Текст книги "Дух войны (СИ)"
Автор книги: add violence
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
–…Каюм! Обойдешься без оружия! – молодой парень зло сверкнул на него алыми глазами.
Еще несколько мужчин переглянулись и недобро рассмеялись. Каюм сжал кулаки:
– Это еще почему? Мне этих супостатов, по-вашему, голыми руками на части рвать?
– А это, Каюм, потому, что когда белорожие откроют по нам огонь, – раздатчик приблизил искаженное злостью лицо к лицу Каюма, – ты первый не выстрелишь. Вдруг там окажется твой сыночек?..
Он вытер пот со лба. Воспоминания, давным-давно похороненные за чередой кровавых картин, написанных кровью – и ишварцев, и аместрийцев – на пустынной земле, казались поблекшими, выцветшими, чужими. Словно не его сын некогда поехал учиться в Военную академию Централа, а через пару лет после начала войны попросту перестал отвечать на письма – словно и не было его никогда. Но даже столько лет спустя, когда Каюм Арбер шел сражаться, устраивать диверсию или передавать информацию, он боялся одного. Того, что раз за разом являлось ему во снах.
Каюм замер перед хижиной, стоявшей на самой окраине их района – дальше начинался округ Канда. Он был уверен – даже если сейчас они решатся на этот страшный грех, бог простит их. Он милостив, а перед лицом самой смерти не использовать все возможные способы для спасения Ишвара точно так же было бы преступлением. И перед народом, и перед Богом, этот народ избравшим. Главное, чтобы все получилось.
*
…Солнце восходит из-за холмов, но, хотя его лучи несут с собой жар, способный расплавить даже кости, отчего-то холодно. Нур ежится и оглядывается в поисках брата или дома тетки, но кругом лишь пустыня, с одной стороны бескрайняя, с другой ограниченная грядой холмов, и Нур не уверен – не мираж ли это? Солнце ползет наверх, отчаянно стремится к зениту – слишком быстро, стремительно, от чего тень Нура съеживается, укорачивается и вот-вот грозит исчезнуть вовсе. Он оглядывается, но вокруг по-прежнему ни души – ни звука, ни запаха… И вот он, опустив глаза на готовую сдаться безжалостному солнцу тень, замечает еще одну – длинную, острую. Поднимает взгляд – но свет становится таким ярким, что без боли и не посмотреть. Все, что он замечает – ненавистная синяя форма да протянутые к нему руки…
– Нур, дитя мое, – причитала Айша, вытирая холодный пот со лба мальчишки, который наконец проснулся и теперь жадно с присвистом глотал прохладный ночной воздух. – Все кончено. Это просто сон.
– Нет, – одними губами зло возразил тот, потирая шею – горло болело от так и застрявшего в нем крика.
– Ну-ка, – строго прищурилась тетка, – глаза уже на мокром месте! Ты же мужчина!
Нур сжал до боли зубы. Уж он-то умеет не плакать! Он, в отличие от глупого младшего братишки, не проронил ни слезинки, когда расстреляли отца, а тетка Айша, затыкая рот платком, пряталась вместе с ними в погребе, а после выла в голос. Он не расплакался, когда нашел истерзанный труп матери, лежащий под солнцем в неестественной позе, изодранной одежде, а в глазах ее застыли такие первобытные ужас и боль, что у Нура разом весь воздух из легких вышибло. Но сейчас он впервые почувствовал себя одиноким. Тем, кого покинула радость и надежда, кому, если что, некуда возвращаться. Раньше молитва помогала ему, окрыляла, давала точное знание – он не один, у него есть Бог и его народ, то теперь он лишь слышал безумный смех и видел перед глазами отвратительную синюю форму.
– На вот, выпей еще, – Айша всунула в его безвольные ладони кружку с отваром душистых трав. – И поспи.
Он вздрогнул, проливая часть горячей жидкости прямо на постель, а потом резко отставил чашку на небольшой импровизированный столик.
– Нет, – голос неожиданно прорезался. – Не буду спать. Тетя Айша, а где Гаяр?
– У Элай, в соседнем доме, – с явным неудовольствием ответила тетка. – Утром свидитесь.
