Текст книги "Единое целое (СИ)"

Автор книги: 1electricpirate

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Как бы это ни было ужасно, но с этим можно было жить. Ведь другого выхода не было. Времени в обрез, Майкрофту нельзя верить, ведь он однажды уже солгал и предал. У него не было выбора.

Лежащая за его спиной Ирен что-то говорила, запустив руку ему в волосы.

Это вернуло его в то время, когда он был маленьким мальчиком: он кричал и плакал и хотел умереть, а его мама сидела рядом и гладила его по голове, будто эти движения могли хоть что-то исправить, будто было возможно вернуть её к жизни.

С ним что-то происходило. По щекам побежали горячие солёные слёзы, и Ирен осторожно вытирала их пальцами.

– Я говорила тебе – не ходи туда, – всё повторяла она. Холмс снова зажмурился. Слёзы хлынули с новой силой. – Что произошло? Ты увиделся с Джоном, не так ли? Ты должен мне рассказать, Шерлок, чтобы я знала, что нам дальше делать.

Холмс сглотнул, поморгал и кивнул.

– О, Шерлок…

Она стиснула его плечо. У него не было сил оттолкнуть её руки.

Они полежали немного. Сквозь занавески пробивался солнечный свет. Руки Ирен продолжали успокаивающе перебирать его волосы и поглаживать плечи. Он не верил в её искренность, но всё же постепенно успокаивался под этими ласковыми касаниями. Любой физический контакт человека с человеком теоретически должен был приносить облегчение.

Но сердце продолжало болезненно сжиматься.

Ради мужа он пошёл на всё, но тот лишь возненавидел его за это. Пусть Джон сказал, что любит, но в его глазах сверкал металл.

– Я должен вернуть их, – внезапно проговорил Шерлок. Рука Ирен на секунду замерла в его волосах и затем продолжила ласковые движения. – Мне нужна твоя помощь. Я должен вернуть их.

Ирен Адлер улыбнулась ему в затылок.

– Тебе давно уже была нужна моя помощь, Шерлок. И тебе повезло, что я действительно хочу помочь.

========== Глава 10/16. Объединение множеств ==========

Через пять с половиной месяцев после Падения между Уотсоном и Лестрейдом состоялся разговор по телефону.

– Мне только что позвонил Майкрофт, – сразу заговорил Грег, едва Джон принял вызов. – Он в категорической форме велел мне не позволять тебе… как же он выразился… а, скорбеть. И он сказал, что у тебя есть кое-какие новости, что-то невероятное, но ведь он тот ещё кадр – с ним всё непросто.

Доктор слабо улыбнулся, склонившись над рабочим столом. Зажав телефон между ухом и плечом, он быстро заполнял последнюю на сегодня историю болезни. Было приятно услышать знакомый голос, в котором сквозило неприкрытое беспокойство.

– Думаю, да, мне действительно есть что сообщить, – признал Джон.

– В самом деле? Хорошо. Тогда, не в порядке исполнения указаний Майкрофта, ты пропустишь со мной по кружке пива? Как в старые добрые времена.

Как в старые добрые времена… Последний раз Уотсон виделся с Лестрейдом на следующий день после того, как нашёл в черепе прощальную записку. Ему не хотелось с ним встречаться. Вообще не хотелось никакой компании, но если Большой Брат поставил перед собой такую цель, а Джон воспротивится её достижению, то можно спорить на любые деньги, что этот высокопоставленный мерзавец на всё пойдёт, но добьётся своего.

Таким образом, Холмсу-старшему оказалось мало устроить личную жизнь зятя, сотворив ему потомство, он также счёл необходимым наладить его социальные контакты. Сунув последний заполненный лист в папку, Джон поднёс телефон к другому уху и закусил губу, размышляя. День был долгим, через кабинет доктора прошла вереница школьников, мечтающих получить освобождение от занятий, и ипохондриков-пенсионеров с мнимыми болячками. Он был готов не только в бар сходить, лишь бы избежать внезапного появления чёрного правительственного автомобиля с Майкрофтом, пекущемся о его благе.

– Ага, хорошо, давай.

