Текст книги "Мой гадский сосед (СИ)"

Автор книги: Ann Lee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

16. Расклад.

Сижу на своём крыльце, обнявшись с Туманом, и смотрю на обгорелый остов сарая.

Полыхало, пипец как!

Палёным воняет, кажется, на всю деревню. Даже запах навоза, который витает постоянно в воздухе, перебивает.

Весь мой участок залит водой, и похож на болотце.

Если бы не Евгений Медведьевич, и соседи, что пожар заметили, сейчас уже и дом в таком же состоянии был, и я, если бы в доме была.

А так, Женя очень оперативно всех построил в цепочку, и подачу воды наладил, я только мешалась, от шока, вообще не понимая, что делать и куда бежать.

Сдаётся мне, тут мафия деревенская орудует! С тощей предводительницей во главе.

Вот прямо на сто процентов уверена, что опять эта коза, за своего медведя мстить приходила, только тут уже шизой попахивает, взять и поджечь сарай, и как мне потом Женя сказал, что огонь легко мог перекинуться, и на соседние дома. Кроме него, у меня соседей под боком нет, конечно, но и этого с лихвой бы хватило.

– Мария Леонидовна, может, видели чего? Или кого?

Меня периодически донимает местный участковый, Илья Фёдорович, по-моему, зовут. Такой интересный фактурный мужчина глубоко за сорок, и кого-то мне всё время напоминает. Усы эти его и патлы нестриженые, с наметившейся лысиной на макушке. И голос въедливый, дребезжавший.

Мотаю отрицательно головой, в который раз.

Что я могла заметить?

Когда я совсем на другом была сосредоточена.

На медведе этом. На том, как всё встрепенулось у меня внутри, как только он ладонью тяжёлой мою задницу сжал, а уж когда опять своими глазами синющими, пронзительно посмотрел, и слюни глотал, жадно оглаживая моё тело, я и вовсе обо всём забыла.

А массировать начал ногу, профессионально и так кайфово, своими крупными, загорелыми пальцами скользя по моей ступне, у меня и вовсе разум в трусы потёк.

Опомнилась на мгновение, когда он отвлёкся, за аптечкой пошёл, а потом всё, чисто на упрямстве держалась, хотя всё внутри таяло, от его прикосновений жёстких, от запаха тяжёлого, от взгляда жадного.

Никто на меня так никогда не смотрел, а он смотрит, параллельно, правда, гадости говорит, но смотрит, так что реально, кажется сожрать хочет. И я хочу, чтобы сожрал.

Какой пожар? О чём вы?

Я бы не заметила, наверное, если бы вокруг всё полыхать начало, настолько я была увлечена очередной игрой с этим медведем вредным. Все свои обиды и претензии позабыла, за один его взгляд, всё простила. И плевать мне хотелось, что может у него, таких, как я, и Нинка эта, по десять штук. Я желала только одного, чтобы он уже дотянул свои ладони заграбастые, до груди моей, при виде которой у него тут же всё ожило, и рот ему заткнуть поцелуем.

Даже не знаю, о чём больше жалею.

О сарае сгоревшим со всем барахлом, или о неудавшемся сексе с ним.

О том, что сгореть могло не только барахло, даже думать не хочу. Хотя, если бы не наши игрища с соседом, возможно, я вовремя заметила огонь и не дала случиться пожару.

– Ценное что-нибудь сгорело? – опять допытывается участковый.

– Нет, – жму плечами, трепя Тумана за загривок. Пёс блаженно сопит и заливает слюнями всё вокруг. – Что там, может, быть ценного?

– Ну откуда же мне знать? – Илья Фёдорович, отступает, подальше, пряча свои кроссовки от слюнявых рек пса. – Может, вы там хранили электронику, какую или сбережения прятали.

Вот кого же он мне напоминает?

Задумчиво гляжу на мужчину, перебирая в голове образы, и никак не могу ухватить подходящий.

– Понятно, – облегчённо выдыхает он, видя мой пустой взгляд.

– Если только флягу, – вдруг вспоминаю я, отвлёкшись от подбираний образа.

