Текст книги "Saving grace (СИ)"

Автор книги: Ame immortelle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Привет, – подхожу к нему, намереваясь поцеловать в любимые губы. Эвен как-будто уворачивается, сам небрежно целуя меня в лоб. Нормально… Ладно, может, стряслось чего?

– Привет, садись, завтрак остывает, – холодно бросает он.

Приземляюсь на свое место, а в сердце закрадываются дурацкие подозрения: нет… Эвен… Прошу тебя. Хоть ты со мной так не поступай!

Пытаюсь успокоиться, но дальнейшее молчание любимого только усугубляет все.

Днем легче не становится. Садимся в машину, а я не свожу взгляда со ставшего вдруг таким усталым Эвена. Было заметно, что он сильно погружён в какую-то проблему, но как вытащить из него правду – ума не приложу. По дороге предпринимаю новые попытки все прояснить, но делаю только хуже.

– Эвен, скажи честно, что произошло? Это из-за ночи… Да? Тебе не понравилось, плохо со мной было? Давай поговорим.

– Перестань! С чего вдруг такие мысли? – нервно отзывается, сворачивая к выезду из города.

– Куда это мы?

– Сейчас увидишь, – сухо отвечает Эвен, метнув строгим взглядом.

Приезжаем к береговой линии. Из окна машины вдалеке вижу силуэт маяка, омываемого крупными волнами.

Какое-то время молча сидим. Потом Эвен поворачивается ко мне лицом:

– Пойдем.

– Зачем?

– Ты же хотел поговорить, все выяснить. Вот и поговорим.

– Почему именно здесь?

– Именно здесь и именно сейчас. Можно хотя бы раз со мной не спорить?

Весь сжимаюсь, мыслено прокручивая предстоящий разговор. Внутри все горит одной мыслью: за что, Эвен… Неужели ты такой же, как все они… Эвен!

– Исак, мне и так непросто. Пойдем, пожалуйста, – чуть смягчает тон.

Молча киваю и выхожу из машины. До маяка метров пятьдесят. Какой короткий у меня эшафот…

Комментарий к Часть 28. Roses

Это не сказка. Это – жизнь, и я говорила в самом начале – фф очень реалистичный, поэтому состояние Эвена – вполне объяснимо.

Часть не случайно так называется. Если послушать эту композицию the Cranberries, то все станет понятнее. Жизнь и любовь – не сплошные нежные лепестки розы. Там еще и шипы присутствуют.

========== Часть 29. Switch off the moment ==========

Комментарий к Часть 29. Switch off the moment

Пусть эти двое будут счастливы. Бесконечна благодарна читателям, прекрасному творчеству Долорес О’Риордан (R.I.P., my Muse) и самой вдохновляющей норвежской паре)^^

Исак.

– Ну давай же, что ты молчишь? Говори всю эту ебаную дрянь про то, что дело не во мне, – чувствую, как слезы вот-вот потоком хлынут из глаз, стараюсь сдержаться, утирая первые выступившие капли коченеющими на ветру пальцами. – Что дело в тебе, что нам нужна пауза, все идет слишком быстро!.. Что же ты молчишь, Эвен?! Давай же! Мне не привыкать к тому, что меня, оттрахав, посылают нахуй!

Насхайм слушает, не сводя с моего дрожащего лица взгляда. Силюсь прочитать в нем невысказанное, но жгучая соленая пелена уже застит глаза. И бесконечное презрение к себе за эту слабость и эти никчемные слезы! Даже расстаться не могу по-мужски. Видимо, этому человеку суждено быть вечным свидетелем моей ничтожности.

– Он тоже всегда так делал! Получал свое и выкидывал за ненадобностью! Не так нежно, как ты, конечно… Грубо и больно. Но знаешь, что? – выжимаю из себя охрипшим голосом.

– Что? – тихо шепчет мне Эвен.

– Сейчас мне больнее!

Уже, не сдерживаясь, рыдаю, закрыв лицо руками.

– Не бросай меня, умоляю тебя… – громко всхлипываю я, давясь слезами. – Я все буду делать, как тебе нравится, все, что попросишь! Только не бросай, прошу тебя! Я же умру без тебя, Эвен, умру!

