Текст книги "Созидая на краю рая (СИ)"
Автор книги: АlshBetta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)
– Я знаю, – говорю в пол, сдерживая подступающую истерику от боли, прорезавшейся в груди. – Я не могла прийти. Теперь всё наладилось.
– Проблемы на работе? – Маслоу вопросительно изогнул бровь, хотя глаза остались такими же пустыми. Нервно усмехаюсь, переводя на него взгляд:
– Можно и так сказать.
– Всё что я хотел вам сказать, я сказал, – он захлопывает папку с анализами Тони и кивает на дверь – Можете возвращаться к мальчику. Побудьте с ним.
– Конечно, – встаю, приходясь рукой по щекам, если на них обнаружатся слёзы. Мне везёт – влаги нет. Только у самого дверного проёма вспоминаю кое-что и оборачиваюсь:
– Доктор Маслоу, нельзя достать какую-нибудь раскладушку в палату к моему сыну?
– Вы собираетесь там ночевать? – хмыкает мужчина
– Пока имею такую возможность, – качаю головой, скидывая наваждение. Не хочу снова вспоминать про Эдварда. Он мешает мне жить, и в то же время продлевает моё существования за счёт жизни Энтони. Как же всё запутано!
– Что-нибудь придумаем, – усмехается врач, встаёт со своего места и направляется к двери вслед за мной. – Поражает ваша забота о сыне.
– Нечему удивляться, – пожимаю плечами, выходя и следуя по коридору к заветной двери. – Я люблю его, потому что он – единственное, что мне дорого.
Снова короткий смешок сзади. Я стискиваю зубы, чтобы не вылить свой гнев и отчаянье на этого человека. Сворачиваю к долгожданному проёму, и буквально влетаю в палату.
Взгляд сына какой-то рассеянный, неосмысленный, но он сразу становится живым, как только замечает меня.
– Мама! – хныча, зовёт он, и я не обращая внимания на сидящую рядом с его кроватью Эленику, кидаюсь к ребёнку, обнимая его и целуя в лоб.
В это время перевожу свой взгляд на медсестру, она неловко улыбается нам и поднимается со своего места к выходу. Спрашиваю её молча, лишь шевеля губами о самочувствии моего мальчика. Она показывает мне большой палец, что означает «хорошо». И на том спасибо, Эленика.
– Что сказал доктор? – голос сына слышу будто впервые. Голубые глаза смотрят на меня с нескрываемым интересом. Он что-то знает о том, чего не знаю я?
– Сказал, когда мы полетим в другую больницу, – произношу я, разглаживая нежную кожу на его личике. – Помнишь, я рассказывала тебе, что там будет?
– Я посплю, а когда проснусь, буду здоровым, – с готовностью отвечает он. Я рада, что мой малыш это запомнил. Так будет легче. Не нужно расспросов и долгих объяснений. Он поспит и проснётся. Всё верно. Так и нужно. Подробности ему ни к чему…
– Может быть, ты всё же поспишь и сейчас, – киваю на мягкую подушку, легонько отрывая его руки от своей шеи и пробуя уложить на неё.
Энтони растерян. Он устал – я вижу это в его глазах – но боится, что, если заснет, я уйду.
Не знаю, каким чудом – или это предназначение – но в палату снова распахивается дверь, и медицинский брат вносит в руках небольшую железную раскладушку. Ту, что я просила у Джеймса.
Впервые благодарю этого человека со всей искренностью и желаю ему счастья. Он успокоил моё чадо.
– Что это? – интересуется малыш, когда парень уходит.
–То, на чём я сегодня буду спать, – отвечаю весело, словно играя в какую-то детскую игру. Выпутываюсь из рук сына и подхожу к раскладушке. Поправляю железное основание, демонстрируя ему ровную поверхность для сна, натянутую на железные крючки с помощью плотной серой ткани.
– Ты будешь спать здесь? – не веря своему счастью, с горящими от радости глазами, спрашивает он.
– Да. Здесь. С тобой, – ответно улыбаюсь широкой улыбкой и возвращаюсь к нему, позволяя снова прильнуть к груди.
– Видишь, я никуда не денусь, – глажу светлые кудри, поражаясь их красоте и не понимая, откуда они. У Джейкоба были тёмные волосы – он происходил из древнего племени индейцев Квиллетов, живших в резервации Ла-Пуш. – Давай, поспи чуть-чуть, ради меня.