Вот так доктор и оказался в переполненной пивной в Вестминстере в обнимку с кружкой пива поджидающим задержавшегося у стойки бара инспектора.

На протяжении многих месяцев он не был в такой гуще народа. Сутолока и суета, окружавшие его смеющиеся лица не доставляли удовольствия; Джон лишь думал, неужели они не знают, что его больше нет?

Если в Лондоне и был когда-либо Рыцарь Света, то только Шерлок Холмс.

– Ужасно выглядишь, – улыбаясь, сказал Грег. Дружище Грег. Джон знал, почему муж симпатизировал ему: инспектор надёжен, дружелюбен и прост в общении, умён и независим в суждениях. Он хороший человек, а Шерлок предпочитает (то есть, предпочитал, боже, как мучительно больно!) иметь дело с хорошими людьми, если только плохие не были исключительно умны.

– И всё же лучше, чем в последнюю нашу встречу, и это хорошо.

– Как дела у твоей команды? – спросил с улыбкой Джон, неопределённо пожав плечами.

– Заняты по горло, не буду тебе врать. Я бы раньше позвонил, честно, но на работе полный дурдом.

Пропустив мимо ушей извинения Лестрейда, Уотсон с улыбкой слушал его рассказ о том, как весь отдел буквально сбивался с ног. Конечно, ни слова не было сказано о том, как усложнилась работа без Шерлока Холмса, как все вдруг поняли, сколько делал для них один-единственный консультирующий детектив. Разумеется, не прозвучало никаких признаний Грега в том, что он скучал по Шерлоку. Ничего общего с пульсирующими в сознании Джона навязчивыми мольбами: вернись, вернись, вернись…

Чтобы скрыть боль, искривившую его губы, доктор спрятал лицо в кружке с пивом.

Он смеялся, когда по выражению лица инспектора догадывался – тот шутит, улыбался во время рассказа о том, как Андерсон и Донован наконец сделали свою любовную связь достоянием гласности. Он пил пиво и позволил себе на минутку притвориться, что ничего необратимого не произошло, всё в полном порядке: Шерлок всего лишь задержался в Бартсе, выбирая материал для очередного эксперимента, и через несколько минут ворвётся в пивную в развевающемся пальто, закажет себе джин с тоником и с огурцом (по матушкиному рецепту) и сядет рядом с Джоном, высмеивая глупые разглагольствования Грега, но при этом не отказывая себе в удовольствии незаметно поглаживать одной рукой колено мужа.

Лестрейд встал, чтобы принести ещё выпивки, и сотканная Уотсоном иллюзия рассеялась.

От Холмса-старшего пришло смс: «Четыре кружки, Джон, не больше. Приятно провести время». Недовольно ворча, он принял из рук Грега пиво и швырнул телефон на лавку. Инспектор ухмыльнулся, увидев это, и спросил:

– И кто это был?

– Майкрофт, – простонал Джон и сделал большой глоток. – Хренов докучливый мерзавец.

– Кажется, он действительно проявляет к тебе повышенный интерес.

– Ещё бы. Ведь я единственный оставшийся у него брат, верно? – с горечью сказал доктор. Лестрейд попытался скрыть волнение, но не смог. Этим он Шерлоку и нравился: инспектор был для него открытой книгой, не прятал свои мысли и эмоции, а когда пытался, то это просто не получалось. Более всего Шерлок терпеть не может (не мог…) лжецов, особенно заурядных.

Вдруг Джону стало стыдно. Инспектор ни в чём не виноват: он не поверил ни единому слову той лжи, которую Мориарти сумел внедрить в головы его подчинённых, он всего лишь делал свою работу. Впрочем, как и Донован. Пусть она неумная обидчивая дрянь, но как сержант полиции она должна была проверить свои подозрения, против кого они бы ни были направлены.

Но сам Лестрейд не снимал с себя ответственности за случившееся. Поэтому он вёл себя так скованно, теребил манжеты рубашки и крутил в руках кружку. Уотсону это не нравилось. Он не держал обиды на инспектора и не винил его ни в чём.

