Текст книги "Балбесы (СИ)"
Автор книги: Alexander Blinddog
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Балбесы
Пролог
Для М.
Если однажды наступит тот день, когда я сяду в мягкое кресло возле камина, а вокруг рассядутся мои многочисленные внуки и спросят:
– Дедушка, расскажи, как ты дошёл до жизни такой?
С чего начать? С какого события откроет повествование гобелен моей жизни? Какую картину первой нарисует трудолюбивая игла старательной швеи? С каких слов начать мою историю? История моя началась здесь:
– Тебе конец, змеёныш, – сказал Мясник Билл, суя мне под нос кинжал.
Нет, пожалуй, гораздо раньше.
– Тебе конец, цыплёночек, – сказал Змеиный Глаз, суя мне под глаз мясницкий тесак.
Эх, нет, тоже слишком рано. Любое повествование надо начать с точки поворотного момента. Не слишком рано, чтобы не дать заскучать внимательному слушателю историями, как в детстве я лепил пироги из грязи, но и не слишком поздно, дабы не растерялись мои внуки от мыслей, как оказался в этом густом водовороте их седой и мудрый дедушка...
Глава 1 Генри
Хотя сегодняшний день должен был изменить всё в жизни Генри, начинался он столь же паршиво, как и любой другой.
– Генри, Генри! Вставай, лежебока окаянный!
Он с трудом разлепил глаза. Солнце уже вовсю светило даже сквозь мутное стекло, закрывавшее единственное окошко его маленькой спальни на чердаке. В комнату, как разъярённая медведица ворвалась его мать.
– Ну вы только посмотрите на него, люди добрые, день уже к закату, а он всё спит! Ох и дали же боги единственного сына бездельника.
Она продолжала выть и причитать, пока Генри медленно продирал глаза. Вчерашний вечер выдался напряжённым и долгим, так что заснул он едва ли часа четыре тому назад, но матери об этом лучше не стоило бы знать.
– Ишь, развалился, будто герцог какой важный. Простите ваше величество, что посмела тревожить вас, – продолжала завывать она. – Семнадцатый год остолопу, а он всё в койке валяется, будто младенец, тьху.
Тело её, дородное и белое, выпиравшее из-под каждой части одежды, будто тесто из квашни, содрогалось от праведного гнева и возмущения.
– Вставай, засранец, иди хоть отцу-то помоги, дел в харчевне невпроворот, гостей не протолкнуться, а их светлость почивать изволят, тьху. Ох и послали же боги лежебоку на мою шею.
Она вытерла руки о грязный передник, снова сплюнула и ушла, тяжело громыхая по скрипучим ступенькам. Генри печально вздохнул, сел в кровати, взъерошил волосы. Его тюфячок, набитый старой соломой, прохудился, и повсюду торчали соломинки, а дырявое и латанное много раз одеяло едва согревало. Генри мучило лёгкое похмелье после вчерашнего. Да, вчерашнее…
Вчерашняя игра у тётушки Молли затянулось до позднего утра, когда ставки пошли уже по крупному, но хвала богам, удача была на его стороне и ему удалось оттяпать часть выигрыша. Теперь его взнос окончательно готов. Партия, которая начнётся сегодня вечером не идёт ни в какое сравнение с картами по-мелкому у тётушки. Сегодня Генри наконец станет богат и навсегда покинет этот сумасшедший дом, который его родители называют харчевней «Три кота».
Предаваясь этим приятным мечтам, Генри натянул бриджи, ботинки, расправил рубаху, которую вчера забыл снять и, позёвывая, спустился в общий зал. Летняя ярмарка давала о себе знать, в харчевне было не протолкнуться, народ без остановки шнырял взад назад. В углу три межевых рыцаря распивали эль с утра пораньше, бард, в шляпе с гигантским пером, во весь голос орал какую-то балладу о принцессе и похотливом драконе, краснощёкие купцы кидают подозрительные взгляды, а в самом мрачном закутке сидит кучка подозрительных типов, мерзкой наружности. То ли бандиты, то ли и того хуже – сборщики налогов.
Со всех сторон нёсся гомон десятков разговоров.
– Да я за тебя, падла, кровь проливал в битве у Гусиной речки…
– Богом клянусь, как арбузы!..
