Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Полдня понедельника он провел у Катерины в больнице, но даже ей успел надоесть: она все время бросала взгляды то на часы, то на телефон. Олесь раскланялся и поехал домой. Включил компьютер, залез на форум и увяз там надолго.

Но и общаться с незнакомыми парнями тоже быстро надоело, хотя несколько раз возникали мысли кого-нибудь развести на встречу. Олеся спасла банальная лень: что-то делать, говорить, улыбаться, прельщать и прочее не сильно хотелось. Он так и провисел на форуме, лениво общаясь с посетителями, а заодно задавая интересующие его вопросы. Его собственная тема как-то завяла, да и не особенно теперь была актуальной.

От скуки он полез в тему, кто кем работает, и нашел сообщение с вопросом, не сдает ли кто-то недорогую студию. И вот тут коммерческая жилка Олеся на его беду проявилась.

Он нашел сайт с объявлениями "из рук в руки" и запостил сообщение, что сдает студию с оборудованием за 100 долларов в час.

Первый желающий позвонил сразу же, торговался, но Олесь отказался снизить цену. Еще двое согласились и договорились на следующий день, и жизнь заиграла новыми красками.

Он не задумывался о том, зачем это делает – точно не ради денег, хотя была надежда, что Гордеев часть отвалит за содействие. Просто это было интересно и позволяло как-то убить время.

Первый клиент, парень с большим цифровым фотоаппаратом, долго восхищался студией, а потом сказал, что возьмет не два часа, а четыре.

Олесь сидел на красном кожаном диване и наблюдал. Саша работал совсем не так, как Гордеев: он быстро выставил свет, проверил, а потом просто щелкал затвором, позволяя модели становиться в любые позы. Казалось, ему вообще все равно, что именно фотографировать.

Второй, пожилой Исаак Ионович, пришел с пленочным фотоаппаратом и привел с собой целую толпу. Оказалось, что снимать нужно свадьбу, и Олесю пришлось отмахиваться от предложений выпить шампанского и встать в круг. Пить не хотелось, совсем.

В третий раз Олесь попал на съемки настоящей обнаженки. Сначала стеснялся, а потом чуть сам не попал под объектив, еле отбился. Заплатили ему щедро, а обещали еще больше.

Телефон начал разрываться уже через пару дней. Всем фотографам Москвы почему-то захотелось снимать именно в Гошиной студии.

Бронировались разные часы, несколько раз приходилось отказывать, а некоторые вернулись по второму разу. Олесь мысленно себя поздравлял с хваткой, с чутьем рынка и подсчитывал выручку, а она составляла уже больше прежней зарплаты и даже больше, чем он заработал у Гоши.

Гордеев определенно должен был радоваться.

На выходных Катя сказала, что через неделю ее выпишут, и это даже обрадовало. Олесь надеялся, что теперь, когда он зарабатывает гораздо больше, поводов для ссор больше не будет.

Новый офис был в десяти минутах от дома, и это означало, что служебной машиной попользоваться не выйдет, зато появилась возможность хоть как-то выспаться.

Олесю выделили отдельный кабинет, небольшой, но это было неважно.

Подчиненные в количестве трех человек оказались вполне квалифицированными, и Олесь никак не мог понять, почему Пашке понадобился директор со стороны. Потом вспоминалась фраза о "своих", и тревоги по поводу того, что потенциальный любовник жены устроил его на работу, пропадали.

Пашка запретил говорить, что они бывшие однокашники, это было нетрудно – Олесь почти ни с кем не общался, вникая пока. А потом и выяснился шкурный Пашкин интерес: в середине недели, Олесь, заскочивший посредине дня в туалет, услышал не особенно лестную характеристику себя, любимого. Два мужских голоса упражнялись в остроумии, придумывая ему эпитеты, среди которых особенно запомнились «красавчик в сандалях» и «пидор, зуб даю».

Критику, как известно, лучше воспринимать в глаза. Он толкнул дверь кабинки и вышел, после чего состоялся не лучший в жизни разговор с едкими циничными замечаниями и почти переходом на личности. Коллеги посоветовали ему собирать вещи, потому что Павел Николаевич коммерческих директоров увольняет пару раз в полгода. И если бы не воспоминания о Мите и его манерах, Олесь бы сдулся, конечно. Но он лишь улыбнулся.

