Текст книги "Богатство души (СИ)"

Автор книги: _Dementra_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Громкое ржание лошади, раздавшееся рядом, напугало Азъена, заставив его отпрыгнуть от корыта с водой. А последовавший удар тяжелого сапога, пришедшегося на его ребра, нарушил равновесие, и он упал на землю, едва успев подставить руки.

– Не мешайся под ногами, нищеброд! – низкий голос прозвучал грозно и высокомерно. Мужчина слез с коня, его тяжелые доспехи издавали неприятный слуху скрежещущий звук, от которого у Азъена свело зубы. – Тебе мало воды или ты решил разделить её с лошадьми?

Азъен заставил себя подняться, сдерживая слёзы обиды и повернться к мужчине, пряча лицо за капюшоном.

– Прошу прощения, сир. Я не хотел вам мешать, – как можно сдержаннее ответил Азъен.

– Конечно, вы все не хотите мешать, поэтому тихо заполоняете улицы города. Проваливай отсюда, пока я добрый, и не смей приближаться к моей кобыле – она не любит, когда чужаки тянут к ней руки.

– Как прикажете, сир.

Азъен поспешил скрыться подальше от рыцаря, пока тот «добрый». Может, он и сын короля, но сейчас об этом никто не должен знать – принцу не пристало ходить по улицам города как простолюдину без сопровождения, как всегда говорили его братья. А ему нравилось гулять по городу, не привлекая к себе внимания, и чувствовать себя его частью. Поэтому он старался как можно реже показываться на людях с отцом и братьями, чтобы потом не оказаться узнанным.

========== Глава 2 ==========

Петляя по улочкам города, Азъен незаметно вышел к стенам замка. Пройдя вдоль них несколько десятков шагов, он оказался в том же самом подвале, из которого и выходил. Вокруг замка он нашёл не меньше пяти подобных тайных ходов, но именно здесь он оставил свою одежду. Найдя на стене факел, он достал из сумки пару небольших кусков кремния. Ему хватило всего двух ударов, чтобы выбитые искры превратились в огонь на плотно скрученной ткани, пропитанной смолой.

Прежде, чем возвращаться в свою комнату, Азъен убедился, что его там не ждут все, кому не лень. Покои встретили его тишиной и пустотой, когда солнце почти село. Он пришёл как раз вовремя к ужину. Только перед тем, как спуститься, ему пришлось переодеваться – его одежда успела пропитаться дымом от факела и неприятным запахом смолы. При зажженных свечах он рассмотрел свое отражение в зеркале – на бледной коже лица осело много пыли, кое-где размазанной руками; волосы тоже приобрели серый оттенок; на правом боку наблюдался красный след от удара – завтра он станет синего цвета; падая на колени, он умудрился удариться и ими. Всё это он может скрыть под одеждой – ему не в первой – гуляя по городу, он часто сталкивался с такими людьми, считающими своим долгом показать, где чье место. Да и без этого на теле Азъена не переводились синяки и ссадины – он любил лазить по деревьям и стенам, имеющим за что зацепиться. После двенадцати лет ссадин стало значительно меньше, но не потому, что он повзрослел или ему это надоело. Скорее, он стал меньше падать, чувствуя себя более уверенно.

В общий зал Азъен спустился в тот момент, когда вся его семья уже пришла к ужину. За длинным столом оставалось ещё много места, несмотря на то, что одиннадцать стульев уже занимали члены его семьи. Помимо двух старших братьев у него имелось ещё шесть сестер – две старших и три младших. Семья ужинала молча, и Азъен не стал нарушать это молчание, сев на свое место рядом с братьями. Те многозначительно улыбались, что наводило на мысли об осведомленности отца о его сегодняшнем побеге. Несмотря на то, что он ничего не ел с самого утра и был голоден, он не мог заставить себя проглотить и одного кусочка. Он бездумно ковырялся в тарелке, а перед глазами он видел свои покрытые кровью пальцы и прикосновения Йенса к ним.

– Азъен! – строгий голос отца вернул его в настоящее время. Подняв глаза, он понял, что кроме их с отцом и братьями в зале больше никого не осталось.

