Текст книги "Гражданин О (СИ)"

Автор книги: Amycus

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Посмотреть хочу, – ответил тот, прикурил и посмотрел Олесю в глаза. – Как она с моими поладит.

– То есть... ты серьезно настроен, да?

– Нет... Блядь, я сейчас словно в каком-то фильме снимаюсь. Ты, муж, спрашиваешь о моих планах насчет твоей жены так, будто это в порядке вещей.

– Она хорошая, – пожал плечами Олесь, – просто мы давно уже чужие люди. Ну и я пидор все-таки.

Пашка закашлялся, выдыхая едкий дым, а потом снова на него посмотрел.

– Так ты не шутил?

– Нет. Катя не знает... никто не знает вообще-то. Не говори ей, я потом сам скажу, когда время придет.

– Я еще ни в чем не уверен, – сказал Пашка серьезно, – так что если ты думаешь, что я сразу ее под венец потащу, то...

– Я тоже не уверен. И пока о разводе даже не говорил.

– Да, ситуация... – Паша смотрел в потолок.

– Нормально, – усмехнулся Олесь. – Разберемся.

Вот и поговорили. Он рассматривал Пашку, его руку с сигарой и думал, что Катерине такой не должен нравиться: маленький, пузатый, лысеющий. На надежность ее потянуло, с Олесем же никакой надежности. Внутри снова всколыхнулась обида за вчерашний вечер.

– Я про твоего Гордеева узнал, – сказал Пашка. – В общем, сделаем мы ему страховку. Только придется подождать.

– Спасибо.

Он навис над столом и посмотрел на Олеся.

– Я тебе поражаюсь просто. И себе. Не могу представить, как ты и он... Видел же на презентации, нормальный мужик. Что вас тянет на какое-то непотребство?

– А я разве говорил, что у нас что-то есть? – ответил Олесь грустно. – Я вообще неопытный как бы... читал, такое почти у всех геев случается. Вроде, нормально все с женщинами, а потом...

– …заткнись, – оборвал его Пашка и нервно хохотнул. – Не нужно подробностей.

***

Вечером позвонил Гоша, и Олесь порадовался, что можно заодно рассказать про страховку. Восторгов Гордеев не высказал, но поблагодарил.

– А ты по какому вопросу звонил, кстати? – спросил Олесь в надежде услышать хотя бы «скучал».

– Я же тут валяюсь, работать не могу, занялся твоим пиаром. Короче, не хочешь подработать?

Пришлось засунуть свои надежды куда поглубже.

– Вагоны разгружать не буду.

– Как смешно,– фыркнул Гоша, – я тут кое-какое портфолио собрал, выбрал самые удачные фотографии, хотя нужно тебя еще в одежде поснимать... короче. Тебя хотят для одного каталога пощелкать.

– Когда?

– В среду вечером, пока на семь назначено.

– Раньше восьми я с работы не уйду, – нахмурился Олесь: жалко было терять легкие бабки из-за привычки Пашки собирать совещания в конце рабочего дня.

– Ты определись, что для тебя важнее, – сказал Гордеев и трубку бросил.

В среду Олесь отпросился, взял водителя и поехал в студию на окраине Москвы, где провел три часа, примеряя футболки за сто двадцать рублей и джинсы за пятьсот. Даже не спросил, для какого каталога съемка: не понравился ни фотограф, ни сама работа. Но пять тысяч грели карман, а возмущение водителя Вити, того самого, который вещал о порнографии – душу.

Вечер порадовал прохладой, да так порадовал, что Олесь отпустил Витю за полквартала от собственного дома и решил пройтись пешком через парк, где так опрометчиво в прошлый раз попался ментам. Он шел по тропинке, попивая пиво из бутылки с этикеткой, обещавшей автомобиль самому удачливому алкоголику, и домой не спешил.

Несмотря на более или менее понятную нынешнюю жизнь, грызла Олеся изнутри какая-то досада. Кажется, все было понятно и с работой, и с личной жизнью, но если разбирать по составляющим – нихрена не ясно. Гордеев с этой его фразой про то, что важнее. Катерина, рассказывающая, как с детьми хорошо, какие они милые. Паша, хороший друг...

