Текст книги "Saving grace (СИ)"

Автор книги: Ame immortelle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Но Исак взрослел, взрослел внутренне.

К моей великой радости, у него намного улучшились оценки по всем предметам. Конечно, по таким предметам, как биология и английский, и раньше все было великолепно, но и успеваемость по другим предметам тоже удалось подтянуть.

И взгляд. У него очень повзрослел взгляд. Он и раньше не был лишен одухотворенности, но была в нем постоянно какая-то напряженность, или, дерзкая наглость, что ли. Сейчас же Исак смотрел на все прямо и твердо. По прежнему – живо, с любопытством, какой-то присущей многим подросткам пытливостью.

Возможно, не до конца исчезла в нем эта импульсивность, этот тинейджерский максимализм. Но все было по-другому, почти по-взрослому.

Даже, когда на Пасху приехала Инге, и мы сидели за столом, а потом я со своей девушкой уехал гулять по городу, и мальчик остался дома с моими родителями – он и виду не подал, что переживает. Одобрительно кивнул, улыбнулся своей милой, такой дорогой моему сердцу улыбкой и пожелал н а м с н е в е с т о й отлично провести время. Господи, мальчик мой… Я и сам то Инге так не называю, а ты тут выдал… невеста.

И пускай я чувствовал, как ты борешься с желанием не расплакаться, и не расцарапать личико «моей невесты», но ты держался молодцом. А я в очередной раз проиграл тебе по части искренности своих поступков, потому как не девичью руку я сейчас хотел держать в своей. Была ли на тот момент непоследовательность в моих словах и чувствах? Была, еще и как была!

А еще я заметил, что ты сблизился с ровесниками из Бергена. Да это и неплохо, вообщем-то. В конце концов, разве я не этого желал?

В целом, весна как весна, которую сильно омрачило лишь одно событие: когда мой отец с Исаком по вызову из департамента вновь приехали в Осло, на первом же заседании следственной комиссии было заявлено, что адвокаты семей тех богатеньких мерзавцев подали прошение о назначении их детям психиатрической экспертизы. То есть, речь шла о том, чтобы признать этих негодяев невменяемыми на момент совершения преступления.

Такого поворота я не ожидал, что уж говорить про моего бедного мальчика.

Я, бесспорно, люблю свою страну. Но ее ювенальная юстиция просто ставит в тупик. Выходит, что любое несовершеннолетнее лицо, совершившее даже самое тяжкое преступление, может рассчитывать на признание невменяемым и помещение в комфортные, почти санаторные условия психиатрической больницы? А то, что они душу мальчика покалечили, это так, не в счет?

Отец убедил меня, что ничего еще не потеряно, что он сделает все, что в его силах и рамках закона. Но вот как было убедить в этом Исака? На мальчике лица не было, когда он все узнал. Но и тут он проявил себя, как очень повзрослевший человек. Не было ни заламываний рук, ни истерик, ни даже тихих беззвучных слез.

Когда после всего сидели на кухне с неизменным чаем для Исака и кофе для меня, он вдруг, после нескольких минут тишины, произнес:

– Помните, вы сказали: жизнь все и всех расставит по своим местам?

Конечно, помню, мой хороший. Забудешь такое… Мальчик мне тогда прошептал сквозь слезы, что жить не сможет больше!

– Да, Исак, помню, – отвечаю как можно спокойнее.

– Я вот тут понял: правда это. Не надо рвать и метать. Не надо подгонять жизнь. Все, что должно случиться – случится. Так предначертано, вот и все.

Плохо помню, что именно тогда ответил Исаку. Но отчего-то мне кажется, что он говорил в тот момент не только о неизбежности наказания для этих трех нелюдях.

Почти в конце мая, когда оставались последние экзамены у выпускников, а также – промежуточные у первокурсников и второкурсников, я уже выходил из школы после довольно трудного рабочего дня. Машину оставил у школы и решил немного прогуляться до ближайшего кафе.

Едва ли отошел от ворот, как меня догнал Юнас. Сегодня его друзья ушли пораньше из-за каких-то суперважных дел, а он – остался.

– А что не на машине, господин Насхайм? Тоже решили прогуляться? – вот что мне нравится в этом парне – вроде, всегда такой серьезный, но говоришь с ним и чувствуешь спокойствие, какую-то надежность. Из таких получаются отличные друзья.

