Текст книги "Ледокол (СИ)"

Автор книги: Ann Lee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Блин все мои вещи в сумке остались, а сумку они забрали, – пожаловалась я.

– Привезу потом, – глухо ответил Паша.

– Мам, мы домой? – спросил Андрей.

– Паш, мы домой? – спросила я в свою очередь.

– Нет, – мотнул он головой.

– Но ведь, Новый год, – жалобно протянул Андрей.

– Новый год, ведь, Паш, – повторила я, всматриваясь в его отражение в зеркале.

– Заканчивайте вопросы задавать, всё увидите скоро! – буркнул он, в ответ.

Я пожала плечами, и прижала сына к груди. Андрей расслабился, он видел, что я не боюсь, и поэтому и ему не стоит.

* * *

– Это что за развалюха? Мы что туда пойдём? – я стояла возле машины, и не двигалась с места, как Паша не зазывал меня.

– Юль, заканчивай, – выдохнулся он. – Вам что в подвале понравилось? Вам нужно пару дней отсидеться пока Ямал всё уладит. Какая разница, тебе же не жить здесь!

Мы стояли на краю какой-то глухой деревни у самого страшного дома. Вид у него был заброшенный, и не обжитый. Весь двор был завален снегом. Только к дому вела тонкая цепочка следов, да из трубы, валил дым.

– А там кто-то есть! – показала я Паше на дым.

– Там Петрович, печь растопил, и, между прочим, там есть водопровод, и даже можно помыться, не такой он и убогий, – обиженно проговорил он.

– Ты так говоришь, словно это твой дом, – фыркнула я, и обречённо пошла к крыльцу, потянув за собой сына.

Да, не так я представляла себе встречу Нового года. Ещё вчера утром, было столько планов, а теперь приходиться прятаться в развалюхе какой-то. Причём прячет один бандит, от другого бандита.

А с другой стороны, главное, что мы живы, и я непроизвольно погладила свой живот, прямо по пуховику.

– Паш, но Кир же согласился на все условия этого Сархана, зачем нам прятаться? – мы зашли в заваленные тёмные сени.

– Значит надо так, женщина, угомонись, и делай, что тебе говорят, – разозлился Паша, и прямо таки втолкнул меня в прихожую. За мной несмело вошёл Андрей, и только потом Паша, поправляя на ходу своё полупальто.

Я обиженно на него глянула и решила больше с ним не разговаривать.

Долго, правда, не получилось, потому, что пока мы толкались у дверей, к нам вышел, какой-то мужичок. Весь лохматый, заросший, в морщинах, видно, что злоупотребляет. И одежда на нём была такая же, помятая и грязная. Мужчина глядя на нас, растянул морщинистое лицо в улыбке, и вытер о брюки руки. Мы же с Андреем отступили к двери, и уперлись в Пашу.

– Ну чего вы испугались? – усмехнулся он. – Это Петрович, знакомьтесь, Юля, Андрей.

– Здравствуйте, – тоненько протянул сын.

– Здравствуйте, – вторила я ему.

– Здрасте, здрасте, – засипел Петрович.

Паша опять подтолкнул нас вперёд.

– Всё сделал? – спросил он у мужчины.

– Всё, как было велено, – стал тот отчитываться, – печь натопил, порядок навёл, продукты и вещи, какие были в списке, всё купил.

– Молодец, – Паша хлопает Петровича по плечу, потом ныряет в карман и достает две купюры по пять тысяч и протягивает ему.

– Давай завтра тоже за печкой проследи. Что надо, Юля скажет, сделаешь, и смотри не бухай, – он показал ему кулак.

Петрович, сразу же замотал головой.

– Ну что ты Паш, договор, есть договор, – забубнил он.

– Ладно, – Паша махнул рукой, и посмотрел на нас с сыном, так и стоящих на пороге, этой халупы.

– Ну, чего вы замерли-то? – заворчал он. – Что? Не помыться нет желания, не поесть?

Мы стали раздеваться с Андреем развесив свою верхнюю одежду на захламленную вешалку. Потом я посмотрела на пол, раздумывая, а стоит ли снимать сапоги, но тут было так тепло, что сапоги не вариант.

– Щас подожди, – сказал Паша и скрылся в одной из комнат. Вернулся с пакетом, и вытряхнул мне под ноги, пушистые розовые тапки. Я прямо в ступор впала.

– А тебе вот, – протянул Андрею кеды.