– Точно не уйдешь? – переспрашивает он, и я хмыкаю, произнося утвердительный ответ:
– Точно-точно! Честное слово!
– Ладно, – мальчик позволяет опустить его на подушки, но всё ещё не спускает с меня взгляд.
– Засыпай, – шепчу я, наклоняясь к нему и поправляя одеяло. – Всё наладится, придёт день, Энтони, и мы с тобой ни на минуту не расстанемся. Никогда.
Он сдавленно кивает и закрывает глаза. Тихо напеваю песенку, которой научил меня отец. Чем-то похоже на колыбельную, но не совсем. Скорее, потерянный мотив какой-то сказки или баллады. Впрочем, Тони нравится, и он засыпает.
Вижу, как его лицо расслабляется во сне, и радуюсь тому, что он в порядке.
*******
Сдавленные детские выкрики доносятся до моих ушей, пока я наслаждаюсь блаженным сном рядом со своим ребёнком. Открываю глаза, быстро оглядываясь по сторонам, и облегчённо выдыхаю, не видя рядом с собой Эдварда. Хорошо, что он пока не преследует меня в кошмарах – во сне можно о нём не думать. До моего сознания он не доберётся. Не позволю! Оно только моё. Моё и Энтони. Ничьё более.
Внезапно происходящее начинает доходить до меня и, переведя взгляд к кровати сына, слышу, что кричит именно он.
Заплетаюсь в собственных ногах, быстро поднимаясь с раскладушки и кидаясь к нему. За секунду до того как оказываюсь у его кровати, дверь резко открывается и луч света среди темноты палаты пронзает нас. Это медсестра. Её неожиданное появление заставляет меня помедлить на секунду, поэтому к кровати моего ребёнка мы подбегаем одновременно.
– Что случилось? – спрашивает она, пока я беспомощно пожимаю плечами, пытаясь сообразить, что делать. Лицо моего малыша искажено от боли, кулачки сжимаются и разжимаются, прогоняя страдания. По бледным щёчкам текут потоки слёз, а умоляющие голубые глаза блуждают в темноте, в поисках меня.
Когда я понимаю, кого он ищет взглядом, то тут же опускаюсь на колени, глажу его скулы и сама сдавленно всхлипываю.
– Мамочка! – хныкает он, перехватывая мою руку. Я пытаюсь вселить в свой взгляд ободрение в том, что всё хорошо, но это вряд ли у меня выходит. Сейчас глубокая ночь. А я и не помню, что такое сон. Мне плевать на всё сейчас. Меня беспокоит, что с Тони. Что происходит?
– Дай я осмотрю тебя, малыш, – пытается уговорить ребёнка медсестра взволнованным голосом, но извиваясь, Энтони не позволяет этого сделать. Пытаюсь помочь девушке, силясь обратить внимание малыша на себя и позволить ей совершить задуманное. Сейчас только она может спасти его.
– Солнышко, – беру в ладони обе его руки, пытаясь зафиксировать его хоть каком-то положении. – Энтони, пожалуйста, попытайся не дёргаться! Пару секунд!
Но он не успокаивается. Лишь заходиться сильнее. Он плачет ещё около полутора секунд, а потом начинает задыхаться. Прижимаю собственную руку ко рту, чтобы сдержать громкий крик ужаса.
Дежурная по палате моего сына оказывается куда более подготовленной к подобному и поэтому продолжает нарочито ласковым голосом убеждать его немного полежать спокойно. С её стороны, похоже, что ничего не происходит. Это сводит меня с ума.
– Где болит? – смотря на приборы, спрашивает она, снимая с шеи стетоскоп.
– Здесь! – мальчик показывает на свою грудь, всё ещё рыдая.
– Включите свет! – командует девушка мне, сидящей на коленях и рыдающей. Слова доходят до меня с интервалом в полсекунды, поэтому мне кажется, что я непростительно медленна, когда освещение зажигается.
Медсестра продолжает слушать Тони через прибор, одновременно осматривая его.
Теперь, при освещении, вижу весь ужас картины. Мой маленький мальчик. Моё солнышко.
Он рыдает, отчего его лицо приобрело багровый оттенок. Венки вздулись как на шее, так и на голове, и белокурые волосы не в силах их затемнить или спрятать. Он надрывается от плача, пока я стою у стены.
