Текст книги "Saving grace (СИ)"

Автор книги: Ame immortelle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Было обидно, но больше – из-за неоправдавшихся ожиданий.

А так… что ж, следует сказать «спасибо» хотя бы за то, что мне не нужно сейчас ходить по школе с опущенной головой, натянув капюшон худи до бровей, и слышать грязные комментарии в свой адрес.

Правда, он написал. В Facebook пришло сообщение, где Эвен долго извинялся, объясняя, что возникли неотложные дела. И что он обязательно приедет, как только сможет.

Я лишь горько усмехнулся и ответил, что «ничего страшного» и что он мне ничем не обязан.

Вот и все, Исак. А чего ты ждал?

Значит, надо научиться жить этой новой жизнью без Эвена. Потому что без тебя и твоих бед Эвену живется гораздо лучше. И он, если честно, этого заслуживает.

Следующая учебная неделя прошла довольно быстро. Как и обещал, я взялся за голову.

Понятное дело легче получалось с предметами, где и раньше все было стабильно хорошо.

У преподавательницы английского я вообще за неделю обозначился в любимчиках. Ну еще бы, чего там.

С утра в пятницу ко мне подошла Вильде:

– Оу, Исак, сегодня в доме Евы – вечеринка по поводу очередной встречи нашей группы. Я тебя туда тоже записала. Будут все самые активные ребята. Тебе надо вливаться в коллектив, в семь вечера – ждем, – защебетала блондинка. – Я уже отправила всем сообщения на фэйсбук, но к тебе решила подойти лично – цени это! – и, не дав мне и рта открыть, уже полетела «осчастливливать» других новичков.

Честно говоря, я давно видел это сообщение, но как-то пока не думалось ни про какие походы на вечеринки. Все еще непросто было расслабиться и ни о чем не думать.

Но сейчас, когда на выходных я так и не увидел Эвена, а парни и девчонки на курсе показались мне вполне нормальными, я начал подумывать «а почему бы и нет», собственно. Что я теряю?

Придя домой, спросил разрешения у фру Насхайм. Она была не против, даже обрадовалась, что меня приняли за «своего», и я, вроде как, потихоньку адаптируюсь. Только попросила держать голову на плечах, а то «что мы скажем Эвену?». Ой да, можно подумать, его теперь это волнует. Смешно же. Просто смешно. И я сам – тоже смешон в своих ожиданиях.

Ну, вечеринка – так вечеринка. Почему бы и нет. Напиваться как раньше – я не собираюсь. Крайне, тихо отсижусь в углу и незаметно свалю. А может, хоть немного удастся отвлечься.

Эвен.

Неправдоподобно сумасшедшие полторы недели. Едва ли успел вернуться в Осло, как на меня буквально обрушился шквал нерешенных дел. Вроде отсутствовал пару дней – а накопилось столько всего, что только к выходным смог разгрести хотя бы половину.

Никогда не забуду эту пятницу. У первого курса был английский. Захожу в класс, а эти двое, Мортен и Томас как ни в чем не бывало сидят за последней партой и давятся от смеха над очередной дурацкий хохмой. Сидят и смеются. Ни раскаяния, ни сожаления о содеянном. Все тот же смех и циничный взгляд.

С минуту стоял под гробовую тишину в классе, прерываемую лишь гоготанием этих двоих.

– Вам все еще весело, Йохансен? – спрашиваю строго, твердо глядя в эти наглые глаза.

– Ну да, а чё? Я недавно так хорошо провел время, как вам известно, – и снова этот дикий смех, больше походящий на блеяние.

Смеряю строгим взглядом Махди и Магнуса, жестом призывая сохранить спокойствие. И мысленно возношу молитвы небу за то, что сегодня в школе нет Юнаса.

Конечно, парень дал мне слово, что ради блага Исака не станет устраивать самосуд.

Но сейчас, думаю, даже мне с трудом удается сдержаться. Что уж говорить про Васкеса.

Я еще какое-то время продолжаю смотреть, затем говорю, обращаясь к последней парте:

– Вы вольны занимать любую выгодную вам позицию, но с рук вам это не сойдет. Имейте ввиду! – стараюсь успокоиться и присаживаюсь за свой стол.

– Хах, вы что ли постараетесь? – непробиваемый подросток продолжает лезть на рожон.

