Текст книги "Бессмертие (СИ)"
Автор книги: Ахум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
– Ну как? – с улыбкой спросил я его. – Хорошо?
Он закивал, продолжая возиться с живностью, угнездившейся у него на руках.
– Ну, пошли, познакомлю тебя с… С дядей Франком – ну а как ещё-то? Сэр Франк? Надо будет осведомиться у него на этот счёт.
Подойдя к дому, я увидел сидящую на дереве Тришу, которая деловито что-то собирала с веток и складывала в корзину. Кажется, это были груши.
– Ма-а-акс! – наконец-то она нас заметила. – Ой, Макс! Настоящий всамделишный Макс!
– Ты только с ветки не свались, – сказал я, до невозможности растроганный такой вот неподдельной, лучистой радостью от моего скромного появления.
– Я не буду валиться, – отозвалась она, поудобнее устраиваясь на раскидистом дереве, – а ты ещё и с гостем!
– Ой, какой же я болван, так обрадовался, тебя увидев, что забыл вас познакомить, – я хлопнул себя ладонью по лбу. – Это Сафей.
И подтолкнул его немного вперёд.
– Он поживёт у вас какое-то время. По хозяйству заодно поможет, – кивнул я на паренька.
– Ой, как здорово, – сказала Триша и уставилась на Сафея с неподдельным любопытством, а тот во все глаза смотрел на неё, – а меня зовут Триша, я кошка Франка. Ой, так что же мы тут в саду-то, – спохватилась она, – пойдём в дом, там же Франк!
И она ловко спрыгнула с дерева.
– Фра-а-а-анк, – закричала Триша, Фра-а-а-анк! А у нас… А у нас тут…
– А у нас тут Макс, – закончил за неё Франк, протягивая мне руку, – и нечего так кричать. Рад тебе. А это у нас, надо полагать…
– А это у нас Сафей, – в тон ему ответил я. – Тот самый юный вундеркинд, перемещающийся между Мирами с лёгкостью бродячего кота.
Парень образцово прикрыл глаза и отчеканил:
– Рад назвать своё имя, Сафей Сибинум, вижу вас, как наяву!
Франк улыбнулся краешком губ:
– Я тоже вижу тебя, как наяву, Сафей. А я Франк.
– И всё? – мальчишка удивлённо поднял брови. – Просто Франк?
– Можно, конечно, и как-нибудь сложно попробовать для разнообразия, но вообще-то просто Франк вполне себе сгодится, – он улыбался нам так радушно, что мне казалось, будто я купаюсь в солнечных лучах, – давайте-ка, проходите, у нас сегодня яблочный пирог с лунным изюмом, да, Триша?
– Ой, – всплеснула руками Триша, – пирог же, пи-рог!
И побежала на кухню.
– Да вы проходите, проходите, пока моя кошка возится с пирогом, расскажешь мне всё. Я сейчас кофе вариться поставлю.
– «Огненный Рай»? – с надеждой спросил я.
– А ты к нам на сколько? – ответил Франк вопросом на вопрос.
Я задумался:
– На пару дней точно. Я же смогу в Ехо потом вернуться так, словно ушёл оттуда полчаса назад, верно?
– Макс, ты сможешь абсолютно всё, – уверил меня Франк, – поэтому я «Огненный Рай» оставлю на завтра, хорошо? А сегодня будет обычный кофе.
– Ну уж, обычный, – хмыкнул я, – у тебя что ни кофе – то шедевр.
– Тогда будет шедевр, – откликнулся Франк, – ты давай, рассказывай.
И я рассказал всё по порядку. Откуда взялось наше юное дарование, как жалко упускать его из виду (а точнее, из цепких лап хитрющего кеттарийца), рассказал, как идут дела в Ехо. Мы с Франком, смеясь, перемыли кости всем нашим знакомым, как заправские сплетники.
За разговорами яблочный пирог с лунным изюмом, оказавшийся изумительно нежным и безупречно вкусным, был съеден, волшебный франков кофе выпит. Я видел, что Сафей, уютно устроившийся в плетеном кресле на веранде, почти уже спит, завернувшись в клетчатый плед, да и сам потихоньку начинал клевать носом.
Синие вечерние сумерки над Шамхумом сгустились в чернильную ночь, и воздух стал хрустко-прозрачным, почти осязаемым.
