Текст книги "Wo alle Strassen enden (СИ)"

Они спускались ниже и ниже. Земля все еще терялась где-то внизу, но даже сквозь стекла флюквагена казалось, что воздух там гуще, плотнее и наверняка грязнее. К вечеру похолодало, и откуда-то снизу начал наползать туман, придавая и без того мрачной картине зловещую таинственность. Готтфрид сбавил скорость и медленно полз вдоль здешних посадочных площадок. В них не осталось ничего от выхолощенности самых верхних и даже от небрежности средних. Грязные куски местами выщербленного бетона, торчащая арматура опалубки, блеклые грязные вывески, которые по большей части даже не светились. Готтфрид выключил ближний свет, оставив лишь габаритные огни, и вполголоса посетовал на то, что не может уменьшить их яркость – вот и придумал себе задачу на выходные.

– Может, поехали в наш бар? Как он, кстати, называется? – предложил Алоиз.

– Нет уж, – Готтфрид упрямо мотнул головой. – Надо знать город, в котором мы работаем.

– Знаешь, после вылазки сюда нам может понадобиться еще доза антирадиновых таблеток, – с сомнением проговорил Алоиз.

– Теперь у нас есть рецепт, – беспечно отмахнулся Готтфрид.

– Ты же прочитал про изотопные варианты. Вдруг этот рецепт не подойдет?

– Мы на минутку.

Готтфрид припарковал флюкваген на более-менее ровном пятачке и указал в проход между домами:

– Смотри! Как насчет вылазки на разведку?

– Не нравится мне это место, дружище, – Алоиз огляделся.

В этот же момент откуда ни возьмись к флюквагену метнулась человеческая фигура, положила руки на стекло со стороны Готтфрида и принялась обнюхивать машину. Готтфрид отпрянул и хотел было спрятаться, но заметил, что глаза существа были сплошь подернуты мутноватой белесой пленкой – похоже, тварь была совершенно слепа. Ноздри ее трепетали, губы что-то шептали, а стекло флюквагена запотело от горячего дыхания. Готтфрид вгляделся: существо было абсолютно лысым, ни бровей, ни ресниц, ни волос на почти голых руках. Кожа сплошь покрытая язвами, точно кто-то изорвал ее в клочья и местами она слезла, обнажая мясо и сухожилия. В раззявленном рту из воспаленных десен беспорядочно торчали желтые пни зубов, длинный язык тоже был изъязвлен. В довершение ко всему, даже когда существо принялось обходить флюкваген спереди и Готтфрид смог увидеть очертания его фигуры, он не смог разобрать, мужчина перед ним или женщина. Грязные лохмотья почти не скрывали тела, и теперь взгляду друзей открылись совершенно нехарактерные для мужчины обвислые груди, однако плечи существа были широки, пальцы узловаты, а в том месте, где болталась набедренная повязка, смутно угадывался нехарактерный для женщин бугор.

– Что это? – одними губами проговорил Алоиз, внимательно смотрящий на каждый жест существа.

– Не знаю, – проартикулировал Готтфрид и потянулся к ключу зажигания – он уже успел пожалеть, что заглушил второй контур.

Тем временем существо подняло голову и, по всей видимости, завыло – уж чем-чем, а хорошей звукоизоляцией старушка-“БМВ” могла похвастаться совершенно правомерно.

– Оно зовет себе подобных, – проговорил Алоиз. – Готтфрид, драпаем!

“БМВ” не подвела. К тому моменту, как из лаза высыпало еще несколько таких же существ – только вот далеко не факт, что слепых, судя по твердости их – даже не шага – бега.

– Знаешь… – переводя дух, заявил Алоиз. – После такого я считаю себя вправе дернуть не пивка, а водки.

Готтфрид молчал. Он еще раз критично оглядел место, где припарковал флюкваген, и, кивнув, направился в сторону уже знакомого им бара.