– А можно мне кеды, – простонала я.

Андрей тут же схватил их, понимая, что может проиграть и быстро переобулся.

– Не придирайся, скандалистка, – вспомнил, блин, – что было в местном магазине, то и купили.

Петрович тут же закивал. Я натянула тапки.

– Давай проходи, я всё покажу, и поеду, – сказал Паша.

– Ты уедешь, – расстроилась я, – но ведь новый год…

– Вот именно, я Иришке обещал быть, итак задержался, – проворчал Паша.

Моё настроение, так испортилось от этой новости, что я совсем не замечала, и не слушала Пашу. И даже новость, что подруга опять дала ему зелёный свет, меня не взволновала.

Грёбаные гормоны! Хотелось плакать! Хотелось, чтобы со мной остался мужчина, и пусть, хотелось другого на его месте, но тот не доступен, пусть хотя бы будет этот.

Я ходила за Пашей, который показал мне сперва кухню, на столе стояли большие пакеты со всяческой едой.

Потом была гостиная, наверное, как ещё назвать большую комнату. У стены стоял большой диван книжка, напротив, в старомодной стенке, забитой книгами, стоял телевизор. Большой стол посередине, рядом разномастные стулья. На полу вытертый ковер. На облупленном потолке пятирожковая люстра. В комнате очень мало света, потому что два окна, просто очень грязные и дневной свет не до конца проникает сюда.

Потом Паша показал мне санузел. Здесь хоть порадовал, потому что был и унитаз, и ванная с душем. Относительно чистые.

Был ещё второй этаж, с маленькой комнаткой, и узкой кроватью. Здесь стоял большой шкаф, захламленный всяким тряпьём.

Мы вернулись вниз.

– Рассмотри все пакеты, там должна быть сменная одежда, бельё для вас, все мыльно-рыльные принадлежности, всё что понадобиться. В кухне ты видела много продуктов. Вам хватит, если что связь через Петровича держи. Он завтра придёт вам печку снова растопит.

– Понятно, – вздохнула я. – Дай родителям позвоню, они нас сегодня ждут в гости.

Паша протягивает мне свою трубку, и я быстро на память набираю мамин номер.

Разговор выходит трудный. Мама, никак не может понять, какие это обстоятельства, что мешают нам с Андреем приехать. Я юлю, выдумываю, не говорить же, в самом деле, что нас украли, а теперь прячут.

В общем, мама расстроилась, я тоже.

– Ну, чего ты киснешь, Юль? – видимо проникся моим понурым видом Паша.

– А он приедет? – вдруг поняла, что это самое важное для меня.

– Не знаю! Представляешь, он мне до сих пор не докладывает, – съязвил Паша. – Давайте умывайтесь, и поешьте, потом и новый год встретите, нечего грустить! – Паша глянул на часы. – Всё я погнал. С наступающим!

– Паш, – окрикнула его у самого порога.

Он обернулся.

– Спасибо, – грустно улыбнулась ему.

– Слава Богу, она сподобилась! – в своей привычной манере начал он хохмить.

– Да иди ты! – отмахнулась я, чувствуя, что настроение меняется.

– Всё пока, – улыбнулся он, и вышел.

Потом ушёл Петрович, пообещав вернуться завтра, и поздравил с наступающим.

И мы остались одни.

6

Первым делом, мы умылись и накинулись на еду. Откопали в пакетах, всякие мясные нарезки, сыр, хлеб. Консервы, паштеты. Были какие-то пироги, по запаху мясные. Много овощей. Много фруктов. Сок. Вода. Шампанское. Газировка. Всякие сладости. В общем сплошной калорийный сухпай. Очень вкусный, надо сказать, особенно когда просидишь в подвале, не зная выживешь ты или нет.

К вечеру, я заставила помыться Андрея. В пакетах нашлось всё, как говорил Паша, и полотенца, и сменная одежда, и бельё. Правда трусы, и майка для Андрея были великоваты, как и сменные джинсы и футболка.

У меня же был интересный набор, из комплекта хлопковых трусов неделька и маек, и длинной футболки, которая доставала мне почти до лодыжек. Но зато это всё было новое, и приятно было его надеть на чистое тело. Ещё в пакетах нашлись новые комплекты постельного белья, что тоже приятно, если судить в каком состоянии дом.

