Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Домой Олесь добрался на попутке. Отвалил кучу денег, в другой раз бы пожалел, но сегодня хотелось бежать, бежать и никого больше не видеть.

Телефон зазвонил, когда он выходил из машины.

– Олесь, ты уехал?

Тон Галины был слишком игривым, чтобы надежда на благополучный исход выжила.

– Да, я уехал.

– А меня почему не разбудил?

– Потому что ты спала, – ответил он и стиснул челюсти, чтобы не добавить какое-нибудь крепкое словцо.

– Но корпоратив же двухдневный... – протянула она. – Павел Николаевич уехал, потом ты...

Ага, подумал Олесь. Ладно.

– Мне нужно на завтра отчет подготовить для налоговой, так что... – и, услышав в трубке грустный вздох, добавил: – Между нами ничего не было.

– Да-да, – сказала Галина и засмеялась. Заговорщицким таким смехом. "У нас одна тайна", послышалось Олесю, и он продолжил:

– Я не трахаюсь по пьяни. Не могу. Не стоит. Так что прости, подруга дней моих суровых, но у нас ничего не было.

– Как не было? – возмутилась она.

– А вот так. И я предлагаю забыть этот досадный инцидент. Я женат и никогда не изменял жене. И, несмотря на провалы в памяти, уверен, что мы не... не занимались сексом.

Олесь мог собой гордиться: ему удалось выдать речь ровным, не терпящим пререканий тоном.

– Чтобы избежать неловких ситуаций в будущем – предлагаю ограничиться рабочими отношениями.

– Хорошо, – снова вздохнула Галина, – но не стоит злиться, я ведь ничего плохого не...

– Я понимаю, – перебил ее Олесь, – поэтому давай забудем.

Настроение поднялось от отметки в "минус сто" до "чуть ниже нуля".

– А, знаешь, – сказала Галина, чуть помедлив, – верно, что Павел Николаевич не просто так людей выбирает.

Он списал это на похмельный бред и уже приготовился быстро проститься, как вдруг Галина добавила:

– Они тебя "Олесиком" прозвали, а надо бы по имени-отчеству.

Понятно, кого она имела в виду.

– Галина, мне пора. До завтра.

– До завтра.

Уже подходя к подъезду, Олесь прислушался к себе: никакого омерзения или отвращения. Ничего не было, повторил он про себя. И даже какое-то желание возникло вернуться и порулить, но смысла не было.

Катерина открыла дверь и непонимающе нахмурилась:

– Ты чего так рано?

– Выгоняй любовников, я вернулся, – сказал Олесь, чмокая ее в щеку, а жена поморщилась, показывая, вероятно, что запахи были сногсшибательные.

– Выгнала уже, как знала, – ответила Катерина. – Иди в душ, от тебя разит как от твоего этого...

Он слегка напрягся, сразу подумав о Гоше и о том, чем от него может разить, но вовремя вспомнил о Михалыче.

– Я приличный человек, не путай меня с разными...

Но в душ все-таки пошел – не хватало еще, чтобы за ароматом переработанного виски Катерина различила другие запахи. Например, секретарских духов...

Накрыло его чуть позже. Олесь набрал себе полную ванну, лег, закрыл глаза – и началось. До тошноты: жирная пьяная Галина со съехавшей помадой, растекшейся тушью, в этом ее платье с декольте... Как он мог думать, что ему нравятся бабы с грудью пятого размера? Ведь в институте еще с парнями обсуждали, что главное – большие сиски. Сейчас от одного воспоминания передергивало.

И ладно бы с кем-нибудь молодым, так нет же! Некстати вспомнился Ростик с его локтями-коленками, и затошнило с новой силой. Олесь сел, включил холодную воду и направил себе в лицо, пытаясь понять, какого же черта. Уже ведь разобрался в своих предпочтениях, смирился, но от одной только картинки тошнота подкатывала к горлу, и пришлось дышать часто-часто, чтобы не вырвало прямо в ванной.

А потом вспомнил эту ужасную огромную грудь, складки на животе, лоснящуюся кожу, и стало чуть полегче. Тошнило не от воспоминаний о Ростике. Олесь снова плеснул в лицо холодной водой и окончательно понял, что почти сказанное накануне было правдой. Его тошнило от допущения, что Галина спала в его постели не просто так.