Внутри все прожигает обидой и отчаянием. Ветер, кажется, пробирает до костей мое жалкое, сотрясающееся в рыданиях тело. Сквозь шмыганья носа и всхлипы глухо различаю слова Эвена:

– Как ты там вчера сказал мне: «Совсем, что ли, того?»

Я уже ничего не могу понять. Лишь чувствую, как мои леденеющие руки накрывает своими горячими Эвен. Отрывает их от моего лица и подносит к губам; согрев дыханием, оставляет россыпь невесомых поцелуев. Затем берет мое распухшее лицо ладонями и выдыхает, наклонившись близко-близко:

– Как же сильно я люблю тебя…

Нежно целует и, крепко обвив руками, притягивает к себе. Гладит волосы, спину, плечи, шепчет что-то успокаивающее. Чуть громче произносит:

– Угораздило же меня всем сердцем полюбить такого паникера! Посмотри, что ты наделал: глазки покраснели, носик распух, м? – тут же губами касается моих едва прикрытых век и кончика носа. – Любимые мои… Дует по очереди на мои воспаленные глаза, затем на все лицо.

– Всегда так делаешь… делал, когда мне больно, – невнятно бормочу я с забитым носом.

– Всегда и буду.

– Думаешь, и сейчас поможет, боль утихнет?

Ничего не отвечает. Только почти неосязаемо припадает губами к моему заревленному лицу и, в который раз прижав к себе, начинает укачивать в своих надежных руках, как маленького.

Стою, едва дыша. В голове сумасшедший поток горьких мыслей о том, что это последние наши объятия. Я как будто не слышу его. Пытается успокоить, но мое воспаленное сердце все отторгает, предчувствуя новую боль.

– Эх ты! Это надо такое выдумать! Как я тебя могу бросить? Как я жить-то буду без тебя? – наконец, доходит до моего сознания.

Так тепло и спокойно становится от его слов. Но выключить режим дебила разом не получается.

– Если из жалости все это говоришь, то не надо, – снова всхлипываю прямо в его теплую грудь, – пусть больно сделаешь, но скажи, как есть. Разлюбил? Понял, что с ней… с ней тебе лучше будет?

Жду, что вот сейчас-то он точно не выдержит и скажет все, как есть. Все еще отчаянно цепляюсь за то, что все переживания – моя больная фантазия.

И он не выдерживает. Тихонько отстраняет меня от себя. Берет мои руки и несильно сжимает своими. А я… Я мысленно уже приготовился услышать свой приговор. Чего уж там! Давай, Эвен, не мучай только этой тупой жалостью!

– Я очень сильно волнуюсь. Целый день волновался, если честно, переживал, – тихо, глядя мне в глаза, начал издалека Эвен. – Прости, если из-за этого холоден был. Я никогда еще такого не испытывал. Но с тобой – многое для меня впервые, и я бесконечно благодарен тебе за это, маленький мой… Очень переживаю, прости, если буду повторяться… мысли прыгают с одной на другую.

Зачем, любимый, зачем ты заставляешь меня страдать в неведении?

– Из-за чего, Эвен? Из-за чего ты переживаешь? Не знаешь, как, не уронив достоинства, брос…

Осекаюсь на полуфразе, потому как Эвен, держа мои руки в родных моему сердцу ладонях, опускается передо мной на одно колено и, освободив правую руку, достает из кармана небольшую коробочку, обитую темно-синим бархатом. Открывает ее второй рукой и тут же возвращает ее к моей ладони. На кремовом шелке внутри этого футляра блестит, переливаясь, мужское обручальное кольцо.

Жадно глотаю воздух, пытаясь унять биение сердца. Мне ведь это не снится? Это все правда? Родной мой…

– Я знаю, что ты еще очень юн, Исак. Но я буду самым счастливым человеком на свете, если ты примешь это кольцо. Ты станешь моим мужем?

Господи… Это ж надо быть таким идиотом! Как я мог только подумать такое, как мог усомниться в искренности Эвена?! Мне нет оправдания… нет его, родной мой!

– Ты молчишь, – качает головой. – Я понимаю, ты еще слишком…

– Да! Сотни, тысячи, сотни тысяч раз – да!

Опускаюсь перед ним на оба колена и, обхватив руками за шею, начинаю беспорядочно целовать все, что попадается моим губам: волосы, лоб, нос, щеки, губы…

– Прости своего дурака! Я наговорил всего, совсем не думая! Любимый, прости! Я исправлюсь, перестану быть таким идиотом! Ты никогда не пожалеешь о своем выборе!