– Флягу? – хмурится участковый.

– Фляга у меня там для воды стояла и тележка.

– Ну, они навряд ли сгорели. Просто обуглились,– он оборачивается к остаткам сарая, пытаясь, наверное, в чёрной груде найти и флягу, и тележку.

Киваю, но мне от этого не легче.

Что мне с ними делать.

Чистить? Не чистить?

Применять-то их в таком виде нельзя. В голове опять вакуум. Потому что я вообще не понимаю, что мне делать дальше.

Может папу вызвать опять?

Обнимаю Тумана крепче, точно пёс сможет мне ответить на все незаданные вопросы. Но он только переносить тяжёлую башку мне на колени, и вздыхает моему такому самоуправству с его телом.

– Ладно, протокол я составил, если вам больше нечего добавить, то подпишите, – протягивает мне листок, исписанный убористым и корявым почерком.

Пробегаюсь глазами по строчкам, выхватываю то, что могу прочитать.

«…возгорание…» «… подозрений не имеет…» «… поджог…»

Подозрения то, как раз у меня есть, но озвучивать я их не стала. И так на всю деревню ославилась как потаскуха, и продолжать эту тему с Ниной на официальный уровень не желаю, тем более для этого нужны железные доказательства, а у меня их нет.

Подписала протокол и отпустила участкового, так и не озвучив ему своих мыслей.

Но долго грустить с Туманом нам не дали. Вернулся Женя, помогавший соседям разнести по домам свои огнетушительные приспособления. Народу-то набралось немало. Почти вся улица сбежалась, и бабки, и дети, все помогали, и то, что успел схватить: кто ведро, кто таз, кто лейку, тем и поливали.

Вот как они дружно, в начале самом, меня пытались в машине в речку сбросить, так и сейчас так же дружно пришли на помощь. Понятно, что это не я такая важная для них, и что пожар очень быстро может на всю деревню перекинуться, но всё равно я им благодарна, что они не отказали в помощи.

– Марусь, харе грузиться, – подходит главный пожарный.

Я поднимаю на него взгляд.

– Ты бы, Женя, ко мне близко не подходил, а то чувствую, местная Коза Ностра, мне в следующий раз дом спалит.

– Да ладно тебе, – садится рядом и насильно притягивает к себе, вжимая в бок.

От него остро пахнет потом и гарью, да и футболка, накинутая впопыхах, тоже вся перемазана сажей. Он жаркий и твёрдый, и, мне кажется, надёжным сейчас, хотя это может, потому что я остро чувствую себя несчастной, и меня очень тянет ему довериться, но характер мой упрямый не даёт просто так сдаться. Всё, что меня задевало, никуда не делось. Он грубиян и бабник, и понятно, что мне с ним детей не растить и ипотеку на полжизни не брать, но всё же.

– Что, ладно? – толкаю его. – То есть, у тебя тоже не возникает сомнений, кто всё это устроил?

Женя лапу свою тяжёлую с плеча не убирает, но и притянуть, обратно не стремится. Жуёт свои губы в бороде косматой, которую каким-то образом не подпалил, хотя один из немногих, кто подступал к пожару ближе всех.

Вообще, отличный мужик же. Всё умеет, всё может. Красивый, хоть за этой косматостью не разберёшь сразу. А какие плечи, а руки. И про остальные части тела могу экспертно заявить, что на сто баллов из ста. И секс с ним у меня самый лучший, который был в жизни. И нормально разговаривать умеет, иногда. Жаль только, что он гад такой и бабник хренов. Скорее всего, и один, поэтому до сих пор, хотя на вид уже годков тридцать пять точно есть, а ни жены, ни подруги постоянной, скорее всего, нравится, потому что, от одной к другой скакать.

– Я поговорю с Ниной, – выдаёт тихо.

– Поговори и передай, что если не успокоится, в полицию её сдам, – окончательно выбираясь из-под его ручищи, неуклюже поднимаюсь, оперевшись на больную ногу. – Вот как я теперь мыться буду? Тут и так условия не ахти, последнего лишила! Воду теперь некуда набрать!

