Текст книги "Wo alle Strassen enden (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– Это, благодаря вам, теперь вне моей компетенции, – усмехнулся Айзенбаум.
– И он намерен задействовать в испытаниях как бомбы, так и пушки нас обоих, – Готтфрид проигнорировал выпад Айзенбаума.
– Всю жизнь мечтал, – выплюнул тот.
– Знаете, наши отцы как-то находили общий язык и разработали вместе то, что спасло жизни тысячам людей. И нам с вами в том числе, – Готтфрид снова проглотил попытку его задеть.
– Если бы не ваш отец… – Айзенбаум вскочил, оперся ладонями о стол и угрожающе навис над Готтфридом. – Он отравил разум моего отца ядом пацифистских и антиарийских идей! Он всегда болел за народ тогда еще Германии, и ересь вашего отца вскружила ему голову! Не свяжись он с Фридрихом Веберном, он бы не поехал тогда в Швейцарию! Он остался бы жив!
Голос Айзенбаума задрожал.
– Вы ненавидите меня не потому, что я отдал предпочтение Агнете, – покачал головой Готтфрид. – Вы ненавидите меня только за то, что я – сын Фридриха Веберна…
– Заткнитесь, – скривился Айзенбаум. – Не говорите ничего о том, о чем не знаете! Рассказать вам, сколько раз я просил хауптберайхсляйтера Малера перевести меня в любую другую рабочую группу? Но он вбил себе в голову… – Айзенбаум махнул рукой и принялся ходить по кабинету Готтфрида туда-сюда.
– Послушайте, мы ни за что уже не изменим прошлого, – Готтфрид развел руками. – Мы можем только исправно нести нашу службу в настоящем.
– Вы? Вы?! – лицо Айзенбаума пошло красными пятнами. – Вы и исправная служба? Не смешите меня! Алкоголик, дебошир, потаскун и восторженный идиот! Вот вы кто!
– Да при чем тут я?! – вспылил Готтфрид. – У вас есть студент, Отто.
– Разгильдяй и балбес! – припечатал Айзенбаум.
– Зря вы так, – горько проговорил Готтфрид. – У него светлая голова. Он немного ребенок…
– Который смотрит вам в рот и считает, что быть таким как вы – здорово!
– Да при чем здесь я?! – Готтфрид стукнул ладонью по столу. – Вы послушайте себя, ну! Умный человек, ученый, а не в состоянии преодолеть собственной антипатии к какому-то, по вашим же словам, жалкому идиоту! И чего вы тогда сами стоите, а? Чего стоят ваши знания и навыки!
– Вы еще пожалеете, херр арбайтсляйтер, – сверкнул глазами Айзенбаум. – Вы еще получите свое, когда ваша драгоценная Агнета отправится в Центр Арийского Материнства, чтобы подмывать там задницы и менять пеленки! И кто останется с вами? Ваш дружок Алоиз? Он инженер. Студенты, которые шагу сами ступить не могут? Вы своими руками лишили себя союзников, поставив на ненадежную фигуру!
– Агнета умна, – возразил Готтфрид.
– К ее уму прилагается женская функция, – парировал Айзенбаум. – Она ненадежна. Впрочем, что это я вас предостерегаю.
– Вольфганг, – Готтфрид вздохнул. – Наша команда…
– Команда? – эхом отозвался Айзенбаум. – Вы понятия не имеете о работе в команде. И однажды насладитесь последствиями этого сполна.
Айзенбаум вышел, громко хлопнув дверью. Готтфрид бессильно опустился в кресло и обхватил голову руками. Ему не просто не удалось выправить ситуацию – он только все испортил. Он не понимал, почему Айзенбаум не хотел его услышать, он был точно упертый осел: твердил одно и то же о нем да о его отце, и даже полслова не сказал о пушке! А ведь его рекомендовали как блестящего ученого! Прав был Малер. Видимо, Айзенбаума настолько задевала необходимость работать бок о бок с ним, а ситуация с Агнетой стала последней каплей.
Готтфрид так задумался, что не услышал стука в дверь. Лишь когда в его кабинет сунулась голова Алоиза, он пригласительно махнул рукой.
– Что ты сделал с Айзенбаумом? Он вылетел из твоего кабинета так, будто ты поджег ему зад, – Алоиз прошел и сел напротив Готтфрида. – Да и орал он тут, как резаная свинья.
