Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– А надо было сказать: прости, я по взрослым дяденькам?

– Ага, по взрослым он. Видели, знаем.

– Ростилав Валерьевич, это сцена ревности или мне можно спокойно покурить?

– Это… – пацан даже замер. – Я из-за тебя кучу бабла просрал, урод ты бисексуальный. Поспорил с пацанами, что соблазню женатого натурального мужика. А теперь что?

– А теперь – все, – качнул головой Олесь, улыбаясь.

И было во взгляде Ростика что-то настолько бесконечно печальное, что он не выдержал:

– Расслабся, маленький. Я был до тебя натуральнее некуда. Так что ничего ты не просирал.

– Э, – тот осекся и уставился Олесю в переносицу.

– Гордеев – мой сосед, попросил с ним сходить. Я тебе не изменяю, – он улыбнулся и даже попытался растрепать кудри Ростика, которые оказались облиты таким слоем лака, что вышло только слегка примять прическу.

– Ты что, правда думаешь, что мы с тобой пара? – охнул тот, картинно открыв рот. – Правда?

– Нет. Не думаю, – Олесю внезапно стало скучно. Общение в таком тоне ему претило, а с Ростика взять больше было нечего. Не олигополии же обсуждать. – Пора переходить на новую ступень отношений.

– Это на какую?

– Я собираюсь тебя отыметь и бросить без сожалений.

– О, – разулыбался Ростик, – это я завсегда. Только ты ж не против, если я на видео процесс сниму? Чтобы пацанам доказать.

– Против. На этом месте наша любовь и скончалась, прости и прощай.

– Ладно. Можно и фоткой обойтись.

– Фоток тоже не будет, – Олесь чуть наклонился и выдохнул ему в лицо вместе с дымом: – Я женат.

– Блядь, вот так всегда. Женат он. Клеевая отмазка.

Олесь прижался к стене спиной и скрестил руки на груди.

– Все так. Жизнь вообще несправедлива.

– Ага, значит, твой Гордеев тебя может снимать, а я нет. Не вижу логики.

Замечание о том, что Гордеев его не снимал и вряд ли будет, Олесь проглотил.

– То, что ты сфотографируешь своей мыльницей и выложишь где-нибудь в инете и высокое искусство – разные вещи.

– Конечно, – ухмыльнулся Ростик. – Должны же извращенцы вроде тебя на что-то дрочить.

Олесь удивился проницательности, посмотрел на его искривленные губы и улыбнулся.

– У тебя очень красивый рот. Так и просит, чтобы его как следует трахнули.

– Так в чем проблема?

– А... ни в чем, – он затушил сигарету в банке из-под кофе, служившей пепельницей, и махнул рукой. – Я заканчиваю в шесть, потом еду к жене. Адрес сброшу мылом, приезжай часам к десяти.

– Домой прям к тебе? – восхитился Ростик. – Я же приеду!

– Приезжай, – улыбнулся Олесь и, качнувшись к нему, легко чмокнул к губы.

Вечером в кабинете главврача Олесю стало совсем не до чувственных удовольствий – наконец-то удалось добиться вместо невнятных ответов, изобилующих многочисленными терминами, перевода на русский язык. И все оказалось очень и очень хреново. Стало ясно, что счастливым отцом ему не стать, что Катерине не говорят перед операцией, потому что боятся ее довести до истерики, что послеоперационный период будет непростым. А после слова «химиотерапия» Олеся вообще затрясло, и ему бесплатно накапали мерзкого на вкус успокоительного. «Нет, не рак, – говорил главврач, качая седовласой головой, – но профилактика в данном случае обязательна. Вы не переживайте так, прогноз исключительно благоприятный».

В коридоре Олеся поймала Катькина соседка по палате, сунула в руки какую-то иконку и заговорила о какой-то святой, что к ней надо съездить и все само зарубцуется. А Олесь смотрел невидящими глазами в стену и понимал, что все. Конец. Сил почти не осталось.

Когда зазвонил мобильник, он был даже рад отвлечься от бубнежа Катькиной соседки – наскоро извинился и ответил.

– Олесик, привет. Какие надеть джинсы? Облегающие или очень облегающие? – засмеялся Ростислав.

– Никакие. Ты никуда не едешь.

– Э?

– У меня… обстоятельства изменились.

– Ты охуел? Какие обстоятельства?

– Пока, Ростик.