– Да, отец? – он повернулся, встречаясь взглядом с серо-голубыми глазами. Недовольство Фредерика чувствовалось издалека, и очень хорошо читалось по глубоким морщинам, появившимся на лбу и в уголках глаз. В свои сорок пять он выглядел намного старше своих лет – седые волосы практически полностью покрывали его голову, оставив несколько чёрных прядей; на лице давно проступали глубокие морщины, а во взгляде читалась усталость.

– Ты опять сбегал с занятий?

– Отец, я… – Азъен не знал, что ответить. Врать не хотелось, но тот сам всё сказал за него:

– Ты опять убегал, чтобы играть на своей флейте?

– Да, – это хотя бы оказалось правдой и не пришлось отпираться. Он виновато опустил глаза. – Прости меня, отец, но эти уроки ужасно скучные.

– Ты думаешь, стало бы лучше, если бы их совсем отменили?

– Нет. Но в книгах иногда написано намного интереснее, чем нам рассказывают на уроках.

– Петр отличный учитель. Он обучал еще твоих братьев, – Фредерик ненадолго задумался, смотря на своих старших сыновей. – Хотя ты прав – он занудный старик. Даже я иногда сбегал с его уроков.

Азъен поднял на отца удивлённый взгляд. Тот тепло улыбался, а у братьев медленно вытягивались лица.

– Однако, – продолжал Фредерик. – это не должно служить тебе примером, чтобы и дальше сбегать с уроков. Запомни, Азъен – хороший правитель не может быть безграмотным неучем, не знающим истории и элементарных правил этикета.

– Я знаю, отец, но я твой младший наследник, и у меня меньше всех прав на наследование короны. Для этого Мартирас и Гавриил подготовлены, они были рождены, чтобы править.

– Не только короли должны быть обучены грамоте. Быть грамотным и хорошо владеть мечом – это тоже ещё не всё, – он посмотрел на старших детей. – В случае, если моя смерть станет неожиданной, корона, безусловно, перейдет к Мартирасу. Но я хочу, чтобы вы все знали, что в противном случае у вас троих равные права на трон. Это решение я буду принимать сам.

Фредерик закончил разговор и покинул зал, оставив сыновей. Азъен проводил его взглядом и вернулся к изучению своей тарелки. Аппетит так и не появился, но после слов отца ему стало чуть спокойней, а вот его братья, похоже, не разделяли с ним это чувство.

– Гавриил, скажи, ты можешь себе представить Азъена, правящим Элладеей? – спросил Мартирас у брата.

– С трудом. Нашу страну в таком случае ждут тяжёлые времена.

– А я вот очень хорошо себе представляю, как Азъену становится скучно принимать послов или выслушивать проблемы, касающиеся его страны и он сбегает, как сегодня. Азъен, скажи, если на Илай нападут враги, что ты будешь делать – потеряешь сознание или сыграешь им на флейте? – братья громко засмеялись, а Азъен смотрел на них исподлобья. Он уже привык к подобного рода насмешкам и не обращал на них внимание.

Мартираса, который родился на восемь лет раньше Азъена, с раннего детства воспитывали воином, лучшим во всем, потому что он – наследник. Его готовили к тому, чтобы стать королем. И он старался во всем оказываться первым и лучшим: сильный и ловкий, он хотел всегда побеждать, добиваясь своей цели любой ценой; он никогда не испытывал жалости к людям, особенно, если эти люди простолюдины – для Мартираса они не более, чем грязь на его блестящих сапогах.

Гавриил – второй сын короля – всего на два года младше Мартираса, всегда и во всем старался походить на своего старшего брата. Высокий, худощавый, он хоть и учился вместе с Мартирасом боевым искусствам, но больше предпочитал точные науки. Он всегда подражал брату, но, зная его характер, никогда не показывал своего превосходства: тренируясь на мечах, незаметно поддавался; на охоте уступал добычу или намеренно промахивался из лука. Любил считать деньги в казне отца, а ещё больше ему понравилось их зарабатывать, за что уже в двадцать лет отец доверил ему казну и возможность распоряжаться ею.

