Текст книги "Wo alle Strassen enden (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)
– Нет, погоди… – он перехватил ее за руку.
– Мог бы об этом сказать сразу, – она передернула плечами.
– Не бери в голову, – Готтфрид разозлился. – Не выношу, потому и не курю. Но ты же не заставляешь курить меня?
– Слушай, Готтфрид, – вклинился Алоиз. – Я, похоже, многое пропустил. А этот пианист… Тило… Он и правда не пьет?
– Правда, – вместо Готтфрида ответила Мария.
– Не доверяю я таким людям, – припечатал Алоиз. – Сегодня он не пьет… А завтра что?
– Изменит Империи, – буркнул Готтфрид. Ему было, по правде говоря, все равно, что теперь говорил Алоиз. Он уже думал о том, чем ему отольются остальные оплошности.
К ним, с сияющей улыбкой, спешила Магладина.
– Барвиг отпустил меня! – она вся светилась. – Я ужасно голодна! Вы не возражаете, если я присоединюсь?
– Садитесь, конечно, Магдалина, – перехватил инициативу Готтфрид. – Мария, пойдем прогуляемся?
На лице Марии было так явственно написано сомнение, что у Готтфрида сердце ухнуло куда-то вниз.
– Пойдемте, – наконец проговорила она. – Только я, с вашего позволения, переобуюсь.
Он кивнул, а она, прямая и изящная, направилась к лестнице наверх. Готтфриду отчаянно хотелось побежать за ней, убедиться в том, что она спустится обратно, а не спрячется в своей маленькой светлой комнатушке.
– Готтфрид, вы ухитрились обидеть Марию? – защебетала Магдалина.
– Это не я, – выдавил Готтфрид.
– Неужели этот старикан Тило? – усмехнулась она.
– Кто он таков вообще, этот Тило? – строго спросил Алоиз. – Вам не кажется неправильным обсуждать его вот запросто при мне? Я-то даже не понимаю, о ком речь!
– Он просто ужасно занудный и любит читать нотации, – пояснила Магдалина. – Это наш пианист. Вообще, он и правда очень много знает и всегда готов прийти на помощь.
– Мне он уже помог, – проворчал Готтфрид.
– Как знать… – Магдалина вмиг стала какой-то очень задумчивой. – Может, он считает, что помогает вам. Или Марии…
– Или себе, – не удержался Готтфрид.
– Да… Мне иногда кажется, что влюблен в нее. Глупо, правда? – Магдалина по-детски раскрыла темные глаза и засмеялась.
– Очень, – подтвердил Готтфрид.
*
Они с Марией, обнявшись, стояли на посадочной площадке и смотрели вверх, в темное небо.
– А ведь раньше в небе были видны звезды, – она прижалась к Готтфриду теснее.
– Ты помнишь?..
– Плохо, – она покачала головой. – Мне было всего одиннадцать, когда…
– Мне и того меньше, – выдохнул он, наслаждаясь ее близостью.
– Жаль, что теперь звезд не видно. Говорят, в Советском Социалистическом Союзе символ – красная звезда.
– А для их детей это далекий, несуществующий символ, – отчего-то проговорил Готтфрид. – Я представить себе не могу, чтобы нашим символом по-прежнему оставалась свастика, а мы бы не видели солнца. Это так… Неразвито, первобытно… Как то, что раньше верили в бога.
– Говорят, в Америке до сих пор верят, – Мария положила голову ему на плечо. – И в Германии ведь многие верили до последнего. И в Австро-Венгрии…
– Мои родители, кажется, не верили, – Готтфрид попытался припомнить точнее, но не смог.
– И мои, – усмехнулась Мария.
– А ведь поэтому Арийская Империя сильнее, – Готтфрид поцеловал ее в висок. – Мы не бежим за миражом. Наши символы – как на ладони, просты и близки, а не абстрактны.
– Но ты все равно хотел бы увидеть звезды…
– Или дотянуться до них рукой, – он убрал с ее лица выбившийся локон и внимательнее вгляделся в ее блестящие глаза. – Впрочем, две сейчас сияют мне очень ярко.
