Текст книги "Лихой гимназист (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

На большой перемене класс отправился на обед. Когда спускались по лестнице, навстречу нам прошёл высокий молодой человек с зачёсанными на бок волосами. Запомнились его глаза – светло-голубые, словно покрытые льдом, взгляд их был холоден и надменен. Мне показалось, что я его знаю и что познакомились мы при не самых благоприятных обстоятельствах, но память, как всегда, не давала полную картину, заставляя довольствоваться лишь смутными ощущениями.

Сергей обернулся ему вслед.

– Интересно, Меньшиков вызовет тебя на дуэль снова? – задал он риторический вопрос, и я понял, что голубоглазый и есть тот самый Пётр Меньшиков, из-за которого всё началось.

– Не надо тебе сейчас больше драться, – проворчал Михаил. – Директор помиловал вас в это раз, но больше он терпеть не станет. Выгонит.

– Удивительно, что он в это раз меня не выгнал, – сказала я.

– Если бы тебя на агитации поймали или если бы ты был из разночинцев, тогда даже разговаривать бы никто не стал. А дуэли – это дело всем понятное. Думаешь, директор наш по молодости не дрался?

– А что, дрался?

– Да кто ж его знает? Может, и дрался.

Я надеялся, что Меньшиков не станет снова вызывать меня на поединок, да и сам я не горел желанием возобновлять старый конфликт. Теперь, после победы над тремя шестиклассниками, меня трусом точно никто не назовёт, а драться с каждым встречным и поперечным – дело бессмысленное и бестолковое. Зачем оно мне надо? Деньги за это не платят.

После уроков первым делом я наведался к Гуссаковскому. Он достал из кармана пачку мятых синих бумажек и кинул на стол, сверху добавил несколько монет.

– Больше нет, последние, – сказал он.

Я посчитал. Тут было шесть с половиной рублей.

– Семь рублей, – сказал я.

Гуссаковский поморщился.

– Господа, есть пятьдесят копеек взаймы? – обратился он к парням в комнате.

– А вдруг украдёте? – ухмыльнулся какой-то здоровый малый, лежавший на кровати.

Гуссаковский поджал разбитые губы и чуть не затрясся от злости, но ничего не сказал.

– Можете не возвращать, – малый вынул из кармана монету и кинул, она упала на пол, и Гуссаковскому пришлось поднимать её.

Я собирался лично наведаться в ту лавочку и выкупить «Руководство…», если, конечно, оно всё ещё там. Можно было бы у Гуссаковского потребовать, чтобы тот вернул книгу, но самому как-то надёжнее казалось.

Теперь мой путь лежал на Сенную площадь.

Перед выходом я открепил с фуражки кокарду, а с воротника спорол петлицы. Сделать это мне посоветовал Михаил, когда я сказал, куда хочу отправиться. Петлицы и кокарда служили опознавательными знаками, и каждый городовой мог легко узнать, из какой я гимназии, и доложить туда в случае, если заметит меня в неположенном месте.

А неположенных для гимназиста мест оказалось много: кафе, рестораны, трактиры, кабаки – одним словом, все заведения общепита. В театре не разрешалось находиться в партере, да и на рынках не стоило показываться. О борделях, бильярдных и игровых домах даже речи идти не могло – туда путь гимназисту был заказан.

Вдобавок запрещалось показываться на улицах после девяти. Чтобы спокойно гулять по городу в вечернее время, не опасаясь полиции, требовалось приобрести обычную одежду. Ходить в штатском гимназисту тоже было нельзя, но, как говорится, если никто не узнает, то можно. А вот если придти в общагу после положенного часа, сторож обязательно доложит инспектору, и опоздавшего ничего хорошего не ждёт.

Суровость местных порядков всё больше меня поражала и раздражала. Гимназист был существом бесправным, даже если его родители – аристократы. За каждый проступок, даже вне стен учебного заведения, могли и после уроков оставить, и обеда лишить, а то и запереть в карцере. Детей же простого происхождения до сих пор наказывали розгами.

Впрочем, имелись и лазейки. И от городовых, и от сторожа можно было откупиться. Взятки брали все. Сторожу хватало пятьдесят копеек, а вот городовой мог и рубль запросить. Если денег много – не проблема, но я пока испытывал трудности с финансами, а значит, попадаться не стоило.

