Текст книги "Мой гадский сосед (СИ)"

Автор книги: Ann Lee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

5. Частное право.

– А где забор? – первым делом спрашивает новоиспечённая соседка.

Удальцова Мария Леонидовна.

Двадцать семь, барышне.

Постоянная прописка в городе у неё, а дом, что по соседству со мной стоит, действительно ей принадлежит. Мы с Митричем всё проверили. Все бумажки, которыми она гордо трясла перед нами, хвастая родством с покойной бабой Нюрой.

Вернётся участковый из соседней деревни, ему ещё скажу, чтобы проверил эту наследницу, но и так понятно, что не трындит, родство налицо, такая же язва, что и бабка была.

– А это что? – пучит плошки свои зелёные, увидев во дворе мою Тундру, занимающую почти половину её законного участка.

Вся, точно мышь пожёванная котом, мятая, мокрая, а всё туда же, снова в бой.

– Машина моя, – цежу сквозь зубы, раздражённый тем, что настали перемены, – что не видно?

– Видно, – в тон мне отвечает Мария, мать её, Леонидовна, снова начиная пыжиться, выставляя свои титьки напоказ. И футболка-то высохла, а вот воспоминания об очертаниях упругих полушарий с острыми сосками осталось.

И фиг бы с этим.

Что я, сисек не видел?

Но меня почему-то торкает от увиденного, как мальца какого. Торкает настолько, что хочется продолжения. Всё по-взрослому и очень по грязному.

Моя бывшая жена Сонечка, интеллигентка в третье поколении, когда я озвучивал ей всё, что хотел с ней сделать, на правах, между прочим, мужа, кроме, как «охальником» и не называла, краснея при этом как рак. Для меня до сих пор секрет, как мы с ней сошлись, но после пяти лет догонялок, и уговоров, я послал на хер такой брак, и Сонечку вместе с ним.

Её родители, по-моему, мне, до сих пор свечи за здравие в церкви ставят, за то, что я развёлся с ней. И это притом, что мать её, что отец, в бога не верят. С тех пор я зарёкся связываться с нежными фиалками.

Конечно, Мария, язва Леонидовна, на фиалку не тянет, максимум на ромашку пожёванную, но у неё штамп стоит в паспорте. Тоже приметил, когда изучал сей документ.

Замужем она. И видимо, скоро и муж прикатит.

И это опустить тот факт, что она выкашивает меня жутко. Про наезд я вообще молчу. Терпеть не могу, когда баба соревнуется со мной в зубоскальстве, а эта прямо на первое место претендует, да и не в моём вкусе…

Но, блядь, эти сиськи. Думаю, о них, и все доводы послать хочется. Надо сегодня до Нинки, что ли, прогуляться…

– Но что ваш танк делает на моём участке? – шипит гадюкой моя неожиданная секс-фантазия. Хотя, если с такого ракурса на неё посмотреть, сразу и желание всё пропадает. А ещё и голосок надменный послушать, так и вовсе, никакие сиськи…Нет, сиськи побеждают.

– Стоит мой танк, – угрюмо смотрю на неё, и она вдруг смущается, то ли от взгляда моего прямого, то ли от двусмысленности произнесённой фразы, скорее всего, от последнего, потому что мельком, и, стараясь не определяться, мечет взгляд на мой пах.

– Я про машину, – намеренно смущаю её ещё больше, спокойно наблюдая её метания, когда она понимает, что я всё заметил.

– Дурак, – отворачивается, совсем растерявшись, и теперь я пялюсь на её зад. Под тонкими брюками отчётливо обрисовывается рельеф кружева на ягодицах, особенно когда она удаляется, желая проверить свои новые владения.

Да что за хрень! Японский городовой!

Заурядная же блондинистая баба! Скандальная и надменная фифа.

С какого перепугу, весь мой организм на неё стойку делает. То сиськи мне её заходят, то жопа…

Я даже голову склонил, так залип на этих половинках круглых, ну и, само собой, всё самое пошленькое представил, что можно с такой жопой делать. Залип и пропустил момент, когда Язва Леонидовна обернулась.

– А вы не охренели, медведь Женя? – ехидно осведомилась она, возвращая моё внимание её лицу.

Интересно, а она в курсе, что на панду похожа, с этими потёками туши под глазами. И что её хвост уже давно мочалку напоминает.