– Я гей, – сообщил он смесителю. – Я не люблю женщин.

Смеситель молчал, а потом Катерина постучала в двери и спросила, все ли у него хорошо.

– Отлично, – сказал Олесь, – просто прекрасно.

На стиральной машинке, куда случайно упал взгляд, обнаружился чужой ежедневник. Олесь вытерся, тщательно вытер руки, взял его в руки и понял, куда уезжал Пашка. Это была его личная черная книжка, с которой Павел Николаевич не расставался и берег как зеницу ока.

Первым порывом было устроить скандал и выспросить у Кати, какого черта происходит, потом вспомнилась Галина, Ростик, Гордеев, и желание ругаться мигом испарилось.

– К лучшему, – пробормотал он себе под нос.

***

Вечером он сбежал якобы в магазин. Катерине тяжелое носить было все равно нельзя, но в доме водились продукты, появлявшиеся словно из ниоткуда. Ну, Олесь всегда подозревал, откуда, но теперь уверился на все сто. Дурацкая была ситуация, идиотская по всем показателям.

Олесь спускался по лестнице и раздумывал, стоит ли говорить Пашке про ежедневник или просто положить завтра на стол. Не любил Олесь все эти выяснения отношений, разговоры. А с другой стороны – Катерину ему зачем удерживать, смысл какой?

Последняя мысль пришла в голову, когда он проходил мимо Гошиной студии.

Олесь хмыкнул и поспешил выйти на улицу.

В магазине купил чего-то по мелочи, всего на один пакет. Покурил возле дома, выпил баночку пива.

– Сосед! – раздался голос Михалыча, а потом появился и он сам – в любимом замызганном комбезе на голое тело.

– Привет, – сказал Олесь и хотел подняться к себе, но Михалыч, фыркнув, продолжил:

– Куда жидок-то пропал?

– Жидок? – спросил Олесь и повернулся к нему. – Ты о ком?

– Я хозяйке квартиры звонил, хотел объяснить про этот притон, который твой друг-пидор здесь устроил. И узнал, что он жидяра. Мало того, что пидор, так еще и еврей. Охуеть просто.

Олесь сделал глубокий вдох и едва сдержался.

– И что?

– Разграбили страну! – сказал тот и сплюнул на чистый пол подъезда. – Он же на наши с тобой деньги жирует, гнида!

– Он работает и зарабатывает... Мамин отец был евреем, так что я на четверть тоже жид, – Олесь махнул рукой и решил не дожидаться ответной реплики – развернулся и начал подниматься оп ступенькам.

Теперь от Михалыча еще больше житья не будет, этот дегенерат из тех, кто способен на двери студии желтую звезду налепить.

– Жид жида видит издалека, – получил Олесь в спину. – Он тебя уже отпидорасил, или только собираетесь?

Олесь остановился, сжав пальцами перила. Но, несмотря на ублюдочные эти слова, на мгновение представил Гошу: как тот наклоняется, чтобы поцеловать. И понял, что…

– Отпидорасить… слово какое паскудное, – сказал он глухо. – Такое же грязное, как ты сам.

И повернулся, чтобы посмотреть на Михалыча. Тот моргнул.

– Ах ты сука жидовская…

Была бы драка, точно: Михалыч уже набрался, судя по всему… но не сложилось. Олесь даже расстроился, когда дверь подъезда хлопнула, впустив Тамару – соседскую жену. Тамара волокла несколько пакетов и, увидев Михалыча, остановилась.

– О, уже собутыльников собирает. Куда тебе пить, сволочь, тебе доктор что сказал?! Язва!

– Врач, – пробормотал Олесь и добавил, громче: – Не волнуйтесь, я с ним пить не буду.

А дома, все еще злой, рассказал Кате сначала об этой беседе, а потом, разозлившись еще сильнее – и об инциденте с Галиной. Жена все-таки, самый близкий человек. Катерина сначала хмурилась, а потом, когда Олесь расписывал, как сбегал с утра из номера в пансионате, даже расстроилась и принялась его утешать, соглашаясь, что некоторые женщины готовы на многое, лишь бы мужика захомутать.

– Ты бы ее видела, – сказал Олесь, грустно вздохнув, – толстая и страшная. Нахрена она мне, если ты у меня красавица?

Катя отвела взгляд, и стало понятно, что Пашка был здесь не просто так.