Пашка не шутил: он записал Олеся на тренинг и сказал кадровику Василию подать заявку на МВА, строго спрашивал и вообще вел себя как нормальный начальник, а не любовник жены.

Олесь знал, что МВА – это не пять часов в пригородном пансионате, и знание внушало надежду на то, что получится здесь задержаться дольше, чем на три месяца. Пашка бы не вкладывал в него деньги без надежды на то, что Олесь отработает.

Днем снова позвонили насчет студии, Олесь предложил девять вечера, и товарищ согласился.

История повторилась во вторник и в среду, и Олесь уже предвкушал, как обрадуется Гоша пачке баксов. Вообще-то Гордеев должен был вернуться, но почему-то не проявлялся.

Стопка долларов росла, новая работа увлекала. В пятницу Олесь даже выпендрился на совещании, предложив ввести детскую страховку – у конкурентов они были, у Пашки – нет. Выслушал от директора по развитию Владислава гневную тираду о сложностях ведения бизнеса, уже готовился аргументировать, но Пашка мигом их развел, сказав, что новый взгляд на устоявшиеся принципы может быть правильным. Решение о новом пакете приняли почти единогласно, и Олесь даже почувствовал себя немного отмщенным – этот Владислав был одним из тех, кто обсуждал его в туалете.

Вообще Олесь не помнил, когда чувствовал себя настолько хорошо.

Пришлось купить с полученной в последний раз зарплаты пару рубашек и брюки, но он решил списать это на необходимые производственные расходы.

Списывать что-то на производственные расходы оказалось приятно. Вложение денег в рубашки и брюки стало вкладом в собственную уверенность. Дышать стало легче, а стоптанные старые сандалии отправились в мусорный бак.

К концу второй недели Олесь поймал себя на новом чувстве: он скучал по Гоше. Безотносительно его личной жизни – просто хотелось поговорить, похвастаться, что ли, услышать в ответ одобрение или критику, все равно. Олесь сидел в его студии порой заполночь и курил на подоконнике, воображая, как рассказывает Гоше о новой жизни. Ему очень хотелось, чтобы Гоша им гордился.

В четверг вечером на очередной съемке модель задела какую-то лампу.

Большую такую лампу на треноге.

Конструкция качнулась, Олесь рванулся к ней, но поймать не успел: лампа грохнулась на покрытый плиткой пол и разбилась. И ладно бы только сам осветительный элемент: боковушка погнулась, панель с кнопками отлетела в сторону. Было ясно, что починить ее маловероятно.

Олесь понял, что попал: он понятия не имел, сколько лампа стоит, и попросил у фотографа компенсацию.

Тот хмыкнул и напомнил об амортизации. После десятиминутной перепалки Олесь чувствовал себя хуже, чем после похода на рынок: его обматерили, рассказали, какой он лох, что никто ему ничего не должен и еще много всякого приятного.

Это был последний раз, когда он сдал студию – вероятный процент как-то совсем уже не грел.

Он знал, что Гоша не будет кричать или ругаться на манер Михалыча, и вот само осознание этого заставило несколько раз покрыться холодным потом. Разочарование Гоши было бы в сто раз хуже, чем любые крики, вопли или удары в лицо.

Пару дней Олесь ходил как в воду опущенный, но вскоре работа и подготовка к возвращению Катерины домой вытеснили муки совести. Пару раз попытался набрать Гошу, но телефон отвечал противным голосом автоматической тетки или был вовсе выключен, поэтому вскоре Олесь решил: пусть ругается, зато денег заработал. Не отобьет лампу – доплатит. Гоша же сам просил. А раз просил – пусть не жалуется.

Гордеев появился в воскресенье. Просто позвонил в двери, когда Олесь мыл пол к приезду Катерины: договорились, что заберет ее вечером после работы. На такси. Теперь они могли позволить себе такси.

Гоша начал орать с порога. И даже матом, что характерно. Весь лоск моментально слетел, лицо раскраснелось, глаза метали молнии, Олесь даже залюбовался и ненадолго перестал следить за речью Георгия, которая изобиловала сочными эпитетами и малоизвестными оборотами.