Олесь осознал, что никогда и ни с кем особенно близко не сходился, что даже жена по сути для него чужая. Что он не звонил родителям уже пару месяцев. И друзей у него нет. И даже будущее какое-то беспросветное: ну вот он вроде бы гей. Переспит с кем-нибудь, а потом что? С Ростиком облом случился, с Гошей – вообще не факт, надумал себе всякого, а по сути... Ничего-то у него нет: ни за душой, ни на душе.

Вместо того чтобы расстроиться, Олесь разозлился. Всю жизнь мечется, пытается заработать, стать кем-то. "И кем ты стал?" – поинтересовался внутренний голос. Никем.

Он глотнул еще пива, понял, что оно выдохлось, и зашвырнул бутылку в кусты. Уже сделал несколько шагов, как вдруг вернулся, залез в эти кусты, достал бутылку и пошел к ближайшей лавочке, подозревая, что возле нее окажется какая-нибудь мусорка.

Начинать нужно с малого.

– Здрасьте, – сказал парнишка, сидящий на спинке скамейки.

– Здрасьте, – машинально отозвался Олесь и узнал в парне сына Михалыча. – Миша, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

– А что ты тут так поздно сам сидишь?

– Батя выгнал из дома.

Олесь нахмурился: Михалыч был редким козлом, но семейным. Просто так выгнать сына-подростка он не мог.

– И что ты натворил?

– Да ничего, в том-то и дело. Я и дома появляюсь только ночью... а, вас это не касается, – пацан махнул рукой и отвернулся.

– Может, поэтому и выгнал?

– Нет. нажрался, как обычно, и полез с беседами за жизнь. Я должен вырасти мужиком, а не соплей, носить штаны, а не шорты, снять цацки... короче, вам все равно неинтересно. Лучше сигаретой угостите.

Олесь протянул пачку, решив, что сейчас лезть к Мише с нравоучениями точно не стоит.

– И что делать будешь?

– Тепло же. Тут переночую, завтра к другу пойду.

– Другу?

– Кому-нибудь из друзей. Кто-нибудь приютит.

– Бомжевать в твоем возрасте рановато, не находишь?

– Бате это скажите! – огрызнулся пацан.

И тут Олесь почувствовал, как у него светлеет карма. Или это была божественная благодать, или он достиг нирваны – неважно. Накрыло просветлением так, что захотелось петь и славить высшие силы.

– Ко мне пойдем, – сказал он. – Ужином накормлю, диван выделю. Поживешь у меня пока что.

– А завтра пойдете к бате меня сдавать?

– Я твоему бате лицо разбил недавно, так что... а еще я жид, – вспомнилось очень кстати, – по его классификации. Так что, пойдешь к жиду ночевать?

– А приставать не будете?

Еще пару месяцев назад Олесь наверняка ответил бы иначе, но тут покачал головой и сказал, улыбнувшись, что дома жена, при ней несподручно.

И стало как-то совсем хорошо.

Они пошли по дорожке, Миша то молчал, то что-то начинал рассказывать, но видно было: не отошел еще. Лечиться Михалычу надо, думал Олесь. Начать с избавления от алкоголизма и закончить лоботомией.

– А почему ты решил, что я к тебе приставать буду? – спросил он уже почти у самого дома.

Миша скривился.

– Он меня пидором назвал. И сказал, что я стану таким, как вы и как наш сосед – тоже пидор. Какой сосед, если я его не видел ни разу.

– Ясно. Я не пидор, – ответил Олесь и хотел продолжить шутку, сказав, что он гей, но решил парня не пугать. – В общем, не переживай.

– Да я и не переживаю. Он мне говорит: посмотри на себя, одеваешься как баба. Вы мне скажите, я что, на девчонку похож?

Олесь хотел сказать, что он похож на шоколадный торт со взбитыми сливками, но снова благоразумно промолчал.

– Не похож. Просто твой отец – человек другого поколения, ему сложно понять.

– Но вы же понимаете!

– Спасибо, – хмыкнул Олесь, – большое. Ты мне прям самооценку поднял – я-то себя сопляком считаю, а оказывается, пердун старый.

Катя удивилась, но после объяснений спокойно отправила Мишу в душ и пошла греть ужин.

– Ты не против? – спросил Олесь, который знал, что поступает правильно, но боялся, что жена его точку зрения не разделит.

– Я была бы против, если бы ты ребенка на улице оставил ночевать. Я что, монстр какой-то?

