от холода; уже трое – две женщины и ребенок – умерли сами, медленно и мучительно. Сначала у них отнялись пальцы, потом конечности целиком, и в конце концов они заснули вечным сном, превратившись в затвердевшие синекожие подобия тех, кем были раньше. Карнемфинни уже лишился мизинцев и одного безымянного пальца, потому что вместе с другими мужчинами выходил на улицу, под заметающий снег, рубить дрова для костров, обмотав руки тканью в несколько слоев. Особенно смелые решались выходить на охоту, и уже две волчьи шкуры дубились для вождя и его дочери. Впрочем, сложно было назвать охотой подбирание мертвых тел. Волки не замерзли – они умерли еще раньше, лишившись воды и еды.

Голодали, конечно. Остатки посевов прибило снегом, и земледельцы окончательно потеряли надежду вырастить хоть что-нибудь. Раньше они по меньшей мере выкапывали те корни, что еще не сморщились от недостатка воды, а теперь они все смерзлись из-за внезапно наступившего хлада.

Смерзлись и души тех, кто оставался в живых – очевидно, ненадолго. Над поселением висел нескончаемый плач, аккомпанементом ему был кашель из-за дыма костров, а ночью поднимался волчий вой – было вопросом времени, когда звери придут кормиться человечиной.

После того, как умерли еще четверо, в том числе дочь вождя, молитвы перешли в ненависть и отчаяние.

Кто-то клялся, кто-то просто шептал впотьмах, что идол оставил их, что человек белой бороды не придет, что он возненавидел людей и тем же ему следует ответить. Истуканов разрубали топором на части и жгли. Карнемфинни наблюдал с замиранием сердца, как чернеет и превращается в уголь кусок головы Ройонсарминкайаны, даруя так необходимое людям тепло.

Однажды Карнемфинни услышал во сне, будто кто-то его зовет, но, стоило ему проснуться, зов оказался совершенно настоящим – и исходил снаружи, словно пробираясь под плотно запертыми дверьми и заколоченными окнами. Не обращая внимания на часового и его возгласы “Стой! Не вздумай!”, Карнемфинни, повинуясь некому шестому чувству, вышел на улицу – и едва не ослеп.

Разгорался рассвет, ярче, чем ему когда-либо приходилось видеть, многократно отражаясь от кипенно-белого снега, что полнился искрами и полыхал, точно пламя лесного пожара. Стояла звенящая, невозможная тишина; просто кощунство нарушать такую, но этот зов…

Был выше.

Исполинского роста человек, закутанный в меха, стоял посреди сугробов; его белая борода клубилась завитками, испаряющимися, точно свет на поверхности воды, а ледяные голубые глаза смотрели из-под бровей сурово и непоколебимо.

– Ройонсарминкайана… – ошеломленно выдохнул Карнемфинни.

– Китвенсарминкайана, – глубоким, полногрудым голосом произнес идол; “человек снежной бороды”, это означало, и тогда Карнемфинни понял, что снежная буря была не проклятием, но благословлением.

Он сделал несколько шагов с хрустом не менее священным, чем былая тишина, но идол поднял могучую руку, показывая человеку его место. Карнемфинни спешно склонил голову – и услышал, как за его спиной выходят наружу другие, привлеченные тем, что непогода закончилась.

– Ройонсарминкайана! – раздались голоса.

Но прежде, чем Карнемфинни или сам идол поправили их, люди наперебой закричали:

– Ты пришел, чтобы растопить снега?!

– Предатель!

– Убийца!

– За что ты уничтожил нас?!

Карнемфинни поднял голову и прочел на лице Китвенсарминкайаны ярость.

– Глупцы, – пророкотал идол и исчез, оставив на своем месте облако снежной пыли. Когда оно улеглось, люди увидели серый камень в человеческий рост, на котором была нарисована красная, словно закатный свет, змея, закрученная в причудливый символ и кусающая себя за хвост.

Долгие дни шли пересуды, что это значит; вождь, которого вынесли на руках, охрипшим голосом провозгласил, что на камне изображен язык пламени, и лишь огонь теперь поможет человеческой расе спастись; другие утверждали, что камень следует расколоть, но ни у кого это так и не получилось; третьи видели в алой змее загадку и высказывали самые фантастические предположения, ни одно из которых не имело смысла. Один Карнемфинни был печален и все чаще уходил в лес на охоту, чтобы отвлечься от внутренней пустоты, которая сломила его дух с исчезновением Китвенсарминкайаны.

Однажды вечером Карнемфинни возвращался с полным силком хилых куропаток и, в очередной раз взглянув на камень со змеей, тяжело вздохнул. Взгляд его тут поймал странный блеск, и Карнемфинни, поддавшись внезапному желанию, подошел к камню, коснулся рисунка – и сразу отдернул руку, ибо под его оставшимися пальцами поверхность камня пошла рябью.

