Текст книги "Единое целое (СИ)"

Автор книги: 1electricpirate

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Что, если бы Шерлок был сейчас с ним? Что, если бы они могли вместе растить их детей? (Вернись, вернись, вернись). Они бы продолжили жить на Бейкер-стрит и могли бы караулить двойняшек по очереди, чтобы один из них мог сомкнуть глаза, пока другой сидит с малышами. Наверное, они бы толком и не виделись друг с другом, но вряд ли переживали бы по этому поводу. Хватало бы и других забот, когда надо кормить два маленьких голодных ротика и мыть две грязные попки. Собственные желания отходят далеко на задний план, когда твой ребёнок плачет, и плач этот болью отдаётся в твоей голове, в сердце и во всём существе.

Детектив с трудом выносил тесный контакт с людьми и рутину, а в воспитании детей тесно сплавились эти две константы. Джон иногда думал в те редчайшие минуты, когда вообще удавалось оторваться от сиюминутных проблем, что с собственными детьми Шерлок находил бы радость в общении и мог бы с энтузиазмом выполнять каждодневные родительские обязанности. Едва взглянув на Тедди и Рози, все впадали в умиление (Джон был в этом глубоко убеждён, хотя в нём могла говорить предвзятость), так почему Шерлок должен избежать всеобщей участи?

Он бы настаивал, чтобы детей называли полными именами, поскольку презрительно относился к сокращениям. Теодор и Розалин, или нет – он бы называл их Хэмиш и Анна. Хотя он с насмешкой относился к общественным условностям, но в некоторых случаях проявлял поразительный снобизм. Он не желал понимать, почему люди, впадая в сантименты, используют при общении с близкими вторые имена, сокращения или нелепые прозвища.

«Верно выбрать имя, Джон, – это как хирургу не ошибиться с инструментом». Казалось, сто лет прошло с тех пор, когда Шерлок сказал ему эти слова, готовясь к очередному перевоплощению. Вдумчиво подобранное имя и тщательная маскировка были безотказным оружием детектива.

Джон прекрасно осознавал, что сейчас простыни не могли пахнуть Шерлоком, но всё же зарывался в них с головой, пытаясь воскресить память о нём и вытянуть его образ из каждой нити, некогда касавшейся любимого тела.

Замечтавшись, Джон начал представлять, с каким выражением супруг смотрел бы на их двойняшек: изучающе, с сосредоточенно сведёнными к переносице бровями или, напротив, с огромной нежностью, как изредка смотрел на Джона, отпуская самоконтроль. Уотсон ничуть не сомневался, что Холмс принял бы выдающуюся красоту и ум их детей как нечто должное, само собой разумеющееся. Наверняка пришлось бы прервать не один эксперимент, проводимый им на малышах, но Шерлок тщательно наблюдал бы и документировал их развитие день за днём в мельчайших деталях.

Шерлок всегда защищал Джона, в своей особой манере, конечно, (нет, нельзя об этом думать – сразу захлёстывает нестерпимая боль), так что он бы с не меньшим рвением заботился о своих детях, если бы любил их, а он бы не просто любил – обожал.

Джон позволил себе помечтать, какой полноценной счастливой семьёй они могли бы стать вчетвером. Он представил, как лежит в объятиях Шерлока, и оба они любуются посапывающими рядом сыном и дочерью. Он представил мужа с детской коляской в Гайд-парке, как тот останавливается у пруда, чтобы показать двум карапузам, как кормить уток. Он представил, как Шерлок вежливо, но строго спрашивает детей об успехах в школе. Как он сидит на диване на родной Бейкер-стрит, обнимая одной рукой Джона, а другой Тедди, пока Рози радует их танцем. Как Шерлок забирает дочь после занятий в школе и ведёт в магазин купить новое платье, чтобы скрыть от Джона, что старое безнадёжно испорчено и его пришлось выбросить.

(Вернись, вернись, умоляю тебя – вернись!)