Гордеев, кажется, сильно расстроился из-за такого рассеянного внимания, поэтому подкрепил свои слова встряхиванием Олеся за плечи.

– Ты толком скажи, что не так? – возмутился он.

– Нет, я не понимаю, как можно быть таким идиотом! Это же ненарочно, это просто мозги находятся в заднице, тут на природу надо жаловаться! – проорал Гоша.

– Да что случилось?

Гордеев сделал глубокий вздох, перевел взгляд на стену, на потолок, а потом снова на Олеся.

– Первое, – сказал он почти спокойно, – я не просил тебя сдавать студию. Для меня это место – не просто работа, там много личных вещей, и ты прекрасно об этом знал. Ты же не сдаешь в аренду свою зубную щетку? Нет? Так займись. Второе. Эти вандалы расколотили оборудование. Я понимаю, что тебе насрать, ты понятия не имеешь, зачем все эти хрени. Третье. Об этом стало известно в тусовке. И теперь ходят слухи, что у меня проблемы с деньгами, если я вынужден сдавать почасово собственную студию.

– Бля, – Олесь развел руками, – ну извини! Ты сам сказал про сдачу, хули б я этим занимался, – он вытащил из кармана висящей на вешалке ветровки деньги и нахмурился. – А еще раз идиотом меня назовешь – пойдешь нахуй, понял?

– Потому что ты и есть идиот! – Гоша закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. – Ужасная неделя. Сначала Дима мозг ложкой выел, всё ему не нравилось. Потом мама начала любимую волынку о внуках, Петя еще мал для отцовства, а мне в самый раз. Не понимает, что я не хочу ни жену, ни детей. А теперь еще и это! – он опустил руки и посмотрел на Олеся грустно. – Напиться не хочешь?

– Нет, у меня Катю выписывают. И мне на работу. Новую. Я пару недель как коммерческий директор одной страховой компании.

– Поздравляю, – сказал Гоша, и было понятно, что ему плевать.

– Спасибо, – в тон ему ответил Олесь.

Ему было обидно, реально обидно. Сукин сын Гордеев еще имел наглость жаловаться, что ему кто-то выел мозг.

– Деньги себе забери, – мрачно зыркнул на него Гоша. – Это ты их заработал.

– Нет.

Гордеев покачал головой и пошел вниз по лестнице.

– Как знаешь, – холодно сказал Олесь в его спину. – Но помни: они лежат у меня, обращайся. И долг я отдам через пару месяцев.

Георгий резко обернулся.

– Ты мне ничего больше не должен.

– Не должен? – уточнил Олесь.

– Нет. Мы же договаривались: ты снимаешься в рекламе, и эта съемка покрывает расходы.

– Да? – Олесь сбежал следом и остановился рядом с ним. – Я тут спрашивал кое-кого... Тех. кто снимал студию, моделей. И получается, что ты мне соврал.

– Не понял?

– За пробную съемку не платят тридцать тысяч. А за съемочный день – семьдесят. Может, объяснишь, с чего такое меценацтво?

Гордеев отвел взгляд.

– Я сам выбираю, сколько платить моделям. Не волнуйся, материально я не пострадал.

– Конечно, ты же ГГ. Тебя так модели зовут, знаешь.

– Знаю. Говеное говно они переводят, – Гоша усмехнулся.

– Выходит, не такое уж говеное, – Олесь ответил на его усмешку, отчаянно пытаясь держать себя в руках. – Если парню, которого даже не выебал, платишь в три раза больше самой высокой ставки.

Гоша за пару шагов преодолел расстояние между ними.

– Я тебе говорил… – он осекся.

– А я тебе сейчас скажу, – ответил Олесь. – Я тебе все верну, все деньги. Мне этих подарков судьбы не надо.

Какое-то время Гоша смотрел на него, а потом резко отступил назад.

– Твою мать! – с чувством бросил он.

– Что? – с вызовом спросил Олесь.

– Ничего. Возвращай, если надо. Пока.

Глава 10

Через пару дней Олесю позвонила очень злая Женя и срывающимся голосом спросила, где Гоша. Он честно ответил, что понятия не имеет, и услышал тираду о срыве съемки, о Гордееве, который на связь не выходит уже три дня и о безответственных фотографах. Олесь мысленно пожелал ему удачи в любви и сексе и вернулся к работе. Через час Женя перезвонила и спросила, может ли он передать Гоше, чтобы тот с ней связался. Олесь ответил, что ничего не может обещать.