Бросив улов, Карнемфинни ринулся к дому – и столкнулся с плачущей женщиной:

– Вождь умер, – всхлипнула она.

Выйдя наружу вслед за умоляющим Карнемфинни, люди встали полукругом у камня и ахнули: змея исчезла, а передняя часть его превратилась в кристально чистое зеркало.

– Это значит, – тихо произнес Карнемфинни, будущий вождь своего клана, – что змеей, кусающей себя за хвост, все это время были мы.

– И все же ты думаешь, что во времена, когда произошло оледенение, люди жили в домах, а не в пещерах, и могли связно разговаривать? – скептически вопросил Эолас. Приставленный к нему вместо Парлитоу Ледниорарри, что сидел рядом с пленником на высокой лавке тюрьмы Фикесаллерамника и болтал ногами, только отмахнулся:

– Это мифология, господин Эолас.

– Почему ты называешь это мифологией, а не верованиями, Леднио?

Юноша заговорщически улыбнулся:

– Потому что в разговоре с вами я могу себе это позволить.

Дирдамлуино неслышно, словно тень, ступал по мягкому, рассыпчатому снегу сухого дня. Одетый полностью в черное, он сливался с кустарником, и мог не искать подветренной стороны, поскольку над миром стояла абсолютная тишина. В такой день никто иной не решился бы отправиться в лес, ибо любой шорох спугнет добычу, и охотники возвратятся ни с чем; но только не Дирдамлуино.

Внимательные глаза различили еле заметное движение между деревьев. Олень – белый, точно снег, по которому он ступал. Дирдамлуино натянул лук, целясь оленю точно в сердце, чтобы не сбежал.

Но за мгновение до того, как Дирдамлуино спустил тетиву, раздался глухой вой, и олень метнулся в сторону. Стрела, со свистом покрыв расстояние в несколько десятков метров, вонзилась в дерево; Дирдамлуино тихо выругался. Волки за последнее время озверели пуще прежнего, и Дирдамлуино не хотелось натолкнуться на смертельно опасную стаю, поэтому он убрал лук за спину и вознамерился двинуться в обратный путь. Но глупый олень, ошалело перескочив через заросли, бросился прямо на охотника. Тот едва успел увернуться, свалившись в сугроб, и когда, отплевываясь от снега, приподнялся на локтях, услышал напряженное рычание.

Семь или восемь – Дирдамлуино не так уж хорошо умел считать, да и сердце колотилось как бешеное – волков пронеслись мимо, за исключением двух замыкающих, что заприметили новую добычу и остановились. Дирдамлуино медленно поднялся на ноги; столь же медленно волки зашагали к нему, оскалившись. Давно ли звери в лесу стали такими тощими?

Дирдамлуино достал лук, и безупречная реакция спасла охотника – поначалу. Волк прыгнул, и в тот же миг Дирдамлуино пустил стрелу, которая прошила зверя насквозь, и он упал замертво. Второй волк заскулил и бросился бежать; Дирдамлуино стер со лба выступивший пот.

Однако стая не собиралась отпускать просто так человека из плоти и крови.

Дирдамлуино сам не понял, как оказался окружен. Волки щерили окровавленные зубы – должно быть, завалили-таки оленя и теперь взялись за вторую цель. Которая им же и подарила еще одну порцию мяса, ибо мертвого сородича оголодавшие волки точно так же сожрут.

Тем не менее, сдаваться Дирдамлуино не собирался. Оскалился в ответ и одной стрелой пронзил двоих; и то, и другое было ошибкой, ибо волки набросились тут же. Раздался омерзительный звук разрываемой плоти, а боль была настолько зверской, что глаза до слепоты захлестнуло алым.

– Дирдамлуино!.. – послышался из-за пелены чей-то голос, последний отблеск уходящего мира перед тем, как охотник рухнул в темноту.

– Дирдамлуино?

Охотник приоткрыл глаза и застонал; боль плескалась во всем теле, точно горящая смола.

– Живо-ой, – протянула лекарка, хлопнув шмат мази на щеку Дирдамлуино, так что тот стиснул зубы. – Я думала, не выживешь.

– Пить, – прошептал Дирдамлуино одними губами. Лекарка немедля подсунула ему шерстяной бурдюк; от запаха волчьей шкуры охотника замутило. Перед глазами замелькали расцвеченные алым картины произошедшего, и Дирдамлуино хотел вцепиться в постель, но отчего-то получилось сделать это только одной рукой. Потом пришло осознание.

– Где… – прохрипел он.

– А нигде, – тяжело вздохнула лекарка. – Нету у тебя теперь руки, друг мой. Отгрызли подчистую.

