Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Ты с Гордеевым?

– Да. То есть... нет, я был моделью, Гордеев меня снимал. Фотографировал.

– А, – Пашка даже не удивился. – Ты всегда смазливым был, тоже хороший способ денег заработать, – а потом добавил шепотом: – Ты с ним осторожнее. Он, говорят, педик.

Олесь усмехнулся.

– Знаю. Он этого и не скрывает. Причем, не нарочито, как некоторые… – он кивнул на сцену, где надрывался очень модный певец из ранних.

– Все равно осторожнее. Тебе же на съемке раздеваться придется.

Нельзя было говорить о том, что Олесь с удовольствием разделся бы еще раз, что ему ничего не светит, вообще никак, хотя очень хочется…

Он поискал глазами Гошу – тот навис над одним из диванчиков и, смеясь, что-то говорил какому-то мальчишке.

– Они не такие, – задумчиво ответил он Пашке. – Во всяком случае, мне никто не предлагал оргию.

– А ты и не против был бы? – облегченно рассмеялся старый друг.

– А что?

– А Катерина?

– Катерина, да, – покачал он головой.

Пашка подался ближе и вполне серьезно сказал:

– Ты ее береги. Она у тебя – золото. Я бы такой никогда не изменял.

– А я и не изменяю. Не с кем потому что, – буркнул Олесь злобно.

– Ну... Слушай, а ты же экономист, вроде бы.

– Ну да, как и ты.

– Нет, работаешь же по специальности?

– Да, – Олесь не понимал, к чему он ведет.

– А зачем тебе подработка? Жопу демонстрировать на потеху публике, – Пашка махнул рукой в сторону большого баннера на стене с фотографией.

– Лицо не видно все равно. А еще Катино лечение стоит дохрена. Приходится вертеться.

– Ты же лучше всех в группе учился!

– Да. Но экономисты много не зарабатывают.

Пашка задумчиво наморщился, а потом допил свою водку и сообщил, что позвонит.

– Опять в гости заедешь?

– Может, и заеду... Ладно, я там увидел кое-кого, – они распрощались, и Олесь вернулся к Мите, потому что не знал, куда ему приткнуться.

Тот сразу же принялся отвешивать комплименты, знакомить с кем-то, а Гоша тем временем трепался то с одним каким-то мужиком, то с другим, потом его обступили со всех сторон три модельки и принялись щебетать.

Олесю хотелось домой.

Как назло, всюду были его фотографии: на большом экране, на баннере. И мальчики эти полуголые – типа официанты. Сладкая жизнь. Олеся мутило.

Но подойти к Гоше и отозвать его в сторону он не мог – не хотел уподобляться. Думал свалить по-английски, но понимал, что нужно отрабатывать, и это ставило его в одну шеренгу с девицами-модельками, которые вились вокруг Гоши. С той только разницей, что порядковый номер у него был первый. Даже не надраться было: Гоша предупредил, что пить много нельзя. Нельзя – значит нельзя, все понятно.

Олеся постоянно фотографировали, с ним разговаривали, с ним знакомились.

– Ну как? – раздался голос Гордеева.

Гоша подошел со спины и сразу же обнял его за плечи – бдительный Митя ошивался рядом.

– Нормально, – отозвался Олесь.

– Хорошо. Ты домой сам доберешься? У меня тут… дела.

– Я подожду.

– Не надо. Это надолго.

Олесь повернул к нему голову и увидел Гошины губы, очень близко.

– Доберусь, – хорошо, что взял собой кошелек.

Еще и сигареты закончилсь, как назло.

– Какое здесь метро рядом?

– Метро? – слово Гоша произнес так, будто Олесь упомянул НЛО. – Не знаю. Давай я тебе такси вызову.

– Нет, спасибо, – он махнул рукой и ушел, даже не попрощавшись с Митей.

В этот момент было плевать и на Митю, и на работу.

***

Через пару дней на работе появился Ростик. Олеся он словно не замечал: трудился на благо собственного отца, с кем-то общался, уходил за пять минут до конца рабочего дня. При таком раскладе обстановка в офисе складывалась более чем приятная, но при взгляде на Ростислава в Олесе неконтролируемо поднималось чувство вины. Слабенькое такое, но все-таки. Пацан не выглядел особенно притихшим, но одно то, что с виду словно повзрослел – перестал жеманничать и кокетливо улыбаться… Олесь даже не пытался с ним поговорить. Воспитывать чужого сына как-то не хотелось, тут бы с собой разобраться.