Просто игнорирую. Знаю, что не до конца готовы документы из опеки, просто уж ввиду сложности ситуации разрешили увести Исака к моим родителям пораньше. Но, как только все будет готово, я не пожалею ни сил, ни времени, но добьюсь, чтобы эти негодяи получили по заслугам.

Все бы ничего, я уже мысленно ждал выходных, чтобы навестить моего мальчика. Но как гром среди ясного неба, мне звонит Инге и настаивает на встрече. Я объяснил ей, что мы можем увидеться с пятницы на субботу, а потом мне нужно будет уехать к родителям по делу. И началось: тебе на меня наплевать, вторые выходные динамишь, завел уже кого-то себе там…

Ну что тут скажешь: женщины.

Куда только делась моя понимающая девушка?

Нет, конечно, я не ставлю на одну чашу весов Исака и мою Инге. Они оба по-разному мне дороги. Но ребенку и так не сладко. А тут, выходит, я сразу же нарушаю данное обещание. Но и в словах Инге была доля здравого смысла. Да и хороший секс, что уж греха таить – не помешал бы. Надо было расслабиться после всего.

Совесть, конечно, меня ела жестко, но я написал Исаку извинения и остался с Инге.

И чувствовал себя по-свински, если честно. Было стыдно, потому что наврал Исаку с три короба хуже любого самого нерадивого лодыря, отлынивающего от учебы.

К следующим выходным сердце мое не выдержало. А учитывая, что я набирал Исака в скайпе пару раз, а он – не отвечал, хотя был онлайн – я понимал, что обидел мальчика. Но я все исправлю, Исак, все исправлю!

Выехал сразу после работы в пятницу, сказав Инге, что надо помочь родителям. На мое счастье, у моей красавицы нашлись важные дела в компании с подружками, поэтому особых возражений не было.

Мчался, превысив все возможные скоростные ограничения. Так что жду квитанций о штрафах. Но сейчас это – пустяки.

Едва переступаю порог дома, как первым делом после объятий мамы справляюсь об Исаке.

Услышав от нее, что он два часа тому назад ушел на вечеринку одноклассников, я, пожурив недоумевающую на мой тон маму за такую беспечность, за то, что она отпустила мальчика после таких ситуаций на это «сборище» с алкоголем и прочими радостями жизни, я, не желая ничего слушать о том, что мальчику нужна «социализация», не раздеваясь, сажусь обратно в машину и еду по указанному адресу.

Совершено свободно попадаю в дом, где внутри уже все дышит алкогольными парами и дымом сигарет и, полагаю, не только сигарет.

Толпа подвыпивших подростков даже не замечает пришедшего взрослого человека, по-моему.

Ищу глазами Исака, и не сразу, но замечаю, наконец, знакомый

красный снэпбэк.

Но радоваться не спешу, так как совсем рядом, буквально наклонившись к нему корпусом, стоит какой-то парень, чуть повыше его ростом.

Что я в тот момент подумал, догадаться не сложно. Понимаю, что это просто какой-то первокурсник, но вот он уже тянет Вальтерсена за рукав, и они идут по направлению к лестнице на второй этаж.

Какого черта, Исак Вальтерсен?! Какого черта?! Неужели ты так ничего и не понял?! Неужели я зря вытаскивал тебя из этого ада?!

Мне хотелось кричать! Кричать от непонимания, от злости на безрассудность Исака.

Я ведь даже не рассматривал версию, что у мальчика просто возникла взаимная симпатия, и что, возможно, надо бы порадоваться. Я почему-то однобоко решил, что Исак взялся за старое, что этот ужас его ничему не научил!

Глупо, конечно, с моей стороны было бы бежать сейчас за подростком и вытаскивать из постели с парнем.

Хм… из постели. О чем хоть я только думаю. Ну уж нет! Не дам я тебе снова все испортить! Не дам!

Стыдно, конечно, и совсем не педагогично, но, выждав минут десять, я срываюсь и буквально бегу вверх по лестнице. Сам не осознаю, что именно сейчас мною движет; мыслено уговариваю себя не наделать сейчас еще больше глупостей. Хотя, куда уж больше…

========== Часть 15. What if God smoked cannabis ==========

Комментарий к Часть 15. What if God smoked cannabis

What if God smoked cannabis, the Cranberries, – кавер песни Joanne Osborne, которая в свою очередь является пародией на ее композицию What if God was one of us.

