Текст книги "Цейтнот (СИ)"

Автор книги: Anna Jones

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Но Лора моя жена, а не твоя. Пока. И я, – Бартон звонко опустил ложку на стол, – не хотел бы сейчас об этом говорить.

Ванда растерянно, но раздражённо признала его правоту. Клинту было больно об этом говорить, но от осуждения избавиться она не могла. На месте Бартона она постаралась бы Лоре ни о чём не рассказывать, хотя и понимала, как трудно ему было хранить их общий секрет. Возможно, она бы сама не выдержала.

Ванда опустила ногу на пол, отбарабанив пяткой незатейливый мотивчик и, заметив, что Клинт продолжать разговор не намерен, отправилась рассматривать ёлочные украшения. В коробках переливались шары, ярко-розовые с блёстками, синие со снежинками, глянцево-серебристые, золотые. Ванда провела пальцем по полосатым леденцам и уколола ладони об острые края звезды. Стало грустно: она вспомнила, как в последний раз наряжала ёлку с мамой и братом, им с Пьетро было по девять. Ванда загадала быть счастливой. Прошло чуть больше десяти лет, а желание так и не сбылось.

Она вытянула спутанную гирлянду и уселась на пол, задумчиво её разглядывая.

– Начинай, – наказал ей Клинт, и Ванда повесила на ближайшую ветку первый шарик. В дневном свете он весело поблёскивал идеально гладкой поверхностью, словно подмигивал.

За пару часов они с Клинтом украсили всю ёлку, то и дело шпыняя друг друга и кидаясь мишурой. У них были разные представления о красоте и симметричности, и они препирались, изредка отвлекаясь на какой-нибудь глупый рождественский фильм или выпивая остывший глинтвейн. От обилия вина и терпкой жары в комнате Ванду слегка подкосило.

– Я всё хотела спросить, – Ванда устало уселась на подушки, теребя в руках игрушки, что на дерево не уместились. По полу были разбросаны конфетти. – Почему у вас на ферме нет животных? Это же ферма.

Клинт усмехнулся.

– Спустя полгода ты задаёшь этот вопрос? У нас были овцы, но мы их продали за весьма хорошую цену. Тогда это было выгодно. А кур скосила какая-то инфекция. А потом Лора забеременела и было уже не до скота, надо было делать ремонт, да и времени на всё это катастрофически не хватало. Мы собирались снова заняться фермой, когда Нейт подрастёт. Через пару лет, может быть.

Ванда отложила игрушку на диван и пригубила напиток. Ей нравился вкус, сладкий, медовый, он застывал на кончике языка чем-то до дрожи родным и знакомым.

– Ты будешь праздновать Рождество с семьёй?

Клинт задумался, долго не отвечал, поправляя на ёлке и без того идеально развешенные игрушки.

– Я бы хотел на это надеяться. Мы все праздники отмечаем в кругу семьи, все от Дня благодарения до Дня независимости. Но сейчас… всё слишком сложно. Лора злится, ненавидит меня.

– Она не ненавидит тебя.

– Откуда ты можешь знать? – фыркнул Клинт. Он чувствовал себя неловко, сидя на полу, тогда как Ванда возвышалась над ним, коршуном смотря на него с дивана.

– Лора не способна на ненависть. Она добрая.

– Она запустила в меня тарелкой и сказал, что ненавидит. Её можно понять. Я тоже себя ненавижу.

Ванда благоразумно промолчала, лишь вздохнула, глядя на Клинта исподлобья.

– Мы планировали отправиться к моим родителям на каникулы. Они ждали внуков, хотели увидеть Нейта. Я присылал им только фотографии и видео, вживую они его не видели. А сейчас… наверное, Лора не захочет туда поехать. Потому что придётся общаться со мной и при родителях делать вид, что всё хорошо, когда на самом деле всё отвратительно паршиво.

– Извинись перед ней.

– Думаешь, я не пытался?

– Сколько прошло? Что она вообще тебе сказала тогда?

– Полтора месяца. Сказала, что ей нужно время. А оно идёт и идёт, и идёт. Результата нет, она… Я… – Бартон тяжко вздохнул, переводя печальный взгляд на Ванду, у неё внутри всё сжалось. – Не знаю, что можно сказать. Она ненавидит меня, считает, что я предал её, и она права. Я испортил всё, что мы так долго вместе строили. Хочу всё вернуть, но Лора ещё не оправилась. Поэтому я стараюсь не бередить её раны, надеюсь, что всё затянется, а для этого нужно время.