– Нет, я сейчас пойду, – надулся Нур. – Вдруг что-то случится?
– Что же по-твоему может случиться? – Айша стала говорить тише, но от ее тона Нуру стало не по себе.
– Мало ли, – дернул костлявыми плечами тот. – Война.
– Война, – согласно кивнула тетка. – А ты что сделаешь? У самого молоко на губах не обсохло! А все туда же! Сиди и молись!
Она вышла, и лишь простыня в дверном проеме слегка колыхалась от сквозняка.
Нур подтянул худые коленки к подбородку и c остервенением потер никак не желавшую проходить шею. Он раз за разом вспоминал то, с какой легкостью эти самые государственные алхимики уничтожили их воинов – сильнейших мужчин и прекрасных бойцов! – почти голыми руками. Ему не давало покоя то, что человек – или кто-то в человеческом обличье – вообще мог сотворить такое. Конечно, тетка была права – чудо, что он вообще жив. Нур тяжело вздохнул, прикидывая, какую взбучку ему задаст после выздоровления Хайрат за то, что увязался за всеми на эту операцию.
Откинув прочь невеселые мысли, он, шипя от боли, аккуратно поставил ноги на пол. Перевязанная голова кружилась, правая нога пульсировала, но Нур, собрав волю в кулак, все же встал, воровато огляделся и, стараясь производить как можно меньше шума, выскользнул из-под крыши теткиного дома под черное бархатное небо. Отчего-то холод этой ночи показался Нуру особенно неприветливым, а мертвая тишина – предвосхищением чего-то особенно громкого. Он поморщился, вспоминая, как дрожала земля, сотрясаемая взрывами, как свистел в ушах ветер и одновременно его и остальных беглецов то норовили облизать языки пламени, то первозданный холод тянул к ним свои прозрачные тонкие пальцы.
В доме Элай, их двоюродной сестры, было тихо. С того момента, как пропал ее муж, и Нур, и младший Гаяр помогали Элай, да Айша тоже заходила и горестно причитала, поглядывая на день ото дня полневшую дочь.
Прошмыгнув в дальнюю комнату, проход в которую тоже занавешивала белая жидкого плетения ткань, Нур присел на постель к брату и едва сдержал стон – пораненная нога отозвалась немилосердной болью, а стены, пол и потолок, казалось, решили поменяться местами. Гаяр что-то пробормотал во сне и нахмурился. Нур уже пожалел, что приволокся к брату посреди ночи – не было ничего такого, что не потерпело бы до утра. А он просто дурак, дурак как он есть, самый настоящий. От этого осознания глаза неприятно обожгло, а и без того болящую шею свело в новом спазме.
Пока Нур старался преодолеть собственное ставшее каким-то непослушным тело, он услышал, как Гаяр жалобно всхлипнул и принялся кого-то о чем-то просить.
– Эй… – прошелестел Нур, тыкая брата в плечо. – Проснись, малявка!
Гаяр спал, но спал беспокойно – теперь он еще и плакал во сне. Нур вспомнил свой ночной кошмар и потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Голова такой опрометчивости не простила.
– Что здесь происходит?
Лежащий на полу Нур попытался посмотреть на источник звука, но перед глазами все по-прежнему плыло.
– Нур! Боже милостивый! Что с тобой стряслось?
Теперь он видел Элай, которая всплеснула руками, покачала головой и, аккуратно придерживая круглый живот, села на край постели.
Нуру стало стыдно. Тетка все время говорила им не тревожить Элай, не волновать ее по пустякам, потому что это могло навредить ей и ребенку. И вот теперь, когда он вломился в хижину к сестре посреди ночи, он думал только о государственных алхимиках – демонах из Централа.
Но от мук совести Нура спас Гаяр: он проснулся и, еще не успев ничего толком понять, горько-горько заплакал.
*
– Какие они жалкие, – выплюнуло лохматое существо неопределенного пола и возраста, сидя на краю опустевшего здания. – Правда, Ласт?
Та, кого он назвал Ласт, не ответила – она вглядывалась в темноту.
– Молчишь, – разочарованно протянуло существо. – Вечно ты молчишь.
