Текст книги "«Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)"

Автор книги: Альфина и Корнел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

– А что, правда Себастьян? – громким шёпотом поинтересовался Хикеракли.

До сих пор делегаты смотрели мимо, что было несколько неожиданно: в конце концов, и граф Набедренных, и сам хэр Ройш должны были произвести на них успокаивающее впечатление, да и Твирин, если принять за чистую монету шинель рядового, выглядел здесь вполне уместно. Вряд ли их настолько возмутил юный возраст собравшихся; наверное, делегатам просто не пришло в голову, что переговоры могут проходить прямо в казармах, без привычной трапезы и прочих церемоний.

Хэр Ройш испытал прилив злорадства.

– Значит, это всё был обман, – барон Зрящих опомнился первым и принялся усаживаться напротив хэра Ройша, – что ж. Не тратьте силы на пустые угрозы; полагаю, что так просто вы нас в Столицу не выпустите. Смею ли я осведомиться, что случилось с настоящим мсье Армавю?

– Да всё с ним путём, – ответил Хикеракли. – Сидит себе в камере, потягивает кофий.

– Вы хоть понимаете, что творите? – граф Асматов-старший, тоже опустившись за стол, потёр виски. – Вы представляете себе реакцию Европ – реакцию, успокаивать которую, замечу, придётся не вам?

– Вы можете хоть слово сказать от себя, не ссылаясь на Европы? – холодно осведомился Твирин.

– Действительно, господа, оставьте, – граф Тепловодищев картинно махнул рукой. – Мы ведь прибыли сюда, чтобы вести диалог с петербержскими бунтовщиками – то есть, прошу покорно меня простить, новыми властями. Насколько я понимаю, это они и есть. Что ж, давайте беседовать.

– Мы уже побеседовали с мсье Армавю, – отрезал барон Зрящих, – и поплатились за свою доверчивость. Я вижу здесь солдата Охраны Петерберга – даже не офицера! – сына хэра Ройша… Вес имеет разве что ваше слово, Даниил Спартакович, но и вы, не сочтите за оскорбление, крайне молоды. Каковы, собственно, наши основания полагать, что вы действительно обладаете в Петерберге некоей властью?

– Дядя, ты меня забыл, – обиженно прогундосил Хикеракли.

– Непростительно забывать простой народ, – согласился граф и кокетливо улыбнулся. – Как только вы забываете простой народ, он отвечает вам тем же, и всякая власть, коей вы обладаете – где бы то ни было, – перемалывается в пыль.

– Если вы сомневаетесь в степени нашего влияния, можем поставить эксперимент, – хэр Ройш сложил пальцы домиком. – Выйдем наружу, и мы подтвердим, что вы представители Четвёртого Патриархата, а потом отдадим солдатам приказ вас задержать. Ну а вы, соответственно, попросите их этого не делать. Проследим, чьи слова окажутся для них более весомы, и сделаем из этого выводы о том, кто какую роль в Петерберге играет. Согласны?

Твирин чуть заметно усмехнулся. Делегаты, судя по всему, вовсе не жаждали проверок.

– В последнем законном созыве вашего Городского совета было более десятка представителей, – пошевелил седой бородой граф Дубин. – А вы, значит, управляете Петербергом вчетвером?

– А вы Росской Конфедерацией – вшестером? – фыркнул Хикеракли. – Что вы как дети малые, пока мы здесь сидим, там – у-у-у, процессы движутся! И ими тоже руководят. Но на нашей встрече полагается всё по уму сделать, чтоб красиво и, так сказать, символически. Вы, значится, члены Четвёртого Патриархата, ну а мы вчетвером, как древние патриархи. Которые летописные.

– Хотите быть святее Первых Божьих Слуг? – снисходительно улыбнулся граф Тепловодищев.

Граф Набедренных на его улыбку ответил смущённо нахмуренными бровями:

– Разве же они при вступлении в сан сразу объявляются святыми? Ах, эти тонкости духовной жизни Европ! Виктор Арчибальдович, извините нам нашу дремучесть – мы росские националисты.

– В первую очередь вы преступники и захватчики, – барон Ярцев покачал головой. – Где командование Охраны Петерберга?

– Охраной Петерберга командует Временный Расстрельный Комитет, – коротко сообщил Твирин.

– А Временный Расстрельный Комитет – это он, – ткнул в него пальцем Хикеракли, – ну и другие, по слухам, тоже имеются, но брат Твирин над солдатами теперь главный. И кончайте обзываться, так мы каши не сварим и ничего другого хорошего тоже.