– Если долго ждать, думая, что всё решится само, можно и проморгать момент.

Бартон откинулся на спину.

– Я просто не знаю, как к ней подступиться. Я и прощения просил, и подарки дарил, и извинялся, наверное, уже раз тысячу. И говорить с ней пытался, и объяснить всё, даже письмо написал, потому что Лора отказывалась со мной разговаривать. Очень трудно, когда не знаешь, чем всё это закончится. Боюсь развода, но иногда кажется, что это единственный выход. И я сам ужасаюсь таким мыслям, потому что не знаю, как смогу жить без семьи.

Ванда сползла с дивана на пол и подползла ближе к Клинту. В его волосах запутались конфетти и серебристая мишура, изредка блестя на свету. Девушка прилегла рядом, на весьма приличном расстоянии. Они долго молчали, глядя как темнеет за окном. От выпитого глинтвейна обоих сморило, унесло в лёгкую тёмную даль, покачивая на волнах блаженства.

– Не надо бросать всё на полпути, – заявила Ванда, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. – Когда ты признавался Лоре, чего ты ожидал от неё? Чего хотел? Прощения?

– Хотел, чтобы мне стало легче, потому что не мог больше держать это в себе, – после долгой паузы признался Бартон.

– Эгоистично, – констатировала Ванда слегка заплетающимся языком.

– Да. Я надеялся на прощение, но, по всей видимости, Лора к этому не готова. И я не виню её.

– Если ты хочешь, чтобы она простила тебя, но постарайся доказать ей свою надёжность. Не любовь, а именно надёжность. Уважение. Это самое главное. Можно и не любить, но уважать ты обязан.

Бартон повернул голову к девушке, её лицо оказалось от него довольно далеко, надо было подползти поближе, чтобы стало уж слишком опасно, но он не стал рисковать. Клинт в очередной раз вздохнул.

– Расскажи о своей семье. Я не про Лору и детей, а про родителей. У тебя есть братья или сёстры?

– Старший брат, Барни. Тот ещё придурок, редкостный раздолбай. В детстве всё время надо мной издевался. Я был наивным в силу возраста, а он шалопай, постоянно подбивал меня на шалости, а потом сваливал всю вину на меня. И мне часто доставалось от отца. Как же я бесился! – Клинт засмеялся, и в уголках заблестели слёзы, Ванда улыбнулась. – Он всё уговаривал меня сбежать с ним из дома, говорил, что мы будем кочевать с цирком, выступать, зарабатывать деньги. Будем свободными и счастливыми, а девушки будут валяться в наших ногах. Он так и не женился. Живёт в другом штате, мы почти не общаемся.

– Почему?

– Мы никогда не были близки. Он тот ещё транжира, выпивоха. Он знает, что я не стану помогать ему деньгами, вот и не обращается ко мне за помощью. Но если бы он позвонил и сказал мне «Эй, братишка, выручай», я бы нашёл ему хорошую работу и жильё. Но работать он не собирается, ему нужны лёгкие деньги. А я не поклонник всего этого.

Ванда провела пальцем по цветным бумажкам конфетти, раскиданным по полу, краем глаза наблюдая за Бартоном. Он пялился в потолок. Она любовалась его профилем, казавшимся ей прекрасным.

– Вот у Лоры семья дружная. У неё три старших брата и младшая сестра. У всех дети. А ещё огромная куча кузенов и кузин. Я не очень люблю столь шумные праздники, но, когда мы приезжаем к её родителям на Пасху или Рождество, там всегда невероятно уютно. С каждым из её родственников можно поговорить о чём угодно, и никто тебя никогда ни в чём не упрекнёт. Там невероятно дружественная атмосфера. Я бы, наверное, лучше поехал к ним.

– Так езжай. Что ты делаешь здесь, у меня? Езжай к жене и детям, скажи Лоре, что любишь её, докажи ей это! А не лежи тут пластом, плюя в потолок и заявляя, что боишься развода. Если хочешь вернуть её – действуй!

