Текст книги "Дух войны (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Соломон вернулся к чтению последней найденной книги. Что-то в его расчетах не сходилось. Вторую ночь подряд он пытался найти ответ на вопрос, не дававший ему покоя. Все книги в один голос твердили о свойствах потоков энергии, их равномерном распределении и областях, в которых наиболее продуктивно можно было использовать те или иные текущие сквозь толщу земли неведомые и прекрасные ручьи. И если сначала то, что он ощущал их в каком-то неполном плоском виде – словно начинающий художник изобразил натюрморт, будучи не в силах показать форму предметов, – Соломон списывал на собственную неопытность и необученность, то с каждым моментом он все больше и больше убеждался в том, что дело в другом. С алхимией этой земли что-то было не так. Что-то было неладно. Соломон не мог понять, что и почему. Ему казалось, что он ходит по самому краю, стоит заглянуть за завесу – и ему откроется все, от самого предвечного начала начал до финала, апофеоза – не только войны, но и самого мироздания.
Очередная мысль посетила его пытливый ум. Он принялся листать свои конспекты, трактаты по алхимии и чертить одному ему понятные схемы. Темная ишварская ночь вбирала в себя его тайну жадно и охотно, словно изголодавшаяся женщина.
Соломон прервался от того, что ему показалось, что кто-то смотрит на него. В последнее время ему особенно часто мерещилось, что кто-то пристально следит за ним, не отстает от него ни на шаг, жадно вглядывается из безмолвной тени в каждое движение. Он поднял голову и посмотрел в окно. В него заглядывала щербатая кровавая луна. “Каждую ночь луна багровая, – с горечью подумал Соломон. – Вся пропиталась нашей кровью…” В свете лунного диска ему почудилось, что за окном что-то промелькнуло. Повинуясь какому-то совершенно неведомому чувству, что внезапно расцвело в его груди, он встал и вгляделся в темноту. Под ее черный бархатный покров скользнула высокая стройная фигура женщины. “Лейла! – абсурдная мысль пронзила его мимолетной болью. – Вздор”, – разочарованно подумал Соломон. Лейла была мертва уже пять лет как.
*
Наиля сидела на жестких деревянных нарах в полутемном бараке. Вокруг пахло потом, кровью и дерьмом. Периодически приносили еду – невразумительную жидкую баланду в жестяных мисках, однако и она пахла дерьмом. Наиля предпочитала не думать о том, чем их вообще кормят. Тяжело вздохнув, она с отвращением отставила миску.
– Ешь, дочка, – прохрипел высохший старик с нижних нар.
У него не было куска носа, обоих ушей и нескольких пальцев на ногах – кто-то из аместрийских то ли офицеров, то ли ученых или врачей ставил очередные опыты с инъекциями кислоты. В бараке поговаривали, что у несчастного старика не было еще кое-чего, но Наиля не вслушивалась. С того момента, как она очутилась в полевой палатке человека, которого именовали “майор Медный”, жизнь ее будто бы прекратилась. Змееподобная женщина, к которой ее отвели две военнослужащие, выдала ей какое-то мерзкое лекарство – впрочем, после него физическая боль прошла – и отправила в это ужасное место. Тянулись бесконечные дни, серые, однообразные, наполненные стонами людей и бьющей в нос вонью, и Наиля уже не знала, ни где она, ни кто она. По ночам она кричала, когда ей снилось мерзкое лицо Медного, просыпалась в слезах, если видела родню, пылала праведным гневом, вспоминая злой смех одетых в синие мундиры алхимиков… Но все чаще перед ее внутренним взором вставало лицо девчонки-майора, которая отчего-то принялась защищать ее. И тогда Наилю охватывал совершенно непонятный стыд.
– Дочка, – снова позвал старик, неловко протягивая иссохшую руку с вытатуированным на запястье номером. №508. – Эх…
– Я не голодна, – покачала головой Наиля.