– Возьмите его на руки! – снова командует медсестра, выводя меня из ступора. Приходя в себя, быстро киваю, и, подбежав к кровати, нежно беру малыша на руки, целуя его и пытаясь успокоить. У меня не выходит остановить его слёзы, но крепко обвив меня руками за шею и прижавшись ко мне, он перестает неистово рыдать и извиваться, позволяя медработнику провести последнюю стадию осмотра.
Она заканчивает осмотр, а затем, чертыхаясь и бросая в нас какие-то непонятные медицинские термины, убегает, крича, что сейчас вернётся.
– Мама! – всхлипывает Энтони, когда я вытираю его слёзы большими пальцами. Он отпускает руки от моей шеи, и откидывается на них словно в колыбельку. Он всё ещё плачет.
– Тони, потерпи немного, всё пройдёт, – хочу его утешить и в то же время понимаю, что мои попытке бессильны. Ему нужна не словесная помощь, а настоящая. Где эта медсестра?
Не успеваю о ней подумать, как девушка уже снова в комнате, держа в руках шприц, наполненный каким-то лекарством.
– Дай мне ручку, Энтони, – улыбается она, просительно протягивая к нему ладонь.
– Не надо, – умоляет он, смотря на меня глазами, в которых кроме страха и нет ничего. – Мне больно!
– Сейчас станет легче, Тони, – беру его руку в свою, протягивая к медсестре. Он пытается отдёрнуть её, но теперь и я, и она крепко держим её.
С каких пор мой сын боится уколов? Он на них одних и живёт последний год!
– Больно! – голосит он, когда тонкая длинная игла входит под кожу. Огромных трудов и мне и девушке составляет удержать его, чтобы ни повредить вены.
– Вот и всё, какой ты молодец! – хвалит медсестра, смахивая пот со лба. Встречаюсь с ней взглядом, и она выдавливает улыбку. Значит, всё хорошо.
Не знаю, что следует делать дальше, поэтому и жду её комментариев. Она не сразу понимает это, но затем кивает, и произносит:
– Пока не уснёт, подержите на руках, чтобы успокоился. Смотрите, чтобы снова не расплакался, а то лекарство может не помочь. Если что – я в коридоре.
Благодарно киваю ей, и девушка встаёт, скрываясь за дверью.
– Тебе легче, солнышко? – едва касаясь, поглаживаю его личико, молясь, чтобы всё миновало. Не нужно больше бед, пожалуйста, Господи! Он же просто ребёнок! Ему всего четыре года!
Он сдавленно кивает головой и начинает дышать спокойнее. Отмечаю, что теперь ему легче вдыхать и выдыхать, а значит, впрыснутый в вену медпрепарат начинает действовать.
– Мамочка, пожалуйста, поспи со мной! – он указывает на свои смятые подушки и простыни, боясь, что я вернусь на раскладушку.
– Конечно, Тони, конечно, – пока не спешу укладывать его на подушки, лишь покрепче обвиваю руками за спину и колени, прижимая к себе. Он с удовольствием и скрытым отчаяньем льнет ко мне, когда я начинаю напевать его любимую песенку.
– Мне страшно без тебя! – замечает он, когда я вижу, что его глаза слипаются, и поэтому позволяю его голове удобнее расположиться на собственных руках.
– Я с тобой, – шепчу ему на ухо, целуя в висок. – Я всегда с тобой, никогда не забывай!
Он согласно всхлипывает, и прячет лицо у меня на груди, всё ещё не желая отпускать хотя бы на миллиметр.
Я понимаю его.
Он – ребёнок. Совсем ребёнок. Все эти испытания не для него. Он не должен так страдать. Я должна. Моя земная кара должна быть исполнена мной, а не переходить на Тони.
И всё же, всё что я могу сделать – быть с ним сейчас, и выполнять его маленькие просьбы. Наслаждаться каждой минутой, проведённой с этим ангелочком. У меня нет ничего дороже в жизни, чем он. И никогда не было.
Сижу, легонько покачивая его на руках около получаса. Может, больше. Сна ни в одном глазу. Я устала, но боюсь закрыть глаза, не зная, что будет ждать меня, когда проснусь.