– Я думаю, что не этого хочу, – подумав, признался Клинт и обернулся к Ванде.

– А чего ты хочешь?

Бартон моргнул, изучая лицо Ванды, она прислонилась щекой к полу и волосы облаком накрыли её плечи. Клинт схватил её за руку и с силой притянул к себе, свитер собрал на себя фантики и хвойные иголки, они больно впились в кожу, и Бартон поцеловал Ванду, позволяя навалиться на себя.

– Ты не можешь любить одну женщину, а целоваться с другой, – кричала Ванда, так и не решаясь произнести это вслух.

На языке кровоточило сожаление, что так и не сдержала вчерашних слов, что вновь о них забыла, что чёртов Бартон опять всё разрушил. Он всегда всё портил, сколько она его знала. Пытался сдержать данные слова, но всегда этим пренебрегал.

Его тёплые руки забрались Ванде под свитер, и она горько выдохнула ему в губы. Она не хотела этого, не хотела снова его обнимать, целовать и спать с ним, но, когда он её касался, она забывала обо всё на свете. Боялась думать о чём-то другом, о Лоре, о его детях, о Натаниэле и даже о Пьетро, который бы точно такого не одобрил. Боялась испортить момент.

Ванда стянула свой свитер через голову, и её волосы мигом наэлектризовалась. Клинт прикоснулся к её обнажённому плечу и поморщился, когда его ударило лёгким разрядом. Ей нравилось чувствовать себя любимой и желанной. В её маленьком тесном мире никто её не любил, разве что брат. Клинт не был её первой любовью, но Ванде казалось, что он был первой настоящей и взрослой, пусть и с лёгким душком измены и предательства.

Ей хотелось раствориться в этом чувстве вседозволенности и удовольствия, почувствовать себя женщиной, и Клинт давал ей всё это с лихвой. О проблемах они подумают завтра. Вдоволь настрадаются и поплачутся, но завтра.

У Ванды к щеке прилипли чёртовы конфетти, и сколько Бартон не пытался их убрать – не получалось. От одного только вида её обнажённого тела у него в брюках стало тесно и жарко, и она это чувствовала своей задницей, сидя на нём верхом.

За окном сгущались сумерки, и только разноцветный свет гирлянд отбрасывал на них блики.

Ванда нависла над Клинтом, её волосы упали ему на лоб, и они долго целовались, то и дело отлипая друг от друга, чтобы взглянуть в глаза или содрать одежду. Ванда ёрзала на Бартоне, с улыбкой видя, как от желания в его глазах вспыхивают искры. Он подавался ей навстречу, рваными движениями расстёгивал ремень на брюках, на своих и её. Запускал руки ей в джинсы, и она вздыхала, стараясь унять стоны, чтобы не вышло слишком громко.

У него во рту был вкус яблок и гвоздики, и Ванде казалось, что нет ничего слаще, даже мёд. Она спустилась ниже, наконец, помогая Бартону избавиться от своих штанов, и устроилась между его разведённых ног, порочно облизывая свои губы. Он схватил её за плечо, царапая ногтями ключицу там, где лямка лифчика от натяжения больно впилась в кожу. Провёл пальцами по её шее, а затем запустил пятерню в волосы, наматывая их на кулак, но не давил, не насаживал, не навязывал свой темп.

Клинт дёргался, ощущая глубину, жаркую, тесную, мокрую. Ванда наслаждалась тем, как перекатываются мышцы его живота, напрягаются под тонкой кожей, на которой плясали красно-зелёные цвета гирлянды. Улыбалась, когда резко дёргался его кадык, и он мучительно стонал, выгибаясь в спине.

***

Клинт провёл пальцами по шрамам на руках Ванды. Длинным, белесым, почти незаметным, и девушка во сне инстинктивно закуталась в одеяло, не позволяя Бартону касаться её рубцов.

– Не трогай, – пробормотала она, отворачиваясь.

Клинт с улыбкой убрал её волосы с подушки, заправил за ухо, поцеловал в макушку и блаженно вздохнул. Он впервые за всё это время чувствовал себя по-настоящему счастливым.

Под толстым одеялом обоим было тепло, можно сказать, жарко, но всё равно Ванда жалась к Клинту, словно бы пыталась слиться с ним воедино. Он приобнял её, утыкаясь носом в шею, и она сонно хихикнула:

– Щекотно.