– Росские националисты? – прищурился барон Зрящих, и хэр Ройш понял, что не ошибся: именно он наиболее трезво смотрел на ситуацию, что и делало его наиболее опасным. – Петерберг – портовый город, главное связующее звено в отношениях с Европами. Не поймите меня неверно, я сам в известной степени разделяю ваши чувства; снижение влияния Европ на Росскую Конфедерацию является одним из ключевых направлений моей работы. Но это долгий процесс, требующий аккуратного и внимательного подхода, причём вестись такая работа должна изнутри Четвёртого Патриархата. Я не сомневаюсь в том, что вы хотите своему городу блага, но отдаёте ли вы себе отчёт в том, что перекрыли торговые пути всей стране? – Он держался чрезвычайно серьёзно, ничем не выдавая презрительного отношения к представителям Революционного Комитета, если таковое вообще имелось. – Я был в Кирзани, где шахтёры нарушили работу одной из главных железных дорог. И знаете, нам даже не пришлось самим предпринимать решительных мер: против бунтовщиков выступили жители соседних городков поменьше, оставшиеся без коммуникаций. Остановка Петербержского Порта не только сделала невозможной своевременную доставку товаров, но и оскорбила Европы, так что они не спешат перенаправить ресурсы по суше. Вы настраиваете против себя всю страну, тем самым несколько обесценивая имя росского национализма.

– Осторожность, граничащая с полной невидимостью, тоже не набивает ему цену, – пробормотал граф в воздух, после чего обратился непосредственно к барону Зрящих: – Понимаете ли, сударь – простите, не имею чести знать вас по имени, в Четвёртом Патриархате слишком уж много имён… Так вот. В ваших словах явственно прозвучала двусмысленность. Вы, если мне не померещилось, сказали «ресурсы»? Увы, рухнула моя надежда на встречу с родственной душой! Мы с вами исповедуем будто бы некие различные – сорта? жанры? тональности! – национализма, раз вы полагаете, будто земля росская бедна ресурсами, а земле европейской есть что нам в этом смысле предложить, – и граф рассеянно принялся искать портсигар.

– Мне кажется, вы зря цепляетесь к словам и упускаете содержание того, что сказал Тарий Олегович, – заметил граф Асматов-младший. – Речь ведь не о ресурсах, а о том, что ваши чересчур радикальные методы ставят под угрозу отношения с Европами как таковые. Но ведь даже вы вряд ли всерьёз верите, что Росская Конфедерация может существовать в изоляции?

– А почему нет? – Хикеракли лирически подпёр кулаком щёку. – Я не на-ца-на-лист, я и слов-то таких не знаю, зато у меня голова с фантазией. Не одними Европами живём, есть ведь Индокитай, есть Латинская Америка… А коли нет, то и шут с ними. Росская Конфедерация – страна немаленькая. Нешто вы и вообразить не можете, как она сама с собой разберётся, будто взрослая уже? Нам тычете в нашу молодость, а сами как детишки неразумные мыслите.

– Процессы, о которых вы берёте на себя смелось рассуждать, гораздо сложнее, – раздражился граф Асматов-старший, – и вы…

– Мы не о том говорим, – с неожиданной неучтивостью перебил его граф Дубин. – Мы прибыли обсуждать Петерберг. В вопросах мировой политики решения, к счастью, остаются за Четвёртым Патриархатом, и если нам потребуется консультация, мы, без сомнения, к вам обратимся.

Хикеракли с иронией покосился на хэра Ройша. «Ты хочешь сидеть заместо Четвёртого Патриархата», – говорил он на днях, и хэр Ройш того не отрицал; да, хочет. И когда ему это удастся, он не станет обращаться за консультацией к бессмысленным ретроградам.

– Хорошо, – медленно произнёс хэр Ройш и сам удивился тому, сколь сухо звучит его голос. – У Петерберга есть к Четвёртому Патриархату ряд требований, без исполнения которых мы отказываемся признавать вашу власть в какой бы то ни было мере. Пока что всё свидетельствует о том, что Петерберг способен существовать автономно – быть может, даже открыть собственные торговые каналы с Европами. Прислушаться к нам – в ваших интересах.

– Ах, не размахивайте кулаками, – граф Тепловодищев недовольно поморщился на дым папиросы графа Набедренных, – это, право, лишнее. Не сомневаюсь, что отец научил вас внятно излагать свои мысли – так излагайте…

Хэр Ройш вовсе не страдал излишней раздражительностью, но это неуместное упоминание отца его задело. Он не отрицал вклада хэра Ройша-старшего, ныне покойного, в своё воспитание и образование, однако низведение до них любых способностей злило, равно как и манера ради веселья вставлять шпильки.

