Текст книги "Лихой гимназист (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

—

– Убери от неё свои грабли, – приказал я, шагая к военному, который продолжал сжимать руку девушки.

– А ты шо… Ты кому… Ты кто такой, чтоб приказывать офицеру российской императорской армии? – вояка потянулся к кобуре.

Он совсем лыко не вязал. Надо было действовать быстро, чтобы не схлопотать пулю.

Я мигом преодолел несколько метров, отделявших меня от офицера. Тот расстегнул кобуру и схватился за рукоять револьвера, но красная пьяная физиономия уже была на расстоянии вытянутой руки. Я резко выкинул кулак, вложив в удар корпус. Угодил в челюсть вояке. Тот потерял равновесие и шлёпнулся задом на мостовую. Ещё один удар, и офицер распластался, как дохлая собака. Он попытался встать, но пинок ногой по рёбрам опрокинул его вновь. Потянулся к револьверу, но я треснул его по руке ботинком, и военный взвыл, изрыгая проклятья и поливая меня отборной бранью.

Я всё же позволил ему подняться, но только для того, чтобы уложить апперкотом. На этот раз офицер отключился, а мои сбитые кулаки опять разболелись.

– Пойдёмте скорее отсюда, – обратился я к девушке, – пока эта пьяная скотина не опомнилась.

– Да, да, конечно, – ответила девушка дрожащим голосом.

Мы быстрым шагом двинулись в подворотню.

– Я тоже живу в этом доме, – сказал я, – удачно, что оказался рядом. А вам не следует так поздно ходить одной.

– Ох, вы меня спасли. Не знаю, что бы делала. Спасибо вам огромное!

– Ага, второй раз спас, – заметил я.

– Постойте, вы же… – девушка повернулась ко мне и её тонкие брови приподнялись, а в чистых голубых глазах отразилось такое искреннее изумление, что я чуть не рассмеялся.

–…тот самый гимназист, который вам уступил бричку, – закончил я фразу.

– И правда, второй раз уже спасли, – мило заулыбалась девушка, – Не знаю, как вас благодарить. Он сказал, что проводит меня, я хотела отказаться, а он – ни в какую. Увязался, как банный лист и начал приставать. А я даже не знала, кого на помощь звать. Кто ж с офицером станет связываться? Так испугалась.

– Всё позади, – успокоил я её. – Но ходить по улицам поздно одной – действительно, не очень хорошая идея.

– Я знаю, – вздохнула девушка. – Но что поделать? Я же работаю. В следующий раз буду на извозчике до самого дома ездить, а не на вагончике до угла.

Мы остановились возле подъезда, в котором жила девушка.

– Вам сюда? – спросил я. – А я живу там, дальше, вот в том углу мой подъезд. Меня, кстати, Алексей зовут.

– А меня – Мария. Очень приятно, – девушка сделала паузу. – Ох, простите, никак не могу отойти от случившегося. Спасибо вам ещё раз.

– Ну идите домой, попейте чаю, успокойтесь, не буду вас задерживать, – улыбнулся я.

Вернувшись домой, я улёгся на кровать и долго думал о моей новой знакомой. Только тут я сообразил, что надо было договориться о следующей встрече. Ступил немного. А теперь когда я её увижу? Впрочем, жили мы в одном доме, и подъезды наши находились недалеко. Случай мог снова столкнуть нас.

Встреча у Николая Шереметьева состоялась в субботу вечером после занятий. Квартира его находилась в одном из доходных домов недалеко от гимназии. Мы отправились туда впятером: Ушаков, Бакунин, я и ещё два парня из старших классов. Как я узнал, клуб Шереметьев был не единственный – имелись и другие. В одном, к примеру, собирались творческие личности, они читали стихи за чашкой чая или бокалом чего покрепче, обсуждали поэзию, литературу и прочие модные здесь темы. Алексей тоже писал стихи и рисовал, ему, наверное, было бы интересно там. Мне же – нет.

Мы поднялись по широкой, мраморной лестнице на третий этаж, нам открыла служанка и впустила в переднюю. Повесив шинели на вешалки и сняв фуражки, мы прошли в большую комнату с двумя мягкими диванами по углам, столом и стульями в центре и разлапой люстрой на потолке, которая заливала помещение тёплым и в то же время достаточно ярким светом.

