Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– А сейчас их нет?

– Олеська, есть. Но я решил послать их к черту.

– Гордеев, мне твои метания портят карму, – хмыкнул Олесь, засовывая гордость в то место, которым мечтал сегодня воспользоваться.

– Мне тоже. Я из-за своих принципов машину разбил, – Гоша помрачнел. – И с этим Димой связался. Мог бы сразу тебе предложить, но… – он неопределенно махнул рукой.

– Я бы согласился, – сказал Олесь. – Если помнишь, конечно.

– Помню, – Гоша встретился с ним глазами. – Надеюсь, ты понимаешь, что это только секс?

– Понимаю, – Олесю удалось справиться с голосом, и если какая-то хрипотца чувствовалась, то она была вполне объяснима похотью. – Надеюсь, ты понимаешь, что должен быть со мной нежен, как с невестой?

Гоша рассмеялся и поцеловал его снова.

Глава 13

В такси он чувствовал себя неловко: не знал, о чем говорить, в глотке пересохло, Гордеев смотрел в окно и выглядел так, будто они едут не сексом заниматься, а на казнь.

Уже у дверей, вставляя ключ, он повернулся к Олесю и сказал, взвешивая каждое слово:

– Если ты не уверен – уезжай.

– Я уверен.

Хотелось трахаться. Нет, не так. Хотелось трахаться с Гордеевым, всю ночь и все утро, чтобы потом ныли мышцы и задница.

Гоша пропустил его вперед, зашел следом, захлопнул дверь и стал посреди прихожей, глядя на Олеся изучающе.

Под этим взглядом было неуютно: опыт с женщинами тут никак не мог помочь, и Олесь не знал, что делать дальше.

Чтобы как-то заполнить паузу, он стащил туфли и, пока мучительно придумывал тему для разговора, немного разозлился. Надумал себе, идиот, а с ним как с ребенком – уверен, не уверен, черт бы этого Гордеева побрал. Хочет просто секса – его и получит, давно пора. Когда он выпрямился, то уже улыбался.

– Я бы в душ сходил. И еще выпил чего-нибудь.

– Есть джин с тоником.

– Не сомневался ни разу, – Олесь сделал шаг к Гоше, одновременно расстегивая пуговицы на своей рубашке. – Ты всегда предлагаешь джин с тоником.

– А я его люблю, – Гоша заметно расслабился и протянул руку, касаясь его груди.

От прикосновения прохладных пальцев к соску Олесь вздрогнул, сказал:

– Принеси мне полотенце, пожалуйста, – и сбежал в ванную.

Холодный душ должен был помочь успокоиться.

Гоша принес большую махровую хрень еще до того, как Олесь успел окончательно разоблачиться. Так и стоял в одном носке и трусах и смотрел на протянутое Гордеевым белоснежное одеяло.

– Это что?

– Полотенце. То есть, покрывало, новое, меня всегда его размеры пугали. Мойся, я пока джина налью и уберу кое-что, у меня легкий бардак, – Гоша вышел так же стремительно, как и появился, и Олесь понял, что секса прямо в душе не будет.

Это радовало.

Он вымылся гораздо тщательнее, чем обычно, понял, что будет пахнуть Гордеевым, улыбнулся, и, обернувшись этой махровой простыней, прошел в комнату.

Гоша сидел, забросив ногу на ногу, и пил, явно напряженный. Похоже, тоже нервничает, решил Олесь. В ресторане был воплощенной сексуальностью, но дома... А вдруг он на публике только?.. Олесь нервно хмыкнул, понимая, что на извращенца Гордеев все-таки не похож.

– Твой джин, – сказал Гоша, поднимаясь и подавая ему стакан, и Олесь оценил очень красноречивый взгляд.

Внезапно вспомнилось, как он при Гоше раздевался, мерил дизайнерские трусы, отчаянно стесняясь своего тела. Теперь стеснения не было.

– Спасибо, – Олесь погладил Гошу по бедру и, сделав глоток, довольно замычал.

Гордеев как-то странно на него посмотрел и быстро сбежал в душ.

К тому моменту, когда хозяин квартиры вышел из ванной, запакованный в халат до щиколоток, как в броню, Олесь уже успел убедить себя в том, что все будет хорошо.