Азъен никогда не мог похвастаться подобными успехами, что и братья. Науки давались ему с трудом, он всегда отвлекался и «летал в облаках». Боевые искусства он не мог освоить вообще – они его не интересовали, он считал их лишь жестоким решением спора. Только учитель музыки мог привлечь всё его внимание. С ним Азъен мог заниматься часами, забывая о времени. Учитель, видя страсть мальчика к музыке, попытался научить его игре на других инструментах. Ему легко давался любой инструмент, но любовь к флейте оставалась неизменной, как и неутолимое любопытство. Он хотел побывать везде и увидеть окружающий его мир. Возможно, учёба давалась бы ему легче, не будь она такой скучной. Он любил исследовать владения отца, каждый раз открывая для себя что-то новое. Каждый поход в город для него – это целое приключение.

Хоть Мартирас и чувствовал свое превосходство перед братьями, слова отца очень сильно его зацепили, ведь корона принадлежит ему по праву рождения. Азъену не нужна ни она, ни королевство. Он любил свою страну, но не хотел ею владеть. Только если отец решит иначе… Он и сам не мог себя представить на троне, выслушивая бесконечные просьбы, принимая послов из соседних городов. Ещё хуже ему представлялись лица его будущей жены и детей, которых ему придётся завести.

Азъен мысленно скривился, представляя себя с женщиной. Не то, чтобы он испытывал отвращение к противоположному полу, но и влечения к нему у него тоже не было. Раньше он не задумывался над этим, считая, что ещё юн для этого. Но сейчас, когда ему уже исполнилось пятнадцать лет, девушки уже должны начать его интересовать. Должны, но только не интересовали. Возможно, немаловажную роль в этом сыграли его братцы, хвастаясь перед маленьким Азъеном своими достижениями со служанками или шлюхами. Благодаря им он с малых лет знал, что такое секс. Он и до этого знал, откуда берутся дети, но подробное описание, как это происходило у Мартираса, а потом и у Гавриила, вызывали лишь омерзение.

Став чуть старше и открыв для себя потайные двери замка, Азъен иногда видел братьев с женщинами. Первой шок от увиденного прошел достаточно быстро, а после него не осталось ничего, кроме безразличия и смирения. Находясь с женщинами, братья точно превращались в животных, зачастую отвратительных и жестоких. Особенно Гавриил – он любил приводить в покои служанок, связывать их и лишать возможности двигаться. Зачастую девушки уходили от него избитыми и в слезах, но ни одна не осмелилась рассказать об этом – им не поверили бы, да еще и оставили бы на улице без работы.

Тонкая натура музыканта продолжала верить в искреннюю любовь между мужчиной и женщиной, даже после всего увиденного. Но жестокая реальность всё чаще убеждала Азъена, что любовь – лишь выдумки писателей, чьи книги так любят читать его мать и сестры. Он тоже пытался читать эти вымышленные истории, где смелые рыцари или принцы спасают даму своего сердца от чудовищ или врагов. Всё шло прекрасно ровно до тех пор, как Азъен не дочитывал до конца, где традиционно состоялась пышная свадьба, а потом книга закрывалась и отправлялась в лучшем случае в открытое окно, а то и в камин. И всё потому, что каждый раз, пытаясь представить себе первую брачную ночь, перед глазами появлялись Мартирас или Гавриил, вызывая чувство отвращения.

Азъен не говорил об этом братьям, зная, что это послужит лишним поводом для насмешек. Несмотря на все, он любил их, хотя иногда это и тяжело давалось, но он верил, что братья тоже его любят, пусть и выражают это в своеобразной форме.

Той ночью сон не шел к Азъену. Он долго крутил в руке неизвестную монету, обнаруженную на дне мешочка. Она оказалась без изъянов и царапин, что само по себе почти невозможно. Каждая из девяти граней абсолютно одинакового размера – над ней работал искусный мастер, но вряд ли она была именно монетой, чтобы ею платить. На ней не имелось никаких узоров или обозначений, и сделана она из какого-то металла, всегда остававшимся холодным.