Эвен ласково улыбается; осторожно вынимает кольцо из футляра и надевает мне на безымянный палец.

– Всё. Теперь ты мой, официально. Никуда не денешься больше, – целует меня в губы, вновь крепко обнимая. – И еще кое-что: у тебя есть год, чтобы изменить решение, если хочешь.

– В смысле, год?

– Я хочу, чтобы ты окончил школу сперва, тогда и поженимся. Готов быть целый год просто помолвленным со мной?

– Зачем ты спрашиваешь? Год этот пролетит незаметно: когда ты рядом – я вообще ничего не замечаю… Еще какое-то «изменить решение» придумал! Выходит, мы теперь помолвлены, прямо как в кино? – черт знает, к чему я снова несу какую-то сентиментальную херню. Но с Эвеном и не получается по-другому. Рядом с ним я хочу быть другим. Хочу быть самым лучшим, самым добрым, понимающим, нежным, таким – каким всегда был со мной он, мой самый близкий и родной человек.

– Видимо, да, – сквозь улыбку целует меня в висок.

– А твое где? – чуть успокоившись, интересуюсь я, прильнув губами к его руке. – Тоже хочу надеть его тебе на палец.

Любимый дарит сотую ласковую улыбку за день. Достает из кармана второе, уже без коробки и протягивает мне:

– Боялся, что не примешь… Вынул заранее.

Прицокнув языком – манеру-то у него перенял – беру кольцо и надеваю его, куда полагается.

Поднимаемся, держась за руки. Но, едва ли успеваем встать на ноги, как голову мою магнитом тянет к родному теплу. Эвен понимающе кивает. Проводим в объятиях друг друга еще какое-то время.

Сквозь морской ветер и шум волн слышу нежное, понятное только нам двоим:

– Вот я и спрятал тебя навсегда в своем сердце, мой сокровенный…

========== Часть 30. Tomorrow ==========

Эвен.

– О чем грустит мой мальчик?

Ласково касаюсь щеки Исака самыми кончиками пальцев, а в ответ любимый молча перехватывает мою руку и подносит к губам, не успевшим остыть после моих поцелуев. Прикладывается своими тонкими нежными половинками к каждому пальцу. Особо задерживается на безымянном, потеревшись упрямым носиком об обручальное кольцо. Затем обеими руками раскрывает мою ладонь и выцеловывает каждую линию до тех пор, пока губы его не проложат путь до самого запястья. Осторожно берет вторую ладонь и проделывает с ней все эти нежности… Какое же счастье, что ты со мной, Исак! Ты ластишься к моим рукам, а я не могу наглядеться, надышаться на тебя, мой милый мальчик.

Эта наша последняя ночь в Англии. Мы провели здесь вместе меньше недели, но то, сколько любви, теплоты и нежности подарили друг другу за эти дни и особенно ночи – иные пары не испытают подобного и за месяцы отношений.

На самом деле, это лето в Англии не такое уж и жаркое. Прохладный влажный воздух ночи уже давно пробился сквозь приоткрытые окна нашей спальни. Но мы не чувствуем холода: лишь жар, идущий от наших тел, разгоряченных еще одной ночью любви.

Лежим сейчас рядом, полностью обнаженные, прикрытые до пояса легким покрывалом – одним на двоих. Исак так и не смог уснуть и сейчас; лежа на спине, почему-то уставился в потолок, почти не моргая. Я же, встревоженный его бессонницей, конечно, тоже не могу уснуть, пока любимому так неспокойно. Ну что еще могло прийти в голову моему ребенку? Он хотя и взрослый такой в свои восемнадцать, но для меня так и остается моим маленьким мальчиком, о котором я чувствую безграничную потребность заботиться, оберегать от любой беды.

Переворачиваюсь на живот, нависая над ним и касаясь грудью его нагого торса:

– Не молчи, Исак… Ведь договаривались же говорить обо всем друг с другом, – снова нежно оглаживаю ладонью его сейчас такое милое, но такое печальное личико.

– Все в порядке. Просто вдруг подумал, что завтра вернемся в Норвегию, и все станет как прежде… Закончится эта английская сказка, – чуть растягивая слова, тяжело вздыхает мое зеленоглазое чудо.