– Франк, – негромко позвал я, – а флигель…
– Да, Макс, как всегда, – отозвался он, – ты же знаешь, у нас всегда комнат ровно столько, сколько нужно, плюс одна про запас. Места всем хватит. В твоей комнате свежие простыни, горит огонь в камине и зажжён торшер возле кресла, как ты любишь. А комната этого мальчика наполнена тёплыми снами, и в ней куча напольных подушек и пледов – так, как привык и любит он.
Я улыбнулся своему другу, кивая. Всё правильно, Франк, всё правильно. Это же Шамхум. Тут всё так, как и должно быть. Для меня, создателя этого мира.
Я растолкал уже совершенно уснувшего Сафея, и мы дошли до флигеля. Его комната была именно такой, какой её и описал Франк – типичной комнатой подростка, который где упал, там и уснул. Я уложил сонного парнишку на мягкий пол, укрыл пледом и отправился к себе.
На пороге я задержался и подумал, что пока ещё не хочу ложиться: мне захотелось выйти в сад, покурить, почувствовать теплоту этой ночи, вдохнуть свежий запах моего города, насытиться его теплом и любовью. Почувствовать, как он окружает меня собой, как кутает в свои объятия.
Влажные запахи сада кружили мне голову. Я сел на деревянные качели, достал сигареты, закурил, легко отталкиваясь ногами от земли и чуть-чуть покачиваясь. Качели… Они появились после того, как Шурф очень захотел, чтобы они тут были. Он так любит качели. И, кажется, сам немного этого стесняется. Я улыбнулся – да, так и есть, ему порой чуть-чуть неловко, что такой здоровенный двухметровый дядька – и качается на качелях. Рядом были ещё одни, на них обычно сидел я.
Я вспомнил тот вечер у Франка, когда мы засиделись тут допоздна, просто болтая и потихоньку раскачиваясь. Я помнил то лёгкое ощущение полновесной радости от того, что Шурф здесь, со мной. Это было настолько незыблемо правильно, настолько естественно, словно иначе и быть не могло. Он тогда так лучисто мне улыбался, он ведь тоже был счастлив тут. Тут, в Шамхуме, на этих вот качелях. Со мной. И сейчас я смотрел на пустующее соседнее место, и сердца мои сжимались. Я скучал по нему. Скучал. Уже не может быть так, как было когда-то. Больше не может. Какой же я дурак! Ну скажите на милость, как такое могло случиться? Ну зачем я к нему полез, а? Ведь мне большего и не нужно – просто чтобы он сидел тут рядом со мной. На этих проклятущих качелях. Просто был здесь.
Шурф… Я закрыл глаза. Его пальцы на моих губах, его лёгкие быстрые прикосновения, от которых по всему телу, словно рябь по воде, прокатывалась сладкая дрожь. Шурф.
Да уж… Макс, ну хоть себе-то не ври. «Я хочу, чтобы Шурф сидел рядом на качелях», – передразнил я сам себя. А закрывая глаза, ты представляешь совсем иное. Будь честен с собой, дорогуша. Ты ведь хочешь его. Его всего, а не только сидящим в саду на качелях, на расстоянии вытянутой руки. Ты хочешь его, его губ, его рук, его тела, его пьянящего запаха. До сладкого стона, до запретной дрожи… Перестань уже делать вид, что ничего не происходит. Совсем недавно ты был в его руках, и тебе казалось, что ничего прекраснее этого нет на свете, ты кончил от прикосновения этих длинных красивых пальцев, едва они успели дотронуться до тебя. Макс-Макс… Как долго ты можешь закрывать глаза на очевидное?
Шурф… Я прикоснулся рукой к губам, будто бы мне хотелось потрогать эти звуки. Звуки его имени. Шурф… Где ты сейчас? Наверное, спишь. Спишь и даже помыслить не можешь о том, что я так скучаю по тебе.
Я не мог знать, что где-то там, далеко, в другом Мире, в самом сердце Ехо, в кабинете Великого Магистра уставший человек поднял голову от самопишущих табличек и в задумчивости уставился в окно, где загорались в небе первые звезды.
Неожиданно для себя самого этот человек, в котором мало кто узнал бы сейчас невозмутимого сэра Лонли-Локли, почувствовал себя одиноким и потерянным. Он столько лет был рядом с тем, кого полюбил когда-то давно – и за все эти годы ни разу не позволил себе не то что прикосновения – даже лишнего взгляда.