Так же Михаил напомнил мне, что в общежитии со стороны хозяйственной части имеется чёрный ход, через который можно попасть в общагу после девяти, минуя сторожа. Но там уж как повезёт. Слуги его могли и рано закрыть.

Медальон я тоже оставил в общежитии. Он ограничивал мои силы, а я не знал, с чем предстоит столкнуться в городе. Сенная площадь считалась не самым благополучным местом, да и скупщик тот мог начать отпираться.

И вот я ехал в бричке в направлении Сенной площади и, как и прошлый раз, с любопытством глядел по сторонам.

С самого утра город застилала сизая пелена. Дома и дороги Петербурга сырели под струями дождя, растворялись в промозглой серости. Улицы, зажатые в тиски каменных построек, казались бесконечным лабиринтом, в котором блуждают обречённые прохожие под чёрными зонтами.

Пахло навозом и сыростью. Лошадь устало перебирала копытами по мостовой, понукаемая ямщиком, чья широкая спина, затянутая в старый мокрый плащ, закрывала мне весь обзор. Время от времени то навстречу, то обгоняя нас, пролетали кареты, окутывая улицу клубами пара. Дерматиновый верх брички лишь частично защищал от дождя. Капли всё равно попадали на меня вместе с порывами ветра.

Где находится Сенная площадь и Царскосельский проспект, извозчик знал, а вот про лавку «Разные вещи» слышал впервые. Это значит, мне предстояло искать её самому, бродя под холодным весенним дождём.

Преодолев лабиринт улиц, мы выбрались на большую площадь. Часть её была занята розвальнями, прикрытыми от дождя то ли брезентом, то ли каким-то тряпьём, часть – телегами, груженными какая дровами, а какая соломой, овсом и прочим фуражом. Среди этого базарного бедлама шлёпали по лужам бедно одетые горожане, сновали нищие и какие-то типы подозрительной наружности, сливаясь в одну гудящую коричневую массу. За рынком воздвигались церковь с колокольней, так контрастирующая своей величественностью и монументальностью с этой суетной земной обывательщиной. Над площадью стоял нескончаемый гомон. Продавцы зазывали покупателей, покупатели торговались, кто-то ругался, ржали лошади. Истерично гудел и дымил трамвайчик, продираясь по рельсам сквозь броуновское движение людей, телег и экипажей.

Свернули на одну из улиц и остановились.

– Приехали, барин, – объявил извозчик. – Вот Царскосельская. Куды дальше-то везти?

Я огляделся. Длинному жёлтому зданию, тянущемуся по одну сторону улицы, конца-края не было видно, всевозможные вывески облепили его до окон третьего этажа, а первый этаж занимали магазинчики, мастерские и кабаке. Скорее всего, искать предстояло именно среди них.

Заплатив извозчику пятнадцать копеек, я вылез. Капли дождя застучали по моей фуражке, падали на лицо и шинель. На меня уставилась шумная орава подвыпивших мужиков, проходящих мимо.

– Что этот студент тут забыл? – поинтересовался кто-то, спутав, видимо, мою форму, со студенческой.

Не обращая на них внимания, я зашагал вдоль улицы, осматривая вывески и ища нужный мне магазин. Ноги мои то и дело попадали в лужи, и ботинки промокли в считанные минуты.

Дом по левой стороне дороги оказался невероятно длинным, его фасад прорезало множество подворотен. Проходя мимо одной из арок, я стал свидетелем потасовки. Два мужика лупили друг друга, а ещё с десяток толпились рядом, подначивая дерущихся. Стояли мат и пьяные крики, компания была явно навеселе.

Питейные заведения встречались на каждом шагу. Складывалось ощущение, что единственное, чем тут народ занимался – это бухал. Магазины тоже были, но «Разные вещи» я не обнаружил, хотя отошёл уже достаточно далеко от площади.

Зато по пути не раз встречались странные личности, одетые кто в дырявые, грязные пальто, кто – в изрядно поношенные куртки. Меня разглядывали пристально, с жадностью, будто съесть хотели или обобрать до нитки, а мне таким хотелось сразу в рыло дать, чтоб держались подальше и не таращились почём зря.