– Ну, помыться ты и у меня можешь…

– О! Тебе бы очень этого хотелось, – запыхтела я.

– О! Скажи ещё, что тебе нет, – в том же духе ответил Женя, поднимаясь вслед за мной.

Туман меланхолично посмотрел сперва на хозяина, потом на меня, тихонько рыкнул, точно усмехаясь по-собачьи, на нашу очередную перепалку, и лениво потрусил к дому.

– Я не хочу, чтобы секс с тобой стоил мне жизни или здоровья.

– Ты преувеличиваешь, – режет меня взглядом этот гад. – И ещё не факт, что это дело рук Нины.

– Жень, оглянись, – завожусь я, машу на остатки сарая. – Или ты думаешь, он сам загорелся.

– Нет, не думаю, но то, что это сделала она, у нас нет никаких доказательств.

– А может, тебе стоит определиться, чтобы не возникало подобных ситуаций, – складываю руки на груди.

– Конкретнее, чего ты хочешь? – тоже зеркалит мою позу, у него, правда, повнушительнее скрутка рук выходит.

– Я хочу, чтобы ты выбрал и не таскался по всем бабам деревни!

– Ишь ты, деревенская нашлась, – только усмехается он в бороду. – Или ты себя к ним не причисляешь?

– Ты к словам не цепляйся. Ты же меня понял, – не ведусь на его подколы.

Он подходит ближе и, подцепив меня за футболку, подтягивает к себе, так что я различаю тёмные крапинки в синих глазах.

– А мужа твоего, мы куда денем в этом раскладе? – вкрадчиво спрашивает он.

Я вытягиваю из его пальцев свою футболку, и отступаю, хромая, опять забыв про больную ногу, потому что жарко рядом с ним, и думать хочется свободно, а не теряться от его тяжёлого взгляда и запаха терпкого.

– Мой муж давно не в этом раскладе, – отвечаю, вскинув подбородок.

– Что так? Не любишь?

Такой гад! Прямо по-живому режет.

– А знаешь что? Иди в жопу, Женя! – зверею окончательно.

Пытаюсь оттолкнуть его и пройти, но он перехватывает меня, притягивает, не взирая, что я начинаю дёргаться в его руках.

– Договорились, Маня. В жопу, так в жопу, – плотоядно улыбается он.

17. Идеальная девственница.

Просыпаюсь от женского смеха. Ворошу рядом мятую постель, от Машки только запах её остался да примятая подушка.

Улыбаюсь сквозь сон, чувствуя какую-то лёгкость и симметрию со всем миром. Да, давно со мной такого не было. А в этом доме, в этой кровати, так вообще никогда. А Маня пробралась как-то, ещё и сопротивлялась по дороге.

Снова слышу, как она смеётся, и в ответ ей бухает Туман.

Вот же псина продажная. А ещё говорят, что пёс только одного хозяина выбирает. Хотя, что взять с него, если я сам с первого дня на эту заразу клюнул.

Чем взяла только?

Всё, что в бабах не люблю, всё в ней. Строптивая, зубоскалит постоянно, блондинка.

Терпеть не мог блондинок до неё.

Хрен знает, что за пунктик у меня такой, но бабы мои сплошь брюнетки и шатенки. Тихие и спокойные. А эта, ураган с сиськами. То наедет, то в пожар угодит. Но кровь от неё кипит, и я уже не удивляюсь и не противлюсь своей реакции на неё. Хотелось бы ещё с мужем её прояснить. Мутные у неё какие-то объяснения. Вчера, некогда было додавить в этом вопросе, надо было хватать и тащить в берлогу, пока хромая и доступная.

Потянулся, встав рывком. Потом к полу припал, отжался тридцать раз. Здесь же в дверном проходе турник висит, подтянулся.

Кровь бурлила, бодрость была во всём теле. Да, давненько я не просыпался с такой лёгкой головой и пустыми яйцами.

Прям благодать.

– Ты только медведю не говори, а то разворчится, что я твою диету нарушаю, – слышу, когда подхожу к кухне и вижу, как Машка скармливает Туману оладушки, которые жарит тут же на плите.