Он отпил джина, понял, что хочет быть трезвым, поэтому благоразумно отставил стакан на столик и пока ждал Гошу – рассматривал распечатки фотографий, сваленные в углу дивана. Там были люди: юные, пожилые, позирующие, идущие куда-то, но все без исключения – живые. Олесь был уверен, что если даже купит дорогой фотоаппарат и научится им пользоваться, то у него и близко так не получится.

– Нравится? – спросил Гордеев, остановившись рядом.

– Ага, – кивнул Олесь, отложил снимки и схватился за пояс его халата. – Никогда не видел тебя голым, хочу это исправить.

Гоша расставил руки в стороны, давая ему возможность развязать пояс, и посмотрел сверху вниз. Олесь на какое-то мгновение даже растерялся, но быстро взял себя в руки и распахнул егохалат. Член оказался очень близко от лица, вспомнилось, как Гоша прижимался им к бедру, и Олесь сглотнул. На лобке волосы были совсем короткими – Гордеев явно следил за собой в узком смысле этого слова. И только потом до Олеся дошло, что еще не так: Гоша был, конечно, обрезан.

– Я вообще-то первый раз мужской половой хуй настолько близко вижу, – сказал Олесь, задрав голову и глядя на него. – Если ты ожидаешь каких-то подвигов – боюсь, я тебя разочарую.

– Это ты меня раздел, – Гордеев пожал плечами, давая понять, что ничего такого не планировал. – Пойдем в спальню?

Огромная кровать с темно-синим бельем занимала половину комнаты, на окнах висели тяжелые портьеры – Гордеев явно любил поспать подольше.

Олесь остановился, осматриваясь, почувствовал на шее горячие губы и благодарно выдохнул. Наконец-то.

Собственные ощущения напоминали плаванье по морю в шторм: его то поднимало вверх, то резко бросало вниз. Каждый жест Гоши заводил, а потом вспоминалось, почему не складывалось раньше, и возбуждение спадало. В этой качке был свой особенный мазохистский кайф, но Олесю уже хотелось расслабиться по-настоящему и вообще перестать думать. Хотелось, чтобы этот опыт, его первый гомосексуальный опыт, был лучшим.

Гоша, который не переживал вовсе или удачно свою нервозность скрывал, снял с Олеся полотенце и отшвырнул в сторону, продолжая прижиматься грудью к спине. Ощущения обострились, моментально возвращая то же возбуждение, сильное и почти болезненное. Но теперь стесняться было некого. Олесь позволил себе легкий стон, потому что Гошины руки начали поглаживать его живот и бедра, огибая пах. Похоже, Гордееву нравилось ласкать именно со спины: он не спешил разворачивать Олеся к себе, целуя его в шею, прикусывая губами мочку его уха и продолжая гладить живот и грудь.

Руки у Гоши были теплыми и нежными, даже осторожными. Олесь ожидал, что это будет быстрый яростный перепих, однако, судя по поведению Гордеева, их ждала долгая ночь.

– Хочу тебя, – вырвалось само, ничего такого он говорить не собирался.

– Правда? – фыркнул тот ему в шею, и Олесь повернулся, прижался, наслаждаясь тем, насколько приятно ощущать кожей его кожу, плоскую грудь, волоски, вдыхать его запах.

У Гордеева был волшебный рот, или Олесю просто так казалось, но даже щетина, которая царапала губы, восхищала – он никак не мог отлипнуть от Гоши и целовал, целовал. Просовывал язык внутрь, прикусывал, лизал, постанывая и потираясь снова вставшим членом о Гошин.

Стало как-то все равно, как и что делать дальше. Олесь просто поступал так, как хотелось, и когда они упали на кровать, простонал что-то в Гошины губы, не прерывая поцелуя. Гоша быстро отстранился, стягивая с себя халат, и Олесь начал помогать, но оказалось, что приятнее гладить его плечи. Касаться. Целовать.

– Гордеев, а ты красивый, оказывается… – проговорил он, когда Гоша снова потянулся к его губам.

– Олеська, меня никто не называл этим псевдонимом в постели.

Олесь с присвистом вздохнул, когда Гошины пальцы сжали сосок.

– Но тебе нравится? – прошептал он, а Гоша облизнул губы.

– Очень, – сказал тот и опустился ниже, к груди.

Олесь и так был заведен, но когда Гоша лизнул сосок, а потом прикусил – показалось, что под веками взрываются звезды. Он выгнулся, запрокинув голову, и громко застонал.

