Текст книги "Магия Голоса (СИ)"

Автор книги: Алин Крас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Правду говорят, что первая любовь слепа! Ей свойственно видеть такие черты в своих избранниках, которых, зачастую, на самом деле, нет. Понимать, что происходит, я стала не сразу. А когда прозрела, осознала, что такие отношения и такая жизнь не для меня, что каждый из нас сделал неправильный выбор.

Пришло отчаянье. Что делать? Вернуться к родителям? Совестно. Я всего-то год как замужем. Сама этого упрямо добивалась, не слушая их советов. А все знакомые, перед которыми я совсем недавно задирала нос, что будут думать и говорить обо мне? О-хо-хо-х… стыдно!

Да и моя любовь к Лазарэлю не ушла, если бы не жёсткий запрет на мою независимость хоть в чём-то, я была бы счастлива. Ведь его внимание и забота искренние, а его ласки такие нежные, желанные, чувственные, приносящие ни с чем несравнимое удовольствие, отказаться от которого кажется немыслимым.

Я решила, что надо попытаться откровенно поговорить с Лазарэлем, несмотря на то, что он будет сердиться, и, как обычно, постарается увести неприятный разговор в сторону или загасить конфликт в постели. Объяснить ему, что я не отношусь к “домашним” женщинам, которые всю свою жизнь посвещают только дому, мужу, ребёнку. Если он и дальше будет пытаться выковывать из меня совсем другую личность, я вернусь к родителям.

Такой разговор состоялся, несмотря на попытки Лазарэля заткнуть мне рот жаркими поцелуями. Шантаж моим уходом к родителям не произвёл на него большого впечатления. В ответ он сказал, что я слишком гордая, чтобы вернуться к ним обратно. А то, что он ограничивает мою личную свободу, Лазарэль объяснил тем, что я ещё маленькая, наивная, не способная отвечать за свои поступки. И постольку поскольку он несёт за меня всю ответственность до моего совершеннолетия, ему и решать, как мне лучше жить и чем заниматься. И что действует он, исключительно, в моих интересах. Закончил он свой монолог словами о том, что его поведение не деспотизм, как я выражаюсь, а всепоглощающая любовь, что никто и никогда не будет так преданно, беззаветно, безумно и страстно любить меня, как он.

Возможно это так. Но это не даёт ему права запирать меня в клетке! В общем, моему разочарованию не было предела. Стало понятно, что все разговоры бесполезны, мы, как будто, говорим на разных языках.

Я подумала-подумала и решила, что пока не буду ничего менять в своей жизни, тем более не зная, как это сделать. Ведь он действительно, на ближайшие четыре года оставшиеся до моего совершеннолетия, мой опекун с правом принимать за меня решения. Скоро Лазарэль надолго уйдёт в Дозор, а к его возвращению я, может быть, что-нибудь придумаю. А если не придумаю, то как-нибудь потерплю до совершеннолетия, ждать осталось не так уж много. Приняв такое решение, я немного успокоилась.

Но жизнь вносит свои коррективы.

В последний вечер, перед уходом Лазарэля в Дозор, вернувшись домой после занятий с Учителем, это, пожалуй, единственное, что мне ещё было позволено, я впервые застала у нас в гостях бывшего любовника моего мужа. Они сидели в кухне-столовой, с бокалами вина и вели неспешную беседу о прошедшей охоте и предстоящем дозоре. Лазарэль усадил меня рядом, налив вина и мне. Я, пригубив вино, с удовлетворением отметила, что не испытываю никакой ревности, уверенная в чувствах ко мне Лазарэля. Даже мелькнула неожиданная, неправильная и стыдная мысль, что лучше бы он снова вернулся к своей прежней любви и оставил меня в покое.

Через некоторое время, Лазарэль, на глазах у Азарисэля, стал поглаживать меня по спине, шее, груди, всё больше и больше возбуждаясь, не обращая внимания на мои молчаливые протесты и нарастающий гнев.

– Девочка моя, сладенькая… – с каким-то предвкушением зашептал он мне в ухо, одной рукой теребя мой сосок через рубашку на груди, другой – обнимая за плечи и крепко удерживая, не давая мне отстраниться.