Бартон водил руками по её обнажённому телу, порой надолго задерживая ладони на девичьей груди или бёдрах, целовал между лопаток и в плечо, заставляя Ванду ёжиться от холода, когда поднимал одеяло.

– Я люблю тебя, – прошептал он, и на секунду Ванда замерла, резко распахнув глаза.

Клинт с силой сжал её бок своими пальцами, будто требуя ответа или хоть какой-то реакции, но девушка молчала, испуганно смотря перед собой. Затылком она чувствовала его взгляд, прожигающий и, может быть, слегка растерянный, но сказать так ничего и не смогла. Она мечтала услышать эти слова, но в её голове это выглядело по-другому, да и Лоры в её воображении не существовало. Потому что так было проще: никаких преград. И, несмотря на то, что Ванда сама не раз говорила Бартону, что любит его, сейчас повторить эту фразу она была не способна. Ей было стыдно перед Лорой и немного неловко за Клинта. Словно бы он этим признанием похоронил свой брак и окончательно унизил жену.

Ванда выпуталась из объятий Бартона, попыталась сесть, но Клинт снова повалил её на подушки. Его руки касались запретных мест и поцелуи были слишком пылкими, чтобы устоять, и Ванда почувствовала себя безвольной куклой, которая была согласна на слишком многое ради Бартона. Он сминал её губы, коленом раздвигал ноги, располагаясь между ними, и Ванда невольно застонала, когда он вошёл в неё.

Когда ноги, наконец, перестала скручивать дрожь, а Клинт тяжело дышал, развалившись на простынях, Ванда села на постели, опуская пятки на холодный пол. Контраст был ошеломительным, и она подтянула колени к груди, поднимая измятую рубашку Бартона. Клинт наблюдал за ней из-под полуопущенных ресниц, и Ванда внезапно засмущалась, натягивая на плечи его рубаху.

– Куда ты? – поинтересовался он, лениво потягиваясь. Ванда отвела пристыженный взгляд от его голого торса и поправила волосы.

– Приготовлю завтрак.

– Я тогда в душ.

Ванда отыскала на полу своё бельё, и Клинт внезапно посерьёзнел, даже привстал.

– Ты не против, если я перевезу к тебе свои вещи?

Девушка застыла, второй раз за это утро ошарашенная словами Бартона, и отвернулась, продолжая собирать с пола раскиданные вещи. Стало немного не по себе от таких новостей.

– И что это значит? – осторожно спросила Ванда, растягивая слова словно невкусную жвачку.

Она обернулась, заглядывая в холодные пепельные глаза Клинта, невероятно серьёзные и полные решимости. Глупой и наивной.

– Когда ты живёшь в гостинице – это значит, что вы с Лорой просто взяли перерыв и думаете над своими отношениями. Но если ты переезжаешь ко мне, то… Это значит, что ты сделал выбор, окончательный и бесповоротный.

– Пусть так.

Ванда недоумённо нахмурилась. Эта перспектива её пугала. В большей степени именно из-за того, что Клинт и сам не мог сказать, что у него с Лорой и чего он ожидает от их брака. Ей не хотелось причинять боль его жене, Ванда и так чувствовала ответственность за их раздор. Было очень стыдно перед детьми Бартона, но это не мешало Ванде продолжать спать с их отцом. И её это огорчало.

Девушка так и не ответила, оставила Клинта в комнате, и её маленькая удаляющаяся фигурка вдруг показалась ему сломанной и слишком потерянной. Он снова разрушал Ванду изнутри, знал это, но ничего не предпринимал, чтобы прекратить.

Ванная больше не скалилась на него неприятными воспоминаниями, хоть и навевала жуть. Клинт долго стоял у раковины, топча коврик под ногами, зная, что под ним въевшиеся в щели между плиткой пятна крови.

Ванда угрюмо варила кофе на плите, одновременно жаря яичницу и руки её дрожали. Признаться Клинту в том, что она не хочет, чтобы он бросал семью, она не боялась, но и не могла этого сделать. Он бы всё равно проигнорировал её слова. Слишком он был увлечён ею в последние дни. И угораздило же её влюбиться в женатого мужчину!