– Эй… – опускаюсь на спину и утягиваю мальчика за собой. Укладываю его на груди и начинаю тихонько перебирать завитки любимых волос. – Снова выдумки какие-то? Я тебе уже предложение сделал, а ты все так и не можешь поверить в искренность моих чувств и серьезность намерений?

Еще один тяжелый вздох. Немного поерзав на груди, произносит:

– Я верю тебе, Эвен, верю. Только ты думаешь, – поднимает голову с чуть потерянным выражением в глазах, – нам хватит сил противостоять всем…

– Кому именно?

– Всем, кто будет против… Ты же не просто мужчина. Ты учитель. Я все равно не представляю, как ты сможешь работать в школе, будучи помолвленным со мной.

– А потом еще и женатым на тебе, – прижимаю его голову к груди, зарываясь руками в нежную макушку. Глупенький… Такой умный, но все равно такой глупый! Ты это из-за моих возможных проблем на работе не спишь в два часа ночи? А по нашему времени – уже три. М?

– По-твоему, думать о последствиях, которые могут плохо отразиться на любимом человеке, это глупо?

– Нет, конечно, – снова глажу его по голове, а Исак крепче и нежнее обвивает меня руками. – Но мы уже много раз все это обсудили. Зачем ты снова думаешь и говоришь об этом? Если наше с тобой желание быть вместе – искреннее, нам никто не помешает любить друг друга и быть рядом до конца.

– Так-то оно так, – размашисто ведет носом по моей груди, задевая макушкой ключицы. – Но помимо школы есть еще твои родители… Как я им в глаза смогу посмотреть – не представляю… Они же посчитают, что это все у нас началось еще в школе… Попадет, чувствую, нам обоим, – говорить это и издает какой-то смешок, больше похожий на плач котенка. – Я боюсь, Эвен… Знаю, что ты рядом и будешь рядом. Но я очень боюсь, что из-за всего этого ты не выдержишь. Возьмешь и посчитаешь, что чувства ко мне не стоят твоей сломанной жизни… А бросить не сможешь из-за своей порядочности. Я боюсь даже думать о таком, но думаю… Не могу не думать, потому что…

– Потому что страх сейчас очень сильный, да? Сильнее рассудка? Сильнее веры в мою любовь?

– Я не знаю… Эвен. Знаю лишь то, что сильнее всего на свете боюсь проснуться, зная, что тебя больше нет в моей жизни.

– Глупый, дважды, трижды, четырежды в бесконечной степени! – беру его лицо в свои ладони и, дотянувшись губами, горячо и влажно припадаю к его нежному рту. – Знай же еще одно, самое важное: моя любовь к тебе сильнее страха, мудрее рассудка, потому что рождена от бесконечной веры в тебя, как в человека, с кем мое сердце обрело покой и счастье. Ты и есть мое счастье, Исак. Знай это и ничего не бойся, любимый мой.

Снова целую его, надежно укрыв своими объятиями:

– Спи, родной, – выдыхаю в его локоны на затылке, в то время как Исак мирно начинает сопеть мне куда-то в ямочку между ключиц.

***

– Здравствуйте… – выступив чуть вперед, опустив взгляд, Исак нерешительно лепечет приветствие моим родителям, вышедшим встретить нас у дома в Бергене.

– Исак! Как вырос! Мальчик наш! – мама, напротив, радостно заключает его в плен своих теплых рук, мимоходом приобняв меня и чмокнув в щеку – все же мальчика она не видела год, а не неделю, как меня.

Затем то же самое проделывает отец, но, конечно, более сдержанно и без поцелуев.

Вечером сели ужинать. Наша фру Насхайм, кто бы сомневался, наготовила вкусностей. Сначала были расспросы про учебу и жизнь в Англии, то да сё, и вот, наконец, мамин взгляд падает на наши с Исаком руки с обручальными кольцами.

Нет, конечно, моя мама была не последним человеком, сыгравшем роль в принятии мною моих чувств к Исаку, но, возможно, она надеялась на то, что мы разберемся с Исаком в этой ситуации и исход будет другим… Что ж, была ни была.

– Какие у вас… Как же это понимать, Эвен? – вполне спокойно, но довольно холодно обратилась она к старшему «виновнику» предстоящего торжества.

