Текст книги "Ледокол (СИ)"

Автор книги: Ann Lee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Ну, скажи, что вчера говорила, – кладёт мои ноги на свои расписанные, мощные плечи, и целует голени, перемежая с укусами.

– Что? – выныриваю я, пытаюсь понять, чего он хочет. От его горячих губ, и этих нежных касаний, бегут мурашки, и становиться нестерпимо жарко, обжигающе.

– Как ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, – поясняет он, и склоняется ниже, оставляя мои ноги на плечах, и проникая глубже. Я всхлипываю от очередного толчка, казалось доставшего до рёбер, и чуть ли не кончаю, и он притормаживает.

– Нет! Нет! Не останавливайся, – чуть ли не плачу, теряя ощущение полёта.

– Тогда говори, – и снова толкается, выгибая моё тело в очередной судороге. Склоняется к груди, и кусает соски, потом втягивает в горячий рот, и сосёт, и снова кусает.

– А-а-а! Кир! – задыхаюсь я.

– Говори, зеленоглазая, – хрипит он, снова притормаживая.

– Хочу! Хочу, чтобы ты вставил свой член в меня! – вспоминаю те пошлости, что несла вчера. И этим заслуживаю новые толчки, от которых плавиться мозг, да и тело моё, тоже тает.

– Ещё! – требует он.

– Трахай меня, жёстко, грубо, без жалости, прямо как сейчас. Только ты! Только так! – бормочу я, забываясь, улетая, взмывая в небо, в космос.

Нет, такого не бывает!

Просто не возможно.

Невероятно!

Потому что утро, а вокруг сияют звезды, словно алмазы, сверкают. И я тоже звезда. Я сверкаю всеми гранями, под этим порочным мужчиной. От его грубости воспаряю, и растворяюсь в гармонии с миром.

* * *

– Кир, а ты, правда, в ОМОНе служил? – спрашиваю я, скользя пальцами по рисунку татуировок на его коже. Лежим всё на той же шкуре. Я покоюсь на его груди.

Через огромные окна, в гостиную льётся солнечный свет, и видны зелёные лужайки и ровно подстриженные кусты. Обстановка, как и весь дом, роскошна и богата. Высокий потолок. С него свисает большая графичная люстра. Одна стена полностью до самого потока в длинных полках, на которых расставлена всякая всячина, словно лавка торгующая, всевозможными безделушками. Рядом с нами большой низкий угловой диван, и столик. Торшер, такой же графичный, как и люстра. У другой стены, широкая плазма, и ещё какая-то техника. Все сдержанно светло-бежевое, шоколадное, стильно и элегантно.

– Навела справки, – усмехается Кир.

Его пальцы тоже скользят по моей спине, поднимаются выше, зарываются в волосы, потом снова спускаются. Я словно кошка, млею от такой ласки, и как кошка готова мурлыкать от удовольствия.

– Служил, – наконец отвечает он.

– И на войне был? – я упираюсь подбородком в его грудь, заглядывая в расслабленное лицо.

– Был, – он прикрывает глаза. Его рука замирает у меня на талии.

– А почему ты… ну? – как бы потактичнее спросить, почему он бандитом стал.

– Почему, что? – не облегчает он мне задачу.

– Почему ты бандитом стал? – выпалила я, и зажмурилась, ожидая, что сейчас меня поставят на место.

– Тебе зачем? – вздохнул он. – В душу ко мне залезть решила? Понять? Пожалеть?

– Кир! – я отстранилась, но он тут же привлёк меня к себе обратно. – Мне просто интересно, не хочешь, не говори.

– Были на то причины, жизнь так сложилась – наконец отвечает он, – я сделал свой выбор, ни о чем не жалею, и тебе не советую.

Да я уже поняла!

– А когда мы с тобой в первый раз встретились, там, в автобусе, ты из тюрьмы вышел?

– Да, – он снова зарылся пальцами в мои волосы, чуть стянул у головы, приподнял мою голову. – Ну, чё молчишь? Спрашивай?

– Что спрашивать? – я пытливо заглянула в его холодные глаза. Он прищурился, тоже разглядывая меня.

– За что я сидел, спрашивай.

– А ты ответишь? – усмехнулась я и, дёрнув головой, освобождаясь от его хвата, опять уткнулась носом в его грудь.

Вот бы так всю жизнь пролежать. Жаль, что есть хочется.

– А ты попробуй, ты же упрямая, настырная…

– Кто бы говорил, – перебиваю его, – ледокол Ямал!