А теперь вся выдержка пошла к черту. Что случилось? Почему сейчас? Он снова и снова задавался одним и тем же вопросом. Ведь именно Макс сделал шаг навстречу. Да, конечно, он и так знал это всегда – когда они производили обмен Ульвиара, Шурф почувствовал и понял, что его друг вовсе не чужд однополой любви, но… Почему сейчас? И почему именно он? Его просто выворачивало наизнанку, ему отчаянно был нужен Макс – губы, руки, он весь… Но нельзя, нельзя! Желание сводило Шурфа с ума, выжигало изнутри и было тем невыносимее, что приходилось изображать из себя каменную статую – никогда еще самоконтроль не давался ему так тяжело.
Почти не отдавая себе отчета, он провел кончиками длинных пальцев по губам, вспоминая их поцелуи.
– Решение за тобой, Макс, – еле слышно пробормотал Магистр. – Решение за тобой.
========== Часть 9 ==========
Часть 9
Весь следующий день я беспризорником бродил по Шамхуму. Вглядывался в новые дома, натыкался на нехоженные мною переулки, заходил в трактиры и ел незнакомые мне блюда, вдыхал летний аромат реки, промокал под тёплым дождём на стеклянном мосту, спускался к канатной дороге и любовался дивным пейзажем цветущей долины… Я слушал свой Город, я дышал им. И сейчас, вот сейчас единственное, чего я хотел, чего мне недоставало тут, в моём Шамхуме – это Шурфа.
Мне хотелось обернуться – и увидеть его лицо, рассказать обо всём на свете, о новых улицах, о том, что у тётушки Уши Ёши откуда ни возьмись появилась дивная внучка – смешная высокая девица с синими волосами, такая же бойкая, как и сама тётушка, и что дом, сложенный из детских кубиков на Соломенной улице, перекрасили в тёмно-синий цвет и нарисовали на нём звёзды – получился дом-ночь.
И о том, что я видел, как разрослась придуманная, созданная тобой, мой Великий Магистр и заядлый книжник, библиотека, к которой, кажется, уже пристраивают третий флигель. И возле неё огромный парк и много скамеек, на которых сидят и лежат люди с книгами в руках. Ты бы этому порадовался, Шурф. А ещё в саду у Франка так и висят наши с тобой качели, которые ты правил, колдовал над ними, настраивал так, чтобы они скрипели на особый манер – певуче и мелодично, чтобы мне нравилось, ты помнишь? И клетчатый уютный плед, и плетёное кресло-качалка на веранде, и забытая тобой тут трубка, которую я вертел в руках весь вечер, пока Франк варил «Огненный рай».
Он поглядывал лукаво то на меня, то на трубку, которую я сейчас безотчётно поглаживал и которая так удобно устроилась в моей ладони.
– Ты без Шурфа? – спросил он, разливая свой божественный напиток по чашкам, хотя и так было очевидно, что я без Шурфа.
Я пожал плечами, дескать, что ты спрашиваешь – всё же и так понятно.
– Так, может, трубку ему тогда вернёшь, заберёшь в Ехо? – сказал Франк, улыбаясь.
– Пусть будет тут, – ответил я, понимая, о чём на самом деле он хочет спросить, – знаешь, эта трубка здесь – это словно бы часть его. А теперь она стала и частью Шамхума. Ведь Шурф помогал мне создавать этот мир, пусть он будет здесь всегда. Какой-то своей частью, хоть и небольшой.
– Скучаешь по нему? – спросил Франк.
Я кивнул:
– Скучаю. Мне не хватает его здесь.
– Так позови, – я посмотрел ему в глаза – конечно, он всё понял, мне неоднократно говорили, что я не тот человек, который умеет скрывать свои чувства.
Ведь всё, оказывается, так просто – «позови». А-а-а, я дурак. В моей голове тысячи сомнений и вопросов, на которые нет ответов. Просто нет. Ну так за чем же дело стало? Как сказал бы Франк: «Спроси». Спросить…
– Может, и позову, – я продолжал вертеть трубку в руках, поглаживая её, сохраняя его тепло в своих ладонях.
Как так получилось, Шурф? Откуда взялось?