– Забор убрали, – продолжает тем временем кривить свои губищи, – машину свою в моём дворе разместили. Про частное право не слышали, нет?

И демонстративно на мою территорию заглядывает, где вольготно расположилась и подъездная дорожка, и стоянка с тентом, и огородом, аккуратненько вокруг дома.

Просто в планах было крышу переложить, и чтобы тачка не мешалась, перегнал на соседский участок, а тут жара все планы посбивала. Вечером хотел обратно вернуть.

На кой мне это бурелом? Да и машина греется.

А забора у нас с тётей Нюрой давно уже не было, и хоть она не самый простой человек была, уживались как-то без него, а теперь, сдаётся мне, надо будет бетонный городить.

– А вы, я смотрю, только о нём и думаете, – спокойно отбиваю её атаку, вальяжно так облокотившись на бок своего «танка». – Чёт, сколько живу, ни разу не видел, чтобы вы к родственнице-то заглянули. Помогли бы чем. Ей так-то девяносто было.

Вспыхивает, видно, по неровному румянцу, что я в точку попал. Мучается совестью, курица ощипанная.

– Не ваше дело, – дрожит голосом.

– Да понятно, что не моё, – сплёвываю ей под ноги, отчего она опять вся идёт возмущение, шипит, того гляди, скоро кусаться начнёт, или клеваться, курица же. – Куда уж мне до вашей высокой морали.

–Наслаждайтесь владениями, – запрыгиваю в машину, и чуть ли зад не обжигаю об нагретую сидушку, еле сдерживая маты, завожу мотор и сдаю назад, лихо и чётко вставая под тент на своём участке.

И только дыхание перевожу, как слышу вопль и низкий лай.

Блядь, совсем забыл, что не только я на соседский участок покусился.

– Туман, ко мне! – гаркаю, выйдя из машины, видя, как мой сенбернар делает стойку на незваную гостью.

Замер у входа в домик, не даёт гадюке этой ни пройти, ни отойти, держит вниманием, и, если дёргается, рычанием сигнализирует, что она может и отхватить.

Даже на команду не реагирует, так, озадачен появлением чужого.

– Вы ещё и пса своего на меня натравили? – раздувается вся от негодования соседка, точно жаба, того и гляди сейчас бахнет.

– Очень нужно, помещица, – хмыкаю, подходя ближе, проверяя, что это с моим псом, который никогда мои команды не игнорировал.

Туман смотрит с сомнением на меня.

«Чужой же?»

Настороженно слушает мой тон.

– Пошли, Туман, а то она и тебе про право частное зачитает. Ко мне! – стучу себя по бедру, чтобы никаких сомнений.

Туман в последний раз оглядывает соседку, нюхает, запоминает, и лениво её обходит, а потом бодро припускает ко мне.

– Хороший мальчик, – хвалю пса, потрепав по лохматой башке.

– И скажите ему, чтобы не приходил больше, – доносится позади противный голосок.

– Да кому ты нужна, Маша, три рубля и наша, – ворчу тихо, не оборачиваясь, подхватываю пса под ошейник, потому что он по привычке хочет завернуть под яблоню, в тенёк. – Даром что сиськи и жопа отличные, но у нас этого добра…

Туман удивлённо смотрит и тащится, послушный моей воле, на свой участок.

– Не ходи больше, – наказываю ему, – нельзя.

А сам оглядываюсь и вижу, как соседка скрывается в доме. Чувствую, весело нам будет, и забор не поможет.

6. Утро вечера мудренее.

Мне снится Лёшик.

Он строго выговаривает мне за то, что я не приезжала к тётке Нюре, и что теперь я должна и дом, и участок отдать соседу. И даже, где-то в неясном далеке, маячит силуэт какой-то бабки, притом, что тётку я видела только на фото.

Муж нескончаемо бубнит, поправляя тонкую оправу своих очков, и, как всегда, грустно и разочарованно смотрит на меня своими голубыми глазами.

– Мария, ты меня расстраиваешь, – подтверждает словами.

– Да, ладно, Лёш! Даже во сне? – фыркаю я и отворачиваюсь, соображая, как же мне проснуться, чтобы не слышать это брюзжание.

– Куда собралась-то? – окрикивают меня, и это уже не Лёшик.

Голос низкий и сильный, и я моментально реагирую, оборачиваюсь, встречаясь взглядом с другими глазами.

Они наглые. И принадлежат такому же наглому хаму. Моему новоявленному соседу-гаду.