Если бы сегодня меня с ним не было…
С ужасом вспоминаю, что меня не было и тогда, когда у него случился кардиогенный шок. Это намного хуже и страшнее. Он пережил это один, без меня.
Что я за мать?
Малыш начинает сопеть на моей груди, вырывая из задумчивости, и мягкая, нежная, сострадательная улыбка появляется на моем лице. Улыбка полная любви и умиления. Гляжу на этого ангела, которому подрезали крылышки, и пытаюсь в который раз понять – за что?
Я знаю, что ему нужно. Ему просто нужны назад его крылья. И он будет счастлив, он не будет чувствовать боли. Он будет жить.
О большем и не прошу!
А для себя мне вообще ничего не надо!
Едва касаясь, целую ребенка в лоб, с величайшей осторожностью перекладывая с рук на кровать, и следя, чтобы ему было удобно.
– Мама, – шепчет он, зовя меня.
– Я тут, солнце, – ложусь рядом, подоткнув под него одеяло, и прижимая сына к груди. Он удовлетворённо вздыхает, и легонько сжимая мои пальцы в своей ладони, снова засыпает.
– Я люблю тебя, Энтони, – шепчу ему я, понимая, что в ночной темноте – медсестра выключила свет – не может быть ни капли изъяна. Ночь скрывает недостатки, показывая лишь достоинства.
Но я люблю своего сына любым. В любом состоянии.
Хочется только, чтобы он жил, чтобы его сердце билось, а глаза светились счастьем.
Не видя его улыбки, не чувствуя его поцелуев и не слыша милого голоска, зовущего меня – зачем мне жить?
Незачем.
Как же я надеюсь, как молю Творца, чтобы он позволил моим мечтам относительно Тони сбыться.
Пожалуйста, Господи наш, помоги ему! Я готова всё отдать, сделать всё что угодно и стать кем угодно. Я готова умереть за него! Только не забирай его у меня! Не позволяй мучаться и плакать!
Надеюсь, ты услышал меня, потому что мне больше не к кому обратиться. У меня никого кроме Тони нет.
Не было.
Не будет.
========== Глава 15 – Телефонный звонок ==========
Телефонный звонок будит меня следующим утром. Энтони начинает шевелиться в моих объятьях – поглаживаю его лобик, чтобы успокоить и убедиться, что он в порядке. Так и есть. Пока что – всё хорошо. События ночи заставляют меня поёжиться и вздрогнуть, но отгоняю от себя плохие мысли, пока неумело и сонно выпутываясь из рук мальчика, встаю и добираюсь до телефона. Хватаю мобильник и тихо, чтобы ни потревожить малыша, выбегаю в коридор. Там прохладно и меня пробирает дрожь. Стараюсь не обращать на это внимание, но дрожь усиливается, когда вижу номер на экране телефона…
– Белла? – голос напряжён, словно натянутая струна. Напряжён и холоден. Мигом узнаю, кому он принадлежит.
– Да, – отвечаю, протирая глаза пальцами. Вижу на дисплее телефона время – семь минут восьмого утра. – Что-то случилось?
– Я заберу тебя. Ты дома?
От неожиданности лишаюсь дара речи. Зачем меня забирать? В такую рань? Или теперь у нас на повестке дня утренний секс? Чёрт, я не выдержу!
– Нет, не дома, – набираюсь сил, чтобы ответить, взволнованно оглядывая белые стены больницы. – Я сама приеду, скажи куда!
– Я заберу тебя! – гневно повторяет он, и в трубке слышно падение чего-то тяжёлого о пол. Не решаюсь спорить с ним сейчас. Похоже, встал он не с той ноги.
– Клиника в северной части города, – проговариваю я, прерывисто дыша.
– Через пять минут буду, – сообщает он и отключается. Я трачу около двух драгоценных минут, чтобы сообразить, что только что произошло. Какого чёрта, Каллен забирает меня в семь утра? Что ему нужно от меня в такое время?
А потом вспоминаю о спящем сыне в больничной палате. Часы тикают, мои вещи внутри, но я могу разбудить его любым движением. А ещё, я обещала ему не уходить, когда он спит.
Словно воришка крадусь за белую дверь, подбираю с пола сумку и выхожу обратно. Сталкиваюсь с Эленикой, которая совершает ежедневный осмотр. Я и забыла, что в клинике расписание действительно очень ранее.