Олесь прислушался к себе и снова понял, что не ревнует ну ни грамма. А вот Гордеева с его мальчиками и димами – еще как.

Он уже хотел было завести разговор по душам, даже настроился, но тут зазвонил телефон.

– Олеська, привет, – быстро сказал Гоша. – Ты можешь говорить?

– Да, – печально хмыкнул он, поднимаясь. – Привет.

Глава 11

– Пришли приглашения, – Гоша, судя по голосу, был расстроен. – Ты что в четверг вечером делаешь?

– Гоша, я не могу. У меня Катерина…

Жена бросила на него взгляд, Олесь махнул свободной рукой, показывая на трубку. И потащился на балкон курить.

– Блин, я-то присутствовать не смогу, сам понимаешь, – Гордеев вздохнул.

Олесь закурил, разглядывая крышу соседнего дома, на которой топталось несколько голубей.

– Понимаю… что там надо делать?

– Лицом торговать, что. Я кому надо написал, что в отпуске, но достают все равно. А теперь выяснилось, что я обязательно должен появиться на этом гребаном празднике.

– А я чем помогу?

– Заберешь награду вместо меня. Уже пообещали, что я победил, это чисто формальность.

– Я так похож на тебя, Георгий?

– Тебя со мной видели, лучше ты, чем вообще никого... Хотя ладно, могу Петьку попросить. Он любит эту псевдобогемную тусовку.

– Черт с тобой, – буркнул Олесь. Он не любил отказывать, а вручение должно было оказаться интересным. – Пойду я на твой праздник.

А в четверг сидел на совещании и постоянно поглядывал на часы. Катя была не против увидеть мужа по телевизору, хотя сама сходить отказалась, и Олесь специально взял на работу сменную одежду, только вот совещание затягивалось, а до начала церемонии оставалось двадцать минут.

Благо, ехать было недолго, но пробки и Женя… Она прислала уже четыре СМСки с вопросом «Ты где?» и пару раз набирала, но Олесь сбрасывал.

Оказалось, что церемония была приурочена к десятилетию журнала, в следующий номер которого как раз шли фотографии с брутальными юношами в грязи. Олесь даже шутку придумал: засветил задницу так, что дали поторговать лицом. Но рассказать ее было некому, а Маргулин, сука, так нудно вещал о повышении продаж и толковых менеджерах…

Олесь бросил взгляд на часы, покачал головой, а потом посмотрел на Пашку, который так откровенно скучал, что это было даже неприлично.

– Так, голуби мои, – Павел Николаевич хлопнул ладонью по столу и решительно поднялся, – регламент. Все отчеты Олесю Андреевичу в почту, меня – в копию.

Когда все вышли, Олесь вытащил из портфеля ежедневник и протянул Пашке.

– Ты забыл.

– Где? У тебя в кабинете? Я уже обыскался, думал, что все...

– Нет, у меня в ванной, – Олесь посмаковал смену выражений на лице начальника: испуг, удивление, решимость, вину, и добавил: – Ладно бы на тумбочке, но какого черта тебе понадобилось у меня мыться?

– Я не мылся, я... – а теперь было понятно, что Пашка подбирает оправдание, которое никак не придумывается.

Олесь насладился триумфом, вспомнил, кто ему платит зарплату, и улыбнулся:

– Я не против.

– Это... как?

– Мы чуть не развелись, и если бы не болезнь – я бы от Кати ушел. Так что наш брак чисто формальный.

– И ты это не из-за работы говоришь?

– Нет, – ответил он и какого-то черта добавил: – Я другого человека хочу.

Пашка промолчал и посмотрел на Олеся выжидающе.

– И этот человек забыл оплатить страховку.

– Ты меня шантажируешь? – сразу же вскинулся Пашка.

– Какой нахрен шантаж? Я с тобой как с директором сейчас разговариваю. И как с другом. Не жену тебе продаю за... небольшую услугу.

– Что там за ситуация? – спросил Пашка после долгой паузы.

Олесь рассказал в двух словах и подвинул к нему папку с делом Гоши.

– Вот, посмотри. Машина в хлам, а он только один взнос не внес. Я понимаю, что нам невыгодно, что компании невыгодно ему помогать, сам виноват, но...

Пашка вытащил первый лист из папки, пробежался взглядом по строчкам и уставился на Олеся с изумлением.