Не следовало рисовать в воображении эти картины. Уотсон безумно устал, глаза нестерпимо щипало, и он погрузил лицо в эти отравляющие душу простыни. Завтра обязательно надо попросить их убрать – видеть их невыносимо.

Он решительно прогнал грёзы о невозможном будущем, чтобы не терзать себя мечтой о несбыточном, и стал перебирать в памяти немногие счастливые моменты их совместной жизни – немногие, потому что несколько месяцев блаженства, начиная с их объяснения и вплоть до падения Шерлока с крыши теперь казались таким коротким сроком, каждый момент которого был навсегда запечатлён в его сознании и сердце. И он до сих пор чувствовал себя обманутым. Всё это было страшно несправедливо по отношению к нему, а теперь ещё – и к детям.

Он отчаянно скучал по Шерлоку и теперь уже не представлял жизни без двойняшек, хотя дети пришли к нему через смерть любимого. А может… может, дети – это нечто вроде вселенского воздаяния за невосполнимую потерю?

(Вернись, чёрт возьми, вернись, вы все мне нужны, как воздух, все трое!)

Когда Джон через некоторое время проснулся, то почувствовал себя немного лучше. Он убедился, что его ангелочки мирно спят – не иначе, Анетт обладала сверхъестественными способностями, – и позволил Селесте увести себя в зимний сад.

– Я полагаю, будет разумно обсудить некоторые основные правила, чтобы продлить ваше пребывание здесь, – завела она разговор, наливая ему чай из знакомого фарфорового чайника и буквально заставляя взять булочку.

– Да, прекрасная мысль, – булочки немного отличаются от тех, которыми его угощали в прошлый раз, впрочем, тогда он едва мог есть и почти не различал вкус.

– Мне бы хотелось, чтобы в этом доме вы чувствовали себя удобно и уютно, мой дорогой. Я понимаю, что многое здесь кажется вам излишествами и роскошью, но сам Шерлок никогда не относился почтительно к коврам и антикварной мебели и свободно ими пользовался, когда хотел. Конечно, я не призываю пачкать их намеренно, но вы должны помнить одно: прошу вас чувствовать себя свободно. Теперь это ваш дом, и мне будет не по себе, если вам будет казаться, что вы в музее.

– Постараюсь это запомнить, – сказал Джон. По правде говоря, он почти и не видел дом. Его прошлые визиты были весьма краткими, почти мимолётными. И он действительно чувствовал себя, как на экскурсии с классом, когда они ездили в Эдинбург и посетили там дворец Холируд***, залы и обстановка в котором сохранялись неприкосновенными сотни лет.

Чувствовать себя непринуждённо в Иствел Менор было бы так же непросто, как и в Холируде, тем более что в поместье Холмсов регулярно приезжали экскурсионные группы, поскольку дом значился в списке объектов национального культурного наследия.

-Я понимаю, дорогой, что вы захотите максимально оградить свою частную жизнь – и вы имеете на это полное право. Прошу вас, без колебаний давайте мне понять, если я невольно вторгнусь в ваше личное пространство. Кроме того, дорогой, воспитание ваших детей должно полностью находиться в ваших руках. Моя всесторонняя моральная поддержка вам гарантирована.

– Я вам очень обязан, спасибо, – Джон был искренен как никогда.

– Теперь поговорим об Анетт. Ей дали превосходные рекомендации несколько предыдущих нанимателей, и Майкрофт проверил её прошлое самым тщательнейшим образом, прежде чем допустил её в дом. Думаю, даже Шерлок не смог бы найти тёмные пятна в биографии этой девушки или какие-либо новые существенные детали.

Едва прозвучало имя Шерлока, руки Джона непроизвольно стиснули чашку. Селеста послала ему ободряющую улыбку и участливо похлопала по сведённой судорогой руке.

– Время лечит, дорогой, всех лечит.

Уотсон молча взял ещё одну булочку, менее опасаясь показаться прожорливым, чем неблагодарным.