– Не ожидал, что ты такой, – сообщил Гоша и, высунув язык, снова лизнул, – отзывчивый.

Олеся раньше ласкали, но он не помнил, чтобы каждое прикосновение чувствовалось настолько ярко. Наверное, дело было в том, что он хотел Гордеева. Хотел так, что готов был просить, если бы тот остановился.

Пальцы сами собой зарылись в густые черные волосы; касаться их было приятно – жесткие, но гладкие, как шелк.

– Настаиваешь? – спросил Гоша, усмехнувшись, и Олесь понял, что непроизвольно подталкивал его вниз.

– Умоляю, – в тон ему ответил он, зная, что действительно начнет умолять, если потребуется.

Гоша провел языком по его груди вниз, к животу, и поднял голову.

– Только ты можешь так умолять, – он рывком раздвинул ноги Олеся в стороны, нагнулся к лобку, прижался носом и втянул запах.

В этом жесте было что-то настолько животное, мужское, что Олесь, не сдержавшись, застонал.

– О-ох… – прокомментировал это Гордеев и резко, без всякого перехода взял его член в рот.

Олесь успел только вспомнить, что Гоша сам признавался в любви к минету, но теперь стало понятно, что это были не пустые слова. Перед глазами вспыхивали и гасли звезды, а руки сами стиснули простыни, и Олесь застонал в голос.

Вспомнилась прочитанная на форуме фраза о том, что не попробовав минет от мужчины, ты, считай, не пробовал его вовсе.

Гордеев сосал так, что пальцы сами собой сжимались в кулаки, рот открывался, а из глотки рвался стон.

Казалось, что у Гоши не один язык, а несколько, потому что он чувствовался одновременно и на головке, и на мошонке. Губы были горячими и влажными, рот – фантастически нежным, Олесь едва сдерживался, чтобы не начать толкаться навстречу. А когда Гоша опустил ладони на его бедра, удерживая, и заглотнулл член до основания, смешно вытянув шею – Олесь чуть не кончил. Он закусил костяшку указательного пальца и сдерживался только потому, что не знал, любит ли Гоша глотать и как отнесется к настолько быстрому оргазму – может, у них принято сосать друг другу часами?

Гордеев приподнял голову и снова ухмыльнулся.

– Если ты еще раз издашь этот звук – я тебя трахну без подготовки.

Олесь попытался отдышаться, но получилось плохо, поэтому он просто спросил, какой звук. Гоша, склонившись, лизнул головку его члена, и снова пришлось закусить кулак. Звук получился сдавленным.

– Этот, – сказал Гоша, останавливаясь. – Олеська, я не шучу.

– Ты не шутя меня сейчас доведешь, – отозвался Олесь, закрывая глаза. – Гордеев, соберись, ты же мужчина. И выеби меня наконец.

Ляпнул, а внутри похолодело. Играть, конечно, нравилось, но говорили, что неприятные ощущения после гарантированы, особенно с непривычки. Он открыл глаза, почувствовав, что Гордеев встает с кровати, и наблюдал за ним, пока тот шарил в прикроватной тумбочке. Подтянутая задница, длинные стройные ноги, покрытые темными волосками, широкие плечи и копна черных волос – вспомнились картинки с гей-сайта, раздел «HOT». Гоша бы там смотрелся уместно, особенно с бутылкой смазки в кулаке.

Олеся на секунду охватила паника, а потом он вспомнил, что это ведь Гоша, супергей, опытный, умелый, он не впервые это делает, и выдохнул.

– Перевернись на живот.

Он послушался и не удивился, когда Гоша приподнял его бедра и просунул под живот подушку.

– Твоя задница... ох, – кровать прогнулась, и Олесь почувствовал поцелуй чуть ниже копчика. По позвоночнику тут же пробежала дрожь. – Затрахаю, честное слово. Неделю будешь ходить как моряк.

– Вы только обещаете... – начал Олесь и охнул, когда ануса коснулся скользкий палец.

– Идеальная, – Гоша пощекотал дырочку, раздвинул ноги Олеся шире, а потом почти лег сверху, умудряясь продолжать дразнить пальцем анус. – И спина, – он поцеловал плечо, потом шею, лизнул лопатку, – и запах... Черт, я идиот.