– Так ты не шутил про свои предпочтения?

– Это проблема? – от собственной откровенности сносило крышу. Олесю нравилось говорить правду, правда окрыляла и лишала чувства самосохранения.

– Нет, – сказал Пашка, подумав. – Я просмотрю и завтра скажу, что и как с этой страховкой.

Мобильник снова запищал, и Олесь, чертыхнувшись, ответил на Женечкин звонок. Поговорил, махнул Пашке рукой и побежал к себе переодеваться.

Успел почти впритык. Церемония вручения наград должна была вот-вот начаться. Женя металась с пригласительными и бейджами по фойе театра, в котором все это происходило, и, увидев Олеся, бросилась к нему:

– Олесь, боже мой! Сколько можно?!

Он хотел ответить что-то жизнеутверждающее, но мобильник разорался снова.

– Да.

– Привет. Меня не пускают, между прочим, – сообщил Ростик. – Говорят, что дядя должен вынести мне пригласительный. Иначе можно сразу идти нахуй.

Олесь не знал, зачем позвал с собой Ростика. То ли в качестве извинения, то ли самому идти настолько не хотелось, что было похрен, с кем, но теперь это малолетнее недоразумение требовало внимания.

– Мне нужен еще бейдж для моего "плюс один", – сказал он и протянул руку.

– Твоего? – уточнила Женечка.

– Моего. Да, я с парнем. Сын бизнес-партнера.

Он забрал бейджик и метнулся к выходу из зала.

Ростик выглядел потрясающе. Если бы Олесь не знал, что в его левом ухе четыре дырки, а волосы обычно отливают всеми цветами радуги – поверил бы, что этот приятный юноша на самом деле настолько же интеллигентен, как выглядит.

– Пойдем, – сказал Олесь вместо приветствия, – там уже началось.

– Это не я опоздал, – буркнул Ростик и прошел следом.

В фойе им сразу предложили шампанского, а Ростислав уставился на одного известного певца и даже толкнул Олеся локтем.

– Смотри, интервью дает.

– О, господи. Какой ты еще ребенок.

– Ты об этом не думал, когда мне в рот совал.

Олесь три раза предупредил Женечку, чтобы даже не смела заикаться, кто будет получать вместо Гордеева награду. Сказал, что Георгий будет недоволен. Женя, конечно, пообещала, но вездесущие журналисты могли и без нее добраться. Кроме того, первое, что увидел в фойе Олесь, была его собственная физиономия (в числе прочих других и не особенно большая), художественно замазанная грязью и отретушированная в фотошопе: на стенах висели баннеры с картинками из той фотосессии. Олесь готовых фотографий еще не видел, поэтому замер на мгновение, разглядывая собственное лицо, на котором застыло выражение, как у Рэмбо в первом фильме.

– Ого, – Ростик подхватил его под локоть и прижался щекой к Олесиному плечу. – Это кто у нас такой красивый?

– Это коммерческий директор крупной страховой компании, – ответил он и ухмыльнулся. – Коллеги засмеют. Натурально из грязи в князи.

Журналистов удалось избежать: Олесь с Ростиком протиснулись мимо стайки фотографов и заняли места в первом ряду. Вопреки панике Женечки церемония еще не началась, но стоило сесть, и свет в зале тут же потух.

Половина мест была свободна, и Олесь не знал, плохо это или хорошо.

Следующие полчаса он скучал и вяло отмахивался от приставаний Ростика, а когда со сцены объявили награду лучшему фотографу – пришлось встать и продефилировать между рядами. Ростик, разумеется, не мог не подняться в тот момент, когда на Олеся направили софит, и поцеловал его в щеку. Запоздало вспомнилось, что Катя будет смотреть это по телевизору.

Олесь нацепил на лицо вымученную улыбку и прошел на сцену. Мандраж сразу же прошел, стоило только напомнить себе, что это его не касается, что награда предназначается Гордееву.

На сцене выдавил в микрофон "спасибо", кивнул, помахал рукой и тут же ретировался.

Публика вяло похлопала, и на этом его мучения закончились.

Пришлось выдержать еще час награждений лучших певцов, актеров, политиков и прочих, после чего Олесь наконец сбежал покурить, раздумывая, не поехать ли уже домой. Ростик, конечно же, направился следом, выпросил сигарету и повис на его плече, болтая всякую чушь. Его явно перло от мероприятия, публики, своей причастности. И пахло от него так одуряюще порнографично, что рот наполнялся слюной.