От неприятных мыслей Ванду отвлёк резкий звонок в дверь. От неожиданности кофе расплескался по плите, и девушка чертыхнулась, недоумевая кого могло к ней привести в такую рань. Она быстро натянула джинсы, на ходу заправляя слишком длинную рубашку за пояс.

– Стив?

Роджерс весело ей подмигнул, дыша в лицо морозом и только что выпавшим снегом. Он удивлённо оглядел её, и под этим колючим взглядом Ванда внезапно почувствовал себя голой.

– Судя по твоему удивлённому лицу и тому, что ты ещё не одета, я могу предположить, что ты забыла.

– О чём?

– Мы должны были поехать в торговый центр выбирать подарки на Рождество.

Ванда охнула, виновато опуская взгляд. Она совсем об этом забыла. Под натиском впечатлений прошедших дней она и думать забыла о ком-то, кроме Клинта.

– Ничего страшного, я подожду, пока ты соберёшься, – улыбнулся Стив, неловко переминаясь на пороге, словно бы невзначай напоминая, что пора бы его и впустить.

Ванда растерянно кусала губу, понимая, что, если Бартон сейчас выйдет из ванной, то Роджерс его увидит и всё поймёт. Поэтому она медлила, пытаясь на ходу сообразить, что делать, но как назло ничего путного в голову не приходило.

– Я взял белое полотенце и воспользовался твоим шампунем для волос. Кстати у тебя зеркало криво повешено, ты знала?

Ванда закрыла глаза, мгновенно бледнея и покрываясь одновременно красными пятнами. Сердце ухнуло куда-то вниз, даже не в пятки. Стоило видеть лицо Роджерса в этот момент, но Ванда боялась разлепить словно налитые свинцом веки. Эта жуткая ситуация напоминала ей дешёвые романтические комедии или мыльные оперы, доведённые до абсурда.

– У тебя что-то горит, – хрипло сообщил Стив, и Ванда испуганно кинулась на кухню.

Бартон сильнее сжал узел полотенца, накинутого на бёдра, и как-то мрачно-растерянного оглянулся, Стив смотрел на него, как бык на красную тряпку. Разве что пар из ушей не шёл. Пока Клинт одевался, Ванда медленно надраивала испачканную гарью плиту, ощущая на себе тяжёлый взгляд Стива. Он явно осуждал, молчал, но осуждал, и это было страшно. Он не уходил, ждал Бартона, и Ванда догадывалась зачем, но и не понимала почему. Праведник решил наставить грешников на путь истинный?

Клинт поёжился, когда вспомнил, что его рубашка на Ванде, и натянул свитер на голое тело. Не заходя на кухню, сразу отправился в прихожую, на ходу надевая пальто.

– Поговорим?

Ванда так и не вышла их проводить. Лишь покраснела одной щекой, когда Роджерс красноречиво на неё взглянул перед уходом. Было и неловко, и стыдно, и, что самое главное, страшно.

***

Утро выдалось невероятно отвратительным, снег крупными хлопьями летел прямо в лицо. Было холодно.

– Осуждаешь? – поинтересовался Клинт.

– Не без этого.

Стив большую часть времени, пока они шли по улице, молчал. И это угнетало. Роджерс умел воздействовать на людей так, что им становилось стыдно за свои неправильные поступки, причём сразу все. Бартон в принципе ценил такую способность, для национального героя это было очень полезно. На таких людях воспитывается целое поколение, но сейчас чёртов талант Кэпа был не к месту.

Клинт его понимал. Стив уважал женщин, порой до такой степени, что это грозило оставить его холостяком до конца своих дней. Он уважал институт брака, немудрено, что измена для него была страшным грехом. Когда-то и для Бартона это было немыслимо. С тех пор он старался не зарекаться.

– И давно?..

– Тебя это не касается, – отрезал Клинт.

– Я не хочу, чтобы ты так обращался с Вандой. У тебя есть семья. Она не заслужила такого. Я стараюсь заботиться о Ванде…

– Заботиться? – Бартон внезапно зло скрипнул зубами. – Кажется, ты забываешься. Ванда была на твоём попечении, но ты забыл про неё, не уделял ей внимания, не следил, хотя прекрасно знал, в каком она состоянии. И лишь я навещал её.