– Таможенные сборы опять повысят…
– Ну, я и всадил ему меч в бочину, пхахах…
– Будет война, я тебе говорю, герольды с призывными письмами уже по всем имениям скачут и рекрутёров разослали, я тебе говорю...
– Ох, проснулся, наконец.
Незаметно сзади подошёл отец, таща поднос полный варёных в меду яблок.
– Иди вон, помогай, давай.
Отец впихнул Генри поднос и пошёл обратно на кухню, утирая гигантским платком раскрасневшуюся лысину.
– Тебя только за смертью посылать, пацан, – сказал рыцарь в ржавых наплечах, выхватывая поднос и сразу же вгрызаясь в яблоко так, что сок и мёд заструились по его бороде.
«Вы меня вообще никуда не посылали», мрачно подумал Генри, но вслух благоразумно ничего не сказал.
– Не учили, чёрт тебя дери, что для благородных господ надо пошевеливать булкой, а? – спросил рыцарь не прожёвывая, и куски яблок посыпались ему на мятый нагрудник.
«Благородные господа в такие места, как «Три кота» не ходят, и ржавых доспехов-то не носят», подумал Генри, но снова благоразумно промолчал.
В прошлом году работающий у отца разносчиком Щербатый Джон как-то раз не выдержал и ответил подобному типу, что мол, что у достойных рыцарей обычно жёны симпатичнее коней, а не наоборот. И хотя до этого комментария Джона звали Зубастым, это научило его держать язык за остатками зубов и помалкивать, когда следует. Генри, считавший себя куда более сообразительным малым, на чужом примере научился не болтать. Отец принципиально не нанимал в харчевню девчонок, разумно полагая, что молодые круглые попки станут будить в местных посетителях аппетит вовсе не к еде, так что кроме Генри и Щербатого Джона, пахавших здесь круглый год, да пары местных мальчишек, нанимаемых специально для загруженных дней, как сегодня, больше работников не было.
Так что и все комплименты и шлепки по попке приходилось принимать Генри. Вздохнув и потирая пятую точку, он спустился в подвал на кухню, попутно успев, как ловкий фокусник, не прожёвывая заглотить пару варёных яиц и отхлебнуть остатки эля со дна кружки заснувшего мелкого купчишки. Ничего, ничего, утешал он сам себя, сегодня всё изменится, сегодня он станет богат и сам будет шлёпать кого хочешь пониже спины и это у него с обильного стола будут подворовывать вкуснятину.
На кухне царил привычный ад. Жара и пар со всех сторон, от коптящихся кур, варящихся каш, шкворчящего на сковородах мяса, только вынутых из печи пирогов. Запах чеснока смешивался с горячим жиром и мёдом, чуть подрумяненный на огне лук перебивает аромат пахучих лесных трав, висящих под потолком, сплетаясь с душистыми ягодными пирожками. Смесь запахов была столь сильной, сложной и безумно запутанной, что неподготовленный человек мог упасть в обморок, перегруженный таким количеством информации разом.
– Явился, наконец, – проворчал отец, ворочая вертел с поросёнком. – Хватит уже прохлаждаться, сходи к Бенджамину, скажи, что я велел принести ещё бочку эля, да пошевеливайся, богов ради.
Генри вздохнул и побрёл обратно, попутно стянув со стола печёное в меду яблоко и пирожок с мясом с такой ловкостью, что позавидовал бы опытный карманник. Идти куда-то не хотелось, но оставаться в этой преисподней жара и пара – хотелось ещё меньше. Позёвывая, он открыл дверь и вышел во двор харчевни.
Летнее солнце уже пекло вовсю, голову на секунду вскружил аромат свежего воздуха. Люди за столами во дворе пили пиво из глиняных кружек, играли в карты или боролись на руках. По дороге мимо харчевни сновали повозки, фургоны, кареты, всадники и просто пешеходы. Вся округа стекалась на летнюю ярмарку города Сен-Мари. На большой поляне перед крепостными стенами уже ставились палатки, играла музыка, акробаты танцевали на верёвках, развлечение шло полным ходом. На фоне этого яркого пёстрого веселья высилась серая мрачная громада замка, будто нарочито напоминающая, что праздник скоротечен, а власть этих мощных стен здесь навсегда.