– Ты не виноват, – Джон не заметил, как сказал это вслух. Грег замер, глаза его на секунду округлились, но затем его лицо вновь стало дружелюбным и сдержанно-нейтральным.

– Джон…

– Я всё-таки выскажусь, хорошо? Ты не виноват, ты только исполнял свои обязанности. Я не… виню тебя или Салли, правда, – пожав плечами, он отпил из кружки. Перемежающийся тремор левой руки вернулся, и если доктор пытался его подавить, становилось только хуже. – Джим Мориарти был очень-очень умным человеком, и Шерлок… – голос ему отказал, едва Джон произнёс это имя. Он поставил пиво на стол, чтобы не расплескать его, – Шерлок тоже был очень-очень умён. И ты тут ни при чём.

– Мы должны были догадаться раньше, что происходит на самом деле, – возразил Грег. Никому из них не хотелось продолжать этот разговор, но всё же поговорить было необходимо. Джон нуждался в поддержке друга.

– И мне бы следовало, – сказал он то, что думал. Как же он не заметил и не понял! Но бесполезно было сейчас терзаться пустыми сожалениями. Не просто бесполезно – контрпродуктивно. – Я только… Я всего лишь хотел, чтобы ты знал, что дело не в тебе. И что я тебя не виню.

Лестрейд помолчал, затем коротко кивнул и отпил пива.

Уотсон смотрел в свою кружку. Он не знал, что ещё можно добавить к сказанному. Возможно, на сегодня все разговоры стоило свернуть. Попытаться восстановить дружеские отношения можно будет в следующий раз. Он уже был готов встать и, извинившись, уйти, но у Грега вдруг вырвался вопрос:

– Давно вы с ним… как бы сказать… Когда вы поженились?

Джон удивился и посмотрел прямо на приятеля: на щеках у того проступил румянец. Конечно, Лестрейд ничего не знал об этом до дня Падения. Они так и не поставили инспектора в известность. Уотсон поколебался, стоит ли теперь поднимать эту тему, но в глазах Грега было столько заботы и любопытства, что он напомнил сам себе: это единственный друг Шерлока во всём белом свете, кроме самого Джона. Возможно, он имеет право знать.

Детектив никогда не называл Лестрейда своим другом и даже обращение «коллега» умудрялся произносить оскорбительно, но Джон знал правду. Он всегда знал, когда Шерлок Холмс ударялся в самообман.

– Прости, если тебе тяжело об этом говорить…

– Всё в порядке, просто я удивился. Я забыл, что.. ну, ты понимаешь… что никто не знал.

Неуверенная улыбка появилась на лице Грега, и в ней было столько участия, что на душе у Джона потеплело, и он почувствовал прилив благодарности.

– Служащие Скотланд-Ярда порой отпускали шуточки в адрес вашей пары, но думаю, никто и мысли не допускал…

Доктор пожал плечами.

– Мы никому не сказали. Не потому… Мы не…

Джон Уотсон никогда и ни с кем не говорил о том, что происходит между ним и Шерлоком Холмсом, даже с самим Шерлоком. Им не нужно было специально обсуждать эту тему – не было необходимости. Шерлок поцеловал его, Джон не был против, и через четыре месяца доктор уже подписывал бумаги у регистратора под слегка нетерпеливым взглядом детектива, которого дома ждал неоконченный эксперимент. В качестве свидетелей выступили двое из холмсовской осведомительской сети бездомных. Всё произошло неожиданно, странно и идеально – в их понимании.

– Помнишь дело Карлигана? – Грег медленно покачал головой. Расследование было заурядным, но привело к погоне за убийцей по крышам через весь Кройдон. Неудивительно, что Лестрейд его не запомнил, но для Уотсона он стал незабываемым.

– Мы весь день носились по крышам за преступником, затем отправились домой, и вдруг он… поцеловал меня, – Джон вздрогнул, кровь прилила к его лицу. Вспоминать было мучительно, но вместе с тем сладостно. – Через четыре месяца мы официально оформили отношения. Это не… имело большого значения, – он нахмурился. Грег смотрел на него, как на подозрительный портфель, начинённый взрывчаткой. – Не так. Это было очень важное событие, феноменальное, огромное, но не могу сказать, что к нему вёл долгий и сложный путь. Просто… были мы. Был ОН. И это произошло.