– Потому что чувствовал вину за смерть её брата, – огрызнулся Стив.

– Да, но как будто ты сам не был виноват. Ты ведь терял солдат в бою, должен знать, что это крайне паршиво. Да, я ощущал себя мерзко, зная, что Пьетро отдал за меня свою жизнь, но я хотя бы пытался загладить вину перед Вандой. А вы все просто о ней забыли. Поэтому не смей мне говорить, что заботишься о ней. Потому что, если бы я не попросил за ней приглядеть, то ты бы о ней даже не вспомнил.

Клинт чуть ли не сплюнул эти слова, они растворились в воздухе, сжигая снег гневом.

– Можешь засунуть в задницу свои представления о морали. Я и без тебя знаю, что поступаю недостойно и грязно.

Бартон развернулся и, стараясь не оглядываться, направился к машине, оставляя Роджерса изумлённо смотреть ему вслед.

***

Вещи из номера он забирал с тяжёлым сердцем. С утра ему казалось, что это правильное решение, и в нём бурлил оптимизм. Сейчас же после встречи в Кэпом Клинт сомневался в своей адекватности. Вопреки представлению Ванды, выбор он так и не сделал: он не предпочитал её Лоре и не бросал своих детей, но почему он переезжал к Ванде, Бартон не знал. Просто с ней было спокойно и не так одиноко, как в чёртовой гостинице, где он места себе не находил, будто зверь в клетке. С Вандой он был одновременно и счастлив, и болен. С Лорой ситуация была точно такой же.

Время перевалило за полдень, и уже почти начало темнеть, когда Клинт понял, что возвращаться к Ванде ему страшно. Это как обрывать нить, что связывала его с семьёй, и начинать жить заново, уже с, Бартону жутко не нравилось это слово, любовницей.

Наташа встретила его уютом, горячим чаем и ни граммом осуждения, и Клинт расчувствовался от избытка эмоций. Он сросся с Нат корнями единого дерева, она была его поддержкой и опорой в трудные периоды жизни, она была его боевой подругой, и он её любил. Она молчала, и он молчал, оба молчали, попивая чай и глядя в пустоту. Наташе было нечего сказать, всё увязло в её попытках ему помочь ещё давным-давно, месяцы назад, а он всё успешно проебал, а сейчас задыхался, стараясь выбраться из навалившегося на него дерьма.

Чай был давно выпит, слова высказаны, но боль так и не прошла. Наташа смотрела на него грустно, но совсем не осуждающе, и Клинт видел в её глазах Лору. Она уже не была печальной или злой, она больше не плакала. Бартон чувствовал себя так, будто был на распутье: выберешь Ванду – к Лоре больше не вернёшься, выберешь Лору – к Ванде путь заказан. Был и третий вариант – бросить обеих к чертям и умереть в одиночестве. Но он был слишком труслив для этого.

***

– Ты пропустил школьный спектакль дочери, – Ванда встретила это крайне недружелюбно.

Клинт в ужасе замер, когда девушка ткнула ему в лицо забытым с утра телефоном. Шесть пропущенных от Лилы, два от Лоры и куча гневных сообщений от дочери.

– Чёрт, я совсем запамятовал.

Ванда всё ещё была в его рубашке, не по размеру огромной, небрежно заправленной в джинсы, и глаза у неё были злые и красные от выплаканных слёз.

– Ты любишь свою семью? – поинтересовалась она дрожащим голосом, и Клинт понял, к чему она клонит. Чемоданы у входа хитро посмеивались над ним.

– Безумно.

– И Лору?

Бартон тяжело вздохнул.

– Ты не можешь здесь больше оставаться! Пожалуйста, возвращайся к родным. Уходи к жене, будь счастлив со своими детьми. Ты ведь сам понимаешь, что тебе здесь не место. Что всё, что между нами было, – это ошибка, большая и страшная. Мы прокляты, Клинт, и нам не искупить своей вины, но можно хотя бы попытаться. Я не могу больше так: мне совестно перед Лорой, а как стыдно перед твоими детьми! Я с самого начала боролась со своими чувствами, давила их в себе, пыталась задушить в зародыше, и как я сожалею, что ты ответил мне взаимностью. Я виновата перед тобой, и мне больно, что я испортила тебе жизнь.

