Текст книги "Лихой гимназист (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11

Заместитель дёрнул шнурок, тянущийся к колокольчику над облучком, и карета с мерным усыпляющим пыхтением покатила по мостовой.

– Итак, Алексей, вот мы, наконец, и познакомились, – продолжил Давыдов. – Давно собирался, между прочим, мы ж всё-таки родственники.

Лицо этого человека выглядело или пыталось выглядеть добродушным, но во взоре было что-то тёмное. Вскоре я понял, что именно: радужку его карих глаз затягивала чёрная поволока.

– Я тоже рад с вами познакомиться, – ответил я. – Много слышал о вас.

– Любопытно. И что же обо мне говорят?

– Дядя рассказывал, будто среди наших родственников по материнской линии есть высокопоставленные чины в Синоде. Однако не ожидал, что нам придётся встретиться.

– Если быть точнее, в священной страже, – поправил Давыдов. – Рано или поздно нам пришлось бы встретиться, ведь вы обладаете всем известной особенностью.

– Вы про тёмную стихию?

– Да. Появились у меня подозрения, что вы куда более талантливы, нежели считается официально.

– Мои способности пока весьма скромны.

– Однако Тимофей Маркович заботится о том, чтобы вы развивали свой талант, и его усилия, кажется, не прошли даром. Меня заинтересовал один случай. Недавно на Сенной одного держателя убили. В квартире найдено четыре трупа, у троих из них обнаружены травмы, нанесённые чарами тёмной стихии.

Удивлению моему не было предела. Это как же меня так быстро вычислили?

– Я не один, кто ими владеет, – сказал я, не подав виду.

– Но у вас была причина. Один из учеников третьей гимназии своровал у вас книгу и продал тому держателю. Это мне доподлинно известно, как известно и то, что с тем учеником, Евгением Гуссаковским, вы дрались на дуэли, победили его и выпытали у него местонахождение той книги, а спустя три дня, отправились к держателю и, поскольку книгу по понятным причинам он не отдал, всех убили. «Руководство…» вы не нашли, зато обнаружили один из сейфов, вскрыли его и на краденые деньги сняли квартиру в этом доме… Очень складная версия получается, знаете ли.

Я поразился тому, насколько заместитель точно восстановил ход событий. Получается, он уже и в гимназию наведался, и Гуссаковского допросил, и вероятно, не его одного. А ведь и двух недель не прошло.

– Складная, но доказательств у вас нет, – напомнил я. – Да, конфликт имел место, и поединок был. Да, я узнал, кому Гуссаковский продал книгу и забрал деньги, который тот за неё выручил. И даже на Сенную ездил. Вот только не нашёл там ни лавку, ни скупщика. На квартире у него не был, никого не убивал и ничего не крал. А деньги на аренду занял у знакомых.

– Ох, Алексей, да разве ж вас в чём-то обвиняют? – улыбнулся заместитель. – Если б обвиняли, вызвали б официально, куда положено, да допросили в соответствии с протоколом. Я же просто делюсь своими мыслями. Жаль, конечно, того держателя: мы с ним давно работали. Но да Бог с ним. Всякое случается. Такие мелочи, знаете ли, священную стражу мало интересуют. Уголовными делами занимаются сыщики, а у нас миссия поважнее. Мы защищаем мир от зла – зла куда более страшного и могущественного, чем то зло, что исходит от людей.

– Но тогда какое у вас ко мне дело? – спросил я напрямую, не понимая, к чему клонит этот тип.

– Скажите, Алексей, вы в курсе, что костяк священной стражи состоит из заклинателей тёмной стихии?

– Слышал.

– Меня заинтересовали ваши способности. Хоть родители ваши имеют талант весьма посредственный, что-то мне подсказывает, вас Господь наградил чем-то большим. Интуиция у меня на такие вещи.

– Значит, вы хотите, чтобы я служил в священной страже, – догадался я.