Гошу он сразу же набрал. Эти истеричные вопли московского рекламного менеджмента подзаебали, о чем он собирался честно сказать Гордееву – перед тем, как послать.

Телефон хранил молчание, а знакомая автоматическая тетка, кажется, издевалась, используя новую речевку: «Абонент не может ответить на Ваш звонок…»

Ну и хрен с тобой, решил обиженный Олесь и решил хотя бы временно любить жену и заботиться только о ней.

Вернувшаяся домой Катя заметно изменилась: была спокойнее, тише, ничего не требовала, только изредка уходила поговорить по телефону в другую комнату, и Олесь прекрасно понимал, что с Пашкой.

Он даже предложил Катерине весело провести час-другой, но та закатила глаза, сказала, что ей нельзя еще как минимум месяц, и Олесь успокоился.

Жизнь налаживалась.

Если бы не Гордеев, эту самую жизнь можно было назвать даже очень сносной, во всяком случае, не тоскливой, как раньше.

Гоша позвонил сам через пару дней.

– Олесь, привет, – быстро сказал он в трубку. – Мне твоя помощь очень нужна. Надо из студии кое-что забрать, а доверять я могу только тебе, как ни странно.

Олесь набрал в легкие воздуха и уже готовился сказать «анепойтилитебекдиме», как вдруг услышал Гошин прерывистый вдох.

– Я тебе не мешаю, Гош?

– В смысле? – удивился тот – правда, голос был какой-то тусклый.

– Ты бы хоть закончил то, что делаешь, а потом звонил. Я на работе, мне тут рабочий настрой нужен.

– Н-да… – проговорил в ответ Гоша. – Какой темперамент, Олеська. Я один. Приезжай, пожалуйста, мне вставать нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что у меня ребра сломаны.

– Ребра?

– Блин, – вздохнул Гоша, – я в аварию попал, только что выписался из больницы, и то под расписку. Еще меня пытать будешь? Или, может, мне кого другого попросить?

– Черт с тобой, – сказал Олесь, – еду.

Впервые вызвал водителя и сорвался.

Гоша открыл дверь и сразу похромал в одну из комнат, оставив Олеся осматриваться. А оно того стоило: если студия говорила о фотографе Гордееве, то уютная квартирка в одном из спальных районов рассказывала о хорошем мальчике Гоше Либермане: чисто, уютно, без пафоса. Просто очень хорошая квартира с хорошим ремонтом. Чувствовалось, что сюда не приглашают просто так, и если раньше Олесь бы порадовался такому стечению обстоятельств, то сейчас просто констатировал факт.

– Проходи, – послышался голос Гоши. – Извини, ничего не могу предложить.

– Тебе же двигаться нельзя.

– Нельзя, – сказал Гоша и сел на диван. – Ключи на вешалке в прихожей висят.

– А что взять?

– Там в кухне, то есть, в гримерной, в крайнем правом шкафчике деньги. Привези их, пожалуйста.

– Еще что-нибудь? – Гоша посмотрел на него пристально. Наверное, решил, что Олесь издевается. – Я серьезно. Еду, лекарства?

– У меня есть еда и лекарства, пока ничего не нужно.

Олесь снова почувствовал себя холопом рядом с барином. Он делал одолжение, но Гордеев вел себя так, будто это барская милость – позволить себе помочь.

– Звони, если вдруг что вспомнишь.

– Не, не позвоню. Я телефон тоже разбил, все номера в нем были.

– Так, может, тебе телефон купить?

– А толку? Я ничего сейчас не смогу, а трезвонить будут с тура до вечера... Пошли они. Просто привези мне деньги.

– Ладно.

– Олесь, спасибо.

– Ничего, у меня свой водитель, – он усмехнулся уголком рта, давая понять, что это не понты.

– Молодец.

– Ты пил? – спросил Олесь, разглядывая ссадины на его лице, запекшиеся губы – явно долбанулся об руль, а как же подушки безопасности?