========== Глава 8 ==========
Воскресенье прошло, словно сладкий волшебный сон. Готтфрид остался у Марии и упивался ее близостью, ее ласками и ее расположением. Он уже перестал так опасаться, что она выставит его прочь и потребует больше никогда не появляться в этом месте, в этой комнате и в ее жизни. Временами он замечал, что Мария становилась задумчивой и подолгу вглядывалась в его черты, а лицо ее в такие моменты становилось каким-то особенно печальным и отрешенным. Это немного настораживало, но, в конце концов, Готтфрид списал все на то, что он не слишком-то хорошо разбирался в людях. А тем более в женщинах. И еще и не партийных.
– Вам же нельзя слушать джаз, – как-то задумчиво проговорила Мария. – А у нас никогда нет недостатка в партийных гостях.
– Ерунда, – отмахнулся Готтфрид. – Все, что нам нельзя слушать, уже давным давно осталось в какой-нибудь Америке. А то, что поешь ты – это наша, родная музыка, пусть и не представляющая художественной ценности и необходимая для развлекательных целей, – Готтфрид вспомнил, что говорили им в свое время на занятиях по Великой Арийской Культуре. – А всякие пережитки прошлого, вроде свингюгенда вместе со своей музыкой унтерменшей, остались либо в истории, либо где-то за Мировым Океаном, где им самое место.
Мария передала ему початую бутылку вина и уютно устроилась на его плече.
– Тебя не привлекут за то, что ты со мной? – она нежно гладила кожу на его груди.
– За что? – удивился Готтфрид и отпил вина. – Нам не запрещено иметь контакты с беспартийными. Нельзя разве что создавать семьи. И у меня запрет, – он пожал плечами, – на размножение.
– Тебе нельзя иметь детей? – Мария подняла голову и посмотрела на него. – Но почему?
– Мой фенотип не подходит для воспроизводства в Арийской Империи, – нарочито равнодушно проговорил Готтфрид. – Посмотри на меня. Ты часто видела подобных партийцев?
– Подобных тебе? – Мария прикусила губу. – Ни разу. Ни разу в жизни не видела таких замечательных, красивых и умных партийцев.
*
Утро понедельника наступило со всей свойственной ему неотвратимостью. Готтфрид и Алоиз прибыли вовремя и неизменно встретили у проходной своего заклятого приятеля Штайнбреннера.
– Фридляйн! Тебя вызывает хауптберайхсляйтер Малер. Надеюсь, он переведет тебя в санитарки Медэксперотсека. Кстати, ты удосужился вымыться после этого?
– Слушай, Шайссебреннер, отвали, – выдохнул Готтфрид. – Малер и без тебя разберется.
– Что это от тебя опять понадобилось Малеру? – недоверчиво покачал головой Алоиз, когда они уже вошли внутрь, оставив Штайнбреннера позади.
– Понятия не имею. Вот схожу – и выяснится. Как там твои успехи на личном фронте?
– Да никак, – Алоиз помрачнел. – Разговаривать с ней можно обо всем на свете. Гулять здорово… Один раз позволила себя обнять – и на этом все.
– М-да, не позавидуешь, – Готтфрид в очередной раз порадовался, что ему в кои-то веки повезло. – Ладно. Ты передай нашим, что я наверху. Начинайте работу по расписанию.
– Так точно, – Алоиз ухмыльнулся. – В следующий раз не забудь подписать бумагу о том, что делегируешь мне такие полномочия. А то Айзенбаум заявит что-нибудь в духе: я вовсе не обязан вас слушаться!
– Слушай, – Готтфрид затормозил. – А может, это Айзенбаум капнул начальству, что мы коньяк пили?
– Ты и правда в это веришь? – Алоиз покачал головой. – Ты, конечно, оттоптал ему хвост, но чтобы так… Ну не может же он быть до такой степени говнюком?
– Наверное, не может… Просто… – Готтфрид замялся.
– Ладно, жизнь покажет. Иди к Малеру, а то опоздаешь.
Вальтрауд была, как и всегда, очаровательна и обходительна. Готтфрид исподтишка смерил ее взглядом, пристальнее посмотрел на ее пальцы, ловко управлявшиеся с рычагами и кнопками кофе-машины, на яркие губы и задался совершенно неуместным вопросом: умеют ли ее руки и губы быть такими же нежными, как руки и губы Марии? Должно быть, об этом доподлинно известно Штайнбреннеру. Готтфрид поймал себя на мысли, что больше не завидует ему так отчаянно.
Малер вызвал его к себе практически сразу.
– Садитесь, Веберн, – он кивнул. – Кофе?
– Да, благодарю, – Готтфрид сел, гадая, что же на этот раз понадобилось от него хауптберайсхяйтеру.