– Для начала я бы хотел понять границы ваших возможностей. Однако уже сейчас вижу, что вам необходимо более профессиональное обучение. В третьей гимназии не преподают чары тёмной стихии, и вы тренируете техники, к которым не склонны. А это неправильно. Лучше всего было бы перевестись в другое учебное заведение. Например, в первую гимназию. Там как раз есть классы, где преподают тёмные чары. Не думаю, что возникнут проблемы с переводом. Ну а дальше видно будет. Зачем же загадывать наперёд?

Карета подкатила к главному входу гимназии и остановилась. За разговором я даже не заметил, как мы доехали.

– Действительно, не будем загадывать, – согласился я.

– А теперь слушайте внимательно, Алексей, – тон заместителя стал серьёзнее, а выражение лица утратило всякое добродушие. – Делу Оглобли я хода не дам. По тем людям плакать никто не будет. И в гимназии забудут ваши дуэли, тем более что, наказать стоило бы не вас, а тех троих охальников. Но и вы границу не переходите, всему надо знать меру. Моё ведь покровительство не безгранично.

– Так говорю же, не трогал я никакого Оглоблю, да и зачем переходить границы? Нам и тут неплохо.

– Очень надеюсь. Ну что ж, к сожалению, пришло время прощаться. Вам пора на уроки, мне – на службу. Свидимся ещё.

Я попрощался и вылез из кареты.

Появление Давыдова меня встревожило, а его слова – и подавно. Получается, меня хотят завербовать в священную стражу? А ведь Хаос предостерегал, чтобы я с Синодом не связывался. И что теперь делать? Впрочем, впереди был год, чтобы обдумать предложение. Одно паршиво: заместитель знает, что я приходил к Оглобле и что именно я убил его. Прямых доказательств этому нет, но если начнут копать, то всякое могут нарыть. Значит, я на крючке, и это плохо. Теперь если придётся заниматься «работой», следы оставлять нельзя.

В то же время, покровительство Давыдова давало определённые возможности. Он недавно общался с директором, и теперь меня в этой гимназии никто из руководства пальцем не посмеет тронуть. И я подумал, а не пустить ли в ход свои новые связи?

И у меня возникла идея.

Мой план ещё вчера мог бы показаться безумным, но сегодня кое-что изменилось. Теперь у меня имелся козырь в рукаве. Очевидно, мой высокопоставленный родственник общался с директором, узнал, что творится в гимназии, и скорее всего, пригрозил ему, провёл воспитательную беседу на счёт меня. То, что священную стражу тут боятся все, это я уже давно понял. Так почему бы не надавить ещё немного? Заодно и дело полезное сделать.

На большой перемене я отправился в приёмную. Секретарь, выслушав меня, пошёл в директорский кабинет, а когда вернулся, сказал, что его высокородие велит зайти.

И вот я снова оказался в этом просторном помещении с начищенным до блеска паркетом и сверкающей позолотой люстрой, которая даже сейчас, днём, горела десятком плафонов. Предыдущий визит сюда оставил не самое приятное впечатление, теперь же всё должно быть иначе.

– Итак, Алексей Александрович, – произнёс директор, приняв до комичности важный вид, – присаживайтесь, излагайте ваше дело.

Я сел на стул.

– Николай Георгиевич, – начал я, намеренно обращаясь не «ваше высокородие», а по имени отчеству, будто к равному себе, – беспокоит меня одна проблема в нашей гимназии, которую хотелось бы с вами обсудить в надежде, что вы примете соответствующие меры.

– Слушаю внимательно, – на лице директора отразилось недовольство. Ему явно не понравился мой тон.

– Я не раз слышал об исключении гимназистов по совершенно пустяковым причинам только на том основании, что они являются выходцами из податных сословий. А на прошлой неделе прошёл слух, что были отчислены сразу девять человек. Все они из разночинцев, и все они понесли столь суровое наказание за такие незначительные проступки, за которые других наказывают в разы мягче. Комитет не должен допускать предвзятого отношения к учащимся не дворянского происхождения. Если нужна конкретика, то могу привести примеры. Так учащийся четвёртого «Е» класса…

– Довольно, – оборвал мою речь директор. – Вы, Алексей Александрович, смотрю, пришли уму разуму меня учить? Ученик явился к директору, чтобы рассказать ему, как гимназией управлять? Я многое повидал за свою карьеру, но такую наглость, признаться, вижу впервые.