– Раз ты все слышал, зачем спрашиваешь? – хмуро отозвался Готтфрид.
– Слов слышно не было, – пояснил Алоиз. – Так что стряслось?
– В его системе ценностей сын отвечает за отца.
– Но, – Алоиз непонимающе покачал головой, – ваши родители же дружили и работали вместе?
– Айзенбаум убежден, что мой отец свел его отца в могилу, – Готтфрид откинулся на спинку кресла. – Алоиз… Он просто ненавидит меня. Понимаешь?
– Это чушь! – вскинулся Алоиз. – Ну что за гребаная чушь?! Он здесь не в песочек играет, ну! Взрослые мужики.
– Вот и я так думал. Помнишь, я с самого начала говорил, что он работает по бумажкам? Ну, от забора и до обеда? Вот и сейчас так же.
– Ну так пропиши ему новые должностные обязанности, – пожал плечами Алоиз. – А там пусть хоть лопнет со злости.
– Знаешь… А ведь он прав кое в чем.
Готтфрид замолчал. Было чертовски горько и обидно.
– Да в чем он прав-то? – Алоиз стиснул зубы.
– Хреновый из меня руководитель. И хреново я работаю в команде. Сам посуди! – он выставил руку вперед, увидев, что Алоиз собирался его перебить. – Я не вынес на общее обсуждение идею с реорганизацией отдела, когда заметил потенциал Агнеты. Я мало времени уделял остальным. Вон, с Отто…
– Прекрати сопли на кулак наматывать! – рявкнул Алоиз. – Выйди сейчас ко всем и объяви, что сказал тебе Малер. Выдай всем задания и поставь сроки! Действуй, фюрер тебя раздери, а не кисни здесь за закрытыми дверями, неженка! Ишь ты, сказал ему Айзенбаум, что он дерьмо! А ты уши-то развесил и рад! Привык оправдываться, что ни на что не гож – так а сейчас что? Сдаешь вон анализы на воспроизводство, как все белые люди! Давай, яйца в кулак и пошел! Если через десять минут не выйдешь с объявлением – придется мне сказать всем, что медики тебе эти самые яйца и отрезали! И голову заодно.
– Я не успею за десять минут подготовить инструкции.
– Да хрен с ними, с инструкциями! Завтра подготовишь! Дай им знать, что они тебе нужны! Что они тут не груши околачивают, а пользу Империи приносят! И за это отвечаешь, между прочим, – ты!
Алоиз поднялся и пружинистым шагом направился к двери, у самого выхода обернулся и дружески подмигнул:
– Давай, дружище, ты же гений. Покажи им всем!
Готтфрид подошел к зеркалу, расчесал волосы, поправил пробор. Одернул китель и манжеты рубашки. Выпрямился, расправил плечи. Затянул галстук. В очередной раз рассмотрел бланш – тот расцвел сине-фиолетовым. Готтфрид набрал в грудь побольше воздуха, вытер руки носовым платком и решительно направился к выходу из кабинета.
========== Глава 13 ==========
Готтфрид и Алоиз шли на партсобрание. Готтфрид ощущал, как с плеч его свалилась если не вся гора, то немалая ее часть: Алоиз все-таки был чертовски прав. Команда в почти полном составе восприняла его вчерашнюю речь о надеждах, возлагаемых на них начальством, с небывалым рвением, а сегодня с самого утра все, кроме Айзенбаума, охотно подписали обновленные должностные инструкции – Готтфрид пообещал окончательно доработать их к началу следующей недели. Сам Айзенбаум выглядел совершенно взбешенным, но держался в рамках приличий. Зато Агнета вела себя странно: она то принималась за работу с остервенением, то впадала в какое-то подобие ступора, точно была где-то далеко. Отто, вывалив язык, корпел над учебной литературой; остальные тоже были заняты делом.
Готтфрид, входя в конферец-зал, почувствовал, что ему наплевать – разнесут за драку, так разнесут. Хвалить его пока было не за что, так что он с совершенно спокойным сердцем уселся поближе к проходу и приготовился честно пропустить мимо ушей все, что собирался наговорить им с кафедры политрук Хоффнер.