Тут уже собралось человек пятнадцать парней. Кто-то выглядел помоложе, кто-то – совсем взрослыми, но первоклассников и второклассников тут точно не было. Гимназисты расположились, кто на диванах, кто за столом, кто у камина.

Ушаков представил меня вначале хозяину, потом – всем остальным.

Николай Шереметьев сидел в кресле у камина. Он был без сюртука, в одной жилетке, на его шее красовался чёрный шёлковый платок с медальоном, завязанный причудливым образом. Николай выглядел совсем взрослым благодаря тонким усикам над верхней губой. Говорил он негромким приятным баритоном, но в манере держаться чувствовалось некое дворянское высокомерие, впрочем, как и у многих, с кем мне приходилось общаться последнее время.

Рядом на стульях расположились ещё двое парней в гимназической форме.

– Наслышан о вашей дуэли с Гуссаковским, – сказал Шереметьев, пригласив присоединиться. – Скажем прямо, это был смелый поступок. Но вам очень повезло, что вас не исключили. Похоже, у директора было хорошее настроение.

– Кто знает, – я сел на стул вместе с этой троицей. – Я защищал свою честь. Что ещё оставалось?

– Мне сообщили, что вы придёте, – продолжал Николай, – и я рад нашему знакомству. Некоторые считают, отсутствие таланта – пороком, но, поверьте, я не из таких. Достоинство человека не определяется талантом – оно определяется поступками.

– Согласен с вами, – ответил я, – однако слухи о моей немощи сильно преувеличены. Просто здесь я обучаюсь совсем не той магии, к которой имею талант.

– Слышал, что вы – тёмный, – вставил толстый гимназист с короткими вьющимися волосами, который сидел с нами у камина. – Это правда? Вы имеете талант тёмной стихии?

– Это правда, – ответил я.

– Редкий дар, – заметил третий.

– И тем не менее, это тоже дар, не хуже, чем любой другой, – напомнил друзьям Шереметьев. – Скажите, Алексей, вы увлекаетесь чем-либо, кроме фехтования, в котором вы, судя по всему, знатно преуспели? Поэзия, философия, может быть, политика?

– Всем понемногу, – соврал я, поскольку вышеперечисленными вещами в прошлой жизни я не увлекался. – Раньше я писал стихи. Дома – целая тетрадь хранится. Но последнее время стало неинтересно. Ну а политика с философией – дело занимательное.

– Мы иногда рассуждаем на подобные темы, всегда можете присоединиться. О, а вот и чай, господа!

Дверь открылась, и служанка вкатила в комнату украшенный гравировкой железный столик. На нём высилась пузатая туша самовара, а вокруг неё сгрудились чашки.

Служанка оставила самовар и вышла.

– Ну, Алексей, наливайте себе чай, угощайтесь. У нас тут всё по-простому.

Из еды были только баранки и варенье, которые стояли на столе, и я понял, что набить брюхо тут не получится.

– Ты, Коля, говорил, про исключения поднимем вопрос, – напомнил Василий Бакунин, который сидел с Ушаковым и ещё несколькими гимназистами за столом. – Ну так как? Будем решать что-то или нет?

– А что поднимать-то, скажи на милость, Вася, – так же запанибратски ответил Николай. – Тут надо всем сообща действовать. А говорить можно сколько угодно.

– Про какие исключения идёт речь? – поинтересовался я.

– Да вот, директор чистку под конец года устроил, – объяснил Николай. – На этой неделе отчислил девять гимназистов. Трое из них – выпускники. Поводы, разумеется, смешные. Один опоздал на урок на пять минут, другого поймали за курением табака. За такое разве что в классе на обед оставляют.

– А исключили их, потому что они – из податных сословий, – догадался я, вспомнив разговор с Михаилом.

– Да, – подтвердил Николай. – Именно на это и направлена политика нашего директора – избавиться от разночинцев. А это есть прихоть и произвол.

– Ну и что? – возразил толстяк. – Так гимназия для дворян была открыта, а теперь, куда не посмотришь – сплошь разночинцы. Того и гляди, детвору от сохи начнут тащить. Гимназия превратится в притон.