Эвен.

Пулей влетаю на второй этаж, попутно ища глазами двери в комнаты. Натыкаюсь на первую попавшуюся и с силой дергаю за ручку. Дверь оказалась незаперта, но внутри никого не было. Так, ну ок, в конце концов, успел заметить другие двери.

Быстрым шагом подхожу к самой дальней в углу, ведущей в туалетную комнату. И по-моему, я слышу за дверью какую-то возню и приглушенный смех.

Честно говоря, очень глупо чувствую себя. И то правда: бегаю за шестнадцатилетним парнем, который, возможно, просто решил расслабиться и забыться. Да я сам был бы бесконечно рад, если Исак сможет забыть весь перенесенный ужас и стыд тех событий. Но я так боюсь, что мальчик снова вступил на скользкую тропу и вот-вот провалится вновь в эту бездну пошлости и нетрезвого жара недоотношений непонятно на какой основе. Я просто до жути трясусь за его совсем неокрепшую душу, которую так жестоко уже успели поломать эти изверги. А он, глупый, снова поддается и идет по краю.

Стоп… А может, дело не только в этом страхе? Может, я просто боюсь, что у Исака кто-то появился? Возможно, парень этот и неплохой человек, но сейчас я готов был поверить только своим собственным глазам, а не хаотичному потоку догадок в моей уставшей голове.

Понятия не имею, что собираюсь делать, если обнаружу их там, занимающихся известно чем, или Исака, стоящего перед парнем на коленях, как тогда, когда мы познакомились, если это вообще можно так назвать. Но раз решился – делать нечего. Будь, что будет.

Стараюсь успокоить дыхание и медленно открываю дверь.

И что же я вижу?

Посередине довольно просторной комнаты находится окно с высоким подоконником. Обычно, видимо, оно плотно закрыто жалюзи, но сейчас они раздвинуты.

Взгляд мой падает на того самого парня, что увел Исака сюда за собой, который сидит на полу под окном, прямо на коврике, подогнув ноги к груди и прижав к себе руки с вапорайзером; а слева на подоконнике сидит, согнув одну ногу в колене, мой ученик в знакомой мне красной кепке. Правая рука его закинута за голову, а пальцы левой руки крепко сжимают сверток с курительной смесью, проще говоря, косяк с травкой. Отлично, Исак Вальтерсен, отлично! Час от часу нелегче.

При моем появлении, оба парня резко вскинули головы и на мгновение удивленно вытаращили глаза:

– Здрасьте, – бросает мне Исак, и тут же покатились дурацкие смешки, с запрокидыванием головы и переглядываниями.

Так-так, мальчик решил сделать вид, что ему все равно на мое появление – обиделся все-таки за прошлые выходные. Но это же не повод обкуриваться в туалете в компании с неизвестно кем!

– Что здесь происходит?! – зачем-то выпаливаю я вопрос с совершено очевидным для любого зрячего человека ответом.

Новоиспеченный приятель Исака молчит, зато Вальтерсен, конечно же, рвется в бой:

– Ну, вы приглядитесь, что ли, – демонстративно делает затяжку и снова заливается смехом.

– Исак, это кто? – заикаясь, перебиваясь ухмылками, парень на полу обращается к сидящему на подоконнике.

– Это…это мой, эм…старший брат, – наигранно ведет бровями и снова откидывает голову назад.

– Да, и старший брат Исака сейчас обоих вытащит за уши отсюда!

Так что, молодой человек, в ваших интересах покинуть немедленно это помещение, я понятно объяснил? Или вам помочь?

Парень ухмыльнулся, стрельнув взглядом по Исаку:

– Ну ты даешь, Вальтерсен, нахер ты своему брату дал адрес? Еще бы бабушку сюда позвал! – поворчав под молчаливый взгляд Исака, его напарник-курильщик нехотя встал и, шатаясь, поплелся к двери.

Мы остаемся вдвоем. Я так и не снял пальто, которое уже вроде пропиталось парами всего того, что успели употребить эти два горе-курильщика.

– Ну и зачем вы это сделали? Зачем вы вообще сюда приехали? – немного цинично интересуется Исак, вот ведь негодяй маленький!