Сердце ее было не на месте еще по одной причине. Несколько часов назад аместрийцы забрали из барака Фируза. Сколько Наиля не старалась добиться от него, что с ним делали его палачи, ей не удалось: он только отшучивался, искривлял в усмешке беззубый порванный рот и разводил рукой. Вторая висела бесполезной плетью. Этим вечером его снова увели, и Наиля никак не могла понять, неужто нельзя оставить в покое этого и без того измученного человека? Фируз спал на нарах прямо над ней, ему было тяжело забираться на третий ярус, но когда она предложила ему поменяться, молодчик из охраны отвесил ему пару крепких тумаков, а Наиле пообещал заткнуть рот, похабно ухмыляясь и грубо облапав ее прямо при всех.
– Голодна или не голодна, а есть надо, – просвистел старик. – Только так выживешь.
Наиля огляделась. В бараке, в нечеловеческих условиях, прозябало не менее полутора сотен людей – измученных, голодных, искалеченных. У них больше не было имен – только номера. Наиле тоже вытатуировали три цифры: 7-2-4. Наколка никак не желала заживать – похоже, делавший ее слишком глубоко загнал иглу, и на двойке, напоминавшей змею, расплылась клякса, теперь саднившая и сочившаяся сукровицей вперемежку с краской.
– На кой такая жизнь? – зло спросила она. – Уж лучше бы сразу…
– Не скажи, дочка… Ох, не скажи, – криво улыбнулся старик безгубым ртом – его лицо вмиг стало похоже на жуткую осклабившуюся мумию. – Жизнь – она дар Ишвары… Прекрасная…
Крохотная слезинка скатилась по его впалой щеке. Наиля порывисто вздохнула.
С скрипом открылась дверь, к царствующей в бараке вони примешались запахи боли и горелой плоти.
– Шевели ногами, падаль! – проорал грубый голос; затем раздался звук удара, стон и грохот тяжелого падения. – А ну встать, выблядок вонючий! Шагом марш на место!
Люди в бараке трусливо притихли. Поначалу они возмущались подобному, но глубинный страх перед болью и смертью затыкал им рты, перехватывал железной рукой дыхание и вынуждал молчать, втянув голову в плечи.
– На двух ногах, а не на четырех, скотина! – обладатель голоса, казалось веселился. – Ах да, я же забыл, что теперь их у тебя полторы, а не две!
Хриплый исступленный смех выдернул Наилю из оцепенения – она спрыгнула с нар и пошла ко входу. Все замерли: старожилам проклятого места было прекрасно известно, что всегда находились такие идеалистичные новички, которые стремились помочь. И всегда они платили за свою доброту слишком дорого. Проще уж равнодушно сидеть, всячески убеждая себя в том, что это никоим образом не касается тебя. Тогда, быть может, хотя бы не побьют.
– На ловца и зверь бежит!
Аместриец, которому принадлежал голос, чем-то неуловимо напомнил Наиле Медного алхимика, хотя был высок и широк в плечах. У его ног, скорчившись от неимоверной боли, лежал Фируз. Правая нога его ниже колена отсутствовала, культя была обуглена, а кожа на бедре, в которую вплавились лоскуты порванных штанов, имела пунцово-багряный оттенок. Половина лица также была обожжена, на месте левого глаза чернела страшная дыра.
– О Ишвара! – воскликнула Наиля, поглядев на соплеменника, и едва устояла на ногах. – Вы… Вы…
Аместриец усмехнулся и пнул тяжелым сапогом Фируза:
– Лезь на свой шесток, петушок! А ко мне тут совсем другая пташка прилетела.
Наиля попятилась, уперевшись спиной в плохо обработанную деревяшку. Первобытный ужас сковал ее, он кричал в ней, что надо было молчать, сидеть и не высовываться. Аместриец приблизился к ней вплотную – от него разило потом, смертью и похотью – и разорвал сверху донизу бесформенную робу. Тишина в бараке зазвенела, закричала, словно сама изначальная пустота.
– Холловэй, сюда давай, новую партию поселить надо! – раздался окрик снаружи.
Холловэй медлил, пожирая глазами полуобнаженное смуглое тело Наили. По ее спине стекла капелька холодного пота.
– Ты там что? Сдох?! Живо тащи сюда свой тощий зад!
Холловэй с досадой сплюнул на пол.
– Я тебя запомнил, майорская подстилка, – прошипел он. – Кто поменяется с этой девкой одеждой – месяц будет ссать вишневым компотом, ясно вам, ублюдки?