– Ты-то чего в мой сон запёрся? – тихо ворчу, разглядывая исподтишка полураздетого медведя Женю.

– Так это тебя надо спросить, – усмехается в бороду нахалюга, прекрасно слыша мои слова. – Чего это ты обо мне думаешь, что я тебе снюсь.

– Много чести, товарищ гадский медведь, – фырчу в ответ. – Просто ты меня так достал в первый же день, что даже во сне от тебя нет покоя.

– Да что ты? – ухмыляется, а потом как-то враз приближается, и меня накрывает ароматом его жаркого тела.

Яркий запах мужчины, сбивающий практически с ног.

– Чего тогда трогаешь меня? – спрашивает и указывает на мои ладони, которые скользят по его волосатой груди.

– Я? – выпадаю в осадок от происходящего, но рук не отнимаю, чувствуя, какой он горячий, и твёрдый, и большой…

Признаться, где-то глубоко в сознании, в самых его тайных уголках, я, может, и думала об этом. Так, чисто ради интереса потрогать, понять, какой он на ощупь. Но признаваться в этом даже себе не хочется.

– Ты, – хрипит над ухом его голос, и он вдруг размашисто лижет меня в щёку. – Смелее, можешь спустить ладони ниже.

– А-а-а? Нет,– возмущённо толкаю его, но особо не преуспеваю.

– Да ладно, ты же хотела посмотреть на него. Давай, – снова прижимает меня и опять лижет, уже поперёк всего лица.

– Да что ты творишь? – верещу я, пытаясь оттолкнуть его лицо, и путаюсь в бороде.

Он предупреждающе рычит и снова лижет.

– Отстань, – толкаю, уворачиваясь от настырного соседа и его странных проявлений.

Но он только ворчит в ответ и продолжает приставать.

– Да не лезь ко мне, – ору из последних сил и пинаю туда, где он предлагал его потрогать.

Громкий скулёж будит меня окончательно. Я просыпаюсь и резко сажусь, разлепляю глаза, потому что картинка исчезает, а вот звук всё ещё со мной.

Возле кровати сидит пёс соседа, переминаясь с лапы на лапу, и поскуливает.

– Зашибись, – валюсь на влажную перину. – Теперь постоянно таскаться сюда будешь, да?

Пёс, радостный, что я его признала, ставит передние лапы на кровать, и снова норовит облизать мне лицо.

– Э-э, нет, – отворачиваюсь. – Как тебя? Туман?

Тихо рявкает и опять лезет со своей слюнявой романтикой.

– Вали к хозяину своему, – толкаю его, пока он на кровать не запрыгнул. – И его облизывай.

Надо же, какой ласковый, облизал всю с ног до головы. А вчера рычал весь в хозяина своего, грубияна неотёсанного.

Щекочущее волнение внизу живота напоминают про странный сон, и образ гадского медведя-соседа встаёт перед мысленным взором. Пальцы покалывает от ощущения, пусть и фантомного, его мощной груди и твёрдого живота, и того, что он предлагал сделать дальше…

Неудивительно, что после всех событий, что вчера произошли, мой мозг окончательно взбунтовался от перегрева и возбуждения и выдал во сне всю эту белиберду.

После того как этот хам, наконец, оставил меня в покое. Я загнала свою машинку на то место, где стоял его «танк», там уже как раз тень хорошая образовалась от парочки крепких дубков, что стояли как-то посередине, точно разграничивая наши участки.

Потом обошла заросший огород, особо не расстраиваясь его состоянию, потому что земледельничать я не собиралась, ни имея к этому, ни навыков, ни знаний. А вот нанять кого-нибудь, чтобы траву, высоченную выкосили, не помешало бы.

Нашла маленький сарайчик, аккуратно заставленный всякой различной утварью, покрытой паутиной, и надёжно охраняемую целым семейством пауков.

Рядом была пристройка, что-то вроде летнего душа, что меня порадовало неимоверно.

На крыше стояла бочка, рядом лестница, по которой, видимо, надо было взобраться и наполнить эту бочку водой, которая подавалась по трубе, оканчивающейся лейкой. В общем, не хитро, но действенно. У родителей моих, дача за городом, там что-то подобное сделал папа, поэтому конструкция знакомая. И, несмотря на усталость и стресс, возможность смыть с себя пыль и пот, придало мне сил найти в сарае флягу и тележку, окончательно разорвав все паучьи старания, и первым делом я сходила за водой на ближайшую колонку.