– Да, знаешь, как-то надоело – дом – машина – работа – машина – дом.

– А, ну это понятно. Как там Исак? Мы в скайпе, конечно, созваниваемся, да и соцсети и все такое, но вы-то по-любому больше о нем знаете.

– Да? Это ты почему так решил? – по движению его бровей вижу, что мальчик знает «немало», но почему-то хочет услышать какие-то известные мне подробности.

– Так как же… Он с родителями вашими живет, вы к нему ездите. Как, кстати, у него дела с Николасом?

– Эм… А Николас – это кто, не подскажешь? – Юнас назвал имя, м у ж с к о е имя, а у меня уже какое-то нехорошее копошение в груди.

– А он что, не рассказывал вам? – Васкес еще более удивленно поднимает одну бровь. – Ну Николас. Его парень.

Что?! Парень?! Вот, значит, как?!

Что ж… Браво, Исак Вальтерсен!

Мало того, что я, по всей видимости, узнаю об этом факте самым последним. Так еще какого-то черта мне прямо сейчас хочется набрать твой номер и проораться, как следует! Так, как я и на самых отъявленных разгильдяев среди моих учеников не орал!

Комментарий к Часть 22. Loud and clear

Небольшой анонс для следующей части.

“…как думаешь, Исак, а я…я заслужил хоть каплю этого тепла… твоего тепла?…”

========== Часть 23.1. Empty ==========

Комментарий к Часть 23.1. Empty

The Cranberries, “Empty”. Мелодию и голос солистки можно услышать в “Вселенная бесконечна?”, Noize MC.

Если вселенная бесконечна…

Исак.

Еще немного и каникулы. Этот далеко не самый легкий во многих отношениях учебный год будет для меня окончен.

Все понемногу налаживается. У меня появились если не друзья, то очень хорошие приятели и знакомые. Родители Эвена души во мне не чают. По-моему, уже давно и забыли о том, что опека должна была длиться всего лишь пару месяцев, до выяснения обстоятельств. К слову сказать, пока что так ничего и не прояснилось. Старший Насхайм рассказал мне, что все-таки будет назначена психиатрическая экспертиза. Но он пообещал, что мы все равно будем добиваться реального наказания для этих ублюдков.

По правде говоря, я сам уже давно успокоился в этом отношении. Когда я говорил Эвену, что пусть все идет как идет, и что случится так, как предначертано – я не лицемерил. Я правда начал верить в судьбу, что ли. Может, от моей несчастной матери передалось по наследству что-то, и симптомы начинают проявляться?

На самом же деле все предельно просто. И в плане взаимоотношений с моим учителем я тоже кое-что понял: хватить бегать за ним и скулить, как щенок. Если разобраться, мне самому была бы нужна такая тряпка? Так что, пусть больше и не надеется: не будет этих щенячьих глазок и шмыганий носом.

Год учебный, можно сказать, заканчиваю более, чем хорошо: сам от себя не ожидал. А еще участвовал в национальном конкурсе по английскому языку, где награда для участников с высшими баллами – летние каникулы и год обучения в Англии по программе обмена. Результаты пока не пришли, но даже если просто хорошие баллы – буду рад. Эвен, наверное, тоже обрадуется, будет гордиться мною. Да я, вообщем-то, во многом, чтоб его порадовать участвовал; ну и попытка не пытка, в конце концов.

Весной Насхайм приезжал не часто: подольше оставался на Пасху, а так, на выходных, бывал через раз. Но я твердо решил, что не буду ему показывать, как начинаю грустить, если редко вижу его. Просто решил немного сменить доминанту. В конце концов, он сам мне когда-то говорил об этом. Так что последние пару месяцев – я весь в учебе. А Эвен… Пусть он просто будет. Мне важно знать, что он есть.

***

– Только давай хотя бы к полуночи будешь дома? Позвони – я заберу тебя, договорились? Друга твоего тоже подбросим до дома, чтобы одному не идти по ночному городу, – господин Насхайм с улыбкой дает мне наставления.

Дело в том, что сегодня однокурсники решили устроить вечеринку по случаю моего семнадцатилетия. Не то, чтобы я был в диком восторге – но они старались, готовились, и, к тому же, немного отдыха не повредит.