Он нажал кнопку отбоя и оперся ладонью об стену. Телефон зазвонил снова.

– Что еще? – устало спросил Олесь.

– Пока ничего, – бодро отозвался Пашка, однокашник. – Привет, Олесь.

– О, привет. Прости, перепутал тебя…

– Да ничего. Ты сегодня вечером что делаешь?

– Я занят, – кисло ответил Олесь.

– А завтра?

– Завтра, – просто ответил он.

– Ну и хорошо. Внеси меня в ежедневник, не забудь, – хохотнул Пашка и отключился.

А Олесь закрыл глаза и подумал, что снова все проебал.

Катерина была бледной и испуганной, и он долго успокаивающе гладил ее по руке и с воодушевлением пересказывал слова главврача. Катю должны были перевести в отдельную палату, он помог собрать вещи, увидел среди стопки газет «Желтый экспресс» и забрал, сообщив, что конфискует. Судя по выражению лица, Катерина фото увидеть не успела.

Прощаясь, Олесь верил, что он и в самом деле муж ничего. Хотя бы по сравнению с некоторыми.

Не было ничего удивительного в том, что после такого вечера он согласился выпить с Михалычем. И что пили они не пиво, а водку. И что Олесь нажрался до хождения по стеночке и попытки блевануть прямо у дверей подъезда. Именно за этим занятием застал его Гоша, который как раз выходил из студии в компании брюнетки средних лет в дорогом костюме.

– Фу, – она сморщила носик и брезгливо, одним пальчиком, открыла двери шире, чтобы обойти Олеся по дуге. – Гошенька, зачем ты выбрал этот дом? Ужасное место, просто ужасное.

– Нормальное, – пожал плечами тот. – Извини, я сейчас.

Он подошел к Олесю, который упирался в стену рукой, икая и шмыгая.

– Из-звините, что помешал, – сказал Олесь. – П-простите, пытаюсь сдержать порыв души, – добавил он и захихикал.

– Олесь, тебе помочь дойти до двери? – спросил Гоша, никак не комментируя ситуацию.

И это было удивительно и непостижимо. Ослепительный Гордеев хотел самолично проводить его. Олесь об этом честно сказал вслух, и Гоша собирался что-то ответить, как вдруг раздался голос Михалыча:

– Руки от него убери, пидор. Не видишь, человек отдыхает?

– У человека алкогольная интоксикация, – снисходительно ответил Гоша, проигнорировав оскорбление. – А вам с таким лишним весом вообще пить не следует. Велика вероятность ишемии или инфаркта.

Михалыч переварил все термины именно так, как должен был.

– Умный, сука.

– Не быдло, это верно.

– Это кого ты быдлом сейчас назвал?!

– Я не называл, просто беседу поддержал, – он снова заглянул Олесю в лицо. – Ты домой-то дойдешь?

– Эй, я с тобой разговариваю! – взревел Михалыч, смешно перебирая руками. Видимо, пытался зарядить Гоше по мордасам, однако координация движений была нарушена.

– А я с вами – нет.

Олесь махнул головой, и земля под ногами закачалась.

– Нет, – сказал он, – вали, Гордеев. Тебя дама ждет.

– Тебе я нужнее.

– Ты мне вообще нах... нахрен не нужен, – сообщил он и икнул.

– Так его, пидора, – поддакнул Михалыч.

– Да, – сказал Олесь. – Вали. Мы, б-быдло, сами как-нибудь. Без вас.

Он поднял голову и посмотрел на Гошу, лицо которого сквозь алкогольное марево выглядело мутным пятном, и поэтому Олесь скорее почувствовал, как он кривит губы.

– Надумаешь извиниться – я буду здесь после обеда, – сказал Гоша и пошел к своей спутнице.

– Да нахуй мне надо? – икнул Олесь.

Михалыч, явно желавший набить наглецу морду, двинулся в сторону Георгия, но пошатнулся и чуть не упал.

– Да, живи пока, интеллигент недоеба…

– Заткнись, – перебил его Олесь. – Скотина пьяная.

И повалился на землю, которая почему-то больно стукнула его по лбу.

Проснулся он сидящим у дверей собственной квартиры. Судя по темени, была глубокая ночь, а голова болела так, будто его приложили кирпичом.

Олесь с трудом встал, нашарил в карманах ключи и ввалился домой.

Следующий день он почти не помнил, и сил выжить придавало только то, что до выходных остались какие-то часы.