Не дожидаясь ответа, он вышел, со стуком захлопнув покосившуюся дверь.
– Майорская подстилка, – зло прошипел мужчина без обеих ног. – Потому-то они вас хотя бы более-менее целыми оставляют. Не то что нас.
– Ноги, брат, в этом деле значения не имеют, – зло прошамкала неопределенного возраста женщина с уродливым шрамом во все лицо и выбитыми зубами. – Помолчал бы.
Наиля не слушала. Даже не потрудившись прикрыться, она помогала полубессознательному Фирузу добраться до нар. Негоже будет, если он так и помрет в проходе. Но Фируз был чертовски тяжелым.
Дверь со скрипом отворилась вновь, впуская в барак частичку безмятежного лета и новых обреченных на жалкое существование. Наиля подняла голову – в проходе стояла осиянная солнцем женская фигура. Лица разглядеть не удавалось.
– Наиля? – с нотками надежды спросила вошедшая.
– Живей, ты!
Женщина тяжело ввалилась в барак, дверь захлопнулась, снова стало темно. Наиля неверяще таращилась на новенькую.
– Элай… Как ты здесь… – слова с трудом вылезали из глотки, словно рождались в муках. Не в добрый час появилась здесь ее давняя подруга – если, конечно, хоть какой-то час здесь вообще можно было бы назвать добрым…
– Наиля! О Ишвара!.. Это же… – Элай осторожно подошла и, придерживая круглый живот, присела рядом с искалеченным Фирузом.
Наиля отвернулась. Слезы ненависти выжигали не только глаза – душу.
========== Глава 12: Я могу стать пеплом ==========
– Как тебе сегодняшняя зачистка? – глаза Энви сверкали.
– Неплохо, – уклончиво ответила Ласт, глядя куда-то вдаль.
– Что, погас Огонек? – издевательски усмехнулся Энви, болтая ногами в воздухе – они находились на крыше лаборатории, громады белого камня.
Ласт нервно повела плечами – в этом сражении Огненный алхимик был как-то блекл и невыразителен. Нет, огонь его по-прежнему пылал там, где должно, был достаточно жарок и ярок, но создавалось впечатление, что все это – лишь безучастная дань долгу. В этом огне не хватало огня. В искрах его – искренности.
– Просчиталась ты, – с каким-то мстительным удовлетворением припечатал гомункул. – Взрыватель-то хорош! Сколько души вложил!
Энви рассмеялся над показавшейся ему уместной собственной остротой. Ласт сдержанно улыбнулась. От Багрового алхимика в том сражении исходили мощнейшие эманации – подлинной страсти, острой экзальтации, неподдельного экстаза, своего рода катарсиса наоборот – пути к совершенству через боль. Через чужую боль. А уж в человеческой страсти, особенно пагубной, Ласт разбиралась как никто другой. Каждому аверсу нужен свой реверс, и обратной стороной похоти была смерть. И находились те, кто ухитрялся соединять это воедино, переплетая причудливые диссонансы смерти с консонансами жизни, не разрешая их, не утверждая господства жизни над смертью. Ласт никогда не понимала, почему люди говорили о том, что жизнь торжествует над смертью. В ее понимании, все было совершенно наоборот.
– Вложил, – кивнула Ласт. – Как бы он не переусердствовал. Камень все же конечен.
– А вот мы и посмотрим, умеет ли наш Кровавый лотос управляться с ресурсом, – хохотнул Энви. – Не хочешь выдать ему вознаграждение? – он похабно ухмыльнулся.
– Ему это не нужно, – покачала красивой головой Ласт. – Самое лучшее свое вознаграждение он получает на поле боя.
– Ну тогда подними боевой дух Огоньку, – не унимался Энви. – А то я тут, значит, тружусь, а ты только и делаешь, что наблюдаешь!
Ласт скривилась. Она вспомнила, как пару дней назад Энви под личиной аместрийского лейтенанта на глазах у нескольких монахов и женщин, смеясь, расстрелял ватагу детей, игравших у ручья. А когда у него кончились патроны, еще двоих забил сапогами. Потом, правда, насилу унес ноги и едва не исчерпал все свои жизни, но ухитрился сбежать от ишварских воинов, будучи уже не единожды мертвым. Чем только укрепил легенды о том, что аместрийские войска вышли на штурм святой земли из самых недр Шеола.