Вдруг Грег протянул руку и крепко сжал запястье Джона. Лицо инспектора исказилось от боли, но доктору почему-то стало немного легче, совсем чуть-чуть, когда он увидел отражение собственных страданий в лице напротив.

Смерть Шерлока никто не оплакивал, будто она не стоила слёз. Майкрофт принял её стоически, а Селеста очень сдержанно – оба они принадлежали тому чопорному высшему свету, в котором прилюдно никто не уронит слезу по покойному брату, и даже по безвременно ушедшему сыну, пусть и в присутствии его овдовевшего супруга. Джон оплакивал Шерлока, но гораздо меньше, чем заслуживала такая потеря. Его горе было слишком глубоким почти для любых внешних проявлений – на слёзы не оставалось сил. И теперь было утешительно узнать, что кому-то ещё не хватает того непостижимого блистательного человека, каким был Шерлок Холмс.

Уотсон попытался улыбнуться.

– Эта свадьба ничего не изменила между нами. В больнице к пострадавшему допускают лишь ближайших родственников… ещё этот сумасшедший трастовый фонд… Не будь этой бюрократии, возможно, мы не стали бы ничего менять в нашей жизни.

– Ты любил его?

– Я любил его, он любил меня, но… Он ведь сказал мне эти слова лишь спустя две недели после подписания договора о партнёрстве. Дело не в словах, я и без них всё знал, но просто… просто это… были мы. Вот и всё. Мы были бы вместе до конца наших дней. На самом деле мы не обсуждали это, но и так было… понятно. По-другому просто быть не могло.

Грег покачал головой, на его лице боролись изумление, любопытство и сожаление.

– Я должен был сам понять, догадаться.

– С чего бы? – через боль улыбнулся Джон. – Он ведь не тискал меня публично. Мы бы сказали тебе первому, если бы хотели огласки.

– Да, я понимаю.

– Его мать устроила приём по случаю нашего бракосочетания в их фамильном поместье. Это было ужасно.

– У них есть поместье?

Джон засмеялся.

– Всегда было. Если Шерлок кажется тебе мажором, посмотрел бы ты на его мать и на другую родню.

– Представить не могу, чтобы кто-то мог выглядеть ещё шикарнее.

– Ну, я бы мог рассказать тебе о его тётушке Жанин, – Лестрейд сидел и с улыбкой слушал рассказ Уотсона о приёме, о приглашённых на него гостях и о том, скольких усилий стоило Шерлоку, чтобы воздержаться от своих обличительных речей. Джон и Грег искренне посмеялись над четырьмя школьными товарищами Холмса, чьи издевательские насмешки прекратились, едва до них дошли невысказанные капитаном Джоном Уотсоном угрозы.

Приятно было посмеяться, поговорить о Шерлоке, вспомнить то прекрасное время, когда они подтрунивали друг над другом, были одной слаженно действующей командой. Грег в свою очередь рассказал несколько историй о том, как Шерлок начал консультировать полицию: он был тогда борющимся с наркозависимостью долговязым и тощим молодым человеком, грубым и неуклюжим, вечно цепляющимся за углы и всё роняющим. Инспектор рассказал о первой встрече Холмса и Андерсона, как он выставил ярдовца идиотом не более чем за пять минут. Грег рассказал Джону, что Салли запала на Шерлока, едва его увидела, а тот пришёл в ужас и даже испугался, когда инспектор его просветил. Он даже в знак протеста прекратил посещать места преступлений, пока не вычислил, каким образом отклонять её авансы.

Когда они допивали по третьей кружке, Джон смеялся так, что в боку закололо. Боль утраты, поселившаяся в груди, разумеется, никуда не делась, но всё же он будто смог вдохнуть немного живительного воздуха.

Уотсону стало немного легче, почти хорошо, хотя эти воспоминания ранили его, было ужасно говорить на эти темы с тем, кто некогда считался другом, а теперь стал чужаком, ворошить с ним старые добрые времена, но только с Лестрейдом он и мог бы пройти через это – больше ни с кем. Инспектор видел Шерлока тем, кем он был на самом деле – неуверенным и неловким парнем, пытающимся до конца познать мир и делающим его лучше, пусть и по-своему.