Из окон своих покоев он слышал лишь пение ночных птиц и шум ветра. Город засыпал на ночь, или Азъену только так казалось, потому что он никогда не выходил в это время. Из своих окон он мог наблюдать редкие далекие огни города, а над ними – целая россыпь ярких звезд. Сейчас они казались ещё ярче в безлунную ночь. Азъен сел на край подоконника, начав играть на флейте. Он и сам не знал, что играл, просто позволял музыке течь. Ветер тут же подхватывал мелодию, унося куда-то далеко за пределы замка.

Рассвет встретил юношу спящим на подоконнике. Как он умудрился уснуть, да ещё и не свалиться, он не понял. Хотя он гораздо сильнее переживал, если бы упала его флейта. Но, похоже, за годы у него выработался стойкий рефлекс никогда не выпускать инструмент из рук, даже во сне.

В тот день Азъен переборол себя и отсидел на занятиях положенное время, но, как бы он ни старался, мыслями он находился не здесь, а всё время возвращался к бродячим музыкантам. Он ещё не решил, будет ли играть с ними, но увидеть их точно хотел. Видимо сегодня не самой благоприятный день для этой встречи – казалось, что все за ним следили, а братья находились буквально везде, куда бы он не пошел вплоть до самого вечера. Последним уроком у него оказалась стрельба из лука – единственное, на чем настоял отец. Он считал, что луком должен уметь пользоваться каждый, потому что не известно, как повернется жизнь и что может пригодиться. Азъен каждый раз, целясь в мишень, старался не представлять перед собой какое-нибудь дикое животное, но усилиями его братьев это становилось невозможно. Оттого он и не мог научиться стрелять.

– Азъен, ты стреляешь, как девчонка, – смеялся Мартирас, когда очередная стрела упала на землю, не долетев до мишени. – Я давно говорил отцу, что тебя следовало поменять с Катариной. Тебе гораздо ближе уроки танцев и шитья, – он натянул свой лук, выпуская стрелу сразу же, почти не глядя. Та попала вблизи от центра мишени. – Если бы это был человек, то он бы был мертв.

Азъен глубоко вздохнул, стараясь не думать о жестокости брата и снова натянул тетиву. Он понимал, что всё делает правильно, но всякий раз за мгновение до того, как отпустить стрелу, его рука либо ослабевала, либо начинала дрожать. Вот и сейчас – тонкая стрела полетела в неизвестном направлении выше мишени. Сзади он услышал смех Гавриила. Обернувшись, он встретился со светлыми карими глазами брата. И так всегда – он промахивался, они смеялись, и только отец, иногда наблюдающий за ними, снисходительно качал головой. Возможно, он жалел неспособного сына, который не умел ничего, кроме игры на флейте. Ему становилось стыдно перед отцом, но что он мог сделать, если таким родился?

Когда учитель, наконец, сжалился над своим учеником, Азъен с благодарностью и облегчением вернулся в свои покои. Несмотря на возможность улизнуть прямо сейчас отсюда, он не мог себе этого позволить – если братья взялись следить за ним, то быстро обнаружат его отсутствие, а потом и потайные ходы. Из окон Азъен видел центральную площадь и, казавшуюся игрушечной, повозку музыкантов. Они снова выступали, и снова не находили отклика у людей. Общий шум города заглушал звучание музыки, донося лишь короткие обрывки, но и этого ему оказалось достаточно, чтобы уловить мотив. Схватив флейту, Азъен начал играть, руководствуясь лишь музыке, звучавшей в его сердце.

Толпа на площади начала сгущаться, окружая повозку и почти скрыла самих музыкантов. Азъену так хотелось оказаться сейчас там – рядом с ними. Закрывая глаза, он переносился туда, мысленно минуя разделяющее их расстояние. Музыка стихла, и он открыл глаза, всматриваясь в площадь. Он сразу же нашёл среди людей Йенса и мог поклясться, что тот смотрит на него и улыбается. Мужчина прикоснулся губами к мундштуку кларнета, а ветер моментально подхватил его мелодию, донося до адресата.