А с собой сложно оказалось. С одной стороны он должен был благодарить Гошу за возможность подработать. Но с другой – вспоминалось, как Гоша болтал с тем мальчишкой. Не стоило съезжать: и дебилу было бы понятно, какие неожиданные дела нашлись у Гордеева в тот вечер.

Олесь еще два дня назад понял, как называется это чувство, но озвучивать даже самому себе не хотел. Это означало бы полную и окончательную капитуляцию, а в нем еще оставались остатки гордости.

На пару секунд удалось задуматься о смерти, но сильно рефлексировать не позволили работа, Катерина, Пашка (добрый гений). И Михалыч.

Да, Михалыч пробудил в Олесе редко используемую и почти забытую склонность защищать интеллигентов.

В один из вечеров, когда Олесь зашел в подъезд, возвращаясь из магазина, он обнаружил Михалыча и Гошу, беседующими о том, кто и куда должен пойти. Михалыч брызгал слюной, а Гоша, прислонившись к дверному косяку, терпеливо объяснял, что используемые фразеологизмы с точки зрения русского языка невозможны.

– Привет, – Олесь остановился и перевел взгляд с одного на второго.

Михалыч выглядел так, будто готов начать драку: кулаки сжаты, и без того маленькие глаза сузились в щелочки, из-под век полыхает гневный огонь.

Олесь решил, что будет на Гошиной стороне, хоть тот и мудак.

– Привет, – сказал Гордеев. – Твой друг решил, что мне нужно срочно найти другую студию, ибо ему мешают пидорасы по соседству.

– Да, блять! Нехуй тут притон устраивать, у нас приличный дом!

Рядом с замызганным Михалычем, заросшим щетиной и с немытой головой, Гоша выглядел просто идеально.

– Прекращайте, – сказал Олесь, – нашли повод.

– А хули он сюда своих пидовок водит?! – взвыл Михалыч. – Мне, может, противно видеть этих вафлистов у дверей своего подъезда!

– А мне противно видеть маргиналов, но я же не возмущаюсь, – сказал Гоша и ухмыльнулся.

– Михалыч, хорош, – сделал последнюю попытку Олесь. – В студии не притон, а тебе пора завязывать с пивом.

– А ты мне чо? – прищурился сосед. – Указывать будешь, пацан?

– Надо мне больно. Ты чего на человека наехал?

– Олесь, спасибо, – подал голос Гоша, – но я с твоим приятелем сам разберусь.

– А он мне не приятель, – сказал, брезгливо усмехнувшись. – Полупьяная скотина мало кому может быть приятелем. Жалко, что я раньше этого не понимал.

– Ты чо, блять, охуел? – удивился Михалыч. – Ты кого сейчас скотиной назвал?

– А как тебя еще назвать? – удивился в ответ Олесь. – Время восемь вечера, ты уже бухой в хлам, пристаешь к людям, слова нехорошие говоришь. У тебя проблемы, Михалыч? Недостаток общения?

– У меня проблем нет, – ответил тот. – А вот у тебя начались, энтегехент херов.

И двинул ему в лицо.

Олесь охренел поначалу: он-то думал, что придется растаскивать Михалыча и Гошу, а в итоге пострадал первым. Вдохнув побольше воздуха, замахнулся и ударил в ответ, отметив, что пузо у соседа рыхлое. От удара кулак даже не заболел.

– Эй! – Гоша попытался схватить его за руку, оттащить, тут же схлопотал по скуле от Михалыча, размахнулся, зарядил ему в челюсть, и завязалась нехилая такая потасовка.

Олесь метелил все, что под руку попадалось. Наверняка пару раз засандалил и Гоше тоже, но азарт подстегивал, в крови бурлил адреналин, и останавливаться не было никакого желания, несмотря на боль и заливающую губы кровь – старый друг умудрился всё-таки расквасить ему нос.

Болела спина, болел нос, ныла рука, но Олесю было хо-ро-шо!

Он впервые за долгое время чувствовал себя живым. Ощущение того, что вся жизнь впереди, как в школьные времена, воодушевляло и толкало вперед. За гаражами, где дрались пацаны из его параллели, не существовало никаких правил, кроме «не бей лежачего», Олесь вспоминал те подзабытые ощущения и бил. Так же, как в школе: не стараясь сделать больно или непременно победить, а просто выплескивая гнев.