А уже совсем перед полуночью, когда синий лён сумерек превратился в тёплый бархат ночи, к нам заскочил Ахум Набан Дуан Ганабак, двойник безымянного Мелифаро, отдал Трише обещанные искрящиеся леденцы, сотканные из миражей чужого Мира, приветливо поздоровался со мной, коротко улыбнулся – да и улетел вместе с южным ветром. Ему всё труднее теперь задерживаться в Шамхуме, слишком он для него плотный.
Я знал, что мне нужно возвращаться в Ехо. Знал, но медлил, всё сидел в уютном плетёном кресле с трубкой в руках, и мне казалось, что мог бы просидеть так целую вечность. Но всё когда-то заканчивается. И уже идя по саду в направлении туманной стены, границы моего Мира, я услышал голос Франка:
– Приходи с Шурфом, Макс, вам тут будет хорошо.
Я обернулся, кивнул и поднял руку в прощальном жесте:
– Приду.
А через минуту – или вечность – я шёл вдоль набережной Хурона, не слишком понимая, куда именно. Туда, куда ноги сами несли меня. Я пытался размышлять вслух и про себя, урезонивать и договариваться. Убеждать и переубеждать себя в том, что это так, мимолётное сумасшествие и вообще пройдёт, и что ему-то, Шурфу, это вообще не слишком сдалось, иначе бы он… А, к чёрту, так я себя до цугундера доведу, я в этом большой мастер. Ведь Франк прав. Всего пару слов, а как они меня задели – «позови»… Нужно просто с Шурфом поговорить.
Интересно, сколько сейчас времени? Я глянул на небо – судя по всему, над Ехо сгущался вечер. Где может быть сэр Лонли-Локли в это время? Скорее всего, у себя в кабинете, сидит за столом, методично записывает что-нибудь, хотя, конечно, это не факт, и быть он может совершенно где угодно.
«Шурф, ты где?» – без всякого предупреждения, без предисловий, без паузы на то, чтобы собраться с мыслями, я послал ему зов. Иначе просто передумаю, сумею себе переубедить.
«В данный момент я нахожусь в Орденской Библиотеке, собираю сведения для Джуффина», – разумеется, его голос был абсолютно спокойным, впрочем, как и в девяноста девяти случаев из ста.
«А ты скоро освободишься?» – я не давал себе ни малейшего шанса сбежать. Я должен всё выяснить, пока не заклевал себя окончательно и не свёл с ума пустыми размышлениями.
«Ну, – кажется, мой друг задумался, – у тебя дело, конечно, неотложное? И… Ты в порядке, Макс?»
«Я в порядке, – отчеканил я, – и да, дело у меня неотложное. Совершенно».
Я уж не знаю, возможно, в понимании Шурфа это дело и можно отложить, но вот в моём понимании – никак.
«Хорошо, – ответил он, – я освобожусь через час. Приходи ко мне в кабинет, или… Или я могу прийти, куда ты скажешь».
Я задумался. Разговаривать с Шурфом в его кабинете, в котором он будет весь из себя важный Великий Магистр Благостного и Единственного оставшегося в живых Ордена всех эпох… Я даже поёжился, когда это себе представил. Хотя, конечно, Шурф никогда со мной не важничал и совсем не стремился хоть как-то подчеркнуть своё положение, но дело-то не в нём.
«Приходи на крышу Мохнатого Дома», – почти не задумываясь, откликнулся я.
Это то место, где мне всегда было хорошо и уютно. Да и самому Шурфу тоже, он любил бывать на моей крыше, там мы с ним провели несметное количество часов за простой досужей болтовнёй, за умными и важными разговорами и за уютным молчанием, которое объединяло нас. Так что крыша Мохнатого Дома – самое место для задушевных бесед. А, кажется, именно такая беседа нам и предстоит.
«Я понял. Через час буду на месте», – почти скороговоркой произнес Великий Магистр и тут же исчез из моего сознания.
Мне даже стало как-то легче от того, что мы с ним всё-таки поговорим. О чём и как – я старался не думать, возлагая надежды на то, что всё уладится как-нибудь само собой, стоит только начать. А потом я подумал – Грешные Магистры, через час! Что ж я буду делать этот час-то? Мне нужно было срочно придумать себе занятие, потому что, зная себя, я понимал, что за этот час выем сам себе мозг чайной ложечкой до основания, а потом подумаю, что сделал это недостаточно качественно, и повторю. Как минимум, пару раз.