– Затем, что не хочу повторения прошлого для тебя! Вот зачем, Исак, – видимо, сохранить спокойствие все же не получится.

Мальчик надул щеки и с шумом выдохнул, отведя взгляд:

– Я просто покурил травку, один маленький косяк и всё! Что такого-то? Зачем накручиваете себя? – снова прямо смотрит в глаза. Складывается впечатление, что мальчик хочет получить какие особенные ответы. Но получит он сейчас основательный нагоняй от меня!

– Да, действительно, один маленький косяк, который ты немедленно отдашь мне!

– Оу, какой строгий учитель, хотя нет, вы же теперь для всех мой «старший брат» – откровенно издевается ведь, – как это там, у Оруэлла: «Старший брат следит за тобой»*

– Мне, конечно, льстит как учителю, что мой ученик цитирует Джоржа Оруэлла, но можешь зубы мне не заговаривать, демонстрирую свои познания; если хочешь, обсудим это произведение позже, – охлаждаю я пыл подростка. – А сейчас отдай мне косяк, пожалуйста, – продолжаю строго настаивать я.

– Зачем он вам? – чуть ли не в голос уже хохочет Исак.

– Как зачем? Странный вопрос, Исак, затем же, зачем и тебе, – ок, мальчик, клин клином же вышибают, и надо бы проучить его, а то за полторы недели без меня что-то мой «младший брат» пообнаглел.

– Хах, да ладно? Заливаете! Чё реально курить будете?

– Да, а что?

– Так вы же это, учитель, все-таки, – несколько поубавил пыл Исак.

– А что, учителя – из совершенно другого теста по-твоему? Обычным людям, значит, можно, а мне нельзя? – я что-то наглею похлеще моего неугомонного подростка; снимаю пальто, перекидывая его через бортик ванной, оставаясь в одной тонкой сорочке с жилетом.

Сажусь на подоконник напротив Исака и, закатав рукава по локоть, протягиваю руку к мальчику:

– Так ты отдашь мне его?

Мальчик аж присвистнул, но косяк все еще был зажат в его руке. Другой он полез в карман за телефоном:

– Сейчас, подождите, эпичненько будет.

Недолго копается в гаджете и секунд через двадцать включает the Cranberries, What if God smoked Cannabis.

Вот ведь какой, а? Ну как его понимать? Далеко неглупый, смышленый парень, но из-за своей своенравности будет вечно получать удары от жизни. Как бы я хотел отвести от него каждый из них…

С минуту сидим и молча слушаем музыку.

– Ладно, Исак, я эпичность момента оценил, сейчас отдай мне этот самокрут. Я, конечно, не собираюсь курить, просто выброшу потом где-нибудь, только сделаю так, чтобы никто больше не смог его подобрать и снова воспользоваться.

– Пф, и не подумаю! Он – не мой и денег стоит, так что, извините, но не отдам, – ехидно хихикает и пожимает плечами.

– Денег, говоришь? Сколько? Скажи, я отдам, – умом понимаю, что веду себя сейчас не менее демонстративно, чем подростки, но зачем-то изображаю, что лезу за бумажником.

– Да не, не, что хоть вы, господин Насхайм, – нарочито растягивает слова Исак. – Я и сам могу расплатиться, – мальчик чуть приподнимет одну бровь.

А дальше я, разрази меня гром, чёрт знает почему, но нервно бросаюсь словами, о которых пожалел в ту же секунду, что они слетели с моего глупого языка:

– Даже не сомневаюсь, каким способом ты это сделаешь!

Бог мой, ну зачем я сказал ему это?! Кто меня тянул за язык?!

Только и думаю о том, как помочь мальчику, а сам говорю ему подобное! Я просто болван, бесчувственный болван. Какой я педагог после этого?

Смотрю на Исака. Как же мальчик покраснел. От улыбки и следа не осталось; кажется, верхняя губа уже дергается, а потухшие глаза подернуло соленой пеленой.

Молча протягивает мне на ладонь то, что я так упорно просил мне отдать и опускает взгляд.

Мне нет прощения…просто и быть его не может.