Настроение тут уже испортилось ещё сильнее. В который раз за это утро Генри тяжело вздохнул. Он бы с радостью пошёл потолкаться на ярмарке, съесть медовых слив, поглазеть на дрессированных медведей и похватать местных девчонок за всякое круглое. Но сегодня важный день. Важно, чтобы сегодня всё прошло без сучка и без задоринки, так что лучше не влипать в возможные неприятности на ярмарке и не злить родителей, которые, не дай боги, могут его ещё и запереть где-нибудь, и тогда точно всё зря.
Генри сжал волю в кулак и отправился к винокурне. Дядю Бена он застал на месте. Лысый толстяк с вислыми усами, он был так похож на отца Генри, что иногда закрадывалась мысль, не выбрала ли мать его отца по семейному признаку: что в их роду все мужчины должны быть толстыми, лысыми, с вислыми усами. Сам же Генри не походил на своих родственников ни капли: среднего роста, худой как палка, с тёмными курчавыми волосами, даже без намёка на щетину, внешность его была настолько неприметной и незапоминающейся, словно кто-то по злой задумке решил создать самого обыкновенного усреднённого человека.Глядя на сына, явно поросшего куда-то не туда от семейного древа, мать часто говорила, что его вороны принесли или бродяги подбросили. Видя своё отражение, Генри иногда думал точно так же. Следующая мысль часто бывала той, что его отцу пора бы начать задавать жене вопросы…
– Генри, племяш ты мой подброшенный, иди сюда.
Дядя Бен приметил его и помахал. Он стиснул племянника в объятиях так, что кости хрустнули.
– Ну что там, старый хрыч, папашка твой, красавчик? Ещё бочку эля хочет?
– Ага, – первый раз за день подал голос Генри.
– Фу ты ну ты, – дядя Бен внимательно глянул на Генри и шумно принюхался, – так, дружок, меня не проведёшь, пьянствовал вчера, не так ли?
Генри неопределённо пожал плечами.
– Пьянство, это грех, сын мой, – нараспев, будто священник в церкви, пробасил дядя Бен. – А мы не потакаем грехам, мы их только продаём другим и осуждаем, если им поддаются, понимаешь? Ладно, боги с тобой, по глазам вижу, тебе в таком состоянии не до нравоучений.
Бенджамин взял стоявший под рукой кувшин и плеснул половину кружки.
– Держи, полегчает.
Генри одним жадным глотком выпил предложенное угощение. Головная боль стала медленно испаряться, мир сильнее расцвёл запахами и красками.
– Эй, ребята, бочку эля снесите в «Три кота» и возвращайтесь поживее, – крикнул Бенджамин копошащимся во дворе работягам и грузно опустился на табурет. – Ну, давай, рассказывай, по какому случаю вчера были возлияния, а? С дружками шалопаями своими нахлестались? Или с девчонкой за мельницей играли в быка и корову, а?
Генри замялся. Бенджамин всегда был ему добрым дядюшкой, но на излишнюю откровенность, всё же не тянуло. Да и тем более дядя Бен знал о его пристрастии к азартным играм, но никогда этого не одобрял, считая, что только честный труд способен принести достойную старость, а не голодную смерть под забором.
– Да нет, там… эта…
– Ну, давай говори, с похмелья язык отсох?
– Там… Там вчера была игра у тётушки Молли.
Бен выругался.
– Я так и знал. А? Я тебе сколько раз говорил, доведут девчонки и кабаки до тюремного фургона? Так ты ещё и пить там начал.
– Да всё нормально, я же выиграл.
Бенджамин сплюнул.
– Фу ты ну ты, посмотрите на него. Выиграл он? Много выиграл?
– Нормально, – Генри предусмотрительно уклонился от ответа. Если дядя заложит матери, то плакала его заначка.
Бен поскрёб щетину.
– Слушай, племяш ты у меня единственный. И каким бы балбесом ты ни был, не хочется обнулять этот счёт. Смекаешь?
– Не очень…
Бен хлопнул руками по коленям.
– А то я, по-твоему, не знаю, что на летнюю ярмарку всегда в городе большая игра начинается, а? Думаешь, дядя Бен вчера родился, что ли? Ничего не знает, не видит, не слышит? Ну, давай не ври, собирался на игру, засранец?