– Шире смотри на вещи, – возразил Василий с какой-то неприязнью в голосе. – И что, что от сохи, коли талант имеется? Если дан талант, то должна быть и возможность его развивать.

– Верно, – добавил Ушаков. – Талант должно всячески поощрять. А у нас наоборот: набирают всех подряд, а потом не знают, что с ними делать. Неправильно это. Если у ученика нет даже начальной степени, чему его научить можно? Пусть он и дворянин – что проку? А вот исключения с отправкой в солдаты, я считаю, неприемлемы.

– Надо императору челобитную направить, чтобы отменил указ, – предложил какой-то парень, расположившийся на диване.

– Надо, – согласился Шереметьев. – Много что надо сделать в нашей стране. Но начинать должно с малого, с такого вот самоуправства на местах. Император издал указ: всех, кто имеет талант, учить магическим техникам. Так почему же директор самовольно решает выгонять гимназистов по любому надуманному поводу? Где собрания комиссии, где честное расследование? Нельзя смотреть на такое сквозь пальцы.

– А как это нас касается? – спросил толстяк. – Многие тут последний год доучиваются. Ты – тоже. Меньше месяца осталось до экзаменов. Предлагаешь нам всем пострадать ради горстки разночинцев?

– Мы лучшие люди страны, – возразил Шереметьев. – Мы должны думать о благе России и делать всё, что от нас зависит.

Несколько человек поддержали Николая, другие – толстого парня.

Проблема, как я понял, заключалась в следующем. Из-за нового императорского указа в особых гимназиях в короткие сроки резко поприбавилось учеников. Среди дворян и прежде учились простолюдины, но лишь те, кто обладал выдающимися способностями, а теперь с новым потоком в гимназии хлынули не только «немощные» дворяне, но и ребята из других сословий. И если на «немощных» дворян смотрели сквозь пальцы. Всё-таки это были аристократы, причём многие – из старинных родов, то пацанов недворянского происхождения, даже способных, считали лишним грузом, и всячески ставили им палки в колёса.

В этом вопросе большую роль играло мировоззрение руководителя конкретного учебного заведения. Если тот имел некоторую терпимость, тогда проблем таких не было, но если директор оказывался, как у нас – напыщенная скотина, не желавшая, чтобы разночинцы занимали государственные посты и получали дворянские титулы, тогда и политика велась соответствующая.

Завязался спор. Полчаса парни трепали языками, рассуждая о том, справедливо ли гнать разночинцев или нет. Мне недоела эта болтовня. Было интересно, появятся ли конкретные предложения или протест «лучших людей» останется лишь на словах.

– Так что мы предпримем, господа? – спросил, наконец, Василий. – Делать-то что-то надо.

– А у вас есть предложение? – поинтересовался Ушаков.

– Собрать побольше гимназистов и всем вместе потребовать вернуть отчисленных. Если понадобится, можно устроить протест и не идти на уроки.

– Забастовку устроить? – уточнил Шереметьев. – Можно попробовать.

– Я участвовать в таком не намерен, – замотал головой толстый парень.

Ещё человек пять, которые до этого рассуждали о недопустимости дискриминации по сословному признаку, тоже под разными предлогами отказались «бунтовать».

– Рисково это, – скептически заметил Ушаков, который не высказался ни «за», ни «против». – За агитацию и подстрекательство всех выгонят. Даже не посмотрят, кто дворянин, а кто – нет.

Но были и те, кто поддержал идею, и у Василия ещё больше загорелись глаза, когда он увидел единомышленников.

Я же молча наблюдал за происходящим.

– Я тоже считаю, что Василий дело говорит, – произнёс Шереметьев. – Какой прок сидеть тут и рассуждать? Надо оказывать посильное давление на наше руководство. Предлагаю действовать.

– А как действовать-то? – спросил кто-то. – Идти к директору?

– Каждый поговорит со своим классом, – снова взял слово Василий. – Мы сагитируем, кого сможем, и пойдём требовать отмены наказания.

– Сомнительное занятие, – снова вставил Ушаков. – Думается, нет в этом проку.

– А это мы посмотрим. Так кто «за»? – спросил Василий. – Давайте решим уже, наконец, этот вопрос. Кто будет агитировать в своих классах?

Собрание разделилось. Желание устроить забастовку вначале проявили семь человек, потом ещё пятеро. Но остальные пошли в отказ.