Что это? Он во всем перестал считаться с какими-либо моими желаниями? С тревожным удивлением осмотрев сложившуюся композицию, я увидела, что и Азарисэль возбудился, шумно задышав. Лазарэдь ногой развернул свой и мой стулья так, чтобы мы оказались лицом друг к другу. Сминая моё сопротивление, припал к моим губам в глубоком, страстном поцелуе, настойчиво исследуя языком мой рот, стремясь меня возбудить и расслабить.

Меня охватила паника. С трудом вырвавшись из его крепких объятий, задыхаясь от страха и гнева, я спросила:

– Ты хочешь секса втроём?

– Нет. Кроме меня до тебя никто не дотронется, Сокровище моё. Но мне нравится, что он смотрит, а ему нравится смотреть, – ответил Лазарэль с улыбкой, вновь притягивая меня к себе.

– А как быть с тем, что это не нравится мне? – возмущенно спросила я.

– Как тебе может это нравиться, или не нравиться, если ты никогда ещё такого не пробовала? – иронично возразил он, не замечая моего состояния. – Вот сегодня ты получишь такой опыт, тогда и расскажешь мне, как тебе это, нравится или нет. – Зажав мои ноги между своих коленей, сковав мои запястья одной рукой, другой он начал расстёгивать пуговицы на моей рубашке, обнажая грудь, при этом ласковым голосом уговаривая: – Доверься мне… не сопротивляйся… расслабься… и думай о том, как я люблю тебя… как я хочу тебя… как тебе со мной хорошо… какое удовольствие я тебе сейчас доставлю… а наш наблюдатель будет смотреть и завидовать… представлять себя то на твоём месте, то на моём… и тоже получит яркое удовольствие.

Все менталисты слышат в голосе собеседника больше, чем он зачастую хотел бы показать, а у меня, вообще, особые отношения именно с голосом. И сквозь этот обволакивающий нектар я слышала его напряжённое нетерпение и недовольство моим сопротивлением. Невольно перевела взгляд на Азарисэля и содрогнулась от отвращения, увидев, как капли пота выступили над его верхней губой, а рука, лежащая сверху штанов в области паха, судорожно сжимается.

Тем временем, Лазарэль, ужасая меня все больше и больше, от чего мое сердце пустилось вскачь, продолжал свои уговоры:

– Ты же привыкла на концертах обнажать свою душу перед тысячей слушателей, а сейчас нужно обнажить только тело и всего-то перед одним зрителем…

Так. Спокойно, без паники – приказала я себе. Я не беспомощная, безголосая бабочка. Конечно, физически я несравнимо слабее, но у меня есть оружие – мой Голос. Может быть, им и нельзя пользоваться в личных целях, но, наверняка, не в такой ситуации, когда надо мной совершается насилие. Это будет самообороной!

Как только я поняла, что сумею себя защитить, страх ушёл, а на смену ему пришла решительность.

– Фу! – громко, резко фыркнула я в лицо Лазарэлю, вложив в этот звук, с помощью Дара своё отвращение, гнев и желание, чтобы он меня отпустил.

И тут же получила результат. Лазарэль резко отшатнулся от меня, отпустив мои скованные руки и ноги. Ни секунды не мешкая, я поднялась со стула и опрометью рванула на лестницу, ведущую на второй этаж.

Лазарэль быстро опомнился и побежал за мной следом, крича на ходу:

– Сокровище моё, остановись! Если ты к этому не готова, я не буду настаивать!

Влетев в одну из свободных комнат и захлопнув дверь перед носом Лазарэля, я затянула протяжное и громкое:

– А-а-а-а-а-а…. – опускаясь на пол, привалившись спиной к двери.

Сидя за закрытой дверью, я, в этом бесконечно тянущемся звуке, выражала свой яростный протест, отвращение, обиду и желание, чтобы он не посмел открыть эту дверь и приблизиться ко мне.