Туман жрёт с удовольствием, и, естественно, ничего не скажет, продажная душонка. Он за гречку то уже готов хозяина поменять, а уж за оладьи и подавно.

Лишила невинности мою кухню, ни одна женщина на ней не готовила, и, надо сказать, неплохой вид открывается, сейчас чуть подправлю.

Подхожу тихо сзади и обнимаю Машку со спины, тут же задирая её футболку, оголяя бёдра и ягодицы.

– Мария Леонидовна, у меня в доме дресс-код. Вредные соседки ходят только голые.

Машка вздрагивает от неожиданности, но вместо привычного шипения, выгибается довольной кошкой, упирая в меня свой голый зад. Сам я озаботился только трусами, и то напрасно, видимо.

– Ты бы хоть пса постеснялся, медведь ты ненасытный.

– После того, что он видел ночью,– продолжаю тянуть её футболку вверх, – не вижу смысла.

– Извращенец! Соблазнил деву душем, – выходит из неё с придыханием, и совсем не обвинительно, когда я всё же скидываю футболку, и дотягиваюсь до её сисек, зажимая между пальцами соски.

Машка выгибается, льнёт всем телом, забыв про скворчащие на сковороде оладьи.

Зарываюсь носом в завитках волос на шее, балдея от её запаха, пойди-разбери, что там, что-то цветочное, свежее, всю ночь нюхал, и всё мало было.

– И вообще, я оладьи жарю, мне голой небезопасно, – это была б не она, если бы не вставила что-нибудь.

– Давай вместе жарить, – оттягиваю резинку на своих трусах, высвобождая гудящий от напряжения член, который упирается ей в поясницу, – ты оладьи, я тебя.

– Пипец, как остроумно, – усмехается эта зараза, – ты прям поэт.

– А ты, Маша, экстремалка, ночью на жопу свою, приключения нашла, сейчас и на рот свой трепливый найдёшь, – не оставляю без ответа её шпильку.

– Тебе мало, что я всю ночь твои извращённые фантазии выполняла? – пытается вывернуться из моих рук.

– Ой, как мало, – держу крепко, только лицом позволяю развернуться, – Очень мало.

Уже давно разгадал её тактику, когда ей покочевряжиться надо для начала.

– И все мои, как ты выразилась, извращённые фантазии, тебе заходят. Скажешь, нет?

У Машки глазки засверкали, явно вспоминает, как я вертел её и мял всю ночь, и как она стонала и кричала, явно разделяя тот восторг, от моих извращённых фантазий.

Не отвечает, но сама медленно опускается на колени передо мной, сводя взгляд на моём члене, который устремлён ей прямо в рот.

Нет, если бы она категорически воспротивилась, настаивать не стал бы. Я, как и всякий мужик, очень люблю минет, но ни тогда, когда женщина не хочет его делать. Вся эта херня с принуждением, когда сквозь рвоту и слёзы, меня не вставляет от слова совсем. Мне в кайф, когда партнёрше заходит и вкус мой и сам процесс, иначе это такое себе.

Но Машка, мне кажется, и сама себя не знает, и многое из того, что я с ней делаю, точно в новинку воспринимает, словно девственница, реагируя на обыденные для меня вещи в сексе.

И как только мне приходит в голову эта мысль, я вдруг понимаю, что, так и есть.

– Маш, посмотри на меня, – поднимаю её подбородок, когда она, закусив губу, видимо, думает как, подступиться к выполнению задания.

Она вскидывает свои зелёные глаза, и я немного плыву, потому что вид открывается такой охуенный, и говорить и что-то соображать становится трудно.

– Ты в первый раз? – нахожу, наконец, мысль, потому что было уже желание не копаться в причинах, этих её метаний, а сделать всё самому.

Машка вспыхивает, закусывает губу, и я понимаю, что угадал, мать его, она никогда этого не делала. Но кто бы мог подумать, что замужняя баба в двадцать семь лет ни разу не делала минет. А ещё как-то кайфово быть у неё в этом первым, хотя никогда не стремился иметь дело с девственницами. Но это совсем другое.