– Я пришёл, потому что считаю происходящее здесь незаконным.

– Я вас выслушал, сударь, – директор едва сдерживал гнев и, казалось, вот-вот лопнет. – А теперь немедленно покиньте мой кабинет. Я сделаю вид, что вас здесь не было. В ином случае, боюсь, вы разделите участь тех, за кого решили вступиться.

На такую реакцию я и рассчитывал. Теперь пора было начинать крыть козырями.

– Николай Георгиевич, – сказал я, – сегодня утром я имел удовольствие беседовать со своим родственником, Афанасием Ивановичем Давыдовым. Насколько я знаю, вы тоже на днях общались с ним.

При упоминании Афанасия Иванович лицо директора изменилось. Он старался не показать виду, но я-то чуял страх.

– Кхм, да, мы общались с Афанасием Ивановичем, – подтвердил директор.

– И я не смог не затронуть в нашей беседе волнующие меня вопросы. Видите ли, наш император желает, чтобы выходцы из податных сословий, имеющие зачатки магических талантов, прошли обучение в специализированных учебных заведениях, но желание это довольно часто встречает препятствия на местах. Порой администрация гимназий не хочет тренировать людей простого происхождения и под любым предлогом пытается выгнать их. Когда я услышал, что и у нас творится подобный произвол, то не мог не придти к вам с просьбой разобраться в данном вопросе. Однако если справедливость не будет восстановлена, я обращусь в вышестоящие инстанции.

– Если честно, я понимаю, о чём речь, – директор нервничал, он взял ручку со стола, покрутил в пальцах и положил её на место. – Возможно, вас ввели в заблуждение. В нашем учебном заведении никогда не чинились препятствия указам Его Императорского Величества. Те девять учеников, о которых вы говорите, действительно совершили различные проступки, но речь об их исключении пока не идёт. Доклады надзирателей и преподавателей находятся на рассмотрении педагогического совета, и наказания будут соответствовать нарушениям. Прошу так и передайте… вашему родственнику. Нельзя же верить каждому гнусному слуху, в самом деле? Сами знаете, как это бывает. Ложь расходится быстрее правды.

– К сожалению, знаю, – я поднялся со стула. – Обязательно передам. Верю в ваше мудрое руководство, Николай Георгиевич.

Последнее я уже сказал, едва сдерживая торжествующую улыбку. Забавно было видеть, как этот зарвавшийся чинуша присмирел, стоило его только припугнуть большими связями. Кажется, я начал осваивать основы взаимодействия с местным чиновническим аппаратом. Взятки и связи решали все проблемы… впрочем, как и в моём мире.

С чувством глубокого внутреннего удовлетворения я отправился на обед.

В этот же день мы встретились с Николаем и Василием, и я сообщил, что забастовка отменяется, поскольку с директором вопрос улажен.

– Теперь остаётся ждать, – сказал я. – Посмотрим, действительно ли он сделает, что обещал, или просто треплет языком.

– Шутить изволите? – удивился Шереметьев. – Вы одни ходили к директору, тот выслушал вас и согласился не исключать разночинцев?

– «Доклады надзирателей и преподавателей находятся на рассмотрении педагогического совета, и наказания будут соответствовать нарушениям», – процитировал я директора. – Так он мне сказал.

– И как вам это удалось? – поинтересовался Василий.

– Это было несложно, – ответил я. – Просто надо знать подход к таким людям.

Интерлюдия 2. Александр Державин

Александр Даниилович подъехал к дому своего двоюродного брата и долго сидел в карете, стараясь понять, зачем он сюда явился. Упрекнуть Тимофея? Но помогут ли упрёки? Пригрозить? Чем? В суд с таким делом не пойдёшь.

Последние дни Александр Данилович места себе не находил от расстройства. Бывало вечерами расхаживал по кабинету, а то и выпивал больше нужного. Причиной же такому расстройству стал сын. Алексей сильно изменился с тех пор, как встал на ноги. Казалось, в тот день прежний Алексей умер, а его место занял кто-то другой. Он вёл себя временами очень странно, общался в иной манере, не помнил простых вещей, дерзил и своевольничал. Он откуда-то достал деньги и переехал из общежития на отдельную квартиру, даже не уведомив отца. Раньше Алексей так бы не поступил.