– Так на чём мы остановились? Ах, да – Анетт. Ей выделена комната рядом с вашими апартаментами. Естественно, вы можете установить для неё твёрдое расписание, но её труд оплачивается более чем щедро, и она с радостью отдаст своё время, чтобы вам помочь. Если вы захотите, чтобы она дежурила ночами, так и будет. На данный момент наша главная задача – чтобы вы отдохнули и полностью восстановили силы. Вы не сможете заниматься с детьми, если сами будете валиться с ног. Если я увижу, что вы без нужды доводите себя до изнеможения, то я решительно вмешаюсь и не потреплю возражений. До сих пор всё понятно?

Джона возмутила мысль, что его могут отправить в кровать, как заигравшегося ребёнка, но он сдержался и промолчал. Сейчас он очень и очень нуждался во всей помощи, которую только могла предоставить его свекровь.

– Прекрасно. Я уверена, мы с вами чудесно поладим, мой дорогой. Я так рада, что вы здесь! Старый дом кажется таким пустым, когда в нём нет никого, кроме меня и прислуги. Чуть позже я всё вам здесь покажу. Кухонные помещения всегда к вашим услугам: вы можете готовить себе сами или обратиться к Пьеру, и он накормит вас в любое время. Я ужинаю в семь вечера и буду весьма признательна, если вы согласитесь составить мне компанию и будете приходить без дополнительного ежедневного приглашения, чтобы я не подумала, что принуждаю вас выполнять долг вежливости. Я бы очень хотела, чтобы этот дом стал вашим домом. Кстати, я покажу вам, в каких шкафчиках что держит Пьер, чтобы вы свободно ориентировались. Да, на тот случай, если вы захотите выйти из дома и немного размяться, Тому будут отданы указания отвести вас в конюшню или в велосипедный гараж. Я покажу вам, как вызвать Андерса, если вам понадобится поехать в город, и он отвезёт вас куда угодно. Первый этаж восточного крыла почти постоянно сдаётся в аренду: молодожёнам под проведение свадебных приёмов или для других подобных событий, – но они никак не побеспокоят обитателей вашей части дома. Разумеется, я покажу вам, какие комнаты отведены для такого рода гостей, и буду держать вас в курсе, кто и на сколько у нас останавливается. Безусловно, все посетители проходят проверку Майкрофта, прежде чем им дозволяется заселиться в Иствел Менор. Мы бы прекратили пускать посетителей в поместье, но полученные средства идут на ремонт и поддержание дома в порядке. Если у вас есть вопросы или вы в чём-то нуждаетесь – спрашивайте безо всякого стеснения, мой дорогой Джон. Мы с вами одна семья. Хорошо?

В течение всего монолога Уотсон согласно наклонял голову, внимая каждому слову. Может, уже следовало прекратить кивать, но невозможно было удержаться под напором такого сильного характера, каким природа наградила Селесту Холмс.

– У вас есть вопросы?

– Нет. Нет, я думаю – всё предельно понятно.

– Превосходно. Тогда спокойно допивайте чай и после устраивайтесь со всеми удобствами. Вечером мы встретимся за ужином, а утром я покажу вам весь дом, хорошо?

– Отлично.

Селеста так доброжелательно улыбнулась, что Джон не мог не восхититься, как удивительно в этой женщине сочетаются непревзойдённая классическая женственность, мощный интеллект и достойное Одиссея хитроумие. Уотсону казалось, что именно такой он всегда и представлял маму Шерлока до их знакомства, но в то же время она не уставала его поражать с каждой новой встречей всё больше.

Вернувшись в свои комнаты, он отослал Анетту до ужина и аккуратно извлёк близнецов из колыбели. Он осторожно уложил их на диван, и пока они ворковали и булькали, устроил гнездо из подушек, одну из них положив на колени так, чтобы надёжно устроить малышей. Он включил телевизор, но скорее чтобы создать шумовую завесу, чем действительно смотреть его. Всё его внимание было полностью отдано детям.

– Ну, ребятишки, – обратился он к сыну и дочери, нежно вытирая пузыри с нижней губы Рози, – кто тут у нас, а?