Утром Олесь оставил Мише полтыщи рублей – на всякий случай. Настроение было просто прекрасным, работа радовала, жизнь становилась уже не просто сносной – приятной.

А потом позвонил Гоша.

– Олеська, привет. Ты вечером заедешь?

Вот так, буднично спросил, как будто Олесь ему что-то обещал.

– Странно как-то, – протянул он. – Не люблю, когда мое имя коверкают, а у тебя забавно получается.

Гоша хмыкнул.

– Я фотографии подобрал, надо посмотреть. Заедешь?

– А куда мне деваться? – отшутился Олесь, не желающий спрашивать, на кой хрен Гоше сдалось заниматься его портфолио.

– Отлично. Жду.

И отключился, довольный такой. Олесю с его посветлевшей кармой на миг показалось, что Гордееву просто скучно. Вспомнив свои душевные метания в парке, он и вовсе подумал, что Гоша так же одинок, как и он.

И почему-то улыбнулся.

Набрал Катю, спросил, как там Миша, узнал, что Тамара его забрала и долго извинялась, потом еще минут десять, пока шел к остановке, слушал о детях Пашки. Стало понятно, что Катя теперь еще дальше, чем раньше, но грусти это не вызывало.

Гоша показывал фотографии, и Олесь себя не узнавал. Парень на фото был уверен в себе и, чего уж там, красив. Гладкая кожа, нахальный взгляд, яркая зелень глаз – Олесь понятия не имел, что у него глаза такого насыщенного цвета.

– Я бы вдул, – сказал он, уставившись на фотографию своего лица крупным планом. – Даже не верится, что это я.

– Ты, – кивнул польщенный Гордеев: явно принял восторги на свой счет. Хотя так и было. – Мне еще должны прислать после обработки, и со вчерашней съемки лучшее... Кстати, тебе уже пора стричься.

– Ага. С зарплаты схожу.

– Нет! – возмутился тот. – Пойдешь в парикмахерскую под домом, и тебя снова оболванят. Я Свете позвоню, она по дружбе сделает недорого, договорюсь.

– Недорого – это сколько? – напрягся Олесь.

– Какой же ты жлоб, – покачал головой Гоша. – А если я скажу, что три тысячи – ты застрелишься?

– Я не жлоб! Хотя лучше быть жлобом, чем потом с... сосать. Как некоторые.

– Сосать я люблю, да, – сказал тот и нарочно облизнулся. У Олеся тут же потяжелело в паху. – А тебе пора научиться себя любить. Сам себя не полюбишь – никто не полюбит.

– Да, сенсей, – поклонился Олесь, улыбнувшись, – обязательно. Жалко, что этому на курсах не учат, я бы пошел.

– Сходи лучше на вечеринку, – Гоша встал, и стало понятно, что чувствует он себя гораздо лучше: движения снова стали уверенными и плавными. – Вот, – взял со стола конверт и швырнул Олесю. – Презентация какой-то книги. Сходи, посветись.

– Что я там забыл?

– Чем чаще ты появляешься в свете, тем чаще тебя упоминают в прессе и по ТВ. Привыкай, это часть работы.

– У меня вообще-то есть работа, – напомнил ему Олесь и понял, что не уверен.

Испытательный срок еще не закончился, Пашка хотел Катерину, и что будет дальше – неясно. Ясно только, что ту же зарплату в другом месте Олесю никто платить не будет.

Гоша явно понял ход его мысли:

– Я еще один заказ пробиваю. Наверное, на выходных придется съездить в Иваново, там один магазин хочет тебя на витрину снять.

– На витрину?

– Скажи спасибо, что не на обложку книги. Бывают и такие заказы.

– Ты насчет тачки думал? – спросил Олесь, чтобы замять тему.

– Что?

– Она у тебя где?

– Там, – неопределенно отозвался Гоша и закурил. – Что думать? Убита моя тачка.

– На запчасти можно продать... – задумчиво сказал Олесь.

Мысль ускользнула, потому что от взгляда на Гошины губы, сжимающие сигарету, думать становилось сложно.

– Толку морочиться, – махнул рукой тот.

Не надо было ссориться с Михалычем, пожалел Олесь, но это длилось всего пару минут. Он представил алчные глаза соседа и торжествующий гогот: «Так ему и надо, пидору».

– Тебе деньги нужны, – напомнил Олесь.

– Они всем нужны, – Гоша с чувством затянулся, сбив его с мысли.

