Текст книги "Единое целое (СИ)"

Автор книги: 1electricpirate

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Ему не надо думать о Джоне – он дышит Джоном и чувствует его присутствие в каждой молекуле своего тела, но двойняшки захватили его разум безраздельно. И хотя он до сих пор ни разу их не коснулся, но знал – они идеальны.

Им уже исполнилось шесть месяцев. В этом возрасте они… Он нахмурился, роясь в памяти. Однажды, в интересах расследования, он изучил этапы развития младенцев, потом удалил эту информацию, сочтя её более неактуальной. Шерлок сбросил с головы подушку и достал телефон.

Шестимесячные малыши способны переворачиваться со спины на живот; помимо родителей, интересуются и другими окружающими их людьми; им нравится играть; они учатся сами есть. Могут даже попытаться встать. Шерлок нашёл советы начинающим родителям: читать вслух своим детям, помогать им развивать первые речевые навыки и голос, давать им слушать музыку, обеспечить возможность получать разнообразные ощущения от прикосновений к предметам, жидкостям и веществам.

В расстроенных чувствах Шерлок уронил телефон на ковёр. Он упустил так много важных событий в жизни его сына и дочери, и хотя Джон часто их фотографирует и ведёт дневник об их развитии, как и все любящие и заботливые родители, но едва ли способен записывать данные с надлежащей скрупулёзностью. Каков их вес? Взаимодействуют ли они друг с другом? Когда в точности их глаза перестали быть голубыми, как у большинства новорождённых, и начали приобретать присущий только им уникальный цвет? Сколько волосков приходилось на квадратный сантиметр, когда Анна только родилась, и каков этот показатель теперь?

Но больше всего его раздражало то, что ему совершенно неизвестно, как они пахнут и каково это – провести кончиками пальцев по их нежной коже.

И Джон – какие перемены произошли с Джоном? Хотя его супруг был самым стойким, самым несгибаемым из всех известных ему людей, всё же он не каменный, да и камни разрушаются, подвергаясь воздействию стихий. По фотографиям Шерлок видел, что Джон выглядел совершенно измученным, но в последнее время ему как будто стало легче: дети в этом возрасте спят всю ночь не просыпаясь, как подсказал поисковик. На некоторых фото Джон даже казался счастливым. Но у него заметно прибавилось седины. Шерлоку хотелось пересчитать все серебряные волоски. Пусть не все, хотя бы вычислить их количество приблизительно. Выбрать наугад четыре участка на голове и экстраполировать данные на всю поверхность. Вокруг глаз прибавилось морщин, они стали глубже и уже почти не разглаживаются. Большинство из них на совести Шерлока. Как бы он хотел стереть их поцелуями… Джон заметно изменился со времени исчезновения мужа, и не только горе оставило на нём следы, но и отцовство. Детектив глубоко сожалел как об этих переменах, так и о том, что не мог наблюдать их воочию день за днём.

Не факт, что он непременно попадётся. Проникновение в Иствел вовсе не влечёт за собой обязательное разоблачение. И он сможет увидеть изумительные ноготки на идеальных пальчиках Анны и милые ямочки на пухлых щёчках Хэмиша. Он проскользнёт, как привидение (да он и есть призрак погибшего Шерлока Холмса, он мёртв), в спальню Джона и впитает жаждущей кожей его горячее дыхание.

Полтора года, проведённые в бесконечной погоне, – это слишком долго даже для него. Он смертельно устал.

Он заслужил эту мимолётную радость, отдав все силы на то, чтобы близкие были живы. Никто даже не заметит его тайного визита. А ему так нужен этот небольшой подарок, чтобы дальше бороться за собственное выживание. Тридцать километров. Он вернётся ещё до того, как Ирен закончит принимать ванну. Сибаритка. Перетащила телевизор в ванную, ведь она явно принадлежит к числу тех ненормальных, что готовы раствориться в пенной ароматизированной воде.

Никто не узнает.

Именно это он имел в виду, когда сказал, что никуда не собирается уходить.

Ему следовало лучше себя знать и не притворяться хотя бы перед самим собой.