Азъен отпрянул от окна, отказываясь верить своим глазам и ушам – он просто не мог с такого расстояния разглядеть одного единственного человека, а уж услышать послание, донесённое ветром… Он будет ждать его завтра. И либо это воображение сыграло с ним злую шутку, либо это какая-то магия. Выглянув из окна еще раз, он больше не различал лиц и не мог найти там Йенса. Успокоив себя тем, что это лишь его воображение, воспаленное от голода и недостатка сна, Азъен спустился вниз, где заставил себя поесть в кругу семьи.

– Азъен, ты знаешь, что в наш город недавно прибыли иностранные музыканты? – спросил отец, когда обед закончился. Азъен с трудом сдержался, чтобы не залиться краской, но щеки всё же начали гореть.

– Да, отец, я видел их из окна на площади.

– Они должно быть хорошо играют, раз уже второй день собирают вокруг себя так много людей.

– Они, между прочим, до сих пор не заплатили нам налог на то, что зарабатывают на нашей земле, – возмутился Гавриил.

– Да ничего они не заплатят, – поддержал брата Мартирас. – Они лентяи, которые не хотят работать. Я не удивлюсь, если они еще и воры.

Азъен опустил голову ниже чувствуя, как кровь всё сильнее приливает к щекам.

– Если они воры, то это скоро выяснится – люди молчать не станут, – Фредерик прервал своих сыновей спокойным рассудительным голосом. – В таком случае они лишатся своих рук. А развлекать людей – это тоже работа, тяжёлая и зачастую неблагодарная. Прошу запомнить это и отнестись к ним с уважением, когда они будут выступать у нас.

– Отец, ты пригласил этих бродяг во дворец? – Мартирас не сдержал своего возмущения, приподнимаясь со стула.

– Ещё нет. Но, надеюсь, они порадуют нас своей музыкой через пару дней. Азъен, тебе должно быть интересно познакомиться с иностранными гостями?

– Да… Наверное… – промямлил тот, не поднимая головы. Эта новость выбила почву у него из-под ног. Странно, как ему ещё удавалось сидеть ровно.

– Азъен, ты почему такой бледный? Ты не заболел? – поинтересовалась Ретрия – мать Азъена.

– Всё хорошо, матушка.

– Это от счастья, я полагаю? – заметил Мартирас. – Не каждый день во дворце выступают бродячие музыканты. Может, они даже позволят тебе сыграть с ними.

– Выступать с уличными музыкантами? Какой ужас! – ахнула Ретрия. – Сыну короля не пристало опускаться до их уровня.

– Бродягам их уровня не пристало выступать перед королем, – поддержал её Мартирас.

– Достаточно! – прервал их Фредерик. – Я так решил. Если они примут моё приглашение, то будут выступать! – он встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

Азъен тоже решил отправиться к себе, стараясь идти, как и всегда, только ноги его не слушались, став словно деревянными. Он не знал, чего боится больше – того, что о его тайных «вылазках» узнают отец и братья, или того, что музыканты узнают о его вранье. Ведь он соврал им, представившись вымышленным именем. Можно, конечно, попробовать отговорить отца, но у него язык не повернется к нему подойти. Единственный выход, который он видел – признаться своим новым знакомым в своём обмане… Завтра.

Придётся рисковать и бежать к ним.

========== Глава 3 ==========

Следующие сутки стали для Азъена настоящей пыткой. Ночью он метался по комнате, как раненый зверь в клетке, а утром не мог усидеть на месте. Время тянулось невыносимо долго, учителя словно сговорились, пытаясь усыпить его на уроках. Последнего учителя он не стал дожидаться, рискуя сорваться с места прямо в середине урока, как у него это уже происходило неоднократно.

Подойдя к площади, у Азъена сложилось впечатление, что ждали только его. Или они просто начали играть в полдень, когда людей на улицах больше всего. Сначала он услышал гитару, зазвучавшую тихо и скромно. К ней присоединилась цитра, подхватывая мотив и вторя ей. Вскоре между ними заиграл кларнет, задавая ритм и постепенно ускоряя темп. Когда ударил бубен, Азъен уже сидел за повозкой со своей флейтой и низко опущенным капюшоном. Эту мелодию он никогда не слышал раньше, но каким-то шестым чувством угадывал, что нужно этому ансамблю. Время для него остановилось, он полностью растворился в музыке, сливаясь со своей флейтой в единое целое. Всю накопившуюся за сутки энергию он вложил в эту игру, даже больше – он всегда в неё вкладывал душу.