Естественно, близнецы не могли ему ответить. Дети лежали в кольце его рук, их головки покоились на его ладонях. Джон откинул голову на спинку дивана и тяжело вздохнул – и этот вздох будто эхом прошёл по всей комнате.

– Что бы сказал ваш папа, если бы только мог вас увидеть, а? – Тедди то ли кашлянул, то ли скрипнул, и Джон засмеялся, хотя его сердце бешено забилось. – Да, полагаю, именно это он бы и сказал, верно? Он бы толкнул длинную речь, в которой обстоятельно доказал бы, что с начала времён ни один представитель семейства Холмсов не был папой, но все они были отцами, – и Джон подавил ещё один вздох, крепко закусив губу.

Вернись, вернись, вернись.

Возможно, на этот раз он произнёс свою неизменную молитву вслух.

Будь осторожен в желаниях, Джон Уотсон, – они могут осуществиться.

*************************************

В Дублине и его окрестностях Себастьяна Морана нет.

Нет его и в Корке. А также – в Абердине, Ливерпуле и Сканторпе. Не удалось найти его и в Сток-он-Тренте, Манчестере, Дархэме, Эдинбурге, Абериствиче, Кардифе – и даже на острове Барри в Южном Уэльсе. Шерлок и Ирен шли по следу Себастьяна Морана, но пока он был неуловим.

Шли месяцы. Немного утешало только то, что Ирен всё же была более приятной компанией, чем одиночество, наполненное сожалениями и терзаниями. С ней можно было небезынтересно поговорить на отвлечённые темы, на что подавляющее большинство известных Холмсу людей было просто неспособно. Она считала личным оскорблением отказ Шерлока общаться на темы, не связанные с их непосредственной целью поисков, и напоминала, что сейчас они бегут в одной упряжке. В предыдущей жизни, казавшейся теперь другой реальностью, детектив мог пойти на крупный риск, но сейчас он стал совершенно другим человеком, гораздо более расчётливым и осторожным. Он больше не разбрасывался шансами.

Шерлоку было любопытно, почему Ирен согласилась ему помогать, но вопросов не задавал. Когда-нибудь эта головоломка сложится и явит верный ответ. Сейчас же ему было достаточно знать, что, каковы бы ни были её мотивы, она пойдёт с ним в этой охоте до конца. Если позволить себе догадку, а не точное знание, то можно предположить, что Ирен Адлер действует из чувства мести, ведь Мориарти и Моран практически уничтожили её жизнь. Она казалась Холмсу разбуженной грубым вторжением в гнездо гадюкой: минуту назад мирно спящей, но теперь взбешённой и смертоносной.

Он и Ирен действуют на удивление согласованно. Она не такой точный стрелок, как Джон, но эту часть Шерлок теперь способен взять на себя, хотя в некоторых случаях ему очень не хватало верного глаза и твёрдой руки его супруга.

Мысли о муже засасывали его, как трясина. План Майкрофта не вмешиваться, пока зять сам не попросит помощи, полностью сработал. Джон очень и очень горд, но он, заботясь о благополучии и счастье детей, сумел поставить их нужды выше собственных принципов. Джон Уотсон – военрач превратился в Джона Уотсона – профессионального отца. Теперь Шерлок может спать спокойно, потому что уверен: более безопасного места для его семьи, чем Иствел Менор, нет во всей Англии. Так уж случилось, что прошлое его родителей как агентов, прошедших закалку во времена «холодной войны», сделало безопасность жилища своеобразным пунктиком. Достаточно упомянуть, что охранные системы в имении всегда обновлялись по самому последнему слову науки и техники. Но обратной стороной такой защиты оказалась невозможность наблюдать за Джоном через видеокамеры – Шерлок боролся со страхом забыть его лицо.