Он и не открыл. Оставаясь с той стороны двери, он что-то говорил, судя по интонациям, просил, уговаривал, умолял, но я, закрыв уши ладонями, продолжал тянуть:

– А-а-а-а-а-а…

Беспокоило только одно, хватит ли моего магического резерва на всю ночь? И чем мне грозит его полное опустошение? Я просто обессилю, лишусь сознания, или умру? Насколько я знаю, бывает по-разному, а со мной, вообще, ничего не ясно, ведь я же полукровка.

Прошёл уже не один час. Постепенно подобралась усталость. Надо потерпеть до утра – борясь со слабостью, уговаривала я себя. Утром Лазарэль вынужден будет уйти в Дозор, и я, наконец, останусь одна и отдохну.

Не знаю, когда силы кончились, и я потеряла сознание.

Очнулась только в середине следующего дня, в спальне, на кровати, в одежде, одна в доме, чувствуя себя полуживой. Исчерпанный резерв магической Силы вызывал ощущение трудно переносимой, холодной пустоты в груди, все поглащающей усталости, голода и жажды.

Вначале, накатило чувство обреченности, бессилия, отчаяния с пониманием собственной никчёмности и неполноценности. Ведь я представляю интерес только как сексуальная игрушка, и в этом качестве, не считаясь с моими желаниями, мне предстоит узнать много нового. Будто камнем, сердце сдавило чувство вины перед близкими за то, что не хотела их слушать, и не слушала их. А потом пришла заторможенная апатия, мысли о том, что потенциальная возможность чего-то достичь в будущем, мною утрачена, жизнь загублена, и нет смысла влачить такое жалкое существование.

Как всегда, со свойственным мне максимализмом, после недолгих раздумий – что же делать, я приняла решение.

С трудом поднявшись с кровати на ослабевших ногах, я, медленно передвигаясь, направилась в кладовку. Там, по моим представлениям, должен был находиться белый траурный флаг, который эльфы вывешивают на крыше дома, когда собираются уйти из жизни. Знаю, что в этом случае в дом никто не заходит три дня. Но что надо сделать, чтобы за этот срок умереть? Ведь просто не пить и не есть эти три дня, это же не смертельно. Может быть, надо как-то воспользоваться магической Силой? Но как? Ну, почему этому меня никто не научил, а я сама раньше никогда не интересовалась? Сейчас мне эти знания очень нужны!

Полдня я провозилась в кладовке, перебрав там весь хлам, и нашла-таки траурный флаг. Оставшуюся половину дня приводила себя в порядок, уверенная, что уходить за грань надо чистой и красивой. Из-за того, что я так и не поела, и не попила, магический резерв почти не восстанавливался. Все движения давались с таким трудом и были так замедленны, что на такие пустяки ушёл весь день.

Вечером я поднялась на крышу и закрепила на ней белый флаг.

И вот, теперь, я лежу на диване, на мокрой подушке, смотрю на лужу собственных слёз, вспоминаю свою никчёмную жизнь и не знаю, что надо сделать, чтобы остановить биение своего отчаявшегося сердца.

Глава 2.
БОРЬБА С ДЕПРЕССИЕЙ

Чуть слышно скрипнула дверь. Сердце тревожно сжалось в груди. Неужели Лазарэль вернулся? Нет, это невозможно, бросить отряд дозорных нельзя. А никто другой в чужой дом без приглашения зайти не может, магическая защита не пустит. Ой! А защиту-то надо было бы снять, иначе как забрать для погребения мое тело, через три дня?

Кто же там? Пожалуй, преодолеть чужое запирающее заклинание, не зная плетения, могут не многие, я уверена только в трех самых сильных магах – это ректор Академии Зоровадэль, мой отец Эдмунизэль и мой брат Александрэль.

На пороге комнаты остановилась… мама.

– О-о-о-х! Еваниэль! Как ты сюда попала?! И зачем пришла? Ведь ты же видела белый флаг? По традиции, у меня есть три дня, и никто не должен меня в это время беспокоить. А ещё и один день не прошёл! – слабым, перетруженным и слегка хрипящим голосом озвучила я своё удивление, разочарование и возмущение.

– Защитное заклинание снял Эдмунизэль, а я пришла узнать, что ты задумала? – голос Еваниэль был доброжелательный, заботливый и, без притворства, спокойный, несмотря на ситуацию, из ряда вон выходящую.