– Угу, – сказал Олесь в подушку.

– И зачем было столько себе отказывать?

– Да, – он бы продолжил, если бы палец вдруг не толкнулся внутрь.

Ощущение было не самым приятным, но возбуждение компенсировало дискомфорт.

– Расслабься… – прошептал Гоша ему на ухо.

Олесь подобрал под себя подушку, обнимая ее как последнее утешение. Палец Гоши продвинулся дальше, слегка растягивая, и Олесь попытался расслабить мышцы, а когда это удалось – охнул. Гордеев прошептал ему что-то на ухо, но было уже все равно, что он говорит, хотелось раздвинуть ноги еще шире и податься назад. Кажется, он так и сделал, потому что у уха раздался хриплый Гошин стон.

– Я тебя хочу, – прошептал тот, придавливая его всем весом к кровати.

– Ты обещал быть нежным, – напомнил Олесь и выгнулся.

Давление усилилось, он сжал подушку, пока не ощущая ничего похожего на обещанное седьмое небо, а потом Гоша смазал пальцы снова и просунул уже два, глубже. Внизу живота прострелило вспышкой, и Олесь непроизвольно подался назад.

– О, твоя простата, – сказал Гоша весело, снова надавил, и в этот раз не получилось сдержать крик.

Ощущение было настолько сильным, что Олесь не мог себя контролировать: прорычал: «Еще», – и раздвинул ноги еще шире, так, что бедра заныли.

– Я мог бы трахать тебя пальцами часами, – сообщил Гоша, продолжая двигать кистью в ровном размеренном ритме. – Ты такой соблазнительный, когда вздрагиваешь и стонешь, что я испытываю желание это сфотографировать.

Олесь не мог ответить: мышцы его не слушались, тело ощущалось отдельно от мозга. Он понимал, что происходит, но даже если бы захотел прерваться, то не смог бы. В животе раз за разом вспыхивало новое непривычное нечто, на обычное возбуждение оно походило слабо. Это было куда ярче, даже яростнее, Олесь кусал подушку и уже стонал, не переставая. Было все равно, что подумает Гордеев – рот открывался сам, стоны рвались наружу.

Никогда раньше Олесь не испытывал ничего даже отдаленно похожего.

– Хочешь? – спросил Гоша, и он выкрикнул:

– Да, да!.. – совершенно не соображая, что происходит.

Палец исчез, оставив легкое жжение, но оно исчезло, когда Гоша прижался к его ягодицам, двигая бедрами. Он имитировал секс, но без проникновения, и коротко постанывал на ухо, а Олесь возбуждался все больше, чувствуя, что хочет снова ощутить внутри палец… хотя бы его.

– Олеська, помоги… – услышал он шепот, и Гошина рука, скользнув от локтя к запястью, вложила в его ладонь презерватив.

Олесь разорвал упаковку зубами. Руки дрожали, и вытащить резинку удалось только со второго раза.

Гоша молча забрал презерватив, что-то пробормотал себе под нос, а потом дернул Олеся за бедра, заставляя выгнуться и выставить задницу максимально высоко.

Поза была странной: раньше трахал он, а не его, и ощущать себя девочкой, или нет, мальчиком, но тем, который снизу, оказалось совсем не страшно и заводило еще сильнее.

Гоша положил ладони на его задницу, раскрыл еще шире и толкнулся. Член Олеся торчал параллельно животу, на головке выступила смазка, яйца поджимались не только от похоти, а и от предвкушения, и когда Олесь почувствовал, как в него протискивается это огромное, твердое – попытался расслабить мышцы.

Боль была, но не такая запредельная, как он ожидал. На форуме писали, что бывают мужчины, которым даже в первый раз совсем не больно, а только в кайф. Видимо, Олесю повезло.

Он попытался раскрыться еще больше, уперся в кровать лбом и почувствовал на своих бедрах Гошины пальцы. Тот двигался медленно и, вопреки ожиданиям Олеся, молчал, хрипло дыша. Ощущения были странными, Олесь прислушивался к себе, слушал Гошино дыхание и очень хотел прикоснуться к члену, но почему-то стеснялся дрочить при Гоше, а очень хотелось. Скоро Гордеев прижался к его спине грудью и сам протянул руку к его паху. Член скользнул глубже, и тут Олесь почти заорал от удовольствия.