Майкрофт присылал по одной фотографии в неделю. Некоторые из них были постановочные: Джон улыбается в камеру на фоне фасада Иствела, придерживая обоих детей на уровне плеч; Джон пытается сам выкупать Хэмиша в ванне 18 века; Анна, играющая с огромным плюшевым северным медведем, – профессиональные фото, на которых его близкие выглядят образцово-показательной семьёй с обложки журнала. Но любимыми у Шерлока были сделанные тайком нечёткие снимки: Джон сидит на диване в гнезде из подушек с малышами на руках и смотрит на них так, будто в этих крохах заключена вся его жизнь; Джон склонился над колыбелью, прижав к себе Хэмиша одной рукой, а другой осторожно укладывая Анну; Джон держит Анну на руках и подносит к её крохотному ротику бутылочку, а какая-то незнакомая и довольно неприятная блондинка, должно быть, няня точно так же кормит Хэмиша; Джон дремлет, раскинувшись на старой кровати Шерлока, в окружении спящих сына и дочери, отгороженных от краёв кровати большими тяжёлыми подушками, – мимолётные сценки из ежедневной рутины, в которой детектив не может принять участие, потому что вынужден бесконечно и безуспешно гоняться за свихнувшимся ирландским убийцей по всей Великобритании.

Теоретически они давно должны были настигнуть его. Они были близки к успеху много раз. Если бы только Майкрофт позволил ему покинуть пределы страны, когда Моран предпринял увеселительную прогулку на континент с одновременным решением деловых вопросов, то Шерлок совершенно точно знал, где и как схватить его. Но Большой Брат буквально не спускал с него глаз и требовал неукоснительного соблюдения их договорённости, и впервые в жизни Холмс-младший повиновался, чувствуя, что у него связаны руки.

Это было ужасно.

Неделями приходилось выжидать, не предпринимая никаких действий, да ещё в компании Ирен Адлер, с которой они часами сидели напротив и изучали друг друга. Несколько недель удалось скоротать за трёхмерными шахматами****, которые Холмс соорудил из стопки бумаги и коробки от пиццы, а вместо фигур расставил сигареты и тюбики с губной помадой.

Ирен никогда не задавала вопросы о Джоне, лишь иногда в её шуточках проскальзывали косвенные намёки: «Шерлок, дорогой, теперь-то прозвище Девственник придётся сменить, не так ли?» Поначалу эти выпады раздражали, но потом он понял: в такой форме Ирен проявляет дружеское расположение. Некоторые её точно направленные насмешки, порой достигавшие цели, ему даже нравились. И когда она позволяла себе снимать маску способной привести любого в ярость мегеры, так что Шерлок переставал мечтать вбить её голову между безупречных роскошных плеч, ему даже казалось, что каким-то неведомым способом они становятся друзьями.

Мисс Адлер ничего не спрашивала о докторе Уотсоне, а Холмс никогда не рассказывал. На последней тайной встрече Майкрофт передал брату конверт, в котором оказались два маленьких пластиковых браслета – розовый и голубой – с выдавленными на них именами и цифрами и его обручальное кольцо на длинной цепочке.

Кольцо билось о его грудь, когда он прыгал с крыши на крышу и мчался по переулкам, как будто напоминая ему, что без мужа это всё теряет прежний смысл. С Джоном жизнь была большим захватывающим приключением, а теперь стала бессмысленным прозябанием. Пластиковые браслеты он осторожно уложил в бумажник. Кожа напротив них скоро изотрётся под частыми и ласковыми касаниями пальцев Шерлока, непроизвольно возобновляющимися, едва ему стоило задуматься.

Они не обсуждают ту огромную перемену, которая произошла с детективом, сделав его совершенно другим, абсолютно неузнаваемым человеком. Шерлок стал лучше во всём: в дедуктивном методе, в построении логических цепочек и разгадывании головоломок, в ловле преступников, в способности взвесить необходимость нанесения ущерба ради достижения цели. В стремлении изловить ловко ускользающего негодяя он абсолютно безжалостен, каким раньше не был никогда, потому что теперь он неравнодушен.

Пусть Майкрофт продолжает наставать на том, что сантименты – дефект, делающий человека слабым. Ум Шерлока обострился, исключая возможность ошибок, работа мозга стала практически безупречной – и всё благодаря всепоглощающему новому стремлению позаботиться о своих близких, защитить их во что бы то ни стало.