– А разве ты не поняла это по траурному флагу на крыше? – с раздражением ответила я. Ну, спрашивается, зачем задавать вопрос об очевидном?

– Нет, не поняла. Потому что, чтобы уйти из жизни таким способом надо прожить минимум лет семьсот-восемьсот. Во всех других случаях смерть эльфа возможна только от тяжёлых физических травм не совместимых с жизнью, от сильнодействующих ядов, или запредельного истощения магического резерва с использованием и разрушением собственной ауры, что возникает крайне редко, в чрезвычайной, насильственной ситуации.

Так вот в чём дело! Оказывается, я напрасно пыталась остановить своё сердце.

– Я этого не знала, – тяжело вздохнув, неохотно призналась я. – Никто, никогда, в моем присутствии, не обсуждал вопросы добровольной смерти эльфа.

Еваниэль прошла в комнату и присела рядом со мной на диван. Как всегда, она обалденно приятно пахла Лесными Жемчужинками, и этот родной, с детства знакомый запах чуть-чуть ослабил мое внутренне напряжение. Она погладила меня по голове и, наклонившись, поцеловала в нос. Вообще-то эльфы не любят ничьих прикосновений, но мама не эльфийка, у неё свои представления, что хорошо, а что плохо, и в нашей семье мы привыкли к частому телесному контакту. От её ласки горькие слёзы опять наполнили мои глаза.

– Давай, детка, расскажи мне, что случилось. Один ум хорошо, а два лучше. Вместе мы обязательно найдём наилучший выход из любого положения, – сказала она.

И столько уверенности я услышала в её голосе, что невольно подумала – и правда, чего я раньше-то с ней не посоветовалась? Стыдно? Так теперь ещё стыднее!

Несмотря на очень молодой возраст моей матери, из-за которого мы воспринимались почти как ровесницы, она, благодаря другой, иномирской, физиологии, родила нас, своих детей, очень рано. Но, мы, никогда не воспринимали её как подружку. Она всегда была для нас безусловным авторитетом. Мы безоговорочно принимаем её старшинство, мудрость, превосходство во всём, гордимся ею и тем, что мы её дети. Впрочем, и к отцу мы испытываем аналогичные чувства, но это-то и понятно, ему уже почти двести пятьдесят лет, и он один из самых сильных магов в Эльфийском Лесу.

Где были мои мозги? Почему я не хотела с Еваниэль обсудить свои возникшие проблемы? Что за крокодилье упрямство на меня накатило? Неужели, и правда, половое созревание и гормональная буря, его сопровождающая, заглушают здравый смысл?

Еваниэль взяла меня за руку, ласково поглаживая большим пальцем моё запястье, кажется, влила в меня немного Силы и поторопила:

– Ну, рассказывай.

И как будто плотину прорвало. Я, то морщась от недовольства собой, то плача от жалости к себе, то сжимая кулаки от злости на Лазарэля, подробно рассказала ей всё о том, как протекала моя семейная жизнь. Как я одновременно любила и ненавидела, притворялась внешне послушной, при этом, временами, сгорая от бешенства внутри. И к чему всё это, в итоге, привело.

Закончив свой рассказ, я внутренне сжалась, ожидая заслуженного упрёка, что меня об этом предупреждали и пытались удержать от неверного, необдуманного, поспешного шага.

Но, как всегда, Еваниэль поступила неожиданно. Удивлённо вскинув брови, она спросила:

– А почему ты выбрала такой печально нелепый выход из положения? Логичнее было бы порадоваться, что ты получила важный и полезный жизненный урок. Осмыслила свои ошибки и, в будущем, их уже не совершишь, тем самым построив свою дальнейшую жизнь более гармонично. Ты такая красивая, умная, смелая, а теперь ещё и более опытная, у тебя всё впереди, и всё в твоих руках.

– Эх, Еваниэль, это ты красивая, умная, смелая. А я, может быть и красивая, может быть и смелая, но не умная, – горько возразила я, вытирая ладонями слезы. – Тебе, вообще, не повезло с дочерьми. Каждая из нас с дефектом. Вот и Алинаэль – и красивая, и умная, но не смелая.