Надо было двигаться дальше, вырваться из пут разъедающего душу горя. Джон навсегда останется верен памяти Шерлока и не попытается завести другие отношения: для него больше никто не существовал, исходящее от Шерлока сияние было ослепительным, как свет солнца, на которое Джон смотрел не отворачиваясь; этот яркий огонь выжег ему глаза, лишил способности видеть ещё кого-либо. По неизвестным причинам жизнь не покинула Джона вместе с уходом Шерлока, и ему придётся доживать свой век на абсолютно безлюдной планете. Он посвятит себя своему ребёнку, ребёнку Шерлока – только это и смогло удержать его от полной гибели.

Грег смахнул кончиками пальцев выступившие от смеха слёзы и сделал большой глоток пива. Они вдруг посерьёзнели и оба погрузились в спокойное умиротворённое молчание.

– Должно быть, ты невыносимо скучаешь по нему, – наконец, проговорил Лестрейд.

Уотсон кивнул, продолжая пристально рассматривать собственные руки, затем искоса взглянул на собеседника.

– Иногда я словно задыхаюсь.

Грег ещё раз нашёл запястье Джона и сочувственно пожал, задержав свою руку на несколько секунд, прежде чем отнял её. Затем он осушил свою кружку, встал и по безмолвному соглашению направился в барной стойке взять по последней.

Джон допил пиво и подумал, что Шерлоку такой вечер в компании и разговоры по душам показались бы отвратительными.

– Майкрофт сказал, что у тебя есть для меня новости, – напомнил Грег, вернувшись за стол.

– А, да, – поморщился Джон, ёрзая на стуле. – Точно, есть. Эммм… Это довольно трудно объяснить…

Как вообще можно объяснить подобное постороннему человеку? Нормальному, без заскоков, не такому извращенцу, какими являются все Холмсы.

Инспектор Лестрейд привык к странностям Шерлока Холмса, но это выходило за все допустимые рамки.

– Я… Сначала я хотел бы попросить тебя кое о чём, – издалека зашёл Джон, не в силах высказать всё в лоб без подготовки. – Не согласился бы ты стать крёстным отцом для ребёнка Шерлока?

Лестрейд едва не опрокинул свою кружку.

****************************************

У Джона было неотложное дело. Возможно, не такое уж срочное, но послужившее достаточным предлогом, чтобы хоть на время вырваться из своей тюрьмы.

Утром Шерлока и след простыл. О его визите напоминал лишь гарпун, валяющийся на полу в детской, и засохшие полоски спермы на простынях. И полная неразбериха в голове Джона.

После завтрака он оставил двойняшек на попечение Аннет, сказав, что собирается пройтись. Это не было ложью: он шёл и шёл, пока не выбрался из поместья и не вышел на трассу. Затем Уотсон позвонил в службу такси и поехал на железнодорожный вокзал. Через три часа он уже был в Лондоне, буквально наслаждаясь возвращением в любимый город.

Вестминстер во время обеденного перерыва гудел, как улей, и шум этот действовал на него умиротворяющее, исцеляя мятущийся дух. Возможно, по этим причинам Шерлок так любил Лондон: за его хаос и ритм, за смешение людских толп, потоков машин и автобусов, туристов с фотоаппаратами, собак и бродяг, криков, смеха и слёз. Этот сложный яркий назойливый непрекращающийся шум большого города волшебным образом действовал успокаивающе на его незнающий отдыха непрерывно работающий ум.

Расправив плечи, Джон пробивался через потоки доводящих до белого каления туристов, солидных служащих и плохо одетых студентов, направляясь в офис Майкрофта. Его охватило сказочно прекрасное чувство возвращения домой из далёкого путешествия. Погрязнув в заботах о потомстве, он забыл, как это прекрасно – быть в Лондоне.

Антея (сегодня её звали Ли-Энн) явно его поджидала.