– Мисс Мейсен, – останавливает она меня. – Я слышала, ночью Энтони было плохо, как он?
– По-моему в порядке, – напряжённо проговариваю, кидая взгляды в окно. – Эленика, проследи за ним, пожалуйста. И скажи, что я приду. И что прошу прощения за свой уход. Убеди его, что он мне нужен, и я люблю его!
Такое заявление шокирует девушку, и её хватает лишь на сдавленный кивок.
Тороплюсь к лифтовым кабинам, расталкивая локтями пассажиров, и умудряясь втиснуться туда, хотя места и без меня не хватает.
Пытаюсь успокоить дыхание, считая этажи. Ну почему кнопки загораются так медленно?
Лифт едет размеренно, будто моя совесть специально это организовала. Она начинает терзать меня за то, что я оставила маленького сына одного, снова, хотя обещала более так не делать. Мучает за то, что сегодня ночью была бесполезна для него, когда ему стало плохо. А если бы та медсестра не пришла? Если бы не было никого? Он бы умер у меня на руках! Я бы сама его убила, не сумев оказать помощь!
Дверцы кабины со скрежетом открываются, и из душного пространства я попадаю в просторный больничный холл. Вокруг меня суетятся медсёстры, а невдалеке поблёскивает сирена скорой помощи. Скорее всего, какая-то авария. Неужели сегодня все проснулись так рано?
Бегу так быстро, что едва не врезаюсь в стеклянные двери, которые открываются слишком медленно.
На крыльце клиники осознаю, что идёт дождь. Опять.
Хороший это знак или плохой? Что он означает: очищение моей жизни от бед и страданий или же, наоборот, символ неизбежности и отчаянья?
К сожалению, на размышление мне даётся три секунды. Вижу невдалеке хорошо узнаваемую чёрную машину. Несмотря на ужасные погодные условия, бегу к ней со всей возможной прытью. На мне то самое чёрное платье, в котором я ездила к Эдварду, только лишь прикрытое курткой, наспех схваченной из дома. Я не переодевалась. Я спешила к Энтони.
Пунктуальности этому человеку не занимать. Ещё не встречала таких, которые бы говоря «пять минут», имели это время в виду так буквально. Похоже, это не последний сюрприз от Эдварда, который меня ожидает.
Дверь машины не успевает захлопнуться за мной, как Каллен резко выезжает на дорогу, шокируя сонных водителей, спешащих по своим делам. Я сама от такой скорости не в восторге – пальцы испуганно сжимают обивку кожаного кресла, как и в ту, нашу самую первую поездку.
– Что ты делала в больнице? – нарушая молчание, спрашивает он. Его глаза даже не смотрят на меня, а голос звучит, будто сам по себе. Ему плевать. Он просто хочет знать – почему, сам не понимает.
– Сдавала анализы, – лихорадочно придумывая объяснения, вру я.
– И что, здорова?
– Абсолютно…
Молчание снова повисает между нами, как пропасть. Не сразу понимаю, что происходит и почему пейзаж так быстро проносится перед глазами. Перевожу взгляд на спидометр, не в силах сдержать испуганный крик.
Резкий визг шин оглушает шоссе, когда «мазда» замирает у обочины. Глаза мужчины – полубезумные – тут же переводятся на меня.
– Ты что творишь? – рычит он и в изумрудном взгляде появляется злость. – Разбиться решила? Тогда без меня!
– Двести километров в час, Эдвард! – я гну свою линию, пытаясь образумить его. – Это немыслимо!
– Ты понимаешь, что из-за твоей глупости мы едва не погибли? – потирая переносицу пальцами, спрашивает он. Почему-то мне кажется, что сейчас он готов убить меня. В прямом смысле и прямо тут. Я мешаю ему, и это чётко отражается в малахитовых глазах.
– Прости… – опускаю голову, шепча это, и раздумываю над тем, как бы разрядить обстановку.
– Скорость моей езды тебя не касается! – грубо хватая меня за плечо и разворачивая к себе, выплевывает он. – Ни я, ни моя жизнь, ни моя машина! Ничто тебя не касается, пока я лично не позволю! Ясно тебе?
Действительно, всё предельно ясно. Сдавленно киваю, не решаясь поднять на него взгляд. Сжатое в тисках плечо побаливает, но пытаюсь не обращать на это внимание. Мелочи. Сейчас есть проблемы важнее, точнее проблема – мучительно прекрасная и внутренне ужасная, по имени Эдвард.