Еваниэль в ответ весело засмеялась:

– Не могу с тобой согласиться. Дочери у меня самые лучшие, каких только можно пожелать. Просто, вы ещё не выросли, и пока, временами, просматривается не ум, а начитанность, как у Алинаэли, не смелость, а авантюризм, как у тебя. Но я уверена, у вас всё впереди. Каждая из вас будет достойнейшей из достойных. Поверь мне, ты ещё встретишь своего мужчину, настоящую любовь, и будешь счастлива. А сейчас, собирай-ка свои вещи, и пойдём домой. Эдмунизэль нас уже, наверное, заждался у порога.

– Я не могу… мне стыдно. Что обо мне подумают и будут говорить окружающие? И по-поводу моего скоротечного замужества, и по-поводу траурного флага на крыше? Я приобрету славу демонстративной, истеричной дуры.

– Об этом можешь не беспокоиться, Эдмунизэль снял твой флаг через пять минут после того, как ты его вывесила. Так что, никто его не видел.

От удивления я широко раскрыла глаза:

– Как же он об этом узнал? И почему тогда ты сразу не пришла ко мне?

– Я знала, что у тебя не всё в порядке, и хотела поговорить с тобой. Пришла повидаться, сразу же, после ухода Лазарэля в Дозор. Ты не вышла ко мне на сигнал посетителя, и я забеспокоилась, чувствуя, что ты-то в доме. Позвала Эдмунизэля. Когда мы с ним, уже вдвоем, подошли к твоему дому, то увидели, как ты выбралась на крышу с белым флагом. А сразу я к тебе не зашла, чтобы дать тебе время осмыслить происходящее. Я даже надеялась, что ты и сама, к исходу ночи, решишь снять флаг. Да вот, не утерпела, пришла раньше.

– Еваниэль, спасибо тебе за деликатность, доброту и понимание, но я, и в самом деле, не хочу жить. У меня это не получается так, как мечталось. А по-другому я не согласна, – не смогла я удержать хладнокровное выражение на лице, и не справилась со скорбной гримасой, думая о том, как это всё-таки печально, что жизнь потеряла для меня ценность, ещё толком не начавшись, когда я даже совершеннолетия не достигла.

– Ивануэль, давай поговорим об этом дома, в родных стенах, после того как ты попьёшь, поешь, поспишь и восстановишь резерв Силы. Ладно?

После этих слов в животе у меня предательски заурчало, и я с грустью подумала, что тело моё, в отличие от души, умирать явно не хочет.

– Ладно, – согласилась я, с тяжелым вздохом.

В конце концов, и правда, я могу подумать обо всём, ещё раз, завтра, в своей родной комнате. И окончательно решить, что же мне делать.

Я встала с дивана, пошатываясь от слабости. Заколола мокрые от слёз, волосы. Начала собирать свои вещи, принесённые ещё из родительского дома, твёрдо решив, что не возьму ничего из подаренного Лазарэлем. Но двигалась я так медленно и неуклюже, что Еваниэль была вынуждена включиться в этот процесс.

Когда четыре больших сумки были собраны, Еваниэль пошла за Эдмунизэлем. Опять всё сжалось у меня в груди от тревоги, перед встречей с отцом. Что я ему скажу? Наверное, чувство стыда и вины будут теперь всегда со мной.

Но говорить, к моему облегчению, ничего не пришлось. Эдмунизэль подошёл ко мне, обнял, прижал к груди, погладил по спине. Поцеловал в макушку, ни слова не сказав и не спросив, отпустил меня. Подхватил две сумки и, так же молча, двинулся к выходу. Мы с Евануэль, тоже, взяли по сумке, и пошли за ним. Около двери я на секундочку задержалась. Сняв с руки брачный браслет, аккуратно положила его на полочку.

Была ещё ночь. Темно. Только звёзды мерцают в небе, даря свой слабый свет. Хорошо, что идти недалеко. Может быть, нас никто не увидит, избавив меня от дополнительного стыда.