Я приготовила праздничный ужин, из того что было. В основном это были бутерброды, и овощной салат. Андрей тем временем мучился с антенной от телевизора. Хотелось по привычке посмотреть какой-нибудь старый фильм, или концерт. Но телевизор шёл с помехами, и сын мельтешил по всей комнате, выбирая, где поставить злосчастную рогатину, чтобы хоть что-то был видно. Наконец что-то вышло. С экрана запела знаменитая певица, комната наполнилась звуком.

Я накрыла стол, и мы уселись. Я прижала Андрея к себе, и постоянно нацеловывала, и шептала, как я его люблю. Сын блаженно растянулся, уплетая бутерброд, и смотрел телевизор. И в сущности это был самый классный новый год. Мы живы, в тепле, сыты, и мы вместе.

Как мы уснули? Прямо за столом вырубились. Я, правда, когда начала валиться, пришла в себя, и поддержала сына.

– Андрюш, пойдём, я тебе наверху постелила, – я повела сонного ребёнка по скрипучей лестнице вверх. Уложила в кровать, полежала рядом, борясь со сном, а может и, не борясь, потому что пару раз я засыпала. И когда я снова начала вырубаться, решила что надо вставать, вдвоём на этой узкой койке, неудобно.

Я поцеловала Андрея и вышла, притворив за собой дверь. В гостиной так и вещал телевизор, и давал приглушённый свет. Я проскрипела вниз, по лестнице, решая по пути, куда деть недоеденное, да так и встала на пороге.

Кир сидел за столом, ко мне лицом. Вся его огромная фигура была подсвечена экраном телевизора. Он, молча, смотрел на меня, замершую на пороге. Сидел, широко расставив ноги, немного сгорбившись. На лице читалась усталость, и светлые глаза сейчас в полумраке комнаты казались темнее.

– Иди ко мне, – три слова, тихим низким голосом, отозвавшимся дрожью по всему моему телу.

Я облизываю пересохшие губы, и никак не могу вспомнить всё то, что собиралась ему сказать. Просто всё из головы вылетает. После этой хриплой просьбы, после этих слов.

И я иду.

Шаг за шагом, в этих дурацких тапках, и длинной футболке.

Мы так долго не виделись.

Интересно он видит во мне какие либо изменения. Подмечает, что я поправилась, потому что, у меня бывают ночные набеги на холодильник. И грудь моя стала пышнее, и наливается с каждым днём.

Отмечает ли он, как я смотрю на него, выискивая в его чертах, только мне приметные детали. Тонкий шрам на брови, и чуть заметную горбинку на носу.

Делает ли он тоже самое?

Тянет ли он воздух, чувствуя мой аромат. Особенный, принадлежащий только мне.

Потому что я, стоит мне только сделать пару шагов к нему, ощущаю, и горечь, свойственную его парфюму, и тонкую древесную нотку, а когда подхожу вплотную, улавливаю тонкий запах бензина, чуточку пота.

Всё это будоражит, и руки мои трясутся, когда я несмело, касаюсь его щеки. Веду по мягким волоскам бороды, рассматриваю его лицо, пристально, внимательно.

Что я там хотела ему сказать, ещё тогда когда он исчез в первую неделю?

Что он гад. Узнать, почему бросил.

А потом…

Потом, тоже были одни ругательства, и обжигающее чувство одиночества, пустота там, где сердце.

И потом, когда благодаря ему нас подвергли опасности, тоже, ничего доброго сказать ему не хотелось.

И вот он сейчас рядом. Желанный объект моих мечтаний. Такой невыносимый, и непримиримый, выводящий меня на эмоции, и самый сногсшибательный мужчина в моей жизни.

Он притягивает меня ближе и зарывается лицом в моей груди. Дышит с рычанием. Втягивает аромат, и даже через ткань футболки, меня обжигает его горячее дыхание. Ладони скользят по спине, верх, вниз, судорожно ощупывая, оглаживая моё тело. Словно он хочет убедиться, что я не сон. Что я реальна. Можно подумать, что порой ему приходилось видеть мой образ, и сейчас, он тактильно подтверждает моё наличие рядом с собой.

А я, зарывшись пальцами в его волосах, глажу его, склонившись к пропахшей табаком голове. Какой родной и гармоничный аромат. Меня сейчас часто тошнит, от запаха табака, а его запах хочется поглощать, дышать ненасытно, чтобы запомнить, чтобы запечатлеть.