Одно дело, когда женщина неопытная и зажатая, и другое, когда вот такая зажигалка-зубоскалка, которую ты можешь ещё больше раскрепостить, и да, развратить. От этого становится ещё жарче, и последние мозги стекают в трусы.

– Я... я…– она впервые, по-моему, не знает, что сказать. Признаваться, видимо, не хочет, но и понимает, что я пойму всё в процессе.

Глажу её подбородок, провожу большим пальцем по губам, сминая их.

– Позволишь быть первым?

Уголки губ её нервно вздрагивают, и она шумно выдыхает, кивает.

Ох, не ошибся я в ней, и в том, сколько в ней нерастраченной сексуальной энергии.

Куда смотрит её муж?

Я бы её из постели не выпускал, и уж тем более не позволял уезжать от себя далеко и надолго.

Размыкаю её губы и проталкиваю в рот большой палец, скольжу по горячему языку, под завязку наполняясь возбуждением, глядя, как она послушно смыкает на нём губы, сосёт. Потом упираюсь им в щёку, растягиваю, предвкушая, следующее действие.

– Всё, то же самое, Мань, только с членом, – вытягиваю палец и даю ей секунду, чтобы примериться и собраться с духом.

Она обхватывает ладошкой основание, направляя головку в горячий рот.

Первое прикосновение к нежным губам и влажному языку, заставляют меня содрогнуться от прострелившей сладкой судороги.

Как бы ни опозорится и не спустит в первые минуты.

Виляю непроизвольно, чисто на инстинктах, прижимая её голову, в желании продлить это ощущение кайфа. Чувствую, как она упёрлась ладошками в мои бёдра, отпускаю, и дальше она уже продолжает без понукания, держать этот темп.

Вижу, что ей заходит, потому что она быстро улавливает нехитрую технику, прикрывает глаза, и даже тихо постанывает.

Глажу её голову, зарываясь в спутанные волосы, поощряя все её действия, и подбираюсь к пику.

И последняя, и самая громкая мысль в голове, перед тем как я кончаю, то, что Машка, идеальная девственница.

18. Романтика.

– Нет, Маня не сгодится. Если тебе твоя задница не дорога, то отдай её мне в вечное пользование. Мы же в лес идём! Тебя комары на раз сожрут, – бухтит Женя, который уже полчаса ждёт, пока я соберусь в этот треклятый лес.

Стоило моей ноге зажить более-менее, а синяку сойти, как у соседа сразу же планы нарисовались. Обещал в красивое место сводить в лесу, типа романтики, свидания. Вот только собраться туда оказалось ещё той задачкой.

Стоит, привалившись о косяк дверного прохода в мою комнату, закрыв собой всё пространство, и бухтит, и бухтит.

И каждый раз всё не так.

То майка короткая, то штаны слишком обтягивающие, и всё по той же схеме, и по кругу.

– Слушай, ну я же как-то без тебя ходила туда, не сожрали, – ворчу в ответ, снимая очередной неугодный предмет деревенскому «кутюрье».

Остаюсь почти голой, в нижнем белье, уже и не зная, что надеть, чтобы этот медведь вредный одобрил.

– Маш, а трусы нормальные есть или только вот эти нитки? – прилетает очередное замечание.

Теперь моим стрингам достаётся.

Оборачиваюсь, реально желая подпалить гада взглядом.

А он только ухмыляется, даже в глаза не смотрит. Всё его внимание на этих, как он выразился «нитках».

Вот же медвежина ненасытный, только одно у него на уме.

– Пошёл вон, – рычу, – отменяется наше свидание. Задолбал ты меня!

Женя моментально в лице меняется.

Он и так-то вечно кровожадного бандита мне напоминает со своими зарослями на лице, а сейчас, в чёрном лонгсливе, в карго цвета хаки и высоких ботинках так вообще, головорез, если бы не высшая степень моего бешенства, я бы точно дрогнула.

– Опять на меры воспитательные нарываешься, Мань? Жёсткого траха захотелось?

Язык у него ещё то помело. В выражениях он вообще не стесняется. Всё, что на уме, то и озвучивает.