Поняв, что бродить дальше не имеет смысла, я решил спросить у кого-нибудь, где находится магазин. Для этого зашёл в сапожную мастерскую.

– Есть тут такая лавка, да, – подтвердил бородатый мужик в замасленном фартуке, оторвавшись от починки обуви. – А только она не тут, не по улице. Это вам во дворы надо. В следующую подворотню заверните, ну там и увидите дверцу такую, она в подвал ведёт. Там ещё вывеска такая большая. Ни с чем не перепутаете.

Поблагодарив сапожника, я отправился в указанное место.

Свернув в арку, я остановился. Здесь меня встретил настоящий лабиринт из грязных жёлтых стен. Двор был тесен от хаотично натыканных тут пристроек и сараев, со всех сторон на меня смотрели мутные окна, а в небо торчали десятки закопчённых печных труб. Если уличный фасад имел хоть какие-то отделку и декор, то тут были простые кирпичные стены, кое-где пробитые трещинами.

Из глубин этой клоаки доносились ругань и женские вопли, а прямо передо мной под драным навесиком, пристроенным к стене какого-то сарая лежали и сидели мужики в лохмотьях. Кислый затхлый воздух вонял отходами и экскрементами.

За спиной раздался быстрые суетливые шаги множества ног. Меня окликнули.

– Эй, студент, ты чего тут колобродишь? – послышался наглый хриплый голос. – Али потерялся? Мож, дорогу подсказать?

Я обернулся. Ко мне решительной походкой двигались четверо. Чумазые лица, грязные куртки, щербатые рты с гнилыми зубами – от одного вида этих парней становилось тошно. У того, кто обращался ко мне, был подбитый глаз, у другого – скошенный на бок нос. Все – низкорослые, чуть ли ни на голову ниже меня.

Как я заметил, народ тут в целом был роста невысокого, и на улице, я иногда ощущал себя двухметровым великаном. А вот в гимназии картина наблюдалась иная, и мой рост считался всего лишь чуть выше среднего.

А между тем компания приблизилась.

– Дай рубль, студент. Опохмелиться надо, – потребовал малый с кривым носом. Он подозрительным образом держал руку в кармане куртки.

– Сейчас в морду дам, а не рубль, – я вытащил из кармана шинели ладонь и произнёс про себя заклинание. Моя ладонь почернела, окутавшись дымкой.

Хулиганы отпрянули.

– Да он заклинатель! Вот же лопухнулись! У шайтан! – зашептались они, пятясь. – Канай отседова шибче.

Последнее кто-то из них кричал, когда компания уже со всех ног бежала прочь со двора. Подумалось, не швырнуть ли для острастки им в спину чёрный шар? Заодно проверил бы эффект, который моя магия оказывает на человеческий организм, да слишком быстро уроды скрылись из виду, свернув за угол.

Оказывается, тут даже днём опасно ходить, если одет в нормальную одежду. Поймают и последнюю шинель отберут. И что бы я делал, если б не магия? Небось, у одного их этих говнюков и нож в кармане имелся.

Я сжал руку с дымкой в кулак и сунул в карман. В глубине двора над окнами полуподвального помещения виднелась вывеска: «Разные вещи». То, что надо. Я двинулся к магазину, оглядываясь по сторонам в ожидании очередной неприятности. Так и чудилось, что за каждым углом прячутся оборвыши с ножами.

Полуподвальное помещение с низкими сводчатыми потолками было сплошь заставлено посудой и прочей домашней утварью. Многие вещи выглядели старыми, и даже не верилось, что тут магазин, а не помойка, куда снесли ненужный хлам.

За прилавком стоял низкорослый молодой человек. Его голова казалось непропорционально большой, а на подбородке росла жидкая бородёнка. Он торговался с двумя мужикам, покупавшими посуду.

Я выждал, пока посетители уйдут, и сам подошёл к молодому человеку. Его лицо было изъедено оспой, а во рту не хватало зубов.

– Что надо, мил человек? – спросил он бойко. – Купить, али продать?

– Мне Оглобля нужен.