Он улыбается, и его лицо совершенно преображается. Он и так симпатичный мужчина. А сейчас и вовсе. Уходит эта вечно суровая маска. Разглаживаются хмурые складки. Словно трещина бежит по камню.

– Тебе идёт улыбка, – заглядываю в его лицо.

– А тебе идёт, когда твой рот занят, – ухмыляется он, и обводит мои губы пальцами. Я провожу по ним кончиком языка, затаиваю дыхание.

– Ты зря это делаешь, – говорит Кир.

– Что? – выдыхаю я.

– Зря, думаешь, обо мне положительно, допускаешь какие либо чувства ко мне. Я не купаюсь в крови младенцев, и не насилую женщин, но я не тот, кем сейчас тебе кажусь. Я не милый, трогательный мальчик, скрытый за суровой маской. Я чудовище, и сволочь, и сидел за убийство. Так что взбодрись, красивая, и займись делом, – он давит на мои плечи, спуская вниз.

Так сурово и жёстко возвратил на землю.

– Мне домой надо, завтра на работу, – выворачиваюсь из его рук.

– А мне не нужно сосать целый день, – ловит и возвращает назад, – сделаешь минет, и пойдёшь домой.

– Я не буду, – упрямлюсь я.

Было же так хорошо. Вот сволочь разрисованная!

– Чё это? – приподнимается на локтях Кир. – Я же только что тебе казался симпатичным!

– Поверь, Кир, я на обольщаюсь на твой счёт…

– Обольщаешься, Юля, потому что ты постоянно испытываешь моё терпение, играешь. Думаешь, что я такой благородный, не найду способ, как причинить тебе боль.

– Хорошо. Что ты хочешь? Чтобы я каждый раз тошнила от тебя, орала под тобой, ревела и умоляла?

– Я хочу, чтобы ты чётко понимала ту черту, за которую не стоит заходить, – Кир садиться, опираясь локтями о согнутые колени.

– Я понимаю, – упрямо выпячиваю подбородок, и тоже сажусь.

– Да ты даже близко её не видишь, – усмехается он, – я вчера был так близок к тому, чтобы свернуть тебе шею, когда мне доложили, что ты тусуешься в компании мужиков левых…

– Доложили? – переспросила я. – Ты, что следил за мной?

– И не зря, красивая, – Кир встаёт, берёт сигареты и закуривает. – Может тебя здесь запереть. Буду трахать, усмирять потихоньку, пока совсем шёлковая не станешь.

– Кир, ты же шутишь? – взвилась я. – Это уже совсем за гранью!

– Не верещи, – притягивает к себе, и взваливает на плечо, встаёт, и хлопает по ягодицам.

– Ай! Кир! – вырывается из меня вместе с вскриком.

– Тихо, красивая, пошли в душ! Буду тебя усмирять!

25

После усмирительного душа, Кир отправил меня что-нибудь сварганить поесть, а сам остался домываться, видите ли, со мной ему никак.

Я накинула большой белый махровый халат, вышла из душевой, побрела наугад в поисках кухни. Она отыскалась быстро. Большая и, конечно же, роскошная.

Зачем ему такая? Я представила, как здорово готовить на такой. Столько пространства. Большой стол-остров посреди, с раковиной и плитой. С потолка свисают начищенные сковороды и кухонная утварь. Столешницы блестят кварцем. Вся нужная техника в наличие. Круто.

Я подошла к холодильнику, заглянула туда. Чего здесь только не было, и в таких количествах. Для одного, даже большого Ямала, многовато. Аппетит разыгрывался с новой силой, когда я заскользила взглядом по всевозможным продуктам. Мясо, колбасы, сыры, упаковки с полуфабрикатами, контейнеры с готовой едой. Просто куча всего.

Не мудрствуя лукаво, решила нарезать бутербродов, тем более, в нижнем ящике, этого гиганта нашлись свежие овощи, и хлеб.

Разложила всё это на столе, нашла нож, доску, поставила чайник, принялась за готовку, а вернее за нарезку.

Не успела осилить и трёх бутербродов, как послышался шум, шаги, громкие голоса.

– Ямал, ты где? – орал кто-то.

И через мгновение этот кто-то, валился в кухню. Их было двое. Такие же фактурные, высокие, и широкие, как хозяин дома. Расслабленные, наглые. Они уставились на меня, с интересом рассматривая.