========== Глава 5 ==========

Алоиз все же изменил принятому решению и, к облегчению Готтфрида и удивлению Магдалины, решил остановиться на пиве. Вскоре они уже сидели за тем же столом – на сей раз втроем, и слушали, как Мария поет. Одетая в строгий черный костюм, чем-то отдаленно похожий на партийную парадную форму, она была прекрасна. Готтфрид допивал вторую кружку пива и чувствовал, как треволнения потихоньку отступают, а в голове проясняется.

– Вы какие-то обеспокоенные, – Магдалина надула губы и стала похожа на капризного ребенка. Готтфрид в очередной раз задумался, сколько ей вообще лет и не наврала ли она им в прошлый раз.

– Все в порядке, – вымученно улыбнулся Алоиз. – Просто работы много…

– Пришли расслабиться? – Магдалина озорно сверкнула глазами и смущенно улыбнулась Алоизу.

– Ну да, – покивал Готтфрид. – А Мария поет каждый вечер?

– Почти, – покивала Магдалина, – когда есть посетители.

– А что, часто пустуете? – осведомился Алоиз, рассматривая Магдалину.

– По правде говоря, почти никогда, – Магдалина наклонила очаровательную головку к плечу, и из-за уха выбилась волнистая прядь.

Песня закончилась, и они и пара компаний – не партийных – за другими столиками принялись аплодировать. Музыканты переглянулись, Мария покивала пианисту с улыбкой и подошла ближе к краю сцены.

– Сейчас прозвучит подарок для навестивших нас партийных гостей, – голос ее, многократно усиленный микрофоном, отразился от всех стен и заполз куда-то в самое нутро.

Раздались до боли знакомые аккорды, и она запела “Herbei zum kampf”(1). В исполнении музыкантов из бара гимн авиации приобрел совершенно иные черты: несмотря на то, что Мария исправно выводила мелодию и не позволяла себе даже малейших вариаций, теперь это звучало то ли как городской романс, то ли как фривольная пародия.

Кто-то из беспартийных недовольно зыркал на них, кто-то позволял себе откровенно улыбаться, а Готтфрид был готов провалиться сквозь землю, на самые нижние уровни. Если бы у них была возможность затеряться, смешаться с толпой! Но партийцы всегда были обязаны ходить в форме: регламентированной по сезону, случаю, иногда даже времени суток, но в форме. Поговаривали, что разве что гестаповцы могут позволить себе такую роскошь, как переодевание в гражданку, но это оставалось лишь на уровне слухов.

Фраза о коричневой армии германской революции заставила Готтфрида и Алоиза переглянуться в страхе – она слушалась, точно вызов, точно злая насмешка над ними, над их положением, над самой Арийской Империей. Они выпили еще, не говоря ни слова. Даже Магдалина притихла и принялась рассматривать кружево на своем переднике.

– Доброго вечера!

Готтфрид вздрогнул от неожиданности: поглощенный дополнительным повторением припева, той его части, в которой пелось о том, что даже в минуты отчаяния мы готовы к последнему бою, он так задумался, что и не заметил, что песня умолкла, а Мария уже спустилась к ним и, как ни в чем не бывало, села на заранее приготовленный для нее стул.

– Доброго, – выдавил Алоиз, наливая себе еще пива.

– Вам не понравился мой музыкальный подарок? – Мария улыбалась так искренне, что Готтфрид даже растерялся.

– Фройляйн Мария, – он так выделил эту несчастную “фройляйн”, точно стремился проорать всему свету о том, что она – беспартийная и своей этой беспартийностью и чертовой песней не имеет к нему ни малейшего отношения. – Мы не летчики. Мы – ученые.

– Гимна ученых я, к сожалению, не знаю, – парировала Мария. – Я просто хотела сделать приятное нашим новым партийным друзьям.

– Не пойте больше партийных песен, – строго проговорил Алоиз. – Это может навлечь проблемы как на вас, так и на нас.

– Так точно, – Мария прищурилась. – Жаль, не знаю вашего чина.

– Это не имеет значения, – раздраженно проговорил Готтфрид. – Считайте, что здесь никому нет дела до чинов и регалий.

– По рукам, – покивала Мария. – Лучше поухаживайте за мной, Готтфрид. Я тоже хочу холодного пива, сколько бы ни говорили о том, что это вредно.