– Во-первых, налог на бездетность в Петерберге отменяется, – спокойно сообщил он, – и я хочу подчеркнуть, что это не мысль и не гражданская инициатива, а политическое требование Революционного Комитета. Также я подчёркиваю, что речь не идёт об отсрочке – мне известно, что такие планы имелись. Но налог необходимо полностью отменить. Он просто не нужен и без того перенаселённому Петербергу.

– Наглецы, – выплюнул граф Дубин.

– Во-вторых, Петерберг получает право частичной законодательной автономии. Де юре она имеется у каждого ызда, однако де факто практически не используется. Речь идёт в первую очередь о смене принципа отбора в Городской совет – кучка ресурсных аристократов попросту не может представлять интересы всего населения. Во властном органе должны присутствовать спикеры от разных гражданских групп, причём они должны сменяться. Если вы полагаете, что такое положение в Петерберге способно деморализовать другие города, стоит задуматься о том, чтобы отменить Городской совет в принципе, а на его место поставить иной орган с иным названием. Должен, кстати, заметить, – хэр Ройш слегка улыбнулся, – что мсье Армавю ввёл вас в заблуждение: мы никогда не называли себя новым Городским советом.

– И этим новым органом будете, конечно, вы? – мрачно осведомился граф Асматов-старший.

– Нет, глава Союза Промышленников самолично, – под нос хихикнул Хикеракли.

– В-третьих, – продолжил хэр Ройш, – есть ещё одно принципиальное требование. Я говорю «принципиальное», поскольку перечень менее значимых аспектов вроде полной амнистии и предложений по компромиссному налоговому регулированию предпочту предоставить вам в письменном виде. Так вот: третье принципиальное требование заключается в смене положения Охраны Петерберга. – Делегаты отреагировали недоумённо, и хэр Ройш продолжил: – Сейчас роли Охраны Петерберга и Резервной Армии неравновесны. В Резервной Армии не столько служат солдаты, сколько готовятся будущие чиновники, готовые отправиться на службу в прочие города и ызды Росской Конфедерации и защищать там интересы Четвёртого Патриархата. Это, разумеется, даёт вам серьёзное влияние на страну, но влияние слишком централизованное.

– А вы так жаждете с нами его разделить? – барон Зрящих иронически вскинул брови. – Помилуйте, хэр Ройш. Ваше первое предложение было ожидаемым, второе… более острым, но хотя бы внутрипетербержским. Однако последнее несколько чересчур, не находите? Столица одна, Четвёртый Патриархат один, и я не понимаю, на каких основаниях часть столичных полномочий должна переходить Петербергу.

– А на каких основаниях вы – то есть ваши предшественники – поставили вкруг Петерберга армию? – Твирин впервые повернулся к делегатам. – Пустые слова о портовом городе оставьте себе, повторять их в лицо жителям этого города смешно. Повторить же их солдатам той самой армии у вас не хватит духу. Не сомневайтесь, не хватит. Вы ведь даже не представляете, о ком и о чём идёт речь. У вас есть одна армия, которой обещают сытое и холёное будущее, и вторая армия, которая действительно проливает кровь в интересах отечества. А вашей третьей армии у вас нет – потому что вы не дали ей ничего, кроме самодурского приказа из года в год сторожить один проклятый город. И того, что ей не дали, она готова взять сама. Но вам придётся признать: холёное будущее самостоятельно отхватить труднее, чем возможность проливать кровь.

Вторую, то есть Оборонительную Армию хэр Ройш не упоминал сознательно, хотя в изложении Твирина положение Охраны Петерберга прозвучало более чем отчётливо. Но о том, что происходит с Оборонительной Армией, можно было только гадать – и догадки получались чрезвычайно любопытными: пару дней назад За’Бэй признался, что отправившегося в Столицу Гныщевича настойчивей обыкновенного искали тавры. А значит, совсем скоро они его найдут и чем-то с ним поделятся.

– Выражаясь афористичней, – продолжал тем временем граф, – если повесить на чью-нибудь спину ружьё, не стоит изумляться, что рано или поздно…

– Оно уже выстрелило, – отрезал Твирин. – В Городской совет. Вы желаете продолжения? Прежде чем ответить, уясните себе, наконец: мы – желаем. Охрана Петерберга желает.

Угрозы показались хэру Ройшу лишними, но в то же время он вынужден был признать, что без дополнительных стимулов горькую пилюлю требований делегаты проглотить не сумеют. А отступаться Революционный Комитет не собирался ни на шаг, поскольку в том не имелось острой необходимости.