Олесь вспоминал фотографию на обложке журнала и Гошу – серьезного и сосредоточенного, с камерой, дающего какие-то указания…

– Поехали трахаться? – услышал и улыбнулся Ростику.

– Нет, малыш. Я домой.

– Не хочу домой. Хочу тебя… – рука Ростика скользнула пониже спины и сжала Олесину ягодицу.

Олесь вздохнул и щелчком отшвырнул от себя окурок.

– Тебе в прошлый раз мало было?

Классные у него были глаза. И сам пацан был охренительно хорош и даже вызывал какие-то эмоции, но, глядя на него, Олесь вдруг понял одну простую вещь: похрен, что Гордеев болтает – рано или поздно крепость падет.

– Попробуем еще раз, – ответил Ростик. – Меня твои фотки завели.

– А меня – фотограф.

– Мы выбираем, нас выбирают, – пропел тот. – А зачем меня звал?

– Соскучился, – улыбнулся Олесь. – Думаю тебя с зарплаты стейком накормить.

– На свиданку приглашаешь? – спросил мальчишка и подмигнул.

– Нет, просто хочу отплатить тебе за доброту.

– И минет в туалете не прельщает?

– Нет, – покачал головой Олесь, зная, что врет.

Просто не хотелось начинать сначала.

– Тебе же понравилось!

– Я хочу другого человека, – сказал он второй раз за день, а потом дошло – ведь и правда, другого, конкретного.

И это желание большего уже начинало напрягать.

– Я много кого хочу.

– А я – только его.

Олесь быстро попрощался и направился к метро. Пофиг, что Гордеев его не ждет – нужно было отдать ему стеклянную хрень и спросить, не нужно ли чего. Может, он там сам лежит, изнывает от одиночества, никому не нужный. А Олесь придет и спасет его от хандры.

– Привет, – Петр даже не удивился, пропуская Олеся в квартиру.

– Привет, – Олесь помедлил, но протянул руку. – Беспутного брата решил навестить? Я вот – тоже, – он показал награду и деланно закатил глаза. – Привез кучу поздравлений и впечатлений.

– Класс, – Петр потряс его руку в ответ и выкрикнул в воздух: – Го-ош, Олесь приехал.

Они прошли в комнату, и Олесю сразу очень понравилось выражение Гошиного лица. Словно его застукали с поличным. В подтверждение Олесиных мыслей Петр хмыкнул и осторожно сказал:

– Ну, вы тут сами. А я пойду утешать безутешную мать.

– Зачем ты ей сказал? – спросил Гордеев, видимо, продолжая прерванный разговор.

Младший Либерман только рукой махнул – дескать, сам виноват, фигню спорол.

– Счастливо оставаться. Завтра заеду, – он быстро обулся и ушел, а Олесь посмотрел на свои ноги и понял, что даже не догадался снять обувь. Лох как он есть.

– Выздоравливаешь? – спросил у Гоши, стоя в дверях.

– Ага. Съездил в частную клинику, там сказали, что бесплатные костоправы ошиблись, нет у меня переломов. Пара трещин, через неделю буду бегать.

– А как же боль?

– Это ушиб, пройдет, – Гоша махнул рукой в сторону кухни. – Налей себе чего-нибудь, если хочешь.

– Нет, не хочу, – он подошел и протянул стеклянную статуэтку. – Держи свой приз. Горжусь знакомством с тобой.

– Ой, это такая фигня, – Гоша поставил ее на столик и приподнял брови. – Ты до сих пор веришь в сказки?

– В смысле?

– В прямом. Думаешь, я ее вправду заработал? Награды раздают нужным людям. Мне бонус в портфолио, а им скидка за съемку.

– Все врут, – процитировал Олесь фразу из известного сериала и присел на краешек дивана. – Я у нас смотрел бумаги, ты просрал свою страховку. Оплата до двенадцатого числа была, а сегодня четырнадцатое.

– Так а решить нельзя?

– До двенадцатого прошлого месяца! – рыкнул он. – Я поговорил с Пашкой, но не уверен, что смогу решить вопрос.

– Я забыл, – зачем-то начал оправдываться Гоша. – У меня было много работы.