– Да я сам доберусь, не волнуйтесь – мы уже не маленькие, если что.

Мой опекун в ответ только кивнул, улыбнувшись. Он знает, что мне можно доверять. Так что, попрощавшись, мы с моим однокурсником покинули дом Насхаймов и отправились в дом Евы.

С Николасом мы смогли сблизиться, наверное, потому что каждый из нас без слов понимал про наши с ним предпочтения в выборе пола, но, при этом, никто из нас не говорил напрямую о своей ориентации. Нам просто было прикольно вместе проводить свободное время, общаться, обсуждать музыку, фильмы, что-то там из жизни. Я словно ощущал некое присутствие Эвена, когда этот парень был рядом. Наверное, это и есть та самая пресловутая сублимация. Хотя, конечно, я не испытываю к нему того, что чувствую к Насхайму. Да и не пытаюсь, если честно. Ни мне, ни Николасу этого не нужно. Мы – просто хорошие, понимающие друг друга друзья-приятели.

Правда, когда я рассказывал Юнасу о нем, тот мне посоветовал не сбрасывать моего однокурсника со счетов. Кто его знает, мало ли что.

Но я то знаю, ч т о и к к о м у я чувствую. И никакие замены, сублимации и прочая психологическая херня мне не нужны.

***

Вечеринка прошла на славу: мы просто улетно повеселились. Нет, я ничего не курил, выпил от силы банку пива, да и то так, за компанию, но все равно смог поймать настроение. Все было здорово… Всё. Вот только время уже почти одиннадцать – а Эвен даже не позвонил. И не написал. Неужели, забыл? Ну ладно, бывает. Заработался, наверное, или девушка, и все такое. Какое ему дело до меня, если разобраться.

Дома был, как и обещал, еще до полуночи. Стараюсь сильно не шуметь, все-таки хозяева уже давно отдыхают, но, к моему удивлению, с кухни виднеется свет. Вот ведь точно фру Насхайм сейчас начнет подкармливать оставшимся куском пирога, а то «совсем исхудал» я. Эх… Одним словом – женщины. Чего уж там.

Игнорировать вроде нехорошо, поэтому снимаю кеды и тихо иду на кухню.

Еще не дойдя до кухонного проема, ощущая резко бросающийся в нос запах алкоголя, причем не пива или легкого вина: там явно что-то покрепче. Эм… Ну, наверное, старший Насхайм решил, пока жена не видит, пропустить стаканчик рома или виски. Так ладно, в принципе, он тоже человек, со своими слабостями. Зайду сейчас, отпущу какую-нибудь саркастическую шутку, пожелаю доброй ночи и удалюсь к себе.

Появляюсь в дверном проеме. И что же я вижу?

За кухонным столом, развалившись на стуле, в джинсах и распахнутой рубахе поверх синей футболки сидит мой незабвенный учитель английского и, судя по красноте в глазах и алкогольному амбре на кухне, прикладывается к стоящей на столе бутылке рома уже не первый раз за этот поздний вечер.

– А… П-приишеелл уж-жже, – заикаясь, еле ворочая языком, протягивает Эвен.

Я аж присвистнул от увиденного и услышанного. Это как понимать-то? Чё он здесь за ночной бар открыл?

– Здравствуйте, – выдыхаю я, садясь за стол напротив него.

– И… тебе не болеть, – справившись с языком, выдает мне Насхайм, поднимая в воздух бокал с черным ромом. – Твое здоровье, Ииса-аак, – ухмыляется, зачем-то цинично растягивая мое имя.

Сидим так минут пять. Эвен, осушив бокал, тянется к бутылке, чтобы снова наполнить его, а я просто молча наблюдаю за тем, как он демонстративно пытается показать свое безразличие к моему присутствию. Если разобраться – когда-то я был таким же; тоже любил построить из себя неизвестно кого.

Наконец, молчание под эти звуки льющегося рома начинает меня тяготить.

– Зачем пьете-то? Случилось что?

– Все прекрасно, – отрезал Насхайм.

– И все же, – продолжаю я, словно не замечаю его резкого тона. – Если что-то произошло, пьяная голова вам – плохой советчик.