Прежний Алёша был добр, чуток и послушен, если не считать его выходки с воровством книг, и как любой отец, Александр Данилович любил сына, а если и был ним строг, то лишь ради воспитания, как Господь заповедовал. Но тот юноша, с которым Александр Данилович разговаривал, когда приехал на квартиру к Алексею, был кто угодно, но только не его сын.

Что же стало тому виной? Уж не старания ли человека, который внушал Алексею всевозможные глупые идеи, испортившие мальчика? Да, именно кузен и являлся причиной всех бед – в этом Александр Данилович даже не сомневался. И потому он приехал, чтобы высказать в лицо Тимофею все претензии, чтоб тот знал о плодах своих деяний.

Собравшись с мыслями, Александр Данилович вылез из кареты и поднялся по парадной лестнице на второй этаж. Позвонил в дверь. Открыла горничная. Александр Данилович поинтересовался, дома ли Тимофей Маркович, на что получил утвердительный ответ, и без вопросов был пущен в переднюю.

Тимофей встретил своего двоюродного брата в гостиной.

– Не ожидал тебя сегодня, Саша, – с гостеприимной улыбкой протянул руку Тимофей. – Но раз пришёл, располагайся. Всегда рад тебя видеть. Экая удача, что ужин у Успенских на завтра перенёсся. А то, боюсь, не застал бы ты меня.

Тимофей уселся в кресло, Александр Данилович – тоже. Он молчал, и на лице Тимофея отразилось недоумение.

– Ну так дело у тебя ко мне, али просто проведать решил? – спросил он. – Давай чай велю поставить. Что сидеть-то просто так? – Тимофей встал, чтобы взять с комода колокольчик.

– Не утруждай себя, – остановил его Александр Данилович. – Я ненадолго.

– Как знаешь. Но, прости, я никак не могу понять…

– Ты во всём виноват, – проговорил Александр Данилович. – Ты виноват в том, что стало с моим сыном.

Брови Тимофея поползли на лоб от удивления.

– Прости, но я не понимаю, о чём речь? Что случилось с Алексеем, и чем я провинился?

– Ты внушал моему сыну дурные идеи. Это испортило его. Он стал воровать мои книги и втайне изучать тёмную стихию. И вот, к чему это привело.

– Алексей сам излечил травму, из-за которой не мог ходить. Разве это плохо? Разве это не доказывает, что я был прав? Ты напрасно запрещаешь ему заниматься чарами. Нельзя хоронить талант.

– Он изменился с тех пор, – Александр Данилович задумчиво уставился в сторону. – Сильно изменился. Я не узнаю собственного сына. Он переехал на отдельную квартиру, не уведомив меня. Не ты ли дал ему взаймы денег? Он ведёт себя странно, не признаёт родительский авторитет, дерзит. Это не мой сын.

– Действительно, я заметил в нём некоторые перемены во время последней нашей беседы, но в его возрасте это нормально – Алексей взрослеет. И нет, денег я ему не давал и о переезде слышу впервые.

– Последней вашей встречи? Ты опять пригласил его к себе домой? И что же на этот раз внушил ему? Ослушаться родительского наказа?

– Саш, ты пойми, я не считаю правильным то, что ты делаешь. Ты губишь наш род, губишь талант, данный нам Господом, – с жаром проговорил Тимофей. – Если Алексей не овладеет заклинаниями, его потомки окажутся немощными. Ты готов смириться с этим? Я – нет. Талант у парня надо развивать. Ты ли этим займёшься или кто-то другой – не имеет значения.

– Как это понимать? Что ты собираешься делать?

– Добиться его перевода в первую гимназию в класс, где обучаются заклинатели тёмной стихии. Это сложно, но у меня есть нужные знакомства. Уверен, там ему будет лучше.

– Что ж, делай, что хочешь, Тимофей. После того, что произошло, он мне больше не сын.