Однажды став зависимым, человек уже не может освободиться полностью, и ничто по силе влияния не могло сравниться с глубоким осознанием, что они с Джоном две половинки одной души не по прихоти или свободному выбору, но согласно основополагающим законам бытия; и теперь они дали жизнь двум крошечным хрупким существам и держат их в своих руках – вернее, Джон их держит, но Шерлок всем сердцем надеется присоединиться как можно скорее, чтобы любить их, растить и оберегать.

Холмс покинул гостиницу и поймал первое же такси, быстро набирая текст сообщения. Он отправил два смс: одно Ирен (Буду поздно, меня не похитили. ШХ) и второе матери (Я здесь. Нужен гарпун. Не сообщай М. ШХ).

Он выбрался из машины, немного не доехав до поместья, проник на территорию и подобрался к дому, никем не замеченный, так как он здесь вырос и мог попасть куда угодно с закрытыми глазами. Одно из окон матушка оставила незапертым специально для него. Им он и воспользовался, чтобы проникнуть внутрь. Трёх минут хватило, чтобы вычислить, где находятся двойняшки. По дороге он захватил из кабинета гарпун, ставший благовидным предлогом для визита.

Он сделал всё это с лёгкостью настоящего призрака.

Детскую перенесли сюда совсем недавно, раньше это была комната няни. Конечно, здесь установлена радионяня, но он не разбудит малышей, он будет нем, как могила.

Для них ты мёртв, Шерлок Холмс. Ты живой труп.

Невозможно смириться с этим.

Сердце бешено колотилось, совсем как в ту минуту, когда Джон впервые позволил себя поцеловать. Реальность качнулась, мир взорвался яркими красками: чего-то подобного он безуспешно искал, когда губил себя, отправляя яд в вены, или вдыхая его, или бросая под язык.

Они были совершенны. Он вслушивался в их тихие посапывания, упиваясь этой самой прекрасной музыкой из всех возможных. Он едва сдерживал рвущийся из груди счастливый смех. Они спали рядом, предусмотрительно уложенные так, что не могли навредить друг другу. Анна сжала пальчики в крохотные кулачки. Хэмиш сосал во сне один свой кулачок. Они находились на стадии глубокого сна без сновидений. Как хотелось заглянуть в их глаза, укрывшиеся за плотно сомкнутыми веками!

Он постоял, набираясь отваги, и решился. Он должен узнать и запомнить, каково это – касаться пальцами их нежной кожи. Он склонился над хорошо известной ему с детства колыбелью, хранящейся все эти годы где-нибудь на чердаке, а теперь оказавшейся здесь, и протянул руку, чтобы с трепетом погладить маленький кулачок Анны, как вдруг позади него скрипнула доска пола и вспыхнул свет. Он замер.

Нет, нет, нет.

Как же он сглупил! Он попался, как самый распоследний дурак. Ну почему он всегда игнорирует голос разума?

Нет, нет, нет.

Спросонья голос Джона был хрипловатым и нечётким, но в нём была слышна неприкрытая угроза и властность. Шерлок невольно почувствовал, как по телу пробежала дрожь.

– Тронешь волос на их головах – и ты труп.

Ты труп, Шерлок Холмс, живой труп.

Безвыходное положение. Невозможно уйти так, чтобы Джон не увидел его лицо, разве что ударить его гарпуном по голове, но… нет, он просто не смог бы поднять на него руку.

Глупец, глупец, глупец. Надо было догадаться, что в комнате установлены датчики движения. Он обязан был подумать о такой возможности. Надо было не вводить в заблуждение мать об истинной цели своего прихода, но просто попросить её о помощи. Глупец, глупец, глупец.

Он сам себя загнал в угол. Выбор небогат: либо Джон застрелит его как незнакомца при попытке к бегству, либо так или иначе нажмёт на курок, когда Шерлок обернётся, обнаруживая не только себя, но и свой непростительный обман.

Никто не мог бы назвать Холмса малодушным, читайте – трусливым и нерешительным. Хотя страх придавил бы любого, кого капитан Джон Уотсон, бывший служащий Королевского армейского медицинского корпуса, военврач, отец, несомненно, прямо сейчас держащий в руках заряженный пистолет, застал бы среди ночи у кроватки со своими детьми. Страх, быстро перерастающий в ужас.