– Хауптгемайншафтсляйтер Адлер очень высоко отзывался о вашей работе в Медэскперотсеке, – Малер улыбнулся, причем даже без нотки издевки. – А также до меня дошла информация, что он заставил вас подписать подписку о неразглашении.
Готтфрид хотел было поинтересоваться, что такой этот самый хауптгемайншафтсляйтер Адлер, ведь не может же быть у человека настолько говорящая фамилия(1). Но когда Малер сказал про подписку, все встало на свои места – все-таки может.
– Вы ухитрились вляпаться еще во что-то, Готтфрид?
Вальтрауд принесла кофе и скрылась за дверью.
– Никак нет, херр хауптберайхсляйтер. Исполнял свой долг.
– Исправно и рьяно, знаю-знаю, – покивал Малер и глотнул кофе. – Кстати, Готтфрид… Мы же с вами в пятницу не договорили.
Он дернул ящик стола – тот не поддался.
– Чертов ящик! – Малер нажал на кнопку громкой связи. – Вальтрауд! Я же просил вызвать слесаря! Вы его вызвали? Вызвали?! А где его в таком случае черти носят?
Малер подергал ящик еще, выругался себе под нос и шумно выдохнул, покачав головой:
– Простите, Готтфрид. С самого утра невозможно нормально работать. В общем… – он сцепил руки в замок. – Вы же помните фотокарточки, которые я вам показал? Мы ушли тогда к обсуждению оберайнзацляйтера Штайнбреннера и его неблаговидного поступка. Но я бы хотел вернуться в фотокарточкам бумаг, Готтфрид. Вы помните их? – Малер прищурился.
– Смутно, – признался Готтфрид. – Но, если я ничего не путаю, их мне тоже показал оберайнзацляйтер Штайнбреннер. И… – Готтфрид прикусил губу. Хуже ему от этого уже вряд ли будет. Если, конечно, гестаповцы не найдут у него то, что он прячет прямо под их недреманым оком. – И он сказал, что…
– Что он сказал?! – Малер впился глазами в Готтфрида так, точно хотел просверлить его насквозь.
– Что этого ему с лихвой хватит, чтобы выписать мне порядочную порцию свинца. Простите, херр хауптберайхсляйтер.
– Вам известно, почему он вам так сказал?
– Никак нет, – Готтфрид тяжело вздохнул. Сердце подскочило вверх и теперь мешало дышать, застряв где-то в горле.
– Готтфрид… – Малер поджал губы и рассматривал Готтфрида так, точно видел его впервые. – Вам знакомо имя Фридрих Веберн?
Готтфрид почти почувствовал, как кровь застывает в венах, точно монолит. А вдруг он сейчас проговорится? Выдаст себя?
– Это… – он медленно кивнул. – Это мой отец.
– Вы в курсе, чем он занимался? – Малер прищурился.
– Не больше, чем остальные, – обтекаемо ответил Готтфрид и потер переносицу.
– Не заставляйте меня ждать, Готтфрид, – Малер дернул головой и налил себе воды. – Вы же знаете, я этого не люблю.
– И вам всегда на помощь могут прийти бравые ребята из гестапо, – усмехнулся Готтфрид.
– Веберн! Не зарывайтесь! – Малер постучал авторучкой по столу.
– Виноват, херр хауптберайхсляйтер. Я знаю о том, что мой отец возглавлял одну из лабораторий по созданию Оружия Возмездия, или Оружия Х. А также, – Готтфрид замялся, думая, как помягче обойти антирадин. Ему казалось, что Малер видит его насквозь, чует его ложь не хуже, чем гестаповские ищейки – страх. Уж об этом легенды передавались шепотом из уст в уста.
– И все? – Малер аж вытянулся вперед, точно собака, взявшая след и теперь отчаянно нюхавшая воздух.
– Видите ли… – у Готтфрида снова вспотели ладони. – Я знаю, что он был задействован, как это формулировали, “во многих научных разработках”. Мама мне ничего не рассказывала. Должно быть, и сама не знала.
– То есть, вы не знали, что, например, он приложил руку к созданию антирадина? Вместе с биохимиками, в числе которых были такие личности, как Нойманн, Айзенбаум, Кох…
– Айзенбаум? – притворно удивился Готтфрид и тут же пожалел об этом: Малер уставился на него ледяным взглядом, так, словно раскусил всю фальшь и наигранность.