В итоге Михалыч оказался на спине, скулящий и тихо матерящийся о пидорасах, которые избивают честного человека.

Гоша тут же встал на ноги, отряхнулся и поморщился: ему тоже досталось.

– Могу вызвать милицию, не вопрос. Хотите?

Михалыч посмотрел на них и, повернув голову, сплюнул.

Плевок был розовым. Наверное, зуб выбили, подумал Олесь отстраненно.

– Сука, – ответил Михалыч, пытаясь подняться, и тут Гоша снова удивил, предложив ему руку. – Да пошел ты, педрила!

Сосед поднялся сам и поплелся к двери подъезда, на ходу рассказывая, что пидорасов надо убивать, что зараза распространяется. Знал, что никто не побежит и не врежет еще раз, вот и пользовался.

– У тебя вся рубашка в крови, – сообщил Гоша Олесю. – И лицо. Заходи, умоешься.

– Я дойду, – отмахнулся он.

Гоша помолчал.

– Как знаешь. Спасибо.

– Не за что. Ты тоже весь извозился, кулак вон, – у Гоши на костяшках была содрана кожа, и это наверняка стало не единственным последствием драки. – Пойдем ко мне, обработаю.

– Зеленкой помажешь? – улыбнулся он.

– Ага. Или йодом.

Глава 8

Полуголый Гордеев, сидящий на диване рядом, его влажные волосы, кожа с запахом собственного земляничного мыла, его рука в собственной – это было слишком для взбудораженного Олеся.

Он еще раз промокнул ранку ватой, смоченной перекисью, и выпустил Гошину ладонь.

– Все, вроде бы. Что-нибудь болит?

– Спина, – сказал тот и развернулся.

Там чуть ниже лопатки багровел синяк. Олесь осторожно дотронулся до него пальцами, и Гоша прошипел: "С-с-с".

– Тебе к врачу надо, это может быть перелом ребра.

– И что они мне скажут? Гипс же все равно не наложат.

– Ну хотя бы рентген сделаешь.

– Само пройдет, – он повернулся и посмотрел на Олеся вопросительно и немного виновато. – А у тебя нет какой-нибудь мази типа "Спасателя"? Такой, которая синяки заживляет.

– Сейчас посмотрю, Катерина запасливая.

Олесь метнулся в кухню, нашел в аптечке какой-то тюбик и вернулся. От одной мысли, что сейчас он будет втирать это в кожу Георгия, сбивалось дыхание.

Один-один, Гордеев, подумал он, вспомнив, как тот мазал его бронзовым кремом.

– Сейчас спасем известного фотографа. А то поклонники мне не простят.

Гоша хмыкнул.

Олесь выдавил небольшое количество крема на пальцы, потер между указательным и большим, и с трудом перевел дыхание. Возбуждаться от одного вида спины с синяком – это было уже слишком.

– У тебя удар хороший, – довольно сказал Гордеев, не оборачиваясь. – Вмазал мне по плечу, хорошо, что успел уклониться.

– Извини.

– Да ничего… О-ох… – он даже вздрогнул, когда Олесь начал втирать мазь в синяк согласно инструкции.

– Терпите, господин Гордеев. Представьте, что вы в спа-салоне.

Он понятия не имел, что это за салоны, но Катерина восторгалась и мечтала туда попасть хотя бы разок.

– Я бы сейчас от спа не отказался. Полночи разбирал твои фотографии, думал, можно ли что-то использовать, – Гоша повернул голову, и Олесь уставился на его профиль. – У тебя, я надеюсь, синяков по телу нет?

– Не знаю. Готово, – он попытался завинтить тюбик, но получилось только со второй попытки.

– Давай я проверю, – сказал Гордеев, сразу же поворачиваясь к Олесю, и, бля, так естественно потянулся к пуговицам на его рубашке. – Я теперь о тебе должен постоянно думать, ты же моя ведущая модель.

На миг показалось, что Гоша нарочно его провоцирует. Скосив взгляд, Олесь понял, что возбужден тут не он один – через тонкие светлые брюки отлично просматривались контуры привставшего члена. Немаленького такого члена.