– Это кто у нас тут такой прожорливый? – хохотнул один из них, глядя на гору продуктов передо мной.

Я, честно говоря, растерялась, и что отвечать не знала.

Я Юля.

Или я с Ямалом.

Всё это звучало не очень, и поэтому я в замешательстве молчала, подозрительно глядя на них. А ещё соображала, что если бы они явились чуть раньше, или мы бы с Киром задержались, то все бы вопросы сами бы собой отпали, раз они так беспрепятственно входят в дом.

– Ну что ты детка, растерялась, – это уже второй, сделал шаг ко мне навстречу, – кто такая?

И тут в кухню вошёл водитель Паша.

– О привет, скандалистка, как голова не болит? – он нахально стащил у меня из под носа целый бутерброд. Щедрый такой, с листьями салата, помидором, и куском буженины.

– Готовишь класс! – жуя, поднял вверх большой палец.

– Спасибо, – только и вымолвила я.

Те двое, что вошли первыми, тоже рассредоточились, подошли с разных сторон, и тоже стащили по бутерброду, все, что успела за это время нарезать.

– Хоть бы руки помыли, – заворчала я, и выключила чайник.

– О точно, – засмеялся первый здоровяк, и, засунув бутерброд в рот, подошёл к раковине, открыл воду и помыл руки, вытер о полотенце, и показал мне, покрутив ладони.

– Класс, – усмехнулась я.

Паше и второму здоровяку, нечего не оставалось, как повторить за приятелем.

Я закатила глаза. Бандиты, а всё как дети.

– Слушай скандалистка, а подруга твоя свободна?

– Ну, так и чего ты вчера сам её об этом не спросил? – я снова принялась, за нарезку.

– Торопился, ты же вчера вытворяла так, что я думал, Ямал тебе шею свернёт, и мне заодно, что торможу не по делу. Ну, так что, свободна? – отозвался Паша.

– Ничего я особо и не вытворяла, – обиделась я, чувствуя, как в меня впились три пары глаз.

– Это ты по ходу с Ямалом мало знакома, если считаешь, что такое с рук сойдёт, – хохотнул Паша.

Я одарила его мрачным взглядом. Снова стало стыдно.

Можно подумать!

Его величество Ямал!

Ничего особенного и не сделала. Слова лишнего при нём не скажи. Аппетит пропал, захотелось домой.

– И где, кстати, Ямал? – снова спросил Паша.

– Убила и съела, – буркнула я, сооружая очередной бутерброд.

– Здесь я, – в кухню вошёл Кир, в одном полотенце на бёдрах, свежий, бодрый. На разрисованной груди поблёскивает массивный серебряный крест, висящий на такой же цепочке. Подошёл ко мне сзади, прихвати за зад, и стырил бутерброд.

– М-м-м! – замычал он. – Жрать хочу!

Блин я тоже! Опять принялась резать овощи.

– Я надеюсь, вы с хорошими новостями, а не как в прошлый раз? – спросил он, здороваясь с каждым мужчиной рукопожатием.

– Кофе будешь? – это видимо мне.

Я кидаю на него взгляд и киваю. Он подходит к кофе-машине, нажимает на какие-то кнопки, техника оживает, по кухне ползёт обалденный аромат кофе.

– Обижаешь, Ямал, всё сделали, как ты сказал…

– Миша, если бы вы сделали, как я сказал, вы бы не мотались туда второй раз, – повысил голос Кир, и тот которого назвал Мишей, обиженно замолчал.

– Ладно, валите, – потягивается он, расправляя все свои нехилые габариты, – после обеда наберу.

И мужчины выходят, даже не прощаясь. Я провожаю их взглядом. На кухне остаёмся только мы с Киром и Паша.

– Ну, так, что скандалистка, – опять цепляется Паша, когда я, наконец, кусаю вожделенный бутерброд, – твоя подруга Иришка, свободна?

Кир усмехается, скорее всего, над прозвищем. Я прожёвываю бутерброд.

– Да зачем ты ей нужен? – огрызаюсь. – Ей серьёзные отношения нужны, а ты только так…

– А кто сказал, что я несерьёзно, – поспешно перебивает меня Паша.

– А тут и говорить нечего не надо, и так понятно, – пожимаю плечами.

Кир не вмешивается, разливает кофе и ставит перед нами кружки. В мой кофе добавляет молока. Откуда знает, что чёрный не люблю, не понятно, может, просто догадался. Садиться рядом за стол и меня на колени свои перетягивает. Я сперва напрягаюсь, но потом устраиваюсь удобнее, попиваю кофе.