В шесть вечера позвонил Пашка, и Олесь неожиданно для себя пригласил бывшего однокашника домой, вкратце обрисовав ситуацию – сил изворачиваться и что-то придумывать не было.

– Ну ты молодец, – порадовался Пашка. – Пить в четверг, это ж надо умудриться. Продлил себе выходные, ага.

– Молчи, грусть, – ответил Олесь, с ненавистью глядя на пачку сигарет – горло словно наждаком обработали.

– Ладно, страдалец. Хоть посмотрю, как ты живешь. Квартира та же, родительская?

– Она, – просипел Олесь.

С Пашкой оказалось неожиданно легко. За прошедшие с выпуска годы он изменился: заматерел, превратился из тихого задрота в разговорчивого холерика и сыпал байками из жизни. Оказалось, что Пашка – директор страховой компании, и, слушая его, Олесь думал, как так вышло, что тихоня и троечник Пашка стал кем-то, а он продолжает горбатиться на дядю за смешную для Москвы зарплату и ничего из себя не представляет.

Перед уходом Павел спросил, как Катерина, и Олесь выдал ему явки и пароли. Только закрывая двери, вспомнил, что тот, вроде бы, был в нее влюблен в институте, но даже ревновать не вышло – было похрен.

Пашка отзвонился спустя двадцать минут после их прощания.

– Олесь, а можно я к ней в больницу съезжу? – тихо и будто извиняясь спросил он.

Он подумал, что Катерина, как всякая женщина, не захочет, чтобы ее видели такой, и быстро продиктовал телефон. Захочет отказать – откажет.

Было часов одиннадцать, и мозг, переживший похмелье, сдобренный виски, который приволок Пашка, начал мучительно собирать воспоминания из обрывков в картины. Картины эти Олеся не радовали. Если днем он мог забыть о том, что нахамил Гоше, то вечером, еще до того, как Пашка ушел, накатывало волнами – то ли стыда, то ли омерзения к самому себе.

Олесь выдержал минут пятнадцать и пошел к соседу.

Гоша долго не открывал, а потом распахнул двери и уставился на Олеся, склонив голову к плечу. Рубашка на нем была расстегнута почти до пупка, а волосы растрепаны.

– Я не вовремя? – спросил Олесь виновато.

– Ночь на дворе.

– Я в курсе. Нихрена не помню, что вчера исполнял, но помню, что тебя обидел. Прости, если что.

– Я занят, – сообщил Гоша и захлопнул перед Олесиным носом дверь.

Это оказалось неожиданно обидно – он же извиниться пришел, а тут такое.

Олесь ударил кулаком по двери, и металлический грохот заставил задрожать давно не мытые стекла в пролете между этажами.

– Эй! Поговорить надо!

Гоша открыл двери, на этот раз уже явно злой.

– Я тебя прощаю. И я занят. Занят, понимаешь?

– Ты не сам?

Гоша оглянулся и осторожно просочился в коридор, придерживая дверь.

– Да, я не сам! Олесь, давай завтра поговорим.

– Бля, да я все понимаю, – он увидел, как Гоша поморщился, и торопливо добавил: – Извини. Сам не знаю, что на меня вчера нашло. У меня Катька… там все плохо совсем. Но я встретился с Павлом сегодня, и, ты понимаешь, он же ее когда-то любил…

Гоша тяжело вздохнул, и злость из его взгляда ушла вместе со вздохом.

– Олесь… если тебе так приспичило поговорить, может быть, дашь мне сначала закончить начатое?

Летние брюки Гоши были очень тонкими и хорошо облегали бедра. Именно поэтому внушительная выпуклость в области ширинки сразу притягивала взгляд.

– П-прости… – промямлил Олесь и сделал шаг назад.

Но очень захотелось коснуться его и сжать рукой.

– Черт, – Гоша бросил взгляд в сторону и снова посмотрел на него. – Я сейчас. Зайди через десять минут.

– Не надо. Я завтра зайду.

– Да нет, подожди.

– Я не хотел мешать...

– Да плевать мне на него. Сейчас, – Гоша зашел, закрыл за собой двери, были слышны голоса – его и второй, мужской, а потом Олесь решил, что не хочет встречаться с любовником соседа. Хотя бы из-за того, чтобы потом не сравнивать с собой и не заниматься самоедством.