– Нет тут такого, – ответил молодой человек. – А по какому вопросу?

– Книжку хочу купить одну. Магическую.

Молодой человек испуганно забегал глазами.

– Нет такого у нас. Не положено. Не продаём. У нас тут – утварь всякая, безделушки. Книжки не держим никакие.

– А я знаю, что есть. Приятель к Оглобле заходил, продал ему книжку. А если покупаете, значит, и продаёте.

– А ты, мил человек, кто будешь-то? Студент?

– Допустим, студент. Тебе какое дело? Зови мне Оглоблю, с ним и буду разговаривать.

Молодой человек задумался, поковырялся в ухе.

– Ладно, проведу тебя к Оглобле, так и быть. Только лавку наперёд закрою.

Он запер входную дверь и велел следовать за собой.

Мы вышли через другую дверь, ведущую к узкой каменной лестнице с неровными ступеньками. Под ногами с писком пробежала крыса. Пахло не лучше, чем на улице. Терпкий сырой воздух, казалось, кишел заразой.

Впрочем, на четвёртом этаже, куда мы поднялись, было немного почище. Молодой человек постучался в одну из дверей особым образом: два стука подряд, пауза, ещё два стука, опять пауза, три стука.

Прошло несколько минут, прежде чем дверь открылась. На пороге показалась довольно упитанная девка, имевшая круглое щекастое лицо и взгляд исподлобья, не обременённый интеллектом.

– У себя? – спросил молодой человек.

– А где ж ему быть-то? – огрызнулась девка и отошла с дороги, пропуская нас.

Мы оказались в довольно тёплом помещении, часть которого занимал склад дров. Отсюда вела дверь на кухню, но мы прошли прямо, в зал со столом, креслами и камином. Обои выглядели старыми, кое-где порвались.

– Коли есть оружие, сдай, – сказал парень.

– Нет оружия, – произнёс я.

– Обыскать надо.

Парень похлопал меня по карманам, а потом попросил расстегнуть шинель и задрать штанины и, не найдя ничего подозрительного, велел следовать дальше. Мы прошли миновали ещё одну комнату и остановились перед запертой двустворчатой дверью. Тут была ещё одна дверь – она была открыта и вела в переднюю парадного входа.

– Оглобля, – крикнул молодой человек хриплым фальцетом и несколько раз с силой ударил кулаком по двери, – это я, Дикий. К тебе посетитель.

– Иду я! – послышался из-за двери грубый недовольный бас. – Чего барабанишь, супостат? Не учил я тебя, как надо?

– Запамятовал, – ответил Дикий.

– Запамятовал, – передразнил голос в комнате, – лупить тебя надо, чтобы не запамятовал.

Дверь открыл хорошо одетый мужчина. Его бежевый сюртук был расстёгнут, а внушительного размера пузо обтягивала жилетка, на которой поблёскивала золотая цепочка от часов. На пухлых пальцах Оглобли красовалось несколько золотых перстней, а щёку, покрытую короткой растительностью, обезображивал шрам. Оглобля смерил меня недоверчивым прищуренным взглядом.

– Проходите, – коротко произнёс он.

Мы оказались в комнате, которая одновременно являлась и кабинетом, и спальней. Тут имелись кровать, письменный стол, два шкафа: один с фарфором, другой – со всякими безделушками. Внушительных размеров мягкий диван был застелен узорчатым покрывалом в восточном стиле. На стене возле печки висела картина с библейским сюжетом, на столе стоял чайник. Из-за обилия мебели помещение казалось тесным, но обстановка тут выглядела лучше, чем в первых двух комнатах. Обои, по крайней мере, не облазили.

– С чем пожаловали? – Оглобля уселся за стол. – Не стойте, располагайтесь. Рассказывайте, по какой нужде?

Дикий встал возле двери, загородив её и отрезая мне путь к отступлению. Я же сел на стул и сложил руки так, чтобы быть готовым в любую секунду применить чары. Если не удастся договориться, придётся пустить в ход магию. А что-то мне подсказывало, что сговорчивостью этот тип не отличался.