– Понятно, ничего из тебя не вытянешь, – бурчит Паша уже сам, нарезая бутерброды, правда он ограничивается только хлебом и бужениной.

– Да свободна, она свободна, только, пожалуйста, не сдавай меня, – смягчилась я. – И прекрати звать меня скандалисткой.

– Хорошо, дебоширка! – кивает этот наглец.

Злиться правда на него не получается, уж очень улыбка у него обаятельная, и я только отмахиваюсь, мол отстань уже. А мужчины и вовсе начинают ржать.

– Можно подумать, – цыкаю я.

– Да Ямал поздравляю, с этой точно не будет скучно, – ляпает Паша.

Зашибись, поговорили.

Я встаю. Нет, я не обижаюсь. Я прекрасно понимаю, что одна из, но может немного размечталась. Совсем чуть-чуть, когда видела, как горят страстью его холодные глаза. Впрочем, меня сегодня неоднократно на место ставили, так что по фиг.

– Ладно, «этой» пора домой, – и я, не оборачиваясь, вышла из кухни.

– Ямал прости, – услышала я, Пашин голос.

Замечательно, ему прости, а мне чего.

Собрала раскиданные по гостиной вещи, поискала глазами, куда запрятаться, чтобы переодеться, а потом плюнула и оделась прямо в гостиной. Я же шлюха очередная, так чего стесняться. Чулки заразы, оказались целы и без единой зацепки. Я вышла в вестибюль, и тут же наткнулась на Ямала. Он тоже оделся, хотя волосы на голове были ещё мокрыми. Спокойно на меня смотрел, я постаралась вернуть ему такой же взгляд. Подняла с пола куртку и сумку, натянула сапоги, встала в ожидании, пока он откроет мне дверь.

Улица встретила холодом. Октябрь нынче не баловал солнышком. И я задрожала, кутаясь в курточку. По ногам тут же пополз холодный воздух.

– Чего дрожишь, замёрзла? – капитан очевидность, а не Ямал.

– Да, – стучу зубами.

– Иди сюда, – притягивает к себе, могучими руками захватывает, так что дыхание сбивается. Сам он в джинсах и темной футболке, и такой любимой кожаной куртке. От него пышет жаром, и хоть немного становиться теплее. Ведёт вдоль кустов, в крытое здание, которое оказывается гаражом. Там стоит большой внедорожник, и знакомая спортивная машина. Усаживает туда, командует пристегнуться.

Как не тяну подол платья ниже, когда сажусь в низкое сидение машины, оно всё равно оголяет все бёдра, того и гляди кромка чулок покажется.

Точно блядское платье.

Прав Ямал. И я блядь. Самая настоящая. Прошаталась где-то ночью, сейчас, вся затраханая возвращаюсь домой. Прикрыла непотребство, сумочкой. Постаралась по крайней мере.

Ямал, севший рядом, выразительно посмотрел на мои коленки, потом на меня.

– Что? – раздражённо глянула в ответ. – Да оно короткое, и что теперь? Я же одна из, так какая разница…

– Рот закрыла, – спокойно припечатал холодом, – мне хватило твоих выебонов вчера. Я тебе не муж, не надо трахать мне мозг.

Я отвернулась и сжала челюсти, чтобы в очередной раз не послать его, наплевав на все инстинкты.

– На меня смотри, когда я с тобой разговариваю, – услышала рычание, и развернулась.

Глаза были холодны, и выражения лица вроде спокойное, но сжатые губы, и гуляющие желваки, выдавали его раздражение.

– Я, по-моему, доходчиво разъяснил тебе твоё положение? Или до тебя не дошло до сих пор, что у нас ни хуя не отношения, где ты можешь обижаться и включать стерву. Если тебе не понятно, объясню ещё раз. Я трахаю тебя, когда хочу, и там где хочу, а ты с радостью раздвигаешь ноги, или раскрываешь рот, если понадобиться. И засовываешь все свои претензии в жопу, потом муженьку своему изложишь, когда найду эту падаль. Поняла?

Я кивнула. По щекам катились слёзы. Вот насколько мне было с ним одуряюще хорошо, вот настолько сейчас было мерзко. Сама виновата, не надо было обольщаться.

– Можешь не стараться, мне срать на все эти сопли и слезы, – хмыкает он, и нажимает на пульт, дверь гаража открывается.