Я вздрагиваю, когда он проводит ладонью по животу, касаясь его невзначай, мимоходом. Гладит мои бёдра, и утягивает к себе на колени. Сажусь и кладу голову ему на грудь.

Кир целует мою макушку, и закрывает в объятиях. Сжимает бережно руки, и держит. И так удобно и комфортно. Не хочется говорить, и выяснять что-то. Хочется наслаждаться этим теплом, уединением. В этой убогой комнате. В странном доме. Сидеть на коленях любимого человека, и впитывать эту неожиданную ласку, без намёка на пошлость. Так словно, он тоже скучал.

Страдал.

Тосковал.

И словно он любит меня.

7

Я задремала, а поняла это, когда меня разбудили взрывы фейерверков.

Надо же, даже в этой глуши, и то не скрыться, от ставшей уже привычкой, у наших людей палить в небо по любому поводу.

Вскинула лицо.

Телевизор так и светил экраном разгоняя темноту. На экране люди веселились, жгли бенгальские огни, пили шампанское. Звук еле-еле долетал до нас.

Оторвала голову от твердой груди.

Мы сидим за столом. Кир по прежнему держит меня на руках, а я без зазрения совести уснула, наконец, почувствовав его тепло, по которому так тосковала.

– С новым годом! – шепчу, заглядывая в усталое лицо.

– С новым годом, – повторяет Кир.

– Что дальше? Опять уйдёшь? – решила я не тянуть, сразу расставим все точки.

Его лицо не меняет отстранённого выражения. Он смотрит на меня, но словно сквозь.

– А ты хочешь, чтобы я остался? – наконец подаёт он голос.

– А тебя волнуют мои желания? – выдаю с обидой, потому что, не смотря на все те трепетные чувства, что взмыли у меня в груди, при его появлении, ещё тяжёлым осадком давила обида.

– Если захочу остаться, позволишь? – спрашивает он, игнорируя мой выпад. И честно говоря, сбивает с толку, потому что именно спрашивает. Не давит, не утверждает. А ещё я и сама не знаю, позволю ли.

Нет, я знаю, что хочу его. Хочу, чтобы был рядом, хочу, чтобы любил. Но между нами же пропасть… Это тогда, мы играли в подобие отношений, но сидение в заброшенном подвале отрезвило меня. Ведь всё могло сложиться не так удачно, а сколько ещё вот таких Сарханов может быть. И это вносит коррективы… Да и не достаточно мне теперь роли одной из его «девушек». А большего он мне вряд ли предложит.

– Останься на эту ночь, – нахожу компромисс между своими желаниями и доводами разума. В конце концов, у нас не было никакого прощания, путь эта праздничная ночь сойдёт за него.

Кир молча, поднимает меня на руки и несёт к расстеленному дивану.

Как мы с Андреем корячились, чтобы разложить эту книжку!

Он аккуратно опускает меня на постель, садиться рядом. Гладит мои плечи, ладони скользят ниже, очерчивают грудь, потом живот, бёдра. И сейчас в этой ласке нет ничего порочно, просто нежное поглаживание. Он не отводит свои серых глаз от меня. И в них таких холодных, сейчас сверкает боль.

– Я сперва отдал за тебя миллион, – говорит он, поднимаясь рукой к моей шее, смыкает пальцы, но не давит, нежно поглаживает, – сегодня, почти всё, что имел!

– Ты боишься, что прогадал? – язвлю я.

– Я ничего не боюсь, – отстраняется он, и выпрямляет спину, убирает ласкающую меня руку, – вернее до определённого времени не боялся ничего! А потом стал бояться тебя потерять. Когда ты, как ненормальная кинулась на нож своего мужа, тогда и осознал. Словно момент истины. Понял, что если тебя не станет, и тогда и мне пиздец. И тогда я решил уйти сам. И ушёл.

– Тебе стало легче?

– Легче, – усмехается он, и потирает глаза, – по мне не видно, как я свечусь от счастья.

– Кир, ты ушёл, и прекрасно дал мне понять, что я не нужна тебе…

– Я стал уязвим, Юля, благодаря тебе, на меня теперь можно надавить…

– Ты мог отказаться от всех условий этого… Сархана, – фыркнула я, сложив руки на груди.

– И смотреть, как вас рвут на куски? – приподнял он бровь.

– Зато ты бы остался неуязвимым, – продолжала гнуть я свою линию.