– Ну а вы, Алексей, что скажете, – спросил меня Шереметьев, поскольку я не участвовал в дискуссии. Все замолкли и посмотрели на меня. Надо было что-то сказать. Разумнее всего было отказаться, но мне больше нравилась идея поддержать протест.

– Смотрите, господа, – сказала я. – Протест – идея хорошая, но толку от него будет мало, если не выйдут все. Я предлагаю вот как поступить. Мы, конечно, сагитируем, кого сможем, но если хотя бы половина гимназии нас не поддержит, лезть на рожон не будем. Иначе, только подставляться.

Мои слова вызвали новую волну обсуждений, но в конечном итоге, все со мной согласились. Так и решили. Если в понедельник-вторник наберётся достаточно людей, выдвигаем директору ультиматум, а нет – так нет.

Я же, хоть и предложил такой вариант, но в то, что удастся собрать столько гимназистов, не верил. Будь это обычные ребята – возможно, но когда восемьдесят-девяносто процентов – аристократы, такое не прокатит. В итоге вся инициатива сведётся к разговорам, а я вроде и не пошёл на попятную, но по факту ничем не рискую.

Не сказать, что меня сильно волновала судьба отчисленных. Больше беспокоили другие вопросы: какие найти рычаги давления на директора, и можно ли использовать в этих целях данную ситуацию. Не нравился он мне. И хвост ему прижать хотелось, и за карцер посчитаться. Вот только как…

Потом Николай ушёл в другую комнату, а когда вернулся, в его руках была бутылка вина.

– Завтра воскресенье, – сказал он, – можно и выпить. Только давайте потише вести себя, а не как прошлый раз.

Выпили, посидели ещё немного, а полдевятого стали расходиться. Ушаков, Бакунин и я отправились одни из первых.

– Я не ошибся, что вызвался к вам в секунданты в тот день, – сказал Василий, когда мы брели по улице. – Приятно иметь дело с достойным человеком. Надеюсь, мы добьёмся справедливости. Жаль, что решение некоторые проявили малодушие.

– Извините, конечно, – произнёс Ушаков с уязвлённым видом, решив, что это выпад в его адрес, – но я лучше подумаю о своём будущем, чем о девяти немощных разночинцах.

– Так ведь речь идёт не о девяти исключённых, а о том, чтобы восстать против этих гнусных порядков, – возразил Василий. – Разве ж можно стерпеть, когда видишь такое беззаконие? Поэтому мы и будем протестовать…

Парни продолжили спор, а я попрощался с ними и направился к трамвайной остановке. Сегодня надо было ещё поупражняться перед сном. С тех пор, как архонт надиктовал заклинания, я использовал каждую свободную минуту, чтобы развивать свой талант.

Все эти дни я ждал визита надзирателя, но для меня всё равно стало сюрпризом его появление в этот вечер. Андрей Прокофьевич стоял возле подъезда, а с ним был наш гимназический доктор.

– А вот и гости пожаловали! Ну здравствуйте, господа, – поздоровался я. – А вы, смотрю, ко мне с инспекцией? Что ж, милости прошу.

Мы поднялись по лестнице.

– Гуляете? – поинтересовался Андрей Прокофьевич, когда мы достигли четвёртого этажа

– Так ведь девяти нет ещё. Почему бы и не пройтись? – я достал ключи и открыл дверь. – Добро пожаловать в мою скромную обитель.

– Одни проживаете? – доктор зашёл первым и осмотрелся.

– Так и есть, живу один, – ответил я.

– И часто так поздно домой приходите? – это снова спросил надзиратель.

– Ну что ж вы с порога – и сразу вопросы, – усмехнулся я. – Лучше прежде давайте чаю выпьем, пообщаемся.

Как бы меня не донимал надзиратель, но вначале я решил попробовать уладить наши разногласия мирным путём. А для этого надо было продемонстрировать, что условия у меня приемлемые, проблем не имею, порядки соблюдаю, и если нужно, подмаслить. Я надеялся, это даст мне некоторую свободу от постоянно слежки.

Я усадил гостей за стол и вскипятил на керосиновой горелке чайник, попутно болтая о всякой ерунде. Доктор попросил разрешения осмотреть квартиру. Все подозрительные вещи я держал под замком, так что бояться было нечего, и мы с ним прошли в спальню и в санузел, который подвергся особенно тщательному осмотру.