Не говоря ни слова, Каллен отпускает меня и снова резко выруливает на шоссе. Больно ударяюсь головой о стекло, но держу эмоции при себе.
– Не расскажешь, что случилось? – робко интересуюсь я, потирая ушибленное место и глядя, как его руки неистово – до того, что костяшки побелили – сжимают руль.
– Не сейчас, – отрезает он, и я послушно замолкаю. Что же, ни сейчас, так ни сейчас!
Гляжу в окно, теперь уже понимая, почему не успеваю разглядеть ни одного деревца, но виду не подаю. В конце концов, как-нибудь переживу.
– Отвлеки меня! – раздаётся справа, там, где находится Эдвард, и я изумлённо перевожу на него взгляд.
– Что сделать?
Он серьёзно? Просит отвлечь его? От чего, от дороги? Чтобы мы разбились?
– Отвлеки, – сквозь зубы, пытаясь удержать в себе остатки спокойствия, рычит он. – Поговори о чём-нибудь, чтобы я забылся!
– Э-э-э, – лихорадочно придумываю тему для разговора, всё ещё не веря, что о подобном меня попросил сам Эдвард. С каких пор он хочет забыться? Неужели он уже убил кого-то вчера?
– Сколько раз ты попадал в аварии? – вопрос сам собой срывается с губ, пока мозг сканирует спидометр, наглядно представляя нашу скорость. Если сейчас кто-нибудь вылетит навстречу – нам конец…
– Ни одного, – он нервно усмехнулся, но усмешка не осветила глаза и не расслабила руки. – А ты сколько?
Так, встречный вопрос. Неплохо, прогресс.
– До того, как продала машину – дважды, – хмыкаю, вспоминая своё зелёное «шевроле», приобретённое на авторынке и проданное в самом начале лечения Энтони. Мне нравилось водить, я даже любила это. Ему тоже нравилось, когда лёгкий ветерок дул в лицо через открытые окна летом. Ему было всего два года. Два года безмятежной жизни.
Знаете, вообще-то всё было неплохо – его редко мучили боли даже спустя полтора года после диагноза. А потом началось: нескончаемые слёзы, мольбы, плач, рыдания, утешения. Я старалась, как могла, но моих сил было мало.
Скорая выучила дорогу к нам наизусть и могла ехать с закрытыми глазами. В очередной раз подобного вызова они не смогли откачать моего мальчика и с мигалками помчались в больницу. Я, естественно, за ними.
Он был спасён, его всё же откачали, но назначили госпитализацию. А там подтянулось и всё остальное, включая необходимость трансплантации сердца.
– Зачем ты продала машину? – голос Эдварда выдёргивает меня из задумчивости, снова окуная в реальность.
– Так было нужно, – пожимаю плечами, не желая освещать подробностей, произношу я.
На пару секунду мы замолкаем, а потом мужчина переводит на меня взгляд, означающий, что нужно продолжать говорить. Легко сказать – продолжать! Я не знаю, что у него ещё спросить и чем можно отвлечь от такого состояния…
Что, чёрт возьми, случилось?
– Могу предложить игру в «Ассоциации», – неловко предлагаю я, сама смеясь над своей глупостью. Нашла, что сказать!
Я уже готова забрать свои слова обратно, как Эдвард, на удивление, соглашается, кивком головы.
– Всё просто. Я говорю слово, а ты то, что приходит в голову первым, – объясняя правила, я волнуюсь. Зачем я это затеяла? У меня же просто сорвалось с языка!
– Ясно, – отвечает он, и руки на руле напрягаются ещё больше. – Начинай.
– Эмоции?
– Контроль, – ответ звучит так быстро, что я едва разбираю. Разбираю и замираю в непонимании. Впрочем, в принципе, всё понятно. Эмоции нужно контролировать. Если бы за это давали призы, у Эдварда был бы самый главный – он потрясающе справляется!
– Дальше! – нетерпеливо обрывает он, насторожённо глядя в мою сторону краем глаза. Шумно сглатываю, но нахожу в себе скрытые резервы сил для продолжения.
– Дом?
– Дискомфорт, – ответ опять же быстрый и непонятный. Не успеваю осмыслить его, как внимательный взгляд Эдварда уже впивается в меня, требуя продолжения.