Многоголосая толпа вмиг притихла, как только Хоффнер вошел – будто кто-то выключил звук у работающего с помехами радио. Готтфрид совершенно некстати подумал, что вчера со всеми этими перипетиями вовсе забыл позвонить Адлеру, а ведь тот обещал сделать анализы срочно! Решив, что после партсобрания или выловит Адлера в коридоре, или позвонит ему, он погрузился в думы о схеме пушки – у него уже была пара вариантов, но пока совсем схематичных. Из размышлений его выдернул Алоиз, пребольно пихнув локтем в бок, когда громоподобный голос Хоффнера объявил его фамилию.
– Дуй туда, быстро! Он уже второй раз тебя назвал!
Готтфрид встал и пошел к сцене. Он понятия не имел, что о нем сейчас скажут во всеуслышание, но по дороге поймал взгляд Айзенбаума. В нем читалась такая неприкрытая злость, что Готтфрид решил, что, по всей видимости, его на сей раз похвалят.
И не ошибся. Хоффнер, натянув на лицо слащавую улыбку, принялся разоряться в микрофон:
– Товарищи! На эти подмостки поднимается небезызвестный вам арбайтсляйтер Готтфрид Веберн! На прошлой неделе Готтфрид Веберн получил от Партии мотивирующую взбучку, мы, товарищи, протянули ему руку помощи, не дав погрязнуть в пороках, свойственных даже лучшим из людей. И что же? Теперь пришел черед прокричать “ура” и похвалить Готтфрида Веберна за потрясающую работу, за перевыполнение плана, блестящую работу со своей командой! Тот факт, что Готтфрид Веберн умеет смотреть на проблематику своей работы широко и внедрять инновационных подход, может вскоре привести Арийскую Империю к новым открытиям!
Готтфрид стоял и не знал, радоваться или печалиться. Даже тут проклятый Хоффнер не упустил момента ткнуть его в прошлые прегрешения. А теперь вся толпа лицезрела его бандитскую физиономию.
Толпа же, к его удивлению, разразилась аплодисментами и громкими криками “ура”. Не хлопали только Айзенбаум и Штайнбреннер. Последний и вовсе побагровел, по челюсти катались желваки. Готтфрид даже в какой-то момент понадеялся, что Штайнбреннера все-таки вызовут в ругательном блоке и устроят ему хорошую взбучку за драку. Поэтому когда чествование “великолепного ученого и блестящего руководителя” подошло к концу и Готтфрид вернулся на свое место, он принялся вслушиваться, не назовут ли фамилию его старого заклятого врага. Но Штайнбреннера так и не вызвали.
– Ну что, герой дня, – Алоиз пихнул его локтем. – Приятно стоять в лавровом венке?
– Не знаю, – признался Готтфрид. – Я как-то растерялся.
– Вот ты недоразумение, – беззлобно проговорил Алоиз. – Ругают – тебе привычно, а на похвалу теряешься. Ты это… Привыкай, вот что!
– Ага, – покивал Готтфрид. – Погоди, мне бы Адлера найти.
– Тут столько народу, – с сомнением отозвался Алоиз. – Может, ты потом к нему сходишь? Или позвонишь.
– Наверное, ты прав. Пошли, что ли?
В лаборатории их ждал огромный сюрприз. Перед дверями стояли двое: Хайльвиг Келлер, дородная двухметровая баба с остриженными на мужской манер волосами, и совсем молоденькая девушка, точно полная ее противоположность – с большими ясными голубыми глазами, едва закрывающими уши светлыми локонами и нежным румянцем на круглых щечках. Она при виде них смущенно отвела глаза.
– Веберн? Берг? – прогрохотала Келлер. – Мы из Отдела Пропаганды. Уделите нам, пожалуйста, полчаса вашего времени.
Готтфрид и Алоиз переглянулись. Судя по тону Келлер, это было чем угодно, но только не просьбой.
– Мы возьмем интервью у всех членов вашей команды, – басила Келлер, сидя напротив Готтфрида в его кабинете. – Разумеется, нам не нужны никакие секретные данные. Просто в этом месяце у нас очередная рубрика об ученых. А вас нам рекомендовал Хоффнер. Он так хвалил вас на собрании.
Келлер смерила Готтфрида взглядом:
– Мне нужно ваше фото.
Девчушка, которая была рядом с ней, принялась вытаскивать из кофра фотоаппарат.
– Можно, пожалуйста, не сейчас? – робко возразил Готтфрид. – Мой вид…
– Мы можем написать какую-нибудь героическую историю! – тут же ответила Келлер. – Или расскажете правду, что и с кем вы так не поделили.