Когда пришли домой, Алинаэль, которая в отличие от Александрэля, жила с родителями, не вышла из своей комнаты, ментально ощущая, что я не готова сейчас к встрече и каким-либо разговорам. И я была благодарна ей за эту деликатность. Сейчас, мне никого не хотелось видеть. А завтра, я наберусь мужества и поговорю с ней, рассказав о своей глупости и своих невзгодах.

Еваниэль заставила меня поесть, хоть еда казалась мне безвкусной, и выпить целый кувшин укрепляющего и успокаивающего отвара, а затем отправила спать.

Осмотревшись в своей комнате, отметила, что здесь ничего не изменилось, пока меня не было. Неужели они знали, что я вернусь? Вот, даже тетрадь со стихами для песен лежит на столе. А ведь я, за время своего неудачного замужества, не написала ничего нового. Почему? Ведь столько сильных и разных эмоций за это время испытала. Может быть, из-за того, что Лазарэлю этого от меня не было нужно. Он не поощрял, ничего не ждал. А больше я, практически, ни с кем не общалась. Раньше-то, всё время, или родители, или сестра, или брат, или музыканты, или фанаты-поклонники теребили меня вопросами:

– Ну, ты написала что-нибудь новенькое? Когда можно послушать?

С этими невесёлыми мыслями я уснула.

На следующий день и во все последующие, я не хотела выходить из своей комнаты и не хотела ни с кем общаться. Формально, односложно отвечала на вопросы. Утром, механически, чтобы не возникало лишних разговоров, умывалась, одевалась, что-то ела, а потом, большую часть дня, лежала в кровати, в какой-то полудрёме. Потеряв представление о времени, ни о чём не думая, ни о прошлом, ни о будущем, я, не испытывала никаких желаний и чувств, как-будто что-то, действительно, умерло во мне.

Всё изменилось, кажется, дней через десять, когда в мою комнату, решительно нарушая моё личное пространство, вошёл Эдмунизэль. Я, как всегда, лежала в кровати, свернувшись в комочек, в позе эмбриона.

Придвинув кресло ко мне ближе, Эдмунизэль сел в него и сказал:

– Детка, сядь, пожалуйста, и послушай меня внимательно.

– Слушаю, – неохотно отозвалась я, перестав притворяться спящей, подтянулась вверх и села, прислонившись к спинке кровати.

– Эльфам, да и степным оркам, хотя бы небольшому их числу, очень нужна твоя помощь.

Я недоумённо округлила глаза. Это какая-то бессмысленность, несуразность! И слышать ее от отца было удивитедьно.

– Начну издалека, – продолжил Эдмунизэль. – Ты ведь знаешь, что Дар некроманта, которым обладает Петрос, абсолютно чужд эльфийской магии. В отличие от нашей магии Жизни – это, недоступная нам, орочья магия Смерти. Мы, вообще, даже не сразу поняли, что это такое. Здесь, в Эльфийском Лесу, Петросу никто не может помочь развить его Дар и хоть чему-то обучить. Поэтому мы с ним решили, что помощь, в этом вопросе, ему могут оказать только шаманы орков.

Все знают, что три года назад я отправил Петроса на орочий материк в надежде, что он сумеет, замаскировав своё эльфийское воспитание, получить знания о своём Даре, хоть это был очень большой риск для его жизни. И мало кто знает, что гораздо более важной задачей, стоящей перед Петросом, было – подробно разведать о жизни орков в Степи, о том, что они знают об эльфах, и нет ли у них захватнических планов в отношении нас. А ещё, попытаться выкупить и переправить к нам, в Эльфийский Лес, хоть какое-то количество рабынь-орчанок и их детей. Ты же знаешь, как нас мало, и как мы остро нуждаемя в большем количестве рождающихся детей, пусть даже от орчанок. И испытываем большую потребность в рабочих руках, чтобы развиваться и двигаться вперёд. И заинтересованы в воинах, способных обезопасить нашу жизнь.

К счастью, Петрос не только выжил среди орков, но и сумел стать в Орочей Степи учеником шамана, в одном из небольших кланов. За эти три прошедших года, он дважды возвращался домой на короткий срок, чтобы отдохнуть и поделиться важной для нас информацией. Помнишь, в своё первое возвращение он показывал тебе, как камлают шаманы, используя бубен, пляски и заклинания? Ты, тогда, кое-что из увиденного даже включила в свою музыкальную программу.