Он поднялся на этаж выше, закурил и дождался, пока хлопнули обе двери – студии и подъезда. После чего спустился вниз и после пары мысленных пинков самому себе снова позвонил.

Гоша успел застегнуть рубашку и, судя по всему, умыться – волосы у лица были влажными.

– Обломал тебе все, – развел руками Олесь.

– К лучшему, – ответил Гоша, проходя вглубь студии. Его голос эхом отзывался под высоким потолком. – Сам не знаю, что на меня нашло. Начал снимать – оторваться не смог. Настолько идеальное тело, что даже руки вспотели.

Он возился с камерой и не смотрел на Олеся, а говорил так буднично, словно они сто раз уже обсуждали парней и их тела.

– Иди, посмотри.

Олесь подошел ближе. Гоша показал ему несколько кадров с экрана фотоаппарата, шумно выдыхая и как будто даже смущаясь.

– Красивый, – кивнул Олесь.

– Еще запах… – Гоша внимательно смотрел на экран. – Все вместе наложилось. Я сам не понял, как…

– Так а нахрена выгнал? Мог бы хорошо время провести. Не стоило из-за меня.

– Тебя увидел и вспомнил…

Гоша повернул к нему голову, в глазах его что-то мелькнуло и пропало почти сразу, а Олесь невольно поежился.

– Что вспомнил?

– Сам тебе говорил, что работу и личную жизнь не смешиваю. Выходит, соврал.

– Ты какой-то слишком уж принципиальный, – Олесь покосился на диван. – Мне не понять.

– Приходится. Работа такая.

– Блядство какое, – грустно сказал Олесь. – У меня все не так. Помнишь, я говорил, что мне мальчишка отсосал? Сын генерального.

– Помню.

Гоша махнул рукой в сторону дивана, и Олесь, все еще не понимая, как можно было отказаться от секса в пользу обычного соседского трепа, сел.

И даже немного расстроился оттого, что его не стали корить за развязное поведение. Гоша, бля, был таким спокойным, что невольно хотелось вывести его из себя. Тут мысль пошла дальше, и Олесь подумал, а как он кончает. И вовсе расстроился. Ему-то не светило никаким светом. Даже фиолетовым. Даже бирюзовым. Будь он трижды…

Поэтому он молчал и не жаловался на судьбу, хотя очень хотелось.

Рассказать, как Пашка зашел в квартиру и брезгливо затрепетал ноздрями, разглядывая старые обои, еще времен родителей. А потом спросил, и Олесь сказал, что они живут в однокомнатной, разменяли пару лет назад, чтобы им с Катериной в двух комнатах было лучше. Вполне ожидаемо услышал вопрос о детях, и выболталось само собой об операции. Он не хотел рассказывать, как смотрел на Пашку, а тот разглядывал фотографию Катерины на стене, и выражение его лица было точно таким же, как у самого Олеся на том снимке в газете.

А еще очень хотелось, чтобы…

– Иногда так хочется сделать что-то такое… – в тон его мыслям сказал Гоша и сел рядом, не совсем рядом, но близко. – А потом понимаешь, что нельзя. Глупо.

– И чего тебе хочется? – спросил Олесь и понял, что у него внезапно пересохло в горле.

С подросткового возраста такого не случалось – чтобы он нервничал, как девочка на первом свидании. Какого, спрашивается?

Гоша посмотрел на него ласково, как на неразумное дитя.

– А хочется, чтобы это чувство не возникало. Вот ты молодец. Трахнешь этого парня на работе и – никаких угрызений совести. А мне вечно… ограничения, принципы, – он улыбнулся, и от этого Олесю стало как-то нехорошо.

– Ты думаешь, мне проще?

– Да нет, – Гоша потянулся к сигаретам. – Не проще. Но ты как-то не особенно паришься.

– Я не хочу показаться занудой, но совсем недавно я тебе рассказывал, что блевал от... я не просто парюсь. Я себя дерьмом из-за этого чувствую. Завтра у Кати, жены, операция. А я вместо того, чтобы думать о ней, думаю о... ладно, давай не будем, – он встал и нервным жестом разгладил складки на брюках. – Извини, что испортил тебе вечер.

– Спас, ты хочешь сказать? – Гоша снова улыбнулся. – Все будет хорошо.

Он поднялся следом и привлек к себе Олеся, обняв за плечи.

Ситуация по всем раскладам выходила неловкой. Олесь понятия не имел, что стоит сделать и как реагировать на то объятие. И уж совсем не укладывалось в голове, как Гоша мог променять мальчика-модель на него.