– Энви, – ее голос был глубок и прекрасен, как и она сама, – не вижу смысла говорить об этом вновь.
Ласт накрутила блестящую темную прядь на тонкий палец и лукаво улыбнулась – улыбка вышла острая, как серп, черная на бледном лице; тьма поглотила краски, и красиво очерченные губы теперь тоже казались совершенно черными.
– И потом, они верно служат нам, не забывай об этом, Энви.
Энви подскочил и принялся мерить крышу торопливыми шагами:
– Он говорил, что уже сегодня должны были прибыть государственные алхимики. А их все нет.
– Успокойся, – она вальяжно наклонила голову набок – волосы рассыпались по плечам.
– Мы могли бы отправить за ними отряд. Вдруг что-то произошло? А сидим здесь! – Энви жаждал активного действия.
– Если Он не сказал, значит, все под контролем, – пожала плечами Ласт. – Заодно и посмотрим, на что способны жалкие людишки без нас.
Энви упрямо мотнул головой. Он с упоением ждал обещанного зрелища, новой грани уничтожения, и задержка подкрепления порядком портила ему настроение.
Грузные шаги сотрясли крышу строения, и позади них появился уродливый лысый толстяк. Он чудовищно облизнулся несоразмерно огромным языком и ощерил острые зубы:
– Ла-аст! Моя Ласт! Я кушать хочу!
Ласт встала – ее стройный силуэт чернел под самым черным небом – и, потрепав толстяка по лысой макушке, неожиданно нежно проговорила:
– Глаттони, ты же только что ел?
Энви скривился и дурашливо высунул язык.
– Я еще хочу… – протянул Глаттони, изо рта его свисала блестящая нить слюны.
– Отпусти его уже туда, где третьего дня самые большие потери были, а? – махнул рукой Энви. – Пусть хоть обожрется!
– Они три дня лежали под солнцем, – покачала головой Ласт.
– Да он кусок стены сожрал! Подумаешь, немного тухлятинки…
– Нет.
Глаттони, прекрасно распознававший тон голоса Ласт, тяжело вздохнул: это «нет» нельзя было трактовать никак иначе. Однако горькое разочарование не притупило остроты обоняния уродца.
– Там! – он ткнул куда-то на запад толстым пальцем. – Там кто-то едет! А можно, я их съем?
Ласт и Энви не ответили – только многозначительно переглянулись.
– Пойду-ка я на разведку, – гаденько ухмыльнулся Энви, на глазах превращаясь в светловолосого офицера средних лет все в той же синей форме. – Новости получите из первых рук в лучшем виде!
В один прыжок он очутился на земле и побежал в сторону лагеря. Ему не терпелось увидеть вновь прибывшие войска в действии.
*
В лагере аместрийцев за холмом было тихо. Часовые исправно несли службу, о чем-то тихо переговариваясь и растирая мерзнущие руки. В предрассветный час было не только темнее всего, но и холоднее. В предыдущий день аместрийская армия понесла не слишком большие потери – уже три дня было относительное затишье. Бывалых вояк это пугало, менее опытные радовались передышке, не думая о завтрашнем дне.
– Джош, – свистящим шепотом обратился часовой со смешными рыжеватыми усами к напарнику, – а ты слышал? Вроде к нам, того, алхимиков присылают…
– Давно пора, – нахмурился второй, зажигая трубку и втягивая горький дым. – Ты этих их монахов видел? Прежде чем наши затвор передернуть успеют, один такой деятель семерых, а то и десятерых положит… Чем нам им ответить? Странно только, что до этого их сюда не стянули. Жировали там – ишь ты, и звание им, и жалование… Нет бы пороху нюхнули…
Усач покачал головой – он не разделял мнения Джоша об алхимиках. Но возражать не решался: Джош славился крутым нравом и тяжелыми кулаками. А еще он ухитрился выживать в этом пекле едва ли ни с первых же дней войны. Впрочем, так и остался старшим лейтенантом.
– Слушай, Уилл, – толкнул он товарища локтем, – слышишь?
Вдалеке заворчал мотор.
– Поднимай первую линию.
– Это ж наши… – растерянно протянул Уилл.