– Ванда… Меня не примут обратно, – горько усмехнулся Клинт.

– Ты рушишь свой брак. Ради чего? Ради призрачной возможности быть со мной? Но я совершенно тебе не подхожу. Нам хорошо друг с другом, но разве это может компенсировать все те ужасы, что мы испытываем? Ты изменяешь жене, я сплю с женатым. Клинт, – Ванда убрала волосы с полыхающего лица. – Ты говорил мне, что хочешь провести Рождество с семьёй. Так езжай к ним, устрой детям праздник, верни Лору. Ты отступил, решил ничего не предпринимать лишь потому, что она попросила у тебя времени. Но оно идёт, Клинт, цейтнот, времени не хватает, ты не успеваешь запрыгнуть на уходящий поезд. Может, Лора хочет, чтобы ты был настойчивее, чтобы был решительнее. Ты хоть и пытался, но недостаточно. Нельзя рушить то, что строил годами. Нельзя. Возвращайся к семье, так будет правильно. Так будет по совести.

Бартон сглотнул.

– Уходи.

Он долго смотрел на Ванду, на её красные щёки и блестящие слёзы в глазах. На вздымающуюся от немого плача грудь.

– Если бы Лора не выгнала тебя из дома, ты бы не пришёл ко мне. Я для тебя всего лишь запасной аэродром. Вспомни об этом, когда захочешь вернуться.

У Клинта ком стоял в горле, слова Ванды были такими правильными и верно били прямо под дых. Она была младше и эмоциональней, но даже она нашла выход раньше него. Бартон протянул к ней руку, коснулся ладонью её щеки и у него в пальцах запуталась скользнувшая вниз слезинка. Он долго целовал её, прощаясь, долго и с надрывом, пытаясь запомнить, чтобы потом не жалеть, что поцелуев было так мало. Он словно бы пытался наверстать всё то, что они могли ещё испытать.

***

Ванда проснулась от резкого телефонного звонка, лежащей поперёк постели прямо в одежде. Часы уныло показывали четыре утра, за окном стояла жуткая темень. Ванда сонно причмокнула, отгоняя неприятный привкус слёз во рту, и обнаружила, что плакала во сне. Звонила Лора.

– Да?

– Ванда? – спросила так, словно бы никогда не звонила по этому номеру и не трепалась иногда часами напролёт просто ни о чём. – Клинт в больнице, ты не могла бы приехать? Я скину адрес смс-кой.

========== Часть 19 ==========

Ледяная чёрная земля застывала на ладонях и забивалась под ногти. Моросил дождь, и снег грязью хлюпал под ногами, заставляя процессию вязнуть и опаздывать на церемонию. Ванда раскатала в продрогших пальцах холодный комок земли и бросила на гроб, обёрнутый американским флагом. Это напомнило ей похороны Пьетро.

***

Ванда неслась по коридорам, словно угорелая, и медперсонал косился на неё весьма неодобрительно. Она чуть не налетела на пожилого мужчину с тростью, едва успела увернуться от столкновения, но сбила с ног проходящую мимо медсестру. На одном дыхании выпалив извинения, Ванда побежала дальше, пытаясь на ходу понять, где находится ресепшн.

– К вам должен был поступить Клинтон Бартон, – задыхаясь, одними обескровленными губами прошептала она, хватаясь за стойку заледеневшими пальцами.

Было тяжело дышать после долгого бега: такси застряло в пробке, совсем чуть-чуть не доехав до госпиталя, и весь оставшийся путь Ванда пробежала по морозу, увязая ногами в недавно выпавшем снеге.

– С Рождеством, – улыбнулась ей медсестра, и Ванда на секунду застыла, оглядывая зал.

В коридорах блестела мишура и весело искрились праздничные игрушки на стенах. Маленькая искусственная ель, щедро украшенная шарами и блёстками, скалилась в сторону Ванды пушистыми ветками. Эта праздничная атмосфера сейчас казалась такой неуместной.

– Да. Я бы хотела узнать, не поступал ли к вам Клинт…

– Ванда.

Она обернулась на тихий усталый голос и удивлённо вздохнула: в холодном безжизненном свете больничных ламп Лора казалась измождённой. На её землисто-сером лице застыло странное выражение смирения. Она протянула руку к Ванде, и она заметила, как сильно Лора исхудала.