Решив, что хрен с ним, Олесь быстро стащил рубашку и посмотрел на грудь. Спереди все было вроде бы неплохо.

– Повернись, – шепнул Гоша, и шепот оказался каким-то слишком интимным.

Олесь послушно сел к нему спиной.

– Что там?

– Тут болит? – Гоша дотронулся до низа спины.

– Не особенно. А что там?

– Ссадина, а вокруг синяк.

– Ссадина? – Олесь поднял с пола рубашку и развернул: она была разорвана вдоль, не по шву. Значит, зашить не выйдет. – Черт!

– Это всего лишь рубашка, – сказал Гоша тоном заботливой мамочки, – ничего страшного. А вот ссадина – это куда хуже.

Ну конечно, для него ничего страшного, а у Олеся таких, с коротким рукавом, три штуки всего. На работу в футболках нельзя: дресс-код, мать его.

– Ага, всего лишь рубашка, – буркнул он.

– Ложись на живот, я тоже перекисью обработаю, а потом помажу.

Олесь лег на диван и закрыл глаза. Он не мог назвать себя чувствительным, справедливо полагая, что имеет всего две эрогенные зоны, причем обе расположены в области паха. Но первое же прикосновение ваты, смоченной холодной перекисью, вырвало из груди сдавленный вздох.

– Прости, – неправильно понял его Гоша.

Или сделал вид. В любом случае, Олесь был ему за это благодарен.

– Ничего, – ответ прозвучал двусмысленно.

– Синяк большой, – тем временем пояснял личный лекарь. – Будет черным, потом начнет переливаться всеми цветами радуги, если постоянно мазать… хотя все равно недели две. Мать твою, я этого Михалыча теперь убить готов.

– А что такое?

– У нас съемка, маленький. Заказчик в восторге от твоей спины и бедер. А у тебя теперь на пояснице синячище размером с Африку, масштаб один к четырем, – он отложил вату и взял мазь.

– Миллионам?

– Ага.

Они рассмеялись, и это позволило на секунду забыть о том, какие охрененные у Гоши ладони.

– Фотошоп тебе на что? Замажешь.

– Замажу… – задумчиво сказал Гоша, и жесты его стали задумчивыми.

Сначала ладони прошлись по пояснице, коснулись боков, а потом неожиданно сжали ягодицы.

– Олесь… я тут буду делать фотосессию для женского журнала. Там будут парни в грязи, с синяками, со шрамами – редактор хочет больше брутальности. Я подумал…

Ладони вернулись на поясницу, а Олесь постарался добавить в голос больше небрежности:

– Хочешь меня избить, а потом пофотографировать?

– Вообще там стилист журнала выбирает моделей, но я могу ее уболтать.

– Стилист – это же тот, который красит и прическу делает, разве нет?

– Нет, это две разные профессии. Там Женечка, она выбирает моделей, одежду, позы, а я только фотографирую. Кто-то вроде режиссера съемки, просто они стилистами называются.

– А Света?

– Света гример.

Гоша выдавил еще мази, и движения стали более плавными. Олесь серьезно полагал, что еще немного – и не выдержит, несмотря на все свои установки.

– И хорошо платят?

– Стандарт, долларов триста. Ты скажи – ты сам-то хочешь сниматься? Я просто увлекаюсь, я же тебя вроде как открыл, теперь как Пигмалион пытаюсь придумать, куда тебя еще приткнуть.

– А... – от движений его рук мысли путались. – А ты считаешь, что у меня получится?

– Да. По-хорошему тебе в агентство нужно, но там работа крайне нерегулярная, без подмазывания манагера все равно ничего не выйдет, а я могу проекты подбрасывать время от времени. Если хочешь, конечно.

– Хочу, – сообщил Олесь дивану.

Судя по всему, синяк был уже замазан основательно, но Гоша никак не мог перестать втирать мазь.

– Хорошо… – Гордеев понизил голос. – Даже убалтывать не придется… какое у тебя тело…

– Какое?

– Красивое, – ладони поднялись выше синяка и прошлись по лопаткам.

Олесь шумно выдохнул.

– Тут тоже болит?

– Нет.

Настолько хотелось продолжения, что даже злость какая-то появилась.

– Нет, – повторил Олесь. – Просто ты так мой синяк мажешь, что я возбудился.

Он приподнялся на локтях и попробовал обернуться.

– И если продолжишь в том же духе, я трахну диван.