– Конечно, помню, – согласно кивнула я.

– В своё второе возвращение, он пришёл не один, а привёл с собой молодую орчанку, которая, в Степи, была приговорена к жертвоприношению, и Петрос сумел спасти ее от смерти.

– И это я помню, – подтвердила я, совершенно не понимая, к чему он клонит.

– Пока ты была отгорожена от всего мира своим замужеством, мимо тебя прошли подробности недавнего, третьего, возвращения Петроса. Кроме двух орчат, он принёс страшный рассказ о том, что клана, в котором он жил эти три года, больше нет. Что в Орочьей Степи, из нескольких объединённых кланов, под предводительством сильного и свирепого Владыки, сформировалась Большая Орда. Так орки называют огромное поселение кочевников, расположенное на северо-западе орочьего материка. Существует оно за счёт беспрерывных, жестоких нападений на свободные кочевые кланы, безжалостно их грабя, и угоняя в рабство побеждённых. А также, за счёт дани, которой облагаются те кланы орков, которые не оказывают вооружённого сопротивления, готовы подчиниться и признать над собой власть Владыки.

Жизнь разумного, в Орочей Степи, ничего не стоит. Сильный убивает слабого, считая это доблестью. Ценность детей и женщин так мала, что многих из них приносят в ритуальную жертву, или убивают, чтобы избавиться от лишнего рта, или они и сами умирают от голода. В Степи нет такого изобилия пищи, как у нас в Лесу, а население многочисленно.

От рассказа Эдмунизэля мою апатию как рукой сняло. От ужаса услышанного мурашки поползли по телу. Но не страх, а протест рождался в душе, будя спавшие эмоции, вызывая знакомое, так раньше свойственное мне, стремление действовать. Как можно убить разумного? А держать в рабстве? А не дорожить детьми? Это какое-то отвратительное изуверство.

– Мы можем это как-то исправить? – с надеждой спросила я, охваченная решительным желанием помочь несчастным и наказать виновных.

– Давай смотреть правде в глаза. Во-первых, мы не обладаем для этого достаточной силой. Даже, несмотря на то, что все мы, эльфы, владеем магией, а у орков – только единицы. Но нас слишком мало. Нам с нашими-то проблемами, защиты от хищников и возможной экспансией орков, непросто справиться. Во-вторых, не суди о степных орках, даже угнетённых рабах, по нашим лесным оркам. Те орки имеют совсем другой менталитет, они воспитываются в преклонении перед силой, жесткой властью, безжалостной жестокостью. Любое проявление доброты и милосердия они воспринимают, как постыдную слабость, это вызывает у них стремление подавить, продемонстрировать на чьей стороне сила и, тем самым, самоутвердиться за счёт более слабого.

Нет, мы не сможем ничего изменить в Орочей Степи. Для нас главное – не допустить их в Эльфийский Лес, и желательное – получить хоть сколько-нибудь орочьих детей, из тех, что обречены на смерть. Их-то мы и воспитаем в наших традициях, тем более, у нас есть такой опыт, и он положительный. Все мы видим, что наши орки, в свое время приведенные из Степи в Лес, выросли достойными разумными. Хоть они и отличаются от эльфов отсутствием у них магии, большей эмоциональностью, несдержанностью и повышенной агрессивностью. Но, при этом, орчанки стали отличными жёнами и матерями, рождающими в смешанных с эльфами браках слабоодаренных магией мальчиков-эльфов и девочек-полукровок. А орки-мужчины – прекрасные воины, считающие Лес своим домом, готовые защищать и себя, и нас от любых опасностей.

Есть ещё одно заметное отличие даже наших, лесных, орков от эльфов. Они равнодушны к искусствам и окружающей нас красоте. Их не привлекают ювелирные украшения, изысканная мебель и интерьеры, декоративные сады, красивые ткани и одежда. Они испытывают страстный интерес только к оружию, рукопашной борьбе, охоте, различного рода азартным соревнованиям и… музыке и танцам.