– Мне нужна книжка. Руководство по владению тёмными чарами. Я знаю, что она у вас есть, поскольку один мой приятель продал вам её около месяца назад. Хочу выкупить, – проговорил я, наблюдая, как меняется лицо толстяка. Ему явно не понравились мои слова.

Глава 7

Мы с Оглоблей сидели друг напротив друга. Глаза барахольщика судорожно забегали, а правая рука его скользнула под стол. Я же внешне держался спокойно, но нервы дрожали натянутой тетивой. В любой момент я был готов поднять руку и швырнуть сгусток чёрной гадости. Одно плохо: произнести заклинание, пусть даже мысленно, немного дольше, чем нажать на спуск.

– Вы напрасно сюда пришли, – произнёс Оглобля. – Магических книг у нас нет.

– А я знаю, что есть, – сказал я.

– Откуда же, позвольте спросить, вы знаете? – взгляд барахольщика стал каким-то хищным.

– Знакомый рассказал.

– Ваш знакомый что-то напутал. Я такими вещами не занимаюсь.

У меня, конечно, мелькнула мысль, что Гуссаковский наврал, но чутьё подсказывало, что след верный. Этот подозрительный тип точно не простой барахольщик. Я таких насквозь вижу.

– Он сам вам её и продал. Месяц назад. Припоминаете? Это моя книга, и я пришёл её выкупить.

– Хм, – Оглобля сканировал меня своим прищуренным напряжённым взглядом. – Ах да… Кажется, припоминаю. Действительно, приходил студент, вроде вас, приносил книгу. Но видите ли, её у меня уже нет. Купили недавно.

Вот этого-то я и опасался. Думал, что литературой по такому редкому виду магии никто не заинтересуется в столь короткие сроки, тем более, в этой дыре, однако покупатель, как назло, нашёлся, и теперь надо было узнать, кто он и откуда, найти и уговорить продать книгу. Только вряд ли у меня хватит денег. Информация – штука недешёвая, магическая книга – и подавно.

– Могу узнать, кто купил данную книгу? – спросил я.

– Я не разглашаю информацию подобного толка.

– Дам десять рублей, если сделаете исключение.

– Извините, я не разглашаю информацию.

Так он ещё и честного из себя строит. Десять рублей ему, видите ли мало. Значит, по-хорошему не получится. Будем по-плохому.

– Понимаю. Простите за беспокойство, – я встал со стула, делая вид, что ухожу.

На миг я замер, сосредотачивая волю в стихийной фразе, что прокручивал в голове, и на последнем слове резко обернулся, выкинув вперёд руку. Дымчатый сгусток обжёг Оглобле правый плечевой сустав, барахольщик взревел от боли.

Дикий попятился и полез за пазуху. Я обратил ладонь к нему, и чёрная дымка ударила парня в грудь, образовав сквозную дыру. Оглобля, несмотря на боль, очень резво дотянулся до спрятанного оружия. В его левой руке оказался небольшой четырёхствольный пеппербокс. Я рванул к шкафу, а точнее, горке с посудой.

Один выстрел, второй… Я больно ударился рукой о край шкафа, а плечом – о стену, но всё же успел уйти с линии огня и укрыться. Ещё два выстрела последовали друг за другом. Зазвенели разбитые стекло и посуда.

Холостой щелчок возвестил о том, что заряды у Оглобли закончились.

Помещение тонуло в пороховых газах. Оглобля рычал от боли, прижимая руку с разряженным пистолетом к чернеющему огрызку плеча. Сгусток стихии проел сустав и затронул часть грудной клетки. Правая рука висела окровавленной плетью, едва поддерживаемая остатками мышц и сухожилий. Я подошёл, схватил Оглоблю за шиворот и стащил со стула. Падение сопровождалось душераздирающим воплем.

– Где книга, сука? Говори! – я пнул его.

В соседней комнате раздался тяжёлый топот: в доме был кто-то ещё, и это – точно не горничная. Гулкий удар – дверь чуть не распахнулась. Неизвестный хотел ворваться сюда, но ему помешало тело Дикого. Тот валялся возле двери, сжимая в руке карманный револьвер, который так и не успел пустить в ход.