– Не переживай, – мягко проговорила Ласт. – Я без дела тоже не сижу.
– Конечно, как же, – скривился Энви. – Тебе дали это тело пять лет назад, и мне кажется, что ты до сих пор не лишила его девственности!
– Не твое дело! – обозлилась Ласт. Разумеется, братец был неправ, но его это ни капельки не касалось.
– Похоть, тоже мне, – распалялся Энви.
– Энви, – строго начала Ласт. – Прекрати.
Она подумала было, что надо рассказать брату о том, что с зачисткой одного из округов надо бы поторопиться – один из увлеченных алхимией ишваритов понял слишком многое, и как бы он не разгадал самого главного. Она следила за юношей уже порядочное время, но всякий раз отчего-то умалчивала о том, что ей удавалось узнать. Как только она думала о нем, слова вязли в глотке и находились любые другие дела, разумеется, срочные. Временами Ласт злилась на себя за это невесть откуда взявшееся малодушие, но объяснить его не могла даже себе. Словно было нечто подспудное, что останавливало ее.
– Ладно-ладно, сестренка, – Энви осклабился. – Пойду еще какую-нибудь гадость придумаю. А ты покорми наше вечно голодное пузо. А то он еще половину нашей армии сожрет, потому что перепутает!
Ласт махнула рукой – обычно она всегда защищала Глаттони от подобных замечаний Энви, но сейчас ей было отчего-то не до того.
*
Рой понуро брел по краю лагеря. Сегодняшняя зачистка словно выжгла его, хотя, как казалось Огненному алхимику, все уже истлело еще предыдущей ночью. Предыдущей ночью он стал собственной тенью, собственным пеплом, сгорел в собственном огне – так же, как все те, мимо кого он проходил, когда жар его пламени выпаривал влагу из их тел, заставляя корчиться в невыносимых муках, выворачивая наизнанку внутренности и устремления, выдавливая глаза, вырывая из обожженных глоток последние слова – объяснения в любви, что звучали как проклятия, и призывы всех кар господних на головы нечестивцам, исполненные любви к своему ближнему. Рой не хотел видеть никого. Ни Хьюза, так легко готового похоронить все свои злодеяния и прикоснуться к любимой женщине руками, что по локоть в крови; ни Ризу – девочку-смерть, ястребиное око, каждый выстрел которой – почти как его щелчок пальцами. Хотя что это он – нашел, с кем себя сравнивать! Ее выстрел убивает одного. Его алхимия…
Ни Зольфа. Зольфа Рой не хотел видеть особенно – до дрожи, до тошноты. Одна только мысль о том, что им придется снова работать в тандеме, вызывала у Мустанга болезненное состояние, затруднение дыхания и рези в животе. С каждым заданием Кимбли становился все изощреннее и безжалостнее, а в этот раз его алхимия приобрела поистине небывалый размах, небывалую громкость и зрелищность и, конечно, небывалую смертоносность. Зольф же стоял и смеялся, на лице его было написано такое наслаждение, что Роя едва не вырвало. И если поначалу он лишь неодобрительно качал головой, когда слышал, как солдаты прозвали молодого майора, теперь он понимал, почему. Зольф стоял посреди поля брани, а вокруг него багрянцем лепестков раскрывался чудовищный лотос. Кровавый лотос.
Рой вспомнил, как переглянулись и побледнели солдаты, когда, по приказу какого-то очередного бригадного генерала, переданному по рации – сам генерал отсиживался поодаль от линии атаки, – согнали и расстреляли часть людей – в основном, женщин, стариков и детей. И от них отбился мальчонка, а мальчонке едва ли исполнилось хотя бы три года – если Рой хоть что-то понимал в детях. Солдаты переглянулись – никто не хотел обременять душу таким. Пусть это и звучало смешно – они отняли не одну сотню жизней. За чем же стало дело – всего лишь за еще одной? И тут подошел Зольф, равнодушно пожал плечами – и разлетелся мальчонка по пустыне кровавой пылью, пролился дождем…
– Что? – резко спросил Зольф, отряхивая ладони.