– Мистер Холмс сейчас на совещании, но через полчаса он присоединится к вам. Мистер Уотсон, не могли бы вы подождать его в кабинете?

Джон уже бывал в офисе Майкрофта, но с тех пор прошли месяцы. Он уселся в одно из больших кожаных кресел, расставленных у кофейного столика, и принялся рассматривать роскошную обстановку.

Стиль офиса напоминал сериалы «Би-би-си» восьмидесятых годов, что-то вроде «Да, господин министр» или «Судья Рампол»: тёмная деревянная мебель, переплетённые в кожу тома, заполнившие высокие книжные шкафы, вращающийся бар с хрустальными графинами, наполненными янтарного цвета напитками. Если бы Джон уже не возненавидел всё, имеющее отношение к его деверю, то мог бы позабавиться напрашивающимися ассоциациями: сорокалетний Майкрофт разыгрывает роль шестидесятилетнего политика. Уотсон был уверен, что Большой Брат держал себя так и в шестнадцать.

С прошлого визита в этот кабинет почти ничего не изменилось, кроме одной детали. На кофейном столике, около которого уселся Джон, лежали книги и альбомы, и взгляд невольно остановился на одном из них. Это был большой альбом, переплетённый в мягкую кожу с золотым тиснением. Но не размеры или красота привлекли его внимание, а пластина с элегантной изысканной гравировкой.

«Рози», – гласила, вернее, вопила надпись.

Уотсон нахмурился и нерешительно взял альбом. Кожа переплёта скрипнула, когда он открыл первый разворот. К его удивлению, титульный лист был написан от руки ровными строчками аккуратным красивым почерком, и когда он бегло просмотрел содержание, то окончательно осознал, что предчувствие его не обмануло: эта вещь оставлена здесь намеренно, специально для него.

Посвящение гласило:

Розалин Корделия Холмс

4 апреля 1978 – 2 сентября 1981

Она была прекрасна, как майская роза…

Страницы альбомы были толстыми и тяжёлыми. Джон перевернул одну из них, и его дыхание сбилось.

На странице справа он увидел зернистую пожелтевшую фотографию новорождённого младенца, завёрнутого в розовое одеяльце. На соседней странице был изображён коллаж из памятных предметов: свидетельство о рождении, детский браслет из роддома, обведённый чернилами след крохотной ступни и отпечаток ладошки на листке бумаги.

Под изображением всё тем же элегантным почерком, что и на титульном листе, было написано: «Ты родилась 4 апреля 1978 года, и в тот день выпал снег – удивительно для того времени года. Медсёстры сказали – это божье благословение. Ты открыла глаза – и мы утонули в любви».

Джон знал, что будет на следующей странице ещё до того, как открыл её.

Четыре фотографии на развороте, две справа и две слева, также зернистые и пожелтевшие. Измученная женщина, полулежащая на больничной кровати, баюкает свёрток с младенцем. Статный мужчина с блестящими глазами сидит на стуле, положив ногу на ногу, и с улыбкой смотрит на спящую новорождённую малышку. Подросток в школьной форме сидит прямо, будто палку проглотил, на точно таком же стуле и держит ребёнка с такими предосторожностями, будто это готовая взорваться бомба. И на последнем фото – маленький мальчик всё на том же стуле в измятом костюмчике и запутавшимися в непокорных каштановых кудрях кусочками листьев и веток, с глубоким потрясением и восхищением рассматривающий лежащую в его руках девочку такими до боли знакомыми глазами.

Джон никогда раньше не видел детских фотографий Шерлока. Он жил в Иствел Менор – доме, где, Майкрофт и Шерлок провели детство, но если и были где-то их фото тех времён, то Селеста держала их под замком. Возможно, выставление их на обозрение она сочла бы неприемлемой сентиментальностью. И доктор пришёл к неверному заключению, что таких фотографий вовсе не было. Также при нём никогда не упоминалось ни об отце Шерлока (лишь косвенные намёки), ни о его сестре.

Джон уже не мог удержаться и переворачивал лист за листом.