– Будет, – сказал он приглушенно куда-то Гоше в ухо. – Но я все равно кусок дерьма.

– Высококачественного дерьма, – негромко сказал Гоша, не думая отстраняться. – Я тобой восхищаюсь, – он вдруг взял его за плечи и ухмыльнулся Олесю прямо в лицо.

– Мне сейчас очень приятно, – выдавил тот, глядя на Гошины губы.

Виски в крови бурлил, но было бы глупо просить Гордеева о чем-то – снова скажет, что симпатичный неухоженный сосед его не привлекает. Гоша хлопнул его по плечу, и объятие перестало намекать на что бы то ни было.

– Олесь, завтра после больницы заходи. У меня будет съемка, отвлечешься немного.

– Я не знаю, когда освобожусь, – он отступил на шаг и улыбнулся. Из вежливости. – А ты весь день снимать будешь?

– Да, до вечера. Начинаем часа в два.

– А я не помешаю?

– Нет, наоборот, – ухмыльнулся тот. – Посмотришь, с кем мне приходится работать. Может, посочувствуешь.

– Ну, мне-то с ними не работать, – сумел пошутить Олесь, и Гоша вполне ожидаемо хмыкнул.

Сорок минут. Всего. Он шел в твердой уверенности, что они поговорят, что сам извинится, а это продлилось всего сорок минут. Завтра начинался длинный уик-энд, завтра была пятница, отгул, взятый на работе, операция… нет, вернее, сначала операция, потом отгул, а потом – длинные выходные.

Олесь поднимался по лестнице и думал о Катерине, хотел было позвонить, но у двери квартиры его ждал сюрприз.

– Олесик, здарова, – весело сказал Ростислав. – А ты быстро. Я всего десять минут жду.

Глава 6

Какие у него тоненькие запястья, подумал Олесь. Какие узкие бедра, джинсы в облипку подчеркивают то, что ножки тоже тонкие. Хлипкая шейка, кудри эти белесые. Оно и понятно, Ростику еще формироваться, сколько же ему лет?

– А тебе сколько? – вместо приветствия брякнул Олесь.

– Не бойтесь, дяденька, восемнадцать.

Олесь смерил его насмешливым взглядом и достал ключи.

– Добро пожаловать, – открыл двери и впустил Ростика.

Олесь всегда был педантичным чуть больше, чем следует, и в квартире даже в отсутствие жены было чисто.

Ростик сбросил кроссовки, оставшись в белых носках, и осмотрелся.

– Чистенько, но бедненько.

– Ты мне больше нравишься, когда сосешь, – огрызнулся Олесь. – Тебе вообще лучше молчать.

– Ахха, – кивнул Ростик весело и прошел в гостиную.

На столе все еще стояла бутылка с остатками виски и два бокала.

– М-м-м, ты его провожать ходил? – спросил Ростик, взяв в руки бутылку и рассматривая этикетку. – Сомневаюсь, что девки пьют виски.

Олесь смотрел на его задницу и думал о том, она тоже тощая, ну, совсем. От этой мысли во рту почему-то пересохло.

– На халяву все пьют. Тебе показать, где душ?

– Я дома помылся. И клизму сделал.

Откровенно говоря, без таких подробностей Олесь бы точно обошелся.

– Тогда кого ждем? Раздевайся, я хочу посмотреть, стоит ли.

– Встанет, не переживай, – хмыкнул Ростик, бродя по комнате и трогая вещи. Без спроса.

Олесь плюхнулся на диван и нахмурился. Сама мысль о том, что сейчас он в семейном гнездышке будет трахать юного мальчика, вызывала рвотные позывы, а Ростик еще и вел себя, как избалованное дитятко. И было только хуже.

– Зачем тебе это? – спросил Олесь.

– Что "это"?

– Секс со мной.

Ростик повернулся к нему и пожал плечами.

– Ты красивый. Не брутальный мужик, но и не сопля какая. Мне нравится. И еще у тебя член хороший.

– Ты считаешь это достаточным поводом для секса?

Олесь не был ханжой, но и подобную легкость в отношениях тоже не понимал. У всего должны быть границы, а ложиться под кого-то только из-за смазливого лица? Тем более, никакой он не смазливый, обычный, каких в Москве тысячи. Миллионы.