– Ты когда нормально ходить сможешь? Можно было бы прогуляться, – сказал Олесь, отводя взгляд от его пальцев.

– Я уже хожу. Но лучше еще дома побуду.

И снова отшил, понял Олесь. Конечно – зачем ему прогулки, если привык по клубам да ресторанам отдыхать?

Уже по дороге домой понял, что нужно было отказаться от модельной карьеры – все равно это ненадолго, шальные деньги, очередная благодарность Гордееву – нафиг надо. Вообще нафиг надо с ним отношения поддерживать, если с каждым разом все хреновее. Лучше дома с женой сидеть под телевизором.

***

Две недели пролетели в один миг: Олесь работал, причем честно работал, старался, вечера проводил дома. Съездил к Светочке, та его постригла и снабдила кучей сведений о тусовке, которые очень помогали при общении с новыми фотографами. Гоша трижды отправлял его на съемки, и все было почти как раньше. А Олесь скучал. Даже три часа в обнимку с красивой мисс Москва не радовали. Ясно было, что все знакомые обзавидуются, но это совсем не грело. Олесь не хотел мисс Москва, он и мужиков не хотел.

Пришлось признаться самому себе, что дело в Гордееве, и нужно было как-то с этим жить. Он начал общаться с Гошей, как с коллегой по работе, не близко, но не далеко. Во время телефонных разговоров рассказывал ему какие-то офисные истории, о съемках что-то такое говорил, но вот чтобы по душам – никогда. Держал, значит, дистанцию.

А еще у Олеся обнаружилась удивительная способность мимикрировать под окружающую среду: с Маргулиным он использовал тон уставшего от жизни человека. С Пашкой изображал жизнерадостность и некую циничность, удачно их сочетая. С Катериной вел себя как образцовый семьянин, отлученный от койки. На съемках не звездил, хотя его модельная популярность набирала обороты.

С Гордеевым было сложнее. Он единственный, наверное, мог понять Олесины метания, но вспоминались все эти «ты не в моем вкусе» и «я просто помог». Выбирай, сказал он тогда, и Олесь запомнил.

После очередного собрания, которые проводились по четвергам, Пашка попросил Олеся остаться. Подвинул к нему распечатки электронной переписки.

– Ну, это что?

Олесь быстро пробежался по бумажке взглядом: это была их с Маргулиным перепалка, в копиях стоял сам Паша и пара директоров.

– А ты сам не видишь? Это, по-твоему, отчеты отдела продаж?

– Ты мне скажи.

Он сказал. Давно копилось. Что Маргулин лепит несуществующие цифры, искусственно завышая показатели по отделу, а по договорам выходит совсем другое. Что человек он говеный и держится только за зарплату, а в отдел набрал девочек, которым даже курсы не помогут.

– Олесь, но продажи есть.

– Есть, – кивнул головой тот. – Там два манагера сильных, остальные – планктон. Если их уволить, то ничего не изменится. За исключением экономии... – он придвинул к себе калькулятор, быстро посчитал годовые зарплаты и средние проценты, придвинул машинку к Павлу.

– Охуеть, – мрачно сказал гендир.

– Проверь, – пожал плечами Олесь.

В этом и состояла радость новой работы: на прошлой он был никем, человеком-компьютером, а тут мог на что-то повлиять. Не только на собственных подчиненных, а на компанию в целом.

– И моего Николая надо бы уволить, он...

Пашка даже не дослушал:

– ...уволь.

– Я никого раньше не увольнял. И не я его на работу принимал, но мне нужен сильный аналитик, а не мальчик после института с амбициями. То есть, амбиции – это хорошо, но...

– ...уволь, – повторил Пашка. – И найди толкового. Я в дела подразделений не лезу: твои подчиненные, ты и разбирайся.

– Хорошо.

– На завтрашнюю тусовку идешь?

– Какую тусовку?

– У Гордеева день рождения, ты не в курсе?

– Нет.

Стало жутко обидно – ну конечно, как лепить из Олеся новую Галатею, так он рад, а как день рождения – так гуляй, Олесь, лицом не вышел.

– Пойдешь со мной? – спросил Пашка.

– А зачем тебе я?

– Чтобы было с кем выпить.

Олесь согласился, не раздумывая. Решил, что если Гоша хоть как-то, хоть взглядом намекнет, что не рад – пойдет в жопу навечно.