– Понимай, как видишь. Мама, отец, – привстал я, обращаясь сразу к обоим родителям. – Мы с Исаком любим друг друга, и я сделал ему предложение.

Кошусь на притихшего Исака, а тот ссутулился, весь вжался в стул и похож сейчас стал на испуганного воробушка. Но я не растерялся, еще чего! Взял его дрожащую ладонь в свою и крепко переплел наши пальцы:

– Я понимаю, что вам сложно сейчас это принять, но я взрослый человек, да и Исак уже тоже. Это наше искреннее решение, и мы не намерены его менять!

Выдержав минутную паузу, когда я снова присел и приободряюще похлопал по плечу Вальтерсена, мама все-таки задала вопрос, которого так боялся мой мальчик:

– И давно у вас эта любовь? Я так понимаю, еще с Осло? Знаешь, Эвен, я-то была уверена, что это просто мальчишеская блажь Исака, но, как оказалось, все было и не без твоей инициативы?!

Мама, казалось, даже покраснела, на одном дыхании выпалив этот вопрос. Я же, прежде чем ответить, перевел взгляд на отца, который пока что молча наблюдал за нашим диалогом, чуть приподняв одну бровь.

– Если ты думаешь, что я позволил себе что-то, пока Исак не был совершеннолетним, то это не так! Но чувства к нему зародились раньше, это факт. Боролся, как мог, потому что был дураком полным и чуть не связал свою жизнь не с тем человеком. Я люблю Исака, – здесь руку мою сжали еще сильнее, – и он станет моим мужем. Это окончательное решение, и никто его не изменит!

– Простите меня… – все же пискнул, вжавшись в мой бок, Исак.

– Не за что тебе прощение просить, ты не сделал ничего плохого, – обняв одной рукой, на глазах у родителей целую его в висок. – В начале июля мы уезжаем в Осло, я сменю работу, а Исак продолжит учебу в своей старой школе. Это наше решение…

– В смысле, сменишь работу?! – чуть ли не взвизгнул Исак, опередив маму. – Об этом я впервые слышу! Все из-за меня…

– Прекрати! – вновь обнимаю его. – Это мы с тобой позже обсудим. Так что, – сейчас снова обращаюсь у родителям, с нескрываемым любопытством разглядывающим нас, – даже если вы будете против нас, мы все равно будем вместе! И точка.

– Никто вас и не собирается разлучать, сынок, – смягчив тон, неуверенно улыбнулась нам обоим фру Насхайм. – Конечно, это очень неожиданное для нас решение… Да и потом, пойми нас с отцом правильно: ты всегда интересовался девушками, да и профессия у тебя такая… А тут вдруг раз и всё: ты делаешь предложение мальчику, да еще и твоему бывшему ученику… Нас тоже можно понять, согласись?

– Я все понимаю, но и вас прошу понять нас и принять наши отношения. Заявляю со всей ответственностью: у нас все серьезно, это никакая ни блажь, мы правда любим друг друга.

– Так, – отец все же взял слово. – Сейчас спокойно заканчиваем ужин, помогаем маме на кухне и ложимся спать. Завтра у меня рано рабочий день начинается, да и парни устали с дороги.

– Конечно, дорогой, – согласилась с ним мама, а затем обратилась к моему мальчику:

– Исак, милый, я уже постелила тебе в твоей комнате, она давно тебя ждет.

– Спас… – хочет поблагодарить маму Вальтерсен, но я перебиваю его:

– Исак ляжет со мной! – сказал, как отрезал, я.

– Эвен, не надо, – тянет меня за рукав своей все еще маленькой ручкой, но я непреклонен.

– Мы помолвлены и отныне всегда будем делить постель, отец с мамой – взрослые люди, думаю, возражений быть не должно, – твердо продолжил я настаивать на своем.

Мальчику ничего не оставалось как кивнуть, но я видел, как ему сложно снова смотреть моим родителям в глаза. Эта неловкость не ускользнула и от фру Насхайм:

– Хорошо, раз так решили, дело ваше, – и снова обратилась к Исаку. – Знаешь, а я рада, что ты будешь теперь всегда частью нашей семьи.

На этих ее словах Исак словно расцвел, встрепенулся, будто крылья расправились:

– Спасибо вам! Я все сделаю, чтобы вы никогда об этом не пожалели! Я не подведу! – скорее уже обращаясь ко всем, протараторил Исак.