– Это да, – кивнул Кир, и огладил свою бороду, – неуязвимым, богатым, и съехавшим с катушек!

– Поэтому нам не стоит продолжать дальше…Мне тоже не понравилось быть разменной монетой… Ты даже не представляешь, что довелось пережить нам с Андреем…

– Я уйду, красивая. Сделаю так, что больше не услышишь обо мне. Не увидишь никогда. И никто тебя больше не тронет, обещаю.

– Да, так будет лучше, – выдавливаю из себя, а сама, впиваюсь пальцами в его футболку, притягивая ближе.

– Для нас обоих, – продолжаю тянуть его на себя, а он покорен моим движениям, и смотрит только на мои губы, и его светлые глаза сейчас, темны, как провалы, но мне всё равно в них чудиться искры, а может это отблески от света телевизора.

– Сделаю, как скажешь, красивая, – жарко шепчет, обрамляя моё лицо своим дыханием, а сам уже задирает мою футболку, жадно сжимая моё тело. И оно реагирует моментально, подстраиваясь, выгибаясь, вспоминая.

Успеваю коротко застонать, перед тем как его рот накрывает мой, и язык нетерпеливо раздвигает мои губы, ныряет глубоко.

Слишком я соскучилась по нему. Трудно совладать с собой, когда тебе дают, то чего ты так долго жаждал. А я очень хотела его. Не пересчитать сколько, ночей подряд я просыпалась, с чётким ощущением его в себе. Как горело моё тело только от одних воспоминаний, об этих грубых поцелуях, о дерзких, бесцеремонных руках. Сколько раз, разочарование заволакивало моё сознание, и я лежала вся в слезах, понимая, что больше не увижу его никогда.

Кир нетерпеливо рычит, и носом шумно хватает воздух, и стонет так проникновенно, мне в рот, низко и протяжно. Наши языки сплетаются, в бешеном ритме. Я обхватываю его за шею, привлекаю ближе. Он тяжело наваливается сверху, и тянет мою футболку ещё выше, пока не разорвав поцелуй, скидывает её с меня.

Отстраняется, смотрит, словно проверяет, я ли перед ним. Его взгляд движется вместе с руками, которые гладят, сжимают, давят мою кожу. Лихорадочно, алчно, и я выгибаюсь ему навстречу. Готовая отдать всё.

Тяну вверх его майку. Тоже хочу ощутить жар его тела, провести по гладкой коже ладонями, зацеловать всё его тело. Он даётся мне, но ненадолго, как всегда, перенимает лидерство, и мне остаётся только, вцепиться в его плечи, когда он склоняется и жадно целует мою грудь, втягивая в рот мои соски, царапая их зубами. Грудь сейчас стала такой чувствительной, что я почти кончаю, только от одних этих ласк. Его отросшая борода щекочет мою кожу, когда он продолжает дорожку из поцелуев вниз, оглаживая мой пупок. Нежно гладит мой живот, спускаясь всё ниже, и ныряет между ног, влажно и длинно лижет моё лоно.

Я зажимаю себе рот, чтобы не стонать громко, но очередное его влажное движение, подкидывает меня, выгибает, и с губ срывается вскрик. Я кидаю взгляд на прикрытые двери комнаты, остатками ума понимая, что нужно вести себя тише, и не разбудить Андрея. Но с Киром всегда так ярко, что удержать свои эмоции почти невозможно.

Он тем временем, нетерпеливо стягивает джинсы, и одним быстрым движением погружается на всю длину, сгибая мои ноги в коленях, и соединяя наши тела, тут же целует, передаёт мой вкус со своих губ.

В голове мелькает мысль, что нужно попросить его ослабить напор, он может навредить ребёнку, но сил хватает только вымолвить:

– Чуть медленнее, прошу.

Но и это срабатывает, он притормаживает, замедляется, и я, расслабляясь окончательно, позволяю мыслям утечь, и сосредоточится на удовольствии.

А после мы лежим, слившись в объятиях друг друга, слушая дыхание, тихий гомон телевизора, ощущаем замедляющееся сердцебиение, и думаем наверняка об одном.

О расставании.

8

– Ах ты, маленький ростовщик, решил уморить меня налогами, – беззлобно ворчит Кир.

– Плати, или в тюрьму, – это уже Андрей.

Я прищуриваю один глаз и выглядываю из под одеяла. На улице уже день. Комната залита дневным светом.

Кир и Андрей сидят за столом и играют в Монополию.