Вскоре напряженность спала, и Алоиз принялся рассказывать, как однажды в студенчестве неправильно собрал какую-то жутко важную деталь для холодильной камеры, и его ошибка привела к совершенно противоположному результату.

– Знаете, тогда мой преподаватель, старик Хофманн, очень долго крыл меня последними словами. Он сказал мне, как сейчас помню: “Помяни мое слово, Алоиз Берг, если такое повторится, что тебя никогда не возьмут ни на одну нормальную работу, и тебе придется чинить отхожие места всю жизнь. Впрочем, тебя и к отхожим местам никогда не допустят, иначе ты потопишь в дерьме весь город!”

И Алоиз, Магдалина и Готтфрид, слышавший эту историю столько раз, что уже сбился со счета, рассмеялись, и лишь Мария серьезно поинтересовалась:

– Я же верно понимаю, что в Берлин вас прикомандировали не ради ремонта нужников? Или наш город тоже в опасности и нам грозит дерьмовый потоп?

– Не грозит, – отмахнулся Готтфрид. – Он сейчас работает в моей лаборатории, а уж мы там точно дерьмом не занимаемся.

– Верю, – засмеялась Мария. – Я не буду у вас ничего спрашивать. Вдруг это великая партийная тайна?

– Разумеется! Самая что ни на есть секретная тайна! – Готтфрид подмигнул. – И если я сейчас скажу вам сейчас еще хоть словом больше, меня постигнет ужасная кара!

– Я все равно в этом совсем не разбираюсь! – замахала руками Мария. – Лучше налейте мне еще. Или, может, Магдалина хочет послушать?

Но Магдалина сидела рядом с Алоизом, положив голову тому на плечо, и смущенно улыбалась тому, как он поглаживал ее ладонь в скромной и мимолетной ласке.

– Мне кажется, мы им мешаем, – негромко проговорил Готтфрид, подавшись к Марии и наливая ей пива.

– Надеюсь, ваш друг – порядочный человек, – Мария серьезно посмотрела на него. – И не обидит ее.

– Что вы, Алоиз ни за что не станет обижать девушку, – возмутился Готтфрид.

– Не все такие, – подметила Мария. – А бедняжке Магдалине и так не повезло. Уже одно то, что она так охотно общается с ним, дорогого стоит.

– Ужасно, – пробормотал Готтфрид, ощущая себя чертовски неловко. Он понятия не имел, что тут вообще можно сказать.

Готтфрид посмотрел на друга и сидящую около него Магдалину – рядом с ним она казалась совсем хрупкой. Точно в ответ на взгляд она встрепенулась, заправила за ухо выбившуюся прядь и обернулась к Алоизу:

– Алоиз, пойдемте, пожалуйста, подышим воздухом! Здесь душно…

– Будьте осторожны, – Готтфрид упреждающе посмотрел на Алоиза. Перед его глазами вновь встал образ существа с нижних уровней.

– Здесь относительно безопасно, – сообщила Мария. – К тому же рядом охрана.

– Мы не пойдем далеко, – подтвердила Магдалина. – А здесь я каждую ямку знаю.

Готтфрид оглядел зал: одна из компаний направилась наверх, где располагались комнаты, в одной из которых накануне ночевали Алоиз и Готтфрид. С еще одной компанией сидел бармен.

Они вышли. Мария и Готтфрид переглянулись.

– Тут точно спокойно? – переспросил он.

– Чего ты так опасаешься? – она наклонила голову. – Здесь бывают разные люди, и грабители в том числе. Но с партийными стараются не связываться.

– Полагаю, молодой человек боится не людей, – рядом с ними – точно из-под земли вырос! – появился пианист во фраке.

– Тило, нельзя же так пугать! – возмутилась Мария. – Готтфрид, это Тило – здешний пианист и просто очень хороший человек. Тило, это Готтфрид, он партийный ученый.

– Я вижу, – Тило хитро улыбнулся, стекла очков блеснули на его лице, а нити седины – на висках, ярко заметные даже на светло-русых волосах. – Что партиец, вижу, – уточнил Тило, садясь. – И что же вы изучаете?