– Когда же ты стал таким чёрствым чурбаном? – всё на что меня хватило.

Ямал вырулил из гаража и даже не посчитал нужным ответить. Машина разгонялась, а я старалась, отвлечься, чтобы снова не начать плакать. Ненавижу жалеть себя. И людей жалеющих себя тоже ненавижу. Поэтому сижу и тужусь, чтобы не захлебнуться грёбаной жалостью, к такой несчастной себе.

– Я покупал тебе кучу шмотья, где оно? – вдруг вспоминает он.

– Слушай, Ямал, давай внесём коррективы в наш договор, – я уже более менее успокоилась, и повернулась к нему, – ты трахаешь меня, где хочешь, куда хочешь, когда хочешь, но тоже оставляешь мой мозг в покое. Не диктуешь мне что надевать, или где работать, и когда работать. Ты прав ты мне не муж. Так что давай, согласуем графики. Завтра и послезавтра я работаю, целый день, и ночь.

– Засунь свои условия туда же, куда и претензии, – отзывается он, не отрываясь от дороги, – и не смей больше мне их ставить!

Я отворачиваюсь. Вот же гад!

– Если надо будет, будешь сидеть рядом со мной на каждой сходке, на которую я пойду. И срать мне на твою работу.

Мы остановились на светофоре, и он повернулся ко мне, замораживая холодными глазами.

– Всё усекла?

– Да, – ну а что оставалось, только подчинится.

26

Но по факту Ямал опять пропадает. Никуда не тащит, и быть рядом не заставляет, ни диктует никаких условий. Не появляется вторую неделю, и я живу обычной своей жизнью, хотя теперь и знаю, что за мной наблюдают. После работы теперь меня встречает Паша водитель, хотя он просто Паша, но я про себя, всё равно его так называю. Сперва это молчаливые поездки, но потом, мы всё больше сближаемся, ведь у нас есть тема для притяжения. Иришка, которая остаётся неприступной для всех ухаживаний бандита, по факту просто его боится. В этом она, по крайней мере, признаётся, мне, когда я её спрашиваю чего она динамит парня. Но Паша, не Ямал. Он улыбчивый и весёлый. Обаятельный, и обходительный. Светлые, словно выгоревшие на солнце волосы, красивые голубые глаза, прямой нос, и пухлые губы. Он очень хорош. Спортивный и стройный, высокий. Всегда модно одет. А уж язык подвешен как! Не удивлюсь, если у него таких Иришек, по десять штук, в каждом районе города, о чём и говорю подруге. Он совершенно не похож на Ямала. Жёсткого, циничного, хмурого. Такое ощущение, что он спит с открытыми глазами, потому что всегда напряжён. Нет, нет Паша не он, даже близко. За всё время нашего знакомств, я лишь однажды видела, как Кир улыбается и смеётся. А уж как он прямолинеен и груб. Паша же очень лёгок в общении, и за тот недолгий период, что он возит меня с работы, у нас даже складываются приятельские отношения. Поэтому когда Иришка спрашивает у меня совета, по поводу Паши, я, конечно же, жму плечами.

Что я могу ей посоветовать? Я замужняя женщина, прожившая в браке семь лет, и думавшая что Юрик, это предел моих мечтаний, и больше мне ничего не светит. Я которая, считала себя среднестатистическим брёвнышком. Теперь, когда повстречала Кира, понимаю, что никогда уже не буду прежней, после всего что у нас было. Потом, совсем не скоро, когда он освободит меня, за ненадобностью, найдёт новую жертву. Даже потом я не буду прежней. И поэтому я ничего не советую Иришке, пусть сама решает, просто поясняю, что Паша это не Кир, и бояться ей нечего.

Пару раз пытаюсь разузнать, почему Кир сам не приезжает, но Паша упорно твердит, что значит так надо, и он ему не докладывает. Потом выспрашиваю что-нибудь побольше о Кире, но и тут натыкаюсь на глухую стену. Паша хмыкает, мол, спроси сама, если так интересно, а я в ответ, что спрашивать то не у кого, я видимо в опале у его величества, потому как, нет его, и всё тут. Паша ржёт, и говорит совсем уж непонятные вещи, о том, что в коем-то веки Ямалу свезло. Но опять, же не поясняет, и темы эти мы закрываем, и больше не касаемся.