Морщусь от очередного шедевра, вышедшего из его рта.

– Жень, ты вообще когда-нибудь в приличном обществе жил, или только с орангутангами в зоопарке? – фырчу, натягивая футболку. – Ты вроде взрослый дядя, что за спермотоксикоз у тебя постоянный?

У Жени глаза лезут на лоб, от моих замечаний.

– Ну, ты наглёшь, Язва Леонидовна, – хмыкает он. – Прямо тётку свою напоминаешь, такая же ехидна была. Я о тебе, вообще-то, беспокоюсь. В лес нужно нормально одеваться, а ты привыкла задом и сиськами трясти…

– Да потому что ты достал уже со своими замечаниями, – натягивая отвергнутые им ранее розовые тайтсы, которые специально брала, чтобы йогой заниматься, потом так же остервенело, пялю высокие белые носки и кроссовки. – Я же не говорю тебе каждый раз, когда ты лезешь целоваться, что твоя борода мне всё везде исколола и щекочет.

– Прямо везде? – усмехается в эту самую, свою косматую.

Закатываю глаза.

Кто о чём? А у Жени одно на уме.

– Везде, – не разделяю его сальную усмешечку.

– Ну, хорошо, – кивает, – как только нормальные трусы на тебе увижу, побреюсь.

Недоверчиво смотрю на него.

– Серьёзно?

– Ну а что? Оказывается, колется у тебя там…

– Заботушка, – усмехаюсь я и толкаю его в грудь, чтобы отошёл. – Пошли уже.

Он ловко ловит меня за запястье, перехватывает за талию, и низко нагнув, склоняется следом и припечатывает глубоким и волосатым поцелуем.

Сперва вырываюсь, не могу характер свой побороть, хотя мне его борода особо и не мешала никогда, и пахнет она всегда приятно, чем-то дымным и древесным, скорее всего, парфюм у медведя хороший. Однако надо гнуть свою линию, но очень скоро, начинаю уплывать, от настойчивого скольжения его языка, и вкуса приятного, вроде нейтрального, и в то же время что-то свежее, неуловимое.

Как только хочу ответить и закидываю руку ему на шею, этот вредный медведь отстраняется и смотрит насмешливо, с превосходством.

– Врушка ты, Машка, – крадётся бесстыжей лапищей к моей заднице и сжимает.

– Ты тоже не образец честности, – выбираюсь из его лап, – все мои «нитки», как ты выразился, тебе очень даже заходят.

– Ага, и всей деревне, особенно когда ты выпрешься в каком-нибудь неглиже, – вспоминает, как я вчера за хлебушком сходила.

Он как раз от соседа вертлявого Митяя выходил. Увидел, и давай опять ворчать, что у меня всё напоказ.

Домострой, ёлки-палки!

– Это платье такое…

– Это сорочка для прелюдии, через которую всё видно, – перебивает, складывая руки на груди, тем самым показывая, что ни отступится от своего мнения.

– Деревенщина, – шиплю в ответ.

– Бесстыдница!

– Сейчас сам в свой лес потопаешь.

– Проверим? – заламывает бровь.

Сжимаю губы, чтобы проглотить посыл на хрен, с него станется пронести меня вверх пятой точкой по всем улицам, уже проверено.

– То-то же, – прекрасно видит, что выиграл этот спор, и ухмыляется в бороду свою косматую. И бесит, с одной стороны, а с другой приятно, что мужик, и продавить его не так-то просто.

С горем пополам собрались, попрощались с Туманом, вышли. Время уже за полдень перевалило, а ведь собирались утром по прохладе пойти. Задержались «перебирая» мой гардероб.

Пока шли по улице, с Женей такое ощущение, норовили выйти и поздороваться все соседи.

Нет, я ещё в первый день поняла, что вся деревня в нём души не чает, но честно, масштабов не осознавала. Каждая бабка, что сидела на лавке, каждый ребёнок, что носился по улице, каждый сосед, стоя раком в огороде, в зарослях мальвы, все тут же оживлялись и неслись здороваться с Женей.

– Ты прям местная знаменитость, – не преминула стебануть его.