– Хм, – Гоша тут же убрал руки. – Извини.

Встал и сбежал в ванную смывать мазь. А Олесь сел, с грустью посмотрел на валяющуюся на полу рубашку и понял, что встрял по полной программе.

***

Мальчик призывно улыбался и смотрел в камеру, облизывая губы и поглаживая себя по груди. "Хочешь меня?" – бегущей строкой шло поверх видео.

– Хочу, – глухо сказал Олесь.

"Отправь СМС на короткий номер и получи код доступа…"

Стоимость сообщения была заоблачной, но хотелось знать, что будет дальше.

После ухода Гоши Олесь устроился за компьютером и почти сразу полез на сайт. Он уже отбил пару СМСок, но это давало доступ только к части видео, а стояло так, что хоть член в морозилку засовывай. Смотреть порнуху не хотелось: уже не заводило так сильно. Другое дело – онлайн, живое чтобы общение, как будто по-настоящему.

Мобильник завибрировал, получив сообщение с кодом доступа, и Олесь дрожащими пальцами вбил его. Мальчик отошел от веб-камеры и лег на постель.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Олесь уже хотел сказать, но понял, что видео постановочное – в кадре появился другой парень, и мальчишка принялся жадно сосать его член.

И хер с ним, подумал Олесь, выключая комп. Фантазировать было даже интереснее. Воображение работало исключительно, и вскоре выяснилось, что можно легко представить продолжение Гошиного визита – с поцелуями, взаимными касаниями и прочим. Олесь возбудился еще на поцелуях, но до члена не дотрагивался: ждал, когда желание станет сильным до боли в члене. Дождался. Любое прикосновение к головке теперь вызывало стоны.

Он поплевал на ладонь – идти за Катиным кремом было лениво. Подумал, что стоит купить какую-нибудь смазку. И сжал кулак.

Гоша в его фантазии был напористым и сильным: сжимал, мял и давил своим весом, вжимая Олеся в диван. Когда Гоша ввел в него пальцы (сам Олесь в это время с трудом извернулся так, чтобы просунуть только кончик указательного) – оргазм накрыл моментально и вышиб из головы все посторонние мысли. Впервые из-за дрочки Олесь отрубился, а когда пришел в себя, то охренел и понял, что нужно что-то сделать. Трахаться хотелось так, что он уже готов был купить фаллоимитатор и засунуть себе в задницу.

Ягодичные мышцы непроизвольно сжались, и он глухо застонал в ладонь.

Дожил: двадцать шесть лет, жена и мастурбация на соседа. Кому сказать – не поверят.

А кому, собственно, рассказать? Развалившись на диване, Олесь мысленно перебирал всех, с кем общался.

Катерина отпадала по определению, понятное дело. Он и так вел себя как ублюдок, а новость о том, что ему нравятся мужчины, ее вряд ли воодушевит.

Михалыч отметался по причине того, что был мудаком и быдлом. Олесь все еще испытывал острое желание ему врезать. Какие тут разговоры по душам?

Пашка не подходил по причине своей предвзятости. Олесь в глубине души понимал, что он с Катериной общается куда больше, чем оба ему рассказывают, а это означало многое. Например, что Пашка сдаст его при первом же случае. Не из ублюдочности натуры, а из патологической честности. И гетеросексуальности.

Подумав о вопросах ориентации, Олесь вспомнил обоих знакомых геев и пару раз стукнулся лбом в диванную подушку.

Ростик тоже отпадал по причине его предвзятости, но, в отличие от случая с Пашкой, эту ситуацию следовало считать клинической. Ебать пацана не хотелось, а по-другому они общий язык – какая ирония! – не найдут.

Гоша вообще шел вне списка. Не советоваться же с ним по поводу того, что его-то и хочется. Причем до онанизма. Олесь представил его лицо и губы, изогнутые в брезгливой усмешке, и покачал головой.

Голова стала совсем дурная, потому что в нее пришла идиотская мысль рассказать Гоше все. Всю правду. Не соврать ни слова. Но имени не назвать. Типа: нравится парень с работы, вроде один раз целовались, заводит и все такое. Олесь даже фразу придумал – на тебя чем-то похож.

Но Гоша был не дураком, и, прикинув варианты, Олесь решил все же ему ничего не говорить.