Генри нехотя кивнул, будто уличенный в чём-то ужасно постыдном. Бен потрепал племяша по волосам.
– Парень ты толковый, хоть и балбес. На этой игре самые конченные отморозки собираются. Опасные, очень опасные ребята. С большими деньгами приходит большая ответственность. Или большой силой, не помню, не важно. В общем, ты хоть и вырос уже из пелёнок и прудишь в штаны только с перепою, как взрослый, но всё же таки им не ровня. Смекаешь?
Генри поболтал остатками эля на дне кружки и молча допил последние капли.
– Порежут тебя там, племяш. Не суйся туда, включи бестолковку свою. Всё понял?
– Понял, дядя Бен, понял.
– Ну, вот и молодец. На вот, держи медяк, купи своей девчонке на ярмарке бусы какие. Или саму девчонку купи на ярмарке, тоже ничего. А? У тебя девчонка-то есть, племяш?
Генри покраснел и буркнул что-то невразумительное.
– Ну, давай, признавайся, – дядя Бен толкнул его в плечо. – Засеиваешь кому-то полянку? Пошурудила уже кто-то твоей маслобойкой? Сделала тебе взбитые сливки? Пустил местной доярке своего козлика в огород? Штурмовал уже чьи-нибудь крепостные ворота?
Бен ещё раз потрепал Генри по волосам и, гордо неся пузо вперёд, ушёл на винокурню, покрикивая на работяг. Его рабочие уже загрузили на телегу бочку, предназначавшуюся для «Трёх котов» и Генри и запрыгнул на козлы.
Осведомлённость дяди Бена обескураживала. Да, именно так всё и было. Сегодня Большая Игра. Традиция летней ярмарки с незапамятных времён, когда все лучшие и сильные игроки в «пять карт» сходятся в трактире «Луна и грош». Игра идёт серьёзная и по-крупному. Восемь столов, по десять игроков. С каждого по десять золотых. Победитель забирает всё, проигравший получает кружку пива на прощание. Сколько Генри себя помнил, он играл в карты. Дядя Бен и научил его. Он явно был когда-то хорошим игроком, но Генри никогда не видел, чтобы тот играл с кем-то кроме семьи. Он часто вспоминал, как они сидели по ночам в пустующем трактире при свечах с его отцом, кидали карты, лениво играя на яблоки. Генри подозревал, что дядя Бен, возможно, на выигранные в карты деньги и открыл свою винокурню, отдав часть младшей сестрёнке (матери Генри) на покупку харчевни, но эта тема никогда не поднималась в их семейном кругу.
Новички считают, что в «пять карт» всё зависит только от удачи. Настоящие же мастера игры, вроде Генри, знают, что истинный профессионализм в том, насколько хорошо ты видишь своих оппонентов. Подёргивания глаз, приподнятая бровь, всё это позволяет читать карты противника, как священники читают старые рукописи. И у Генри, чёрт возьми, настоящий, природный талант к этому. Чтобы там не говорил дядя, сегодня Большая Игра, которая изменит всё.
Остаток дня прошёл как в тумане. Генри помогал разносить заказы по столикам, вращал вертел жаровни и наливал пиво в кружки, всё время нервно поглядывая за окно. Когда же солнце близилось к горизонту, пора было выдвигаться. Под благовидным предлогом Генри улизнул к себе в чердачную каморку. Из-под фальшивой потолочной балки он достал кожаный мешочек, в который были уложены десять золотых монет – целое богатство. Год за годом он копил и откладывал, выигрывал медяк за медяком, пока это не позволило ему собрать такую феноменальную сумму. Генри бережно убрал мешочек за пазуху. Но сегодня, сегодня! Сегодня он превратит эти десять жёлтых неровных кругляшков в восемь сотен полновесных монет. Все беды и печали останутся позади. Теперь не он будет бегать с подносом, а для него. Лучшие девчонки будут кормить его виноградом с рук, лучшие вина и мясо, всё только для него. Сегодня… Генри снял доску с пола и достал из тайника холщовый мешок, закинул его за плечо. Пора. Сегодня его жизнь изменится.