– Вы что, даже не знали, что отец вашего коллеги – знаменитый биохимик? – Малер скривился. – А ведь я уже было подумал, что вы неплохой руководитель.
Готтфрид, устыдившись, опустил глаза и принялся рассматривать носки своих сапог. Благо, они были начищены практически до зеркального блеска.
– Печально видеть такое невежество у столь многообещающего человека, Веберн, – Малер закурил и выпустил облачко дыма. – Но мы это исправим. Я напишу бумагу. Зайдете ко мне завтра за ней. А потом – в партийную библиотеку. И не вздумайте отлынивать, Веберн. Изучите – потом будем разбираться, с чего это вам оберайнзацляйтер Штайнбреннер угрожал. Свободны!
Готтфрид встал и, стараясь не выказывать поспешности, направился на выход.
– Ах да! Еще одну минуточку, – окликнул его Малер. – Мне доложили, что вы в последнее время очень много времени проводите в обществе беспартийных.
Готтфрид повернулся, но даже не нашел, что ответить.
– Ваше право, конечно, – Малер покачал головой. – Однако не забывайте, что ваше дело для Партии и для Империи – превыше всего! И помните о вашем статусе. Вы не должны послужить причиной утечки информации.
Малер продолжал сверлить его глазами.
– Никакой информации, Веберн! Ни рабочей, ни генетической! Вы поняли меня, Веберн?
– Так точно, херр хауптберайхсляйтер!
Готтфрид почувствовал, что, вопреки всему, отчаянно краснеет.
*
– И что от тебя хотел Малер? – спросил Алоиз, недоверчиво рассматривая явно разведенное в воде порошковое пюре и подозрительно ярко-розовый кусок мясного хлеба.
– Не спрашивай, – выдохнул Готтфрид и принялся ковыряться вилкой в тарелке.
– Жри давай, – наставительно заявил Алоиз. – Тебе еще после обеда обсуждать с Агнетой результаты. Она аж подпрыгивает от нетерпения. Как завалит тебя вопросами – с живого не слезет!
– Точно, – бесцветно проговорил Готтфрид.
– Да что он тебе такое сказал, что у тебя весь энтузиазм как ветром сдуло? – разозлился Алоиз. – Я тебя не узнаю!
– Знаешь, если со мной поговорит гестапо, ты меня точно не узнаешь, – невесело засмеялся Готтфрид.
– Да далось тебе это гестапо! Больно ты им нужен! Или ты все не забудешь штайнбреннеровские угрозы?
Готтфрид оставил в покое и вилку, и несчастное порошковое пюре, сплел пальцы в замок и положил на них гладко выбритый подбородок. Страх сжимал ледяной рукой его внутренности, выкручивал их, подбрасывал и ловил заново. Мысль о еде казалась противной. То, как разговаривал с ним Малер, точно подняло со дна души Готтфрида всю муть, и теперь ему казалось, что разоблачение неминуемо.
– Может, сдать ему все, что мы нашли? – Готтфрид потер затылок, побарабанил пальцами по столу, снова взял вилку и продолжил ковыряться в тарелке.
– С ума сошел! – сверкнул глазами Алоиз. – Хочешь – я перепрячу это все? К себе? Или куда-нибудь… Ты даже не будешь знать, куда.
– Сам с ума сошел! – возмутился Готтфрид. – Это мой отец!
– А ты мой друг, – парировал Алоиз. – Ладно. Не бери в голову. У тебя другие задачи. А еще заткнись и ешь, фюрера ради, к нам сейчас подсядут!
– Приятного аппетита! Надеюсь, вы не против, если я к вам присоединюсь! – с громким стуком поставив на стол поднос, Отто Фишер плюхнулся на соседний с Готтфридом стул. – Удалось сбежать из-под недреманного ока этого зануды, – шепотом добавил он.
Готтфрид с Алоизом переглянулись.
– Я бы посоветовал вам, Отто, все-таки почтительнее относиться к вашему куратору, – процедил Готтфрид. – Вы понимаете, что ставите и его, и меня в не самое приглядное положение?
– Вы – деятельные, – в глазах Отто загорелся огонь. – А не ледяные статуи, способные только отдавать и выполнять указания. А это правда, что вы посещаете бары внизу? – он перешел на подсвистывающий шепот.
– Не мешать частную жизнь с работой, – тихо, но твердо проговорил Готтфрид.