Шерлок мысленно попрощался с жизнью. Он не хотел выглядеть трусом в глазах Джона Хэмиша Уотсона.

Ты уже мёртв, Шерлок Холмс, ты ходячий мертвец.

Больше тянуть было нельзя. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, собрал всё своё мужество и, медленно подняв руки, обернулся.

__________________________________________

* Халк (вдруг кто не знает – я не знала!)http://static.diary.ru/userdir/2/9/2/1/2921396/77322083.jpg

**Оксфорд Циркус – пересечение Оксфорд-стрит и Риджент-стрит в Лондоне.

http://static.diary.ru/userdir/2/9/2/1/2921396/77322111.jpg

***Дворец Холируд – официальная резиденция британских монархов в Шотландии. Ежегодно летом королева Елизавета II приезжает в Шотландию и проводит во дворце одну неделю.

http://static.diary.ru/userdir/2/9/2/1/2921396/77322179.jpg

**** Иллюстрация к главе 7 “Трёхмерные шахматы”

http://static.diary.ru/userdir/2/9/2/1/2921396/77894815.jpg

========== Глава 8/16. Деление на ноль (как совершить невозможное) ==========

Память Джона немногое удержала из событий того рокового дня.

Он помнил, как вернулся в опустевшую квартиру, не нашёл никакой записки, не получил смс и вдруг понял, что произошло что-то непоправимое.

Он помнил падение, показавшееся безумным прыжком в водопад, и Шерлока, стоявшего в развевающемся пальто на крыше Бартса. Когда в кармане завибрировал телефон, не надо было гадать, от кого звонок. Шерлок хрипло сквозь слёзы объяснял, что у него нет выбора.

Голос Шерлока в трубке умолял: «Я подвёл тебя, Джон, не сердись. Постарайся не возненавидеть меня. Помни обо мне. Помни, что я… что я люблю тебя».

Он стремительно летел к тротуару так, как будто мог в любой момент расправить крылья и унестись прочь.

Едва раздался отвратительный хруст, Джон рухнул на дорогу, сбитый велосипедистом. Перед глазами поплыл туман, он был нем, но вопил про себя: «Шерлок, Шерлок, Шерлок!»

Он помнил пятно крови и нимб каштановых волос на холодном сером тротуаре, каких-то людей (их было слишком много), не позволявших ему приблизиться к мужу – «мой муж, это мой муж». Его не пускали, удерживали.

Дальнейшие воспоминания безжалостно ясные. Откуда-то появился Майкрофт – не иначе, кружил где-то поблизости. Мать Шерлока опознала погибшего, так как Джон не держался на ногах: он упал бы, не дойдя до дверей морга, и тем более был не в состоянии даже взглянуть на безжизненное тело супруга (мёртв, мёртв, мёртв).

Лестрейд провёл Уотсона в свой кабинет, усадил, заставил взять стаканчик с отвратительным чаем из автомата и обратил к нему посеревшее лицо.

– Джон, – заговорил было инспектор, но голос ему изменил, и он потёр лицо, прежде чем смог продолжить. – Мне очень, очень жаль…– Уотсон прервал предписанные вежливостью слова, покачав головой. – Вот, это было при нём, – и инспектор сунул руку в карман.

В извлечённом пластиковом пакете были бумажник и ключи, а также обручальное кольцо на цепочке, которую детектив надевал во время расследований или когда ставил опыты в лаборатории. У Джона тоже была цепочка, но пользовался он ею нечасто. Кольцо приходилось снимать при работе в латексных перчатках, правда, доктор не так часто совал руки во что-нибудь опасное или гадкое, как детектив.

– Ключи и бумажник точно принадлежат ему, но мы не уверены насчёт кольца… На нём нет гравировки, возможно, оно связано с каким-то расследованием…

В тот момент Джон осознал, как мало людей посвящены в их отношения. Никакого оглашения они не устраивали.

Он помнил, как поднял голову и вгляделся в инспектора и только тогда понял, что даже Грег ничего не знает, хотя должен был, ведь он считался их другом, но даже не заметил, что доктор почти пять месяцев носит обручальное кольцо.