Ростик снова пожал плечами и схватил с дивана буклет, который Олесь взял у Гоши, но так и не просмотрел.

– Мне хочется. Я тебя увидел в офисе и захотел. У тебя такое бывает же – смотришь и думаешь: вот бы хорошо трахнуть?

– Нет, – соврал Олесь.

Это была не совсем ложь: он мог фантазировать о ком угодно, но отделял фантазии от реальности.

– То есть, ты меня не хочешь? – Ростик читал буклет почти внимательно. – О. Гордеев. Это тот самый мужик, который твой друг. А он ничего… Его ты тоже не хочешь?

Олесь сложил руки на груди и вытянул ноги, посмотрел на свои носки и пошевелил пальцами ног.

– Я думаю, что это не твое дело, – сообщил он паркету. – Или тебя заводят разговоры о других мужчинах?

– Меня все заводит. У меня такой возраст, – улыбнулся мальчишка и, отложив буклет, примостился рядом.

– СПИДа не боишься? – поинтересовался Олесь язвительно.

– А резинка на что? – Ростик придвинулся ближе и положил руку на его колено. – Все по-взрослому.

Олесь начинал сомневаться, что после такого вступления что-то сможет. И что вообще хочет продолжать.

Ростик, конечно, был очень милым мальчиком, но усталость, похмелье и беседа с Гошей никак не способствовали возбуждению. И, что было самым важным, Олесь совсем не так представлял свой первый гомосексуальный опыт.

– Резинка не от всего защищает. Кроме того, в рот резинку не засунешь и на руки не наденешь.

– Да я чистый, – обиделся Ростик. – Вот насчет тебя сомневаюсь.

– Мне надо выпить, – сообщил Олесь и снял его руку с колена.

Быстро поднялся и ушел на кухню – помыть грязные стаканы и сполоснуть лицо холодной водой. Некстати вспомнился Гоша – это же у него имелась привычка умываться, чтобы прийти в чувство. Как ни странно, помогло, но возбуждению никак не поспособствовало. Олесь прислонился к стене возле мойки и постарался понять, действительно ли хочет продолжения.

Ростик появился на кухне сам, какой-то притихший, и сразу же поспешил его обнять. Олесь закрыл глаза, почувствовав горячие губы на шее.

– У меня нет... короче, ничего нет. Ни презервативов, ни лубриканта или как там он называется.

– Презики я взял, – шепнул Ростик и потерся низом живота о его зад, обняв Олеся сзади. – А крема никакого нет? Или вазелина?

– Для рук сойдет? В ванной видел у жены… – прошептал Олесь, повернувшись и обнимая его за плечи.

Подумав, склонился и поцеловал Ростика в губы – они были влажными и торопливыми.

– Да похрен. Счас, – тот быстро пошел в ванную и вернулся с какой-то баночкой. – Вот. Пойдет.

Олесь не был уверен, что хочет трахать мальчишку, который будет пахнуть Катериной, еще и на семейном ложе, но возбуждение медленно росло.

– Пойдем, – сказал он и потянул Ростика в сторону спальни. – На кровати будет удобнее.

– Да, как скажешь, – ухмыльнулся мальчишка, успев по пути обнять его за талию.

Это ощущение чужого тела совсем выхлестнуло Олеся, вытащило наружу все те мерзопакостные мысли, что лезли в голову в метро или по дороге домой. Вот же, рядом, согласен, именно такой, какие нравились все время. Как на всех этих сайтах: щуплый и почти невесомый, с острыми локтями и коленками, как всегда хотелось.

Не то.

Возбуждение поддерживало только то, что Ростислав был одного с ним пола и, отчасти – то, что он охренительно сделал тогда минет.

В комнате снова накатило: на этом диване они с Катериной любили валяться в тот период, когда быть вдвоем означало проводить время вместе. Олесь вздохнул, решил, что уже поздно отказываться, и обнял Ростика за пояс. Тот был тоненьким, как девочка, даже через футболку чувствовались ребра и углы, и в паху потяжелело.

– Раздевайся, – сказал и потянул его футболку вверх.

Ростик ухмыльнулся похабно, на шаг отступил и быстро разделся, не сводя с Олеся мутного взгляда.

Оставшись в одних трусах, отставил ногу в сторону, провел ладонью по груди и вздернул подбородок.

– Нравлюсь?