– Поучи еще тут меня! – с грохотом ставит пустой бокал на стол, а я сижу и в голове одна мысль: только бы родители его не проснулись, иначе не избежать выяснения отношений. Хотя, зная, какие они у него понимающие, можно сильно не волноваться: скандала не будет. Беда тут в том, что я и это «пьяное чудо» тоже знаю: наутро ему так стыдно будет, что уедет, не показавшись им на глаза.

– Я… Я вас первый раз таким вижу, – снова делаю попытки найти с ним контакт.

– Мда? – криво усмехается Насхайм. – А я, собственно, сам себя первый раз таким вижу… З-забавно, не находишь? – немного заикаясь, выпаливает Насхайм.

Тяжело вздыхаю. Затем встаю со своего места, беру бутылку и отправляю ее в мусорное ведро. Потом, взяв бокал, споласкиваю его в мойке и убираю в шкаф. Эвен молча наблюдает за моими действиями, прищурив глаза.

– Хватит тут сидеть, господин Насхайм. Пойдемте, я провожу вас до комнаты, ляжете спать: наутро вам получше будет, – как можно спокойнее обращаюсь я к моему учителю.

Жду, что сейчас нарвусь на очередную грубость плохо что сейчас соображающего Эвена, но нет: он молча встает со своего места и направляется к выходу с кухни. А я… Просто иду за ним. Что мне еще остается?

Оказавшись у него в комнате, садимся на край кровати.

На Эвена сейчас правда жалко смотреть: голова опущена, руки теребят край футболки.

– Да что произошло-то? С девушкой поругались? – участливо спрашиваю я.

– Нет, – тихо шепчет он в ответ, не поднимая головы.

– Ну, а что тогда? Что случилось? – вот неужели я теперь отстану от него? Пусть и понимаю, что от пьяного толку мало.

– Ты…

– Что «я»? – делаю вид, будто не понимаю… Или же и правда не понимаю.

– Ты, – вторит себе Эвен. – Ты случился…

Понимаю, прекрасно понимаю, что все это его пьяный бред. Но как бы хотелось, чтобы это было правдой, чтобы это «ты» для него действительно что-то значило!

– Давайте-ка, ложитесь. Поздно уже, – дотрагиваюсь до его запястья кончиками пальцев, а он в миг разворачивает ладонь и переплетает наши пальцы.

– Я – полный идиот, да? – растягивает свои немного пересохшие губы в виноватой улыбке. – Прости…

– Давайте разговоры оставим до утра? Ложитесь уже! – немного повысив тон, прошу я его.

Эвен, не расцепляя наших рук, заваливается полубоком. Уставившись на меня, хрипло протягивает:

– Полежи со мной…пожалуйста…

Вот так номер… однако.

Предложи он мне такое еще пару месяцев назад – прыгнул бы к нему в постель, не задумываясь. И лёг бы под него, и позволил бы все, что он хочет. Но не тут то было!

– Нет, – тихо отвечаю ему, мотая головой.

– Нет? – удивился Насхайм, приподняв бровь.

– Нет, – спокойно повторяю я. Потому что знаю: наутро он сквозь землю будет готов провалиться от стыда за свое предложение. Ну как же, начнется это самокопание и самобичевание: «как я мог такое с ребенком сделать», «какой я учитель после этого» и все в таком духе. Будет раскаиваться, просить прощения… А я? У меня сердце просто не выдержит этих унижений, потому как раскаивания эти прежде всего добьют меня. Не хочу я, чтобы он желал меня, выпив добрую дозу алкоголя… Не этого я хочу. Поэтому – нет. Твердое, решительное «нет».

– А, вот оно что значит… как думаешь, Исак, а я…я заслужил хоть каплю этого тепла… твоего тепла? – видимо, не собирается успокаиваться Насхайм.

– Спите уже! – чуть ли не кричу на пьяного бедолагу.

– Ну и ладно! – размыкает наши руки и разворачивается ко мне спиной, уткнувшись правой половиной лица в подушку. – Значит буду тут один замерзать, – сонно лепечет Эвен.

Мда… Смешно! У нас хоть и северная страна, но в июне не так уж и холодно. Но я все же беру с кресла плед и накрываю им со спины моего учителя.