В памяти всплыло вытянувшееся лицо инспектора в тот миг, когда Джон поднял левую руку и помахал ею так, что отблески света заиграли на золотом ободке, совершенно идентичном лежащему на столе между ними.

– Это его кольцо, – Уотсон почувствовал дыру в груди, когда выталкивал эти слова. – Было.

– Господи, Джон! Я… боже, я понятия не имел, мне и в голову не приходило… Я… Извини…

Вдруг мелькнула мысль, что этот человек никогда больше не посмотрит на него прежними глазами. Джон мечтал, чтобы это всё оказалось страшным сном.

– Я могу пойти домой? – проговорил он безжизненным голосом.

Лестрейд отвёз его на Бейкер-стрит, не сказав за весь путь ни слова. Уотсон молча выбрался из машины и захлопнул за собой дверцу, не прощаясь и не благодаря.

Он помнил, что слёзы не шли, он просто лежал на той самой кровати, на которой каких-нибудь десять часов тому назад они занимались любовью, неподвижно смотрел в потолок и ждал, когда этот кошмар кончится и он проснётся.

Через несколько дней около него возник Майкрофт и в осторожных выражениях попытался донести, что днём состоятся похороны, что матушка обо всём позаботилась и что Джону следовало бы появиться там для последнего прощания.

Джон помнил, как непонимающе смотрел на деверя, будто тот говорил на иностранном языке. Майкрофт никак не прокомментировал тот факт, что Джон укутался в пальто Шерлока и обмотал шею его шарфом, побывавшими в химчистке и принесёнными за день до того Лестрейдом, а также то, что Джону не помешало бы помыться. Холмс-старший посидел около зятя полчаса, ни разу не нарушив молчания, и покинул квартиру, погружённую в могильную тишину.

На погребение Уотсон не явился.

Вместо этого он позволил старшей сестре затолкать себя в душ (их роли неожиданно поменялись), затем она всучила ему чистую одежду и практически силой выволокла из квартиры. Он смутно помнил, что день похорон провёл на диване у Гарри, завернувшись в одеяло и впервые отчётливо услышав бьющееся в нём вместе с ударами сердца заклинание «вернись, вернись, вернись», и как наконец он смог дать волю чувствам.

Он рыдал на плече у поглаживающей его голову сестры, которая тактично умолчала об их старой телефонной ссоре, во время которой на повышенных тонах просила брата бросить соседа-маньяка, так как закончиться всё может лишь слезами.

Дальше поползли недели, слившиеся в мозгу Джона в серую пелену ужаса и отчаяния. Он пытался перестать думать, перестать помнить о падении Шерлока и заполнял время чем угодно, лишь бы остановить поток мыслей. Эта трагедия легла в основу цепи событий, приведшей к появлению у него Рози и Тедди, от которых он теперь ни за что бы не отказался.

Однако в будущем ему придётся испытать сожаление, что он запретил себе обдумать в подробностях события того страшного дня. Он проклянёт себя за то, что доверчиво внимал словам, сказанным Холмсами – любым представителем этой фамилии. Он будет горько раскаиваться, что однажды препоручил им свою жизнь, жизни своих детей и даже их собственные.

Он будет сидеть на мятно-зелёном шезлонге эпохи Регентства, завёрнутый в одеяло, и говорить себе «вернись, вернись, вернись», но на этот раз не взывая к бесплотному духу покойного супруга, но подразумевая: «Вернись, время, не позволяй мне быть таким идиотом на протяжении невыносимо долгих месяцев». Сожаление сменит злость, которая постепенно перерастёт в ярость, снова переходящую в сожаление – и так по кругу. Но это всё в будущем.

А теперь Джон пропускает похороны. Вместо участия в церемонии погребения он позволил старшей сестре обнять себя, пока оплакивал своё горе. Прошли дни, а возможно – недели, когда миссис Хадсон наконец повезла его на кладбище, и он стоял и слушал, как она говорит слова прощания своему любимому жильцу. Затем пришёл его черёд, и он встал у могилы, разделённый с единственным человеком, ради которого стоило продолжать жить, двумя метрами земли. Он с трудом удержался, чтобы не лечь на могильный холмик, будто предлагая земле поглотить и себя; он лишь коснулся надгробия двумя дрожащими пальцами и сказал прерывающимся голосом: «Ты негодяй».