– Физику и физическую химию, – у Готтфрида в горле встал противный ком. Распространяться о работе среди беспартийных точно не стоило. С другой стороны, мало ли ученых и мало ли, чем они занимаются…

– Приносите пользу военной промышленности или гражданскому населению? – поинтересовался Тило. – Впрочем, что это я, – спохватился он. – Можете не отвечать. Это все мое любопытство.

Он достал портсигар и предложил закурить Марии и Готтфриду. Готтфрид привычно отказался, Мария же смяла изящными пальцами папиросу, прикурила и, улыбаясь, выпустила облачко дыма.

– Так вот, – продолжил Тило. – Вы же опасались не людей, верно? Точнее, не в полной мере людей.

Готтфрид облизал пересохшие губы. Он вспомнил о твари, и у него снова совершенно не вовремя вспотели ладони.

– Вы не переживайте. Здесь, в Берлине, это не редкость, – Тило откинулся на спинку стула. – Конечно, на нижних уровнях. Даже сюда они редко когда добираются.

– Но все-таки добираются, – мотнул головой Готтфрид. Хотелось встать и отправиться за Алоизом и Магдалиной, но от этого шага останавливало лишь то, что Алоиз не простит, если он испортит им волшебный момент уединения. Оставалось еще, конечно, то, что сказала Мария, но Готтфрид был уверен: кто-кто, а уж Алоиз достаточно обходителен, чтобы Магдалина не пожалела о том, что вообще связалась с ним.

– Скажите, сколько раз вы видели зараженных? – Тило вглядывался в него водянистыми глазами так, точно видел заднюю крышку Готтфридова черепа.

– Один, – выдохнул Готтфрид, залпом допивая оставшееся в кружке пиво.

– Когда? Где? – Мария нахмурилась.

– Несколькими уровнями ниже. Сегодня…

Готтфрид взял со стола матерчатую салфетку и вытер уже порядочно мокрые руки. Облекать впечатления в слова не хотелось. Слепое существо вызывало у Готтфрида какое-то глубинное, первобытное отторжение. Он слышал о них, видел репортажи с пустошей, но в Мюнхене подобных тварей отродясь не водилось. И он даже представить себе не мог, что в Берлине, сердце Арийской Империи, встретит зараженных.

– И много их было? – полюбопытствовал Тило.

– С-сначала одно, – Готтфрид сглотнул, но от кома избавиться не удалось. – Потом появились другие, но мы улетели.

– Одно? – Тило приподнял бровь.

– Угу. Слепое. Оборванное, полуголое, все в язвах. И даже не разберешь, прости фюрер, баба или мужик, – Готтфрид продолжил мять в руках уже изрядно влажную салфетку.

– О, это вам несказанно повезло, – усмехнулся Тило. – Обычно они выглядят более цивилизованно. И интеллект, как правило, сохранен. И пола все-таки определенного, хотя встречаются сюрпризы.

Воображение услужливо подбросило Готтфриду пару соответствующих картин, и он едва сдержался, чтобы не скривиться.

– Но они и правда бывают агрессивными, – задумчиво проговорила Мария. – И, в отличие от простых грабителей, к партийцам питают большую ненависть, чем к таким, как мы. Впрочем, их можно понять.

– Но… – Готтфрид потер затылок. – Если Партия в курсе… Почему с ними ничего не сделают? Не выселят в резервации, в Трудовые Лагеря…

– Вы это у нас спрашиваете? – на лице Тило играла по-отечески теплая улыбка.

Готтфрид смешался. Он проявил себя не лучшим образом перед беспартийными. Можно сказать, опозорился. Теперь он судорожно пытался убедить себя в том, что он – ученый, и вовсе не обязан знать о таких деталях, как политика Партии относительно… А, собственно, относительно кого? Ну не люди же это. И даже не унтерменши. Вряд ли что-то выше уровня животных. А то, что этот Тило сказал про сохранный интеллект… Так у многих не-арийцев, да что там не-арийцев – даже черных людей из той же Африки, на месте которой теперь неумолимые воды Мирового Океана – было подобие интеллекта, и иногда оно даже достигало уровня расово верных индивидов. Впрочем, это было скорее исключением. И потом, Тило вряд ли проводил спецтесты. Может, ему вовсе показалось – неужто он прямо так уж контактировал с этими чудовищами, чтобы оценить такую многогранную штуку, как интеллект?