– Прошу прощения… – Готтфрид замялся.
– Ах да! Что это я! – Келлер всплеснула ручищами. – Хауптайнзацлятерин Хайльвиг Келлер, – она пожала Готтфриду руку. – А это – оберхельферин Биргит Шиллер.
Биргит робко пожала Готтфриду руку.
– Готтфрид Веберн, Алоиз Берг, – вежливо отрекомендовался Готтфрид, искоса посмотрев на Биргит – она была первым встреченным за последнее время партийным человеком ниже его по званию.
– Итак, фотографии, – Келлер села обратно и осмотрела кабинет хозяйским взором. – Мы можем снять вас за столом в профиль. А еще одну фотокарточку, в анфас, возьмем из личного дела, вы согласны?
– Как скажете, – Готтфрид пожал плечами.
– Отлично! – Келлер просияла. – Еще один важный момент, арбайтсляйтер Веберн. Напишите мне список, у кого из вашей команды стоит взять интервью в обязательном и первоочередном порядке.
– Хауптайнзацляйтерин Келлер, это лишнее, – твердо заявил Готтфрид. – Если возможно, я бы настаивал, чтобы мнения каждого члена команды вошли в это интервью. У нас нет никого, кто неважен, понимаете?
Алоиз, стоявший за спиной у Келлер, принялся показывать жесты одобрения. Биргит, судя по всему, это заметила и улыбнулась.
– У вас есть студенты, – парировала Келлер.
– И им важно знать, что они тоже нужны Империи, – покивал Готтфрид. – Хауптайнзацляйтерин Келлер, я бы настаивал…
– Разумеется, мы выполним ваши пожелания, – пробасила Келлер. – И пришлем на согласование материал. В таком случае, позволите ли вы начать опрос? Мы бы хотели побеседовать с вами дважды, в начале и в конце.
– Конечно, не вижу проблем, – Готтфрид улыбнулся. – Начнем прямо сейчас?
*
К удивлению, с первым этапом интервью и правда удалось разделаться очень быстро. После того как Келлер и ее подопечная Биргит покинули его кабинет, Готтфрид нашел телефон Адлера и набрал его номер. После четырех гудков на том конце провода раздался мужской голос.
– Добрый вечер, – поздоровался Готтфрид. – Это Готтфрид Веберн, я вчера…
– Ах, Готтфрид, – Адлер, судя по всему, улыбнулся. – Так торопились узнать, что у вас там и как, что забыли вчера позвонить, не правда ли?
– Да, заработался.
– Ничего! Сейчас, подождите, посмотрю в вашу карту. Да-да… Так… Анализы в норме. Кровь, моча в порядке, фертильность чуть выше медианы, pH спермы…
– Да-да, спасибо, но я в этом не разбираюсь. Получается, я допущен?
– Допущены-допущены, так что не вздумайте употреблять алкоголь!
– Кто…
– Кто будущая мать? – Адлер, похоже, пребывал в отличном расположении духа. – Одну минуту.
В трубке послышался шелест бумаг.
– Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения.
Готтфрид почувствовал, как у него закружилась голова.
– Как вы сказали? – переспросил он.
– Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения. Ее фенотип сгладит ваши недостатки, а высокий интеллект обоих родителей, скорее всего, передастся по наследству. Кажется, она из вашей лаборатории, так что вам же лучше!
– Благодарю вас за информацию!
– Конечно-конечно, обращайтесь!
Трубка разразилась противными короткими гудками. Готтфрид с отвращением швырнул ее на рычаг. Вот уж и правда, час от часу не легче! И Айзенбаум, сволочь, как в воду глядел! Готтфрид вспомнил свой сон и потянулся за платком – вытереть руки. Это было фиаско.
*
– У Айзенбаума было такое лицо, будто ему кто-то на роже говном усы нарисовал, – смеялся Алоиз, когда они летели вниз, закончив с работой. – Понятия не имею, что он там наговорил этим достопочтенным фрау, но, кажется, тебя он теперь возненавидит еще больше!
– Я тоже не знаю, – проговорил Готтфрид. Он сам вообще смутно помнил вторую половину интервью – все его мысли были заняты совершенно другим.
– Что с тобой такое? Ты после этих формальностей опять какой-то кислый.
– Например, мне нельзя пить.
– О, тебя допустили! Поздравляю! – Алоиз широко улыбнулся.
– Угу.
– Кто мать, знаешь?