Шерлок был мёртв и не мог ответить, так что Джон зажмурился, расправил плечи и несколько раз глубоко вздохнул.

– Если бы я мог… Если бы существовало хоть что-то, всё равно что, способное вернуть тебя, я бы это сделал. Я бы… Боже, меня бы ничто не остановило, Шерлок. Однажды ты сказал, чтобы я был осторожен в своих желаниях, потому что их исполнение мне может не понравиться… – Джон прервался, пытаясь справиться со спазмами в горле. – Вернись, вернись, вернись живым и здоровым – и я буду готов на всё. Абсолютно на всё, лишь бы ты вернулся. Что угодно. Ты знаешь – я сдержу слово.

Могильный камень хранил молчание. Миссис Хадсон утирала выступившие на глазах слёзы. Джон сжал левую руку в кулак и кивнул – Шерлоку, миссис Хадсон и себе самому.

– Ты всегда был впереди, а я лишь следовал за тобой. Ты остался верен себе.

Продолжать он не мог – сдавило горло. Джон заморгал, прогоняя слёзы, заставил себя выпрямиться, отступил от могилы и пошёл прочь. Миссис Хадсон робко коснулась его локтя, и он обернулся к ней, подбадривающее улыбаясь. Так они и шли рука об руку к ожидающему их чёрному автомобилю.

Больше на кладбище Джон не появлялся.

В будущем он не единожды порадуется, что так вёл себя. Но тогда он просто не смог бы ещё раз вынести ту боль, которая пронзила его, пока он стоял на тех двух метрах грунта, похоронивших живой и блестящий ум Шерлока и его холодное мёртвое разлагающееся тело.

Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон. Они могут исполниться.

*********************************************

У головы раздался жужжащий звук.

Джон, капитан Джон Уотсон, бывший военврач, немедленно вскочил на ноги.

Колыбель с двойняшками переместили из спальни отца, так как малыши теперь редко просыпались по ночам и не требовали постоянного надзора.

– Для здоровья так будет намного лучше, мой дорогой, – настойчиво объясняла ему Селеста. – Всем троим нужно хоть немного отдыхать друг от друга и оставлять личное пространство.

Джон согласился с этим предложением, выдвинув ряд условий: обязательность замаскированных датчиков движения в детской и два комплекта радионянь – для каждого из детей. Возможно, он немного переусердствовал в стремлении обеспечить безопасность, но иначе был бы неспокоен, учитывая, сколько незнакомых людей постоянно бывают в поместье.

Сейчас сработали датчики движения, установка которых самому Джону казалась чуть не заскоком с привкусом паранойи, и этот звук выбросил его из кровати. У Эми сегодня выходной. Селеста отключила бы сигнализацию, если бы пришла взглянуть на внуков, и в любом случае – ночные визиты были не в её характере.

У Уотсона был пистолет – удалось убедить Майкрофта вернуть ему оружие, когда тот счёл состояние его психики удовлетворительным – зарядить который было делом двух секунд. Он на цыпочках прошёл через кабинет, прижался спиной к стене у дверей, после чего кинул быстрый цепкий взгляд в детскую.

В лунном свете он увидел силуэт высокого тощего мужчины в болтающихся на нём джинсах и панковской куртке, склонившегося над колыбелью. В одной руке неизвестный держал гарпун (гарпун?), другую трясущуюся руку он тянул к мирно спящим детям.

Уотсон глянул ещё раз и быстро проскользнул в дверной проём. Незнакомец застыл, услышав скрип половицы, и Джон воспользовался его замешательством, чтобы сказать очень тихо, но весьма угрожающе:

– Тронешь хоть волосок на их головах – и ты покойник.

Лазутчик не двигался, но его дыхание участилось. Бывший военный не стал терять время на раздумья – он просто двинулся к незваному гостю, целясь в его спину. В лунном свете удалось разглядеть коротко стриженые каштановые кудри.