Никто ему тогда не ответил – все были горазды только за спиной перешептываться. А Роя мутило. Ему хотелось наброситься на Кимбли, стереть с его лица эту дурацкую блаженную улыбку, повалить на землю и бить, пока тот не обмякнет и не стихнет, залитый на этот раз собственной кровью; Рой не понимал – они же совсем недавно сидели бок о бок и общались! Он помнил Зольфа по Академии. Умный малый, начитанный, немного циничный, но мало ли у кого какие недостатки! Мустанг не мог поверить, что его приятель превратился в бездушную машину для убийств – да не просто в машину! Рой и сам был машиной для убийств… “И чем ты лучше Кимбли?” – обреченно спросил Рой сам себя. Хотелось содрать с себя кожу. Мустанг понимал, что что-то вроде “я хотя бы не получаю от этого удовольствия” – жалкая отговорка. Какая разница тем, кто погиб от его руки, получал ли их палач удовольствие от своего кровавого ремесла или оплакивал своих жертв? Им-то было уже все равно.
Он сел на камень у источника. Пусть каптенармус и предупреждал, что здесь ишвариты, пусть полковник Гран и запретил сюда ходить – если его убьют, так тому и быть. Это будет даже отчасти справедливо. Он уже был всего лишь пеплом – какая разница, где его развеивать?
– Здесь опасно, – глубокий бархатный голос прозвучал у него прямо над ухом, а узкая теплая ладонь нежно легла на плечо.
Рой дернулся, запоздало понимая, что перчаток на нем нет. Жажда жить подняла в нем голову, словно животное, цепляющееся за последний шанс. Он перехватил руку внезапного собеседника – точнее, собеседницы. Красноватые отблески луны играли на ее бледной коже, глаза и накрашенные губы казались черными в призрачном свете, а улыбка – острой как серп.
– Я не причиню вам вреда, – блеснула она острыми белыми зубами. – Я так же, как и вы, офицер армии Аместриса, – она указала на погоны: два просвета, три звезды.
– Госпожа полковник… – Рой растерялся, понимая, что не знает фамилии женщины и, более того, видит ее впервые.
– Оставьте звания, – она прищурилась. – Ведь вы же – Огненный алхимик, Рой Мустанг?
Рой кивнул – он не мог вымолвить ни слова. Женщина была потрясающе красива.
– Сегодня удивительно тихая ночь, – заметила она. – Только днем громыхали взрывы и выстрелы… А сейчас… Будто бы настал мир… Блаженная иллюзия…
Рой вздрогнул – эта странная женщина как будто читала в его душе то, что было там выжжено, выписано кровью.
– Затишье перед бурей, – хрипло проговорил он.
– Да, – просто кивнула она.
– Как ваше имя?
– К чему имена? – она наклонила голову – черные волосы волнами рассыпались по плечам. Рой некстати подумал, как она прекрасно смотрелась бы в черном вечернем платье и высоких перчатках, а не в этой набившей оскомину форме. – Быть может, завтра от нас всех останется лишь пыль. Серый пепел… И что будут делать уцелевшие? Называть именами горстки пепла?
Рой содрогнулся от этой мысли. Ему казалось, что он спит, и женщина эта – лишь сон, мираж, сама ночь на мягких лапах. Его видение, горячечный бред – ну не могла же она быть реальной?
Женщина, словно угадав его мысли, рассмеялась, запрокинув голову – между зубов влажно блеснул кончик языка.
– О вашем пламени, майор, ходят легенды, – от ее улыбки Рою стало не по себе. – Говорят, вы можете согреть им самую ледяную ночь. Не боитесь сгореть в нем сами?
Он вздрогнул. Эта женщина выглядела, словно самый спелый, дьявольский и самый запретный плод из всех запретных плодов мира. Рой желал ее – желал остро и болезненно, как несколькими мгновениями раньше желал жить.
– Пойдемте, – она встала и поманила его за собой. – Ни к чему мерзнуть здесь, когда можно насытиться пламенем.