А потом сажусь на колени на пол так, чтобы наши лица были примерно на одном уровне и начинаю тихонько гладить его по волосам. Так, как когда-то делал он… взрослый мой.

Насхайм закрывает глаза, но по движению ресниц понимаю, что он не спит.

Наклоняюсь к самому уху и шепчу:

– If you only knew*, – оставляю осторожный поцелуй на виске, а Эвен резко распахивает глаза:

– So did you*…

Тянется рукой к моему лицу и нежно оглаживает его от правого виска до подбородка.

Снова это неловкое молчание. И искренне-теплые взгляды, говорящие больше слов, гораздо больше.

Но я первым разрываю зрительный контакт. Поднимаюсь на ноги и, поправив плед на спине Эвена, выключаю свет и покидаю его комнату.

Знаю наверняка: утром будет непростой разговор. А вообще мог бы хотя бы на словах меня поздравить, мой горе-алкоголик.

_______________________

*If you only knew – Если бы вы только знали.

**So did you – (здесь) – И ты – тоже.

========== Часть 23.2. I will always ==========

Действительно бесконечна…

Эвен.

– Вам черный без сахара, да? – мальчик суетится вокруг меня, как ни в чем не бывало. Ни косых взглядов. Ни ухмылок.

Утром проснулся совсем рано. Несмотря на небольшую головную боль и жуткую сухость в горле после такого большого количества алкоголя с непривычки, заставил себя встать и пойти в душ.

Пока шел до ванной комнаты, успел заглянуть к Исаку. Дверь была приоткрыта, а мой мальчик навзничь лежал на своей кровати, наполовину укрытый легким одеялом.

Если честно, ума не приложу, как надо напиться, чтобы ничего не помнить с утра, потому как я помнил все, что говорил ему вчера… И как теперь показаться перед ним… Что вообще со мной творит этот мальчик, сам того не ведая? И как я вообще придумал напиваться так, у него на глазах? В конце концов, сам я во всем виноват, да и могло ли быть все иначе? – Нет. Это так, просто чувство собственничества, боязнь потерять «влияние» на Исака, вот и все. Так что надо взять себя в руки: мальчик имеет право проводить время с тем, с кем хочет. Я не должен допускать подобного поведения со своей стороны. А Исак… Исак волен жить так, как ему хочется.

Но как же совестно сейчас сидеть перед ним на кухне и, несмотря на то, что мальчик и виду не подает о том, что вчера здесь было, я едва ли могу смотреть ему в глаза.

– Эй… Вы еще не проснулись там, господин Насхайм? – щелкает пальцами у меня перед лицом. – Просыпайтесь, давайте. Вот ваш кофе, – ставит передо мной чашку со свежесваренным ароматным напитком и тарелку с сэндвичами… заботливый мой. Повезло этому Николасу. А для меня вот моя прекрасная Инге, даже когда оставалась до утра, не делала завтрака. Ее всегда больше волновало, как она выглядит с утра.

– Я тут вчера не поздравил тебя, – наконец, пересиливаю себя и поднимаю на него взгляд. – Это тебе, – почти перехожу на шепот, протягивая ему небольшой футляр, обитый черным бархатом.

Мальчик словно застыл, сидя напротив меня. Вопросительно посмотрел на меня, облизывая губы кончиком влажного языка.

– С Днем Рождения, Исак, с прошедшим, – стараюсь улыбнуться, но мальчик так все и не решается взять подарок.

Тогда я встаю со своего места и, обогнув стол, подхожу к подростку со спины. Беру в руки футляр; открыв его, достаю оттуда небольшой серебряный медальон на цепочке. Осторожно накрываю ею шею Исака, надежно щелкнув крошечным замком, скрыв его под нежными волнами волос моего мальчика.

Все это время мой ученик не проронил ни слова. Только когда ненароком ласково коснулся его волос руками, поправляя закрутившиеся со спины локоны, он вдруг резко обернулся, в смятении забегав глазами по моему лицу.

– Спасибо… Не ожидал, даже.

– Не за что, Исак. Ты открой его, он с секретом, – подмигнул я мальчику, усаживаясь на свое место.

Когда «секрет» был открыт, на Исака с двух сторон внутри смотрели наши с ним улыбающиеся лица.

– На память…

Исак чего-то совсем смутился, а я, кажется, пожалел уже, что осмелился на такой подарок.