– Я вооружён, – проговорил Уотсон всё тем же тихим угрожающим тоном. Неизвестный не шевельнулся и не издал ни звука, будто не услышал последних слов. Но это его проблемы. – Подними руки и повернись. Медленно.

Постояв неподвижно ещё несколько секунд, мужчина медленно, очень медленно повернулся.

Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон.

Джон едва не выронил пистолет.

Стоящий перед ним человек был худ, как скелет, и выглядел измождённым. (Мертвец, мертвец, ходячий мертвец). Кожа на лице немного обвисла, глаза провалились в глазницы, будто он не спал много месяцев. Губы потрескались и исказились. Куртка и рубашка были с чужого плеча, слишком широки и коротки, так что при поднятых руках открывали впалый живот, а джинсы едва удерживались застёгнутым на последнюю дырочку ремнём, собравшись вокруг бёдер в грубые складки. Из-под рубашки выглядывали выпирающие из лишённого плоти тела ключицы.

Он изменился до неузнаваемости.

Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон. Они могут исполниться.

Они смотрели друг на друга через прицел пистолета. Рука Джона твёрдо держала оружие, но в теле начала зарождаться дрожь. Заполучив однажды посттравматический синдром, он уже знал, что это такое – повстречаться с призраком. Не возникло и тени сомнения, что перед ним не привидение и не созданный воображением фантом.

Их взгляды скрестились через прицел пистолета, и у Джона пронеслась безумная мысль спустить курок. Медленно, очень медленно он зажмурился, подержал глаза закрытыми и затем вновь их открыл. Ничего не изменилось. Некто так и стоял у колыбели в панковской куртке с гарпуном в высоко поднятой дрожащей руке. Лунный свет играл в его глазах, делая их совершенно белесыми. На безымянном пальце левой руки поблёскивало золотое кольцо.

Восставший из мёртвых Шерлок Холмс стоял над спящими детьми (детьми Джона Уотсона) с занесённым гарпуном.

Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон, их исполнение может тебя ранить.

Уотсон не мог опустить пистолет. Ситуация была безвыходная. Джон отключил мысли и эмоции, демонстрируя пугающее спокойствие. Он видел, что Шерлок в смятении, он замечал признаки бешеной работы мысли, пробивающиеся через железную маску самоконтроля, хотя так давно не видел этого человека и считал мёртвым. Внезапно Уотсон начал закипать.

Шерлок первым прервал напряжённую тишину. Инициатором всегда был Шерлок. За всю короткую, но насыщенную событиями историю Джона Уотсона и Шерлока Холмса детектив всегда делал первый шаг.

– Джон, – лишь голос остался прежним, почти не изменился, выражая звоном металла и переливами шёлка всё богатство эмоций, не проявляющихся на неподвижном лице.

Уотсон мотнул головой, продолжая целиться.

– Джон, – вновь позвал Шерлок, и поднял глаза. Он умолял взглядом проявить благоразумие и опустить пистолет. Но Джон противился этому.

– Отойди, – сказал он тихо, но Шерлок то ли не расслышал, то ли не понял, так как не пошевелился, замерев на прежнем месте. – Я сказал, отойди.

Холмс тряхнул головой, будто повторяя недавние действия противника. Каждый из них боялся двинуться первым. Уотсон нервно сглотнул, но руки продолжали уверенно удерживать оружие. Он смотрел через прицел на давно похороненного, но непостижимым образом стоящего здесь, перед ним, человека; поднявшийся из могилы призрак изучал его нечитаемым взглядом, который одновременно замораживал и обдавал жаром, от чего в груди разгорался нестерпимый огонь.

– Отойди прочь от моих детей, Шерлок, иначе, прости меня господи, я прострелю тебе руку и не промахнусь.

Шерлок вздрогнул, в глазах полыхнуло пламя, но он не выполнил приказ и прошептал:

– Это и мои дети.

Эти слова подействовали сильнее удара по лицу, став последним испытанием для выдержки Джона.

– Ты мертвец! – закричал Уотсон, и теперь его руки слегка затряслись, как при треморе, и стало чертовски опасно держать ими заряженный пистолет. – Ты умер. Я видел это собственными глазами.