Я приподнимаюсь, и сажусь, кутаясь в одеяло.

Честно, я думала, что он уйдёт, ещё до побудки, и совсем не ожидала увидеть их совместную игру с Андреем.

– О, красивая, мы тебя разбудили? – оборачивается Кир.

Он гладко выбрит, свеж, и очень даже улыбчив. И видимо решил задержаться.

– Привет, мам! – машет Андрей.

Сын тоже опрятно одетый в сменные вещи, сидит довольный за столом.

– Привет, – я встаю, и потягиваюсь, откидываю одеяло, и надеваю тапки, – давно вы встали?

– Да не очень, – отмахивается Кир, и кидает кубики.

– Завтракали? – прохожу мимо, заглянув в развернувшуюся баталию. У Кира почти нет, ни денег, ни предприятий, зато у Андрея их складывать некуда.

– Да, дядя Кир, пожарил мне яичницу, с сосисками, – кивнул Андрей.

– Какой дядя Кир, молодец, – хмыкаю я, и бросаю взгляд на невозмутимого Кира.

– А то, – криво улыбается он, – умывайся, и тебя накормлю.

Он поправляет отросшую челку, что падает ему на глаза, а я бесстыже залипаю на прокаченном бицепсе, под разрисовкой кожей. Черная футболка не скрывает прочие выдающиеся мышцы, и я беззастенчиво скольжу взглядом, по его фигуре, пока не натыкаюсь на его взгляд, под вздёрнутыми бровями.

Кир смотрит насмешливо, и я тут же отворачиваюсь.

Я спешу ретироваться в ванную. По ходу натыкаюсь на Петровича, который шуршит у печки. Мы здороваемся, и я проскальзываю за дверь санузла.

Привожу себя в порядок, заплетаю косу, натягиваю на свою футболку, длинный тонкий джемпер, и выхожу.

Кир и Андрей так и продолжают играть, немного сдвинулись, для моего завтрака. На тарелке лежит пожаренный омлет и две сосиски, свежий хлеб, и большая кружка чая, рядом конфеты.

Я сажусь за стол, от омлета приятно пахнет, а вот сосиски вызывают во мне сомнения. Но мне не хочется обижать Кира, и я делаю большой кусок омлета, и маленький отламываю от сосиски.

– Вкусно, – говорю, прожевав, и наконец, поднимаю глаза.

Кир отрывается от своих бумажных сокровищ, и смотрит на меня.

– А по виду не скажешь, – скептически тянет он.

– Это из-за ребёнка, – выдаёт Андрей, и Кир тут же переводит взгляд на него, – маме часто плохо по утрам.

Я давлюсь злосчастной сосиской, и начинаю кашлять. Мысли мечутся в голове, но надсадный кашель не даёт сосредоточиться ни на одной.

– Из-за ребёнка? – удивляется Кир.

– Да, у мамы будет ребёнок, она сказала мне, когда нас украли, – сын бросает на меня взгляд, а потом переводит опять на Кира, видимо поняв, что сказал что-то не то. Потому что у Кира такое вытянутое лицо, а я и вовсе, вылетаю из-за стола, и бегу в ванную, потому что весь съеденный завтрак проситься назад.

Меня выворачивает, и сразу становиться легче, но как только я оборачиваюсь к раковине, чтобы умыться, тут же натыкаюсь на Кира, который застыл в проходе.

– Это что за новости, красивая?

– Вот такие новости, – жму плечами.

– И кто отец?

– А сам как думаешь? – начинаю закипать, – наверняка же следил, знаешь, что никого у меня не было.

– Ты сделала это специально? – вроде вопрос, но больше обвинение.

Я резко оборачиваюсь.

– Ты совсем уже со своими бабами, верить людям перестал. Если ты не помнишь, я к тебе в постель не стремилась, ты меня не спрашивал, просто брал.

Его взгляд наливается сталью.

– Я так понимаю, сообщать ты мне не собиралась?

– Когда я должна была тебе об этом сообщить? – мой голос дрожит от гнева. – Когда ты ушел, или также внезапно вернулся! Когда?

Но в глубине души я чувствую вину, и это злит меня ещё сильнее.

– Ну, если это мой ребёнок, тебе не кажется, красивая, что я как минимум должен знать об этом, – чеканит Кир, нисколько не делая мне скидку на мой расхристанный вид.

– Как минимум, теперь ты знаешь. Что изменилось?