Олесь хотел было прокомментировать его слова едким замечанием о том, что нельзя много работать и все просирать в одну минуту, но внезапно понял, что это будет выглядеть как… семейная сцена. Он хмыкнул, а потом рассмеялся.

– Извини, – пояснил в ответ на удивленный взгляд Гордеева. – Это личное.

Тем не менее, проблема оставалась. Проблема смотрела на него снизу вверх невозможными синими глазами и думала явно о другом. Олесь списал это на шампанское с его пузырьками, но сел с Гошей рядом. Ибо нехрен так смотреть.

– Я все выясню и сообщу. Женечке подтвердил, что ты в отпуске. С журналистами не говорил, – быстро начал он отчитываться, подкрепляя свои слова движениями рук. – И все неплохо прошло. Только Ростик выпендривался много.

– Ты с Ростиком ходил? Вы перед камерами светились, конечно, – мрачно сказал Гордеев и помолчал немного. – Дай мне сигарету, пожалуйста.

Олесь не стал развивать тему, просто пожал плечами и протянул Гоше пачку. Тот потянулся, видимо неудачно, потому что сразу же застонал.

– Давай я прикурю, – поспешил предложить Олесь.

– Спасибо.

Они какое-то время молчали.

– Я документы все собрал. Там еще в студии что-то, можешь посмотреть, – нарушил молчание Гоша. – Из того, что я знаю: мне Митя денег должен и Женечка говорила, что оплата будет в конце месяца.

– Хорошо.

– Как жена?

– Отлично. Трахается с моим директором. Или собирается.

Гоша уставился на него с удивлением.

– Ты так спокойно об этом сообщаешь?

– Это не она сука, это я говнюк. Знаешь, я даже не ревную, – он проглотил замечание о том, что в случае Гоши все иначе. – Пусть себе...

– И ничего не собираешься делать?

– Собираюсь, – Олесь постучал пальцами по колену, будто перебирая струны, – хочу с ней поговорить, но никак нужного момента не дождусь.

– О чем?

– О разводе, – он внимательно следил за реакцией Гордеева, но на породистом лице не дрогнул ни один мускул. – Потом, попозже.

– А зачем ты мне об этом рассказываешь? – спросил Гоша.

Олесь думал оскорбиться: послышалось в этом вопросе, что они не друзья, что Гоше неинтересно – а потом понял, что как раз наоборот.

– Ты же меня осуждаешь за разгульный образ жизни. Пытаюсь реабилитироваться.

Гордеев снова поморщился, а потом поправил подушку.

– Тебе помочь? – спросил Олесь, с тоской глядя на его рот.

– Мне спину надо намазать... Просто намазать!

Не нервничал бы, если бы ни о чем таком не думал, решил Олесь.

– Раздевайся, – сказал ровно и вежливо улыбнулся.

Пока смотрел, как Гоша медленно, охая, снимает рубашку, испытал странный прилив волнения, но моментально себя одернул. Ему объяснили, что вкусы разные бывают, вот и надо соответствовать чаяньям. Олесь не понимал, что с ним происходит: он то отчаянно хотел попросить Гошу о сексе безо всяких прелюдий, то подумывал сбежать и больше никогда больше на мужчин не смотреть.

Пришлось пообещать себе, что это будет только лечебная помощь.

Георгий молча повернулся к нему спиной.

– Ни фига себе, – Олесь даже присвистнул.

– Что, все так плохо?

Он осторожно коснулся кончиками пальцев припухлости на ребре, вокруг которой расплывался фиолетовый синяк.

– Не хочу тебя расстраивать, но да.

– Это просто ушиб.

– А по-моему, тебя обманули насчет трещины. Кажется, это перелом.

– У тебя есть медицинское образование? – уточнил Гоша язвительно, и сочувствовать ему как-то сразу расхотелось.

Олесь взял мазь, выдавил на ладонь и принялся осторожно втирать. Ощущение дежа вю не покидало: вспоминалась такая же ситуация, руки Гоши на собственной спине и возбуждение – яркое и сильное. В этот раз получилось сосредоточиться на процессе, и Олесь с радостью осознал, что обошлось без стояка.

– Когда заживет?

– Сказали, что через неделю буду работоспособен.

– Спереди нужно мазать?

– Нет, я там сам... уже.