Я так впечатлился картиной поедания собственных безнадёжных мозгов, что тут же послал зов Джуффину:
«Я Сафея Франку таки сдал», – начал я без приветствия. Вообще, я заметил, что разговаривая на Безмолвной речи, люди почему-то редко здороваются, а просто общаются, будто бы продолжают уже давно идущую беседу.
«Поздравляю, – буркнул мой не слишком-то вежливый начальник, – не прошло и полгода».
Я тут же встрепенулся и внутренне похолодел:
«А сколько времени прошло?»
Мало ли, может, и правда полгода. С меня станется. Я помню, как, побывав в Хумгате всего ничего, казалось бы, пару минут, я пропустил тут, в Мире, почти год. И сейчас мне совершенно не хотелось повторять тот впечатляющий опыт.
«Да ладно, не дёргайся, – Джуффин и правда был какой-то раздражённый, – тебя не было всего один день. Кстати, а ты сейчас где?»
Я огляделся вокруг и совершенно честно ответил:
«Кажется, возле Хурона. Что-то случилось?»
«Ну, приходи, расскажу», – что-то было в его интонациях, что мне совсем не понравилось. Даже в Безмолвной речи, которая не очень-то передаёт эмоции собеседника.
Я тут же приготовился почти к Апокалипсису, выдохнул, сделал шаг и оказался в Управлении. Я почему-то не сомневался, что шеф сейчас именно там.
Так и оказалось. Он сидел за своим столом, методично набивал трубку и пялился в потолок, кивнул мне – мол, заходи – и снова поднял глаза.
Я тоже посмотрел – ну, мало ли, может, там маячит ответ на все вопросы мироздания. Потолок оказался бел и чист.
– Так вот, Макс, – без всякого перехода промолвил Джуффин, прекращая загадочно всматриваться во вполне обозримую высь и переводя взгляд на меня, – поговорив с мудрой леди Сотофой и смотавшись с ней ещё разок на Тёмную Сторону, мы пришли ровно к тому же выводу, к которому тебя привело твоё чутьё. Эти милые змейки, которых кто-то заботливо притащил на Изнанку нашего Мира из Муримахского болота Гнева, действительно выедают, выжигают саму ткань бытия, радость жизни. Поскольку всё живое стремится быть, расти, осуществляться, то это и сопряжено с изначальной базовой радостью бытия. Живущее ликует, когда ему случается рождаться, продолжаться, быть. А эти твари уничтожают эту радость, питаются ею, оставляя в качестве послевкусия у того, кто остался в живых, такое же стремление к уничтожению всего живого, то бишь неукротимую ярость и желание убивать. Лойсо знал, что творил, качественная работа, ничего не скажешь.
– Это, конечно, здорово, – я незаметно всё-таки глянул ещё разок на потолок на всякий случай, – ты так понятно и доходчиво объяснил про этих вертлявых тварей. Но… Гм… Делать-то что? Скажи мне, что вы с леди Сотофой знаете, как убрать их из нашего Мира.
Когда я глянул на Джуффина, мне стало не по себе – его стальные глаза смотрели на меня без тени улыбки, цепко, спокойно и равнодушно, словно бы он снял с себя свою извечную маску доброго дядюшки. И передо мной сейчас был настоящий Кеттарийский Охотник, он будто бы даже помолодел, впрочем, он никогда и не скрывал тот факт, что его внешность – исключительно дань положению. Нельзя быть Па-а-ачтеннейшим Начальником, обладая обликом лихого авантюриста и убийцы, коим он и был, вот он и изменил его в угоду нынешнему размеренному существованию. Но сущность-то изменить практически невозможно.
– Если честно, то я пока не знаю, – спокойно ответил он, – но на всякий случай присмотрел себе пару симпатичных Миров в качестве запасного варианта. И тебе рекомендую сделать то же самое.
– Что, всё настолько плохо? – с недоверием спросил я. – Ну, быть такого не может, чтобы из-за каких-то мерзких змей ты готовился к переселению в иные Миры.