Я посмотрел на отца: улыбается, хотя и привычно сдержанно, но, когда пересеклись с ним взглядами, прочитал в его глазах «мы еще серьезно поговорим с тобой». Я не против: не думаю, что он будет призывать меня «одуматься» и все такое. Нет, скорее, захочет наедине прояснить «серьезность» моих намерений. Возможно, будут по просьбе мамы вопросы про «а как же дети» и все в таком духе. Что ж… Детей, конечно, хочется, без них семья – не семья. Но пока что у меня будущий муж – сам почти ребенок, а там, со временем, решим. Я трудностей не боюсь, лишь бы он был рядом.

Помогли, как и предложил отец, маме на кухне, пожелали доброй ночи родителям и стали подниматься наверх.

Там, когда до входа в мою, а теперь, выходит, нашу с Исаком комнату, оставались пара метров, мой мальчик резко притормозил:

– Эм… Эвен, конечно, круто, что ты так смело родителям заявил насчет «делить постель», но… траходром устраивать в их доме я не готов… Прости.

Господи, и снова этот жалобный взгляд, будто уже и не котенок, а какой-то затравленный волчонок сейчас передо мной. И о чем он только думает?!

– «Траходром»? Ты это серьезно?! – со смехом передразнил я его. – Насколько я помню, наши занятия любовью не имеют ничего общего с «просто потрахаться»!

– Оу, полегче, учитель, – подмигивая, сменив взгляд на хитрый и «сам себе на уме», мой мальчик упрямо складывает руки на груди. – Ок, пусть будет не «траходром», а… «арена любви», если тебе так больше нравится.

Что?! Этот маленький «негодяй» дождется от меня и получит свое… Хотя…

– А если я предложу тебе сегодня… И даже не предложу, а настою на том, чтобы ты, – обнимаю его поверх сжатых плечей, – чтобы ты был сверху. Что скажешь? Тоже не будем?

– Ты правда этого хочешь?

– Да.

Немного подумав, поводив бровями, любимый выдает:

– Обойдешься! – снова играет бровями. – Ты наказан за то, что не сказал мне насчет ухода из школы. И пока мы это не обсудим, никакого тебе «меня сверху», вот так! – победоносно сверкнув глазами, семенит к нашей комнате. А я просто следую за ним, мысленно восхваляя Бога за то, что мне достался этот мальчик, который умеет говорить свое веское «нет», и уже не в первый раз, кстати. Но, как говорится, ночь эта – далеко не последняя. Сегодня же я буду рад просто уложить его на своей груди. И уснуть с невероятно легким сердцем: все же приятно, когда родители, пусть и с оговоркой, но принимают твой выбор.

Комментарий к Часть 30. Tomorrow

“Мало, мало, мало, мало, мало огня, я хочу еще немного больше”. Кто там просил первый раз Эвена?..;))

Ну и “заслуженное” наказание для обидевших Исака.

========== Часть 31. I Really Hope ==========

Исак.

Первые лучи этого июньского солнца в Бергене не сравнятся с теплотой рук моего любимого, моего Эвена. Этой ночью, как я и «пригрозил» ему в «наказание», просто уснул в его объятиях.

Лениво потягиваюсь, укутанный этой нежностью, и тут же получаю порцию невесомых поцелуев на всем лице вместе с ласковыми касаниями кончиков пальцев по виску, скулам, мочке уха, шее…

– Зачем так рано проснулся? – Эвен крепче стискивает меня в руках. – В доме еще все спят.

– Не хочу проспать и лишней минуты, когда ты рядом, – нежно целую моего мужчину.

– Бог мой! Да ты становишься истинным романтиком, мальчик! – Эвен шутливо гримасничает, изобразив что-то пафосное на своем все еще сонном лице.

– П-ф-ф! Сюсюкаться со мной необязательно, договорились? – притворяюсь я недовольным. – Мне не десять лет и не пятнадцать! И пожалуйста, не вздумай строить из себя папочку, ладно?

Эвен все понимает и даже не думает обижаться:

– Ладно-ладно, – прикладывается губами ко лбу и сильнее прижимает к себе. – Просто всегда хочется заботиться о тебе, как о маленьком. Но я знаю, что ты уже взрослый, – снова целует. – Мой взрослый мальчик.

– Да твой, твой, – вожу носом по его теплой обнаженной груди.