Олесь кивнул, словно завороженный подошел, коснулся его плоского живота с еле заметной полоской волос и судорожно выдохнул. Хотелось – телом – так, что челюсти сводило. Мозгом хотелось бежать. Не то. Не так.

Не хотелось брать, ласкать, готовить – всего того, о чем когда-то мечтал. Хотелось… Олесь посмотрел в Ростиковы глаза и усмехнулся.

Сам мечтал. Мысли материальны, получай. Забирай, он ведь только этого и хочет.

– Раздень меня, – разлепил он губы.

Ростик хмыкнул и потянулся к верхней пуговице его рубашки.

Никакой игры в этом не было: пацан просто раздевал, стараясь делать это быстро, но Олесю хватало и вида его горящих глаз и приоткрытого рта.

Не выдержав, он сам сорвал с себя рубашку – стянул через голову – и потянулся к ремню. Пальцы Ростика сильно мешали, но касаться их в этом полубреду было приятно.

– Ложись и раздвинь ноги, – сказал Олесь. – Хочу на тебя посмотреть.

Тот послушно лег на диван, ухмыляясь как последняя девка, и Олесь понял, чего не хватало. Ростик должен был хотя бы казаться мальчиком, а не девчонкой с членом, не слащавым – просто мальчишкой хотя бы.

– Подрочи себе, – сказал Олесь.

Ростик спустил трусы на бедра, обхватил член, все так же улыбаясь, и пару раз провел кулаком вниз-верх, лениво, будто делает одолжение.

– Не то, – сообщил Олесь себе под нос.

– Ты определяйся, – хихикнул Ростик и разжал пальцы. – Ты трахаться хочешь или смотреть?

– Трахаться, – Олесь встал на диван на колени и навис сверху, рассматривая его. – Тебя же подготовить нужно, да?

– Ага, – Ростик приподнял зад и избавился от трусов. Без одежды, которая казалась на пару размеров меньше, чем нужно, он казался еще младше.

Олесь облизнул губы и вдруг понял, что хочет не мальчика, а мужчину. Постарше. Кого-нибудь с широкими плечами и густой порослью в паху. Кого-нибудь, похожего на Гошу.

Неожиданный поворот, подумал Олесь, касаясь ягодиц мальчишки, сжимая пальцы и понимая, что ладонь немногим меньше.

– Продолжай дрочить, – сказал, отвлекшись на тюбик с кремом Катерины.

Выдавил на пальцы небольшое количество, размазал между указательным и большим. Представил, как бы готовил себя, и вдруг подумал, что неплохо бы отправить Ростика домой – хотелось засунуть в себя пальцы и двигать, и орать, представляя, что это пальцы Гоши.

Он поднял голову и посмотрел на мальчишку.

– У тебя есть охрененная возможность показать, как нужно готовиться… к… короче, как это делается.

Пацан удивленно улыбнулся.

– Хочешь, чтобы я тебя пальцами трахнул?

– Нет, – покачал головой Олесь. – Меня не надо. Себя.

– Дядя, ты скучный.

Ростик раздвинул ноги шире, взял у Олеся крем, выдавил на пальцы изрядное количество и тут же полез рукой. Олесь следил за его действиями, не отрываясь, и пытался понять, возбуждает его это зрелище или нет. Ростик пыхтел, но и только – никаких сладострастных стонов или подмахиваний попой не было.

Возбуждение кое-какое было, но именно что кое-какое. Через пару минут Олесь уже не был уверен, что вообще хочет секса.

Именно в этот момент он вспомнил Гошу и то, как тот порывался закончить начатое с мальчиком-моделью, а потом пытался понять, что на него нашло. Мысль пошла дальше: Олесь представил, как выглядит распаленный Гоша, и от одной этой картинки опавший было член дрогнул. А когда Олесь вспомнил их поцелуй и вообще вечеринку в клубе, стало очень даже до секса, пусть перед ним валялся не Гоша. Да и не стал бы он валяться, что тут говорить.

Олесь, не говоря ни слова, остановил Ростика, и засадил с размаху – благо, не растерялся. Хотелось освобождения, хотя бы такого – чтобы не ломило мучительно в паху.

Ростик, несмотря на обширный опыт, оказался тугим и подмахивал тоже здорово. Олесь быстро вошел во вкус, обхватил его плечи и принялся двигаться, и все бы ничего, но удовольствие портило кислое выражение лица млаьчишки. Тот будто долг отдавал, и в очередной раз наткнувшись на его обиженный взгляд, Олесь остановился и уточнил:

– В чем дело?