– О-ох… – отозвался на это Гоша и сразу же стал двигаться быстрее.

Олесю хотелось кричать и говорить пошлости. Он снова постеснялся, но Гоша увеличил темп, напрашиваясь сам. Легкая боль от проникновения слегка отрезвила, и Олесь даже смог сложить буквы в слова:

– Гордеев… – выдохнул он, собирая в кулак тонкую ткань простыни, – ты… так… охуенно… меня… трахаешь…

– Трахать тебя тоже охуенно, – Гоша оперся на руки, поставив их около головы Олеся, прижался грудью к его спине и начал скользить. Ощущение единения было полным: Олесь чувствовал его внутри, снаружи – везде.

Желания обхватить собственный член больше не возникало: он слегка обмяк, но каждый толчок отзывался вспышками удовольствия в животе и почему-то в затылке, это было куда приятнее, чем ожидалось, и в какой-то момент Олесь даже начал подмахивать, насаживаясь до упора каждый раз, когда Гоша подавался вперед.

Оргазм настиг его неожиданно и чувствовался всем телом, а не только членом. Казалось, даже пальцам ног невыносимо хорошо, в висках стучала кровь, сердце грохотало, со лба тек пот, а на кровати расплывалась небольшая лужица спермы. Олесь кончал долго, много дольше обычного.

Ноги перестали держать, и он расслабился, позволяя Гордееву себя трахать.

Олесь уткнулся в пахнущую порошком простыню и глухо стонал, чувствуя, как растягивается его задница, как Гоша двигается все быстрее, причиняя ему не очень сильную, но ощутимую боль, а потом Гордеев коротко закричал и рухнул на него, окончательно вдавив в кровать. Его тяжелое дыхание раздавалось у самого уха, Олесь молчал, понимая, что тот сейчас испытывает, и не двигаясь. Наконец Гоша осторожно вытащил член и лег рядом. Его ладонь опустилась на спину Олеся, пальцы слегка сжались – это простое прикосновение очень понравилось, оно сказало гораздо больше, чем какое-нибудь дурацкое «Мне было хорошо с тобой». Тело постепенно успокаивалось, оставляя ощущение апатии, близкое к полудреме.

– Ты спать собрался? – спросил Гоша и растрепал его и без того взлохмаченные волосы.

– Я умер, – пробормотал он, передвинувшись: лежать на мокром пятне собственной спермы было неприятно.

– Настолько плохо?

Беспокоится, понял Олесь и улыбнулся.

– Настолько хорошо… Спасибо.

– За такое не благодарят, – Гоша нагнулся и поцеловал его голое плечо. – Если хочешь – можешь поспать, утром будить не буду.

– Растолкай меня минут через двадцать, я глаза сейчас открыть не могу.

– Обязательно.

Обманул: Олесь спал до самого утра, а утро ознаменовалось самым приятным в жизни пробуждением: он открыл глаза и понял, что его член облизывают, словно большой леденец. Гоша походил на кота у плошки со сметаной: улыбался, оглаживал его бедра, колени, а потом заставил Олеся кончить, в последний момент выпустив член изо рта. Зрелище контраста черных волос, синих глаз и белых капель спермы на смуглой коже отпечаталось у Олеся на сетчатке.

– А как же ты? – спросил он, отдышавшись.

– А я кофе попью, – ответил Гоша и сбежал в кухню.

После кофе стало понятно, что пора ехать: за окном поднималось жаркое августовское солнце, Гордеев никак не проявлял желания продолжить начатое, и Олесь отправился одеваться.

Уже у дверей сообщил, что на день рождения не придет:

– Твои родители будут, друзья… я лишний. Извини.

– Как знаешь, – ответил тот легко, и сомнения рассеялись окончательно: это действительно был только секс, ничего больше.

***

Олесь открыл дверь своим ключом, разулся, положил ключи на столик в прихожей. Хотелось прислониться спиной к двери и закрыть глаза, но на кухне слышался шум воды – наверное, Катерина мыла посуду. Он подумал, что Катя быстро восстанавливается, что ей, наверное, понравится сидеть дома, с детьми. И само собой созрело решение не откладывать разговор о разводе. По дороге домой он позвонил родителям, долго собираясь с мыслями, хотел было посоветоваться, но понял, что маме, которая взяла трубку, не до того: она спешила обсудить Катю, ее самочувствие и снова очень тонко намекнуть о внуках. Олесь сдержался – сначала стоило поговорить с женой. Вообще мама вела себя странно: она несколько раз повторила, что все будет хорошо, и голос ее как-то звучал извиняюще.