– Спасибо вам за вашу заботу, – я сунул доктору две пятирублёвые ассигнации. – Надеюсь, моё жильё соответствует требованиям.

– Лишнее это, – произнёс доктор, мгновенно пряча банкноты во внутренний карман сюртука, – но спасибо. У вас очень хорошая квартира, санитарным нормам соответствует полностью. Так и запишем.

Когда мы вернулись за стол, доктор снова похвалил меня за поддержание чистоты и порядка.

– А я люблю, знаете ли, порядок, – сказал я. – Сколько болезней вокруг, а всё из-за чего? Из-за того, что люди порой не соблюдают элементарные нормы гигиены. А жили бы чище, глядишь, и здоровее бы были. Так что, чистота и порядок – прежде всего.

– Очень верные мысли, – согласился доктор. – Не представляете, в каких условиях живут гимназисты победнее. Даже с родителями, бывает, живут, и то не следят за чистотой. Все бы рассуждали как вы.

– Только плохо, что одни живёте, – сухо заметил Андрей Прокофьевич, – без надзора и попечительства. Да и письмо от батюшки вашего никак до нас не дойдёт.

– Что есть, то есть, – сказал я. – К сожалению, обстоятельства сложились не лучшим образом. В ссоре мы с батюшкой.

– Что значит, в ссоре?

– А то и значит. Дело семейное, знаете ли. Живу один, верно. Так мне, наоборот, спокойнее и больше времени остаётся для учёбы.

– И для вечерних гуляний, – добавил Андрей Прокофьевич.

– Разве ж запрещено в гости к родственникам ходить? Вернулся-то я вовремя, – напомнил я.

– Не возбраняется. Только мне думается, вы не к родственникам в гости ходили. Клуб, наверное? Ну да неважно. Всё равно не возбраняется. Пока. Но инспектору придётся доложить о вашем одиночном образе жизни.

– Разумеется, это ж ваша обязанность, – улыбнулся я.

Долго гости не задержались. Полчаса посидели и отчалили. Доктор спустился вниз, а я остановил надзирателя на лестничной площадке.

– Понимаю, Андрей Прокофьевич, служба ваша требует докладывать о таких вещах, но ведь можно договориться, – с улыбкой не устах я сунул ему в руку две пятирублёвые банкноты. – Живу я сам по себе, никого не трогаю, никому не мешаю. Наверное, есть ученики, которые сильнее нуждаются в вашей опеке.

Надзиратель секунд пять стоял и смотрел на меня, и в этот момент показалось, что он не возьмёт деньги, а потом он сунул ассигнации в карман, и я понял, что всё нормально.

– Понимаю вас, Алексей Александрович, – сказал он, – но доложить-то надо что-то. Да и письмо это, знаете ли… необходимо.

– А вы доложите, что я на подселении у уважаемого пожилого господина. А письмо от отца я сам напишу. Как вам такая мысль?

– Хорошо, давайте решим так, – произнёс надзиратель.

– Ах да, и если снова с визитом соберётесь, будьте любезны сообщить заранее, – я смотреть в глаза надзирателю, и тот как будто даже смутился. – Только торопиться не стоит, ладно?

– Разумеется. До встречи в понедельник, Алексей Александрович, – торопливо произнёс он, словно желая поскорее закончить разговор, и пошёл вниз по лестнице.

А мне оставалось надеяться, что надзиратель, почуяв запах денег, не повадится ходить сюда слишком часто. Иначе придётся действовать другими методами, а то с этими проверками и разориться недолго.

Воскресный день выдался тёплым, близилось лето, в шинели уже было жарко, а в кителе – пока прохладно, но всё лучше, чем ходить, обливаясь потом. Тем более, к прохладе я уже привык.

После обеда я отправился на пустырь возле речки за кладбищем, чтобы попрактиковаться в заклинаниях.

В основном я занимался метанием сгустков стихии. Эта техника называлась «кулак тьмы». Я бил по деревьям, тренируя скорость и силу чар. Старался произносить заклинания как можно быстрее и выйти на такой уровень, когда их даже проговаривать про себя не придётся – достаточно будет лишь подумать и сосредоточить волю. Это напоминало тренировки в боевых искусствах: вначале следишь за тем, как держать руки, как двигать ногами и корпусом, а потом доводишь действия до автоматизма.