– Продолжай. Животное.

– Тебя что-то не устраивает?

– Да нет, я привык, чтобы меня сначала просили себя растянуть, а потом тупо трахали. Ты вообще помнишь, что здесь не один?

– И что мне сделать? – спросил Олесь; вышло зло.

– Да нихера, – Ростик его оттолкнул и повернулся на бок. – Трахай жену. Я тебе не мальчик по вызову, заебал.

Олесь сразу же отстранился.

– Ты чего-то другого хотел? – спросил он, усаживаясь на диване. Вот такой, голый и нескладный, он бесил самого себя еще больше. Даже пацана выебать как следует не смог, о чем тут можно говорить? – Собирайся и уматывай. – Мальчик, девочка… какая нахер разница, если у дяди на тебя не стоит.

– Урод.

Он пожал плечами.

– Какой есть. Я тебе не твои… эти...

– Да уж, – Ростик рывком поднялся. – С виду не скажешь, что ты импотент.

Олесь кисло улыбнулся.

– Твоя горячность тебя погубит, – он упал на диван, заложил руки за голову и улыбнулся в потолок. – Вот сделал бы дяде минет или объяснил бы – получилось бы лучше. А так... сам виноват.

– Ты даже не в состоянии сделать вид, что я тебе нравлюсь! – фыркнул Ростик, натягивая штаны.

– А это обязательно?

– Пошел ты! – он поправил футболку, и через полминуты входная дверь хлопнула.

Олесь улыбнулся еще шире, начислив себе бонусные баллы за то, что жене все-таки не изменил. И вообще устоял.

То, что его послали, что секс все же случился, пусть и не завершился, что Кате хватило бы картины с голым Ростиком на диване, Олесь как-то не учитывал.

А еще он забыл о том, что у него встало на Гошу, и вспомнил, только когда подобрал с дивана тот самый буклет и просмотрел. На развороте было много фоток с какой-то презентации, и Гоша смотрелся сногсшибательно. Глядя на него, такого красивого (настоящей, бля, мужской красотой), Олесь и получил разрядку. Хватило всего пары движений по члену.

Он долго сидел на диване, размазывая сперму по животу и рассматривая свою руку так, словно видел ее впервые.

Мучительно хотелось не рождаться никогда.

Он представил, что теперь начнет исполнять Ростик в офисе, и стало совсем паршиво.

Сходил в ванную, смыл руку, поборол внезапное желание снова наведаться к Гоше и лег наконец спать.

***

В одиннадцать утра Олесь был уже у постели Катерины.

Та нервничала, комкала носовой платок и несла какую-то хрень начет того, что передать родителям, если она умрет. Олесь вяло отмахивался. Не потому, что не сочувствовал – просто понятия не имел, как утешать жену. А утешение ей явно требовалось.

В итоге, когда ее позвали в операционную, Олесь уже сам был готов лечь под нож, только бы не слышать Катино нытье.

Через час довольный профессор сообщил, что операция прошла успешно, все будет хорошо, лекарства есть, Катерина в реанимации, завтра можно навестить.

Олесь требовал, чтобы его провели в реанимацию, ему объясняли, что там стерильно и нельзя, и так минут пятнадцать. В итоге профессор махнул рукой и ушел не прощаясь, а Олесь отправился домой.

Пока ехал – думал, что все хуево, но у двери подъезда отпустило. В основном потому, что в лицо пахнуло дорогим одеколоном, и Олесь буквально наткнулся на какого-то парня.

– Упс, сорри, – довольно проговорил тот, оборачиваясь.

– Ничего, – ответил Олесь, делая шаг к лестнице, но внезапное желание обернуться уже невозможно было объяснить. – Вы к Гордееву?

– Да, – обрадовался парень. – Ну не пишут номера квартир, третий подъезд обыскиваю.

– Пошли… то есть, пойдем, – сказал он, направляясь к дверям Гошиной студии.

Георгий открыл, улыбнулся Олесю и, бросив на парня один только взгляд, сообщил:

– Не подходишь. И Наташе передай, что я ее помощь ценю, но когда мне обещают блондина – должен быть блондин.

Тот кивнул, молча развернулся и сбежал по ступенькам вниз.

Олесь пожал плечами и собрался уже подниматься, когда Гоша уставился ему в глаза, а потом расплылся в широкой улыбке.