Она пахла медом. Она пахла самим соблазном – первозданным, истинным, словно если где-то и существовало воплощение страсти, то это была именно она. Ее ласки и прикосновения были ласками самой ночи. Ее длинные пальцы скользили по его коже, ее накрашенные губы оставляли следы на его форменной одежде, а после – на обнаженном теле. Рой был словно в забытьи, он дрожащими руками стянул с нее китель, форменную юбку и принялся расстегивать пуговицы на рубашке, отчаянно желая просто рвануть ткань во все стороны.
– Нет, – она остановила его. – Не снимай рубашку! Пожалуйста…
Он с сожалением посмотрел на выступающие под тонким хлопком соски – похоже, она не носила белья.
– Пойми меня, я не хочу ее снимать, – женщина отвела глаза.
Рой вздохнул. Война оставалась войной, как знать, может, эта женщина стеснялась шрамов? Мустанг хотел было перейти в наступление и уговорить ее не бояться ничего, или просто не спрашивая более разрешения сделать то, что хотел, но не смог. Женщина подалась ему навстречу, целуя требовательно и настойчиво, и Рою казалось, что это больше, чем просто страсть.
– Иди сюда, – она притянула его к себе.
– Подожди, – Рой неохотно отстранился. – Минуту.
Он полез в аптечку, нащупывая казенный презерватив.
– Это ни к чему, – она потянула его к себе.
– Но… – в голове у Роя чередой пронеслись слова инструктора о том, что на фронте не нужны беременности и болезней хоть отбавляй.
– Я говорю, ни к чему, – женщина почти разозлилась. – Как старшая по званию.
Рой глупо улыбнулся. Так даже лучше. Перспектива заболеть сразу показалась какой-то нереальной.
Она отдавалась ему со всей страстью. Обнимая его, двигаясь навстречу, шепча какую-то милую ерунду на ухо. Рой никогда не верил ни в черта, ни в бога, но ему временами казалось, что с каждым движением он попадает в рай. В ее рай. Это помогало вновь ощутить себя живым – разве пепел смог бы так? Пепел не смог бы даже тлеть, а он горел – горел пламенем вожделения, какого-то чудного болезненного вожделения. Но он был жив.
Ласт выскользнула из палатки Огненного алхимика, когда утро уже начало вступать в свои права – начинался новый день. Розовые лучи скользили по серой земле, которой предстояло впитать в себя еще много крови. Ласт зябко поежилась – как-то враз стало холодно. Она выполнила свою часть работы – она заставила вновь разгореться едва тлеющие угли, она напомнила Рою Мустангу, что Огненный алхимик, должно быть, фениксова родня – на иное, выбрав такой путь, он попросту не имел права. И тот, чья душа казалась тлеющим пеплом во тьме хищной ночи, преобразился, засыпая в умиротворении после всего, что произошло между ними.
Ласт было не впервой. Всякий раз она уходила еще до рассвета или с первыми лучами, равнодушная, чистый лист – а теперь было иначе. Ей отчаянно хотелось вернуться. И она сама не понимала, почему.
Рой Мустанг открыл глаза. Все произошедшее казалось сном, наваждением. Вторую ночь подряд мир его рушился, а потом на его руинах выстраивался новый. Огненный алхимик был подобен фениксу – он обращался в пепел и из него же восставал. Женщина уже ушла, и Рой радовался этому факту: не хотелось смотреть в ее пронзительные глаза. Она будто бы затронула какие-то струны его души, дала сил на то, чтобы жить – и воевать – дальше. Она стала отправной точкой очередного этапа, она сделала свое дело – и Рой больше не хотел ее видеть. Ему вновь все показалось незначимым – у него был приказ. Как он сказал сутки назад? “Настало время войны?” Так и было. Ничто больше не имело значения – ни сумасшествие Зольфа, ни проклятия умирающих. У него был приказ. Он должен был выжить – и победить.
*
– Мой фюрер, вы сделали правильный выбор! – Дрейзе подобострастно улыбался, передавая Кингу Брэдли рапорт о последней операции. – Этот самый Багровый алхимик – просто дьявол! Они с Огненным алхимиком обратили Муутин в пепел и не оставили там камня на камне в считанные минуты!