Потом нашла смену белья, полотенце и мыльно-рыльные принадлежности, и за пятнадцать минут вылила на себя целую флягу воды, притом что потратила полчаса, наполняя бочку, но это того стоило.

Посвежевшая и чистая, остро ощутила голод и усталость.

Выручили запасы, которые брала с собой.

В супермаркет я ещё долго не смогу пойти, без содрогания и страха.

Кое-как расчистила от пыли лестницу на крыльце, и, бросив туда влажное полотенце, уселась, и без зазрения совести умяла целую пачку чипсов, запивая всё тёплой газировкой.

Решимость моя остаться здесь на лето поумерилась настолько, что я уже прикидывала, как бы слинять незаметно.

Не так я себе всё представляла, не так…

Пару раз показывался сосед.

Ходил мимо, поглядывая в мою сторону.

Потные вещи я сменила на милую пижамку, состоящую из шорт и майки, и он так и косился в мою сторону, извращенец неотёсанный. Сам так и не удосужился одеться, сверкая на солнце влажной загорелой кожей и буграми мышц, катающихся под ней.

Его пёс лениво наблюдал за передвижениями хозяина, развалившись рядом с машиной, там, где был тенёк, и не выказывал в мою сторону никакого интереса, не то, что его хозяин.

Вот и насмотрел до того, что приснился.

Всё ещё чувствуя такое неуместное возбуждение ото сна, я потянулась, рассматривая в холодном свете раннего утра своё жилище.

Вчера я была настолько вымотана и расстроена, отметив только, что дом родственницы состоял из большой кухни с печкой, и двух комнатушек.

В одной из них стояла вот эта кровать, пышно заправленная охапкой подушек и прозрачной накидушкой. Раскидав сие убранство по углам и затащив вещи, я упала без сил на эту кровать, даже не парясь, что всё бельё и перина подо мной влажные, и немного попахивают пылью, провалилась в свой тревожный сон и видимо позабыла, как следует закрыть дверь, и утром явился гость, и, судя по всему, уходить, не собирается.

Помимо кровати в комнате стоял основательный старомодный шкаф. А перед мутным окном с вязаными кружевными занавесками, с такой же скатертью, стол.

Было душно и пахло затхлостью и пылью, и сейчас я это ощущаю очень чётко и раздумываю над тем, что надо проветрить дом и вытащить на прогрев все постельные принадлежности, потом помыть полы и не только.

В общем, дел до хрена.

А главное, мысли упадническое отступили.

Мы ещё поборемся!

Но сперва желательно позавтракать, и найти источник электричества, и зарядить севший телефон.

Мои оптимистичные мысли прерывает нетерпеливый рык пса.

– У вас это семейное, да? – ворчу на него. – Никакого такта. Ты, вообще-то, у меня в гостях. Вот иди к своему гадскому хозяину и там свои условия диктуй.

Встаю, и на цыпочках иду по пыльному полу во двор. Пёс, за мной.

Судя по тому, что солнце только еле показалась, а с моих заросших владений ещё несёт прохладой, утро совсем раннее, но, как ни странно, спать не хочется. Бодрит это свежесть и переливы щебета утренних птиц. Хорошо-то как…

Пара жирных комаров замельтешили возле моих ног.

Да с такой травищей, у них там царство-государство.

Я вчера была в ауте, и даже если меня и кусали всякие кровососущие, ничего не чувствовала. Сегодня надо будет более тщательно подготовиться и разузнать, кто сможет скосить траву.

На соседнем участке вдруг скрипнула калитка.

Туман весело рыкнул, и, чуть ли не сбив меня с ног, понёсся к вошедшему во двор хозяину.

Сосед склонился, выдал что-то похожее на улыбку, потрепал пса за ухом, и только потом заметил меня.

Нахмурился, оглядывая с ног до головы, а мне совсем неуместно вспомнился сон.

И где только шатался? Такая рань. Хорошо ещё, что одетый. Даже какой-то нарядный, по сравнению со вчерашним. Рубашка лёгкая, расстёгнута на груди, брюки широкие, туфли.

Ну, понятно, по бабам шастал. По медведицам.

И только я хотела гордо развернуться и уйти, как он сплюнул себе под ноги.

– Чего вот выперлась? – выдал непонятно и обидно. – Все старания насмарку!