– Исак, – несколько растревоженным голосом обращаются ко мне. – Ты точно уверен насчет школы в Осло? Там ведь…

– Эти ублюдки? Да, я знаю, можешь не напоминать. Но Ларс уже выпустился, а насчет этих двух… Там есть еще мои друзья, и там будешь ты. Что касается Мортена с его дружком Томасом… Нельзя же всю жизнь прятаться за твоей спиной и спинами твоих родителей… Я больше не буду бояться, понимаешь?

– Понимаю… Но из школы я уйду, Исак.

– Уже все решил? Мог бы и моего мнения спросить, или это необязательно? В смысле… Я ведь все бы понял, если ты просто стесняешься меня и боишься осуждений…

– Это-то здесь при чем? Вот что ты начинаешь, родной? – Эвен склоняется, чтобы поцеловать меня, но даже его нежность не уменьшает чувства неуютности внутри. Я же знаю, как эта работа важна для него. Выходит, из-за отношений со мной он ею жертвует.

– Ничего я не начинаю, Эвен, но я не хочу, чтобы ты лишал себя любимой работы из-за меня. Это неправильно, и я буду чувствовать себя виноватым… Не знаю, как быть.

– Как решили, так и будем. Главное, что вместе, – отвечает любимый, а я чуть привстаю на коленях, чтобы наши глаза оказались на одном уровне:

– Разве ты не хочешь больше преподавать? – кладу ладони ему на плечи.

– Преподавать можно не только в школе, это во-первых. А во-вторых, давай сейчас не будем об этом? Будем решать проблемы по мере их поступления, – обнимает меня за талию, притягивая к себе. – Да и никакая это не проблема. Когда ты рядом, я знаю, что мне все по плечу.

– Аналогично, родной, – снова тихо целуемся, а затем я ухожу в душ.

Возвращаюсь уже в пустую комнату: наверняка тоже принимает душ, благо в доме три ванных комнаты. На самом деле, я не собирался играть в молчанку, но мысли по поводу неизбежности предстоящего разговора с Насхаймом старшим не позволяют мне расслабиться.

Зря я так переживал, по сути. Отец Эвена не стал читать нам никаких нотаций. Любимый спокойно объяснил, что уйдет из школы не потому, что боится сплетен и осуждений, а потому что хочет уберечь от них меня и считает недостойным подвергать опасности репутацию и так не самой благополучной школы и доставлять лишние неприятности ее директору, человеку, которого Эвен бесконечно ценит и уважает, в том числе и за то, что тот принял участие в моей судьбе. Старший Насхайм больше разговаривал с сыном, чем со мной. Меня только спросил, не хочу ли я все-таки остаться в школе Бергена. Но я ответил, что хочу быть только там, где Эвен. На том и порешили.

А к вечеру я выяснил, что Насхаймы снова беседовали, но уже без меня. И разговор был о той троице, что, как бы это абсурдно не звучало, сыграла не малую роль в моем счастье с Эвеном. Да, иногда я думаю: ничего бы у нас не было, если бы не тот адовый день.

Как мне позже объяснили, Мортена исключили из школы, так как он пытался толкнуть синтетические наркотики на территории учебного заведения. Денег его родителей хватило на то, чтобы на него так и не завели уголовного дела, но они вместе с семьей покинули пределы Норвегии. Его дружку Томасу предъявить по делу особо так ничего и не удалось. А вот Ларсу грозит судебное разбирательство, на котором мое присутствие обязательно. Довольно странно, что его родители, в отличии от родителей Мортена, не решились «освободить» своего любимого сыночка от возможного наказания. Результаты психиатрической экспертизы, конечно же, ничего такого не подтвердили. Сразу было понятно, что все это делается, чтобы выиграть время.

Я молча выслушал эту информацию, но насчет моего бывшего…я давно уже принял решение. Пусть все будет по-честному, по-взрослому.

***

– Значит, теперь с преподом трахаешься? И как оно? Он тебя, или ты его?

Ларс выплевывает каждое слово, словно змея брызжет ядом. Только мне он больше не навредит, потому что в сердце моем есть самое надежное противоядие – моя любовь к Эвену.

– Нет, Ларс. Это ты меня обычно трахал. А со своим будущим мужем мы занимаемся любовью. Не трудись даже понять, что это такое. Не получится.