– Дети? – невольно срывается с губ, и я ругаю себя за неосмотрительность. Отвожу взгляд, не желая, чтобы Эдвард увидел то самое чувство, которое назвал три секунды назад. Да, это боль. Терзающая, убивающая, кромсающая – мой малыш один, без меня. Я бросила его. Оставила. Я даже не сказала, что люблю его перед тем, как уйти. Наверняка однажды я приду к нему, а он не захочет меня видеть.
Или, может быть, он сделает вид, что ничего не было, а затаит на меня детскую обиду до самой зрелости…
Как же тяжело!
– Проблемы, – выдыхает он и качает головой в знак неодобрения. – Хватит. Сплошная потеря времени.
Еле заметно пожимаю плечами, откидываясь на спинку кресла. Мягкая кожа приятно ласкает тело и вовсе не кажется холодной. Холод…
Вспоминаю о глазах Эдварда, о его тоне, намерениях – дрожь пробирает от первой же мысли.
– Куда мы едем? – спрашиваю снова, как вначале поездки.
– Уже приехали, – поправляет Каллен, резко распахивая дверь и выходя на воздух. Следую его примеру, пока не понимаю, что стоит его машина прямо напротив главного входа в дорогой магазин одежды. Разглядываю оформленное в розовато-синих тонах здание и замечаю табличку, свидетельствующую о его назначении: «ChristianDior». Не знаю, как быстро моя челюсть здоровается с полом после прочтения этой надписи, но думаю, мгновенно, потому что смешок Эдварда слышен позади.
– Зачем мы здесь? – едва слышно лепечу я, припоминая о том, какие, в буквальном смысле, «золотые» платья выпускает этот дизайнер. Судя по всему, это фирменный магазин – Каллен не стал бы одеваться где-либо, кроме изысканных и проверенных мест.
Когда деньги есть – ума не надо.
Правда, периодичность подчинения данной пословице нарушается: Эдвард – умён, красив и богат. У него есть всё что нужно и не нужно. У него даже есть я. Он купил меня. Купил за каких-то сто двадцать тысяч – наверняка мелочи, а я – дешёвка, но тем не менее пока он доволен и исправно выполняет обещание не забирать деньги с карточки. Надеюсь, так и будет. Всё сделаю для этого!
– Чтобы одеть тебя, – хмыкает он, следуя по подъездной дорожке к входу. Иду за ним, пытаясь переосмыслить слова. Одеть меня? Зачем? Неужели мне понадобится официальное платье с настоящими брильянтами? Или что там сейчас выпускает Dior?
– Вечером мы едем на приём. Ты моя спутница и должна выглядеть соответствующе, – предугадывая мои вопросы – их бы задала любая на моем месте, – отвечает Каллен.
Изумлённо вскидываю бровь. Приём? Какой ещё приём?
Званый ужин в самом дорогом ресторане страны?
– Эдвард, – не успеваю задать вопрос, как он уже обрывает меня, оборачиваясь у входа на ступеньки и стреляя неприязненным, взбешённым взглядом. Отлично, я снова его разозлила. Так быстро…
– На твои расспросы времени нет! Помалкивай и иди за мной, – он указывает на дверь и я, понятливо кивнув, следую за его фигурой в идеально сидящем сером костюме по коридорам с мягкими красными коврами.
Ничего себе, магазин!
Каллен замирает перед входом в очередной дверной проём и ожидает, пока дверь откроется. Стою сзади, оглядываясь по сторонам и рассматривая необычайную красоту.
Продвигаюсь по коврам вслед за Эдвардом, раздумывая над тем, что нам принесёт этот приём.
Почему-то внутреннее чутьё подсказывает, что это будет не что иное, как новая порция проблем…
Только бы я ошибалась!
========== Глава 16 – Человеческий разговор ==========
– Готова? – вопрос не блещет интересом, но всё же оборачиваюсь на обладателя чудного голоса и пробую нацепить на лицо обворожительную улыбку. Не знаю, получается ли: настроение ни к чёрту.
Эдвард Каллен стоит за моей спиной в потрясающем бежевом костюме, идеально сидящем на нём. Серый, белый, чёрный, бежевый, коричневый – все эти цвета подходят ему в совершенстве. Его взгляд направлен на меня и блуждает по платью, которое на мне надето.