Меня вдруг резко накрывает такой апатией. Я перестаю злиться, и даже обижаться, просто атрофия всех чувств.

Кир молчит, сверлит меня взглядом. По его лицу всегда было трудно читать эмоции, но эта его каменная физиономия говорит сама за себя.

Ничего не изменилось, и не измениться. Конечно, мне хочется, и его признаний и его любви. И я понимаю, что огорошила его, и разозлила. Но получилось, как получилось, и надо исходить из сложившихся обстоятельств. Но он не готов, а ждать когда он созреет, я не готова.

– Уходи, – говорю и отворачиваюсь.

И он уходит, не проронив больше ни слова.

9

– Мам, а куда Кир уехал, мне он понравился, – спрашивает сын, отрываясь от экрана нового телефона.

Я, не совладав с эмоциями, разревелась в этой злосчастной ванной, и теперь шмыгала красным носом.

– Не знаю, Андрюш, – вздыхаю я и начинаю убирать со стола.

– Мам, вы поругались? – спрашивает сын.

– Да, Андрей, поругались, – отвечаю, не глядя на сына.

– Жаль, Кир классный! – развивает тему ребёнок.

– Да? И чем же? – смахиваю слезинки.

Интересно, чем подкупил сына, Ямал.

– Он обещал меня научить машину водить, говорит, у него есть спортивная, да и просто интересно с ним, – мечтательно тянет Андрей, а мне кажется, что всё проще, новый телефон, крутой марки, который Андрей не выпускает из рук, тому виной. Ну что ж, у всех у нас есть, чем нас можно подкупить. Андрея телефоном, меня лаской, и признанием в любви. Вот только мне уж точно ничего не светит.

После обеда одеваемся и идём гулять. Нет совершенно никаких сил, сидеть в этой избушке. На улице так классно. По нетронутой целине снега, искриться солнце. Оно сверкает так ярко, что больно глазам. Андрей, не стесняясь, прыгает в ближайший пухлый сугроб, и делает ангела. Хохочет так заразительно, что я тоже не удерживаюсь, и падаю рядом. Вскоре весь двор перепахан нами, не остаётся не одного не примятого сугроба. Потом веселимся, играем в снежки. Печаль отступает, я даже забываю на время, про Кира. Бегаем пока не замерзаем окончательно. Дома развешиваем всю мокрую одежду, и, переодевшись, сидим перед телевизором, смотрим Шрека и пьём горячий чай.

Вечером приходит Петрович, подтопить печь. Я вылетаю в коридор, и разочарованно здороваюсь с ним. Почему то мелькнула мысль, что это Кир. На что надеюсь, глупая, ведь сама его послала.

Я понимаю, что мне третьего на работу, начинаю выяснять у Петровича, что шустрит у печки, как отсюда выбираться, и может ли он в этом помочь.

– Не раньше десятого, – отвечает мужчина, выгребая угли на поддон.

– Офигеть! Мне так-то третьего на работу! – я опираюсь о стенку.

Что же делать? Надо хоть Иришку предупредить, хотя, если она с Пашей, то наверняка в курсе. Петрович только жмёт плечами и продолжает работу.

И телефон-то есть, но самое обидное, что наизусть я помню только номер Андрея, Юры, мамы, и Кира.

И кому звонить?

Ладно, подождём до завтра, там решим, как выбираться.

Весь этот ворох мыслей не даёт заснуть. Время полночь, и я ворочаюсь, неумолимо ловлю его запах от постельного белья, что остался с прошлой ночи, и в голове так и долбит, что всё бы я стерпела, лишь был рядом. И так погано, от осознания своей никчёмности, что я соскакиваю, и прямо в темноте начинаю срывать со старого дивана постельное бельё, скидываю его на пол. А потом, завернувшись в плед, снова падаю на диван, приказывая себе не думать о нём, и не прикидывать варианты, как оно могло бы быть.

Что-то тревожит мой сон, и я открываю глаза.

Он сидит рядом.

Сперва не верю, списывая всё на своё воображение, но он шевелиться и не смотря на темноту становиться вполне осязаемым. Я резко сажусь, и, повинуясь порыву, обнимаю его, утыкаюсь носом в грудь, и тяну родной аромат и тепло.

Проиграла тут же, даже не начав.

Кир отстраняет меня от себя и вталкивает мне в руку, что-то твёрдое и бархатистое.