– Тебя не спросила, – возмутилась я. – Меня, между прочим, твой пёс разбудил…

Он скривился, словно голос мой ему причиняет боль, и я запнулась на половине, а он быстро ретировался в дом.

– Хам! – успела бросить ему вдогонку.

Стало почему-то обидно.

Вот так с самого утра испортить человеку настроение.

Ну, ничего, дай мне только телефон зарядить, я тут такой забор поставлю.

И хрен я уеду. По крайней мере, до конца лета, точно.

Так что пусть подавится своим ядом, гад!

7. С добрым утром!

Я привык просыпаться рано. До петухов, которые неизменно начинали орать с конца деревни, часов так около шести утра, и по цепочке, передавая звонкую эстафету, доходили до соседнего двора, где у Митрича, в хозяйстве жило аж два крикуна. Один старый и дряхлый, весь выцветший, и с одного бока выклеванный до лысины, своим молодым собратом, живший по соседству.

Митрич жалел старичка, давая тому дожить свой петушиный век до конца. Но, скорее всего, молодой петух его, в конце концов, заклюёт или затопчет. Так вот, даже он хрипло и надрывно орал своё утреннее «Кукареку!», когда подходила его очередь.

Иногда у петушиной братии случались странные погрешности, и они сбивались и орали по ночам, будя всех в округе, а иногда могли молчать часов до семи. Но мне это не мешало вставать давно, в заведённое время. Полшестого, максимум в шесть. Дальше и не спалось, и не лежалось. Голова включалась, тело требовало действий. Возможно, сказывалась привычка ещё со спортивных будней, когда надо было закинуться протеином и спешить на пробежку, потом на силовые. Надо же, ведь прошла, хренова туча времени, а тело помнит.

Мышечная память, мать его!

Но сегодня меня будит странная песня.

Женский голос тонко выводит: «Your own personal Jesus» Депешей[1], и так это прикольно звучит. Не то чтобы я поклонник, но лет так в двадцать, как раз после армии слушал, вставляли меня электронщики, и, конечно, все их знаменитые хиты узнаваемы. Но вот то, что соседка моя, новоиспечённая в курсе, меня удивляет, молода для этого, на мой взгляд, хоть и не девочка уже. Потому что поёт как раз она. Тоже не спится ей, жаворонок ёптить, ещё один. Второй день ни свет ни заря уже на ногах.

Вчера от Нинки возвращался, стоит вся такая сонная, помятая…и сука, опять своими сиськами светит.

И дались же мне они.

Но это прям не сиськи, а наваждение. Все мои акробатические упражнения с Ниной – коту под хвост. Ещё и Туман к ней опять затащился, лишний повод пошипеть на меня.

Целый день вчера порядки наводила, гремела, пыхтела. Музыку врубила. И я понял, как мне не хватает забора, потому что против воли тянуло глядеть, чего там делает. А был бы забор, и пох, пускай возится. А тут, опять вырядилась в майку короткую, еле прикрывает то, о чём я забыть никак не могу, и шортами жопу обтянула, и я ходил и ловил себя на том что, стремлюсь то одно увидеть, то второе. И так меня собственная реакция на неё взбесила, что я плюнул и свалил на речку на целый день, лишь бы не видеть эту заразу, которая и бесит, и беспокоит.

Хрен знает, что такое?

Когда уже её мужик притащится, и забор этот проклятый поставит?

Выглядываю в окно спальни, которое чётко на соседский участок выходит. Ну не могу удержаться, интересно чего она там делает.

Из кустов, напротив, там, где у меня укроп сидит, торчит сочная жопа соседки, обтянутая какими-то трикотажными штанами, которые ничего особо и не скрывают, и я получаю привет снизу, в виде неожиданной эрекции.

Ну, пиздец! Это, с каких пор меня такие скандальные бабы стали возбуждать?

Ведь ей слова сказать нельзя, она тебе десять в ответ.

И пока я мучаюсь этими неразрешимыми вопросами, эта жопа нагло тырит мой укроп, а мой пёс сидит рядом, и даже не ворчит. Приручила за два дня.

Чем только взяла? Не жопой же с сиськами!

– « Some to hear your players, some whos the there»[2] – продолжает петь, ещё и танцует, так что укрепляет мой нежданный стояк.

И ведь стою, пялюсь, точно пёс мой, также зачарованно наблюдает за ней.