Он спустился вниз. Мать таскала подносы с кружками. Отец, под общий хохот, за шкирку выкидывал надравшегося в хлам сапожника. Генри тайком улизнул из харчевни, ещё не зная, что вернуться ему сюда будет уже не суждено.
Глава 2 В дороге
Удар об воду вышиб из Генри весь дух. Боль была такая, что на секунду он подумал, что ошибся и прыгнул не в сторону – вместо гнилого крепостного рва угодив прямо на мокрую городскую площадь. Темнота и холод окутали его со всех сторон.
«Может, я уже на том свете, пирую с богами?», с надеждой подумал Генри, но не тут-то было.
Ледяная вода и боль обжигали его с такой силой, что никаким блаженством посмертия тут и не пахло. Генри отчаянно забарахтался, пытаясь в темноте понять где верх и где низ. Каким-то чудом он сумел всплыть и ухватился за скользкий берег крепостного рва. С вершины крепостной стены неслись вопли и ругань. В голове так шумело, и вода так залила уши, что слов было не разобрать, но Генри и не хотелось дожидаться, пока его преследователи спустятся вниз, что сказать ему то же самое, что и на верху, только теперь приватно на ушко. Застонав, он вытянул себя из воды. Его била дрожь, дыхание вырывалось из лёгких с хрипом, как из порванных кузнечных мехов, а боль была такая, будто всё его тело разом ударили доской. Генри кое-как поднялся на ноги и петляя побежал прочь.
Всю первую половину суток лил такой силы дождь, что день нельзя было отличить от ночи. Генри, усиленно отгонявший от себя воспоминания о прошлом вечере, бежал вперёд, как загоняемый собаками заяц. Путь его без остановки продолжался до той поры, пока он не наткнулся на старый обвалившийся амбар. Генри залез в развалины, стянул и выжал мокрую одежду, укутался в какую-то рваную дерюгу, укрылся склизкими досками и гнилой соломой, и от усталости мгновенно заснул.
Снились ему четыре карточных короля, каждый из которых превращался в Змеиного Глаза, и они гнались за ним по всем городским трущобам. Генри проснулся от липкого кошмара, натянул мокрую рубаху и пошёл дальше. Идти ему было некуда. Домой возвращаться было нельзя. Теперь у него нет дома, нет семьи, нет денег. Ничего не осталось. Удалось ли Щербатому тоже улизнуть? Заварушка пошла такая, что на него могли и внимания не обратить, а он, после того как лишился зубов, стал поумнее, чем был. Если только тоже не бросился хватать золото с пола. Что там с родителями? Погорюют, наверное, немного, да и забудут благополучно. Найдут кого-то более расторопного, чем Генри, чтобы он им помогал в таверне. А вот дядя Бен загрустит, скорее всего. Он же предупреждал, что ничего хорошего не выйдет и тысячу раз был прав…
Генри поёжился и тряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Ничего не оставалось. Он вернулся на дорогу. Идти было некуда, но в том, чтобы идти куда-то, был хоть какой-то смысл, чем оставаться на месте. Генри мерно месил дорожную грязь и единственным утешением его оставалось то, что дождь прекратился. Через несколько часов он увидел, что его не спеша догоняет телега. Лошадь, худая и печальная, больше походила на без пяти минут кусок мыла, возница же оказался старым дедом с длинной спутанной седой бородой до пупа.
– Боги в помощь, – окликнул он Генри.
– И тебе не хворать, отец, – отозвался Генри.
– Тпру, стой, окаянная.
Лошадь остановилась.
– Куда путь держишь, странник?
Генри только плечами пожал.
– Куда-нибудь.
Старик покивал.
– Хорошее направление, я и сам там бывал. Подвезти? Дорогу знаю.
Генри растёр замерзшие руки.
– Ну, благодарю отец, грех отказываться от доброй помощи.
Он запрыгнул на козлы и телега снова тронулась. Старик окинул его долгим изучающим взглядом. Выглядел Генри хуже некуда. Мокрый до нитки, сапоги остались на дне крепостного рва, ещё вчера модные синие бриджи стали чёрно-бурыми и прорвались в нескольких местах, поверх всего этого великолепия пришлось накинуть старую мешковину и подпоясаться гнилой верёвкой, чтобы хоть как-то согреться.