После аванса и зарплаты, после подработок можно было сменить гардероб, и он, подумав, позвонил Светочке. Та с радостью согласилась помочь, и, хотя денег ушло чуть больше, чем он рассчитывал, теперь новый статус подчеркивали не только визитки с золотым тиснением и названием должности, а и одежда, прическа и даже отбеленные зубы.

Катерина сказала, глядя на него с восхищением, что гордится, и это было приятно.

Гадость он все же сделал. Позвонил Гоше часов в девять утра и бодро поздравил с днюхой. Так и сказал: «С днюхой», – ни разу не дрогнув голосом. Пожелал творческих успехов, много денег и секса. Гоша молча внимал, а потом спросил, что Олесь сегодня делает. Этот блядский вопрос вызвал желание выломать из стены кусок, но удалось сдержаться.

– Мы с Павлом Николаевичем собираемся быть. Он мечется по Москве в поисках подарка, а я решил подарить тебе деньги.

– Это не я затеял, – устало сказал Гоша. – Митя.

Возникло какое-то чувство сострадания, но Олесю удалось с ним справиться.

– Забей, – почти непринужденно ответил он.

– Если ты думаешь, что я не собирался тебя приглашать...

– ...неважно, я не в обиде.

– Ты дашь мне договорить? – Гоша повысил голос, явно раздраженный. – Это публичное мероприятие для деловых партнеров. А в субботу я праздную с близкими, и тебя хотел пригласить к себе домой. Ты уже, небось, выводов наделал, накрутил себя, обиделся и решил, что я мудак, да? – Олесь хотел сказать, что да, но понимал, что неправ. – Деньги дарить не нужно, я уже работаю. И вчера в студии был, тебе звонил, хотел пригласить, но ты был вне зоны доступа.

– На встрече, наверное, был, – выдавил он. – Гоша, дело не в том, пригласил ты меня или нет. А в том, что ты… – он осекся, понимая, что Гордеев ему ничего не должен сообщать – не близкие друзья. – Забей, – повторил он. – Поздравляю.

– Олеська… – выдохнул Гордеев, – сложный ты человек.

– Ты тоже.

– Придешь?

– Да.

Внутри что-то ломалось, трескалось и больно било по самолюбию, но от этого становилось только лучше. То же, вероятно, испытывал бы человек, увидевший себя со стороны.

Олесь долго думал, что подарить, а потом вспомнил, как на форуме обсуждали первый в Подмосковье гей-френдли отель, нашел ссылку и заказал люкс на следующие выходные, оплатив своей золотой "Визой". Это тоже была фишка Пашки – всем директорам выдавать золотые карточки.

Сам Пашка заметно опоздал, при Катерине вздыхал и вел себя, как влюбленный школьник. Олесь прятал улыбку.

Они приехали на час позже установленного времени, но в ресторане почти никого не было: только Митя, несоклько моделей, пара каких-то мужиков и Лиля, та самая певичка, благодаря которой первый вечер Олеся среди этих людей прошел более-менее терпимо.

Гордеев улыбался какому-то мужчине лет сорока, настолько мужественному, что его можно было без подготовки отправлять играть Бонда: высокий, крепкий, с темными волосами и сбивающей с ног истинной мужчкой сексуальностью. Олесь поежился и понял, что рядом с таким самцом проиграет при любом раскладе.

Гордеев улыбался так, словно встретил потерянного в детстве брата-близнеца.

Лиля помахала Олесю рукой, подбежала, и его окутало облаком сладких духов. Он сразу сказал, что запах изумительный, а Лилечка разулыбалась и, кокетливо помахав ресницами, отметила, что Олесь, конечно, разбирается в вопросе.

– Вот сразу видно, что Гоша был в отпуске, – сообщила она интимным шепотом, прижавшись к Олесю, который от такого обращения немного опешил.

Но… их ослепило фотоаппаратной вспышкой, и стало понятно, что надо изображать свинг-вечеринку: все друг друга любят и хотят.

– Что, загорел?

– Нет, выглядит отдохнувшим, – рассмеялась Лиля. – Куда ездили?

– Он ездил, я работал, – с притворной грустью поведал Олесь.

– Ох, я видела. Ты и Орлов сделали новый номер. Остальные смотрелись как ваша свита.

– Льстишь безбожно, – рассмеялся Олесь.