От Юры по-прежнему нет вестей. И у меня порой закрадываются, смутные подозрения, что может с ним что-нибудь случилось. Но все, же он в розыске, и если бы это было так, мне бы давно сообщили. Так и остаётся всё в подвешенном состоянии. Мы с сыном живём под прицелом и покровительством бандитов, пока тот, кто обязан защищать свою семью, смылся, и в ус не дует.

* * *

Андрейка разболелся ещё с вечера. Пришёл с тренировки, и вместо того чтобы накинуться на еду, завалился на кровать. На улице лил дождь, холодный, колючий, может даже и со снегом, и, увидев, что моё чадо учинило непотребство, завалившись на кровать в мокрой куртке, я разворчалась. Но когда подошла ближе и тронула лоб, и заглянула в блестящие глаза, подавилась словами, сразу начала кудахтать над ним, раздевать, обтирать. В рекордные сроки сын был уложен под одеяло, подмышку был втолкнут градусник, рядом стоял горячий чай с малиной. Но самое гадство, что меня сегодня Ленка, попросила подменить её в ночную. Она уехала за город, и вызвонить её, и вернуть всё обратно было невозможно. Пара девчонок, к которым я обратилась, послали завуалировано, на ходу придумывая причины. И я, скрипя сердцем, собиралась на работу, ежеминутно трогая горячий лоб сына.

– Мам, да не переживай, всё будет хорошо. Я просто отосплюсь! – хрипел детский голосок.

Какой он смелый и отважный и глупый, мой ребёнок.

– Андрей, не забывай мерить температуру, и если будет выше тридцати девяти, звони мне незамедлительно! Умоляю, мальчик мой, не надо храбрости, это очень серьёзно, дай мне своё мужское слово! – я пыталась впихнуть ноги в колготки, прыгая рядом с кроватью ребёнка.

– Даю слово, – кивает Андрей.

Я, скрипя сердцем, и всеми органами и конечностями покидаю дом, где остаётся мой больной ребёнок, и в очередной раз, проклиная Юру. Если бы не он, мне не приходилась бы впахивать, если бы не он, мне не пришлось бы оставлять больного ребёнка одного, если бы не он…

Всю смену работаю на нервах, напряжена, рассеянна, огрызаюсь каждому кто лишнее слово скажет. Андрей звонит пару раз, говорит, что температура не выше тридцати девяти, чувствует моё сердце, врёт, и я уже близка к тому, чтобы всё бросит и бежать домой. Останавливает лишь то, что я подставлю Ленку.

И так час за часом, медленно, но верно, на пределе, находясь мысленно постоянно дома, пока меня не ловит Серёга и не вливает немного виски, когда я сбивчиво огрызаюсь на его вопросы. Немного расслабляет, но тревога, горит внутри, расползается по венам.

Снова звонит телефон.

Андрей.

Я поспешно принимаю вызов.

– Да сыночек! – ухожу на кухню подальше от громкой музыки.

– Красивая, а я не понял, чего это ты сегодня работаешь? – слышится в трубке голос Кира.

27

– Ямал? – удивляюсь я. – Ты как? Откуда? Это же телефон Андрея! Что с ним? – с каждым вопросом паника нарастает.

– Тих, тих, спокойно, здесь он, – отвечает Кир, и я прислоняюсь к стенке, чуть не сползая по ней. – Лучше ты объясни, какого ху… хрена ты работаешь, когда пацан весь горит от температуры. Ашот совсем оху… охренел?

– Ты что там делаешь, и почему Андрей вообще дверь открыл? – вместо ответов вопросы задаю.

– Не знаю, поплыл совсем от температуры, – отвечает Кир, – давай мигом домой!

– Кир я не могу, и дело не в Ашоте, я Ленке обещала…

– Ты гонишь что ли, какая на хрен Ленка, – рычит он.

– Кир, умоляю, побудь с ним! Ты сможешь? Сегодня полный зал, и если я уйду…

– Пиздец, – уже не стесняется Кир, – я тебе что, нянька?

– Нет, нет, конечно, прости… просто мне некого попросить…

– Заебись, – ругается Кир. – Ну ты даёшь красивая, и не боишься со мной ребёнка– то оставлять?

– Кир, умоляю, останься, и делай, потом, со мной всё что хочешь! – я совсем в отчаянье.

– Можно подумать, мне нужно твоё разрешение, – хмыкает он, – но я запомню!

– Кир…

– На, пацану своему всё скажи, а то он тут оборону держит, скоро обосрётся от натуги! – перебивает Кир, и тут же в телефоне слышится голос Андрея.