– Паршивые выдались деньки, да? – спросил старик. – Знавал ты, гляжу, времена куда лучше?
– Угу.
– Бродяжничаешь?
– Нет, просто погулять вышел.
– Хех. Тебя как звать-то, гуляка?
– Генри.
– А меня зови просто дедушкой. Вам, молодым, некогда имена запоминать, недосуг всё. Спешите куда-то постоянно, торопитесь. Что тебе до моего имени, сейчас, вот, пообщаемся, а больше уже и не свидимся никогда, и не вспомнишь меня.
Помолчали. Старик крякнул и пригладил бороду.
– Ты, Генри, стало быть, есть, поди, хочешь?
Желудок предательски заурчал.
– Кто же когда в этом мире есть не хотел?
– Тоже верно.
Старик перегнулся назад и достал из котомки краюху хлеба, половину от которой неожиданно ловко отрезал и протянул её Генри.
– На вон, покушай.
– Спасибо, добрый человек.
В секунду сгрыз Генри предложенный хлеб, и старикан достал флягу.
– На вон, глотни, согрейся.
Брага была крепкой и жутко кислой, сильно дающей в голову, но сейчас она показалась Генри нектаром богов. В животе разливалось приятное тепло.
Старик пошамкал губами.
– Эх, такую страну просрали.
Генри от неожиданности и крамольности таких слов аж поперхнулся брагой.
– Ну, как скажете.
Старик отмахнулся, будто ожидая, что Генри начнёт ему перечить и слов его вовсе не слышал.
– Ай, да что ты понимаешь, молодёжь. Я-то в твои годы, о-го-го, человеком уважаемым был, получал по четыре медных монеты в месяц, о как! И жил, как царь. А потом пришли эти и всю страну разворовали. Раньше как было? За пол-медяка можешь купить два пуда пирогов. За медяк – стадо коров. В мои-то времена монета была что надо монета. Ух, а что за пироги были, чудо, а не пироги. А сейчас дрянь одна. Сыплють всякие алхимические порошки только, тьфу. Рыба, рыба-то раньше водилась в реке, э-ге-гей, что твоя корова. Клянусь богами, одну рыбу выловишь, всем селом потом ешь её до конца года.
Генри горестно вздохнул и снова присосался к фляге, надеясь, что алкоголь поможет ему вырубиться поскорее, но тщетно. Старик всё продолжал ворчать, скрипя, как мельничные жернова.
– Вот король Лео Седьмой был хороший король… а потом эти пришли и разворовали всё! Всю страну просрали… вот наш король, Георг, вот не нравится он мне, разряженный, напомаженный какой-то весь, тьфу, одно слово, Урбон.
– Так он же из Каролинов, – подал голос Генри.
– Ну а какая разница, – отозвался старик, – что Урбон, что Каролин, я в сортах королей не разбираюсь.
– Вы правда нашего короля видели?
– Нет, конечно, – ответил старик. – Где я видеть его мог, по-твоему? Но что же мне теперь, мнения своего иметь нельзя?
Генри уставился в одну точку горизонта, а старик все бухтел и бухтел…
– По десять раз на дню мог, богом клянусь… я-то в те времена-то о-о-о… а эти что, страну разворовали, тьфу…
– Вы знаете, – не выдержал Генри, – я, пожалуй, лучше пешком пойду.
Старик недоуменно уставился на Генри
– Ну, иди, милок, коли хочешь, иди, дело барское…
– Спасибо за помощь, дедушка.
– Да ничего, береги себя.
Старик остановил телегу, Генри спрыгнул, помахал вознице рукой и пошёл дальше. Скоро повозка скрылась за поворотом дороги и Генри остался в одиночестве. Пасмурный день быстро сменился непроглядными сумерками, дорога всё так же была безлюдной, и Генри ничего не оставалось, кроме как мерно идти милю за милей, стараясь ни о чём не думать, но тяжёлые мысли прогнать было непросто. Лишившись всего в один момент, будущее его теперь было туманным и безрадостным. От проигрыша десяти золотых до долга размером с целую гору, всего в один вечер. Да что там, вечер, буквально в одну минуту. Великие Боги, пока Генри сидел за столом, он молился, чтобы его дешёвый трюк сработал. А когда же всё прошло именно так, как и задумывалось, жизнь обернулась полной катастрофой. У богов явно было чувство юмора, так тонко поиздеваться над Генри. Ему хотелось выть и лезть на стену, да только в поле никаких стен не было. Он тряхнул головой, отгоняя чёрные мысли. Теперь у него новая жизнь. Всё начинается с чистого листа. Просто вышел из дома, просто больше туда нельзя возвращаться. Вот так просто, ни к чему вспоминать дурное.