«И поскольку ты нахватался методов у Гныщевича, – резюмировал Хикеракли утром, когда хэр Ройш в последний раз изложил встречающим суть требований. – Откуси побольше, авось что переварится».

Он был неправ. Хэр Ройш кусал ровно столько, сколько требовалось. Четвёртый Патриархат не Городской совет, который можно просто перестрелять; сеть его влияния раскидывается куда дальше. А значит, и смещать нужно постепенно, и потому водворение некоторых офицеров Охраны Петерберга на чиновничьи роли в других городах было очень важно. Сейчас таким правом в Петерберге обладали только генералы, и в Городские советы они обычно попадали в том возрасте, когда у них не оставалось ни амбиций, ни сил что-то менять. Но можно было добиться того, чтобы в Старожлебинск, Кирзань Куй, Фыйжевск и так далее приезжали люди помоложе и поживее.

Граф Набедренных заявил, что он росский националист. Хэр Ройш был, видимо, националистом петербержским; ему казалось, что, по здравом размышлении, у портового Петерберга куда больше прав выступать центром росской политической жизни, чем у Столицы, только тем и примечательной, что она была когда-то ядром Столичной Роси.

– Вы расстреляли Городской совет и не скрываете этого, – старческие узловатые пальцы барона Ярцева скрутились в кулаки. – По слухам, не только Городской совет. И при этом выдвигаете весьма бесстыдные требования. Я не понимаю, почему вы рассчитываете на положительное решение.

– Не понимаете, – охотно кивнул Хикеракли, – ничего не понимаете. У нас тут революция, братцы. Ре-во-лю-ци-я. Полный, так сказать, переворот, мы кого только не перестреляли. А вы не понимаете и думаете, что у нас, как в Кирзани, нужно провести инспекцию. Не понимаете, что из казарм вас никуда не выпустят. И главное, чего вы не понимаете, так это что не вам принимать решение – Петерберг ведь уже отделился, не заметили? У вас выбор-то не между тем, удержать нас или нет. Он между тем, сохранить ли при этом приличную физию или осрамиться – а вы в Кирзани, говорите, были? – обратился он к барону Зрящих. – То есть вас не только в портовом городке не любят? Поберегли б физию.

– У нас в союзниках Европы, – снова махнул рукой граф Тепловодищев, сверкнув перстнями.

– Да нет у вас Европ, – Хикеракли досадливо крякнул, – где они, ваши Европы? Шлют вам ноты порицания? Во всех Европах одному только настоящему мсье Армавю наши дела и сдались. Но настоящий мсье Армавю не в Европах.

– Это потому что мы пока не стали всерьёз… – начал было увещевать барон Зрящих, но Твирин чеканно его оборвал:

– И не станете. Решение будет принято в Петерберге.

– Мы не требуем ничего умопомрачительного, – откинулся на стуле хэр Ройш, – вы ведь, Тарий Олегович, и сами сказали, что отчасти были готовы. У вас нет серьёзных способов воздействовать на Петерберг: Европы нас не пугают, поскольку сами находятся от нас в большей зависимости, чем мы от них, а административные меры вряд ли окажутся успешными, поскольку мы способны существовать автономно. Переговоры – это, если хотите, жест нашей доброй воли в ваш адрес. Но в то же время было бы нелепо называть себя росскими националистами и желать отколоться от росской земли. Мы этого не хотим, мы лишь хотим прогресса.

– И у вас прогресс, – фыркнул граф Асматов-младший.

Барон Зрящих барабанил пальцами по столешнице.

– Ваши требования остаются крайне радикальными, Константий Константьевич, – медленно выговорил он наконец. – Но в то же время кровавый переворот – явление для Росской Конфедерации, к счастью, необычное и, к несчастью, тлетворное. Вы ведь не хотите подать другим дурной пример? Полагаю, не хотите. А значит, нам всем следует активно искать выход из сложившейся ситуации. Вы говорите, что подготовили документ, фиксирующий ваши требования? Мы готовы доставить его в Четвёртый Патриархат и, уверен, достаточно быстро отыскать определённый консенсус…

– Решение будет принято в Петерберге, – холодно повторил Твирин.

– Но мы не вправе… – залепетал граф Асматов-младший, однако хэр Ройш не дал ему продолжить:

– Давайте постараемся обойтись без прямой лжи, это неизящно. Главной задачей господина Себастьяна Гныщевича было привезти сюда группу лиц, как раз таки обладающих правом принимать подобные решения от имени Четвёртого Патриархата, и я не сомневаюсь, что он с этой задачей справился.