– Наши, не наши – а встретить надобно как положено! И провиант разгрузить – а то у нас шаром покати, – проворчал Джош, вытряхивая трубку. – Вот, зараза, даже не докурил…
Тревога и правда оказалась ложной. Прибывшие алхимики принялись ставить палатки на указанном им месте, а после получили приказ спать до побудки – пусть и жалкие два часа, но и то хлеб. В лагере аместрийцев не стихало оживление. Кто-то говорил о том, что не все алхимики добрались до фронта, что один из них вовсе погиб из-за атаки ишварских монахов, а второй тяжело ранен. Бледная женщина, похожая на змею, что-то объясняла одному из генералов по поводу того, что, кажется раненого все же придется комиссовать, потому как толка от него на поле боя пока никакого быть не могло, и он был попросту обузой.
К территории алхимиков мягкими шагами подошел светловолосый офицер средних лет и принялся жадно наблюдать. Выцепив взглядом старика с печальным взглядом, он хищно улыбнулся сам себе, скрестив руки на груди. Самое главное было доставлено в целости и сохранности. Словно изваяние, офицер наблюдал за тем, как уставшие алхимики разбрелись по палаткам и тишина вновь опустилась на лагерь, а небо над горизонтом начало светлеть, но пока едва заметно.
Зольф Кимбли лежал в застегнутом наглухо спальном мешке и смотрел в потолок. Сон не шел. Кимбли не любил полевых условий, хотя и умел в них жить. Но сейчас на кону стояло нечто, что было способно полностью затмить все неудобства, нарастающее чувство голода и перебои с водой. В этот день впервые его алхимия оказалась настолько разрушительной, настолько пагубной и кровавой. Это пьянило, вызывало экстатическую дрожь в теле и жгучее, неутолимое желание испытать это все еще не единожды. Зольф прикидывал, как можно рассчитать детонацию так, чтобы получить мощные, совершенные – и по звуку, и по силе – взрывы. И проводником этого может быть он, Зольф. От этой мысли у него свело зубы – он не хотел спать, он был готов прямо сейчас, еще до появления первых солнечных лучей, оповестить Ишвар о своем прибытии, донести до них эту весть доходчиво, однозначно, так, как мог только он: дрожью земли, грохотом и разверзнувшейся твердью.
Экзальтацию Кимбли совершенно не разделял Огненный алхимик. Хотя Мустанг, ворочаясь в соседней палатке, так и не сняв формы и небрежно накрывшись спальником, тоже бодрствовал. Но не спал он по другой причине. Рою Мустангу доводилось убивать. Но никогда ему не доводилось убивать десятки людей за раз. Из головы его никак не выходило то, как ишвариты, объятые пламенем, катались по жесткой земле, как сдирали об нее обгоревшую плоть, кричали от нечеловеческой боли, как лопались от жара их глаза… Как исступленно и искренне смеялся над этим Зольф, хлопая в ладоши, и, если не знать, что именно так Багровый алхимик активировал свое чудовищное преобразование, то могло показаться, что он – просто мальчишка, пришедший в восторг от зрелища, как от уличного представления, которому теперь радостно аплодировал.
Выспавшаяся в грузовике Агнесс Эдельвайс вышла из палатки и тихо присела рядом с выставленным у их лагеря часовым. Осознание того, куда она попала, сдав экзамен на звание государственного алхимика, затопило ее с головой.
– Госпожа майор, с вами все в порядке? – обеспокоенно заглянул в ее глаза молодой солдат.
Она не видела его лица – перед глазами все плыло. Агнесс хотела ответить, но не могла открыть рта – ее чудовищно тошнило.
– Глаза разуй! Она бледная, как смерть, – пробурчал еще один, постарше, и, придержав Агнесс за затылок, принялся вливать в нее холодную
воду из своей фляги. – Перегрелась, поди, или простудилась.
Агнесс закашлялась, жадно хватая ртом воздух, а после ее обильно вырвало под ноги.
– Может, врача?.. – несмело спросил тот, что помоложе.