– Это был трюк, – скучающим тоном протянул Холмс, но глаза выдавали охватившее его беспокойство: в них искрами сверкали понимание и безрассудство, когда он чуть подался вперёд и продолжил:

– Джон, у меня не было выбора.

– Не было выбора? – засмеялся экс-вдовец и тщательнее прицелился в призрак мужа. – Ты всегда находишь выход из любой ситуации, Шерлок!

– Я могу… Я всё объясню, Джон…

– Объяснишь? Можешь объяснить?! – Уотсон сорвался на крик, но внезапно вспомнил, что они в детской. Двойняшки крепко спали, но не стоило злоупотреблять громкими звуками и будить их. – Мне кажется, я велел тебе отойти от них подальше, – повторил своё требование Джон всё ещё на повышенных тонах, ожидая, что Шерлок отшатнётся в испуге. Рози захныкала, Хэмиш начал сопеть, а детектив пришёл в ужас, но не от слов доктора и не из-за нацеленного в его грудь пистолета – от детского плача.

Холмс взглянул на Уотсона и наконец увидел грозящую ему опасность, вздрогнув, кивнул и начал медленно отходить к стене.

– Положи гарпун на пол, – отрывисто и резко командовал Джон. – Прижмись к стене. И упаси тебя бог двинуть хоть пальцем.

Уостон поставил оружие на предохранитель и заткнул за пояс джинсов. Повезло, что он вымотался и уснул одетым – в пижаму пистолет не сунешь.

Он ловко обхватил Рози и осторожно прижал её к груди. Шерлок издал какой-то странный звук, но Джон его проигнорировал, потому что сейчас всё его внимание было отдано дочери, кроме того, ему надо было собраться с мыслями, разобраться в происходящем и решить, что теперь делать.

Рози громко плакала у него на руках, он устроил её поудобнее, поддерживая рукой головку. Он покачивался с носка на пятку, успокаивая малышку и целуя её нежные кудряшки.

– Чшшш, Рози, всё хорошо, любимая, я здесь, я тебя держу.

Холмс пожирал их глазами, не смея приблизиться.

Уотсон не удостоил его взглядом. Он склонился над колыбелью, убедился, что с Тедди всё в порядке: мальчик проснулся, но плакать не собирается. Возня с детьми помогла Джону прийти в себя.

Когда Рози начала успокаиваться и посапывать ему в ухо, Джон смог оценить ситуацию. Он находился в детской с засунутым за пояс заряженным пистолетом, а его погибший муж стоял у стены напротив с лежащим у ног гарпуном. Много времени спустя Джон будет вспоминать эти минуты и ясно осознает, что не чудом воскресший детектив и не готовый отнять жизнь доктор разрывали ткань реальности – оба они были такими и до Падения, – но самыми невероятными героями разыгравшейся сцены были дети.

Определённо, Шерлок не был мертвецом. Джон знал, что через некоторое время его накроет волна бешенства и ярости, он уже чувствовал, как начинает закипать, но прямо сейчас, в этой тёмной комнате с едва угомонившимися детьми, с заряженным пистолетом и гарпуном было не место и не время для таких эмоций. Что вообще может оказаться уместным здесь и сейчас? Какие слова и поступки способны разрубить этот гордиев узел?

Судьба распорядилась до того, как Уотсон пришёл к какому-нибудь решению: в коридоре раздались лёгкие шаги, и за дверью послышался голос Селесты.

– Джон, дорогой! Всё в порядке?

Он не мог вымолвить ни слова. Как ей сказать, что он только что обнаружил своего погибшего супруга, нависшего с гарпуном в руке над детской кроваткой? Так и не ответив, он зарылся носом в волосы дочурки и стал вдыхать её приятный младенческий запах. Свекровь вошла в комнату и снова спросила:

– Джон, что происходит? Мне показалось, я слышала крики.