Но кроме атакующих, изучал я и другие техники. Дома я много упражнялся с усилением предметов, используя для опытов пули, найденные в кабинете Оглобли.

Вначале ничего не получалось. Первые два кусочка свинца просто растворились, следующие три напитать стихией удалось, но они после данной процедуры стали источать тёмную дымку, которая прожгла углубление в столе, а через несколько часов полностью выветрилась. И только на шестой раз я сделал всё правильно.

Теперь я имел усиленную пулю, осталось провести испытания. С собой я захватил пеппербокс, в одном из стволов которого был заряжен тот самый свинцовый шарик, напитанный тёмной стихией. Найдя дерево в обхват толщиной, я пальнул в него с десяти шагов. Пуля прошила насквозь ствол, а вокруг входного и выходного отверстий образовалась чёрная корка. Выпущенная даже из такой маломощной пукалки, она обладала огромной пробивной способностью. Но и это не всё. Считалось, что напитанные тёмной стихией пули эффективны против заклинателей – в этом и было их основное преимущество.

Целебные чары я тоже на досуге опробовал. Для этого пришлось нанести себе небольшой порез. Рана затянулась довольно быстро, хотя ощущения были не из приятных.

Так же меня заинтересовала техника прыжков в пространстве. Я придумал, как построить на ней тактику боя, и потому стал практиковать заклинания, позволяющие это делать. Само собой для начала пришлось осваиваться с техникой изменения, которая так же применялась и в защите.

Тренировка заняла много времени. Час был уже поздний, когда я, оставив в прибрежных зарослях несколько опалённых стихией деревьев, отправился домой.

Все эти дни я нет-нет, да вспоминал о девушке, которую спас от рук пьяного офицера. Хотелось встретиться с ней ещё раз и познакомиться поближе со всеми вытекающими, но как назло, больше мы с Машей не пересекались.

В понедельник утром я, как обычно, позавтракал бутербродами с чаем, собрался и вышел. На улице было ещё прохладно, но чистый ясный небосклон, по которому карабкалось солнце, говорил о том, что днём ожидается потепление. Времени до начала уроков, а точнее молитвы, которую мне всё же пришлось посещать, было много, и я решил прогуляться пешком.

Выйдя из подъезда, я увидел девушку, которая направлялась к арке. Серое платье и фиолетовый бант на капоре я узнал сразу и ускорил шаг, чтобы догнать свою новую знакомую.

На выходе из подворотни я почти нагнал её и уже хотел окликнуть, как вдруг мой взгляд упёрся в чёрную самоходную карету, что стояла возле арки. Карета имела блестящий лакированный корпус, большие окна, зашторенные чёрными занавесками с гербами, а на облучке под деревянным навесом сидел мужчина в чёрных фуражке и мундире, в шофёрских очках и кожаных перчатках.

Дверь открылась, и голос из кареты позвал меня по имени и фамилии. Стало понятно, что встречу с Машей придётся отложить. Да и само появление этого зловещего экипажа ничего хорошего не сулило.

В салоне имелось два кресла, расположенные друг напротив друга. Я устроился на свободное. Передо мной сидел бритый налысо мужчина с двумя чёрточками усов над губой. На кокарде его фуражки я разглядел изображение меча, воткнутого в костёр. Такой же знак был на погонах его чёрного двубортного мундира и на петлицах высокого воротника, под горловиной которого висел медальон. Мундир украшали позолоченные пуговицы и красная выпушка, а брюки – красные лампасы.

– Доброе утро, Алексей, – произнёс мужчина дружелюбным тоном. – Полагаю, вы торопитесь на учёбу? Позвольте, подвезу вас. Меня зовут Давыдов Афанасий Иванович, заместитель начальника священной стражи. Я хотел бы побеседовать с вами.

Давыдов Афанасий Иванович – тот самый родственник из Синода, действительный статский советник, который выкупил у Оглобли «Руководство…». Наверное, об этом и пойдёт речь. Но то, что этот тип лично явился ко мне, настораживало. По пустякам таки чины не приезжают.