Потом вспомнил про гей-форум, на который он недавно наткнулся и даже зарегистрировался, чтобы смотреть фотографии участников. Подумал и понял, что стоит задать вопрос там. Все равно никто не узнает, что это именно он. И никому не расскажет. А еще там все пидорасы, так что можно не стесняться.

Полчаса Олесь бродил по квартире, формулируя, несколько раз бегал на кухню курить, и в итоге запостил новое сообщение в теме с советами. Максимально иносказательно, чтобы даже Гоша, если прочитает, не догадался – кто его знает, может, он на этом форуме торчит круглосуточно? Там даже был какой-то товарищ с ником "Фотограф", и у Олеся по спине пробежал холодок. Но сообщение он все же повесил и принялся ждать ответов.

Первый пришел десять минут спустя, потом еще один, и в итоге Олесь торчал на этом форуме до трех часов ночи, отвечая на наводящие вопросы и составляя ответы, чтобы по ним его тоже нельзя было вычислить.

Утром, резюмируя все советы, Олесь еще раз вспомнил, насколько поразился доброжелательной обстановке. Нет, дебилов хватало. Один даже написал: "Да, отсоси у него, и дело с концом!" И долго стебался по поводу Олесиной стыдливости. Чувак с ником "Чорт лукавый" сказал, что по-любому говорить надо, если хочешь взять то, что хочешь. Кто-то предложил свою кандидатуру для разогрева, кто-то поинтересовался, какой у Олеся размер…

Резюме было такое: хочешь – говори, боишься или сомневаешься – молчи. Олесь сомневался.

Уже перед уходом на работу он еще раз проверил форум. "Фотограф" отметился последним.

"Друг мой, вам бы надо его как-то заинтересовать. А то вы так безапелляционно говорите о взаимном влечении, а чем, собственно, вы его привлекли? Тем, что брыкаетесь как необъезженный ахалтекинец? Или тем, что предпочитаете торчать на форуме, вместо того, чтобы проводить с ним время? Удачи..."

Олесь выключил комп и всю дорогу в метро думал о том, что по сути они с Гошей и не говорили нормально никогда.

Вечером он купил кефир, бананы, на всякий случай – шоколад, и поехал к Катерине.

Ее перевели в онкологию, в отдельную палату. Как сказал врач, это было обязательной услугой для хозрасчетных больных. Олесь поразился цинизму: тут же больные с раком лечатся, а даже с них деньги дерут. Но палата впечатляла чистотой, как и все отделение. Ремонт тут был свежий, все блестело, а в Катиной палате даже был кондиционер и маленький телевизор. Курорт, а не больница.

Жена выглядела гораздо лучше и вовсю улыбалась. Не выдержав, Олесь спросил, заходил ли Пашка, и она сказала, что да, и не то что некоторые – еды приволок на полк солдат. Олесь решил не напоминать, что после операции положена диета, а он купил как раз то, что было можно, и что кормят здесь на убой.

Про синяк сказал правду: подрался с Михалычем. Катя даже посочувствовала, но это было ожидаемо, потому что Михалыч ей никогда не нравился.

– Кстати, – сказала она, – Паша говорил что-то насчет работы. Позвони ему. Он сейчас много чего может, помочь хочет. Я ему сказала, какой ты молодец, и он обещал подумать.

Олесь едва сдержался, чтобы не объяснить Кате, что думает о ее ухажере. Охренеть просто: потенциальный любовник мужа на работу пристраивает. Прям фаворитка короля Людовика четырнадцатого. Тьфу.

– Представляешь, он мне сказал, что я хорошо выгляжу, – она кокетливо улыбнулась, смахивая со лба прядь волос. – А ты, говорит, подработку себе нашел. Какой ты у меня умничка, Олесь.

"Умничка" его добила окончательно. Катерина улыбалась, даже вполне себе нежно, но явно знала больше, чем говорила.

– Да, неожиданно привалила удача. Я же про Гошу рассказывал, – сказал он, улыбаясь и почему-то вспоминая Митю – наверное, потому, что быстро учился поддерживать беседу, даже если тема неприятна. – Он меня поснимал для рекламы трусов, меня утвердили, и теперь мои ягодицы будут на всех плакатах и даже в Интернете.

Катя все знала, он понял это по тому, как она поджала губы, готовясь к нравоучениям.