Делегаты раздосадованно вздохнули, что означало точное попадание. Хэр Ройш с довольством улыбнулся. Документы были у него при себе, в портфеле; это выглядело несколько студенчески, но в то же время для серьёзности и прочего внешнего впечатления имелся граф, а себе хэр Ройш мог позволить хранить бумаги поближе к сердцу.

– Никакого решения не будет, – пробасил вдруг граф Дубин. – Вы, наглецы, широковато машете. Налог на бездетность введён на всей территории Росской Конфедерации, допустимы лишь временные послабления, но никак не отмена. Об остальном и говорить смешно! А угрозы свои оставьте себе.

– Никит Санович, не спешите, – забеспокоился граф Асматов-младший. – Вы ставите Тария Олеговича в неловкое положение…

– Не говоря уж о том, что он прав, – согласился граф Тепловодищев. – Конфликты существуют для того, чтобы их разрешать, не так ли? Давайте уважим господ бунтовщиков, рассмотрим их идеи…

– Слушайте, братцы, вы все картавые, что ли? – насупился Хикеракли. – Трудно слово «тр-р-ребования» произнести?

– Требования, – иронически отеческим жестом успокоил его граф Асматов-старший. – Я считаю, что их следует рассмотреть. Самым пристальным образом, – хмыкнул он. – Думаю, вы понимаете, господа, что на это понадобится время…

– Сколько угодно, – участливо кивнул хэр Ройш.

– …А кроме того, с нами прибыли секретари, слуги и так далее – как видите, мы с самого начала подошли к переговорам серьёзно. Их необходимо будет разместить…

– Не беспокойтесь, им место тоже найдётся.

– Полагаю, в течение недели…

– Не позволю! – грохнул граф Дубин.

– Никит Санович!

– Я думаю, господа, эти распри лучше отложить до внутреннего обсуждения, – твёрдо проговорил барон Зрящих, а после отвернулся от коллег: – И думаю… простите, как вы назвались все в совокупности? Я думаю, господа Революционный Комитет, что чем быстрее вы препроводите нас в город, тем быстрее вся эта неприятная ситуация получит подобающее разрешение.

Хэр Ройш с неподдельным наслаждением растянул губы в улыбке.

– Видите ли, Тарий Олегович, тут имеется некоторое затруднение. Господин Твирин справедливо заметил, что решение вы должны принять не в Патриарших палатах, а здесь, в Петерберге, но Петерберг – закрытый город, в который вас, к сожалению, не пропустили. Полагаю, из этого парадокса имеется лишь один выход: вам придётся остаться в казармах. Но не беспокойтесь, – с самой нарочитой заботой, на которую он был способен, прибавил хэр Ройш, – вашей челяди место тоже найдётся.

Твирин мрачно усмехнулся, и даже в извиняющейся гримасе графа читалось искреннее блаженство. Делегаты, до сих пор преимущественно квохтавшие, разом поскучнели. Судя по всему, ситуация наконец-то предстала им во всей полноте.

– Я отдам распоряжения караульным, – бросил Твирин и вышел.

Хэр же Ройш был доволен. Он был очень доволен. Не произведённым, само собой, впечатлением, а тем, как складно прошли переговоры. В особняке от отца остался небольшой погреб, и в этом погребе следовало отыскать для Хикеракли бутылку наилучшего вина, поскольку он оказался прав.

Если не слепить себя попыткой контролировать всё происходящее, а частично передавать власть в другие руки; если не требовать сразу всего, а начинать с предложений, на которые можно согласиться, – результат оказывается потрясающим. Граф зачастую отрывается от действительности, а Твирин непредсказуем, но без витиеватой лирики первого и безучастных угроз второго переговоры могли бы завершиться совершенно иначе.

Хэр Ройш был равнодушен к погодным явлениям, но сейчас его тянуло заявить, что перспективы Петербергу открывались радужные.

– Когда вы говорите, что нам придётся остаться в казармах, – бледно поинтересовался граф Асматов-старший, – вы имеете в виду «в камере»?

– По-вашему, солдаты в камерах живут? – Хикеракли поднялся на ноги и укоризненно покачал головой. – В казармах значит в казармах. Тут не Патриаршие палаты, но жить можно без особых, так сказать, затруднений. Вы сидите, размышляйте, взвешивайте, документы подписывайте, и всё будет хорошо. – Он всплеснул руками и обратился к хэру Ройшу с графом: – Вот люди-то, а! Думают, что ежели мы Городской совет расстреляли, так и всякого другого тоже арестуем. В головах одни, как это, сте-ре-о-ти-пы. Мы-то ведь тоже бунтовать устали, нам мир да согласие нужны. А вы – «в камере», эх! Ну что мы, разве мы звери?..