Готтфрид вздохнул. Отчаянно хотелось напиться вопреки директиве Адлера.
– Угу.
– Ну не тяни же ты кота за причиндалы! – воскликнул Алоиз.
– Агнета! – рявкнул Готтфрид, закладывая слишком крутой поворот. – Агнета, мать ее, Мюллер!
– Ну так это же отлично, дружище! – Алоиз похлопал его по плечу. – Вы друг друга знаете, цените, она к тебе очень хорошо относится.
– Ничего ты не понимаешь! – горячо возразил Готтфрид. – Айзенбаум был прав. Она уйдет из команды! И я останусь один с этой чертовой пушкой! На сколько она выпадет из процесса, а? Сам посуди! И Айзенбаум и все остальные будут тыкать в меня пальцем, мол, на бабу поставил? А ей каково?
– Ты с ней уже говорил?
– Нет.
– Ну так и не приплетай ее! Она, в конце концов, нормальная девчонка, хотя и физик. Только порадуется. А ты уже за нее решил какую-то муть! Вот что, поехали вниз! Тебе ж половой покой не прописали?
– Нет, – мрачно отозвался Готтфрид. – Пока нет.
– Ну… Поехали?
Готтфрид медлил. Какая-то часть его стремилась в “Цветок Эдельвейса”, но перспектива рассказа Марии о его новом задании пугала. Готтфрид сам не мог понять, почему, но, судя по ее реакции на упоминание Вальтрауд, здесь все могло быть куда хуже. Домой? Впереди выходные, пусть ему и стоило поработать, но возвращаться теперь в нору, в которой ему уже второй раз снилась форменная дрянь.
– А поехали вниз? – неожиданно предложил он.
– Уверен, – Алоиз с сомнением посмотрел на друга. – Там зараженные, радиация. А тебе вон, долг Отечеству…
– Адлер сказал, что, во-первых, еще действует антирадин, а во-вторых, дети, рожденные от облученных родителей, проще адаптируются!
– Ну, если Адлер сказал, – с сомнением протянул Алоиз. – Вот чертяка ты, Готтфрид! Знаешь же, что мне и самому интересно!
Они медленно плыли по воздуху вдоль одного из нижне-средних ярусов, немного ниже того, где они некогда встретили то самое существо. Признаков жизни там не было – заброшенные бетонные коробки с зияющими провалами окон-глаз, битые стекла, какой-то мусор.
– Смотри! – Алоиз дернул Готтфрида за рукав.
Готтфрид замедлился еще сильнее, почти повис в воздухе, чтобы посмотреть, на что же указывал друг.
У самого более-менее ровного пятачка, когда-то, похоже, бывшего весьма роскошной посадочной площадкой, громоздилось здание. Когда-то отделанное светлым, почти белым камнем, большую часть которого уже давным давно сковыряли или разбили, с огромными окнами и даже остатками балконов, старомодное, вроде тех, что были до Катастрофы, оно казалось здесь совершенно чужеродным. На его крыше, отделанной вычурными барельефами, тоже искалеченными, громоздился следующий ярус Берлина, и громоздился до того несуразно, что казалось, что это здание сюда воткнули совершенно вопреки здравому смыслу.
– Давай его осмотрим? – глаза Готтфрида загорелись.
– А если там кто-то есть?
– Хм-м… – протянул Готтфрид. – Да… Если зараженные…
– С другой стороны посмотри! Там над входом свастика!
– Думаешь, зараженные бы ее содрали?
– Ну конечно!
– Может, ловушка, – с сомнением проговорил Готтфрид.
Его раздирали сомнения. Чертовски хотелось влезть внутрь, осмотреться, но он прекрасно понимал, что попади они в лапы зараженным, о которых говорили Мария и Барвиг, им не сносить головы. У них не было оружия, они были совершенно беззащитны.
– Знаешь, я беру свои слова назад, – уверенно заявил Готтфрид. – Я не самоубийца, этого Партия не поощряет.
– Ну… – Алоиз, похоже, тоже боролся с желанием все-таки влезть в столь интересное здание. – Ты прав, – признал он. – Давай, что ли, пошатаемся по окрестностям “Эдельвейса”? Или чуть ниже?
– Давай, – с легким сердцем согласился Готтфрид. Он еще раз бросил взгляд в одно из огромных окон странного дома, и в тот же миг ему почудилось какое-то движение. – Алоиз… Там кто-то есть.