Катерина в прихожую не вышла, она вообще редко выходила его встречать, и это тоже не нравилось в числе прочего. Олесь прошел на кухню, прислонился к дверному косяку и сказал, глядя жене в спину:

– Доброе утро.

– Привет, – не оборачиваясь, ответила она. – Тебе привет от мамы, она мне утром звонила.

Тещу Олесь не то чтобы очень любил, просто у нее были свои заскоки.

– От твоей мамы, – подчеркнув слово "твоей", повторила Катерина.

И все стало понятно, конечно: никакой ночевки у родителей не было, шито белыми нитками, где ты шлялся.

– Некогда было объяснять, – сказал Олесь. – Я собирался к ним поехать, но остался у Гоши.

Правду говорить нравилось: появилось чувство легкости, которое вкупе с посторгазменной усталостью придавало уверенности в том, что теперь все будет хорошо.

– У фотографа? – Катерина выключила воду, вытерла руки и наконец повернулась к нему.

– Да. Хотя это неважно, я о другом хочу поговорить.

– О чем?

– Присядь, – Олесь подвинул ей стул и включил чайник. – Будешь чай?

– Буду, черный.

Теперь, когда на полке появились модные чаи в жестяных баночках, можно было выбирать, и хотя бы за это Олесь был Пашке благодарен. Он насыпал заварку в чашку, дождался, пока чайник закипит, и залил ее кипятком. Катя молча ждала продолжения.

– Ты как себя чувствуешь?

– Хорошо. Мне на следующей неделе больничный закроют, нужно будет на работу выходить, хотя я уже сегодня могла бы... Так ты объяснишь, почему ночевал у Гордеева?

– А Пашка не здесь ночевал?

Она побледнела, глаза сузились в щелки.

– Что за инсинуации?

– Я знаю о вашем романе, – сказал Олесь просто. Не для того, чтобы ударить побольнее – сразу хотелось расставить все точки над И.

– У нас нет никакого... – начала Катя, но он ее перебил:

– …есть, и я не против. То есть... ты хочешь развестись?

– Ты меня бросаешь? – охнула она.

– Пей, пока не остыло, – Олесь подвинул к ней чашку. – Не бросаю. Предлагаю развестись. Я бы тебе даже квартиру оставил, но родители не поймут, с чего бы.

Когда-то его мать волновалась по поводу "понаехавшей" невестки, сейчас это было смешно вспоминать.

– Значит, выгоняешь?

– Катюша, ты сама себя слышишь? К чему эти страдальческие жесты? Ты меня не любишь, я тебя не люблю...

– ...значит, не любишь?!

– ... да прекрати уже! Не люблю, да. И наконец могу об этом сказать – у тебя же есть прекрасная замена. С готовыми детьми. Я даже готов съехать, пока вы не решите свои вопросы.

– Ты не у фотографа был. Я знаю, ты был с той певичкой, мне Паша...

– Катя, посмотри на меня.

Она подняла на него глаза, и Олесь почему-то не испытал сожаления. Наверное, потому что в них не было ни слезинки.

– Ты меня любишь? – спросил он.

– Д-да, – неуверенно ответила она.

– А Пашку?

– У нас нет никакого... – попыталась сказать она, но осеклась на полуслове.

– Будет, – уверенно сказал Олесь. – Во всяком случае Пашка настроен серьезно, и это чувствуется.

– Ты меня бросаешь, – повторила Катерина. – Ты меня не любишь.

– Катя, а ты что предлагаешь? Жить как раньше? Мне закрывать глаза на то, что Павел Николаевич забывает у нас дома свои ежедневники, проводит с тобой время, пока я на работе, просит посидеть с детьми?

– У Паши горе, у него жена...

– Я не против, – сказал Олесь. – Мы за последний год с тобой даже не разговаривали. Я болтался как говно в проруби и... в общем, неважно. Катя, мы абсолютно чужие люди.

– У тебя кто-то есть, – подытожила Катерина.

Накатила такая тоска, что хоть вешайся.

– Нет, – покачал головой Олесь. – Но можно сказать, что я тебе изменил.