– Понимаю, вы из своего опыта, – выдохнул Отто и покраснел до кончиков оттопыренных ушей. – Везет вам, Агнета такая девчонка… И внизу, наверное, тоже классные девчонки, хотя и беспартийные.
У Готтфрида голова пошла кругом. Захотелось взять тарелку с уже остывшей едой и надеть на голову этому деятелю – Готтфрид тут же живо представил, как плохо перемешанное пюре комьями повиснет на ушах Отто. Ситуацию неожиданно спас Алоиз.
– Ты что же это, все выходные провел трезвым? – он спросил это таким тоном, точно интересовался, не вытирал ли тайком Отто ноги о флаг Арийской Империи.
– Н-никак н-нет, – заикаясь ответил Отто. – А ч-что… По… похоже?
– Похоже, – кивнул Алоиз, придав лицу траурной серьезности. – Что я говорил про реактивы и про пиво? Ты не вывел из организма радионуклиды! И это негативно сказалось на твоем интеллекте.
– Очень негативно, – мстительно добавил Готтфрид. – Поэтому попроси у своего куратора дополнительное задание. Только усиленной умственной деятельностью ты сможешь если не остановить процесс, то хотя бы немного его затормозить.
Отто переводил глаза с Готтфрида на Алоиза, а потом по-детски надулся и выпалил:
– Вы опять надо мной подтруниваете!
– Никак нет, – Алоиз оставался убийственно серьезным.
– Тот факт, что ты принял серьезный разговор за иронию, говорит о том, что у тебя наступили необратимые изменения, – подлил масла в огонь Готтфрид. – Немедленно к оберберайтсшафтсляйтеру Айзенбауму.
– Если вам надо было поговорить без меня, сказали бы прямо, – голос Отто дал петуха. – Я лучше и правда пойду.
Отто встал, подхватил поднос слишком длинными тощими руками и поплелся за другой стол, куда как раз с раздачи подходил пресловутый Айзенбаум.
– Еще руководитель называется, – поддел Готтфрида Алоиз. – Обидел мальчишку.
– Это была твоя идея, – парировал Готтфрид. – Что-то аж жрать захотелось.
Он принялся за остывший обед. Алоиз многозначительно хмыкнул и посмотрел в сторону стола, за которым обосновались Отто и Айзенбаум.
– Слушай… – он поджал губы и в упор посмотрел на Готтфрида. – У меня вызывает подозрение его навязчивость. Может, он только играет наивного дурачка?
– Может, и играет, – неожиданно равнодушно отозвался Готтфрид. – Смысл гадать? Думаешь, он накапал про коньяк?
– А, к черту. Какая теперь-то уже разница? – отмахнулся Алоиз. – Все равно уже пропесочили по это самое… Ты давай, ешь быстрее. А то опоздаем.
– Не опоздаем. Там Айзенбаум только жрать сел. А уж он точно на бегу подкрепляться не станет.
*
– Херр Веберн! – Агнета наконец села, разгладила несуществующие складки на белом халате и выжидательно воззрилась на Готтфрида.
– Я слушаю вас, Агнета, – серьезно кивнул тот.
– Херр Веберн. У меня есть одно предположение. Оно заключается в том, что то, что мы разрабатываем… Как бы вам сказать… – она смешалась.
– Говорите как-нибудь, – кивнул Готтфрид.
– В общем… Партия зря возлагает такие надежды на оружие N! – выпалила она.
Готтфрид не поверил собственным ушам. Лучшие умы Империи занимались разработкой бомбы! Прекрасные ученые, прекрасные военные – да что вообще за чушь! Судя по тому, какие силы стянули в Берлин ради скорейшей разработки и испытания оружия N, над этим работали и Советы, и Америка. Не может быть, чтобы все заблуждались, а одна молодая девица, только-только допущенная к работе чуть более ответственной, чем приготовление кофе и расстановка по местам реактивов, вот так одним махом вывела всех на чистую воду!
– Чушь, – раздраженно отмахнулся Готтфрид. – С чего вы вообще это взяли?
Агнета осеклась и замолчала, опустила голову и принялась нервно теребить полу халата. Готтфрид мысленно обругал себя последними словами – вот тянул же его черт за язык! Надо было сначала выслушать, а потом уже выносить вердикт. Тем более он и сам-то явно не убеленный сединами профессор.
– С чего вы это взяли? – он повторил вопрос, но куда мягче.