– Я не пью, – отозвался Гоша и, уже догадываясь, скривился. – Да, напился. Надеюсь, ты меня не будешь отчитывать?

– Не буду, – согласился Олесь.

Он забрал в студии деньги, потом, подумав, заскочил домой и выгреб заработанные на сдаче студии баксы. Гоша мог говорить что угодно, но если ему нужны деньги, то эти лишними не будут.

Катерина спросила, откуда такая сумма, и Олесь честно рассказал.

Подумал и взял свой старый телефон: "Нокия" была потрепанной и поцарапанной, но работала, а Гоше наверняка понадобится связь.

Потом, уже на подъезде, возвращаясь, попросил водителя остановиться у супермаркета и купил готовой еды. За свои. Ничего сверхъестественного, но чтобы питательно было и вкусно – научился в последнее время и в еде разбираться, и в ее полезности. Олесь шел по тротуару к машине и словно наблюдал за собой со стороны. Что-то внутри такое творилось – то ли жалость ворочалась, то ли благодарность. Не Диму же Гордеев позвал и не брата.

Олесь открыл дверь Гошиным ключом и заглянул в комнату. Гоша спал, подложив под щеку ладонь, весь такой беззащитный, что пришлось заставить себя перестать пялиться и переместиться в кухню. Там Олесь заварил крепкого чая, себе сделал кофе из найденных запасов, отыскал на мойке поднос и отнес нехитрую снедь в комнату.

Гоша все еще спал, и он воспользовался минутой, чтобы выскочить на балкон покурить. Там и услышал:

– В комнате можно было. Закрой, кондиционер работает.

Олесь выбросил окурок на улицу и вернулся.

– Привет. Чай пей, вот. Бульон тебе надо, я поставлю сейчас, а пока … – он кивнул на поднос.

– Я тебя попросил просто деньги привезти, а ты сразу бурную деятельность развел, – Гоша вздохнул устало, и Олесь снова начал злиться.

– Не ешь, значит.

– Я говорил, что у меня есть домработница, она готовит. В холодильнике достаточно еды.

– Знаешь, – Олесь нервно провел ладонью по волосам, – иди в жопу, Гошенька. Заебал, – и уже подойдя к двери, добавил: – Дима пусть в следующий раз тебе за деньгами ездит. У меня рабочий день, между прочим.

– Я тебя не просил. Вернее, не просил за мной ухаживать.

– Это не ухаживания! – возмутился Олесь. – Это нормальная человеческая помощь!

– Спасибо, но я…

– Да, пожалуйста! Не просил он, гордый какой, – он нервно вздохнул и стукнул ладонью по дверному косяку. – Ладно, я в офис. Диме привет.

– Олесь…

Обернулся, пытаясь справиться с лицом.

– Что?

– При чем тут Дима, – устало ответил Гоша, закрывая глаза.

Снова злость такая накатила, Олесь даже оперся о стену, пытаясь справиться с желанием кому-нибудь двинуть. Очень неожиданно для себя самого понял, что нельзя уходить просто так. Не то чтобы хотелось быть жилеткой, но мысль эта дурацкая покоя не давала: а вдруг не просто так, вдруг не мальчиком на побегушках, а все-таки кем-то оказался? Он вздохнул и подошел к дивану.

– Почему не в спальне лежишь?

– Пожестче, – отозвался Гоша. – Мне сказали сидеть, но лежать легче. Ушиб брюшины, там синячище похлеще, чем вам на сессии девочки рисовали.

– Что произошло?

– Напился и поехал кататься. Идиот, сам знаю.

– Ага.

Олесь сел рядом и посмотрел на Гордеева. Тот был бледным, под глазами залегли темные круги.

– Страховка хоть есть?

– Это ты из вежливости интересуешься или статистику собираешь? – усмехнулся Гоша невесело.

– Интересуюсь.

– Есть страховка. Машина кредитная, так что... хотя я не помню, платил или нет в последний раз.

– Охренеть. Сколько тачка-то стоит? Тысяч пятьдесят?

– Сорок шесть.

– И тебя не волнуют сорок шесть тысяч долларов?

– С машиной я уже попрощался, сейчас меня больше волнует, что делать с работой и на что жить.

Олесь посмотрел на него удивленно.