– Напрасно ты так. Мальчику нужна отцовская поддержка. Да, у него в жизни трудный период. Взросление, ещё и эти проблемы со сверстниками, но…

– Не смей мне указывать, что я должен делать. Из-за тебя я лишился сына – из-за тебя и твоих глупых идей, которыми ты кормил его, – Александр Данилович говорил негромко, но в каждом его слове звучали боль и злоба.

– Ты сгущаешь краски, а твой тон слишком резок. Не смей меня обвинять в том, что я желаю блага твоему сыну и нашему роду. И не забывай, что ты у меня в гостях.

– Блага? Нет, брат, от тебя один вред. Ты лгал мне, ты предал меня.

– Довольно! – нахмурился Тимофей. – Ты перешёл черту. Я могу воспринять твои слова, как оскорбление.

– Ты – бесчестный человек, – Александр Данилович лишь ещё сильнее распалялся. – Ты убил моего сына. Я это так не оставлю.

– А это уже слишком. Покинь мой дом. Я не желаю выслушивать от тебя этот нелепый бред. Иначе я буду вынужден… – Тимофей остановился, словно понимая, что следующая фраза может стать роковыми.

– Что? Вызвать на дуэль? С радостью принимаю вызов. Завтра вечером пришлю секунданта, – Александр Данилович поднялся и быстрым шагом вышел из комнаты.

Внутри кипела злоба, но в то же время он чувствовал облегчение. Тимофей должен был поплатиться за содеянное – именно этого Александр Данилович и хотел.

Глава 12

На неделе я узнал о судьбе девятерых парней, которых собирались отчислить. Мы с Колей Шереметьевым снова пересеклись между уроками, и тот сообщил, что исключили только одного гимназиста, неоднократно пойманного на крамольных речах и богохульстве. Остальных наказали розгами.

Этому парню я сочувствовал, хоть не знал его и даже не видел ни разу, но сделать уже было ничего нельзя. В любом случае, мой разговор с директором возымел определённый эффект, и я теперь ощущал себя чуть ли не народным освободителем, избавителем от тирании и деспотии. Чувство было приятным.

Но последующее событие слегка подпортило мне настроение.

На большой перемене я вышел подышать свежим воздухом. На улице резко потеплело за эти дни, но за толстыми кирпичными стенами гимназии этого почти не чувствовалось. В коридорах и классах было довольно прохладно, да ещё и печи перестали топить.

Я стоял возле колонны, сунув руки в карманы брюк, как вдруг из дверей вышли два старшеклассника. В одном из них я узнал Петра Меньшиков – парня с ледяным взглядом.

– Добрый день, сударь, – произнёс он, подойдя ко мне.

– Добрый день, – я покосился на Меньшикова, ожидая подвоха.

Мы с ним иногда пересекались в коридорах, но он либо не обращал на меня внимания, либо, проходя, кидал презрительный взгляд. Но никогда не здоровался.

– Я слышал о ваших «подвигах», – последнее слово Меньшиков произнёс с сарказмом. – Не знаю, кому и что вы пытаетесь доказать своими выходками. Вам в любом случае никогда не стать вровень с истинными аристократами. Одной фамилии для этого мало. И если уж на то пошло, я считаю, исключать надо не только разночинцев, но и таких, как вы – немощных.

Некоторое время мы стояли рядом, не глядя друг на друга. Меньшиков ждал моего ответа. Однако я сразу раскусил его провокацию и гордо промолчал. Как-то плевать было и на этого засранца и на то, что он считает.

– Хорошего дня, – пожелал Меньшиков презрительным тоном, и они со спутником двинулись дальше.

После уроков по пути домой я заскочил в ателье, забрал сшитую на заказ одежду: чёрный сюртук, чёрные брюки и серую жилетку. Мне понравилось, как они сидят, и я попросил сшить ещё один комплект, плюс сюртук оливкового цвета и бежевую жилетку с узорами. Рубашки, перчатки и прочие мелочи я закупил ещё в понедельник, как и дополнительную пару обуви. На всю одежду ушло порядка трёхсот рублей.

Был конец мая, погода уже несколько дней стояла по-летнему тёплая, даже солнце стало чаще появляться на небе, обычно затянутом серой пеленой. Учебный год подходил к концу, через три недели начинались двухмесячные каникулы. Пора было подумывать о заработке.