– Простите, херр Веберн, – Агнета не поднимала глаз. – Мне не стоило…
Готтфриду тут же подумалось, что она наверняка вот-вот расплачется, а он понятия не имел, что ему делать с надумавшей разводить сырость девчонкой.
– Раз уж начали – говорите, – он постучал пальцами по столешнице.
– Вы все равно меня не послушаете, – Агнета упрямо повела плечом. – Но я скажу, – она подняла на него голубые ясные глаза. В них не было ни слезинки, а лицо ее горело лихорадочным румянцем готового к ожесточенному спору человека. – Арбайтсляйтер Веберн!
Готтфрид поморщился, точно от зубной боли.
– Атмосфера! – она заговорила горячо, захлебываясь собственными словами. – В атмосфере поток нейтронов быстро рассеется и поглотится самой атмосферой! Посудите сами – при использовании сверхмощностей мы просто потеряем ресурс! Ядерное оружие куда эффективнее!
– Проникающая способность позволит…
– Да, она больше, чем у гамма-излучения, – Агнета настолько увлеклась, что перебила его. – Однако бетонные бункеры…
– Поражение живой силы! – перешел в наступление Готтфрид.
– …Не больше, чем у ядерной бомбы! – стояла на своем Агнета.
– Наведенная радиоактивность… – Готтфрид не желал уступать.
– Да, остается, но не более, чем на несколько суток!
– Сохранение материальных ценностей…
– По-вашему, ударная волна их просто обогнет?! – фыркнула Агнета, вскочила на ноги и принялась ходить туда-сюда, отчаянно жестикулируя. – Вы же прекрасный физик, где вы начитались такой ерунды? Ой… – она испуганно остановилась, прикусила губу и густо покраснела. – Простите… Херр Веберн… Готтфрид… – Агнета опустилась на стул и сжалась в комок.
Готтфрид рассмеялся. Громко, утирая выступившие на глазах слезы.
– Вы… Вы… – Агнета продолжала кусать губы. – Мне… Мне переходить обратно… Вы… Не станете работать со мной?..
– Отчего же? – выдавил Готтфрид сквозь смех.
– Я… Это было…
– Ужасно нагло, непростительно фамильярно с вашей стороны, берайтсшафтсляйтерин Мюллер, – Готтфрид попытался скроить серьезную мину, но у него не вышло – вместо этого он рассмеялся еще сильнее.
Агнета робко улыбнулась и кивнула.
– Я даже представить себе не могу, какого наказания вы за это заслуживаете, – Готтфрид потер затылок. – Например, расскажите мне о том, откуда вы сделали такие выводы. Особенно при наличии успешного эксперимента в сверхмалом объеме.
– В том-то и дело, что объем был сверхмалый! – она схватила авторучку и принялась чертить схемы на чистом листе, который, в числе прочих папок и бумаг, принесла с собой.
Готтфрид наблюдал за ней и думал об одном: если она сейчас убедит его принять эту гипотезу на проверку, как к этому отнесутся остальные? И дело было не только и не столько в его рабочей группе. Ему предстояло – а судя по аргументам Агнеты, действительно предстояло! – вынести эти заключения на суд нескольких рабочих групп. В части из них работали люди с куда как более внушительным списком, нежели у него. И потом, в любом случае им не избежать вопроса “кто вообще придумал такую чушь”. Сказать правду? Их поднимут на смех. Взять огонь на себя? А если Агнета права? Руководитель рабочей группы, конечно, он, Готтфрид Веберн, но…
– Видите! – Агнета выдохнула и посмотрела на Готтфрида в упор.
– Вижу, – кивнул он. – Вот что, Агнета. Оставьте это все мне, я еще раз все пересмотрю.
– Только сообщите потом…
– Все сообщу, – Готтфрид кивнул. – Вы же понимаете всю серьезность вашего заявления?
– Разумеется!
– Нам нельзя ударить в грязь лицом, – Готтфрид пожирал глазами схему. Ему опять придется ставить все на карту.
– Вы… – Агнета замялась. – Простите меня, что я…
– Ерунда, – отмахнулся он, но тут же поправился: – Не вздумайте это повторять! Иначе нашей группе не будет никакой веры!
– Благодарю вас! – она счастливо улыбнулась и выскользнула из его кабинета прочь.
*
– Если уже в дерьмо – так по самую макушку, – резюмировал Алоиз. – Иначе ты, похоже, не умеешь.