Опускаю глаза вниз, в который раз осматривая наряд: шёлк изящными волнами ниспадает на стройные бёдра и икры, задерживаясь там, в виде небольших складок. Платье однотонное, чёрное. Лишь вкрапления золотой вышивки освещают его дизайн, заставляя наряд загадочно блестеть. Чёрная органза укрывает мои бледные руки, каштановые локоны собраны в необычную прическу, состоящую из нескольких видов переплетений, известных только мастерам того безумно дорогого косметического салона, где я была сегодня с Эдвардом.
Мне показалось, что они содрали всю мою кожу, надевая на кости и плоть новую, красивую, здоровую и без капли изъяна.
Меня мыли, сушили, скребли, пытаясь отобрать у меня мою сущность и превратить в женщину, достойную Каллена.
Над моим макияжем одновременно трудились трое, пока ещё пятеро хлопотали над волосами. Стилисты подбирали мне платья и обувь, ювелиры искали украшения, а парфюмерная компания испробовала на мне все свои духи, желая угодить лишь одному человеку, ради которого всё это затевалось и который ведет меня на этот приём.
Я ведь до сих пор не знаю, что там будет. Кто там будет.
– Готова, – эхом отзываюсь я, делая шаг в его сторону. В ногах проявляется тяжесть – оно и понятно. Я никогда не носила каблуки. Не носила и не собиралась. Я постоянно бегу, спешу, опаздываю. Для меня удобная обувь – одна из главных жизненных составляющих, а сегодня на мне элегантные, кожаные, цвета воронова крыла туфли. Не знаю, какой высоты та шпилька, на которой я сейчас пробую идти, но явно не меньше десяти. Один из стилистов попробовал этим скрасить довольно ощутимую разницу в росте между мной и Эдвардом. Напрасно! Он всё равно выше меня на целую голову.
– Пошли, – Каллен указывает на дверь, не удосуживаясь придержать её для меня, выходит на улицу. Ночной ветер кажется необычайно тёплым, что немного расслабляет меня – чересчур взволнованную.
Дверцу машины мне тоже приходится открывать самой. Сажусь в салон, захлопывая её за собой, и тянусь к ремню безопасности, пристегивая его в нужном месте.
– Расскажешь мне о приёме? – вопрос безобидный, но думаю не вовремя. Эдвард все ещё взволнован, потому что это проскальзывает в его мимике и жестах. Он не уверен в себе? Разве такое бывает?
Впрочем, на мой вопрос он реагирует довольно дружелюбно. Конечно, в пределах его чувственных возможностей.
– Уверена, что хочешь знать? – глаза поблескивают загадочным сиянием, пока рука, повинуясь действиям мозга, заводит машину и выжимает газ. «Мазда» резко и быстро продвигается вперёд между горящими огнями трассы. Фонари светят так ярко, что невольно прикрываю глаза рукой, пытаясь увернуться от этого света. Возможно, мне только кажется, что они яркие? Очередная галлюцинация на фоне нервного стресса – такое со мной тоже может произойти.
– Да, – вспоминаю, что ему нравятся чёткие односложные ответы, поэтому выражаю своё согласие именно так, более ничего не добавляя.
– Приём – ежегодный вечер, где собираются серьёзные люди, для обсуждения серьёзных дел, – ответ, словно для пятилетней девочки. И всё же любопытство побеждает здравый ум и, не удержавшись от ещё одного вопроса, задаю его:
– Какие серьёзные дела?
– В которые нет доступа посторонним, – Каллен хмыкает и его руки немного расслабляются, пока глаза изучают удивлённое выражение моего лица.
– Если вы обсуждаете…что-либо, то зачем тебе я?
– Хочешь сбежать? – он открыто смеётся, побуждая меня открыть дверь. – Попробуй, посмотрим, что получится.
– Не хочу. Просто интересно… – пожимаю плечами, чтобы он убедился в том, что я говорю правду.
Ален не сможет сопроводить меня. В прошлый раз на приёме была она, – Каллен продолжает улыбаться, а вот с моего лица улыбка мигом спадает. Мне становится страшно, потому что перед глазами возникает лицо Ален. Той самой убитой женщины, которая была в ресторане с Эдвардом в день нашей первой встречи. Её застывшие серые глаза оставили отпечаток в моей душе.