– Может, и врача, – пожал плечами второй. – Да ты посмотри на нее, девка, молоко на губах не обсохло – а уже майорша. Ну какая из тебя майорша? – обратился он к Агнесс. – Эх, пропасть…
Тот, что помоложе, подобрался и побледнел: он был уверен, что им, так и не дослужившимся до штабс-офицеров, крепко влетит за нарушение устава, однако бледная Эдельвайс не обратила ни малейшего внимания на отповедь старшего солдата, который под руки приподнял Агнесс и, перехватив поудобнее, повел к палатке врачей.
– Съела чего не то? – по дороге допытывался он.
Агнесс покачала головой и отвернулась. Ей было противно. От себя, от того, что вокруг, от того, с каким снисхождением этот человек высказался о ней – а ведь она ничуть не хуже! Ну и что, что молодая, и что, что женщина… Стоило ответить по уставу – ну какое право имеет рядовой так обращаться к ней? Но слова застряли в горле.
– Ты потерпи, тут климат такой, дерьмо климат, – успокаивал ее солдат.
За исчезнувшей за пологом медицинской палатки Агнесс и оставшимся у ее порога часовым издалека наблюдал светловолосый офицер. «Надо будет сказать Ласт, что эти их алхимики – такие же хрупкие неженки, как и обычные людишки, – думал он, вслушиваясь, не скажет ли еще что-нибудь оставшийся на улице солдат. – Интересно, с чего это ее так растаращило?»
*
Медсестра Айрис Мендель, уставшая женщина неопределенного возраста, только тяжело вздохнула, глядя на бледную Агнесс. Судя по всему, физически ее новая пациентка была здорова: ни лихорадки, ни тахикардии, ни дополнительных признаков отравления или каких-либо других болезней тела, кроме судорожной дрожи и рвоты. Айрис прикусила губу: ей уже доводилось видеть такое. В основном у тех, кто впервые убил. Война не щадила никого: одним доставалась сырая земля, вторым – незаживающие душевные раны. Находились, конечно, те, кто научился относиться к этому как к долгу, а то и получать удовольствие от каждого убийства, но к последним Мендель испытывала брезгливое отвращение.
– Ты давно… алхимик? – спросила медсестра, внимательно приглядываясь к Эдельвайс.
– Нет, – Агнесс помотала головой. – Вот только-только экзамен сдала…
– Убивала раньше?
– Что? – Агнесс подняла на собеседницу влажные глаза. – Нет-нет… Я и в этот раз…
Эдельвайс задумалась. Ведь она почти ничего и не сделала – весь жар загребли Гран и Стингер, а она стояла и смотрела.
– Это война, – жестко сказала Мендель. – Тут все просто – или ты, или тебя. Не хочешь отправляться на корм шакалам – берешь себя в руки и идешь вперед.
– А если…
– А если не сможешь – погибнешь.
Мендель накапала в кружку с водой какую-то мутноватую резко пахнущую жидкость.
– На, пей. Залпом. И не вздумай выблевать – и так медикаменты на исходе.
Агнесс только закивала – зубы застучали о край кружки.
– Станет хуже – приходи. У нас тут особенно нет специалистов по делам душевным. Для этого тебе в Централ надо. Есть там одна врачиха, она такими занимается.
Агнесс зябко повела плечами. Она знала о войне разве что из книжек и никогда не думала, каково это на самом деле. Алхимия была для нее тем, что должно было изменить жизнь людей к лучшему, но то, что она наблюдала здесь, мало походило на нарисованный ее воображением идеал.
– Иди, поспи хотя бы полчаса. Кто знает, куда вас завтра закинут, – махнула рукой Мендель.
Агнесс на ватных ногах вышла из палатки и неверными шагами направилась к себе. Над горизонтом брезжил кровавый рассвет.
========== Глава 3: С кем ты? ==========
От земли поднимался тяжелый туман – у здешнего солнца даже первые утренние лучи не были привычно ласковыми. В палатках очень скоро стало душно, и даже те, кто совершенно не выспался, поспешили выйти на свет.