Кинг Брэдли сдержанно улыбнулся. Он колебался до последнего между Зольфом Кимбли и Леа Стингер. И выбрал первого лишь потому, что тот был моложе и циничнее. И цинизм его проистекал из личных убеждений и склада ума и характера.
– Генерал Дрейзе, – перевел тему Брэдли. – Что там с Аэруго? Они по-прежнему предоставляют ишваритам убежище, несмотря на предупреждение?
– Мой фюрер, – глаза Дрейзе хитро блеснули. – Видите ли… – он заговорщически усмехнулся. – Официально – нет. Но есть там одна точка… Впрочем, после того, как капитан Хьюз убил некоего Хеиса Клифа…
Дрейзе порылся в портфеле и извлек оттуда личное дело бывшего курсанта Центральной военной академии.
– Я помню, – Брэдли выставил вперед ладонь. – Он вместе с группой ишваритов в тысяча девятьсот третьем году бежал из Западного города. Бежал в Аэруго через Драхму и Крету. Хеис Клиф оставался последним выжившим из этой группы. Он же и подготовил тропу для беженцев. Но наши люди за этим внимательно следят, Дрейзе. У ишваритов должны оставаться проблески надежды. А у нас – рычаги давления на Аэруго.
Брэдли внимательно следил за Дрейзе и гадал, что тому известно по поводу пропавшего в том году экспериментального камня из военных ишваритов. Пока камень никак себя не проявил, но за этим надлежало внимательно следить. Передавать же всю информацию генералам фюрер не собирался – даже он не был застрахован от измены. Потому он терпеливо наблюдал: как за группой Хеиса и ее передвижениями, так и за тем, не всплывет ли где алый кристалл. Пока, похоже, все было по-прежнему неизменно.
*
Наиля, обливаясь холодным потом в наскоро подвязанной бинтом рубашке, сидела у запасного выхода из барака и подслушивала. Двое врачей, Нокс и пигалица Найто, курили между бараком и громадиной белого камня.
– Доктор Нокс, я предлагаю передать ей младенца номер М-четыреста двадцать семь. Его мать умерла вчера от атонического кровотечения. Вот и посмотрим, как они адаптируются друг к другу, – говорила Найто.
Наиля вздрогнула – она помнила эту женщину. Невысокая, с жестким лицом и темными раскосыми глазами, она обладала такой волей, что Наиля не сомневалась: доктор Нокс, сурового вида мужчина, ни полсловом не возразит этой злобной пигалице.
– Вы предлагаете умолчать о том, что ее ребенок – умер? Я правильно понял? – голос Нокса не выражал ровным счетом ничего.
– Разумеется, – с легким раздражением ответила пигалица. – Мы и так не смогли посмотреть, какое влияние на протекание беременности оказало бы содержание в бараке.
Наиля, проклиная потерявших человеческий облик двуногих скотов, скользнула тенью к себе на нары. Наверху, прерывисто с присвистом дыша, лежал в забытьи Фируз. Сознание временами возвращалось к нему, глаза прояснялись, но его мучила жестокая лихорадка и жестокие же боли. Неудивительно, что бедняжка Элай не выдержала и попыталась разродиться прямо в бараке, да еще и до срока! Наиля вспоминала, какая идиллия царила в их семье, и у нее сжималось сердце. Она помнила, как горевала Элай, когда пропал Фируз, как ждала его возвращения, не переставляла ни одной его вещи и смотрела долгими вечерами в окно… Они свиделись, но так, что и врагу не пожелаешь!
В Наиле будто бы умерло все. Выплавилось, выгорело, разлетелось пеплом по ветру. Она вслушалась во внезапно наступившую тишину – Фируз наверху умолк.
– Эй! – она легонько толкнула его в бок, встав на край нижних нар. – Фируз!
Он не отвечал. Лишь рука безвольно свесилась вниз, номер чернел на бледной коже.
– Фируз! Ты слышишь меня? – она тормошила неподвижное тело, отказываясь верить очевидному.