Готтфрид сидел за столом, обложившись научными трудами, разрозненными исписанными и исчерканными листами, и совершенно не обратил внимания на друга. Рабочий день уже кончился, и они остались с Алоизом вдвоем.
– Пора сматывать удочки, – буркнул Готтфрид. – У нас сегодня нет допуска на сверхурочные.
– Поехали вниз? Выпьем, обсудим дела. Только сначала давай сюда свои сокровища, я их перепрячу, чтобы тебя не прихватили за зад.
– Внизу? Обсудить дела? – Готтфрид недоверчиво хмыкнул. – Мне казалось, внизу мы занимаемся чем угодно, но не рабочими обсуждениями!
– Ну ты-то конечно! – Алоиз скривился. – Давай свои сокровища.
– С ума сошел?! – возмутился Готтфрид. – Чтобы ты из-за меня… Да ни за что!
Он встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет.
– И потом… Как ты собираешься выходить отсюда с этим добром под мышкой? Тут везде дозиметры… И, кстати… Дерьмо… – пробормотал Готтфрид и потер затылок.
Он вспомнил о том, что у него в аптечке недостает антирадина. Зато в столе лежал заботливо сохраненный пустой блистер. Это означало лишь одно: до среды, по которым производили пересчет медикаментов, ему нужно восполнить недостачу. Конечно, они не станут взвешивать каждый образец, но на случай, если вдруг понадобится весь учтенный запас, Готтфрид не хотел запаивать блистер порожняком – это означало лишить кого-то шанса на выживание.
У него остался один день. Один день на исправление последствий своего решения.
– Надо было отдать мой антирадин тебе, да и дело с концом, – вздохнул Готтфрид.
– Не дури! – возмутился Алоиз. – У нас же есть рецепт! И реактивы!
– Из шкафа, за который несет ответственность Айзенбаум, – горько проговорил Готтфрид.
– Проверка не скоро, – возразил Алоиз. – Успеем что-нибудь придумать. И, кстати… Отто говорил, что его куратор не в восторге от нашей любви к выпивке. Может, это он накапал?
– Он, не он… Это не повод его подставлять! И потом, не так-то уж мы любим выпивку, чтобы это мешало работе. И, – Готтфрид посмотрел в глаза другу, – ты серьезно думаешь, что это его рук дело?
– Понятия не имею, – отозвался Алоиз. – Может, он решил помочь нам, заблудшим, вернуться в лоно Партии?
Готтфрид скривился. По его мнению, они совершенно не давали повода счесть их потерявшимися в сетях пороков, которые могут негативно сказаться на самосознании гражданина Арийской Империи.
– Ладно, – постановил он. – Нас сейчас отсюда выгонят. Пошли. Завтра я возьму сверхурочные, и мы возьмем айзенбаумовские реактивы. Потом придумаем что-нибудь.
– Дневник! – напомнил Алоиз.
– Завтра переделаешь печать.
– Его надо убрать отсюда, – Алоиз стоял на своем.
– Ты не пронесешь его! Разве что обернутым в двадцать два слоя свинца. Думаешь, у тебя не спросят, что это ты такое тащишь, а? – Готтфрид разозлился.
– Ладно, завтра поговорим, – раздраженно отмахнулся Алоиз – пора было уходить, по громкой связи из огромных динамиков приятный женский голос вещал о том, что помещения очистить следовало в течение пяти минут и никак не позже.
На улице стоял густой туман, поднимавшийся откуда-то снизу: после Катастрофы это было не редкостью. Готтфрид оглядел парковочную площадку. На нее высыпало множество народа из их подразделения; теперь все деловито, точно муравьи, расползались по флюквагенам – парами, тройками. Точно муравьи.
– Пойдем, – пихнул его Алоиз. – О чем задумался?
– Интересно, теперь есть муравьи?
– Что? – Алоиз смотрел непонимающе. – Готтфрид… Первый день недели. Ты здоров? Что-то случилось?
– Муравьи, – пояснил Готтфрид. – Помнишь, как мы мальчишками разворошили муравейник?
– Где-то, должно быть, есть, – пожал плечами Алоиз. – Гигантские. С гигантскими муравейниками.
– Как наши дома…
– Да что с тобой? – Алоиз выглядел обеспокоенным.
Готтфрид молча отмахнулся и направился к флюквагену, что-то тихонько насвистывая себе под нос. Алоиз поплелся за ним.