Заклинание породило ещё одни чёрный сгусток. Он пробил дверь, а нечеловеческий вопль, сопровождаемый грохотом упавшего на пол тела, дал понять, что цель по ту сторону поражена.

Я вытащил револьвер из ещё тёплых пальцев Дикого. Револьвер не имел курка, ствола и спусковой скобы, а спусковой крючок у него складывался. Приведя оружие в боевую готовность, я отодвинул тело, приоткрыл дверь. На полу лежал здоровенный детина, он ревел и извивался, держась за живот. Я вышел и придавил его ботинком к полу. Прокрутил в очередной раз в мозгу заклинание. Тёмная стихия попала в лицо мужика и на миг окутала его голову тёмной дымкой. Дёргающееся тело замерло. Вместо лица на меня теперь смотрела дыра, стенки которой покрывала чёрная кровоточащая короста. Не назвал бы себя брезгливым от это зрелище заставило меня поморщиться.

Рядом валялась маленькая двуствольная пукалка с капсюльными замками. У меня же револьвер, по всей вероятности, был шпилечным, двойного действия.

Я осмотрелся, оценивая обстановку. Три двери. Одна вела в кабинет Оглобли, вторая – к чёрному входу и кухне, третья – к парадному входу. В кабинете – ещё две двери и обе закрыты. Я не знал, сколько ещё человек тут осталось (как минимум, одна служанка), да и непонятно, какие сюрпризы ещё припасены у барахольщика. Квартира была слишком большой: пока буду осматривать одну её часть, в другой могло развернуться совершенно непредсказуемое действо.

Шум со стороны чёрного входа привлёк моё внимание. Туда я и направился. Возле двери стояла служанка, судорожно отпирая замки и задвижки в намерении покинуть это место. Увидев меня, она взмолилась:

– Не убивайте, господин, Господом Богом молю! Я никому не скажу.

– В квартире есть ещё люди? – спросил я.

Она испуганно замотала головой.

Выстрел. Визг. Мимо, значит. Я с досадой посмотрел на револьвер и поморщился. Прицельных приспособлений у него и в помине не было. Из такого только в упор стрелять. Подошёл ближе, снова нажал на спуск. Мозги служанки брызнули по двери, ноги её подкосились, и она грохнулась на бок, глядя на меня выпученными от страха застывшими глазами. Во лбу зияло аккуратное круглое отверстие.

Но свидетелей оставлять было нельзя – тут уж иначе никак.

Быстро прошёл на кухню – там никого. В остальных комнатах – тоже пусто, а одна и вовсе была заперта. Вернулся к Оглобле. В моё отсутствие барахольщик пытался доползти к выходу, но все старания оказались напрасны, и он валялся на полу почти там же, где я его и оставил. Выжженное мясо плеча и огрызки костей чернели сквозь дыру в пропитанном кровью сюртуке.

Я наставил на Оглоблю пистолет:

– Где моя книга?

Барахольщик молчала.

– Ладно, а так? – моя левая ладонь почернела. – Говори или подыхать будешь долго и мучительно.

– Нету, забрали, – процедил Оглобля. – Ты не знаешь, с кем связался, студент…

– Где книга? – повторил я, пнув барахольщика в упитанное пузо.

– Нету у меня. Богом клянусь!

– Где она?

– Один чиновник забрал.

– Какой чиновник? Как звать?

Оглобля минуту выкашливал кровь изо рта, а потом выдавил:

– Он из Синода. Серьёзный человек.

– Как звать? Фамилия?

– Откуда мне знать?

– Но ты знаешь, что он из Синода.

– Он сказал… Он… – фраза прервалась новыми хрипами и кашлем. – Не знаю, ничего не знаю. Что хош, делай.

Я снова пнул его в живот:

– Говори.

– Действительный статский советник, – простонал Оглобля. – Приходит иногда, спрашивает всякое. В эту субботу был. Ничего больше не знаю.

– Что спрашивает?

– Книги ищет. Такие, как та.

Стало досадно. Пока я сидел в карцере, какой-то действительный статский советник увёл книгу буквально у меня из-под носа. Я опоздал всего на три дня.