Она разгибается с пышным букетом укропа, в руках, потягивается, закинув голову назад, так что густой блондинистый хвост, достаёт до той самой, ниже поясницы, что так мне приглянулась, и за который так и хочется взять, намотать на кулак, и…

Так, я в душ, надеюсь, когда выйду, она слиняет, пусть хоть весь укроп обдерёт, только пусть свалит уже, или паранджу наденет, чтобы не цепляла больше.

Противное воображение подкидывает картинку, как бы чудесно эта язва смотрелась с кляпом во рту, и я от досады на предательство собственного тела, тащусь в душ, и минут двадцать стою под холодной водой.

Отпускает.

К моменту завтрака приходит предатель шерстяной.

– Явился? – ворчу на пса, который вяло помахивает своим хвостом и замирает у пустой миски.

– А что, новая хозяйка не накормила?

Облизывается.

– Накормила, но мало? – понимаю его, тянусь к полке, где хранится его корм, и хвост начинает мотаться активнее.

– Туман, Туман, – ругаю его. – Я же тебя ещё щенком отучил на помойках жрать, а ты.

Смотрит своими грустными глазищами, из-под тяжёлых век, высунув язык.

– Запрещённый приём, приятель, – вздыхаю я.

Туман облизывается, мол, на это и был расчёт.

– Ладно, но больше не таскайся к ней, – обхватываю пасть и мотаю, с намерением позлить немного.

Рычит.

– А что ты хотел? Таскаешься по сучкам всяким…

– Ну, знаете, это уже слишком! – верещит знакомый голос.

– Какого хрена? – разворачиваюсь и вижу на пороге свою соседку-язву.

Стоит, возмущённо уперев одну руку в бок, во второй что-то держит. Сиськи, как всегда, еле прикрыты.

– Стучать не учили? – сразу режу грубостью, потому что ну, бесит меня, что прёт так от неё.

– Твоя берлога открыта была, и я собиралась…

– Чего надо? – отворачиваюсь от греха подальше, потому что мозг сейчас работает исключительно на поиск подходящей горизонтальной поверхности, где можно её разложить, и, соответственно, реакция моего тела не заставляет себя ждать.

– Я Туману приготовила. Ему нравится, хотела, чтобы ты у себя оставил, в обед покормил, потому что я планирую…

– У Тумана специализированный корм, – отрезаю я, обернувшись, глянуть, о чём она говорит. В руке миска с кашей гречневой, овощами и мясом.

Бросаю быстрый взгляд на лицо.

Симпатичная, кстати, особенно сейчас, когда молчит, и косметики ноль, и веснушки высыпали на носу. Глазами, правда, искры мечет. На сучку обиделась, видимо.

– Здесь ничего плохого, – начинает и наклоняется, чтобы оставить миску на столе.

Короткая тряпка, которая, по моим скромным познаниям в женской одежде, называется топом, и которая и так ни хера не прикрывает, ещё больше отгибается, показывая мне почти в полной красе, то, о чём я грежу с первого дня встречи с этой заразой.

Тьфу ты, блядь!

– Мария Леонидовна, ёперный театр! Ты когда-нибудь оденешься нормально? – не выдерживаю я. – Чтобы не светить всеми своим прелестями.

Вспыхивает, прослеживая мой взгляд.

– На себя посмотри, Евгений Медведьевич, – тут же ожидаемо ощетинивается, но грудь рукой прикрывает.

– Ну, я так-то у себя дома, – не собираюсь даже париться, что стою перед ней в одних трениках. Пусть спасибо скажет, что я не поворачиваюсь и не демонстрирую её свой флагшток.

– И корми вовремя своего пса, чтобы он ко мне по утрам не шастал.

– Учту. Всё? – снова оборачиваюсь.

Сжимает губы и выскакивает пулей из дома.

– Ну, пиздец же, – закатываю глаза. – Дал боженька пожить спокойно, сейчас за это вдвойне возьмёт.

Туман подходит к столу, принюхивается, встаёт передними лапами на столешницу, облизывается.

– Вот ты, Туман, продажная душонка, – хмыкаю я, отставляя корм, понимая, что он предпочитает стряпню вредной заразы.

Пёс в ответ коротко взлаивает, точно усмехаясь, мол, на себя посмотри.

Пиздец просто. Вот тебе и утро доброе.

[1] Трек Depeche Mode Personal Jesus

[2] Трек Depeche Mode Personal Jesus