– Какой самоуверенный стал, куда деваться, блять! – чувствую, как Хансен начинает выходить из себя. – С будущим мужем?!.. – новый рев злого хохота раздается напротив. – Так ему отсасывал, что тот на радостях тебя окольцевать решил? Ну, ты хорошенько подумай, Исак: еще лет пятнадцать, и у него не встанет, может, даже если будешь ему час яйца вылизывать!

– Хватит, Ларс! – смеряю его строгим взглядом. – Ты уже довольно дерьма вылил в нашу с Эвеном сторону. Пора взрослеть и принимать действительность. Мне, по крайней мере, когда-то многое пришлось принять. Но знаешь, – делаю глубокий вдох и продолжаю, – я даже «благодарен» тебе с твоими дружками за тот «урок». Быть может, не случись со мной всего того, я не был бы сейчас самым счастливым человеком на свете.

– Ой, блять!.. Как был слюнявой размазней, так ею и остался! Надо было тогда тебя трахнуть все-таки, напоследок!

– Что ж с таким сожалением? – сохраняя спокойствие, интересуюсь я. – Больше так никто и не дал?

– Заткнись! – продолжает рявкать взбешенный моим спокойствием Хансен. Еще минута, и он просто наброситься на меня с кулаками. Но на этот раз я готов дать ему отпор. Я больше не боюсь, не завишу от него.

– Зачем забрал заявление?! Это какой-то хитрый ход?! Твой взрослый трахаль посоветовал?!

– Нет. Это мое решение, – смотрю прямо в его разъяренные глаза и вижу в них ни столько злость, сколько…зависть. Зависть нашему с Эвеном счастью.

– Зассал, что в суде придется подробно рассказывать о том, как мы с тобой весело время в толчке проводили и неоднократно, если ты не забыл, «люби-и-и-мый»? – последнее слово произносит как можно слащавее.

– Ты просто жалок, Ларс, – только качаю головой и ухожу прочь. На улице, рядом со зданием департамента, меня давно ждет любимый.

– Все в порядке?

– Теперь да. Поехали домой, родной, – обнимаю будущего мужа, и мы вместе идем к машине.

***

Декабрь выдался суровым. На улице ветер, пробирающий до костей, но внутри нашей с Эвеном

квартиры всегда тепло.

Эвен устроился штатным переводчиком в агентство, а по вечерам пару раз в неделю преподавал на курсах английского языка для взрослых.

Мое возвращение в школу прошло вполне сносно. Были, конечно, косые взгляды, перешептывания. Но рядом был Юнас и парни, да и сам я давно научился не обращать внимание на все эти мелочи. Без влияния Мортена Томас изменился, причем в лучшую сторону. У него хватило смелости извиниться передо мной. Это ни капли не умаляет его вины, но все же хорошо, что человек учиться признавать свою вину. Пару раз навещал мать, которая устроилась на работу в какую-то социальную контору, не удивлюсь, если фру Насхайм поспособствовала. Как будто и не было этих полутора лет. Мама так и не смогла признать моей ориентации, но я ее не упрекаю. Быть может, когда-то все еще изменится. С учебной программой я справлялся хорошо, даже оставалось свободное время, которое я давно решил потратить с пользой.

И все бы ничего, но Эвену часто приходилось уезжать по работе, в основном на пару-тройку дней, но даже за это время я успевал жутко соскучиться. Знаю, что ему и так приходится нелегко: деньги сами себя не заработают, а нас теперь двое. Пока я учусь, Насхаймы имеют возможность сохранить опекунские права. Все пособие на меня они, конечно же, перечисляли нам. Поскорее бы мне самому встать на ноги, потому как не могу я все время сидеть у других на шее, даже у Эвена, пусть он для меня и самый родной человек на свете.

***

Уже третью ночь засыпаю один. Эвен улетел по работе в Данию. Сегодня, правда, должен был вернуться, но рейс задержали.

Постелил себе на диване: не могу засыпать без него на кровати. Лежу, уставившись в экран телефона. Немного усмехаюсь у себя в голове: жду его, ужин даже приготовил, только разогреть надо. Неплохая женушка из тебя вышла, Исаки. М-да, только вот как у любой «женушки» у меня появился небольшой секрет от любимого. Боюсь, что он не сильно обрадуется, по крайней мере – сначала.