Но я инстинктивно цепляюсь за эту тонкую нить нашей с Исаком связи, что сплелась за последние две недели и вот-вот оборвется…

Быстро соскакиваю с подоконника и оказываюсь совсем близко к свесившему с него обе ноги Исаку:

– Исак, я…я не то имел ввиду, Исак, – ей-богу, Эвен, хуже нашкодившего ребенка оправдываешься, – Исак, – осторожно беру ладонями его раскрасневшееся личико, – прости, если обидел, слышишь? – но подросток не реагирует, – тогда я, держа ладони на его щеках, сам мягко поднимаю его голову, – ну посмотри же на меня, Исак, не молчи, только, прошу тебя, – голос мой уже дрожит, а сам я – не знаю, какие еще слова можно подобрать в этой ситуации.

Так стыдно за свою опрометчивость и несдержанность мне давно не было. Склеивал, склеивал сердечко мальчика по кусочкам и тут же все разбил вдребезги сам!

Сказать, что я почти ненавидел себя в тот момент – ничего не сказать.

Наконец, мальчик поднимает на меня потемневший взгляд:

– Всё нормально, господин Насхайм…дело не в вас, вы так-то правы…долгое время я только так и мог расплачиваться, ну, вы ж сами все видели, – горько усмехается, а я непроизвольно начинаю гладить пальцами его щеки. – Но я не вернусь больше к такому, я тут даже работу начал подыскивать на выходные, ну чтобы совсем уж не сидеть на шее у ваших родителей, – хочу возразить про опекунское пособие, но Исак опережает меня. – Да-да, помню про пособие на меня, но я хочу работать, честно работать. Так что не думайте, по туалетам меня вылавливать и оттаскивать от чужих ширинок больше не надо, – сейчас мальчик успокоился вроде, снова усмехнулся, но менее горько, что ли.

А я все еще ласково касаюсь его лица и понимаю, что в очередной раз с высоты своего благоразумия проиграл искренности и отчаянности моего мальчика.

Не выдерживаю и притягиваю его голову к своей груди:

– Прости меня, ладно? – шепчу в его пахнущие, даже через снэпбэк, смесью шампуня и курительных смесей волосы, а он лишь трется лбом о мои ключицы:

– Не надо… не за что вам прощения просить, давайте забудем и всё?

Я лишь безмолвно улыбаюсь, и сердце мое сжимается от невероятного тепла. Никогда больше не позволю себе таких слов. Этот мальчик заслуживает понимания и доброты. И всё у него будет хорошо.

– Пойдем домой? – наклоняю голову почти к самому уху и шепчу ему я.

Исак кивает и нехотя отстраняется. Песня давно закончилась, а брошенный мною косяк так и остался лежать на подоконнике. Не до него сейчас, не до него. И да, это непедагогично. Но в этот самый момент я хочу быть просто человеком и оказаться поскорее дома, и знать, что мальчику моему ничего и никто не угрожает.

Беру пальто, открываю дверь и мы вместе выходим.

Уже в машине Исак снова находит эту песню и, игриво подмигнув мне, откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.

Смотрю не него и ловлю себя на мысли, что дорога до нашего дома кажется мне непозволительно короткой.

Уже ближе к полуночи, сталкиваемся с ним в холле между дверей наших комнат.

Исак улыбается, а я ласково киваю ему в ответ.

– Завтра расскажешь мне о том, как ты тут, идет? – обращаюсь я к мальчику.

– Хорошо, – и улыбка с ямочками, так идущая ему.

Постояли какое-то время, потом Исак отводит взгляд и направляется к себе.

– Ты ничего не забыл? – останавливаю его на полпути.

Мальчик непонимающе смотрит, а я спешу пояснить:

– Доброй ночи, Исак.

– Доброй ночи, – снова улыбается и уходит к себе.

Думаю, этой ночью мы оба уснем не сразу, несмотря на усталость.

_______________________

* «1984», роман-антиутопия Джоржа Оруэлла, где впервые звучит фраза, ставшая крылатой «Старший (в др.переводах, Большой) брат следит за тобой.

========== Часть 16. You and me ==========

Исак.

На следующий день жутко болела голова, все-таки не часто мне приходилось курить травку.

Но я и виду не подал о плохом самочувствии, потому как не хочу выглядеть жалким, да и не желаю лишний раз волновать моих опекунов и Эвена.