Но есть внутри него клочок тьмы, из-за которого лучше было бы перенять отношение старшего брата к жизни, потому что теперь Холмс-младший стал несокрушимым и могучим. Но если произойдёт нечто само по себе небольшое, почти незначительное: один выстрел, капля яда, падение с лестницы, – Шерлок рассыплется на тысячу мельчайших осколков, и если он сумеет пережить этот крах и пойти дальше, то весь мир содрогнётся от ужаса у его ног.

Сам Шерлок не считал себя хорошим человеком. Но это не означало, что он стремился занять сторону зла, хотя, несомненно, был на это способен. Если произойдёт то, чего он боится, он станет величайшим злодеем в истории. Если хоть волос упадёт с головы Джона – и их детей.

У Холмса и мисс Адлер много тем для разговоров, но они никогда не пытаются обсудить тот факт, что теперь душа Шерлока, ранее бывшая неделимой, раскололась на три части. А троих защитить намного сложнее, чем одного – это каждый знает. Время от времени, в дни затишья, когда не за кем гоняться и даже нечего предотвращать, и когда Ирен спит, и Моран возмутительнейшим образом покинул страну в известном направлении, а детектив лежит на отвратительном продавленном диване дешёвой гостиницы близ Слоу, пялясь в потолок, – вот тогда он позволяет себе отдаться этим мыслям и думает о том, насколько сложнее заботиться о троих, чем об одном; и внезапно грудь будто сдавливает прессом, будто обручальное кольцо превратилось в гигантскую свинцовую чушку, и Шерлок задыхается, теряет все мысли, почти парализованный тем огромным грузом ответственности, который обрушился на его сознание и на его тело.

Насколько он знал со слов Майкрофта, матушка не удерживает зятя в Иствеле насильно, но Шерлок не сомневался, что в случае необходимости она готова пустить в ход любые методы. Среди пышности и роскоши простому доктору не может быть комфортно: считать такой дом уютным могут лишь те, кто многие годы прожил будучи очень состоятельным человеком. Джон же с его бесформенными бурыми свитерами и единственной заношенной парой джинсов, которую он носил ещё до службы в армии и которая теперь ему узковата (но Шерлок ни за какие блага не позволит себе такое замечание), – Джон будет выглядеть чужеродным элементом в этих изысканных залах или среди тщательно постриженных кустов Иствел Менор. Его мужу нужны удобство и свобода, он должен быть хозяином ситуации, и всё это недостижимо, пока в поместье железной рукой правит матушка.

Шерлоку Холмсу хочется быстрее покончить со своей миссией хотя бы для того, чтобы как можно быстрее отвезти Джона Уотсона на Бейкер-стрит, туда, где ему полагается находиться, и желательно до того, как матушка включит на полную мощность свои особые умения убеждать.

Его бесило собственное бессилие. До поместья было едва ли больше 30 км, а он был заперт в какой-то дыре под Кентербери вместе с Ирен. Они изображали счастливую парочку молодожёнов, сумевшую вырвать для символического медового месяца лишь пару дней выходных вне городской суеты и вынужденную вернуться на работу в Лондон уже в понедельник. Жалкая уловка, оказавшаяся эффективной. Ирен хотела, чтобы он надел своё обручальное кольцо, сделав его частью маскарада, но он и слышать об этом не желал. К слову, она так и не озвучила эту мысль, а он не соизволил её угадать. Хозяйка гостиницы назвала их прекрасной парой, и Шерлок едва сдержался, чтобы в сердцах не пнуть её машину.

Суть в том, что между ним и Джоном с детьми (его семьёй) всего 30 км – протяни руку, и можно коснуться. Так близко он к ним не подбирался около полугода. Он почти чувствовал запах одеколона, впитавшийся в кошмарный бурый свитер, с которым его муж ни за что не расстанется. Он почти видел тень от ресниц, падающую на щёчки Хэмиша, и изящные идеальные пальчики Анны. Он менее чем в 30 километрах от них – и не может подойти ещё ближе. Такой нестерпимой боли он раньше никогда не испытывал и был неспособен её побороть.

