Текст книги "Wo alle Strassen enden (СИ)"

Автор книги: add violence

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Она подошла к зеркалу в массивной оправе и поправила одной ей заметные выбившиеся из прически пряди. Готтфрид вытер руки платком – он чувствовал себя не в своей тарелке всякий раз, когда начинался подобный официоз. Он бы предпочел не этот безупречно сервированный стол и дефицитное игристое, а простое пиво в ничем не примечательном кабаке или столовой да обыкновенные металлические миски. Или старый добрый “Цветок Эдельвейса” – благо бар все-таки не прикрыли, и они время от времени по старой памяти наведывались туда перекусить и выпить.

Мелодичными переливами ожил дверной звонок, Мария серебряной молнией метнулась к двери. Готтфрид высунулся в проем, чтобы убедиться в том, что к ним пришли именно те, кого они ждали.

В дверях показались Алоиз и Биргит. Оба не в форме – в гражданском. Готтфрид почувствовал себя еще глупее и принялся теребить манжетную ленту. Алоиз преподнес Марии букет цветов, перевязанный лентой.

– Ну привет, дружище, – он пожал руку Готтфриду, осмотрелся и, поправив бабочку на шее, заговорщически прошептал, – давай это… Не мяться в дверях! А то я жрать хочу так, что аж кишки сводит! А там у меня для тебя куча новостей подоспела!

Готтфрид напрягся. Всякий раз он ждал плохих известий. Мария ворчала на него, Алоиз посмеивался, и Готтфрид перестал выказывать опасения вслух, но неизменно напрягался, стоило Алоизу сначала надолго пропасть, а потом вынырнуть, точно черту из табакерки, и засыпать его пересказом последних событий. Теперь вот он опять куда-то ездил и только-только вернулся.

Мария провела всех в гостиную, чинно рассадила. У Готтфрида заурчало в животе – и он был готов поклясться, что у Алоиза тоже.

– Не стесняйтесь, – Мария встала и открыла одно из блюд. – Угощайтесь. Готтфрид, открой, пожалуйста, вино.

– Какие новости? – Алоиз уже уплетал за обе щеки салат, пока Готтфрид возился с пробкой.

– Нет уж, начинай ты.

Пробка наконец поддалась и с громком хлопком вышла из горлышка бутылки, над которым теперь вился ароматный дымок.

– Да у меня-то что, – протянул Готтфрид, разливая вино по бокалам. – Все то же. Назначили испытания пушки.

Насчет бомбы N Агнета и правда оказалась права: потоки нейтронов рассеивались в атмосфере, поэтому производство подобного оружия все естествоиспытатели тут же признали нерентабельным. Зато пушки показали куда как лучший потенциал. Готтфрид вспомнил, как однажды к нему вот так же вот завалился Алоиз и сказал, что необходимо передать часть чертежей этим их Хранителям. И сам, в свою очередь, после принес проекты советских и американских ученых. С одной стороны, Готтфрида невероятно радовало то, что пока Хранители заправляют всем, новая мировая война не состоится. С другой, он хотел делать что-то полезное, а не заниматься миражом, фальшивкой по своей сути. Алоиз тогда очень грубо его отбрил, заявив, что именно такие, как Готтфрид, гаранты мира, и отец бы его всенепременно гордился бы сыном, но Готтфриду все равно было не по себе.

– Опять с Айзенбаумом? – подмигнул Алоиз.

– Ну да, – выдохнул Готтфрид. – Но, ты знаешь, с тех пор, как его перевели в отдельную лабораторию и сделали ее координатором, с ним стало намного приятнее общаться.

– С равными всегда проще, не так ли, оберберайтшафтсляйтер Веберн?

Готтфрид смущенно улыбнулся и отпил вина из бокала – он считал, что для такого резкого его повышения в чине не было никакого повода. А если повод и был, то так привлекать к нему внимания не стоило – довольно было и того, что они с Марией переехали в более престижный район. Хорошо еще, что никто из сослуживцев не видел, как он на самом деле живет. Алоиз еще и настаивал на том, чтобы Готтфрид взял флюкваген поприличнее, но он наотрез отказался и в очередной раз починил свою неизменную старушку.

– Не начинай, Алоиз, – укорила его Мария. – А то он опять начнет мучиться совестью, а потом – головными болями.

– Совестью? – возмутился Алоиз. – Вообще-то, он, во-первых, совершил прорыв в нашем вооружении, во-вторых, пострадал от заговорщиков и помог расстроить их план!

– Ну хватит, хватит, – махнул рукой Готтфрид.

Алоиз всякий раз заводил этот разговор, если речь заходила о регалиях Готтфрида. По представленной народу официальной версии, Готтфрида и Марию схватили деятели “Пиратов Эдельвейса”, жестоко пытали, в результате чего Готтфрид едва не лишился слуха – а все ради того, чтобы не дать Арийской Империи выйти вперед в гонке вооружений. Поэтому, когда им удалось выбраться и указать на подозрительные места внизу, гестапо и штурмовые отряды занялись тем, чем и положено: обеспечением безопасности граждан.

– Лучше расскажи, что там у тебя, – перевел стрелки Готтфрид.

– О-о-о, – протянул Алоиз, залпом допил вино и принялся наливать себе еще. – Русский – это сущая каторга! Английский еще терпимый, и слов много похожих. Но выбирать не приходится – они общаются на языке той страны, где происходит заседание. Так что нам несказанно повезло, что тогда они заседали у нас.

Все помолчали. То и дело все разговоры возвращались к событиям того дня. Оставалось еще слишком много нерешенных вопросов, хотя с определенного времени от Партии отпочковался ее, своего рода, филиал: в нем состояли так называемые “радлюди”. Одни поговаривали, что это такие же унтерменши, как, например, евреи; вторые не соглашались, апеллируя к заключениям биологов, заявивших, что это “новый биологический вид, порожденный Катастрофой”. Радлюдям выдали почти человеческие права, отселили в отдельный район и запретили бесконтрольные связи с людьми, во избежание появления гибридов. Готтфрид, конечно, был уверен, что Адлер со товарищи уже изучает последствия межвидовых связей, но помалкивал. В целом, Адлер периодически общался с ним, рассказывая про проект “Сверхчеловек”, но без особенных подробностей – впрочем, за ними Готтфрид и не гнался.

– Из новостей, – Алоиз посерьезнел. – Мы работаем над усовершенствованием портативной звукозаписывающей техники. Это позволит организовать слежку. Вопрос, конечно, в том, какого ресурса потребует обработка этой всей информации. Но это уже следующая задача. Так можно будет точно знать, где и какие заговоры готовятся.

Готтфрид поежился – он вспомнил их разговоры с Марией за закрытыми дверями и четко ощутил, что ему бы уж точно не хотелось бы, чтобы это так или иначе стало чьим-то достоянием.

– Кстати! – Алоиз поднял бокал. – Нам с Биргит поручили в следующем месяце внести вклад в демографию!

– Что? – переспросил Готтфрид.

– Мне казалось, слух у тебя восстановился полностью, – покачал головой Алоиз. – Говорю, будем вносить вклад в демографию!

Бигрит покивала с выражением нескрываемой гордости на лице.

– В третий раз тебя, – отметил Готтфрид. – Поздравляю вас.

– Спасибо! – искренне поблагодарила Биргит. – Я очень счастлива. О такой удаче можно было только мечтать! Чтобы признали годной, да еще и в отцы выдали, – она бросила на Алоиза беглый взгляд и смущенно умолкла.

– Да уж, – помрачнел Готтфрид, вспоминая Агнету.

Она недавно родила в ЦАМе девочку. От визитов Готтфрида она категорически отказалась, а он и не рвался – видеть Агнету вне работы ему не слишком хотелось, а ребенком он не интересовался. Впрочем, Алоиз к своим тоже не заходил. И вообще визиты отцов в ЦАМ были редкостью.

– А из новостей… – Алоиз отодвинул опустевшую тарелку. – Я привез новые чертежи советских ученых. Они там придумали какую-то инновацию. Сам посмотришь. Вот спустим все под видом разведданных твоему хауптберайхсляйтеру, он тебе все передаст. Кстати… В Союзе тоже радлюди головы подняли. Но их быстро выселили в Сибирь. Как они там это говорят… Тайгу валить, вот!

– Лучше бы у нас их так же выселили, – проворчал Готтфрид и почувствовал на себе недовольный взгляд Марии. – А Америка что?

– У них снова паранойя на тему призраков коммунизма и нацизма. На сей раз демократы обвинили консерваторов в нацизме, а те не остались в долгу. Ну и грызутся, – Алоиз усмехнулся. – Мне кажется, появись у них там динозавр, они внимания не обратят, не то что какие-то зараженные.

Биргит тихонько засмеялась, но так заразительно, что вскоре веселились все. Беседа перетекла в непринужденное русло, зазвучала веселая музыка, разумеется, одобренная Партией, из холодильника в ведерко перекочевала еще пара бутылок игристого.

Готтфрид отметил, что такие посиделки становятся все более веселыми и напоминающими прежние времена: забывался леденящий кровь страх, реже и реже перед глазами возникал облик измученной Магдалины, жизнь возвращалась в свое русло. Его, конечно, все еще занимал вопрос о том, почему же им все-таки помог Тило, но спрашивать он не решался с тех пор, как Алоиз, скривившись, положил руку Готтфриду на плечо и сказал как отрезал, что тот не хочет знать о мотивах Тило ровным счетом ничего, а самого Готтфрида они – по счастью – нисколько не касаются. Мария тоже молчала и как-то загадочно улыбалась, поэтому Готтфрид решил отложить все в долгий ящик.

Дневник отца он по-прежнему изучал – по вновь представленным сведениям, его изъяли у активистов “Пиратов Эдельвейса”, дерадизировали и признали важным историческим документом, доступ к которому был предоставлен ограниченному кругу лиц. Достаточно забавным Готтфриду показался тот факт, что хауптберайхсляйтер Малер обязал Айзенбаума ознакомиться с дневником, после чего тот вообще больше не поднимал с Готтфридом тему взаимоотношений их отцов.

Хотя было еще кое-что. Готтфрид несколько раз пытался выяснить у Алоиза, когда вообще появились Хранители и как давно они принялись обменивать ученых наработками за их спинами. Поначалу Алоиз отмалчивался, а потом рассказал, что утечка информации по оружию Х действительно была организованной. О роли Фридриха Веберна и Людвига Айзенбаума он ничего не знал – или говорил, что не знал, слишком уж рьяно и поспешно открещивался; но Готтфрид настаивать не стал. Он видел гестаповские застенки и решил, что в данном случае незнание – неплохой гарант безопасности.

– Готтфрид, – голос Марии выдернул его из раздумий. – Давай присоединимся к ним?

Алоиз и Биргит танцевали вальс под музыку Штрауса. Готтфрид отвел глаза:

– Может, не стоит?

– Ты всякий раз отказываешься, – вздохнула Мария. – А ведь тут и места достаточно, и врач тебе уже давно подобное разрешил!

– Я… не умею, – выдавил Готтфрид.

Мария рассмеялась и потянула его за руку.

– Ерунда! Я покажу!

Он встал, и она прижалась к нему, положила его руку себе на талию и прошептала:

– На раз-два-три, кругами!

У Готтфрида голова пошла кругом от ее голоса безо всякого вальса. Ритм сам по себе увлек его за собой, и они остановились только тогда, когда прозвучали финальные аккорды.

– Да, дружище, – резюмировал Алоиз. – Ты можешь гордиться! Гаже зрелища я в жизни не видел.

Биргит рассмеялась, а Мария нахмурилась и обняла Готтфрида:

– Ты чересчур строг к нему.

Готтфрид рассмеялся – он вовсе не чувствовал себя уязвленным. Напротив – каким-то совершенно глупо счастливым.

Уже ночью, когда Алоиз и Биргит ушли, а Мария привычно уткнулась ему в грудь лицом, он неожиданно понял, что страх исчез. Улетучился, испарился. Его по-прежнему передергивало, когда он видел на работе самодовольную рожу Штайнбреннера; поначалу он ощущал себя неуютно, принимая кофе из рук Вальтрауд, но теперь как будто кто-то переключил тумблер. Его положение в Партии было прочным, его ценили как ученого и как координатора рабочей группы. Его даже повысили в чине. Рядом была женщина, прошедшая с ним через самое пекло.

И именно сейчас Готтфрид понимал одно: даже там, где, казалось, кончились все дороги, их путь продолжался.