– Мам…

– Сынок, это мой знакомый дядя Кир, – начинаю я, – пусть он побудет с тобой, я очень волнуюсь.

– Мам, да всё хорошо! – пищит мой сын.

– Нет, не спорь, под присмотром взрослого будет лучше, так что марш в постель и дядя Кир пусть померит тебе температуру.

– Ладно, – смиряется Андрей, – пока, – и кладёт трубку.

Я перевожу дыхание, не знаю, может это дурость, но когда теперь Кир рядом с Андреем, мне становиться спокойнее, и я даже сосредотачиваюсь на работе. Через час примерно звонит Кир, и говорит, что вызывал какого-то своего знакомого врача, он осмотрел Андрея, оставил назначения, и поставил укол, и сейчас тот спит.

– Спасибо, Кир, только не уезжай, не оставляй его одного, – снова срываюсь, и умоляю его.

– Да понял я, не мороси, – бзыкает он, и слышно, что затягивается.

– Если ты голодный, там борщ, в холодильнике…

– Разберусь, – обрывает. – Когда вернёшься?

– Через два часа.

– Паху наберу, пусть заедет за тобой, – и отключается.

И вроде ничего приятного не сказал, а губы в улыбке растягиваются. Остался, позаботился о сыне, ещё и врача вызвал. И этот поступок перечёркивает всё ту грубость по отношению ко мне. Я так ему благодарна, что он не бросил меня в беде. Как странно, но тот, кто казалось, априори должен делать зло, оказывается отзывчивым, к по сути, посторонним проблемам.

* * *

Смену я дорабатываю спокойно, но в конце не трачу время на переодевание, подхватываю свои вещи и спешу на выход. Паша уже на месте, и я быстро прыгаю в машину, коротко с ним здороваюсь, и мы мчим, по ночным улицам. Сегодня не то настроение, и я молчу, отвернувшись к окну.

– Слышь, Юль, я Иришку на свидание, позвал, а она упрямится. Пойдёмте с нами? – вдруг изрекает Паша.

– Кто? Я и Ямал? – удивлённо поворачиваю голову.

– Ну да! – подтверждает он.

– Паш, а ты в курсе, какие у нас отношения? – фыркаю я. – Они не предполагают романтики, сугубо секс! Так что навряд ли, мы куда-то пойдём, если там не будет койки!

– А ты кремень! – присвистывает мужчина.

– Я просто не обольщаюсь, – отворачиваюсь к окну.

Или обольщаюсь, но даже себе в этом не признаюсь.

– Ладно, разберёмся! – усмехается Паша. – Но если Ямал позовёт, то ты согласишься?

– Паш, Ямал не спрашивает, он приказывает, и тут нет права выбора, и мне деваться будет некуда.

На этом тему закрыли. Машина подъехала к самому подъезду, и я, попрощавшись, побежала домой.

Влетела на третий этаж, судорожно сжимая ключи, накинулась на замок, но дверь тут же открылась. На пороге стоял Кир.

Опять эта белая рубашка, распахнутая на груди, и закатанные рукава. Вся мощь напоказ. Узкие синие брюки, туфли. Я даже немного зависла, оглядывая его фигуру, понимая, блин, что соскучилась, но потом одёрнула себя, и промчалась мимо него, раздеваясь и разуваясь на ходу. Кинулась в комнату к сыну.

28

– Как он? – шепнула, оглядываясь назад, и садясь на колени рядом с кроватью, и целуя горячий лоб Андрея.

– Норм, всё, – ответил Кир.

Он не шептал, но говорил тихо. Только сейчас обратила внимание, как пристально он смотрит, словно глазами пожирает.

– Температура пошла на снижение. Док его димедролом кольнул, так что и поспит, и полечится.

– Димедролом? – взволновалась я, и привстала, разглядывая умиротворенное лицо сына.

– Спокойно, красивая, димедрол, это не только колёса, но и противовоспалительный препарат, это я тебе как бывший спортсмен говорю.

Я вздохнула, и встала. Прошла мимо него, почти касаясь грудью. Горький аромат тут же защекотал мои ноздри. Он словно триггер, спусковой крючок для меня, всё самое прочное тут же в памяти всплывает.

На кухне накурено, и на столе стоит чашка с недопитым кофе.

– Ты спортсмен? – задала уже там вопрос, рассеянно ища глазами зажигалку, чтобы поджечь газ, и заварить кофе.

– Да, дзюдо занимался, – слышу его ответ, и тут понимаю, что на плечи навалилась вся усталость и напряжение ночи.