Уотсон молча кивнул на тёмную фигуру в углу. Он не знал, какими словами можно подготовить эту женщину к тому, что её сын жив и вернулся, но через мгновение убедился, что беспокоился напрасно, и в предварительных речах нет нужды. Несомненно, она была посвящена во всё с самого начала. Выражение беспокойства немедленно покинуло её лицо, ставшее непроницаемым, едва её взгляд упал на сына, продолжающего прижиматься к стене.

-Шерлок, милый, так ты не шутил насчёт гарпуна?

Джон обернулся и в изумлении воззрился на неё.

– Вы знали? – прошептал он, оторвав губы от головки Рози и не позволяя голосу подняться. – Всё это время вы знали, что он жив?

– Конечно, я знала, мой дорогой Джон. Кто бы кроме меня смог сохранить ему жизнь, пока он носился по всему миру?

Безупречно подобранные вежливые слова были высказаны ледяным тоном, будто её принудила подняться среди ночи заурядная супружеская ссора. Будто не она последние полтора года своими глазами наблюдала почти убившие Джона отчаяние и глубокую скорбь по её неумершему сыну. Будто единственным важным вопросом было выяснение, зачем её непогибшему сыну нужен гарпун, но не беспокойство о сердце зятя, которое едва не разорвалось, когда тот обнаружил нависшую над её внуками тень пришельца.

Вся подавляемая Уотсоном злость затопила его и рванула наружу. Он сыт по горло.

– Отлично, – сказал он, внешне всё ещё сдерживаясь, но ярость уже текла жидким огнём по его венам, и в голосе появилась дрожь. Если бы он не был солдатом, если бы не привык сохранять самообладание в нестандартных и опасных ситуациях, то сейчас взорвался бы и запустил в обе холмсовские головы чем-нибудь потяжелее. Но он бывший военный, он прошёл огонь и воду и более чем способен справиться со вспышками гнева. – Отлично, – повторил он. – С меня довольно. Я не знаю, кем вы двое себя возомнили, но увольте меня от этого. Я иду спать и забираю своих детей с собой. Селеста, прошу вас, передайте мне Хэмиша, а затем будьте столь любезны – оставьте нас.

Матушка Холмс повиновалась и с раздражением посмотрела на зятя, явно не понимая, чем он недоволен.

– Благодарю вас, – Джон удобно устроил обоих малышей на груди, хотя с каждой неделей они подрастали и делали эту задачу всё сложнее. Справившись с детьми, он наконец взглянул на воскресшего мужа, чего избегал с момента отданной команды отойти к стене.

Шерлок выглядел напуганным, взволнованным и страдающим; такого выражения лица у него Джон не видел никогда. Кроме того, Шерлок неотрывно смотрел на двойняшек любящим взглядом, который ранил Джона, а сердце пустилось вскачь, но это было его личное дело и больше никого не касалось. Пока Уотсон за ним наблюдал, Холмс оторвался от созерцания детских головок и прямо посмотрел в лицо мужа – глаза их встретились, время остановилось. Затем Джон прищурился:

– Я не знаю, в какие дьявольские игры ты играл последние полтора года, но им пришёл конец. Я не хочу тебя видеть и запрещаю приближаться к моим детям. Это понятно?

Холмс отлепился от стены и зарычал:

– Я уже сказал – это такие же мои дети, как и твои. Более того, я их биологический отец!

К счастью, обе руки Уостона были заняты малышами, потому что желание выстрелить в лицо этого мерзавца было нестерпимым.

– Не смей, Шерлок Холмс. Даже не пытайся вообразить, что присутствие в них твоих генов автоматически даёт тебе право на них посягать. Ты умер, Шерлок. Ты умер и покинул меня в одиночестве. Ты заставил меня поверить в свою смерть. Полтора года, Шерлок. Ты знаешь, каково это?

– А ты знаешь, каково бороться полтора года без сна и отдыха, без… безо всего; вести тайную войну по всему миру, пытаясь сохранить жизнь собственного мужа? А после обнаружить… обнаружить себя отвергнутым?!

Вот теперь он узнавал прежнего Холмса, хотя повышать голос не входило у того привычку. Двойняшки недовольно засопели у Джона на груди. Он плотно зажмурился. Он не понимал и не догадывался, что произошло тогда, что происходит теперь, но в одном он был уверен твёрдо: