Текст книги "Единое целое (СИ)"

Автор книги: 1electricpirate

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Шерлок сам не понимал, почему решил выйти на связь именно в Куала-Лумпуре. Его бегство (падение) продолжалось уже шесть месяцев, он был вымотан и нуждался в передышке, а может, повлияло то, что он внезапно стал самим собой в тот миг, когда представил себя стоящим в центре Лондона.

Он подыскал гостиницу, неброскую, но достаточно современную, с неплохим выходом в интернет (пароль он смог подобрать без проблем), и позвонил брату, потому что Майкрофт ждал этого звонка с того момента, как разобрался в ситуации. У него это заняло три недели со дня падения – и Шерлок гордился собой. Раньше ему не удавалось водить за нос Большого Брата дольше десяти дней. Майкрофт и теперь не преминул вмешаться, но на этот раз его помощь действительно была нужна, без неё не справиться.

– Шерлок, – спокойно и уверенно произнёс Майкрофт, и это не прозвучало вопросом. – В Малайзии?

– Героин, – ответил Шерлок. Неужели прошло уже шесть месяцев с тех пор, как он в последний раз слышал голос Большого Брата, в котором звучала привычная нотка раздражения? Казалось, только вчера они стояли друг напротив друга в самолёте, забитом трупами, и обсуждали Мориарти, будто тот был чрезвычайно досадным природным явлением. – Крупная партия товара.

– Мориарти?

– Мёртв, – будто брат сам не знает этого. – Он застрелился на крыше Бартса.

– Ты тоже мёртв, мой дорогой брат, – произнёс Майкрофт ласково-омерзительным тоном, будто говорил с капризным ребёнком. – И всё же мы сидим, беседуем, совсем как в старые добрые времена. Как погода в Малайзии?

– Жара. Мориарти всадил себе пулю в череп. Его больше нет.

– Да, Шерлок, я это знаю.

– Но имя его живо.

– Это так, – был вынужден признать Майкрофт. – Это озадачивает, не так ли? Квартира в Брикстоне опустела, но…

– Ищи в Белфасте, – перебил его Шерлок.

– В Белфасте ничего.

– Проверь ещё раз.

– Шерлок.

Оба замолчали. Патовая ситуация. Майкрофт стремился вернуть его домой, но Шерлок беспокоился за безопасность Джона; и после того, что Холмс-старший вытворил семь месяцев назад, детектив скорее доверил бы собственную жизнь Ирен, а жизнь Джона матушке, чем выдержал бы более пяти минут разговора с братом. К сожалению, этот мерзавец прекрасно осознавал, что в нём нуждаются, а Шерлок понимал, что за пределами милой сердцу и родной лондонской кольцевой автодороги не может диктовать свои условия.

– Возвращайся домой, – наконец сказал Майкрофт. Это было уступкой с его стороны – дать брату маленькую победу, первым прервав затянувшееся молчание.

– Я не могу.

– Так ты ему не поможешь.

– Моё возвращение его убьёт.

– Он и так почти мёртв, и не из-за Мориарти – из-за тебя.

Сердце Шерлока пропустило удар.

– Что с ним?

Майкрофт вздохнул, и Шерлок почти увидел перед собой брата, крепко сжавшего пальцами переносицу.

– Майкрофт. Что с Джоном? Расскажи мне.

Шерлок не думал о Джоне на протяжении многомесячной изматывающей охоты, потому что ему не нужно было для этого специально обращаться к памяти – он каждую минуту держал мужа в уме. Иногда перед сном проскальзывала мысль, что если бы ему вскрыли грудную клетку, то увидели бы клеймо Джон Хэмиш Уотсон, вдавленное в каждый лёгочный пузырёк. Детектив не думал о своём докторе, потому что тот стал его безусловным дыхательным рефлексом, но если бы он изъял Джона из своего дыхания, чтобы специально подумать о нём, то умер бы от удушья.

Он знал, что разлука будет очень тяжёлой, но представить не мог такой ситуации, чтобы супруг покинул его по своей воле, и тем более – чтобы Джон ушёл из жизни.

– Приезжай и сам посмотри.

– Невозможно.

– Шерлок, – голос Майкрофта посуровел. Его тон говорил: это твоя вина и дело твоих рук. Сердце Шерлока упало, он знал, что упрёки разъевшегося самоуверенного мерзавца были справедливы. Он лишь на секунду представил, что Джона больше нет, и испытал невыносимую боль.

– Пожалуйста, Майкрофт.

– Он жив, но уже не был бы, если бы я не предпринял кое-какие шаги.

– Спасибо, – горло сжалось, говорить было почти невозможно. Он вложил в это слово всю благодарность, на какую был способен, а старшему брату он вообще впервые сказал нечто подобное.

– Возвращайся домой, – повторил Холмс-старший. – Или, по меньшей мере, сообщи ему, что ты жив. Почему ты прячешься от него?

– Он худший лжец в мире, Майкрофт. Правда обо мне моментально всплывёт.

Своим молчанием Большой Брат выразил согласие с этими словами.

Хаотичный уличный шум и запахи Куала-Лумпура бились диссонансом в гостиничные окна. Шерлок любил Лондон за то, что в городской суете прослеживался порядок, идеально отвечающий системе в его захламлённых и вместе с тем строго структурированных Чертогах Разума. Но местные звуки, запахи и вкус оскорбляли его чувства, с ними невозможно было примириться.

Два брата молчали в эфире несколько минут, не прерывая связь, и старший вслушивался и расшифровывал каждый вздох, пока младший боролся с нахлынувшими на него эмоциями и осмысливал полученную информацию.

– Ты мне поможешь? – раздался долгожданный вопрос. Гордость превратила эти слова в изощрённую пытку, но Шерлок принял её ради Джона. Для Джона он пошёл бы и не на такое.

Майкрофт едва не заскулил, совсем как однажды в семнадцатилетнем возрасте, когда передвигал книжный шкаф и прищемил им пальцы на ногах.

– О, Шерлок, естественно!

Холмс-младший откашлялся. Майкрофт зашуршал, поправляя воротничок рубашки. Под кашлем подразумевалось «спасибо», а под шорохом «ты мой младший брат, и я сделаю для тебя что угодно».

– Я хочу… Могу ли я… Мне необходимо… увидеть его. Хотя бы один раз.

– Я велю Бетани переслать тебе коды доступа к камерам наблюдения, – предложил Майкрофт. – С тобой очень скоро свяжутся, чтобы помочь разработать план окончательного решения проблемы.

– Нет, – выдохнул Шерлок. Ему нужна помощь Большого Брата, но незачем ещё кому-то знать об этом, он сам себе едва смог признаться. – Надо сузить поле поиска. Белфаст. Прошу тебя, Майкрофт. Этим именем пользуются.

– Это всего лишь имя, Шерлок.

– Это намного больше, чем имя. Это память, легенда. Неужели ты не понимаешь?

Холмс-старший, как всегда, отказывается понимать. В некоторых случаях Майкрофт разбирается в человеческой психологии хуже социопатичного брата, хотя весьма искушён в вопросах манипулирования. Но Шерлок и не требует в данном случае полного понимания; кто-то пользуется именем короля преступного мира как прикрытием, и действует от этого имени почти с тем же успехом. И этого самозванца необходимо вычислить.

Майкрофт требует возвращения младшего брата в Англию, но это пока невозможно. Сначала надо покончить с сетью Мориарти и её новоявленным лидером, обеспечить полную безопасность Джона. Шерлок уже терял тех, кого любил и должен был защищать, но больше он этого не допустит, он не позволит, чтобы с его супругом случилось что-то непоправимое.

– Не присылай за мной своих людей, Майкрофт. И… и позаботься о нём, хорошо?

– Конечно, позабочусь. Он теперь член семьи, верно?

– Да, – Шерлок невольно улыбнулся. Джон Хэмиш Уотсон-Холмс. Как-то раз в шутку он поименовал так мужа, и тот швырнул в него книгой, сказав: «Отвали, сумасшедший придурок, не бывать мне Холмсом никогда».

– Будь осторожен, Шерлок.

– Я всегда осторожен.

– Не всегда.

– Теперь – всегда. Прощай, Майкрофт. Помни – начать следует в Белфасте.

Связь прервалась. Через две минуты мобильник Шерлока завибрировал – пришли строки компьютерных кодов: служебный доступ в протокол камер наблюдения, установленных по приказу Майкрофта (он назвал эту операцию «Бульдог»), чтобы все передвижения Джона, обычно весьма предсказуемые, отслеживались, записывались и проверялись с интервалом в один час.

Обычно всю эту систему Холмс-старший использовал, чтобы шпионить за братом, когда тот находился в границах её действия. Шерлок немедленно вспомнил об этой детали своего пребывания внутри надёжного кольца М-25.

Возможно, Джона действительно теперь приравняли по статусу к брату из семейства Холмсов.

В Куала-Лумпуре Шерлок вынырнул из небытия только на одни сутки. Он принял ванну, побрился, купил кое-какую одежду, соответствующую знойной погоде и подходящую по размеру. Матушка прислала ему очередную подсказку, которую сумела раскопать (и он не собирался у неё спрашивать, какими методами и какими связями ей пришлось для этого воспользоваться; он был уверен, что лучше бы никому об этом не знать), и служащий гостиницы, постучав в дверь, передал Шерлоку конверт, в котором находился лишь билет на самолёт до Таиланда.

Выйдя из аэропорта в Бангкоке, он немедленно утонул в жаре, шуме и бескрайнем море лиц. Он прекратил быть Шерлоком Холмсом и снова стал тенью, убил трёх человек и отбыл в Индонезию на следующий день.

Он не думает о Джоне, потому что тому очень плохо, но он жив, и на данный момент Шерлоку этого достаточно, чтобы самому оставаться на плаву.

**********************************

Майкрофт выглядел очень огорчённым. Много лет спустя Уотсон узнал, что в тот момент Холмс-старший только закончил разговор с восставшим из мёртвых братом, находящимся в Куала-Лумпуре, пытался заставить его вернуться домой и не преуспел в этом, хотя особо и не надеялся. Но Джон не стал вникать в настроение и проблемы деверя, хотя заинтересовался, что же могло так исказить невозмутимые черты лица «британского правительства».

Теперь они часто встречались, а раз в неделю вместе пили кофе. Майкрофт ни на чём не настаивал, только спросил, может ли он увидеться с зятем в четверг в три часа пополудни. Джон решил, что обоим будет удобнее встретиться в кафе около Гайд-парка, и эти встречи по четвергам вошли в привычку.

Он ни на секунду не допускал мысли, что в прежние дни они с Холмсом-старшим были друзьями (само предположение, что у Майкрофта могут быть друзья, звучало как измена Родине или богохульство), но как-то незаметно и постепенно враждебность Джона по отношению к деверю нарастала.

Казалось бы, Майкрофт искренне заботился о его благополучии, но это участие одновременно вызывало чувство благодарности и злость.

В последнее время многие интересовались душевным состоянием Джона. Грег смотрел на него с сочувствием; Молли заливалась слезами каждый раз, когда они сталкивались; даже Салли будто бы хотела спросить его, как он справляется, но инспектор Лестрейд предупредил подчинённых, чтобы они не смели беспокоить Уотсона – и к нему никто не приставал.

Теперь, имея цель, Джон действительно ожил. Боль утраты не притупилась – полгода были слишком коротким сроком, но Джон солдат, он отлично умеет держать спину прямо и голову высоко и справляться с проблемами, встречаясь с ними лицом к лицу.