– Что это? – я верчу перед глазами, но тут такая темень.

– Подожди, – Кир достаёт из кармана телефон и включает фонарик, наводит на мои руки. На них я вижу маленькую коробочку.

– Что это? – опять повторяю я.

– Это предложение, – поясняет Кир.

– Предложение? – как полоумная переспрашиваю я.

– Не тупи, Юля, – видно, что он нервничает, – предложение стать моей женой.

– Женой? – мои глаза ещё больше, и я снова смотрю на коробочку.

Он нетерпеливо берёт её из моих рук, и открывает, и вытаскивает кольцо, тянется к моей руке.

– Я не могу, – прячу руки.

Вопреки всем своим желаниям действую, хотя казалось вот оно, то чего я так хотела. и он сам пришёл к этому.

Но нет…

– Это ещё почему? – в его голосе слышиться сталь.

– Ты женат, – я соскакиваю на ноги, прямо на диван, и отхожу по нему к стене.

– Ко времени нашей свадьбы, разведусь, – Кир тоже встаёт, и светит фонариком прямо на меня.

Я прижалась к стене, жмурюсь от света.

– Всё? – ой как нехорошо звучит его голос.

– Нет, – выдыхаю я.

– Нет? – удивляется он, откидывает телефон.

На мгновение становиться темно, но потом вспыхивает люстра.

Кир стоит у стены и исподлобья режет тяжёлым взглядом. Я остаюсь на своём месте, смотрю исподтишка, пытаясь отсюда оценить нанесенный его гордости ущерб.

– Ну и? – делает шаг навстречу.

– Ты должен завязать, – набираюсь смелости, – не хочу сидеть по подвалам, и трястись от ужаса, за себя и за своих детей.

– Охуеть, – присвистывает он, – значит трахаться со мной можно, детей заводить, а замуж пойти, ряд условий!

Кир останавливается у дивана.

– Если что, ты уже со мной повязана, красивая, после того как я перед всеми вписался за тебя, – цедит он сквозь зубы.

– Кир, почему ты не хочешь прекратить всё это…

– Юля, давай ты не будешь совать свой нос туда, куда взрослые дяденьки бояться лезть, – рычит он.

– Это моё условие, Кир! Я не выйду за тебя, пока ты бандит! – верчу головой.

10

Он как был в ботинках, залез ко мне на диван, упёр руки в стену по бокам от меня, и впился таким убийственным взглядом. Его лицо даже побледнело от бешенства.

– У твоей борзоты вообще нет пределов, красивая? – цедит он, а я сглатываю от страха, но даже глаза не рискую отвести. – Ты чё, вздумала мной проиграться? Как мальчика меня погонять? Выебушки мне тут корчишь? Зачем всё это?

– Вот именно, Кир, зачем? – не остаюсь я в долгу. – Мне не нужно от тебя номинальное кольцо, и звание твоей жены.

– Да, а что же тебе нужно?

– Мне нужны гарантии, Кир. Если я с тобой, то я и мои дети, не должны быть в опасности, понимаешь.

Мы режем друг друга взглядами, непримиримыми и бескомпромиссными.

– Ты думаешь, это так просто? Раз и всё, я мальчик-колокольчик! – говорит, наконец, Кир.

И мне не вериться. Неужели я продавила свою позицию? Морально я уже была готова к тому, что мы всё же попрощаемся окончательно.

– Нет, не думаю, что это просто, но ты даже не собираешься этого делать! У тебя даже намерения такого нет. А значит, оставим всё как есть! – я поправляю футболку, что сползла с моего плеча, и он прослеживает этот жест взглядом.

– Нет, – говорит тихо, словно только сейчас принимает решение, раздумывает, – не оставим. Я подумаю над этим, – уже глухо заканчивает он, принимая поражение. – Но завтра же, вы переезжаете ко мне, – уже уверенно, и за подбородок моё лицо поднимает, – и ты перестаёшь трахать мне мозг, становишься покладистой, и послушной! – рычит в мои губы.

– И что, я должна поверить тебе на слово? – чисто из вредности верчу головой, скидывая его руку, и пытаюсь оттолкнуть. А ещё мне не вериться, что он согласился на мои условия.

– А когда я тебя обманывал? – взгляд Кира наливается хищным блеском, скинутая рука, скользит по моими бёдрам задирая футболку. Видимо он решил, что мы обо всём договорились, раз решил преступить к действиям.