– Это вы прям в тему, угадали! – наконец, оживился мальчик, как раз пригодится скоро.

– В каком смысле? – что это он имеет ввиду?

– Ну я тут постеснялся вам сказать раньше, да и не до меня вам было, – да-да, Исак, не до тебя, конечно, но мальчик продолжил. – Я уезжаю.

– Куда? – я что-то ничего не понимаю уже…

– В Англию. Я в конкурсе участвовал по английскому. Набрал много баллов, вот, теперь могу провести каникулы и один учебный год там, – с гордостью сообщает мне Исак.

Мне бы радоваться… А я, кажется, снова не против напиться. И плевать, что я – учитель… Сейчас я бы предпочел забыть об этом.

– Но… Как же так?

– Эм, а вы что, не рады? Я думал, гордиться будете, – будто не замечая того, как погас мой голос, радостно продолжает делиться «прекрасной» новостью Исак.

Нет. Хватит. Обещал же взять себя в руки.

– Да нет, отчего же, рад, конечно. Поздравляю тебя! Только как же ты своего парня-то оставишь? Или будете расстоянием чувства проверять? – складываю руки на груди и впиваясь в него взглядом.

– Вы о ком это? – чуть ли не рассмеялся Исак.

– Ну так как же, Николас, если не ошибаюсь, – вот что я несу?..

– Он так-то мой друг просто. Не такой, как Юнас, конечно, но все же. А с чего вы взяли, что он мой парень? Кто хоть вас надоумил-то?

Я молча поджимаю губы, виновато отводя взгляд в сторону. Ну вот кто меня снова за язык тянул? Где мои сдержанность и такт?

– А, понятно все. С Васкесом я позже поговорю. Но вы-то как могли на такое купиться? А еще – взрослый! И дебош вчера пьяный тут устроили из-за этого, ведь так?

– Ничего и не из-за этого! Просто… Да я вообще не должен отчитываться перед тобой! – багровея, выскакиваю из-за стола и отхожу к окну, поворачиваясь к Исаку спиной. Молодец, Эвен! Ничего не скажешь! Выдал себя с головой. Как и выпутываться буду?

Я не могу предвидеть реакции мальчика сейчас, но понимаю, что моя почти подростковая импульсивность выйдет мне боком.

Но мне уже не успокоиться. Сделав глубокий вдох, почти неслышно произношу:

– Может, я не хочу, чтобы ты уезжал.

Не успеваю даже опомниться, как ощущаю, что спины моей касаются две теплые, все еще такие маленькие ладони.

– Может, или не хотите? – шепчет Исак, прикладываясь лбом туда, где в спину уже дико отбивает ритм мое сердце.

Но я не знаю, что ответить ему. Не знаю, что будет правильным ответом! Чувствую себя сейчас каким-то рядовым двоечником, в очередной раз не выучившим урок…

– Зачем ты задаешь вопрос, на который мы оба давно знаем ответ? – разворачиваюсь к нему лицом, опускаю голову так, что мы почти невесомо соприкасаемся лбами. И я знаю, что сейчас мы переступим черту, безвозвратно.

– Назовите причину… просто одну причину, и я – останусь, слово даю, – шепчет мой мальчик, двигая губами в каких-то миллиметрах от моих.

Видя, к чему сейчас все идет, беру его лицо ладонями и осторожно отстраняю его на безопасное расстояние.

Исак непонимающе смотрит какое-то время, а потом накрывает мои ладони своими и резко сбрасывает их со своего лица, отступая на шаг.

– Да вы просто трус! Трус и слабак! Вот вы кто! – разворачивается и направляется прочь из кухни. Но почти на пороге, встав полубоком так, чтобы бросить последний сверлящий взгляд в мою сторону, горько цедит сквозь зубы:

– И как я только мог! Вот так! В такого!..

Мальчика и след давно простыл, а я все стоял и стоял, посреди кухни, как сомнамбула, встревоженный ночным бредом при полной луне.

Нет, Исак… не то… Это как я мог позволить себе… вот так.

***

– Ну ты там не забывай нас, бро! – парни по очереди обнимают Исака, пока я тихо топчусь в стороне.

В аэропорту Осло, как и всегда, толпа народа, но я сейчас вижу только одного человека.