– Итак, – перед выстроившимися в шеренгу алхимиками взад-вперед, напустив на себя крайне деловой вид, ходил каптер, рядовой неопределенного возраста, – воду для помывки берем из двух источников. Один поближе, вон там, – он махнул рукой на северо-восток от лагеря, – но там часто ишварские ублюдки ходят. Так что лучше воду таскать вон оттудова, – он махнул на запад, – это, конечно, дальше и через холм, но зато точно вам никто башку не прострелит. Баки, – он указал на здоровенные алюминиевые бочки, – по пятьдесят пять литров, четыре штуки ваши, сами разберетесь с дежурствами, эти, – он кивнул в сторону остальной армии, – вам ничего таскать не станут, им своих забот хватает. Воду приносить с утра, выставлять на солнышко, чтоб она успела согреться, и один бак в тень, иначе обваритесь.
– А мы старину Исаака попросим – он сразу до нужной температуры согреет, – раздался голос из не очень-то стройной шеренги. Кто-то зашипел, но некоторые разразились громким хохотом.
– Отставить смех, – отрезал полковник Гран не терпящим возражений тоном.
Алхимики притихли. Каптер, который сначала побледнел, потом покраснел от возмущения, но, решив, что запомнит, кому по надобности выдать потом худые сапоги или дырявую флягу, откашлялся, посмотрел на Грана с благодарностью и продолжил:
– Воду, говорю, с утра приносить. Полевая баня – вот, сами поставите, – он пнул носком сапога пыльную видавшую виды палатку. – За едой все подходят в одно место, в центре лагеря. Жрать там же, посуду казенную не растаскивать! На севере – генеральские палатки, так что там особо не шлындать. Все ясно?
– Так точно, – усмехнулся в усы полковник. – Сообщите только, где вас найти в случае чего, рядовой… – он выжидательно прищурился.
– Зельтбан, господин полковник, – каптер нервно сглотнул, – рядовой Ференц Зельтбан.
Армстронг принялся ставить палатку-баню, приговаривая что-то о том, что ни ему, ни членам его семьи никогда не было равных в этом деле, к нему очень скоро присоединились Дефендеры.
Гран оглядел остальных:
– Подполковник Стингер, составьте график дежурств. Воду носят все, кроме женщин, майора Марко и майора Команча, – его взгляд задержался на перекошенном от неудовольствия лице Сикорски. – Всех по двое, кроме майора Армстронга – он и сам справится. Майора Сикорски, – Гран строго посмотрел на Медного алхимика, – ко мне в пару.
– График дежурств, полковник Гран, – Стингер протянула Грану листок, исписанный убористым почерком.
– Благодарю, – он кивнул. – Майор Сикорски, через пятнадцать минут жду вас для похода за водой. По одному не ходить, на ближний источник тоже не ходить – неоправданному риску отказать! Воду приносить один раз в день – до завтрака.
– Чуть больше пятнадцати литров на человека, – тяжело вздохнул Зольф и покачал головой. – Маловато…
– Скажи спасибо, что в этой дыре хотя бы источник есть, – развел руками Рой.
После скудного завтрака – оказалось, что и здесь у армии с продовольствием дела обстояли более чем плачевно, поэтому интендант запросил новую поставку, хотя рассчитывать на скорое улучшение ситуации не приходилось, после ишварской диверсии предстояла еще починка моста и путей – алхимиков направили к командованию. Им предстояло заступить под командование вышестоящих офицеров и распределиться по отрядам.
*
В небольшой, но очень чистой и аккуратной комнате на полу сидел молодой человек в очках, одетый не по ишварскому обычаю. Вокруг него лежало множество книг, тетрадей и листов, исчерченных различными схемами и кругами преобразования. Там же находилось несколько ишваритов: парочка совсем еще детей, но были и старики. В самом углу, пряча глаза, но жадно вслушиваясь, сидел Каюм. Человек в очках был настолько поглощен рассказом о том, что нового он прочитал в научных трактатах, что совершенно не заметил, как к нему вошли.
– Опять?! – вошедший обеспокоенно покачал головой. – Брат! Опять эта твоя алхимия?
– Нашел-таки, – стекла очков блеснули, губы растянулись в виноватой улыбке.
– Соломон! – вошедший был очень похож на брата, только в его чертах не было ни капли мягкости – он казался высеченным из камня. Одет он был в монашеское одеяние. – Как? Как ты смеешь заниматься этим здесь и сейчас? И еще и… – он обвел взглядом сидящих подле Соломона ишваритов, чуть дольше посмотрев в глаза Каюма. – Смущаешь чужие умы этой богопротивной ересью!