После завтрака мой учитель решил увезти меня в город, чтобы показать мне окрестности и свои любимые места.

Как выяснилось, их не так много, но среди прочих больше всего мне запомнился дом композитора Эдварда Грига, Тролльхауген.

Оказывается, он был построен не без его собственного участия, а его прах вместе с прахом жены захоронен в горной могиле неподалеку от дома.

Сам дом – словно сошел с картинок из книжек со сказками.

Короче, я и сам не ожидал, что этот дом вызовет во мне столько эмоций.

Потом ездили на набережную, усыпанную плотно стоящими друг к другу разноцветными домами, Брюгген.

А еще был удивительно вкусный горячий шоколад с теплыми булочками в уютной теплой кофейне, солнечная улыбка Эвена напротив и его ласковые пальцы, что убрали крошки в уголке моих губ, когда я перепачкал шоколадом, наверное, пол лица, как поросенок.

Вечером, ближе часам к восьми, я вышел из комнаты, покончив с уроками. Из незакрытой комнаты Эвена слышались звуки голосов.

Приоткрыл дверь пошире, юркнув головой внутрь:

– Эм… можно к вам?

Насхайм, в почти такой же светлой футболке, как у меня, полусидящий на кровати, с ноутбуком на вытянутых ногах, улыбнулся, прищурив глаза:

– Конечно, иди ближе, – жестом показал мне на место рядом с собой.

Стоило ли говорить, что в излишних приглашениях я не нуждался.

Сажусь рядом и с любопытством заглядываю на экран. Вижу, что Эвен уже более получаса смотрит какой-то фильм, по правде говоря, совсем мне не знакомый.

– Как называется? – ну мне же правда любопытно.

– «Великий Гэтсби», – переводит взгляд на меня, – по одноименному произведению кого? М?

Пожимаю плечами, краснея. Наверное, должен бы знать, но я понятия не имею, о ком речь.

– Ну ты же у нас знаток классической литературы? Оруэлла, значит, ты знаешь, а Фицджеральда – нет? – решил добить мое невежество Эвен.

Я лишь пожимаю плечами. Ну, а что врать-то?

– Ладно, не страшно. Не стыдно не знать – стыдно не учиться, Исак. Ты ведь будешь учиться, правда?

– Да, буду, – вскидываю на него взгляд и упрямо поджимаю подбородок. Ничего, я еще докажу ему, что совсем не безнадежен.

– А кто снял его?

– Баз Лурман, – с воодушевлением отвечает Эвен, – я люблю его фильмы, но этот – особенно.

– Почему? – ну все, теперь поток моих вопросов не остановить.

– Потому что это история сильного человека, благородством которого воспользовались не самые честные люди, но даже это не заставило его перестать быть настоящим человеком, – на последних словах Насхайм как-то пристально посмотрел мне в глаза и подмигнул.

А я, по ходу, еще минут пять буду сидеть, разинув рот, как галчонок.

Ну, не то чтобы я впервые слышу от Эвена что-то умное, нет, конечно, он не перестает меня удивлять, если честно, но я просто поражаюсь, как он умудряется вставить эти умные мысли всегда по делу, а не просто ради дешевых понтов, как это часто можно услышать от других.

Хотя, чего уж там, он же учитель.

Смотрим фильм, и меня все сложнее и сложнее оторвать от действия на экране. История и правда захватывает и заставляет задуматься.

– Ну, как тебе? – осталось еще минут двадцать до окончания, но Эвену, видимо, не терпится услышать мое мнение.

– Хотите честно? – приподнимаю одну бровь, а Насхайм кивает в ответ.

– Короче, фильм – зачетный, но блондинка – та еще сучка!.. Ой… – зажимаю рот рукой, но Эвен лишь расхохотался в ответ:

– Серьезно? – судя по тону, он вовсе не злится, – то есть – Дейзи – плохой человек?

– Пф, а то вы не согласны? Да эта стерва окрутила его вокруг пальца и променяла на лучший вариант, да-да, блондинки они такие, имейте ввиду! – ну что я несу? Выдаю себя с потрохами, похоже; еще подумает, что я на его красотку с белыми волосами намекаю… Ну и пусть!

– Ок, я учту, – снова улыбается, одними глазами, и мы продолжаем смотреть фильм.