Но всему прекрасному рано или поздно приходит конец, как и сейчас, когда стихли последние аккорды. Азъен с тоской открыл глаза, обнаружив вокруг себя толпу людей, а сам он уже подпирал стенку повозки. Он хотел спрятаться от всех этих людей, но не знал, куда. Паника подступала вместе с толпой, смыкая свои сухие костлявые пальцы на его горле.

Чья-то крепкая рука сжала его запястье и уверенно потащила через толпу. Из-за широкого капюшона он ничего не мог увидеть, оставалось только смотреть под ноги и следовать за его похитителем… Или спасителем. Только когда он почувствовал за спиной твердую опору, то понял, что они пришли, но тело по инерции еще продолжало двигаться вперёд. Те же руки удержали его на месте и немного спустили капюшон. Азъен увидел перед собой улыбающееся лицо Йенса, от вида которого он сразу успокоился.

– Молодец, что пришёл, малыш. Я думал, что тебя там затопчут.

– Да… Я тоже… – Азъен неловко улыбнулся, осматриваясь по сторонам. Йенс привел его в какой-то узкий переулок, он даже не знал, что в Илай такие есть. Два высоких дома находились очень близко друг к другу, создавая даже днём сильный полумрак. Люди здесь не ходили, а толпа оставалась на площади и, похоже, на них никто не обращал внимание. – Ты очень вовремя…

– Не стоит благодарностей, – улыбнулся мужчина. – Я надеялся, что ты придёшь вчера, ждал тебя сегодня.

– Я знаю… – Азъен осекся, увидев любопытный блеск в карих глазах.

– Ты слышал моё послание, поэтому пришел? – предположил Йенс. Его руки плавно спустились с плеч Азъена, беря его руки в свои.

– Нет… То есть, не только поэтому… – он терялся в собственных мыслях, когда его пальцев коснулись мягкие подушечки. Мужчина внимательно разглядывал его ладони, поднимая все выше.

– Янес – это ведь не твоё настоящее имя? – догадался он или прочел на ладонях, поразив юношу.

– Да, я тогда соврал… Не знаю, почему я это сделал… Меня не Янес зовут, я…

– Не говори, – перебил его Йенс, на секунду поднимая на него взгляд. – Нет ничего страшного в том, что ты представился вымышленным именем. В них есть сила, и, зная настоящее имя, можно управлять судьбой человека.

– Значит, твоё имя тоже не настоящее?

– Да. Но тебя сейчас беспокоит совсем другой вопрос, верно? Ты можешь сказать мне.

– Я… Да… Мой отец… Он услышал о вас и хотел, чтобы вы выступали во дворце…

– Твой отец? Король Фредерик? – мужчина лукаво улыбнулся. Не похоже, чтобы он сильно удивился. Азъен кивнул. – А ты не хочешь, чтобы мы там выступали?

– Не знаю…

– Он ведь не знает, что ты здесь гуляешь, как простолюдин? – Азъен обреченно опустил голову – не имело смысла что-то отрицать, если и так всё понятно. – Мы не выдадим твою тайну, но отказываться от приглашения сразу после того, как приняли его, мы тоже не можем. Это как минимум невежливо, а как максимум – нанесёт оскорбление не только королю, но и всему городу.

Азъен хотел ответить Йенсу, но не успел, когда тот поднял его руки к лицу, касаясь губами кончиков его пальцев, сначала на одной руке, а потом на второй. От этих нереальных прикосновений у юноши едва не подогнулись ноги. Хорошо, что его спину подпирала стена, потому что, когда его пальцев коснулся влажный теплый язычок, он понял, что начинает теряться в пространстве. С его губ сорвался едва слышный хриплый стон, едва на его указательном пальце сомкнулись тонкие, но нежные губы Йенса, а язычок продолжал ласкать его, двигаясь в своем причудливом танце. Азъен не понимал, то ли воздух вокруг него нагрелся так быстро, то ли ему стало жарко в этой одежде и теперь хотелось скинуть её, чтобы было, чем дышать.