Утром Исака с вещами привез мой отец, но из-за каких-то его дел провожать мальчика я должен был один. Конечно, парни тоже приехали попрощаться.

Эти две недели перед вылетом Исака на Британские острова мы почти не виделись и не разговаривали. Но сейчас я, что уж скрывать, только и жду, когда смогу обнять его на прощание… Я даже не хочу сейчас анализировать то, что чувствую из-за всего этого. В конце концов, возможно, это и неплохо: мальчик побудет вдали от всего, что так или иначе могло напоминать ему о том, что было.

Наконец, ребята отходят, а мы остаемся одни, шагах в десяти друг от друга. И мальчик мой первым преодолевает их. Да, он не боится, он – не я.

Встает совсем близко, сунув руки в карманы.

– Мне идти скоро уже надо, – немного ведет плечом. – Можно вас обнять на прощание? Или люди увидят?..

Закатываю глаза, протягивая руки к его плечам. Так ничего и не ответив, обнимаю его сам, кладя его голову к себе на плечо:

– Не сердись на меня, Исак… И береги там себя.

– Вы тоже, – трется носом о мое плечо, а я крепче обнимаю его в ответ.

Какое-то время подросток молчит, но потом медленно поднимает голову; поправляет мой подарок на груди и, глядя прямо в глаза, дотрагивается руками до моей шеи:

– Я люблю вас.

– Исак, – я боюсь, что биение моего сердца сейчас перекроет мне доступ кислорода, – не надо так…

– Тшш, – касается кончиками своих маленьких пальцев моих губ. – Не надо ничего говорить. Я знаю, что вы не чувствуете того же ко мне, но это – не важно. Просто, – я все еще не могу справиться с дыханием, а Исак продолжает. – Просто, разве так плохо, когда вас кто-то любит? Просто любит и все?

Объявляют посадку, а я по прежнему молчу.

Мальчик отстраняется, поправляет рюкзак, и вскоре я могу видеть только его спину и козырек красного снэпбэка.

All my plans fell through my hands;

They fell through my hands, on me

All my dreams, it suddenly seems, it suddenly seems empty.

========== Часть 24.1. The icicle melts ==========

Комментарий к Часть 24.1. The icicle melts

Часть – несколько “рваная”, как и мысли Эвена. Вторая половина – будет от лица Исака. Хочу посмотреть на их разлуку с обеих сторон.

Постараюсь сильно не задерживать с продой, но совсем зашиваюсь с учебой((

Мысли и истинные чувства Эвена еще будут раскрыты в тексте ;)

Эвен.

«Я люблю вас». И вот уже в сотни раз сложнее сохранить этот тончайший барьер между нами. Убедить себя в том, что все осталось как прежде.

«Я люблю вас». И мир мой почти перевернулся, и появилась в нем одна маленькая потаенная комнатка – не осталось никаких сомнений.

«Я люблю вас». И ход жизни моей разделился на «до» и «после».

Или… Эвен-Эвен, какой же ты все-таки банальный до невозможности, перебирающий в голове весь этот милый романтический бред, словно прыщавый, первый раз услышавший признание, подросток.

Всё просто. Мир мой не перевернулся, не рухнул и даже не дрогнул от его искреннего признания. Я спокойно вернулся к ее привычному течению, к своей любимой работе, к своей любимой девушке, к своей обычной, «нормальной» жизни, той самой, что была у меня «до».

– Ты лжешь сейчас?

– Лгу

И ничего не произошло, Эвен, ничего. Просто кто-то оставил тебе свое сердце на хранение, а твое – забрал с собой, взамен. А в остальном – все просто, правда. Лги дальше.

***

– Исак… Исак, постой!

Стою у стенда с расписанием, а мимо проплывает знакомый яркий козырек снэпбэка. Совершенно забыв о том, что сейчас перемена, и в холле полно народу, догоняю подростка, неловко хватая его за худенькое плечико.

– Здрасьте, господин Насхайм, вы напутали, я – Хайден, – немного смущенно улыбаясь, разворачивается ко мне парень.

Стою, как вкопанный, а на лице, наверное, наиглупейшее выражение. Дожил, Эвен. Хорош! Ничего не скажешь. Уже мерещиться начало…

– Простите, я обознался, – под вопросительные взгляды и слабые смешки зазевавшихся тинейджеров, спешу удалиться в свой кабинет. Нет, Эвен, нельзя так: надо взять себя в руки.