Хотя кое-что он может сделать, но не должен.

Ирен что-то говорит ему уже около двадцати минут – невыносимая женщина, ну почему она всегда так много болтает? Но он не слышал ни одного произнесённого ею слова.

Что бы он мог сделать? Он закрыл глаза, сложил руки под подбородком, приняв обычную позу для размышлений, и стал перебирать роящиеся в голове возможности.

Тайно проникнуть в Иствел практически невозможно – он сам позаботился об этом, но всё же это дом его детства, в котором он вырос и который знал как свои пять пальцев. Нелепое выражение. Никто не изучает пристально свои пальцы так, как следовало бы. Большинство людей даже описать не способны свои пальцы хотя бы в общих чертах. А Шерлок мог с закрытыми глазами начертить точный план расположения охранных систем в Иствел Менор – он сам его разработал. У ворот поставлена круглосуточная охрана, но в поместье можно проникнуть и не с центрального входа, минуя камеры наблюдения. Это непросто, но возможно: вычислить самый слабо охраняемый участок и положиться на удачу. А, оказавшись у дома, внутрь он сможет проникнуть – это как-никак его собственный дом. И у него есть ключ.

Он мог бы обратиться к матушке под надуманным предлогом, например: мне нужен мой гарпун; мне позарез нужен препарат из поганки, который я приготовил в восьмилетнем возрасте, и теперь из него можно получить необходимый яд… Весьма слабые отговорки. Матушка своих сыновей видит насквозь. Она прочтёт все его мысли – и секунды не пройдёт.

Но войти она ему позволит. И даже скажет то же, что говорила, когда он впервые уходил из дома: «Тебя всегда здесь ждут».

Мысли Холмса прервала запущенная ему в лицо подушка.

– Шерлок! – требовательно позвала его Ирен. Она была похожа на представительницу рода гарпий, о которых ему читал в детстве отец. Детектив поднял ни в чём не повинную подушку и швырнул её обратно. Его спутница действительно выглядела, как древнее разъярённое чудовище: волосы растрёпаны, глаза сверкают гневом, крепко сжатые губы похожи на хищный клюв.

– Что? – раздражённо огрызнулся он.

– Я зову тебя по имени уже около двадцати минут.

– Я думал. Хотя бы один из нас должен иногда это делать, если мы собираемся когда-либо разобраться с Мораном. А ты определённо не расположена к такого рода деятельности.

– Если ты действительно думал, как найти Морана, а не разрабатывал план, как проникнуть в собственный дом, чтобы повидаться с Джоном, я готова съесть свою шляпку.

– Хотел бы я взглянуть на это представление, – проворчал Холмс, пнув подлокотник дивана, на котором развалился, но открыто протестовать не стал. Она была всего лишь ещё одной женщиной, обладающей раздражающей способностью читать его мысли.

– Ты не можешь это сделать, Шерлок.

– Я буду делать, что хочу, и спасибо тебе большое, что ты не суёшь свой невероятно длинный нос в мои дела.

– Дела у нас теперь общие с того момента, как я подписалась на участие в этом предприятии. Тебе нельзя этого делать, Шерлок, пойми, правда нельзя. А если тебя поймают? А если Джон тебя увидит? И все старания псу под хвост! Мы уже почти у цели, мышеловка вот-вот захлопнется, и сразу после завершения охоты ты сможешь прямиком отправиться к ним, но я решительно запрещаю тебе покидать сегодня эту комнату.

Идея заманить Морана в ловушку принадлежала Ирен Адлер. Детектив не особенно в неё верил, если честно. Пришлось засесть в Милтон-Кинс, выйти на посредника, который совершенно не внушал доверия, и привлечь весьма впечатляющую сумму денег сомнительного происхождения. Ирен считала, что этот план гарантированно поможет им рано или поздно выйти на цель, и что такой сценарий даёт им преимущество в том, что не они будут гоняться за Мораном, но он сам их настигнет. В уме мисс Адлер нельзя было отказать, кроме того, она прекрасно знала, за какие ниточки надо потянуть, чтобы заставить людей плясать под её дудку. Преимуществом было и то, что преемник Мориарти не допускал мысли о её сотрудничества с братьями Холмс. И всё же Шерлок считал затею с ловлей на живца сомнительной.