Я потёрла лицо и, опершись руками о стол, совсем внезапно для себя заплакала. Тихо, подрагивая плечами, роняя крупные капли на стол. Так стало легко, от того что с Андреем всё в порядке, я словно камень сбросила, который тащила на себе все это время. И вместе с этим стало так паршиво, что я себя настолько изматываю, что сил просто не остаётся. А остаётся просто плакать.

– Слушай, ну чего ты сырость разводишь? – заворчал Кир, и подошёл вплотную, прижал к себе, развернул, заглядывая в глаза. – Все же нормально!

Не знаю, показалось ли мне, но на мгновение уловила в холоде серых глаз, беспокойство.

Бред конечно. Все равно ему. Но…

– Просто переволновалась, – пытаюсь отвернуться.

– Куда собралась-то? – усмехается он, моим попыткам оттолкнуть его.

Фиксирует подбородок, и в губы солёные от слёз впивается, и кажется с особым удовольствием, их сцеловывает, слизывает.

Жадно, алчно, словно тоже скучал, и не может больше терпеть, желая, как можно скорее поглотить, завладеть вожделенной плотью.

Я тут же задыхаюсь, и дрожу, и мне кажется, что эта дрожь ему передаётся. Все мои чувства напоказ. Не могу скрывать, что скучала, по вкусу его, аромату. Подаюсь навстречу, впечатываясь в его тело. Сжимаю пальцами ворот рубашки, притягиваю ближе. Он рычит в мои губы, словно больной зверь, вжимает бёдрами в столешницу, и нетерпеливо юбку задирает.

– Кир, – попыталась оттолкнуть его, – Андрей же…

– Спит, – хрипит он, – а ты не будешь сильно шуметь, – и снова в рот впивается.

Секундное колебание, и я сдаюсь. Голос разума меркнет, под давлением плоти. Тем более что жажда моя только усиливается, и по телу бегут импульсы возбуждения. Низ живота тяжелеет, наливается тягучей болью, требует разрядки.

Зарываюсь пальцами в короткие волосы на затылке, и притягиваю к себе ещё ближе.

– Ждала? Хотела меня? – рычит прямо в губы. – Текла, когда вспоминала?

– Да, – выдыхаю на все вопросы рядом. – Только тебя хочу!

Совсем голову сносит, от этих откровений. Сердце вот-вот выпрыгнет, из груди.

– А ты? – вдруг смелею, разомлев от ласк. – Думал обо мне?

– Думал? – усмехается Кир, и рывком разрывает блузку, только пуговицы посыпались. – Я сука, кроме тебя никого трахать не могу! Как ты это сделала, а?

Грудь тут же выскакивает наружу из бюстгальтера, под натиском, наглых рук, и острые возбуждённые соски топорщатся вверх. Я закусываю кулак, чтобы не стонать совсем уж громко, когда горячий рот накрывает возбуждённую грудь. Язык зализывает мягкие укусы, переходя от одной груди к другой, доводя меня до исступления.

– Почему тогда не приезжал? Я ждала, – срываюсь все же на громкий стон, когда он особо больно прикусывает нежную кожу на груди.

– Потому что, мудак, – рычит он, и рывком стягивает мои колготки с трусами. Усаживает меня на стол, и ноги разводит. Расстёгивает молнию на брюках и свой член достаёт, тут же резко входит, выбивая мой вскрик, и рот зажимает, снова толкается.

Жёстко, быстро, так что стол начинает биться о стенку, у которой стоит, и тогда Кир подхватывает меня на руки, садит на свои бёдра, и к стенке припирает. Я обхватываю его ногами, и кайфую от четкого ощущения его члена внутри, который ходит во мне. Всё плывёт перед глазами, только искры летят, от наших соединившихся тел.

– Сука, долбанная наркота, – хрипит он мне в ухо, обрамляя кожу горячим дыханием, – ты долбанная наркота!

И продолжает вбиваться, пока я не выгибаюсь, и не сжимаюсь вокруг его плоти, ловя экстаз. И сам тут же догоняет меня, рыча в изгиб моей шеи, что-то неразборчивое и матерное.

Ещё долго в таком положением стоим, словно не готовые разорвать эти объятия. Но я, все же, встаю на подрагивающие ноги, глажу его плечи, шею, колючие щёки. Он поднимает на меня свои глаза, в которых серая стужа, гасит страстный огонь, что горел мгновением ранее.