– Завидуй молча, Мань, – не повёлся он, пожимая очередную протянутую руку какому-то дедку. – А лучше держись рядом, тебе не помешает.

– Можно подумать! Это благодаря тебе, моя репутация испорчена раз и навсегда. И вообще, чего это тебя все так любят? Первое впечатление ты производишь не самое приятное, да и второе тоже.

– Может, потому, что я на людей не наезжаю, – тоже поддевает меня. – А может, я и не стремлюсь производить никаких впечатлений…

– Это заметно, – усмехаюсь я.

Как раз проходим супермаркет, и я ловлю, какими взглядами нас провожают две тётки, о чём-то разговаривающие у входа. С Женей они здороваются с улыбками, на меня же переводят взгляд и тут же заговорщически шепчутся.

– Вот, пожалуйста, – киваю я на них. – Наглядный пример. Наверняка твоя Коза Ностра тощая постаралась.

– Завязывай, Мань, – отрезает Женя. – Я с Ниной поговорил, харе уже эту тему мусолить. А шепчутся они, потому что ты одета чёрт-те как.

И смотрит так строго, что мне даже не по себе становится.

– Да и, пожалуйста, – тут же в позу встаю. – Можешь брать свою Нину и чесать в свой лес. Она наверняка и одевается правильно, и репутация у неё не подкопаешься.

Женя тоже останавливается, сканирует взглядом.

– Маша, что за капризы, блядь? Если не хотела идти, так и надо было сказать.

– А может, это ты не хотел, чтобы я шла? Целое утро посвятил, выбирая предлог, чтобы я отказалась!

– Гонишь, сейчас. Угомонись и пошли, – протягивает свою лапищу, чтобы меня к себе привлечь, но я уворачиваюсь.

– Пойду, если извинишься, – ставлю условие, сложив руки на груди.

– За что? – офигивает он.

– За грубости твои! Мне неприятно.

Сжимает губы, давит взглядом и упрямо молчит, безмолвно выказывая свою позицию.

– Ну, иди ты! В лес! – разворачиваюсь обратно, только сейчас замечая, как народ вокруг нас собрался.

Топаю обратно, чувствуя, как от досады и злости, в уголках глаз собираются слёзы. Ещё и внимание это. Даже дорогу не отслеживаю толком, лишний раз глаза не поднимаю, чтобы не видеть, как ехидно улыбаются люди вокруг.

Вот же гадский медведь! Ни хрена ему не обломится, теперь.

Дохожу до дома и вижу у ворот Жени большую чёрную машину. И как только подхожу к своей калитке, дверца машины тут же открывается, и оттуда выходит высокий мужчина в дорогом и красивом костюме.

– Добрый день, красавица, – снимает с лица авиаторы, и белозубо улыбается мне, и его синие глаза кажутся знакомыми, да и весь его облик напоминает медведя этого гадского.

Киваю, жду, пока он подойдёт поближе.

Он обдаёт меня ароматом своей горькой туалетной воды и явно с интересом смотрит на меня.

Симпатичный и приятно цивилизованный.

Месяц в деревне и я уже забыла, как мужчинам идут классические костюмы и выбритые щёки.

Непроизвольно отвечаю улыбкой.

– Соседа своего не видели? – спрашивает, подойдя ближе, и облокачивается на мою хлипкую калитку. Она тут же протестующе заскрипела, затрещала, предупреждая, что не выдержит такого давления.

Незнакомец намёк понял и поспешно убрал руку, но улыбку не пригасил.

– А вы кто? – наконец обрела я голос.

– Родственник, – ответил он.

– Родственник?

– Ага, брат.

– Похож, – киваю.

– Спасибо, – усмехается. – Так не знаете, куда запропастился Жентяй?

– Знаю, – тяну улыбку. – Коз пасёт. Вернее, одну.

–Коз? – хмурится он, принимая всё за чистую монету.

– Ага. Завёл одну тощую, всё откормить не может.

– Вы шутите?

– Да если бы. Надеюсь, их обоих волки сожрут, – и пока он переваривает этот бред, скрываюсь за калиткой.