– Тебе не кажется, что приличный человек…

– Не кажется, – отрезал Олесь. – Деньги, Катюш, не пахнут. А мне на работе сто лет придется вкалывать, чтобы тебе было хорошо.

– Я знаю про Гордеева. А ты знаешь?

– То, что он мальчиками интересуется? Ох, Катюш, знаю. Гоша мне сразу сказал, что я не в его вкусе.

– Гоша? – Катерина поморщилась. – Он никогда своих пристрастий не выпячивает, а потом полезет к тебе в эти трусы коллекционные… фу.

– Ох, какая щепетильность, – благодушно усмехнулся Олесь. – Пусть лезет, Катенька. Ты же к мужчинам не ревнуешь?

Она смерила его недоверчивым взглядом, а потом неожиданно улыбнулась.

– Шутник, – помялась и продолжила: – Ты молодец, Олесик. Правда, молодец.

***

Домой он возвращался в приподнятом настроении. У Кати все хорошо, насколько может быть хорошо. Обещали, что через месяц она уже будет дома, хотя еще придется проверяться какое-то время. А Пашка... Ну, если ей хочется обожания – на здоровье.

Неожиданно, когда Олесь уже шел от маршрутки к подъезду, вспомнился вчерашний вечер, дрочка на Гошу, и вдруг проснулась совесть.

Это какой же я мудак, думал Олесь, глядя себе под ноги. Это каким же козлиной нужно быть, чтобы мечтать о соседском мужике, когда жена в больнице, готовится к химиотерапии.

Сказали, что у нее какой-то легкий курс будет, без последствий вроде лысины, может, даже без тошноты обойдется, но она все равно болеет, хоть и храбрится – ей страшно, видно же. А он на мужиков дрочит.

Гоша, как в поговорке, тут же попался на глаза. Стоял у своей сверкающей машины, почти прижимая к ней какого-то мальчишку лет восемнадцати. Длинные крашеные в белый цвет волосы, шортики короткие, румянец, рост под два метра. Это вот настоящая модель, а не то что я, подумал Олесь.

– Олесь, привет! – окликнул его Гоша, напрашиваясь.

Олесь ведь мог пройти, кивнуть, запереться дома, выдуть пива и сожрать положенные пельмени. Но нет, Гордееву надо было отвлечься от сладкого своего мальчика и лишний раз привлечь к себе внимание. В глубине души Олесь понимал, что сам себя накручивает, но остановиться было трудно.

– Привет, Гоша, – радостно ответил он, подходя ближе.

Подумал и поцеловал Гордеева в щеку. Имидж надо поддерживать.

– Привет, – улыбнулся мальчишке и решил в очередной раз, что Гоша – мудак.

Сам говорил, что мальчиков не любит, а это создание, почти неземное, эльфийское, зажимал, не стесняясь.

– Знакомься, это Петя, – улыбнулся Гоша. – Петя, это Олесь, он тоже модель, но начинающая.

Эльф внимательно изучил Олеся и благосклонно улыбнулся в ответ.

– Ну, что ты, – Олесь коснулся Гордеевского плеча. – Разве я модель? Так, задницу посветить. Хотя.. мы все задницы светим, правда?

С балкона Михалыча раздался пьяный рев: "Бей пидорасов!", и Олесь поморщился. Два – это пара, а три – и правда почти притон.

– Общественность негодует, – сказал он Гоше. – Я общественность в данном случае поддерживаю. Твое стремление плюнуть в лицо стереотипам тоже, но сегодня драться не готов – и так на работе каждому второму отвечать на вопросы о фингале пришлось. Так что зажимайтесь лучше в студии.

– Я…

– Дружеский совет, – перебил Олесь и подмигнул мальчику Пете. – Не более того.

И пошел к подъезду, гордый собой до охренения.

– Вы дрались? – послышалось из-за спины.

– Да. Вчера. А сегодня Олесь ревнует меня к тебе.

Он остановился и повернулся к сладкой парочке.

– Гордеев, ты, конечно, гламурный, но если у меня на тебя встал, это еще не значит, что я ревную.

Петя хмыкнул, и стало как-то совсем обидно. И понятно, что никому Олесь о своих чувствах не расскажет – после такого-то заявления.

– Да ладно. Я бы тебя к Пете тоже приревновал бы, – сказал Гоша и потрепал пацана по щеке.

Олесь задохнулся от возмущения.