Смысл дальнейших поисков пропадал. Если «Руководство» теперь принадлежит большому чиновнику, да ещё и из Синода, связываться себе дороже, так что лучше было оставить эту затею. Теперь книгу можно считать окончательно утерянной, а мне придётся возместить дяде её стоимость.

– Значит, ты мне должен денег, – заключил я. – Где деньги?

– В сейфе, в хранилище.

– Ключи, код?

– В кармане у меня, в сюртуке. Там надо… ручку повернуть… на три четверти.

Я проверил внутренний карман, в нём действительно оказалась связка ключей.

– Благодарю за оказанную помощь, – произнёс я.

– Не мучай, студент, убей быстро, – почти шёпотом произнёс обессиленный Оглобля.

Я выполнил просьбу. Выстрел в голову положил конец его мучениям.

Первыми были осмотрены стол и шкафы в кабинете Оглобли. В одном из них на отдельной полке хранились кисеты с порохом, мешочки с пулями, коробка с капсюлями и пулелейка. Всё это я сложил в чёрный кожаный портфель, пылившийся на этом же шкафу, а пистолеты – «перечницу», револьвер и двуствольник – рассовал по карманам шинели.

Теперь настала очередь запертого помещения. Я открыл ключом дверь и вошёл в хранилище. Это оказалась весьма просторная, чистая комната, уставленная по периметру шкафами. Они были заставлены хрустальными и фарфоровыми сервизами, декоративными вазочками и статуэтками, наборами письменных принадлежностей и прочими мелочами, бережно разложенными по полкам, словно в музее.

Среди них был и книжный шкаф – совсем небольшой, почти как в моей комнате в особняке. На полках стояло три десятка книг, и оглядев их, я понял, что Оглобля явно врал, когда говорил, что не покупает магическую литературу. Примерно половина томов являлись либо руководствами по владению чарами, либо исследования на данную тему. Однако по магии тёмной стихии тут, и правда, ничего не нашлось.

Возле книжного шкафа стоял стальной ящик с крутящейся рукояткой. Он-то и был мне нужен. Я принялся подбирать ключ и одновременно крутить ручку, стараясь понять, как работает этот древний механизм, когда в дверь в передней забарабанили.

Следовало действовать быстрее. Наверняка, жильцы слышали стрельбу и уже вызвали полицию. Но без добычи я уходить не собирался.

Мои чары хорошо прожигали разные предметы, и я решил попробовать применить их тут. Снял перчатки, вызвал стихию, прислонил руку к краю двери сейфа. Поверхность стала быстро чернеть, металл разъедало словно кислотой, и вскоре под моей ладонью образовалось углубление, а потом – дыра.

Дверца прогорела насквозь, но так и не открылась. А между тем стук не прекращался. Тогда я прожёг дыру внизу с противоположного края, и сейф, наконец, поддался. Таки образом моя способность получила неожиданное применение.

И вот передо мной открылась святая святых этой квартиры. На средней полке лежали деньги. Много денег… а может, и не очень: несколько пачек ассигнаций, но купюры все мелкого достоинства – одного, трёх и пяти рублей. Тут же – два кошелька, набитых мелочью. Нижнюю полку занимали тетради и папки с бумагами, верхнюю – золотые украшения, цепочки, перстни с драгоценными камнями. Даже золотые карманные часы были.

Стук прекратился, но расслабляться не стоило. Скоро сюда могла заявиться полиция и начать ломать дверь.

Я запихнул пачки ассигнаций в портфель, туда же кинул кошельки и украшения. Остальное барахло меня не интересовало. Пора было убираться отсюда.

Никем незамеченным я покинул квартиру через чёрный ход и вышел на улицу.

Между дровяных сараев и жёлтых грязных стен двора-колодца петляла тропа. Она привела меня к подворотне. Навстречу шли два усатых городовых и человек в штатском. Когда мы разминулись, я услышал краем уха их разговор.

– Сколько стучали – не отвечают, как будто и нет там никого, – говорил мужчина в штатском. – А ведь грохот такой стоял такой, словно из пушек палили. Ей-ей, так и было! Жильцы жалуются. Проверьте, пожалуйста, а то…

Судя по разговору, эти трое шли на квартиру Оглобли. Задержался бы я там ещё немного – и их тоже пришлось бы ликвидировать.