– Ты ведь знаешь, что может быть вообще всё, что угодно, – ответил мне шеф своей излюбленной фразой, – но эти, как ты выразился, «мерзкие змеи» выжигают Изнанку, выедая из неё радость бытия, этот клей жизни, которым пропитано всё живое. И уничтожить их можно только вместе с самим пространством Тёмной Стороны, что, как ты понимаешь, никуда не годится.
– Джуффин, объясни мне, желательно по слогам, что с этим делать-то, – кажется, я начинал закипать, потому что вот такое упадническое настроение моего начальника не нравилось мне совершенно. Сидит тут, понимаешь ли, разглагольствует о «клее жизни» вместо того, чтобы хоть что-нибудь предпринять.
– Мы теряем радость, Макс, – сказал шеф, – вот ты сейчас о чём подумал?
Я смутился. Снова он читает мои мысли, что ли? Джуффин тут же откликнулся на невысказанный вопрос:
– Я не читаю твои мысли, ну, по крайней мере сейчас, но я вижу твои чувства. А они у тебя написаны на лице кру-у-у-упными такими буквами. Мы все остаёмся людьми, несмотря на то, что мы могущественные колдуны. И чем меньше в нас радости и, да-да, того самого изначального беспричинного ликования, которое дарит само бытие, того клея жизни, о котором я говорил, тем меньше желания продолжаться остаётся в самом Мире. Видишь, вот и я теряю своё благодушие, которое за долгие годы стало уже моей второй натурой. И ты тоже раздражаешься, хотя сам не понимаешь, на что.
А ведь он прав, подумалось мне, я действительно стал несколько более раздражительным и дёрганным в последнее время. И я уже открыл было рот, чтобы в который раз злобно спросить, так что же, вурдалаки вас всех раздери, делать-то с этим всем, как Джуффин меня опередил:
– Я не знаю, Макс, пока не знаю. Но, как говорится, одна голова хорошо, а две – куда лучше. Ты тоже подумай над этим. Пока это не слишком заметно, но радость потихоньку уходит из нашего города. Вряд ли Ехо захлестнёт непомерная ненависть, но вот беспробудная тоска – наверняка. И тогда этот Мир просто перестанет хотеть быть, продолжаться… Ему будет не для чего и незачем. И я пока не знаю, как это изменить. Может быть, этого не знает и тот, кто, собственно, это всё и затеял, а может, и знает. Так что найти этого искромётного юмориста, расточающего такие несмешные шутки, – наша самая прямая обязанность. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Завтра сразу после полудня будет общее совещание, Кофа как раз расскажет, что он там разузнал в знахарском цехе, да и наш Великий Магистр взялся рыться в библиотеке, дабы откопать как можно больше информации о том, как можно изничтожить эту напасть. Так что приходи и ты, поразмыслив на досуге обо всём. Да, и всё-таки присмотри себе парочку уютных реальностей на всякий случай.
Последнюю фразу он произнёс без малейшей тени улыбки в голосе и на лице, за что мне захотелось надавать своему шефу по башке. Но такому пойди надавай…
И я, не пускаясь в прощальные церемонии, коротко кивнул, сказал, что подумаю, да и вышел из Управления. Желание треснуть Джуффина по голове не отпустило меня и на улице. Я развернулся и шарахнул что есть силы ногой по колесу рядом стоящего амобилера. Той самой ногой, которой недавно бил по стене в душе. И ступня немедленно отозвалась гудящей болью. «Дурак», – припечатал я про себя.
Я действительно в последнее время что-то стал словно бы на себя не похож. Где тот симпатяга-Макс, душа компании, человек, с которым всегда можно договориться, у которого лёгкий характер и незыблемое добродушие ко всем и вся? Неужели и мою радость жизни постепенно вытаскивают эти треклятые змеи, которые так неожиданно завелись на Тёмной Стороне нашего Мира?
Я знал, что вот-вот мне нужно появиться на крыше своего дома и встретиться с Шурфом, но по-прежнему понятия не имел, что я ему скажу. А уж о том, что он скажет мне, я и вовсе предпочитал не думать. Кажется, я боялся всего и сразу, толком и не понимая, чего именно. Я продолжал переставлять непослушные ноги и всё никак не мог заставить себя оказаться на собственной крыше.
«Макс, насколько я помню, мы с тобой условились встретиться через час, – зазвучал в моей голове голос Великого Магистра. Такой размеренный, такой невозможно спокойный, особенно в противовес моей внутренней дрожи. – Я уже на месте».