В основном там были обычные семейные фотографии, и проявление такой неожиданной обычности казалось исключительным явлением для семьи Холмс. Приезд Селесты с малышкой домой. Майкрофт, пытающийся кормить сестру из бутылочки. Шерлок держит её на руках, и рукава его накрахмаленной рубашки испачканы детской отрыжкой. Девочка, спящая в той самой колыбели, в которой прямо сейчас лежат его сын и дочь. Отец, чьё имя Джону неизвестно, раскинулся на траве, положив малютку на себя – оба уснули, разомлев на солнышке.

На фотографиях Шерлок, нескладный мальчик с умными глазами, слишком худой для своего роста, держит сестру на руках, кормит её, разворачивает подарки, преподнесённые крохе в её первый день рождения. На одном снимке Шерлок и малышка лежат перед большим камином в гостиной на животах, повернувшись друг к другу лицами, и здесь их фамильное сходство очевидно. На другом – Шерлок с зажатым в зубах сантиметром и заложенным за ухо карандашом пытается уложить прямо извивающуюся годовалую девочку, чтобы точно измерить её рост. Были и такие фото, где Шерлок кружит поднятую вверх сестрёнку, оба смеются, их неотличимые каштановые кудри разлетелись блестящим облаком. И так снимок за снимком, на которых юный Шерлок Холмс очевидно и несомненно всем сердцем обожает свою младшую сестру. Ту, которую он ни разу не упомянул. Малышку с тем же именем, которое теперь носила и его дочь. Джона при этой мысли затошнило.

Майкрофт присутствовал на шести фотографиях – каждый раз это было рождество или летние каникулы, Селеста была на десяти, отец на двенадцати. Всего в альбоме было более сотни снимков, и лишь на двадцати из них девочка была одна.

На тех фото, где она выглядела, как трёхлетка, Шерлок сильно изменился, вырос, но всё ещё был ребёнком – десять, от силы одиннадцать лет. Джон жадно рассматривал каждую чёрточку, каждую деталь. Он раньше не пытался вообразить, каким его муж был в детстве, в юности. Трудно было связать настоящий образ с этим растрёпанным смеющимся мальчишкой, с лица которого почти никогда не сходит улыбка; Шерлок, которого он хорошо знал и отчаянно любил, был серьёзным до угрюмости, в нём чувствовалась скрытая угроза. Его Шерлок мог иногда тихо посмеяться, любил пробежаться, ввязаться в погоню, попрыгать с крыши на крышу или вскарабкаться по пожарной лестнице, но его невозможно было представить катающимся на карусели на детской площадке и широко и искренне улыбающимся без видимых к тому причин.

Уотсон ознакомился с оглавлением и знал, что он найдёт в конце альбома. И даже если бы он не видел это написанным чёрным по белому, то сам смог бы догадаться.

Сначала он обнаружил незапечатанный конверт, прикреплённый к одной из страниц. Джон отсоединил его и вынул несколько листков с набросками, акварелями и каракулями – их совместные работы; на каждом в нижнем углу детским почерком было написано «Шерлок и Рози Холмс», стояла дата и точное время. На одном листке было два контура рук: один побольше, сделанный синим карандашом, рядом с ним Шерлок написал своё имя, дату и возраст – 9 лет 9 месяцев; другой поменьше, розовая линия, около которой написано «Рози, 2 года 9 месяцев».

У Джона сжалось и заболело сердце. Он аккуратно вернул листки в конверт и прикрепил его на место.

На следующей странице был один большой чёрно-белый снимок, на котором брат и сестра уснули, тесно прижавшись друг к другу, на огромной кровати Шерлока. Вокруг них были разложены горы учебных пособий: от книг по анатомии до коллекции засушенных бабочек. Там были раковины моллюсков, птичьи перья, каштаны и камушки, зачитанная до дыр книга «Остров сокровищ», открытая на одной из наиболее красивых иллюстраций. На Шерлоке была пиратская треуголка, сделанная из бумаги и смятая опущенной на неё сонной головой, его кудри разметались по подушке. У Рози была повязка на один глаз, которая во сне сползла на лоб; малышка двумя руками обхватила руку брата, её волосы отросли и красивыми локонами спускались на плечи.