Йенс неторопливо изучал каждый тонкий и чувствительный пальчик, а Азъен уже не мог себя контролировать – откинув голову назад, он издавал слабые стоны, из последних сил стараясь делать это как можно тише. Мужчина наслаждался, исследуя каждую чувствительную точку на длинных музыкальных пальчиках, коих оказалось немало, и сам получал удовольствие от этого процесса. И только когда стоны мальчика уже больше напоминали жалобные всхлипы, – он уже достиг предела и сам не понимал, что с ним происходит – Йенс приблизился к нему в плотную, выпуская последний пальчик на свободу, чтобы в следующую секунду в его плену оказались пухлые губы Азъена. Золотые глаза расширились от удивления, но тут же вновь закрылись, приоткрывая пересохшие губы. Он глухо застонал, оказавшись зажатым между каменной стеной и крепким телом мужчины. Ловкий язычок проник в приоткрывшийся ротик, исследуя его и переплетаясь с языком Азъена, настойчиво прося ответить.

И Азъен отвечал, не осознавая себя. Его руки обвивали шею склонившегося к нему мужчины, не желая отпускать. Он чувствовал каждое его движение, как одна рука гладила его скулу, а вторая медленно спускалась вдоль всего тела, пока не остановилась на его возбужденной плоти. Даже через грубую ткань Азъен почувствовал, как его коснулись костяшками пальцев, делая всего несколько едва ощутимых прикосновений.

Перевозбужденному юноше этого оказалось достаточно. Он застонал в губы Йенса, подаваясь на встречу руке, ноги всё-таки подвели его и, если бы сильные руки мужчины вовремя не поддержали его, он рисковал свалиться на землю безвольной куклой.

– Как ты, малыш? – улыбаясь, спросил мужчина, заглядывая в помутневшие золотые глаза. – Жить будешь?

– Ага… – только и смог ответить Азъен. Всё тело била мелкая дрожь, как в лихорадке, не удавалось даже сфокусироваться на лице мужчины, который был от него так близко. В области паха под штанами он ощущал что-то мокрое и липкое, доставляющее небольшой дискомфорт.

– Ага, – повторил за ним мужчина, проводя большим пальцем по его скуле. Золотые глаза моментально прояснились и начали осматриваться по сторонам. – Янес, всё хорошо, посмотри на меня, – Азъен повернулся на голос, сосредотачиваясь на карих глазах. Видимо, мужчина ожидал какой-то иной реакции, но так как её не последовало, его губы растянулись в улыбке. – Как насчёт ещё одного выступления?

– Но как я… Меня могут узнать? – Азъен заозирался, видимо, поняв, что их могли тут увидеть. Толпа на площади не желала расходиться, и все они будут смотреть на него.

– Не узнают. Пошли, – Йенс низко натянул капюшон на Азъена, так, что остались видны только его припухшие розовые губы.

Темнота переулка вскоре сменилась ярким солнечным светом. Азъен опять шел через толпу людей, ведомый за руку. Закончившиеся ноги сменились небольшими ступенями, по которым его завели в повозку музыкантов. Он мог увидеть лишь лежавший под ногами ковер ручной работы с причудливыми узорами. Таких не имелось даже в замке отца, но может он поторопился дать ему такую высокую оценку. Любопытный юноша хотел получше рассмотреть, как живут бродячие музыканты, но не успел поднять капюшон, как вновь пришлось подниматься по ступеням, на этот раз – на крышу. Теперь он находился в самом центре скопления людей, однако никто, кроме самих музыкантов, на него внимания не обратил.

– Здравствуй, Янес, – поздоровалась с ним женщина, встав на табурет, чтобы оказаться лицом на уровне крыши. Азъен кивнул ей, улыбаясь. – Готов выступать? Как твои пальчики?