Когда на Руду опустилась непроглядная ночь, освещаемая лишь слабым светом лунного серпа, Дирдамлуино убедился, что жена крепко спит, и тайком выбрался из чума. Избегая света коптящих фонарей, прижимая к груди обрубок руки, он покинул пределы поселения и направился прямиком в лес.

Терять ему было нечего, ибо жизнь без лука – не жизнь.

Дирдамлуино шел, не волнуясь о бесшумности своих шагов; ломился через кусты, спотыкался и долго приходил в себя, когда вспыхивала болью очередная едва зажившая рана. Много боли он уже пережил и знал, что стерпит и последнюю – когда снова встретит голодных волков.

Когда лунный серп уже прошел середину неба, а Дирдамлуино устал молить снежного идола о быстром избавлении, он выбрался на заснеженную опушку. По краям ее зашевелились тени, и один за другим из леса вышли волки – и их было гораздо, гораздо больше, чем в прошлый раз.

– Наконец-то, – спокойно улыбнулся Дирдамлуино.

Но волки не стали нападать, а вместо этого улеглись на снег, повернув морды к противоположному от Дирдамлуино краю поляны. Что-то пряталось там, во мраке… или кто-то?

Из-под сени деревьев появился человек – Дирдамлуино различил лишь бледное в лунном свете лицо с острым носом, длинные черные волосы и волчью шкуру, наброшенную на голову и плечи. Незнакомец сделал еще один шаг, и тогда Дирдамлуино увидел лук за его спиной.

– Дирдамлуино, – подозвал его некто и огласил: – Тебе быть моим проводником.

– Кто ты? – непонимающе отозвался бывший охотник.

– Мое имя Кматалоунэсхилта.

– “Последний из волков”? – повторил Дирдамлуино. – Это имя не говорит мне ровным счетом ничего. Я пришел умереть, и ты…

– Постой, – поднял руку Кматалоунэсхилта, а затем глухо зарычал. Один из волков встал, отделился от всеобщей тени молча наблюдающих зверей и подошел к Дирдамлуино; в его зубах была зажата кисть руки. Тот отшатнулся, но Кматалоунэсхилта решительно вырвал кисть у волка из зубов и приладил ее к культе Дирдамлуино.

Ошеломленный охотник пошевелил пальцами и поднял глаза на Кматалоунэсхилту.

– Ты… ты божество. Еще один идол. Такой же, как Китвенсарминкайана.

– Ты говоришь не веря собственным словами, но так и есть, – сказал волчий идол. – А теперь настает время мне покинуть Руду. Принеси мое имя в этот мир и одари их знанием, что Кматалоунэсхилта вернется, когда мир будет на грани конца.

– Ты спасешь его?

– Нет, – улыбнулся Кматалоунэсхилта, обнажив волчьи клыки. – Мой лес и мои звери помогут ему кануть в бездну.

– Я думаю, что божеством следовало бы провозгласить лекарку, которая выходила Дирдамлуино после нападения целой стаи.

– Ну, возможно, волков было меньше, чем я сказал, – смутился Леднио.

Он был первым в бездне, и разум его, порожденный причудливыми движениями звезд, был абсолютен. Настолько, что восхищение красотой быстро сменилось стремлением создать нечто, что принадлежало бы только ему от начала и до конца времен. Многие эры, вбирая в себя черноту, он проливал ее, словно воду на семена, пока не появились первые ростки такого чуда, как камень – а дальше дело было за малым…

Мечтатель отлично помнил, как впервые увидел чистое ночное небо.

Сначала он подумал, что стоит под снегом, но белые холодные точки не двигались; тогда мальчик побежал – и звезды закувыркались вслед, превращаясь в воображаемых животных, что могли разговаривать с ним одним. Пол-луны мальчик только и говорил, что о звездах, пока мать не запретила упоминать про них всем домочадцам. Мальчик не понимал ее строгости и плакал в подушку, пока та не видела, а в следах слез находил те же самые фантазийные сюжеты.

Мальчик рос, и мечта побывать на небесных лугах оставила его, но страсть к звездам не утихала. Он наполнял их рисунками целые свитки, соединяя точки в витиеватые узоры, многим из которых он дарил не менее витиеватые названия.

– Ты слишком много смотришь на звезды, – повторяли ему старейшины и гнали мальчика учиться – то к кузнецу, то к лекарю, то к лесорубу, но нигде он не проявлял должного усердия и ничто ему не было интересно так, как ночной небосвод.

Когда мечтатель стал тем, кто он есть – юношей, чья душа была навеки прикована не к земле, – его постепенно оставили в покое, махнув рукой. Пускай слоняется под своими звездами до тех пор, пока не причиняет кому-либо вред.