– Не нужно так говорить, Аласкар, – строго проговорил Соломон. – Эта книга, – он показал брату обложку тома, на которой был нанесен золотой орнамент, – рассказывает об алхимии великой страны Ксинг. Сами восточные мудрецы называют ее вовсе не алхимией, а альмедикой. Восточные контрабандисты наконец-то доставили мой заказ! Ты просто не представляешь, сколько там всего интересного!
Глаза его за стеклами очков лихорадочно заблестели. «Немудрено, что он так легко заражает окружающих своим интересом», – с неудовольствием подумал Алаксар. Но Соломон, распаляясь, продолжал:
– На перевод уйдет уйма времени, но уже сейчас можно сказать, что перед нами совершенно иной, новый пласт алхимии!
– Брат! – не выдержал Алаксар. – Брось ты эту алхимию! Искажать и уродовать естественные формы… Это же… это же богохульство! Это вызов Ишваре – творцу всего сущего!
– Погоди, – Соломон бережно отложил книгу и поднял руки в обезоруживающем жесте. – Я вовсе не собираюсь восставать против Ишвары. Я изучаю алхимию как науку, как искусство, с помощью которого можно помогать людям! Как то, что принесет счастье! Пойми, Алаксар, мир меняется постоянно! Ничто не стоит на месте; где мы окажемся, если не будем развиваться вместе с ним? Мы так и останемся на задворках, если будем слепо цепляться за изжившие себя традиции! Чтобы держаться наравне с другими странами, мы должны не пугаться новых веяний!
– И что принесли твои новые веяния? Союз с Аместрисом?
– Аместрийцы признали нашу религию и не подавляли ее служителей! – подал голос один из юнцов, сидевших поодаль.
– Признали? – голос Алаксара опасно понизился. – Чем аместрийцы отплатили нам? Убили нашего ребенка – невинного ребенка! И развязали кровопролитную гражданскую войну! Самый простой способ подчинить себе народ – признать его религию! Это была политическая уловка, неужели ты не понимаешь! Как далеко ты способен зайти? Эта алхимия…
– Вы, двое, – Каюм встал между ними и развел руки, – полегче!
Алаксар зло сверкнул глазами, но промолчал. Соломон воспользовался минутной паузой и, улыбаясь, продолжил:
– Алхимия достойна того, чтобы ее изучать. Алхимия Ксинга основана на энергии, протекающей в толще земной коры. Говорится, что это великая сила, которая всегда с тобой, куда бы ты ни пошел!
Каюм и Алаксар многозначительно переглянулись, остальные притихли и, замерев, ждали. что будет дальше.
– Брат… – Алаксар нахмурился и поджал губы, подбирая слова. – Не думаешь ли ты, что это может быть связано с существованием самого Ишвары, творца всего сущего, Бога земли? – казалось, он не хотел допускать о подобном даже мысли, не то что говорить подобное вслух.
– А если связано, – в глазах Соломона загорелся огонь, столь характерный для ученых или сумасшедших, – то разве это не еще один аргумент в пользу изучения этой связи? Мы сможем стать ближе к Богу и будем знать о его замысле куда больше!
Алаксар отшатнулся. По его мнению, такие речи были святотатством, так неужто его замечательный брат свернул с истинного пути? Это казалось Алаксару дурным сном, наваждением. Неужели его разумом и правда завладел демон и, давя на неуемную жажду познаний, тащит его в пучины Шеола, а Соломон, как покорная овца, и рад идти туда?
– Говорится же: «Одно во всем и все в одном»! Это означает, что все мы – частички великого потока жизни во Вселенной, и именно из этих частичек и состоит наш мир. Посмотри, сколько боли вокруг – мир катится не туда потому, что преобладают негативные эмоции. По крайней мере, я это пока так понял… – он улыбнулся. – Поэтому я очень хочу увидеть великий круговорот этого мира и обрести истинное знание. Вот почему мне так нужна алхимия!