Подворотня вывела меня к магазину «Разные вещи», а пройдя ещё одну, я оказался на уже знакомой мне улице. Лишь тут вздохнул с облегчением.

Книгу, к сожалению, вернуть не удалось, но результат моей поездки был, и это не могло не радовать.

В общежитие я вернулся перед самым закрытием. На входе сторож сообщил, что на моё имя пришло письмо, и протянул конверт, украшенный знакомыми инициалами. Я тут же вскрыл его и пробежал глазам письмо: это оказалось приглашение на обед от моего двоюродного дяди, Тимофея Марковича. В это воскресенье мне предстояло идти к нему в гости и, по всей видимости, просить прощение за утерянную книгу. Наверное, дядя огорчится, но по большому счёту, и я (точнее Алексей) не виноват в случившемся. Налицо был банальный грабёж. Ну а если Тимофей Маркович потребует возмещение убытков – что ж, деньги есть.

Когда я вошёл в комнату, старшие гимназисты чаёвничали. На столе стояли чайник и тарелки со съестным.

– О, а вот и вы, Алексей, – поприветствовал меня Ушаков с необычным для него дружелюбием. – Присоединяйтесь к нашей скромной трапезе. Припозднились вы что-то, ужин-то закончился.

Я с радостью присоединился к застолью, тем более, что был голоден как чёрт. Почти сразу посыпались вопросы о пятничной дуэли. Теперь стало понятно, почему меня пригласили за стол. Парней съедало любопытство, очень уж хотелось им из первых уст услышать о тех «легендарных» событиях, и мне ничего не оставалось делать, чем в очередной раз пересказать ту историю.

– Удивительно, – произнёс Ушаков. – Вы имели дерзновение драться в стенах гимназии и сразили на шпагах одного за другим трёх соперников. Знаете, а ведь я и прежде слышал о вас. Многие вас считали несколько… мягкосердечным. Похоже, молва ошибалась.

Ушаков нашёл удачную замену слову «трус». Парни тут вообще старались избегать резких выражений по отношению друг к другу, если только речь не шла о приятельском подтрунивании. Если же они считали человека низким и недостойным, то просто игнорировали его, как меня в первые два дня.

Теперь же внезапно всё поменялось. В один вечер я из изгоя превратился в местную легенду, пусть за это и пришлось отсидеть три дня в карцере. Меня, наконец-то, приняли за своего.

– Молва часто ошибается, – ответил я. – А доброту некоторые склонны принимать за трусость, – я окинул взглядом сидящих за столом ребят.

– Гуссаковский не раз показывал недостойное поведение, – произнёс Ушаков. – А теперь выясняется, что он вор.

– И директору наушничает. Поэтому на его проделки и закрывают глаза, – добавил один из парней.

– Так или иначе, он получил своё, – подытожил Ушаков.

Удивительно, но слух, который я попросил пустить Михаила, теперь на полном серьёзе передавался из уст в уста. К тому же все узнали, что Гуссаковский меня обокрал. Несладко теперь засранцу придётся.

Этой ночью я, пока все спали, взял портфель с добычей, вышел в туалет и, закрывшись в кабинке, принялся пересчитывать деньги. У меня оказалось почти полторы тысячи ассигнациями мелкого и среднего достоинства и сто восемьдесят рублей серебром, плюс кучка драгоценного металла, который, впрочем, надо ещё найти, где выгодно продать.

На аренду квартиры должно было хватить с избытком, и я, немного поразмыслив, решил не дожидаться летних каникул и заняться поиском жилья в ближайшие дни, чтобы поскорее закрыть этот вопрос и думать уже о вещах более важных.

* * *

В этот четверг состоялось долгожданное практическое занятие по искусству владения чарами. Наш класс вывели во двор гимназии, но не в тот, где были сараи и колокол, а в другой, находящийся по соседству. Здесь имелось несколько мишеней в виде кирпичных и каменных строений разной формы, а так же врытые в землю брёвна. На каждом объекте виднелись следы копоти и выбоины. С трёх сторон двор огораживала высокая глухая стена.

Из всей гимназии только тут разрешалось снимать медальоны. На время занятий мы оставили их помощнику тренера.