Впервые в жизни он искренне хотел ошибиться.

На данном этапе они должны были затаиться в глубинке и ждать сигнала от Майкрофта, оповещающего о возвращении объекта в страну и разрешающего перейти к активным действиям.

Ирен продолжала пристально смотреть на Шерлока, изучая его лицо хищным взглядом и пытаясь понять, произвели ли её слова должное впечатление. Холмс про себя усмехнулся: её попытка играть Эту Женщину была просто смехотворна.

– Бога ради, я никуда не собираюсь уходить, – наконец ответил он и в данный момент сам верил в свои слова. Из-под такого присмотра не сбежишь, а даже если и удалось бы, то что он получит? Джону по-прежнему нельзя открыться, потому что тот как был самым плохим актёром в мире, так и остался, а за ним несомненно пристально следят не только дружеские глаза. Проникнуть в Иствел ему, несомненно, удалось бы, но что он там будет делать? Какова цель?

Посмотреть на них своими глазами. Эту мысль ему подбросила отнюдь не рациональная часть его разума, а та, из-за которой он вечно попадал в неприятности; Шерлок это прекрасно понимал и не должен был поддаваться искушению. Он похоронен и оплакан, по нему не тоскуют с такой силой, как тоскует он, поддерживая в себе жизнь лишь украдкой сделанными фотографиями и эфемерными воспоминаниями.

Холмс фыркнул и свернулся в клубок, накрыв голову подушкой, будто хотел заглушить все шумящие в ней мысли.

Шерлок Холмс, мальчиком выбравший путь холодного равнодушия, теперь переполнен чувствами, которые требуют выхода. Неужели он не посмеет хотя бы взглянуть на них?

– Шерлок, тебе ведь не пять лет. Поднимись и поговори со мной, как взрослый человек.

– Отстань, Ирен.

Шерлок Холмс обрёк себя на одиночество, пойдя на поводу у старшего брата.

– Я не ребёнок, – проворчал Шерлок, но прозвучало это по-детски капризно.

– Тогда сам с собой поговори. Господи, да тебе сорок скоро стукнет, но даже пятилетние зачастую ведут себя разумнее, чем ты, – Ирен подавила растущее раздражение, отвернулась и направилась в ванную, предварительно заявив, что если он хоть на время откажется от принесённых супругу клятв верности, то может к ней присоединиться, и тогда незачем будет куда-то сбегать.

Шерлок не дал себе труда выслушать её.

Чего он достигнет, увидев их? Холмс не собирался превращаться в отвратительного сентиментального героя мыльных опер, плачущего над фотографиями тех, кого любит. Ничтожества. Чувствительные недоумки. Он никогда не опустится до пошлых проявлений человеческих слабостей.

Ему чуждо такое малодушие. Кстати, прекрасное слово для выражения недостатка храбрости или решительности. Малодушие. Он произнёс это слово несколько раз, на мгновение позволив своему сознанию восхититься присущим английскому языку свойством сплетать многие смыслы и образы в один, пока многократное повторение не лишило его смысла. Малодушие. Он не таков.

Наверное, глупо так сильно желать просто побыть около Джона. Он месяц за месяцем ловил себя на этих мечтах, быстро прогонял их, считая умильно-слащавыми, и так и не смог избавиться от убеждения, что дышать одним воздухом с Джоном Уотсоном после столь долгой разлуки будет ни с чем не сравнимым неописуемым блаженством.

Он всегда терял голову, если речь шла о Джоне Уотсоне. Имя мужа было вписано в каждую клетку его существа, а ведь до их встречи никакого труда не составляло держать всех и каждого на почтительном расстоянии. И детей своих он толком не видел, но они прочно вошли в его мысли, вытеснив с первого места даже острую необходимость добраться до Себастьяна Морана.