А мой внутренний дьявол с наслаждением потирает руки.

Эвен.

Слова моего своенравного умника и правда позабавили меня.

Тем временем Исак, утомленный всеми впечатлениями этого дня, прикорнул у меня под боком, словно котенок у мамы-кошки, и, кажется, уже засопел…совсем еще ребенок, хоть и испытал уже в жизни своей то, что некоторым повидавшим виды взрослым и не снилось.

Надо бы разбудить мальчика, но так не хочется сейчас нарушать его сон. После всего, что с ним было – я дорожу каждым мгновением умиротворения Исака, каждой секундой его спокойствия, потому что его безмятежность дарит покой и моей подуставшей душе.

Конечно, мой педагогический стаж еще не позволяет культивировать в себе синдром выгорания на работе, но все же и я не железный. И, так как я еще пока не успел очерстветь сердцем к детским проблемам, мне сложно не принимать близко к сердцу их беды. А тут еще и такой особый случай. Глупо было бы не признать, что из-за всего, что с ним произошло, из-за того, что я сам взял на себя ответственность за его судьбу – я сильно привязался к этому мальчику. И пусть я чувствую, что не должен позволять Исаку привязываться к себе слишком сильно, когда эта привязанность перейдет в нечто большее, если уже не успела перейти, но и оттолкнуть от себя мальчика я не могу. Да и не хочу.

Я знаю, что в Осло меня ждет Инге, знаю, что я тоже жду встречи с ней, потому что никто еще не отменил того факта, что она – моя девушка и продолжит быть ей. Но сейчас, в данный конкретный момент, я хочу подарить частичку тепла этому ребенку.

Поэтому я закрываю ноутбук, откладываю его на тумбочку, и осторожно опускаюсь на кровать, придерживая одной рукой Исака за плечи.

Накрыв нас обоих одеялом, обнимаю его и закрываю глаза.

Уже почти проваливаюсь в сон, как чувствую, что мальчик завозился у меня на плече.

– Исак, – открываю веки, а он вытаращил на меня свои зеленые глаза и, видимо, совсем смутился.

– М-мне… мне уйти, наверное, лучше… да? – опустил глазки, а я придвигаюсь еще ближе и шепчу куда-то в висок:

– Тебе тепло?

Снова таращится на меня и одними губами выдыхает:

– Очень…

– Вот и хорошо; спи, Исак, – прижимаю ребенка к себе, надежно обвив руками.

Мальчик закрывает глаза и совсем несмело, но осторожно кладет голову мне на грудь. Я не против, так даже удобнее.

Но разве теперь он так просто уснет?

Прошло минут пять.

– Хотел бы я, чтобы утро не наступило… – шепчет мне в шею, а я лишь ласково глажу его по спине:

– Спи, мой мальчик, – опускаю подбородок на голову, попутно укрывая Исака одеялом со спины, которое успело сползти на мою сторону.

Чувствую, как по моей шее начинают стекать горячие капли… Исак, ну что же ты плачешь-то снова, а говорил не плаксивый, эх ты…

– Ты чего? – ласково провожу по волосам, – тшш, все хорошо, не плачь, пожалуйста, слышишь? – шепчу ему, а он лишь водит носом по шее. Закрывает глаза, но почти сквозь одолевающий сон губы выдыхают:

– Плохо будет без вас… не исчезайте из моей жизни, прошу вас… – шепотом, почти неуловимо, оставляя губами горячий след у меня на ямочке между ключиц.

Я бы должен возразить что-то…

Но сейчас глубокая ночь, нам так тепло вдвоем, и я ловлю себя на мысли, что эта горячая мальчишеская щека на моей груди – всё, чего я хочу сейчас чувствовать.

Чуть наклоняю голову и касаюсь губами его лба:

– Я знаю, Исак, знаю, – а объятия еще крепче, еще горячее, и дышит уже мне в самое сердце. – Не бойся, я не исчезну, – сильнее прижимаю к себе подростка. – Спи, мой мальчик, – еще раз целую, в висок, – спи, я буду рядом.

Знаю, что ночью, проснувшись, я еще раз поправлю на нем одеяло и еще сильнее прижму его к своему телу так, будто хочу своими объятиями оградить от всего злого, что хранит в себе чернота ночи.