– Вниз? – с нотками надежды в голосе спросил Алоиз.
– Давай тебя докину? – предложил Готтфрид. – Мне еще поработать бы…
– С чем? – в голосе Алоиза послышались насмешливые нотки. – У тебя же все материалы на работе.
Готтфрид вздохнул – завтра стоило явиться хоть немного заранее. Прибрать тот апокалипсис, который он устроил на своем рабочем месте. А то, не ровен час, заглянет кто из начальства.
– У меня есть пара справочников дома. И большую часть того, что мне надо обдумать, я помню.
– Ну… – с сомнением протянул Алоиз. – Ладно. Заберешь меня утром снизу?
– По рукам.
Они летели точно сквозь густое грязно-синее молоко. Туман усилился и казался теперь почти осязаемым. Готтфрид всматривался в то, как нос “БМВ” рассекает это плотную толщу, и думал о том, что ему сказала Агнета. Если она ошибается, это может дорого стоить им – и ему в первую очередь. А если она права?
– Что-то ты больно молчалив, – покачал головой Алоиз, когда Готтфрид, все так же не говоря ни слова, приземлился на посадочной площадке у бара, название которого они снова забыли спросить. – Ты здоров? Может, все-таки развеемся?
– Нет, – Готтфрид с трудом вынырнул из пучины собственных мыслей. – Я поеду. Завтра будь готов пораньше, хорошо? Мне надо в кабинете убраться…
– Так точно, – ухмыльнулся Алоиз. – Надеюсь, твой гениальный мозг стоит на пороге исторического открытия. Удачи тебе, – он потряс сжатыми в кулаки руками.
– Мой мозг, как же, – проворчал себе под нос Готтфрид, выруливая обратно на воздушную трассу.
Он чувствовал себя невероятно уставшим.
_______________________________
1) нем. Adler – орел
========== Глава 9 ==========
Утро выдалось промозглым и холодным. Готтфрид, садясь в “БМВ”, пожалел, что не надел кашне – ветер неприятно кусал кожу шеи и коротко стриженый затылок. А возвращаться предстояло поздно: он рассчитывал выбить сверхурочные. Помимо того, что из-за Агнетиных измышлений ему придется пересмотреть план работы, его ждал дневник и листы отца. Должно же там быть что-то, помимо обсуждения антирадина как панацеи и схемы оружия Х?
А еще Готтфриду предстояло все-таки представить на обсуждение идею Агнеты. И, скорее всего, не только на внутригрупповое обсуждение, но и на суд других коллег, начальства и всего Отдела Планирования и Разработки Научных Исследований. И он все еще не определился, под каким соусом это подавать.
Поглощенный невеселыми размышлениями, он подлетел к бару. На площадке стоял Алоиз, как всегда, безупречный, однако Готтфриду показалось, что он был как-то непривычно то ли серьезен, то ли печален.
– Садись, – он разблокировал дверь. – Что-то нынешнее утро для тебя не слишком доброе. Хотя похмельным не выглядишь…
– Да не пил я, – отмахнулся Алоиз, сел во флюкваген и громко хлопнул дверью.
– Что творишь? – возмутился Готтфрид. – Аккуратнее!
– Что, боишься, что развалится?
Готтфрид посмотрел на друга. Обычно подобные фразочки он отпускал с усмешкой и настолько по-доброму, что даже сердиться на него не хотелось. Сейчас же он был мрачнее тучи.
– Что с тобой такое, а? – Готтфрид вырулил на подъем и уставился на друга.
– За дорогой следи лучше.
– Я всегда слежу за дорогой. А вот ты сам на себя не похож.
– Мария спрашивала, куда это ты подевался, – Алоиз натянуто улыбнулся.
– Это повергло тебя в пучину отчаяния? – хмыкнул Готтфрид. – Или ты, как всегда, переводишь стрелки?
Алоиз умолк и уставился в окно. Готтфрид резко затормозил и завис посреди одной из водзушных трасс.
– Знаешь что? Или ты сейчас же говоришь, какого черта у тебя там стряслось, или я никуда дальше не еду!
– Шантаж.
– Он самый, – подтвердил Готтфрид. – Еще немного – и в ход пойдут угрозы.
Готтфрид был уверен – теперь Алоиз расколется. У них с детства не было друг от друга особенных секретов. Скорее всего, Алоиз бы и сам вскоре все рассказал, но день и без того обещал быть слишком напряженным.