Дорога упиралась в небольшую речку, через которую был перекинут деревянный мост. Генри слабо представлял, где он вообще находится, не знал этой дороги и не знал названия реки.
– Так далеко я ещё никогда не заходил, – с тоской сказал он вслух сам себе, но пути назад не было, там его ждали головорезы Змеиного Глаза, так что ничего не оставалось, кроме как плюнуть на всё и дальше идти вперёд.
Он перешёл через мост и продолжил путь.
Стемнело окончательно, дорога вдоль леса едва виднелась во мраке, и спрятавшаяся за тучами Луна делу помочь не могла. Продолжая месить босыми ногами грязь, обессиленный Генри думал только о том, чтобы устроить где-то привал. Впереди он увидел небольшой свет костра. Генри остановился и задумался. Кто его знает, что за люди ночуют там, но другой вариант был только спать на ледяной земле, в грязи и холоде, под открытым небом, так что он особо ничем не рисковал. Генри направился к незнакомцам.
Возле маленького костра сидели трое мужчин. Телега, накрытая мешковиной, стояла в стороне от дороги, а стреноженный конь лениво бродил рядом, щипая жухлую траву.
– Здравствуйте, добрые люди, – как можно громе и стараясь не дрожать голосом, поприветствовал их Генри.
Мужчины обернулись.
– Ну, здравствуй, путник, коли не шутишь. Подходи, присаживайся к огню.
– Премного благодарен, – сказал Генри, – меня зовут Генри.
– Очень хорошо, – отозвался один из мужчин.
Так как представляться они и не думали, пришлось их прозвать про себя Высоким, Стариком и Карликом. Старик протянул бутерброд и Генри с радостью принялся за еду. Хлеб был чёрствый, сыр ещё черствее, но куда лучше, чем голодать.
– Ну, как, молодой человек, как живётся вам на белом свете? – спросил Высокий.
– Нормально живётся, – Генри предусмотрительно решил не вдаваться в паршивые подробности последних дней.
– Как же это может житься нормально, – фыркнул Карлик, – когда по всей земле стоит стон простых людей?
Генри прислушался, но никакого стона не услышал.
– Вы о чём это?
– Как может житься нормально простому люду, вроде нас с тобой, когда наш король держит нас в железном кулаке, под стальной пятой?
Генри искренне призадумался над этим тезисом, но всё равно ничего не понял.
– Что не так с нашим королём? – спросил он.
– Я вот за него не голосовал, – сказал Высокий. – А вот ты? Ты голосовал за нашего короля?
– Что делал? – не понял Генри.
– Голосовал. Это, короче, такая вещь, когда ты идёшь в специальное место и там говоришь, мол, хочу, чтобы нашим королём был Луи Девятый, а не Георг Красивый.
– Это что, типа я решаю, кто будет королём?
– Ну, как бы да. Но нет. Не только ты. Вообще все граждане Форенции приходят и говорят, хочу, чтобы королём был этот, а не тот. А потом специально отобранные люди считают, за кого больше людей говорило. Вот того и выбирают королём.
Так Генри понял, что перед ним сумасшедшие.
– Как это так, выбирать королей? Это вот когда они на поле битвы сходятся и бьют друг друга смертным боем, выясняя, кто заберёт королевство, это типа голосование?
Высокий призадумался.
– Нет, вообще не то.
– Ну, как же, вот как вы и говорили, у кого больше людей, тот и побеждает, да?
Высокий недовольно цыкнул.
– М-да, слабоват народишко ещё. Не дозрел до высоких идеалов. Вот и освобождай вас после этого.
– От чего этого меня освобождать? – обиделся Генри. – Я не раб какой-то, а свободный человек, иду куда захочу.