– Тише, дочка, – прошелестел снизу пятьсот восьмой. – Забрал его Ишвара. Отмучился он. Зато теперь в сыне продолжение его будет…
Наиля поджала губы. По подслушанному разговору ей было понятно, что ребенок Элай умер. И еще неизвестно, выживет ли после такого сама Элай. Или тоже сгорит изнутри, как все они. Впрочем, какая уже разница? Теперь они походили на призрачные оболочки, наполненные серой пылью, пеплом, в которых перегорели их души в этой бойне. Возможно ли заново раздуть огонь из едва теплившихся в них искр? Возможно ли выйти из этого ада живыми? Наиля не знала, как и не знала того, что будет в следующий миг. Вся ее жизнь сузилась до точки, до одного мига, смысла в котором не было совершенно.
*
– Дочь? – Элай расширила красные глаза. На нее смотрела маленькая тоненькая женщина в белом халате с раскосыми темными глазами.
– Да, дочь, – жестко проговорила врач.
– Но… Быть того не может! Мы ждали сына…
– И как же вы это определили? – насмешливо спросила женщина. – У вас есть технологии, которые позволяют определить такие вещи?
Элай вздохнула. Она не понимала, как объяснить явно издевавшейся над ней аместрийке – хотя, как показалось Элай, для аместрийки у этой женщины были слишком уж нехарактерные черты лица, – что существовали особенные приметы и ритуалы, и если придерживаться их с точностью, Ишвара будет благосклонен и подарит ребенка именно того пола, которого у него просили. А в том, что они с Фирузом соблюли все неукоснительно, у нее не возникало ни малейших сомнений.
– Наши приметы…
– Ваши приметы – жалкие суеверия, – припечатала женщина.
– Но Ишвара…
– Бога – нет, – прошипела она, склонившись над Элай. – Иначе бы он уже давно покарал нас за наши дела. Но что-то он не спешит вам на помощь.
Элай отвернулась. Слезы жгли глаза. Она могла думать лишь о двух вещах: какое счастье, что ребенок остался жив. И лишь бы выжил Фируз – после всего, что эти изверги с ним сделали.
– Доктор Найто, она поймет, что это не ее ребенок, – отрешенно проговорил Нокс, ждавший коллегу в коридоре. – Не проще ли сказать ей правду?
– Не поймет, – зло прошипела Найто. – Это безмозглое животное не поймет ничего, слышите? Подумать только – приметы!
Нокс покачал головой.
– Вы уже знаете, в какую палату ее переводить?
– Знаю, – усмехнулась Найто. – Не в палату. В барак.
– В барак? – Нокс от неожиданности полез за сигаретой прямо в коридоре лаборатории – обычно там не было принято курить. – Но…
– Вот и посмотрим, могут ли эти животные со своими детенышами выживать там, – прошипела Найто.
Нокс молча закурил. Казалось, с кончика сигареты вместе с серым пеплом ссыпались и остатки его выгоревшей дотла души.
========== Глава 13: Жизнь – не звук, чтоб обрывать ==========
Хайрат наконец-то мог сидеть на постели. Поэтому теперь он сидел и внимательно рассматривал лицо спящего Дефендера. Синяк того переливался всеми цветами радуги – сегодня это был желто-зеленый с вкраплениями багрянца. Лицо аместрийца было сосредоточено и искажено чем-то явно человеческим – страхом? Болью? Хайрат не слишком-то верил в то, что бледномордые вообще люди. Но с этим он уже даже разговаривал…
– Привет! – звонкий мальчишечий голос выдернул его из раздумий. – Вот, тебе тетка Айша передала, – Нур всучил Хайрату половину маленькой бутылки молока.
Хайрат недоуменно воззрился на принесенное сокровище: он не пил молока уже пару лет, с тех пор как война приобрела поистине ужасающие масштабы. Он знал, что порой Айша правдами-неправдами выменивала молоко на последние оставшиеся у них в доме ценности – Элай нужно было хорошо питаться. Страшная догадка пронзила разум Хайрата – он уставился на молоко, словно на ядовитую змею.
– Что с Элай?
По тому, как исказилось лицо младшего, Гаяра, до Хайрата начала доходить страшная правда.
– Сволочи белохарие! – зло прошипел он, едва сдерживая слезы.
Они с Элай росли вместе, и он поначалу был влюблен в нее со всем пылом, свойственным горячей юности, но сердце Элай безраздельно принадлежало его лучшему другу, Фирузу.