Если перевести всё имеющееся у меня серебро в бумажки, в моём распоряжении осталось чуть больше тысячи рублей ассигнациями. Денег этих едва хватит, чтобы протянуть год в режиме экономии, но для открытия собственного дела было маловато.

Чем заняться, кроме как работой по специальности, я пока и сам не знал. А заняться надо было чем-то, ведь иначе и до двадцати можно не дожить. Один из вариантов, который пришёл в голову – усиливать пули и другие боеприпасы. Но для этого требовалось найти клиентов, кто бы мог поставлять заказы в должном объёме. Услуга ведь специфическая – не овощами на рынке торговать.

Так же можно было попытаться немного продвинуть вперёд оружейное дело и изобрести унитарный патрон и автоматические пистолеты. Однако я пока не знал, сколько стоит наладить производство оружия. Очевидно, недёшево, и понадобится стартовый капитал.

И даже для того, чтобы делать то, что я делал в прошлой жизни, требовались определённые связи. Не объявление же в газету давать.

Так или иначе, на следующий месяц я задался целью найти источник заработка.

* * *

После того, как мы с Марией едва не пересеклись в понедельник утром, я постоянно ждал новой встречи. Кажется, на работу она ходила к восьми, тогда как я на учёбу – к полдевятого. Чтобы встретиться, мне требовалось выползти из дома пораньше, но из-за плотного графика никак не получалось это сделать.

В пятницу я твёрдо решил, что выйду рано и прогуляюсь до гимназии пешком.

Выйдя из подворотни, я наткнулся на торгующего газетами пацанёнка, который выкрикивал заголовки. Заплатив две копейки, я взял газету и сунул в портфель.

Уже хотел продолжить путь, как вдруг увидел Машу, которая вышла со двора почти следом за мной. Сегодня она была одета в платье цвета индиго и изящную шляпку, но я всё равно её узнал. Заметив меня, она остановилась.

– Доброе утро, – поздоровался я. – Хороший сегодня день.

Лицо Маши озарилось улыбкой.

– Здравствуйте. Погода чудесная, – согласилась она.

– На работу торопитесь?

– Вовсе не тороплюсь. Сегодня мне торопиться вовсе ни к чему. Я вышла рано.

– Какое совпадение. И я не тороплюсь. Ну тогда можно пойти вместе, если вам в ту же сторону, что и мне.

– Идти мне не близко. На третью линию, – сказала она.

– Представьте, мне тоже на третью линию. И куда именно, если не секрет?

Мария назвала адрес типографии, где работала. Та располагалась на той же улице, что и третья гимназия, но в другом конце.

– Тогда не будем задерживаться, – сказал я, и мы двинулись по краю мостовой, то и дело обгоняемые то сонными клячами, впряжёнными в брички, то резвыми самоходными экипажами.

– А вы, значит, учитесь в гимназии? – спросила Маша. – Моя сестра тоже учится. В третьем классе. А вы… вы же заклинатель, да?

Она взглянула на мой медальон, что висел под воротником.

– Есть немного, – усмехнулся я. – А вы чем занимаетесь на службе?

– Я – машинистка, работаю на печатной машинке.

– И как? Нравится?

– Пожалуй, да. Я рада, что могу там работать. В контору женщин берут редко. Но я закончила женские курсы по делопроизводству и меня приняли. У нас работает восемь женщин: столоначальница и семь машинисток. Там хорошо, хотя столоначальница иногда придирается. Если бы меня не взяли, пришлось бы идти на фабрику. А на фабрике работа тяжёлая и платят меньше.

– Повезло, значит.

– А у вас, если не секрет, какой дар?

– Тёмная стихия.

Маша посмотрела на меня то ли с недоумением, то ли с опаской:

– А это… как?

– Ну как вам объяснить… Давайте лучше покажу, – я поставил портфель, снял медальон и отдал Маше. Затем стянул перчатку с правой руки. Небольшое напряжение воли – и мою ладонь на секунду объяла чёрная дымка.

Маша аж отпрянула, испугавшись, и я подумал, что на сегодня фокусов достаточно.