– Подмазываюсь. У меня съемки нового клипа. Хочу тебя пригласить.

– Кем, осветителем? – улыбнулся он, понимая, что флиртует.

– Нет, на роль моего прекрасного принца. Мне продюсер предложил нескольких мальчиков, все страшные жутко. Ревнует, наверное.

Олесь вспомнил, что Лиля, кажется, с этим продюсером живет.

– А хочешь, чтобы ко мне ревновал?

– Нет, хочу, чтобы девочки верили в мою любовь до гроба. Ну и чтобы картинка красивой была. А ты еще не примелькался, новое лицо.

– Правда? – улыбнулся он снова. – А что нужно будет играть? Только у меня опыта ноль, сразу говорю.

– Будем с тобой бегать по городу, а в конце встретимся и поцелуемся.

– О! Поцелуемся?

– Это проблема?

– Нет, – хмыкнул Олесь, – не верю собственному счастью. В мире столько мужчин, которые об этом мечтают, а тут скромный я.

И бросил взгляд на Гордеева. Тот махал руками, что-то с восторгом рассказывая черноволосому красавцу.

– Лиль, это кто с Гошей?

– Ой, – она так мило наморщила носик, что Олесь перестал желать Гошиному знакомому мучительной смерти через насаживание на кол. – Эт-то… ресторатор какой-то. Не помню его фамилию. Он на тусовках редко бывает.

– Прям настоящий ресторатор? Саляминофф во плоти.

– Зря смеешься, у него фамилия как раз похожа… – Лиля для приличия напрягла извилины, но в этот момент к ним подошел Пашка.

– Олесь, так уже лучше. Я вижу, ты забыл Галину и развлекаешь прекрасную Лилечку.

– Это Павел, мой босс и приятель, – улыбнулся Олесь. – А это.. ну, ты знаешь.

– Очень приятно, Павел, – Лиля протянула ему тоненькую ручку. – У вас очень красивый друг, но вы, я надеюсь, предпочитаете женщин?

– Увы, – Пашка приложился к Лилечкиной ручке, – предпочитаю, но всего одну.

– Мою жену, – не преминул вставить Олесь.

И так неожиданно все трое искренне засмеялись. Свинг-вечеринка, подумал Олесь, бросая взгляд на Гошу. Ресторатор Саляминофф что-то возбужденно рассказывал, изредка хохоча.

– Подарки надо бы вручить, – сказал Пашка, отсмеявшись. – Лиля, вы что подарили имениннику?

– Диск с автографом, – ответила она и снова рассмеялась.

Олесь не понял, шутка это или всерьез, но когда Гоша наконец отлип от ресторатора, решил, что сообщит о подарке без слушателей.

Гордеев подошел сам, обнял Пашку, потряс Олеся за руку, настолько официально, что захотелось его ударить, а потом начали прибывать гости – один за одним.

Олесь даже не заметил, как оказался за столом в компании Пашки, Лили, ее продюсера, толстого мужика с кудрями до плеч, и каких-то старлеток.

Подали закуски, и внезапно проснулся аппетит. Несмотря на новую зарплату, ресторанная еда была в диковинку, и Олесь вопреки привычке напиваться начал есть. Крепкого алкоголя на столах не было, и пришлось пить вино. В итоге он наелся до отвала и был почти трезвым, когда начался настоящий праздник: верхний свет потух, по стенам заскользили разноцветные огни, и загрохотала музыка.

– А мне вот тоже сегодня петь, – пожаловалась Лилечка. – Поэтому нельзя много пить.

Они посмеялись над каламбуром и хотели было пойти потанцевать, но Олеся увлек в сторону Лилечкин продюсер Олег и долго нудел по поводу съемок в клипе. Олесь взял у него визитку и пообещал перезвонить.

В перерывах между деловым общением пришлось немного пообщаться с Митей. При виде его Олесь расцвел и многократно поблагодарил за устроенный праздник. Он очень, очень быстро учился жить среди чужих.

Гордеев порхал от гостя к гостю, улыбался, чокался бокалом, который едва пригубил с начала вечера, и Олесь любовался, смотрел, запоминал, понимая, что как бы ни злился – все равно.

Некоторые гости начали танцевать, Олесь отошел в сторону, чтобы не мешать, и вдруг почувствовал на своей заднице чью-то ладонь. Повернулся, чтобы возмутиться, и наткнулся взглядом на улыбающегося Гошу.