– Уверен?
– Нет, конечно, – фыркнул Готтфрид. – Может, просто тени.
– Ну и фюрер с ними.
Согласившись, что уж под свастикой с тенями точно фюрер, Готтфрид направился наверх. Вот еще, так рисковать! Они не настолько идиоты, посмотрели – пора и честь знать.
Ярус за ярусом город становился все оживленнее. Туда-сюда сновали пестрые фигуры, иногда встречались и форменные мундиры. Пару раз Готтфрид заметил непропорционально огромных – людей? Существ? Эти твари были ростом выше любого истинного арийца раза эдак в полтора, и шире – примерно в два.
– Кто это? – нахмурившись, спросил Готтфрид.
– Ты тоже заметил? – Алоиз поджал губы. – Понятия не имею. Впервые вижу.
– Надо бы выяснить. Не люблю, когда рядом ходит то, названия чему я не знаю, – поморщился Готтфрид.
Они летели дальше. Пейзаж стал почти привычным, разве что вывески потусклее, партийных мундиров – побольше, и даже встречались новенькие флюквагены на посадочных площадках.
– Может, тут? – предложил Готтфрид, кивая на просторный пятачок. Он открыл окно, чтобы лучше рассмотреть обстановку. Там уже стоял свеженький “Опель” с партийной эмблемой, в окнах виднелись люди, а из хриплых динамиков над дверями какой-то забегаловки доносился какой-то джаз.
– Давай, – легко согласился Алоиз. – Пониже немного, конечно. Но выглядит довольно надежно.
– Если не лезть во всякие заброшенные здания, – поддакнул Готтфрид.
Они шли по узкой улочке вдоль нагромождения лавчонок, забегаловок, магазинчиков, большая их часть была открыта. На них смотрели по-разному: кто-то стремился зазвать к себе гостей в партийных мундирах, кто-то кривился, кто-то делал вид, что они – пустое место.
– Ну и лабиринт, – покачал головой Готтфрид, когда они вышли на очередной перекресток. Улочки петляли, и порой перекрестки представляли собой пересечения не двух дорог, а больше. – Как бы не потеряться. Надо было прихватить с собой клубок пряжи.
– Какой клубок?
– Мне мать какую-то сказку в детстве читала. Не помню точно, но там был лабиринт и чудовище. И посланный туда человек вышел благодаря тому, что его возлюбленная дала ему клубок пряжи.
– Что-то никто не одарил тебя клубком, Готтфрид, – недоверчиво проговорил Алоиз.
– Тебя, знаешь ли, тоже!
– Прямо по больному, – вздохнул Алоиз. – И не стыдно тебе? А еще друг, называется.
Они вышли на небольшую площадь, очень похожую на рыночную. К их огромному удивлению, там не было ни души. Воздух словно застыл, тишина показалась неестественной и давящей, низкий потолок верхнего яруса угрожающе навис над самыми головами.
Холод пополз по спине Готтфрида.
– Знаешь, – протянул Алоиз, – давай смываться отсюда подобру-поздорову. Не нравится мне тут…
– Правильно не нравится, партийная шавка! – откуда-то от ближайшей стены отлепилась фигура, одетая в темно-серый, почти черный комбинезон. В руках фигура держала увесистую железную трубу.
Готтфрид оглянулся – он помнил, откуда они пришли, нужно было срочно делать ноги! Но с той стороны от стен отделились еще две фигуры. Они были в таких же комбинезонах, перчатках, а на головах у них были подобия глухих шлемов с прорезями для глаз.
– Не оглядывайся, – прокаркал еще один – Готтфрид сбился со счета, сколько их выросло из темноты. – Не поможет. Вы еще пожалеете, что на свет родились.
– Мы уже пожалели, уважаемые товарищи! – заявил Готтфрид. – Мы очень пожалели, разрешите нам идти?
Существа разразились лающим смехом.
– А он смешной! – заявило еще одно существо, судя по голосу, женщина. – Мне нравится! Давай отдадим его старине Груберу? А?
Готтфрид вздрогнул – он понятия не имел о том, кто такой старина Грубер, но, судя по контексту предложения, ему это ничего хорошего не сулило.
– Не буди лихо, женщина! – рявкнуло еще одно из них.
Откуда-то спереди раздался утробный вой и тяжелая поступь.