Высокий покачал головой.
– Это тебе кажется, что ты свободный человек, на самом деле мы все рабы короля. И так было сотни лет и ещё сотни лет могло бы быть, но не будет. Потому что мы боремся с королём за освобождение людей.
– А почему король вас в тюрьму не посадит, если вы такие опасные для него? – искренне не понял Генри.
Высокий гордо выпрямился.
– Потому что мы – сила. Мы власть, понимаешь?
– Нет, – сказал Генри. – Какая же у вас власть, если вы рядом со мной в одной грязи сидите и о чём-то рассуждаете. А король он на золотом троне сидит и всё такое. Кушает только с золота. Захотел – войну объявил, захотел – бабу красивую взял. Графиню там. Или даже принцессу какую. Вот это я понимаю – власть. А у вас какая власть?
– У нас власть от богов, от морали, высшая власть, понимаешь?
– Так вы священники, что ли? Так бы сразу и сказали, а то голову морочите.
– Да какие священники, балбес, – разозлился Высокий,– ничего ты не понимаешь.
– Это точно.
– Кто тебя, балбеса такого, вырастил?
– Мама с папой, – честно ответил Генри.
Вопрос, в общем-то, был обидный, но Генри здраво рассудил, что сидеть у огня и есть сыр куда приятнее, чем спать под деревом и на голодный желудок.
– Э, тут ты не прав, сынок. Преступная власть тебя вырастила, понимаешь? Как ягнёнка в стаде. А власть – это что?
– Что?
– Власть – это воля народа, понимаешь? Вот ты – кто? – спросил Высокий и назидательно поднял указательный палец вверх.
– Я Генри, – честно ответил Генри.
– Ты балбес, – разозлился Высокий.
– Он не виноват, – сказал Старик, – таким его вырастила порочная монархическая система.
– Меня мама с папой вырастили, – повторил Генри, злясь на этих сумасшедших.
Он не был уверен в том, что такое «порочная монархическая система» и она представлялась ему как злая мачеха, которая лупит скалкой за любую провинность. Его родная матушка, конечно, тоже не была подарком на день рождения, но скалкой его почти не лупила, и порочной, кажется, не была.
– Мы же хотим сделать так, чтобы никакой монархической системы не было вовсе, понимаешь? – продолжил тем временем Высокий, всем своим видом демонстрируя, что он игнорирует тупости Генри.
– Не очень.
– Ну, в общем, чтобы даже такой балбес, как ты, понял, это значит, что больше никакого короля не будет
– А кто вместо него указы будет раздавать?
– Не важно, – сказал Высокий. – Кто угодно. Хоть пастух, хоть кухарка. Это будет справедливое государство, где не будет нищих, зла, войн. Вообще ничего не будет плохого, одно лишь только хорошее. Будет целый совет мудрых людей, которые будут отдавать указания. А вчерашний пастух будет принимать мудрые решения, как их реализовывать в жизнь. Только это будет не король, а уж как называться будет такая должность и вовсе не важно. Хоть первый министр, хоть старший брат, который приглядывает за нами всеми.
– Хоть «король»? – вставил Генри.
Высокий разозлился так, что Генри испугался, что тот на него сейчас набросится с кулаками.
– Так, признавайся, засранец мелкий, ты шпион?
– Нет, – честно ответил Генри.
– А говоришь как шпион или болван.
– Он просто прожжённый монархист, – с неодобрением прошамкал Старик, который до того вроде был добр с Генри, а сейчас по непонятной причине тоже разозлился.
– Пока чернь глупа и необразованна, вроде этого юного балбеса, с которым мы имеем неудовольствие сегодня общаться, – наконец подал голос Карлик, – важнейшим из всех источников пропаганды для нас будут являться театр и кукольные выступления.
– Ага, – сказал, Генри радуясь, что разговор свернул хоть к чему-то ему знакомому. – Я люблю кукольные выступления. У нас в городе каждый год рядом проводится ярмарка, я там часто видел кукольников. В том году было одно особенно хорошее, там кукла в короне лупила палкой шутов и крикунов и потом им головы с плеч снесла. Не по настоящему, конечно, они же куклы, я понимаю, но мне понравилось, было весело.