Азъен поднял руки ладонями вверх. Женщина ловко взяла их в свои руки, внимательно рассматривая. Не похоже, чтобы её интересовали именно его пальцы – она разглядывала его ладони, как совсем недавно это делал Йенс.

– Хороший мальчик, – констатировала женщина, поднимая на Йенса темные, почти чёрные глаза. Её взгляд и слова показались юноше странными, но он не решился об этом спрашивать. – Я надеюсь, Йенс не обижал тебя?

– Нет… – Азъен смутился, почувствовав, как начинают гореть щеки и надеялся, что под капюшоном она не заметит этого.

– Ты его не бойся – он не укусит… Пока сам не попросишь, – женщина подмигнула ему, вгоняя Азъена в краску еще сильнее. – Меня, кстати, зовут Хайда. Нас не представили в прошлый раз. Вон того грозного дядьку зовут Закарий, – она показала пальчиком на хмурого высокого мужчину с серыми волосами. Тот кивнул Азъену в приветствии. – Его бояться не нужно – он только с виду такой грозный, а так он хороший, если узнать получше. А это, – она махнула рукой в сторону, где стоял низкорослый мужчина с бубном подмышкой, – Патрик.

– Мне очень приятно с вами познакомиться, – улыбнулся Азъен отмечая про себя, что их имена скорее всего тоже ненастоящие, но всё равно они сразу ему запомнились.

– Это будет твой первый концерт? Покажешь нам, на что способен?

– Хайда, ты хочешь, чтобы он играл один? – Йенс опустился рядом с Азъеном на колени, смотря женщине в глаза. – Не слишком ли ты торопишься?

– Он уже показал себя, и я решила, что он захочет…

– Не в этот раз, – оборвал её мужчина. Хайда понятливо кивнула и на пару секунд скрылась из виду, чтобы вернуться с кларнетом в руках и протягивая его Йенсу.

– В таком случае будем надеяться, что мальчик сможет за нами угнаться, потому что мы хотим расшевелить эту толпу зевак.

Хайда еще раз подмигнула Азъену, ловко спрыгивая со своего табурета. Закарий поднял гитару, прижимая её к себе, словно женщину. Первые мелодии звучали тихо, едва уловимо, притягивая внимание. На какую-то долю секунды музыка прекратилась и Азъен решил, что что-то случилось, но тут рядом зазвучал кларнет, подхватывая мелодию и ускоряя её. Гитара «вернулась в строй», отвечая своему другу, словно ведя диалог. Азъен невольно заслушался и пропустил момент, как к их дуэту присоединился робкий голос цитры, а следом за ним ударил бубен, принося в эту песню свои краски.

Азъен достал из сумки флейту, уже видя полноценную картину этой музыкальной композиции. Он заиграл тихо, подхватывая ритм и позволяя вести его. Погрузившись в свой мир, он незаметно, но настойчиво ускорял ритм и очень скоро из ведомого, он превратился ведущего. Теперь все четверо музыкантов старались угнаться за ним, а он всё ускорял ритм, не желая замедляться.

Они закончили играть одновременно, не сбавляя темпа, оставляя после себя какую-то недосказанность. Азъену действительно в тот момент казалось, что он общался со всеми четырьмя одновременно, узнавал их. При том, что он не знал об этих людях ровным счётом ничего, он словно смог почувствовать их души, прикоснуться к ним. Они вдруг перестали казаться ему чужаками и стали ближе, чем родные братья и сестры.

Положив флейту на колени, Азъен повернулся к Йенсу. Тот лежал на спине, прижимая кларнет к груди. На губах застыла мечтательная блаженная улыбка, а грудь высоко поднималась и опускалась от тяжелого дыхания. Юноша и сам чувствовал, что ему не хватает воздуха, сердце бешено билось в груди, а в ушах стоял шум… Или это он слышал аплодисменты благодарных слушателей? Опустив взгляд, он увидел три пары глаз, смотревших на него с теплотой и чем-то ещё, что пока он не мог понять. Азъен ответил им улыбкой. Он никак не ожидал подобного отклика у людей, а когда стихли аплодисменты, зазвучали монеты, падающие в открытые футляры для гитары и цитры, что лежали у ног музыкантов.