И еще какое-то время тайком, с теплой улыбкой на лице, буду смотреть, как сопит этот маленький утиный носик и как забавно дрожит подбородок при каждом выдохе…хороший мой.

А затем, не справившись со сном, провалюсь в эту ласковую шелковую бездну, что разметалась нежными волнами по моей груди.

Ох, мальчик… как же сложно будет утром смотреть в твои глаза… И не сорваться окончательно в этот омут, с головой.

========== Часть 17. Ode to my family ==========

Комментарий к Часть 17. Ode to my family

The Cranberries, Ode to my family, лучше и придумать нельзя…

Исак.

Не хочу просыпаться, не хочу наступления этого дня, когда Эвену снова нужно будет вернуться в Осло, а я останусь здесь, совсем один. Конечно, его родители – потрясающие люди, которые относятся ко мне как к сыну, заботятся обо мне, стараются, чтобы я ни в чем не нуждался. Но Эвен для меня давно уже человек особенный, хотя бы просто потому, что я не боюсь быть с ним самим собой. Рядом с ним я чувствую себя свободным, не боюсь быть непонятым, выставленным на посмешище или отвергнутым. Рядом с ним я живой.

А еще он такой… В общем, не такой, как все. Вроде бы весь такой строгий учитель, всегда сдержанный, всегда правильный. Но вместе с тем, с ним можно посмеяться, поговорить о музыке, фильмах, о жизни в целом, да просто обо все на свете, и он всегда выслушает, никогда не посмеется над твоим нелепым мнением, всегда постарается понять тебя, встать на твою сторону. Этим он мне напоминает героя одной книги из детства, Аттикуса Финча.* Он говорил своим детям, что «надо выучиться одному нехитрому фокусу. Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения… Надо влезть в его шкуру и походить в ней».

И да, глупо было бы отрицать, учитывая мой интерес к мужскому полу, что Эвен еще, как назло, очень красивый. Тогда, в нашу первую встречу в школьном туалете, он мне не показался таким уж привлекательным, но чем больше я узнавал его, чем больше мы сближались, тем чаще мой взгляд цеплялся за его слишком правильные черты лица, невероятной красоты и теплоты глаза цвета неба и убийственную улыбку.

А теперь ко всему добавились эти ночные объятия, ласковые слова. Я даже и представить себе не мог, что, оказывается, так круто засыпать на чьей-то теплой крепкой груди, чувствовать, как бережно тебя обнимают, ласково касаются теплыми ладонями.

Раньше, в своих недоотношениях, все, на что я мог рассчитывать – это грубые шлепки, приказы, унизительные просьбы…

Обычно, жестко оттрахав меня, Ларс не всегда даже целовал, какое уж там заснуть рядом.

И да, я помню, что надеяться мне, по сути, не на что: Эвен в отношениях, он натурал, и, собственно, я для него – ребенок.

Но мечтать мне о нем никто не запретит. Я, конечно, ни за что не признаюсь ему в своих мыслях, но даже его просто присутствие рядом дает надежду. Главное, не испортить теперь ничего своими выходками и подростковым эгоизмом. А то я ведь тот еще собственник, куда уж там.

– Доброе утро, – я нехотя открываю глаза, а на меня сверху уже смотрит теплым утренним взглядом утренний Эвен – со взъерошенными волосами, немного пересохшими губами, растянувшимися в неизменной солнечной улыбке.

– Доброе утро, господин Насхайм, – если честно, после этой ночи в его объятиях, пусть и таких невинных, как-то совсем нелепо звучит такое официальное обращение, но я не могу сам начать называть его по имени, пусть и очень хочется, а он, видимо, все же считает нужным сохранить дистанцию. Ну, ему виднее.

Он так и не разомкнул своих ладоней на моей спине, а я, по понятным причинам, начинаю чувствовать себя неловко и покрываюсь красными пятнами. Блять, физиология! Ну все, сейчас облажаюсь перед Эвеном по полной.

Насхайм замечает мое смущение:

– Что-то не так, Исак? – Господи, а то он никогда шестнадцатилетним по утрам не был!

– П-простите, я пойду лучше, – резко выпрыгиваю, разрывая его объятия, но не успеваю прикрыть «выдающееся достижение» этого утра. Fuck! Ну вот что он сейчас обо мне подумает?!