Подпись к этой фотографии была сделана не тем безупречным почерком, который Уотсон видел повсюду в этом альбоме, – эта рука была слишком хорошо ему известна – ею были набросаны торопливые записки с просьбой купить молоко, сделаны этикетки к опытным образцам, ей принадлежала та чёртова предсмертная записка. Здесь надпись была краткой: «Даже пиратам нужен отдых. 1 сентября 1981. Идеальный день».

У доктора закружилась голова от всего того, что он увидел и узнал.

Слабый запах одеколона заставил Джона очнуться от транса и понять, что в кабинет кто-то зашёл. Он оторвался от альбома и увидел, что Майкрофт сидит напротив и пристально на него смотрит. Когда Уотсон направлялся сюда, он был готов ударить деверя по лицу, накричать на него, причинить боль, но сейчас он не мог ни слова вымолвить – не то чтобы связно произнести пару фраз. Слегка мотнув головой, он вернулся к лежащему на коленях альбому и той удивительной фотографии. Он провёл указательным пальцем по фигурке мальчика. Шерлок разорвал один рукав, чтобы больше походить на пирата из книжки. Его младшая сестрёнка улыбалась даже сквозь сон.

– Что произошло? – спросил Уотсон, не глядя на Холмса-старшего. На фото волосы Шерлока обрамляли юное лицо точно так же, как в воспоминаниях Джона о каштановых кудрях мужа, которого мог бы распознать по любой мелочи, даже если вовсе бы ослеп.

– С Розалин? – голос Майкрофта был таким тихим и проникновенным, каким Джон никогда его не слышал. Он невольно поднял глаза и изучающее вгляделся в лицо деверя, но ничего по нему не смог прочесть. Может, голос на минуту и смягчился, но перед ним был всё тот же невозмутимый и непроницаемый Майкрофт Холмс, каким Джон его всегда знал. Несколько мгновений он буквально ненавидел холмсовскую способность обсуждать такие вопросы без проявления эмоций.

– Боюсь, – продолжил Холмс-старший, в самой раздражающей манере приподнимая одну бровь, – это довольно длинная история, доктор Уотсон, а я полагал, что вы пришли всего лишь обругать меня.

– Ругань подождёт, – немедленно парировал Джон и продемонстрировал широкую неискреннюю улыбку. Он аккуратно закрыл фотоальбом, оставив его лежать на коленях, и рассеянно стал поглаживать пальцами выгравированное на обложке имя. – Очевидно, вы хотели, чтобы я увидел это и узнал о её существовании, так что можете объяснить всё до конца. У меня весь день впереди, и я полагаю – вы мне кое-что должны.

Майкрофт выразил согласие с претензиями Джона лёгким наклоном головы. В этот момент в кабинет быстро вошла Ли-Энн с чайным подносом в руках, но Уотсон продолжил смотреть выжидающим взглядом в бесстрастное лицо Большого Брата. Ли-Энн наконец справилась с непривычным для неё заданием и подала им по чашке чая, всё это время не переставая печатать с бешеной скоростью на своём блэкберри, после чего выскочила из комнаты.

Холмс-старший откинулся в кресле, аккуратно помешивая чай ложечкой. Он выжидал, когда зять отвернётся, но Джон невозмутимо демонстрировал полную готовность просидеть здесь весь день, даже если Майкрофту срочно понадобится перерыв, чтобы предотвратить Третью мировую войну.

Наконец, в конце концов, Майкрофт Холмс заговорил. Джон Уотсон сидел и внимательно слушал.

*******************************************************

– Вы прибыли сюда, несомненно, чтобы высказать недовольство моими действиями в течение последних полутора лет и получить некоторые разъяснения, почему я принял то или иное решение относительно вас, ваших детей и исчезновения Шерлока. Вы чувствуете себя обманутым, вы злитесь, что мы позволили вам страдать, в то время как прекрасно знали, что он на самом деле жив. К тому же, вы несомненно чувствуете себя виноватым, что поддались на мои уговоры и 15 месяцев назад приняли решение, в результате которого появились на свет ваши дети, в которых, как вам сейчас кажется, я вижу лишь прекрасный инструмент давления на моего брата.