– Разбудила, сука безмозглая, – возмутился кто-то еще. – Вот теперь нам его успокаивать.
– Зачем? – возразило еще одно. – Отдайте Груберу этих.
– Они нам пока живыми нужны, идиот! – рявкнул первый. – Нам партия за них дорого заплатит! Утихомирьте его!
Трое отделились и пошли на звук. Издалека донеслась какая-то возня, вой, рычание и ругань, но вскоре все стихло.
– Только можно я вот этому, хорошенькому, сначала веки швейцарским ножичком отрежу? – взмолилась женщина, указывая на Алоиза. – Как такой же, как он, гестаповец проклятый, моей сестре на моих глазах!
– Ты определись, на чьих глазах веки-то обрезал – на твоих аль сестриных, – глумливо протянул очередной.
– Отставить! – снова рявкнул первый. Женщина было метнулась к насмешнику, ну тут же застыла и поникла, ссутулив тощие плечи. – Ну что, партийчики… Готовы ответить за грехи братьев?
Готтфрид вздрогнул – он знал одного человека, способного отрезать жертве веки. Но этот человек не был гестаповцем.
– Погодите! – Алоиз поднял руки. – Расскажите, чего вы хотите! Может, мы попробуем…
– Вы? Попробуете?! – протянул первый. – Да если мы вас сейчас отпустим, вы к нам своих приведете, а нас потом… – он рубанул ребром ладони по горлу. – Думаете, нам хорошо?!
– Никому не хорошо гнить заживо! – прокричал Готтфрид. – И это можно облегчить! Я знаю, как!
Он очень надеялся, что попал в точку. Это был их крохотный шанс на жизнь – лишь бы с ними вышли на торг. Он сделает антирадин, он добудет реактивы, он… Да все что угодно, лишь бы их оставили в покое!
– Знаешь? – первый рассмеялся. – Раз знаешь – расскажешь.
– Отпусти – и не только расскажу, еще и лекарства принесу! – уверенно отчеканил Готтфрид. Это далось с трудом – от волнения ему свело челюсть, по спине градом катился пот.
– Зачем же мне тебя отпускать? – первый явно веселился. – Мои тебя обработают так, что ты и тут расскажешь.
– Не расскажу, – Готтфрид дернул головой. – Я не помню! У меня рецепт.
– О, мои ребята заставят тебя вспомнить, – пообещал первый. – Они у меня знаешь какие! Один – художник, разрисует – родная мать не узнает! Второй – музыкант! На каждой струне поиграет, нужный звук настроит! Третий – скульптор.
– Вы не понимаете? – вмешался Алоиз. – Любая неточность в рецепте сделает из лекарства яд!
– И к тому же, где вы возьмете реактивы? – подхватил Готтфрид.
– Я не верю вам, партийчики. Вот когда ваша драгоценная верхушка выменяет вас на наших людей, тогда мы продолжим разговор. Возьмите их! Они явно без оружия.
Существа стали сжимать кольцо. Готтфрид и Алоиз встали спина к спине, но, судя по всему, драться было бесполезно. Готтфрид прикинул, что даже если он каким-то чудом завладеет палкой того, что было женщиной и подбиралось к нему слева, то остальные быстренько парой метких ударов раскроят ему череп. Возможно, это было лучшим решением ситуации, но проверять не хотелось. Неожиданно откуда-то сзади донесся рев мотора – явно дизельного, хотя такие уже давно были пережитком прошлого. Впрочем, как и Готтфридова “БМВ”, пусть и с атомным движком. А потом бабахнуло раз, бабахнуло два, в нос ударила жуткая вонь, а перед глазами потемнело; и он почувствовал, как чьи-то цепкие пальцы ухватили его за ворот кителя и куда-то потащили.
– Алоиз! Алоиз, ты где? – Готтфрид давился словами, пока его волоком тащили по бетону, его ужасно тошнило, а потом, помимо темноты, на него навалилась тишина, и время застыло.
========== Глава 14 ==========
Готтфрид едва попытался разлепить тяжелые веки, как ему на грудь легла чья-то рука.
– Не надо, лежи. Ты в безопасности, – проговорил знакомый женский голос.
– Ало… из… – пробормотал он. – Где… Алоиз?
Проникший сквозь едва приоткрытые веки свет показался нестерпимо ярким, поэтому Готтфрид зажмурился и почувствовал, как жжет глаза, как по лицу скатываются едкие слезы.