– С кем?

Он набрал побольше воздуха и выпалил:

– С мужчиной. Ты можешь утешиться тем, что дело не в тебе, просто я гей.

Вот, назад дороги нет, понял Олесь, и сразу стало легче.

– Издеваешься? – уточнила Катя удивленно.

– Нет. Я гей и я переспал с мужчиной.

– С Гошей этим?

– Да какая разница? – начал злиться Олесь. – Я предлагаю развестись, а тебя волнует, с кем! Это все равно был только секс, – внезапно вспомнились услышанные накануне слова, – я не собираюсь за него замуж!

И тут Катерина, рафинированная интеллигентная Катерина выматерилась. Впервые.

– Ты мне ответишь?

– А я должна тебя уговаривать? Умолять? Ты же все решил, это же не вопрос был, ты в любом случае не передумаешь. Почему тебя так волнует мой ответ?

– И правда – почему? – Олесь встал, вышел в прихожую за сигаретами и отправился на балкон – курить.

Уже закрыв за собой дверь, он испытал этот синдром – кажется, синдром лестницы, как говорили французы. Когда удачный ответ приходит уже после того, как ты вышел, хлопнув дверью. Ответ был прост и незатейлив: «Я просто хочу, чтобы ты поняла». Поразмыслив немного (до середины сигареты), Олесь пришел к выводу, что друзьями они с Катериной не останутся, только дальними родственниками. И то не факт.

Горло сжалось оттого, что он снова понял, насколько одинок. И что сам в этом виноват, как ни крути. Он вспомнил тест, который им давали на курсах: «Насколько вы общительный человек». Олесь набрал минимальное количество баллов, они с преподавателем разбирали потом вопросы, и Олесь недоумевал, почему обязан общаться с неприятным ему человеком, если они сидят вместе на званом ужине. Потому что изначально не пошел бы на званый ужин. Потом вспомнился Гоша, то, как Гордеев общался с Митей, и острой болью резануло по самолюбию осознание, что Олесь готов общаться с неприятными людьми, но ради кого-то. Например, ради Гордеева. Чтобы заслужить его уважение, например. Чтобы он восхитился не только прекрасным во всех отношениях телом.

Олесь закурил вторую сигарету, испытывая чувство гадливости от самого себя. Верно же сказал Катерине: как говно в проруби. Никому не нужный и одинокий. Никого не интересует, что у него внутри, даже Гордеева.

Он перевел глаза вниз на двор и увидел двух мальчишек, стоящих в обнимку. Они показались знакомыми, и с высоты третьего этажа было отлично слышно, о чем они говорят.

– Ты меня любишь?

– Да.

– Скажи…

– Люблю. Очень.

– А за что?

– Просто люблю…

Олеся накрыло воспоминанием, он даже сигарету выронил, потом нагнулся, поднял, затушил в пепельнице и снова посмотрел вниз.

Одним из мальчишек был Мишка, сын Михалыча. А второй... вторым была девчонка, та самая, с которой Мишка в тот раз обнимался в парке. Оба андрогинные, оба в шмотках на пару размеров больше.

Вспомнились те милиционеры на лошадях, свой страх, что все узнают, и к горлу подкатила волна тошноты.

Олесь согнулся, зажал рукой рот и ломанулся в ванную; едва успел согнуться над унитазом, и его тут же вырвало. На глазах выступили слезы, а тошнота никак не прекращалась. В висках стучала одна-единственная мысль: «Вот, ради этого ты жену бросаешь».

Мысль звучала голосом тещи, и Олеся вывернуло еще раз.

– Олесь, тебе плохо? – послышался голос Кати.

Он что-то промычал, продолжая блевать желчью, потому что желудок был практически пуст, не считая трех кружек кофе с утра.

– Олесь... сейчас я водички принесу.

Ноги уже подкашивались, но от этих слов Катерины он и вовсе рухнул рядом с унитазом. Во рту был гадкий привкус. Катя вернулась с кружкой, дала ему выпить, поддерживая как ребенка за затылок, Олесь благодарно погладил жену по запястью и шмыгнул носом.

– Что случилось? Как ты себя чувствуешь?

Прежний Олесь послал бы ее, буркнув, что в порядке, но обновленный он посмотрел на нее и виновато ответил:

– Прости меня.