– С вами всё в порядке? – я заглянул в лицо девушке, беря из рук её медальон.

– Да-да, конечно, всё нормально… Я слышала о таком даре, – сказала она. – Говорят, он очень редкий, а все, у кого он есть, служат в синоде.

– Далеко не все. Мои отец и дядя, например – обычные чиновники. Но то, что дар редкий – это верно.

– Так значит, ваша семья тоже владеет чарами? Вы – дворянин?

– Да. Моя фамилия Державин. Но вряд ли вы о нас слышали. Мой род не самый крупный, не самый богатый и довольно слаб в магии.

– И ваша семья живёт… здесь? – с некоторым удивлением спросила Маша.

– Семья живёт в Автово. Я тут – один. Мы с отцом поссорились, и теперь, кажется, он не хочет со мной общаться, – рассмеялся я.

– Но почему? Простите, если лезу не в своё дело…

– Ерунда. Просто во взглядах на жизнь не сошлись. Между отцами и детьми такое иногда бывает.

– А ваша матушка?

– Померла, когда мне было восемь лет.

– Ой, простите. Мне так жаль. Моя матушка тоже умерла, и я её теперь даже вспоминаю с трудом, но когда вспоминаю, становится очень грустно.

–Так вы тоже одна живёте?

– Нет, что вы! Я живу с папенькой и младшей сестрой.

– Поразительно, как много у нас общего. Можете себе представить, но я тоже живу с отцом и младшей сестрой… точнеежил до недавнего времени.

– И теперь вы не общаетесь со своим родителем? Это так печально. Но может быть, можно помириться? Попросите прощения, искренне от всей души. Неужели ваш отец столь жестокосердный, чтобы не простить?

– Даже не собираюсь. Он хочет, чтобы я подчинялся ему, а у меня свои планы на жизнь. Он мне не нужен.

– О, не говорите так, – Мария подняла на меня полный сопереживания взгляд. – Это ваш самый близкий человек. Уверена, папенька любит вас и тоже страдает из-за ссоры.

– Будь он менее упрям, мы, пожалуй, пришли бы к компромиссу. А так – вряд ли.

– От всей души желаю, чтобы вы помирились.

Я улыбнулся. Какая же Маша добрая и наивная девушка.

– Поживём-увидим, – произнёс я.

Я в свою очередь тоже расспросил Машу о её жизни. Отец её являлся коллежским асессором и служил в почтово-телеграфном управлении. Для его годов (а было ему уже почти пятьдесят) он имел довольно низкий класс, и потому семья жила небогато. Снимали три комнаты в большой квартире. В одной комнате жил отец, в другой – сёстры, третья предназначалась для приёма гостей.

Повышение и прибавку к жалованию отец три года назад, но до лета прошлого года, пока Маша ни пошла работать, они жили в двух комнатах, поскольку много денег уходило на учёбу сестёр. И только когда старшая поступила на службу, стало возможным арендовать три комнаты.

Когда мы дошли до четырёхэтажного здания с вывеской «Типография Кёлера», я понял, что надо прощаться, но наше общение было столь душевным, что расставаться вовсе не хотелось.

– Эх, заговорились мы, – произнесла Маша, – и время незаметно пролетела. Вот я и пришла. Вы-то не опоздаете?

Я достал карманные часы и посмотрел время.

– Не волнуйтесь, мне к полдевятого. Но мне кажется, нам ещё есть, о чём поболтать. Как считаете? Может быть, и завтра встретимся в то же самое время?

Маша опустила взгляд и едва сдержала улыбку.

– Пожалуй, можно и завтра встретиться. Только у меня не всегда получается так рано выходить.

– А я подожду.

– Значит, договорились, – ясная и открытая улыбка сопровождала эти слова. – Хорошего вам дня, Алексей.

Времени у меня было ещё много. Я зашёл в кондитерскую, посидел за столиком, почитал газету, и в итоге снова пришёл не к молитве, а к непосредственно занятиям.

На первой же перемене надзиратель отвёл меня в сторону.