– Тихо, – палец нежно лег ему на губы. – С Алоизом все в порядке, он в соседней комнате.
– Мария, – он попытался перехватить ее руку, но чудовищная слабость словно приковала его к постели.
– Лежи, – она погладила его по волосам и коснулась губами – восхитительно влажными и прохладными – лба. – С тобой все будет в порядке. Это последствия слезоточивого газа и эфира, пройдет.
– Как… я… – слова давались с трудом, к горлу подкатывала тошнота.
– Готтфрид! – Мария обняла его. – Мы все расскажем и объясним. Тебе сейчас надо обработать глаза и нос, а потом поспать и прийти в себя. Сейчас…
Она встала, и Готтфрид услышал ее мягкие шаги. Скрипнула дверь, она проговорила кому-то негромко, что он пришел в себя, а потом, судя по всему. пошла обратно и села рядом на кровать – Готтфрид почувствовал, как матрас слегка прогнулся под ее весом.
– Потерпи, это ужасно неприятно. Но это неопасно. Еще ты поранил ногу, мы уже все обработали, обычная ссадина, – она нежно гладила его по лицу.
– Мария, – раздался мужской голос рядом.
Готтфрид удивился – то ли он вслушивался в голос Марии и не обратил внимания ни на скрип двери, ни на шаги, то ли этот человек вырос тут прямо из пола.
– Отойди, – тот же голос. – Я только что от его приятеля, тот быстрее в себя пришел, видимо, масса тела сказалась. Дай обработаю.
Он впрыснул в нос и горло Готтфрида какой-то противный аэрозоль, а потом принялся промывать глаза каким-то раствором с резким специфическим запахом. Запах был Готтфриду совершенно незнаком. От одного прикосновения к поврежденному глазу перед внутренним взором Готтфрида нестерпимо ярко вспыхивали яркие пятна, отдаваясь болью во всем теле.
– Откройте глаза!
Готтфрид попытался разлепить веки, но они словно были заклеены, из них градом катились жгучие слезы, и он разразился мучительным громким чиханием.
– Ничего страшного, – обладатель голоса – Готтфрид все никак не мог вспомнить, кто же это такой – подпихнул ему носовой платок, и очень кстати: к слезам присоединилась едкая жидкая слизь из носа, и казалось, что это ни за что и никогда не кончится, и он так и умрет в постели Марии позорной смертью, недостойной мужчины.
– Ну, ну, – подбадривал голос. – Давайте еще раз.
– Нет! – Готтфрид даже нашел в себе силы, чтобы слегка отползти от показавшейся такой неотвратимой угрозы.
– Давайте, давайте, это для вашего же блага!
– Тило, вы слишком грубы с ним! – упрекнула Мария, и Готтфрид наконец вспомнил, кому принадлежал этот голос – таракану Тило.
Готтфриду невыносимо захотелось все-таки открыть глаза и посмотреть: он был голов поспорить, что Тило даже здесь и в такой ситуации одет в неизменную белую сорочку, белую бабочку и черный фрак, и фалды его, точно жесткие тараканьи надкрылья, по-хозяйски лежали на постели Марии.
– Зато он жив и цел! – парировал Тило.
– Да, – как-то мягко согласилась Мария. – Спасибо вам.
Готтфрид не поверил своим ушам: неужели их с Алоизом спас этот мерзкий таракан?
– Хватит разговоров, – Тило, судя по всему придвинулся к нему. – Давайте. Постарайтесь приоткрыть глаза.
Готтфрид стоически вытерпел процедуру. Где-то здесь же ему подумалось, что было бы, попади они в лапы к тем зараженным – а он был уверен, что это были именно зараженные. Несмотря на то, в какие годы они росли, к определенному возрасту они превратились в достаточно изнеженных людей, пусть не все, но такие, вечно просиживающие штаны в лаборатории и толком не нюхавшие пороху, – уж точно. Все-таки комфорт мирной жизни очень быстро сделал свое дело.
– Вот, видите! – Тило удовлетворенно похлопал Готтфрида по плечу. – Теперь можете поспать, если хотите. Мария, погаси свет! Можешь зажечь свечу, если хочешь. Надо подождать, пока пройдет светобоязнь.
– Вы… Это вы спасли нас?
Тило усмехнулся. Готтфрид живо представил себе выражение его неприятного лица.
– Тебе не терпится сказать за это спасибо?