Она мазнула по девушке взглядом, цепляясь за знакомую расцветку рубашки, и только тут Ванда поняла, что выскочила из дома, в чём была. В рубахе Клинта на голое тело, и его жена наверняка узнала вещь мужа.

– Что случилось? Где Клинт? Что с ним? Что произошло?

Лора то ли проигнорировала неиссякаемый поток вопросов, то ли просто не расслышала Ванду. Женщина шла медленно и размеренно, словно спешить было некуда, и походка её была на удивление плавной. Ванда помнила, какой энергичной Лора была летом, с каким энтузиазмом носилась по дому, словно в ней жила беззаботная шестнадцатилетняя девчонка.

Ванда от беспокойства то и дело вертела головой, пытаясь понять, куда они идут, но мертвенно-ледяная рука Лора сильнее сжимала её запястье.

– Он ехал домой, но на половине пути стал разворачиваться, чтобы вернуться в город. На обледенелой дороге машину занесло, и Клинт не справился с управлением. Он влетел в грузовик. Мне сказали, что автомобиль буквально разрезало пополам.

– А Клинт? – дрожащим голосом поинтересовалась Ванда, прижимая к груди руку, свободную от звериной хватки Лоры.

Они шли по невероятно длинному и прохладному коридору, слишком тёмному, чтобы тут находилось хоть какое-то отделение. Внутри чертовски яростно ворочались самые разнообразные мысли. Хотелось объяснений, но Лора была слишком погружена в себя, чтобы ясно ответить. И Ванду это раздражало. Неведение выводило из себя.

– Красивая рубашка, – внезапно подала голос Лора, и Ванда вздрогнула, неловко пытаясь запахнуть пальто.

Они остановились перед дверью, и девушка подняла голову вверх, разглядывая внезапно расплывшиеся буквы на мерцающей табличке.

– Его не довезли до операционной. Он умер.

Морг, – гласила табличка.

Ванда растерянно нахмурилась и взглянула на Лору. Та внимательно изучала её лицо, заглядывала прямо в душу, и от такого внимания Ванде стало не по себе. Кожа покрылась липкими ленивыми мурашками и волосы на голове буквально встали дыбом.

– Нет, – девушка почему-то улыбнулась, просто не смогла сдержать нервной улыбки и даже непроизвольно хохотнула. – Нет!

Но по выражению лица Лоры не было видно, что она шутит. Она не улыбалась, лицо её было вытянуто-скорбным, и только сейчас Ванда разглядела её донельзя красные глаза. Женщина выглядела измотанной, и почему-то именно этот контраст между двумя Лорами, заторможенной и жизнерадостной, поразил Ванду больше всего.

– Этого не может быть. Это не он. Он не мог. Он не… Это же Клинт! Он не мог умереть! У него же ты и дети… – этот аргумент прозвучал столь жалко, что Ванда наконец замолчала и с ужасом осознала, что Лора не шутит.

– Он возвращался к тебе, – бесцветно прошептала женщина, присаживаясь на рядом стоящую скамейку. Устало прислонилась спиной к стене и прикрыла глаза. На веках ярко проступали сине-фиолетовые сосуды. – Ехал ко мне, но потом передумал и стал разворачиваться, – Лора с укором глянула на Ванду, и она отступила на шаг, внезапно испугавшись, что сейчас ей вцепятся в волосы.

– Нет! Это не так.

– Да брось! – Лора невесело усмехнулась. – Думаешь, я не знаю, что ты спишь с моим мужем? Спала, – подумав, исправилась женщина, и лицо её потемнело.

Ванда вжалась в стену, с трудом пытаясь сглотнуть вязкий ком в горле, но не получалось. И тут она поняла, что не дышит. Старается, хватая губами воздух, но вдохнуть не может.

– Откуда я знаю? – женщина предугадала немой вопрос и устало вздохнула. – Клинт никогда не был для меня открытой книгой, но я всегда знала, когда с ним происходит что-то неладное. После его исповеди я грешила на Наташу, потому что подозревать больше было некого. А потом в вещах Клинта я нашла твой дневник. И всё встало на свои места.

Ванда прикрыла глаза, когда перед лицом стало рябить из-за вечно мерцающих в коридоре ламп.