– Не переживай, – Мария накрыла его руки, в которых он все еще теребил несчастную салфетку, узкой теплой ладонью. – Здесь зараженных нет. С твоим другом ничего не случится, Магдалина прекрасно знает окрестности. Да и не пойдут они так уж далеко.

– И потом, вряд ли ваш друг не в состоянии постоять за себя, – Готтфриду показалось, что и Тило принялся его успокаивать. – У вас наверняка есть оружие.

– Откуда… Мы – ученые, а не военные и не полиция…

Готтфрид осекся. Второй раз в присутствии этого Тило он сел в лужу. Хуже – он не просто сел в лужу, он еще и смачно обделался! Какой-то беспартийный старикан – ну и ладно, пусть не старикан, но все же! – разделал его под орех всего-то двумя вопросами!

– А даже если и нет, – миролюбиво продолжил Тило, – вряд ли кто-то станет связываться с вашим другом. Он производит впечатление человека, способного дать отпор.

– Я, с вашего позволения, отойду ненадолго, – Мария улыбнулась. – Не скучайте и не вздумайте уйти, Готтфрид! Я сейчас же вернусь!

Готтфрид кивнул и проводил Марию взглядом. В компании Тило он ощущал себя неуютно, а теперь, оставшись с ним практически один на один, отчаянно старался не выказать неловкости. И не сесть в лужу в третий раз. Впрочем, Тило, казалось, отнюдь не пытался поставить собеседника в неловкое положение.

– Вы давно в Берлине, Готтфрид?

– Третью неделю, – он ощутил, как обретает почву под ногами.

– Совсем недавно, – понимающе выдохнул Тило. – Тогда все ясно. А до этого где работали, если не секрет?

– В Мюнхене, – Готтфрид подлил себе еще пива и жестом предложил Тило присоединиться, на что тот отрицательно покачал головой.

– Почки ни к черту, – пояснил он. – Вообще уж не пью ничего, кроме воды. Но вот в курении отказать себе не могу, – Тило усмехнулся и достал папиросу. – Вас точно не угостить?

– Нет, благодарю. Откровенно говоря, не выношу дыма.

Тило усмехнулся и покосился на пепельницу – там лежал выпачканный помадой Марии окурок. Готтфрид мысленно обругал себя последними словами. Кажется, он попал впросак в третий раз.

– Готтфрид, Мария мне как сестра, – Тило не сводил с него глаз. – Как младшая сестра, – уточнил он, как будто это что-то кардинально меняло. – Если хоть один волос упадет с ее головы – я не посмотрю, что ты партийный.

Готтфрид слышал нечто аналогичное второй раз за вечер. Только сначала его предупреждала Мария, а теперь вот этот мутный тип. Похоже, придется отдуваться и за себя, и за Алоиза.

– Не переживайте, – он не отвел глаз от проницательного взгляда Тило.

– Вы не перегрызли друг другу глотки? – Мария села на место и, взяв со стола папиросы Тило, закурила.

– А должны были? – притворно удивился Готтфрид. На миг ему почудилось, что Тило смотрел на Марию отнюдь не как брат.

– Нет, – она рассмеялась бархатным смехом, слегка запрокинув голову.

Готтфрид вновь ощутил прилив желания, резкого, всепоглощающего, заставляющего искать ответного жара и ласк.

– Просто Тило – мастер поставить любого человека в неловкое положение, – продолжила Мария. – Но вы не думайте, это он совершенно не со зла!

– Верю, – пробормотал Готтфрид, рассматривая тлеющий кончик папиросы Марии.

– Не буду мешать вам, – Тило встал и откланялся. – Был чрезвычайно рад знакомству, Готтфрид. Надеюсь, свидимся еще! – он протянул для рукопожатия ладонь.

– Взаимно, – Готтфрид улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка выглядела искренней, и пожал руку. Та оказалась сильной и цепкой.