«Да, Шурф, прости, сейчас буду», – быстро ответил я, выпрямился, выдохнул… и шагнул на тёплую, нагретую за день солнцем крышу Мохнатого Дома. Когда деваться уже некуда, меня охватывает странная бесшабашность, и я снова становлюсь собой.
Он сидел на рассыпанных подушках, скрестив ноги, в своей неизменной мантии главы Ордена, которая высвечивала его стройный силуэт мягким сиянием, обрисовывала ниспадающими складками. Сейчас он смотрел на меня снизу вверх и легко похлопывал рукой по соседней подушке, дескать, садись. Я едва ли не рухнул рядом, потому что колени мои предательски задрожали. Я глядел на него и не мог вымолвить ни слова. Он всё так же казался мне безумно красивым. В его серых глазах плескался мягкий свет, смоляная прядь волос упала на лицо, и он отточенным движением спрятал её под тюрбан.
– Шурф… – я начал говорить, но голос мой дрожал, – Шурф, понимаешь…
И слова закончились. Мне показалось, что в Мире их попросту больше не осталось, потому что никакими словами я не в силах был выразить то, что творилось со мной, то, что я испытывал сейчас к своему другу.
Я сел к нему ближе и легко дотронулся пальцами до его щеки:
– Можно?
Он ничего не ответил, только закрыл глаза и легонько прильнул к моей ладони, слегка наклонив голову.
– Шурф… Я…
И не смог вымолвить больше ни звука, а просто потянулся к нему, к его губам – и коснулся их своими. Ещё и ещё. Я дотронулся до его груди, толкая, укладывая его на ворох подушек, оказываясь сверху, над ним.
Он в моих руках. Так близко… Его запах, его тёплые губы. Я целовал его, как не целовал никого и никогда. Мне не хватало дыхания, но я не мог остановиться, я тонул в нём, я захлёбывался им. И он мне это позволял, он отвечал, мои сердца бешено колотились… Потом я наконец одумался. Одумался и отстранился.
Его темнеющие зрачки – два мерцающих антрацита, его отнюдь не бесстрастный взгляд.
– Ш-ш-шурф… – голос не слушался меня. – Что это? Что? Я же не сошёл с ума?
Он приподнялся, опираясь на локоть:
– Тебе сейчас плохо, Макс?
– Хорошо, – я вдруг почувствовал неловкость, мне казалось, что в такой ситуации не может быть хорошо, ну, во всяком случае, мне. – Но как? Как такое может быть? Почему вдруг сейчас?
– Если я скажу, что так было всегда, это тебя утешит? – кажется, Шурф полностью взял себя в руки и сейчас, снова сидя на подушках, был способен рассуждать трезво, здраво и рационально. И мне это не понравилось совершенно. Ну вот, поди пойми, что у этого парня в голове, ведь только что, минуту назад…
И мне вдруг стало так наплевать на то, откуда это, что и зачем, мне так захотелось снова прикоснуться к нему, снова почувствовать вкус его губ – мята, ежевика, тёплый вкус его табака…
– Мне всё равно, – сказал я, – всё равно.
Я снова повалил его на подушки и целовал, жарко, жадно, я прихватывал его податливые губы, видел, как он закрывает глаза, притягивая меня к себе. Я спускался ниже, припадая губами к его шее, чувствовал языком, как колотится его пульс, дотрагивался губами до тонких ключиц и слышал, как с его губ срывается стон, когда я провожу рукой по его груди, намеренно затрагивая сосок. Меня охватывало удивительное ликование. Мне казалось, что я живу в волшебном мире, где всё позволено, где можно вот так его касаться, где это желанно и прекрасно. Всё моё существо, каждая клеточка – всё источало радость.
– Шурф… Мой Шурф, – снова и снова я повторял его имя, и оно было для меня самой прекрасной музыкой на свете. Я чувствовал его руки на своей спине, его тело под моим и этот невозможный жар, который плавил нас обоих.
– Макс, – он слегка отодвинулся от меня, – если зайдёт дальше, то… То лучше нам переместиться.
Я почти рассмеялся. Ну да, конечно, как я сразу-то об этом не подумал.
– Закрой глаза, Шурф, – я обнял его, и мы с ним тут же оказались у меня в спальне.