– Алексей Александрович, ну вот опять! Опять вас на молитве не было, – с досадой произнёс он. – Распорядок ведь нарушаете. Я-то, может, и закрою глаза, а если учителя заметят или инспектор? А ну как комиссия явится? Что скажу? Приходите, пожалуйста, вовремя. Иначе и у вас, и у меня будут неприятности.

После того, как я сунул надзирателю десятку, он стал вести себя со мной менее строго, чем с остальными, но всё равно сетовал на нарушения распорядка и упрашивал меня приходить вовремя. А я уже пятый раз игнорировал утреннюю молитву. Однако надо было знать меру. Иногда не стоит испытывать судьбу, особенно когда не нужны лишние неприятности.

– Не волнуйтесь, я постараюсь успевать, – обещал я.

Андрей Прокофьевич глубоко вздохнул и отправился бродить по коридору.

На следующее утро мы с Машей встретились снова. Я вышел чуть раньше и подождал её возле арки. А вскоре появилось и Маша. Она выглядела радостной, и улыбалась мне. Поскольку время позволяло, мы отправились пешком.

По дороге я опять купил газету у уличного торговца.

– О чём сейчас пишут? – спросила Маша. – Давно не читала газет.

– Вчера писали про стачку на чугуннолитейном заводе Орловых и про забастовку на какой-то большой фабрике. Ну и про войну, естественно. Наши, как всегда, бьют врага на всех фронтах.

– Завод Орловых… Это же где-то возле Автово. Самый большой металлургический завод.

– Рядом от нас, выходит. Не знал.

– И что вы думаете по этому поводу?

– По поводу чего? Забастовок? – переспросил я. – Так пусть бастуют, если хочется.

– Вы не видите в этом ничего плохого?

– А должен? Людей что-то не устраивает, они борются, как могут, за свои права. Правильно делают. Молчать что ли? Надеюсь, у них что-нибудь получится. А почему вы спрашиваете?

– Просто… Обычно дворяне думают иначе.

– Не все, как видите.

– Да, не все. И если быть откровенной, я тоже так считаю… как вы, – радостное настроение Маши как рукой сняло. Внезапно девушка стала очень серьёзной. – Вы знаете, сколько длится рабочий день на заводе? Четырнадцать-пятнадцать часов. Перед войной его ограничили двенадцатью часами, но почти никто из владельцев заводов и фабрик не соблюдал это правило. Теперь снова отменили ограничения, а жалование платят такое же. Но по сути люди беднеют, потому что дорожает еда, – скороговоркой выпалила Маша.

– Сколько-сколько? Пятнадцать часов? – удивился я. – Охренеть.

– Да, и так везде. Только в конторах меньше. Мы обычно работаем по десять-одиннадцать часов.

– Паршиво, – согласился я.

– Часто бывают случаи, когда жалование задерживают или урезают под любым предлогом. А людям даже обратиться не к кому. Каждый заводчик – царь на своём предприятии.

– А комиссии? – спросил я. – Есть же какие-то комиссии?

– Они не эффективны. Обычно они просто берут взятки.

– Действительно, – я вспомнил разговор мужиков в трактире. – Что поделать. Мир так устроен, что сильный всегда давит слабого, а если слабый хочет что-то получить, ему надо стать сильнее и забрать это.

– Ох, если бы все дворяне были, как вы, – вздохнула Маша. – А то они считают себя благородными, а рассуждают и ведут себя порой не очень благородно.

Остаток пути мы почти не разговаривали. Машу, видимо, сильно цепляли проблемы рабочих, и всю дорогу у неё был задумчивый вид.

Как и вчера, мы дошли до типографии

– Быть может, нам завтра тоже встретиться? – предложил я. – Завтра – выходной, но мы могли бы вечером сходить куда-нибудь, например в ресторан. Что скажете?

Я подумал, надо форсировать события и переходить на новую стадию отношений. Мы уже два раза гуляли вместе, завтра – в ресторан, а потом… Интересно, как быстро мне её удастся затащить в постель? Одного ресторана хватит или придётся полгода за ней бегать?

– Знаете, Алексей, завтра не получится, – ответила Маша. – Днём надо заниматься с сестрой, а вечером я приглашена в гости.