Гоша повернулся, и Олесь увидел сразу над поясом багровые следы, будто Гордеева кто-то ударил огромным кулаком.

– Руль, – пояснил тот, – хорошо, что животом влетел, а не грудью. Говорят, при таких авариях ребра часто сердце травмируют.

– Бухать меньше надо, – буркнул Олесь и закрутил крышечку на тюбике.

– Чья бы корова мычала.

– Я в аварии не попадал. И не пью почти – не до того, – Олесь встал, сходил в кухню помыть руки и понял, что пора сваливать.

***

В комнате было темно, работал телевизор, высвечивая сидящую на диване Катерину. Судя по звукам, показывали американскую мелодраму, Олесь застал проникновенные слова, видимо, главного героя, уламывающего героиню на секс. Послышались звуки поцелуев.

– Вернулся уже? – спросила жена, не отвлекаясь от волнительного момента.

– Да. Я к Гоше заезжал, – зачем-то пояснил он. – Документы забрал, надо бы разобрать.

Катя промолчала и только после того, как пошла реклама, спросила:

– Что?

Олесь прошел в комнату и сел в кресло.

– Я говорю: надо документы разобрать. У Гордеева тихий ужас с договорами.

– А ты ему помогаешь? – спросила Катерина.

Он посмотрел на нее, пытаясь угадать, сообщил ей Пашка что-нибудь или нет.

– Пытаюсь. Он совсем к жизни не приспособленный, понятия не имеет, сколько зарабатывает, страховку оплатить забыл. Сможешь посмотреть?

– С какой стати? – Катя наконец отвлеклась от телевизора и посмотрела на Олеся, всей позой выражая легкое возмущение.

– С той, что это он одолжил сто штук на твое лечение. И помог заработать.

– Я не могу, – она снова повернулась к экрану, и Олесь вспомнил, что его не устраивало в семейной жизни.

– Почему?

– Меня Пашка попросил с детьми посидеть.

– У него две няни!

– Одна уволилась, вторая попросила отпуск. Он сказал, что это на пару недель, пока замену не найдет.

– И ты будешь работать няней?

– Подрабатывать, – отчеканила Катерина.

– Ладно. Хорошо. Значит, буду заниматься бумагами Гордеева в свободное от работы время... которого почти нет!

– Положи, будет время – посмотрю, – отозвалась она, глядя в экран.

Олесю внезапно захотелось вернуться к Гоше и просто посидеть с ним молча. Там его многое раздражало, но, по крайней мере, ни разу не возникало желания пойти вымыть руки.

– Не надо, я сам. В выходные займусь, – сказал Олесь и, тяжело вздохнув, решил все-таки поговорить о разводе. И своих предпочтениях.

Он уже собирался открыть рот, как вдруг Катерина переключила канал, взвизгнула и начала прибавлять звук.

– ...церемония вручения наград, посвященная его десятилетию. Среди номинантов присутствовали...

И далее, по пунктам: кто, что, почему, кусочек вступительной речи, пара особенно удачных гэгов, смех зала. Стандартная нарезка.

– Они тебя показали, – возбужденно сказала Катерина. – Крупным планом! Ты стоял рядом с каким-то мальчиком и что-то ему говорил. Это же ты был?

– Я, – равнодушно отозвался Олесь, к своему удивлению не испытавший восторга. – Вот так, Катюша, я помогаю хорошим людям.

– И чего ты злишься?

– Потому что попросил тебя помочь, а ты отказалась, – продолжать разговор не было желания, восторг Катерины из-за пол-секунды в кадре Олесь не разделял, поэтому развернулся и ушел спать.

***

Следующее утро ознаменовалось видом собственной задницы в масштабе 1:14, и Олесь едва не столкнулся со столбом, уставившись на бигборд, стоящий прямо у офиса. Хорошо, что лица не было видно, иначе точно пришлось бы уволиться.

– Вот ты и модель, – пробормотал он себе под нос и помелся сразу же в курилку, не заходя в кабинет.

Чего только не было устроено в офисе Павла Николаевича для того, чтобы сотрудники чувствовали себя превосходно. Гендир считал, что если удобно и ничего не отвлекает, значит, можно работать хорошо. Олесь уже почти привык. Политика Пашки касалась и опозданий, и перекуров. Большая машина страховой компании работала вполне сносно, периодически выплевывая свои шестеренки в курилку.