Он сидел на мягком полу, под неярким светом грибных светильников, взгляд его внимательных глаз проникал прямо в душу.
– Макс, ты этого хочешь? – его голос был тихим, шелестящим, едва слышным.
– Да, – ответил я не задумываясь, – хочу.
На пол полетели мои лоохи и скаба, его мантия и тюрбан. Так странно быть обнажённым рядом с ним, совершенно беззащитным. И его бледная фарфоровая кожа… Мне казалось, что я сейчас просто ослепну, освещенный его красотой. Его стройные ноги, его великолепно вылепленное тело. Рядом с его скульптурным изяществом я казался себе грубо скроенным, высеченным из обычной деревяшки – нелепый Буратино рядом с совершенством.
Он целует меня так бережно, так жарко, его ладони притягивают меня всё ближе и ближе, пока мы не соприкасаемся обнажёнными животами. Я чувствую его напряжённый член и почти вскрикиваю от этого прикосновения, оно такое откровенное, такое желанное. И я совершенно не понимаю, когда его горячие губы успевают спуститься вниз, легко прочерчивая дорожку между ключиц, ниже по груди, животу, по тоненькой кромке волос.
Когда его губы касаются моего члена, я не выдерживаю, я начинаю стонать и непроизвольно двигаться в такт обволакивающей меня мягкой влажной глубине. Ни с кем мне не было так нежно и в то же время так нестерпимо ярко. И мне так хорошо, и снова стыдно, я сжимаю простынь, вцепляюсь в подушку, чувствуя, как его горячий язык медленно проходится по всей длине…
– Ещё, п-п-ожалуйста, – эти слова срываются с моих губ совершенно безотчётно, мне просто слишком хорошо – настолько, что я совсем не могу себя контролировать.
Он снова обхватывает губами мой член и движется так правильно, так невозможно чувственно, постепенно ускоряя ритм, что мне нужно совсем немного времени для того, чтобы…
Я выгибаюсь и кричу, и ловлю рукой его ладонь, и мы переплетаем наши пальцы. Ещё, ещё немного… Мне кажется, что время струится и плавится вместе со мной в одном ритме, с нами, вместо нас.
– Шурф… – мир вдруг становится так ярок и горяч – нестерпимо, неотвратимо, а внутри меня образовывается невесомость. Я словно бы вновь очутился в Хумгате, где-то внутри солнечной взвеси, янтарной пыльцы, которая и есть счастье.
А через секунду он ложится сверху, накрывает меня собой, обнимает, целует, гладит по голове… А мне вдруг снова становится неловко.
– Всё хорошо, Макс, хорошо, – полушёпотом говорит он, приглаживая мне волосы, и целует.
Мы лежим какое-то время на боку, напротив друг друга, его пальцы легко касаются моего тела – прикосновения лёгкие, подрагивающие, он будто бы окутывает меня своими касаниями, ещё и ещё, быстрее – и во мне снова разгорается жар. Он дотрагивается до моих лопаток, и ниже, вскользь по позвоночнику, опускает ладони мне на ягодицы, его раскалённые прикосновения становятся музыкой, такой желанной для моего тела. Я поддаюсь ему. Он сгибает мою ногу в колене и легко закидывает на себя, поглаживает мне спину, спускается ниже и аккуратно дотрагивается до отверстия ануса, легонько надавливая, и я… Я мгновенно сжимаюсь. Он трогает меня ещё раз. Я цепенею. Не могу понять, что со мной, мне вдруг становится страшно, и я медленно убираю свою ногу с его бедра.
– Макс, – он отстраняется, смотрит на меня, проводит рукой по моей щеке.
– Сейчас, Шурф, сейчас, погоди, – скороговоркой бормочу я, стараясь не смотреть ему в глаза, потому что мне ужасно стыдно.
Вот же я дурак, а. Я что, не знал, чем всё закончится? Конечно, знал, нечего изображать невинность. Ну и что я сейчас миндальничаю, как юная девица на первом свидании? Черт, это же, наверное, больно? Нет? Ну, выживу как-нибудь, не сахарный, чай, потерплю, не растаю. И что, после… После того, как он меня… Я буду совсем гей? А, чёрт, вот придёт же ерунда в голову! Надо просто сделать это, и всё.