– У тебя сбережений нет, получается?

– Ну, как же… Ты же привез.

Олесь вспомнил, сколько было в пачке, и покачал головой.

– Это все? – переспросил он, и Гоша снова прилег. Было видно, что бравада напускная, а бодрый внешний вид дается ему с трудом.

– Все, – ответил Гоша. – Митя оплатит позже, что-то еще должны…

– Ты вот скажи мне, – медленно начал Олесь, – ты вот известный человек и все дела… У тебя бухгалтер вообще есть? Ты же по договорам работаешь, или…

– Добей меня, – мрачно посоветовал Гоша. – У меня эти бумажки по всей квартире разбросаны. Сколько раз хотел порядок навести…

– Пиздец, – резюмировал Олесь. – Сколько тебе дома лежать?

– Два месяца.

– Ну, уже полегче. На два месяца тебе точно хватит.

– Так кредит же, – напомнил Гордеев, – а заработать я не смогу.

– М-да, – Олесь вздохнул и посмотрел на него с укоризной, – давай мне свои бумажки. Жена все равно дома сидит, как раз может разобраться.

– Да не нужно, – замахал руками Гоша, – мне налом отдают, там просто ненужные бумажки какие-то: акты, отчеты...

– Собирай и неси.

– Блин, – он сел, скривившись, и стало понятно, что дело не только в ребрах. Олесь помнил, как одноклассника избили и сломали ребро, так его только от физкультуры освободили на две недели. – Потом соберу. Приедешь – отдам. Но это лишнее.

– Врач тебе что сказал? – быстро спросил Олесь.

– Что-что, лежать и мазью мазать. Но я с ним не согласен. Внутри все болит так…

– …словно тебя боксерской грушей ударили, – кивнул Олесь. – Лежи… – он тронул Гошу за руку, зачем-то провел ладонью до локтя, заглянул в глаза и понял, что все как прежде: и желание, и злость, и ревность. Казалось, что стало полегче, но нет, ничего подобного.

А потом наклонился и поцеловал Гошу в губы. Вот так, без всякого перехода, без слов и чего-то еще. Олесю хотелось это сделать, он пялился на этот рот все время, даже когда разозлился. Очень хотелось – просто поцеловать… Нет, не просто. Он провел языком по Гошиной нижней губе и прикусил ее, а рука сама легла на его затылок.

Гоша сначала застыл, а потом приоткрыл рот и впустил язык Олеся. Это был не первый их поцелуй, но сейчас Гордеев был совсем не таким, как раньше: без своего лоска, без этой гламурности, выпендрежа он нравился Олесю еще больше. Мягкий, податливый, со вкусом чая на языке и чисто мужским запахом. Красивый. Идеальный. Внезапно захотелось его трахнуть прямо на этом диване – завалить и отыметь. Раньше Олесь даже мысли не допускал, что с Гошей сможет быть сверху.

Он еще раз лизнул Гошину нижнюю губу, легко поцеловал в щеку и отодвинулся.

– Что это было? – спросил тот, пару раз мигнув.

– Захотелось, – просто ответил Олесь. – Ты исключительно эротичен в домашней обстановке, извини.

Гулко стучало сердце. Просто «захотел» было бы лучшим определением, без ненужных дополнений. Олесь знал, что хочет Гошу, не знал только, что можно возжелать его трахнуть. Самому. В понимании Олеся трахать можно было мальчиков типа Ростика. О своей скромной роли в процессе с мужчиной типа Гордеева он старался не думать, но понимал, что подставить задницу придется – и наверняка с большим удовольствием.

– Мне приятно, – сказал Гоша, улыбаясь.

И вот поверил бы Олесь, если не знал Георгия чуть больше, чем тот догадывался.

– Всегда пожалуйста.

– Ты… меня извини тоже, – продолжил Гоша, – но… Олесь, я же говорил, что ты не в моем вкусе.

Этого следовало ожидать, но горло все равно сжалось.

– А когда ты меня в студии чуть не отымел – я тоже был не в твоем вкусе?

Гоша погладил его по щеке и отстранился, потянувшись за сигаретами.

– Мне тогда свою треногу хотелось трахнуть, – он посмотрел в сторону. – Знаешь, бывает такое.