Вот мы и подумали, что ты, со своим Даром и со своей музыкальной группой, можешь стать нашим оружием массового поражения орков.

– А “мы” это кто? – перебила я Эдмунизэля, удивленная его словами, и все еще не понимая, что он от меня хочет.

– “Мы” – это Совет Старейшин, который долго думал, что делать, если, не имея возможности решить поставленную задачу силовым путём, то как ее решить с помощью хитрости и магии. Хотя, надо признать, что при принятии этого решения, Королева была против него. И Королева, и её сторонники, которых немало среди эльфов, выступают за чистоту нашей крови, и смешение её с орочей вызывает у многих протест. Да и само присутствие орков среди нас, кажется некоторым чудовищной ошибкой. Привыкнув считать орков исконными врагами, безобразными внешне и кровожадными по своей сути, немало эльфов игнорируют все положительные моменты связанные с теми из них, кто рос и воспитывался в Эльфийском Лесу. Но, как я считаю, более здравомыслящие понимают, что без вливания новой крови, мы обречены на вымирание.

– Ну, а при чём тут я? – в целом согласная со всем этим, но уже теряя терпение, недоумевала я.

– Если ты, в компании своих музыкантов и всех четырёх наших лесных орков-мужчин, не приближаясь близко к Большой Орде, пройдёшься с концертными выступлениями по небольшим кланам, обитающим на южных окраинах Степи, то, возможно, вы сможете, с помощью твоего Дара и необычной музыки, расположить орков к себе. Добьётесь их доверия, ослабите бдительность. А дальше, либо используя твой Дар, либо в виде обмена, либо в виде оплаты, либо даже обманом, постараетесь добыть для нас орочих детей-рабов, а может быть, и несколько орочанок. Затем, их нужно переправить на наш материк. Если это удастся, это будет существенная помощь в решении главной проблемы нашей расы – катастрофически низкой рождаемости. И это надо делать сейчас, потому что когда Владыка Большой Орды возьмёт под свой контроль всю Орочью Степь, такая вылазка станет невозможной.

– Подожди, – перебила я Эдмунизэля, не в силах до конца осознать услышанное, – даже если предположить, что нам удастся заполучить несколько орчат в одном клане, нам что, тащить их за собой в другой, следующий, клан? – с трудом представляя себе такой вариант, уточнила я.

– Нет. С каждой добытой партией, даже если это будет всего один ребёнок, надо возвращаться к переправе через пролив Океана. Как только ты, по амулету связи, подашь сигнал, что вы ждёте на том берегу, с нашей стороны к тебе отправится плот с воинами Дозора, чтобы забрать детей.

– По-моему, вы переоцениваете мои возможности, – уже постепенно загораясь этой идеей, хотя и сомневаясь в реальности выполнения такой задачи, высказалась я.

– Сейчас ты, конечно, не готова к этой миссии, – согласно кивнул Эдмунизэль. – Но я уверен, что если тебе дать время на подготовку, чтобы ты написала, соответствующие поставленной задаче, тексты песен на орочем языке, музыку к ним, отрепетировала их со всеми своими музыкантами, то есть все шансы добиться успеха. Хоть, не скрою, риск огромен.

– Как это – со всеми музыкантами?! Разве Рон тоже отправится с нами? Он же гном! Орки, увидев его, сознание потеряют! Да и Повелитель гномов его не отпустит!

– Гном на орков произведёт не большее впечатление, чем ты или Такисарэль, но это и неплохо. Пусть видят, что разумные могут выглядеть по-разному, но это не мешает им общаться, понимать друг друга, дружить, уважать и поддерживать. А что касается Повелителя, то он уже дал своё согласие на поход Рона к оркам. И я уже передал Рону, ментально, знание орочего языка. Ему осталось только тренироваться в орочем произношении. Кстати, тебе с Такисарэлем тоже надо этим заняться, вряд ли вы с ним уделяли этому большое внимание, когда учились в Академии.

– Ты чего, так был уверен, что я соглашусь? – не переставая удивляться, но, чувствуя, как рождается азарт и желание действовать, спросила я.