Катерина осторожно закрыла унитаз, смыла воду, закрыла крышку и уселась на нее. Погладила Олеся по волосам.

– Ничего.

Олесь поймал ее кисть и прижался к ней щекой. Хотелось простого человеческого тепла.

– Я сейчас отойду и уеду, нужно только вещи собрать.

– И куда пойдешь?

– К родителям, – ответил он, даже не задумавшись.

По дороге позвонил Гоше, хотя утром давал себе зарок, что навязываться не будет и дергать Гордеева без нужды тоже не будет.

– Георгий, у тебя риэлтора знакомого нет? Мне квартиру нужно снять.

Всю наличку он оставил Кате, но на карточке оставалось тысяч сорок – должно было хватить оплатить первый месяц. Кажется.

– Нет, я все больше по директорам строительных компаний специализируюсь, – хмыкнул тот, и Олесь понял, что даже из-за такой мелочи ревнует: будто Гоша сообщил, что со всеми директорами в стране переспал. – А тебе зачем?

– Я ушел от Кати, нужно где-то жить. Пару дней могу переночевать у родителей, но они меня до ручки доведут очень быстро, поэтому нужно квартиру снять.

– Извини, Олесь, не смогу помочь, – вполне серьезно ответил Гордеев, но Олеся уже накрыло от осознания собственной беспомощности.

Ну, чего он ожидал? Что Гоша сразу предложить ему пожить у него пару дней?

– Я поспрашиваю у знакомых, может быть... – продолжил Гоша.

– Спасибо, – быстро перебил Олесь.

– Ты как?

Он вспомнил, как его рвало в ванной, и кисло улыбнулся.

– Нормально, – Олесь поставил сумку на землю и полез за сигаретами. Пауза затягивалась. – Ладно, Гош, пока, не могу больше говорить.

Только спустя пару шагов он понял, что ответил не так, как обычно. Без заискиваний, просто ответил, словно действительно живет своей собственной жизнью. Только от этого стало не легче.

Все выходные Олесь провел в поисках квартиры, успел посмотреть несколько вариантов, но ни одна не нравилась. Родители приняли сносно, мама несколько раз пыталась вывести его на откровенный разговор, но Олесь держался.

Гордеев не звонил.

К понедельнику Олесь уже устал от косых взглядом матери и нарочитого дружелюбия отца. Утром, приехав на работу, он написал паре-тройке коллег, с кем общался в курилке и за обедом, спросил насчет риэлтора. Ближе к обеду его вызвал к себе Пашка.

– Смотри, что мне Галина принесла. Готовься, Олесь.

Он посмотрел на протянутый журнал и хмыкнул.

– Паш, я тебя предупреждал.

– Мне-то что, – пожал плечами генеральный. – Но ты бы хоть псевдоним взял, там же мелким почерком и имя твое указано. Готовься, все женщины офиса от двадцати до шестидесяти – твои.

– Это они еще меня в витрине магазина мужской одежды в Иваново не видели, – хмыкнул Олесь.

– Качаешься?

Такой резкий переход удивил.

– В смысле?

– Ну, – Пашка ткнул пальцем в разворот, где на животе Олеся рельефно выделялись кубики, – вот. Я никак похудеть не могу, думал, может, ты, как опытный, совет дашь.

Оказывается, не только женщины и не только из-за секс-эппила.

– Жрать поменьше... то есть, – исправился он, – это не совет, я просто мало ем.

– Ага.

– Как Катя?

Пашка отвел взгляд.

– Нормально.

– Паш, я от нее ушел, так что можешь не стыдиться.

– Ты ее муж! Это ненормально – с тобой ее обсуждать!

– Она мне не чужая, – пожал он плечами, – да и ты тоже. Вроде бы. Скажи мне, Пал Николаич, что с моей работой?

– А что с твоей работой? Полтора месяца только прошло, испытательный – три.

– Так ты уже получил Катерину, теперь не нужно меня тут держать только ради нее.

– Придурок ты, Олесь! Я же сразу сказал – дело не в Кате! Результаты у тебя хорошие, продолжишь в том же духе – останешься. Ты меня совсем за идиота держишь? Стал бы я бизнесом рисковать из-за какой-то... а, иди, – Пашка махнул рукой, давая понять, что пора освободить кабинет. – Журнал себе оставлю. На память.