– Знаю, – отозвался Олесь. – Катя говорит, что недоеб. У меня сейчас тоже голодание. Сам понимаешь, после операции. Думал, хоть с тобой повезет. А везет мне только на убогих.

Гоша снова лег, и стало понятно, что пора уходить.

– Страховка в какой компании? Я попытаюсь пробить, – сказал Олесь, понимая, что меняет тему только ради того, чтобы не опуститься еще ниже и не начать просить. Кроме того, даже вопреки словам Гордеева верилось, что тот очень даже хочет, но почему-то решил сыграть в недоступного.

– Да в вашей. Я с твоим Павлом знаком, Митя мне его присоветовал.

– О, ну тогда проще. Пробью по базе.

– Олесик, мне помощь не нужна, – напомнил Гоша. – Я справлюсь.

– Олесиком меня называть не надо, – скривился он. – Не люблю.

И по поводу помощи промолчал, ничего не стал говорить, хотя хотелось ляпнуть, что Гордеев, несмотря на свой лоск, оказался очень непрактичным человеком. Это не было разочарованием в чистом виде, но впечатление портило. Или Олесь пытался не обращать внимания на то, что его снова мило послали.

– Как скажешь, – сказал Гоша, не открывая глаз.

Эта манерная поза выбесила Олеся окончательно.

– Я пошел. Что-нибудь будет нужно – звони, я... короче, помогу.

От собственной душевной щедрости немного полегчало.

***

К концу следующей недели оказалось, что компания празднует пятилетие, и что корпоратив будет происходить в каком-то подмосковном пансионате во время выходных.

Раньше Олесь бы расстроился, что приходится убивать нерабочее время на работу, но неформальная обстановка в компании новообретенных коллег могла помочь быстрее влиться в коллектив.

О корпоративе сообщила Галина, секретарь с ресепшна. Эта перигидрольная блондинка в последние дни слишком часто забегала к нему в кабинет, но Олесь предпочел делать вид, что не замечает повышенного внимания с ее стороны. Он спросил, можно ли позвать с собой жену, и Галина объяснила, что компания стремится насаждать семейные ценности, что мы все тут близкие друзья и прочую муть, в которую ни Олесь, ни она сама не верили, а потом добавила, что развлекаться лучше без супруги. И подмигнула.

Катерина на корпоратив ехать отказалась, отговорившись плохим самочувствием.

Олесь сбегал в торговый центр по соседству и купил себе новый спортивный костюм и пару футболок, а потом, подумав – и кроссовки.

Возвращаясь домой из магазина, он наткнулся на старушку, которая продавала цветы, и спонтанно купил Кате букет ромашек. Он уже лет пять дарил ей цветы только на праздники, а тут вдруг захотелось жене сделать что-нибудь приятное.

Катя мягко улыбнулась, а потом спросила, все еще улыбаясь, с кем Олесь ей изменяет. Едва удалось прикусить язык и не ляпнуть, что пока ни с кем, но!.. Олесь отшутился и с еще большим удивлением понял, что Катерина спросила просто так, из какого-то только ей понятного озорства. Во всяком случае, она даже не дослушала его весьма удачную фразу о женской олимпийской сборной. Рассмеявшись, поинтересовалась, является ли сумо олимпийским видом спорта, и они как-то спонтанно поглумились на эту тему.

Что-то происходило с Катей, Олесь чувствовал, но объяснить себе не мог, а задавать вопросы не стал. Он вообще не умел разговаривать по душам.

С чистой совестью и еще более чистыми помыслами он и уехал, пообещав Катерине звонить.

Субботнее утро уже близилось к полудню, когда они с Пашкой подрулили к пансионату, нашли место для парковки и лениво покурили в теньке прежде чем забрать из машины сумки и пойти вселяться. Пашка сам предложил его подвезти, проигнорировав нерешительный Олесин вопрос относительно корпоративного автобуса или водителя.

– Обратно доберешься с водителем.

– А ты что же?

– Я почти сразу уеду, у меня встреча. Вечером вернусь, – Пашка улыбнулся. – А тебя оставлю за главного. Вот и посмотрим, как ты в неформальной обстановке будешь рулить.