– Окстись, брат! – Алаксар вновь повысил голос. – Это богохульство! Ты готов вот так попирать наши традиции…
– Ты говоришь как отец, – разочарованно протянул Соломон.
– А где была твоя алхимия, когда умерла Лейла? – ядовито спросил Алаксар. – Ты уже тогда увлекался этой бесовщиной, и что? Помогло это ее вылечить?
Из глаз Соломона разом пропал огонь, они словно погасли, а сам он ссутулился и отвел взгляд. Алаксар помотал головой и стремглав бросился к выходу – он не считал, что было честным напоминать брату о смерти его возлюбленной, от которой он и так с трудом оправился. И еще больше ушел в изучение этой проклятой алхимии.
– Алаксар, – Каюм вышел следом и окликнул удаляющегося быстрыми шагами монаха. – Постой.
– И вы здесь, – почти выплюнул Алаксар, качая головой. – От вас-то я точно не ждал интереса к этой богомерзкой ереси, да простит нас, грешных, Ишвара.
Каюм помолчал, а потом кивнул:
– У нас нет выбора, Алаксар. То, что изучает твой брат, может помочь спасти Ишвар.
– Не смейте даже думать об этом! – вскипел Алаксар. – Бог никогда не вступится за тот народ, который в тяжелую минуту усомнился в нем и прибегнул к дьявольской силе!
– Возможно, – Каюм посмотрел в глаза собеседнику. – Да только нам уже сейчас надо знать, что противопоставить государственным алхимикам.
– Государственным алхимикам? – Алаксар нахмурился. Если это было правдой, то плохо их дело – Аместрис постоянно стягивал на фронт новые и новые силы, потери росли и множились, а о силах государственных алхимиков ходили легенды. Алаксар был убежден, что причиной тому договор с самим Дьяволом, не иначе.
– Наша разведка донесла, что несколько отрядов пытались не допустить их прибытия. Но из всех вернулись только трое, Алаксар.
– Мы примем бой, – твердо проговорил Алаксар. – И спасем Ишвар с Божьей помощью.
*
– Наконец-то, – просиял бригадный генерал Фесслер. – Наконец-то мы завершим войну!
– Полегче, бригадный генерал, – осадила его Оливия Армстронг, – сначала надо грамотно распределить эти силы.
Третий, сидевший за столом, судя по форме, полковник, промолчал, глядя на старших по званию.
– Вот краткие резюме этих алхимиков, – Весслер бросил на столь увесистую папку.
– Алекс Луи Армстронг, – Оливия нахмурилась. – Посмотрим, как братец себя проявит.
– Направьте его ко мне, – глаза Фесслера, которыми он беззастенчиво пожирал Оливию, заблестели. – Если он столь же доблестен, как и вы…
– Не сомневайтесь, – жестко отрезала Оливия.
– Позвольте… – полковник Москито вертел в руках одно из резюме. – Эта девчонка, Агнесс, Эдельвайс, Хрустальный алхимик… Вот описание ее преобразований, посмотрите-ка… Определите ее ко мне, в диверсионный отряд. На передовой ей, в отличие от остальных, делать нечего, но у меня ей не будет равных.
– Разберемся, – Оливия встала из-за стола. – Черновой вариант стратегии должен лежать на столе фюрера, – она посмотрела на часы, – через десять минут. Утвердит он его или нет – его дело. Но стратегия должна быть адекватной!
– Вы привыкли к Бриггсу, бригадный генерал Армстронг, – скривился Фесслер. – Здесь – совсем не то. Эти остолопы никак не могут работать сообща.
– Какое начальство – такие и подчиненные, – припечатала Оливия, – бригадный генерал Фесслер.
– Несносная баба, – покачал головой Фесслер, когда за Оливией закрылась дверь. – Красивая, но сволочь, каких поискать.
– Да ладно тебе, – Москито примирительно развел руками, – думай лучше о том, что уже сегодня вечером у нас первая наступательная операция с новым, уникальным оружием. И готов побиться об заклад, бригадный генерал, – на лице полковника заиграла самодовольная улыбка, – что мои ребята зачистят свою территорию быстрее твоих! И мы еще посмотрим, у кого к концу войны будет больше звезд на погонах и наград!