– Да плевать мне, кого ты трахаешь!

– Он меня не трахает, – сказал ухмыляющийся Петя.

– На это мне тоже плевать.

Гоша тоже лыбился, и у Олеся создалось ощущение, что над ним глумятся. Снова. Он нахмурился и добавил:

– Если ты трахаешь все, что с членом – не стоит всех по себе равнять.

– Придурок, – сказал Гоша и приобнял Петю. – Знакомься, Петр Либерман.

– Да мне все равно, какая у него фамилия.

– У нас общая фамилия, идиот!

– Это вы типа женаты?.. Ты ж Гордеев!

– Я Либерман по паспорту, я же говорил! Или не говорил?

Олесь все еще не понимал, и Гоша громко картинно выдохнул:

– Петя – мой младший брат. Натурал, кстати. Сообщаю только из-за твоих странных фиксаций насчет ориентации.

– Поэт, бля, – отозвался Олесь. – Очень творческий у вас брат, товарищ Либерман.

– Гоша, он мне нравится, – сказал Петр. – Он, по крайней мере, не заглядывает тебе в рот и не говорит с придыханием, как все твои эти… За исключением…

– Он мне тоже нравится, – перебил его Гордеев-Либерман.

Олесь понял, что вспомнили о том американском друге, и что Гоше тема не нравится. А еще самого Олеся обсуждали как того ахалтекинца.

– Мне очень приятно, милые вы мои, – очень нежно сказал он. – Но, простите, вынужден откланяться. Надо пойти немного подрочить на фотографию Георгия, а после позвонить жене и спросить, как она. Столько дел!

Он улыбнулся им напоследок и снова пошел к подъезду, поймав себя на мысли, что порой высказанная правда выглядит как изощренная ирония.

А еще ему очень, очень понравилось выражение Гошиного лица.

***

В субботу Олесь навестил Катю. Та выглядела подавленной: уже начали химотерапию. Ее подташнивало, и Олесь пару часов выслушивал истории о том, от чего лечатся пациенты отделения. Катя уже завела пару подружек, с которыми увлеченно перетирала возможные последствия того, что заболеет. Хотя лечащий врач сказал, что профилактика дает почти стопроцентную гарантию, Катя с мученическим выражением лица живописала, как умрет. Заткнуть ее не было никакой возможности – она явно наслаждалась этим рассказом. Олесь злился и одновременно испытывал острое чувство вины.

Сбежать вышло только после того, как запиликал будильник в телефоне.

– У меня съемка, пора домой.

Катя покивала, пожелала удачи и потянулась к своему мобильнику. Наверное, Пашке решила позвонить. Олесь удивился тому, что не испытывает ни грамма сожалений по этому поводу, и распрощался.

– Привет, герой, – сказал Гоша, впуская его в студию. – Я как твой открыватель уже задолбался отвечать на вопросы поклонников. Кстати, Петя меня тоже задолбал.

– Мне вот приятно, ты себе не представляешь, – ответил Олесь.

Он прошел в комнату, на ходу снимая рубашку. На форуме сказали, что тело – это главное.

– Хорошо у тебя. Кондиционер в такую жару – самое то.

Гоша сделал вид, что голый торс ему побоку: ни один мускул на лице не дрогнул. Олесь мысленно записал себе несколько бонусных баллов.

– Сейчас Света придет, будет доделывать в тебе человека.

– Во мне? – театрально удивился Олесь и еще пару баллов прибавил: Гоша фыркнул и пошел возиться с камерой.

– Что бы я ни говорил, но тебе, мой дорогой, до человека еще далеко, – послышался голос Гоши. – Вот скажи, как можно носить черные брюки, белую рубашку и эти твои сандалии? Тебя самого не коробит?

– Ни боже мой, – сказал Олесь, расстегивая брюки. – Как чертовски привлекательный юноша я стараюсь таким образом отвадить поклонников.

– А что, поклоняются?

– Ох, да. Где трусы?

– В гримерке пакет стоит, выбирай любые.

Олесь прошел туда, открыл пакет с логотипом производителя и охнул: там было пар двадцать, не меньше.

– Как – любые?

– Мы сегодня фотографируем новую упаковку, так что все придется перемерить. А с каких начинать – твое дело, – крикнул Гоша.

Олесь вздохнул, почувствовал запах дыма и понял, что Гоша курит прямо в студии.