Он увидел, что Олесь немного напрягся, и продолжил со смехом:

– Не боись, аниматоры все сделают. А ты отдыхай, общайся, налаживай связи.

Отдыхать не получилось: поскольку корпоратив включал в себя только пьянку безо всяких тимбилдингов и тренингов, народ начал напиваться с обеда, плавно перетекающего в ужин. Пришлось засунуть поглубже привычку не отсвечивать – это раньше он был клерком, директору же положено блистать, а блистать Олесь просто не умел. Выпив с каждым желающим, к вечеру он был уже в нужной кондиции, тоскуя о прохладном душе в собственном одноместном номере с узкой казенной койкой.

Пашка вернулся к началу официальной программы, и стало попроще: вручения подарков, поздравления, потом оказалось, что у одного из финансистов день рождения, и все принялись пить за его здоровье.

Олесь так и не нашел себе места: бродил от компании к компании, напоминая себе о том, что нужно сохранять лицо, потанцевал с некоторыми из дам, нахамил Владиславу, а потом осознал, что Галина, полная перигидрольная сорокалетняя Галина клеится к нему, теперь уже откровенно и не стесняясь. Отшивать женщин Олесь не умел, поэтому кивал, улыбался и снова пил, мечтая о том, чтобы она провалилась сквозь землю и оставила его в покое.

Когда шутки стали совсем уж скабрезными, он отговорился тем, что устал, и слинял в свой номер.

Лежа на кровати и наблюдая вращающийся потолок, Олесь подумал о том, что Гордеев вел бы себя по-другому. Он бы не напивался и очаровывал окружающих, умело маскируя за почти искренней улыбкой свое отношение к скоплению пьяных директоров и прочего офисного планктона. Но у него опыт, мысленно спорил с собой Олесь. Один Митя чего стоит, такая же тупая скотина, как этот, Владислав Маргулин. Продажник херов, родную мать продаст, видно же. Гоша непременно сказал бы Галине, что она очаровательно выглядит и изящно проигнорировал бы пошлые намеки. Да, снова начал доказывать себе Олесь, что этот Гоша может? Даже от Мити отмазался с Олесиной помощью, дипломат чертов.

– А надо было Галине сказать, что я гей, – произнес он вслух и заржал, но смех быстро закончился, потому что слово прозвучало, а Олесь оказался к этому не готов. – Глупости какие, – он сел на кровати и посмотрел на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. – У меня жена, какой я, нахрен...

Его душевные метания прервал настойчивый стук в дверь.

– Не спишь? – Галина сжимала в руках бутылку коньяка и два бокала. – Решила составить тебе компанию.

Он охренел и только поэтому отступил в сторону, впуская ее внутрь.

– Выпьем?

Олесь кивнул и опрокинул в себя первые пятьдесят грамм, даже не поморщившись. Потом они, кажется, танцевали в тишине комнаты, потом Олесь пытался объяснить, что женат и так далее, а после наступила блаженная темнота.

Утро встретило его головной болью и запахом лака для волос.

Рядом на подушке разметались высвеченные соломенные пряди, а Галина посапывала, смешно приоткрыв рот. Покрывало сползло, и Олесь смог оценить огромный темный сосок на необъятной груди.

Единственное слово, которым бы он мог описать происходящее, было "пиздец".

Он это озвучил. Вербализированный пиздец у Галины никаких эмоций не вызвал и даже не разбудил, самому Олесю в качестве аутотренинга тоже не помог. Варианты с "бляпиздец" и "значитнегей" тоже мало помогли: Олесь захотел не только внезапно умереть, но и не рождаться вообще. Точкой отсчета его жизни до и после теперь был вчерашний вечер, когда надо было подпереть дверь стулом и на все стуки, будь то даже пожар, потоп, наводнения, цунами и сели одновременно, не отвечать.

Оказалось, что он умеет быстро собираться: вещи волшебным образом сами сложились в сумку, а сам Олесь ровно через пять минут, полностью одетый, прокрался к двери и выскользнул в коридор.

В холле почти никого не было, а большие круглые часы над стойкой регистрации показывали восемь сорок три. Олесь честно сдал ключи, но предупредить о гостье постеснялся, а сам все ждал вопроса девочки-администратора. Но... она снисходительно ему улыбнулась и пожелала счастливого пути.