– Привет, – сказал тот. – Не мог не потрогать, извини.

– Рад, что ты меня заметил. И раз уж ты здесь, хочу вручить тебе подарок.

Гордеев протянул ладонь.

– Давай.

– На, – Олесь собрал в щепотку воздух и сделал вид, что кладет его Гоше в руку. – Дарю тебе следующие выходные.

– То есть?

– Ты едешь отдыхать в отель под Москвой. Гей-френдли. Там все оплачено, СМСкой координаты пришлю.

– И ты со мной?

– Нет, – покачал он головой. – Зачем?

– Обычно поездка прилагается с дарителем.

– Обычно, – сказал Олесь.

Гордеев хотел что-то сказать, но в этот момент к ним подбежала Женечка и утащила Гошу по какому-то срочному делу.

Олесь вышел покурить на летнюю веранду ресторана, но поспешил вернуться, услышав, как объявляют Лилечкино выступление.

К своему стыду он не помнил ни одной ее песни и приятно поразился тому, что отвращения такая музыка не вызвает. А пела Лилечка хорошо, хотя двигалась немного смазанно – наверное, немного переборщила с шампанским. Олесь подошел ближе к сцене и замер у самого края, а Лиля заметила его, присела и помахала рукой, продолжая петь что-то о танцах и звездах. Он улыбнулся, хотел даже воздушный поцелуй послать, но в этот момент Гордеев обнял его со спины и, быстро поцеловав в шею, громко сказал на ухо:

– Извини, мы не договорили.

– Я скажу тебе, куда ехать, – зачем-то повторил Олесь, вышло как-то глухо.

– Ты когда в последний раз в отпуске был?

Гоша прижал его сильнее, одна из его рук была сразу над поясом джинсов, и какого-то черта Олесь представил, что кроме них в зале никого нет, и оба – голые. Сразу же стало труднее дышать.

– Гоша, мне сейчас не до отпуска, у меня работы до хре… – он широко распахнул глаза, когда указательный палец забрался под ремень его джинсов.

Почти сразу все стало ясно как день: слева от них стоял Митя, попивая шампанское и вяло качая головой в такт музыке. Сначала накатила нереальная обида, потому что этот театр заебал до зубовного скрежета, но… Олесю никогда еще так не хотелось ощутить себя кем-то значимым для Гоши, пусть даже во время игры на публику. Он прижался к Гордееву плотнее и положил на его руку ладонь.

Лиля как раз закончила петь, потом выцепила взглядом Гошу, улыбнулась ему и сообщила, что следующая песня специально для него и для его половинки. Половинкой, судя по всему, был Олесь, но это бы ладно – песня оказалась страдательной, о безответной любви, и, разумеется, медленной. Толпа сразу начала разбиваться на пары, Митя отвальсировал в сторону с какой-то блондинкой, и Гоша должен был бы отцепиться, однако продолжал поглаживать живот Олеся через рубашку.

– Митя не смотрит, – заговорщицки прошептал Олесь, поворачивая голову к Гордееву. – Милый, не переигрывай, он может подумать, что мы нарочно.

Гоша двинул бедрами, побуждая Олеся повторить его движение, и получился такой танец с топтанием на месте, что-то вроде давно забытой ламбады. Рука продолжала гладить Олесин живот, мешая расслабиться.

– Я не играю. Мне приятно с тобой танцевать, – сообщил Гоша, снова целуя его в шею.

– Я ведь могу решить, что ты заигрываешь, – сказал Олесь в том же тоне.

Гордеев ничего не ответил: расстегнул нижнюю пуговицу его рубашки и просунул туда ладонь. Горячую, гладкую ладонь, которая сразу же легла на живот чуть пониже пупка.

– Ч-ч... – Олесь собирался возмутиться, но запнулся, когда Гордеев быстро скользнул рукой выше и легонько ущипнул его за сосок. – О-ох! – выдохнул и быстро повернулся к Гоше, потому что нужно было скрыть нежелательную эрекцию. – Все, Гордеев. Теперь я буду к тебе прижиматься, пока не стану выглядеть более или менее прилично.

Олесь обнял его за плечи, и танец продолжился.

– Я не против. Мне исключительно приятно к тебе прижиматься, – улыбнулся Гоша и полез целоваться.