Четыре месяца уже прошло, четыре… А ты всё, нет-нет, да и не можешь заснуть, если не зажжешь свет маяка и не увидишь на стене напротив милую улыбку и смеющийся взгляд. Вроде, рядом – она, такая прекрасная, молодая, подходящая – то, что нужно. И давно бы надо решать что-то с браком – оба уже не дети, еще пара лет – и четвертый десяток разменяете. И все так привычно, удобно, вот только одного нет – того самого, что заставляет видеть родной силуэт в других людях.

***

– Он не умер.

– Что?..

Уроки давно закончились, а я продолжаю сидеть в кабинете, задумчиво опустив лоб на согнутые в локтях руки. Будто голова моя налилась свинцом тяжелых мыслей, что скопились там, как в руднике, плотно примкнув друг к другу.

Встряхиваю плечами, сам себе напоминая е г о знакомое движение, и поднимаю взгляд. Перед моим столом вижу Юнаса, а в глазах его читаю – «я все понимаю».

– Он не умер, господин Насхайм. Исак не умер, он жив, не надо так убиваться, – спокойно, твердо произнося каждое слово, поясняет Васкес.

Конечно, слова его вызывают дикое смущение.

– Нет же, я не…

– Бросьте вы это, господин Насхайм; вы можете там кого угодно обманывать – меня только водить за нос не получится. Вы не думайте, Исак мне ничего такого не говорил, ничего, что могло бы вас как-то скомпрометировать, – Юнас улыбается, а я, по-моему, еще больше краснею, будто – это я ученик, а он – школьный учитель, пытающийся помочь запутавшемуся подростку. – Да я сам вижу, как вам невесело, и, согласитесь, без Вальтерсена здесь не обошлось?

Не привык я к таким вот разговорам с детьми… Ага, совсем не привык. Не успел привыкнуть, только вот полгода тому назад одного такого «ребенка» чуть в постель к себе, дураку напившемуся, не уложил. Спасибо, что мальчик мой в тот момент порядочнее меня оказался и благоразумнее. Стыдно за тот случай до сих пор.

А сейчас его друг стоит передо мной и пытается вывести на откровенный разговор, а может быть, просто хочет помочь?

Окончательно придя в замешательство от этого пристального взгляда из-под широких бровей, отворачиваюсь к окну, снова дергая плечами.

– Юнас… Ты иди, уроки закончились, отдыхай.

Набираюсь смелости и поворачиваюсь лицом к подростку. Тот стоит молча какое-то время, а потом трогается с места, направляясь к двери.

– Знаете, что? – вдруг резко притормаживает, почти у самого выхода. – Оба вы хороши с ним! Да, дело не мое, согласен, не надо сейчас испепелять меня укоризненным взглядом, но я все же скажу вам: вы с ним – стоите друг друга! Как два барана уперлись, один в свое эго подростковое и комплексы тупые, другой в свой возраст и скудоумное общественное мнение!

Я, было, открыл рот, чтобы возразить, но, ей-богу, не нашел, что!

– Ой, да ну вас, обоих! Страдайте дальше! – отчаянно всплеснул руками Васкес. – Извините, если перегнул палку, я не хотел вас обидеть, просто больно смотреть, как вам хреново! Но ведь… Вы сами все можете исправить, если захотите. Подумайте…

Дверь за Васкесом уже давно захлопнулась, а я, так и не выудив из себя ни единого путного слова, продолжаю смотреть в эту пустоту светлых стен моего кабинета.

«Всегда есть шанс все исправить».

Не слишком ли много в моей жизни déjà vu?

Уже дома, ближе к ночи, зная, что в Лондоне сейчас на час меньше, чем в Осло, набираю в скайпе Исака. Идут гудки, но мальчик все не отвечает и не отвечает.

По правде сказать, мы каким-то образом, совсем не договариваясь, негласно решили «не тревожить» друг друга частым общением. Обоим было необходима эта тишина, больше похожая на азартную игру – кто же первый сорвется, кто первым раскроет карты. И, видимо, сорвать большой куш в покере мне не светит никогда…