И курилка тоже была не такой, как в других офисах: большая светлая комната с высоченными окнами, вытяжками и кучей пепельниц. Для особо упаханных работников даже стульчики имелись.

В курилке же обнаружились Галина и одна из молоденьких бухгалтеров, которые с восторгом обсуждали "прекрасное тело".

– Вот ты, Олесь... То есть, Олесь Андреевич, вы тоже считаете, что это порнография?

– Что именно?

– Витя, водитель, плевался, что по городу уже порнуху развешивают. А вам как этот плакатик, нравится? У офиса стоит эта штука, ну, щит рекламный, на нем фото.

– Не заметил, – буркнул Олесь и выбросил сигарету.

Хотелось одновременно заржать и побиться головой об стенку. Необязательно именно в такой последовательности.

– Вам-то что, – пожала плечами молоденькая бухгалтерша. – А вот нам...

Они с Галиной картинно вздохнули.

– А что вам? – спросил Олесь, справившись с лицом.

– Ну, что они понимают, – патетически сказала Галина. – Олесь Андреевич, там неземная красота на плакате. У нас вся незамужняя половина офиса мечтает выйти за парня замуж. А замужняя – развестись и выйти.

Уголки Олесиного рта сами собой поползли вверх.

– Неужели настолько ваш бог прекрасен?

– Да-да, – закивали обе.

– Обязательно рассмотрю, когда домой буду возвращаться.

– Там только, – Галина кашлянула и улыбнулась, – филейная часть и спина. Но какая же спина, ах!

Ты в нее сопела, хотел сказать Олесь, но, естественно, промолчал.

– Вообще у нас не умеют рекламу снимать, это наверняка западная, – сказала девушка. Лена, кажется. – У меня парень рекламист, он говорит, что у нас нет нормальных фотографов.

Олесь снова промолчал.

– А вот вы бы согласились сняться в таком виде? – спросила Галина, и он фыркнул, не сдержавшись.

– Да.

– Что, вот так, в трусах?

– Да.

– И не стыдно было бы?

– Стыдно, когда показать нечего, – сказал Олесь. – Приятно было пообщаться, девушки.

И ушел к себе, думая о том, что произойдет, когда журнал с той сессией в грязи начнет продаваться. Была надежда, что сотрудницы не читают глянцевую прессу, но даже сам Олесь понимал, что не настолько везуч.

А потом позвонил Пашка, вызвал его к себе и долго ржал, после чего сказал, что топ-менеджерам не положено жопы светить.

– У тебя топ-менеджер – звезда, за это положено уважение и коньяк к обеду, – усмехнулся в ответ Олесь.

– Ага, а еще молоко за вредность. В офисе нерабочая обстановка, потому что дамы вздыхают по твоей заднице, а мужики тебе по-черному завидуют.

– Я краем уха сегодня слышал, что в трусах только пидоры фотографируются, – фыркнул Олесь и неожиданно легко улыбнулся, – так что надо разослать им информационное письмо с пояснениями. Женщины идут лесом, все молодые мужчины – на кастинг со звездой.

– Да, – со смехом продолжил Пашка, – кто тебе поверит? Я слышал, ты на корпоративе с Галиной зажигал. Она, конечно, как специалист меня вполне устраивает, но, Олесь...

– А ты больше слушай, что болтают, – отмахнулся он и сам удивился тому, как естественно это получилось.

Наступал еще один крохотный и почти незаметный момент истины: если Катерина делилась с Пашкой, то...

– А я не слушаю, – улыбнулся тот. – Это личное дело каждого. Меня удивляет, почему людям так интересно, кто с кем спит.

– Я с ней утром в одной постели проснулся и охренел, – Олесь вытащил из кармана сигареты и посмотрел на пепельницу, украшавшую Пашкин стол. – Можно тут покурить? Я уже три часа страдаю без никотина: работы куча, еще и эти... бабы.

– Кури, – Пашка достал из ящика сигару и ловко отстриг кончик гильотиной. – Так что Галина? Не заводит?

– Смеешься? Я даже Кате рассказал – это же пиздец, я же... не в том дело, что я весь такой из себя, а она страшная. Просто... ну, пиздец, короче.

– Крайне информативно, – ухмыльнулся Пашка.

– Кстати, с чего это ты Катю решил к себе няней взять?