Нет, это не было поцелуем в чистом виде: легкие, едва ощутимые касания, – но от прикосновений Гошиных губ уже хотелось стонать.

– Митя так старался с праздником, а ты ведешь себя, как… – удалось сказать Олесю.

Он понимал, что реакции его тела не позволят Гоше обмануться, но старался держать лицо. Впрочем, видел, что глаза Гордеева тоже потемнели, и, похоже, у Гоши была та же проблема. Во всяком случае, то, что прижималось к бедру, явно не было ключами от машины.

– У тебя хорошо получается, – шепнул Гоша ему на ухо.

– Хорошо получается... что?

– Танцевать, – он улыбнулся, сжал пальцы на поясе Олеся, и захотелось прижаться сильнее.

Благо, девушка-папарацци фотографировала гостей в другом конце зала, и Катерине объяснять не придется, хотя...

Гордеев прижался губами к его виску, громко выдохнул в волосы над ухом и опустил одну руку ниже, на задницу.

Почему-то было плевать, что кто-нибудь обязательно обратит на это внимание.

– Льстишь, Гоша, но мне приятно, – сдержав очередной стон, сказал Олесь.

Он вообще собой гордился. Флирт ни о чем, без громких фраз, честный – у Гоши оказался на редкость способный ученик. И ученику очень хотелось трахнуть учителя.

– Что вижу, то пою, – сообщил Гордеев, продолжая сжимать его ягодицу.

– Спой, пожалуйста, о том, что я тебя хочу, – набравшись наглости, прошептал Олесь и провел ладонями по его спине. По гладкой, теплой спине. Широкой – это был мужчина, а не девушка, и мужской запах кружил голову. – Боюсь, мне придется тебя покинуть и подрочить в туалете.

– Боюсь, мы будем в соседних кабинках.

От этих слов в паху сразу же стало горячо, будто лавой плеснули; на член давила жесткая ширинка, и Олесь даже танцевать перестал – остановился и уставился Гордееву в глаза, не веря в услышанное.

– А поехали ко мне? – спросил Гоша наигранно-легко.

– Праздник для деловых партнеров, – напомнил Олесь, цепляясь за спокойствие из последних сил.

– К черту праздник.

– Безответственный вы человек, Гордеев.

– Ага. Я такси вызову, – Гоша потянулся за телефоном, а потом, прижав трубку к уху, схватил Олеся за руку и вытащил на летнюю террасу.

Там обжималась какая-то парочка, и Олесь сразу же отступил в сторону, а уже позже с опозданием сообразил, что тут все свои.

– Добрый вечер, – голос Гордеева, который понравился с первого звука, звучал еще ниже – на него явно действовало возбуждение. Интересно, подумал Олесь, а телефонные девочки тоже от его голоса с ума сходят? – Пришлите машину по адресу...

Олесь вытащил свой телефон, набрал Катю и скороговоркой сказал, что дома ночевать не будет.

– Но...

– Я к родителям поеду, устал, – бросил он и отключился.

И сразу же разублыбался, представив, как подходит к Паше и говорит, что Катя сегодня дома одна, дерзай, мол.

Было бы забавно, да, но общаться с Пашкой и слушать его комментарии по поводу Гордеева не хотелось.

Гоша сунул телефон в задний карман джинсов и, подтянув к себе Олеся за пояс, поцеловал. Это нравилось, заводило, но никак не получалось отделаться от мысли, что Гордееву просто приспичило, а он, Олесь, удачно оказался рядом. Нужно было себя убедить, как-то оправдаться перед самим собой. Олесь решил, что ему-то уже давно приспичило, и если великий и ужасный согласен, то стоит, наверное, этим воспользоваться.

– Когда машина будет? – спросил он, тяжело дыша, когда Гоша перешел с губ на скулы.

– Через двадцать минут. Центр... Оле-еська...

Руки снова легли на задницу, и это было приятно, однако Олесь, вспомнив о просветлении и новом жизненном пути, все же решил спросить:

– Гордеев, мне лестно, я готов даже в туалете ресторана, но... с чего это ты вдруг? Если тебе просто приспичило – ничего, я пойму. Просто ты то целуешь, то посылаешь, не хочется обломаться после такого, – спросил и толкнулся бедрами, чтобы Гоша смог почувствовать, насколько Олесь не против.

– Не вдруг, – признался Гоша, кончиком языка коснувшись его губ. – Просто были принципы.