У него было менее полугода, чтобы заново наладить свою жизнь, и ему стало казаться, что тот особый день, которого он всё ещё немного пугался и о котором часто думал ночами, удивляясь, как вообще позволил себя в это вовлечь, станет самым приятным из всего, что ждёт его в обозримом будущем.

Это событие неотвратимо приближалось, оно было результатом принятого (пусть и под давлением, но Джон никогда не вспоминал об этом) решения, так что через пять месяцев он возьмёт на себя ответственность за благополучие крохотного беспомощного человеческого существа.

Через три недели после «похищения» Майкрофт позвонил ему и рассказал, что первая часть их проекта успешно завершена. В переводе на человеческий язык это значило, что где-то в самой современной лаборатории Англии руками самого лучшего специалиста яйцеклетка его сестры была оплодотворена семенем его погибшего мужа, и полученный эмбрион успешно имплантирован в матку суррогатной матери. Джон как врач знал, что эмбрион (вернее, бластоциста – небольшая группа клеток, несущая в себе искру будущей жизни) будет делиться, развиваться и расти в утробе женщины ещё минимум 36 недель.

Отнюдь не этот телефонный звонок перевернул его жизнь – всё изменилось в Иствел Менор за завтраком, когда Уотсон опустил плечи, поддался уговорам и дал своё согласие. Но точкой отсчёта Джону показался именно этот звонок. Плотная пелена мрака, окутавшая его с того момента, как он увидел падающего с крыши Бартса Шерлока, слегка рассеялась, и Джон почувствовал, как к нему понемногу возвращается жизнь.

Успех зачатия вовсе не был гарантирован, оплодотворение в пробирке удалось лишь после десятка неудачных попыток. И эта внезапная реальность ребёнка, ЕГО ребёнка, возвратила Джону смысл существования.

У него было шесть месяцев на то, чтобы снова стать собой и ввести свою жизнь в такое русло, которое бы позволило принять в неё младенца.

Этот вновь обретённый смысл жизни спас Джона от неминуемой гибели.

Майкрофт встречался с ним каждый четверг в три часа пополудни, чтобы удостовериться, что зять в порядке и, как подозревал Джон, лично оценить состояние его духа, не полагаясь на размытые изображения, получаемые с камер слежения. Он больше не пытался силой увезти Уотсона в поместье, так что Джон решил, что вполне оправдал ожидания родственников.

На этой встрече Майкрофт казался очень взволнованным. Джон полагал, что деверь не станет объясняться, потому и спрашивать не стал. Они выпили кофе, не проронив ни слова. Их беседы вообще никогда нельзя было назвать многословными, но Джон и не настаивал. Он не отказывался ни от чего, что имело отношение к Шерлоку, даже от его невыносимого чопорного старшего брата. Холмс-старший был лишь на три года старше Уотсона, но разница между ними чувствовалась на все пятнадцать. Джону не доставляло удовольствия общаться с людьми, которые снисходительно удостаивают его своим вниманием, а в манерах Майкрофта это проскальзывало. Но, несмотря на их абсолютную несхожесть, между ними установилось что-то вроде дружеского согласия.

Наконец, когда Уотсон отодвинул чашку с остатками кофе, Холмс приступил к тому, что не давало ему сидеть спокойно с начала встречи.

– Полагаю, вам следует вернуться на Бейкер-стрит 221Б, – произнёс он холодным тоном.

Джон немного поёрзал на своём месте:

– Майкрофт…

– Миссис Хадсон не может оставаться без жильцов вечно, вы же понимаете.

– Я не могу.. Я не… – Джон вздохнул и хмуро уставился на пустую чашку. Сейчас он бы не отказался от глотка чая.

– Эту квартиру вы рассматриваете как вашу с Шерлоком совместную, не правда ли? Так есть ли место лучше, чтобы растить ребёнка, чем то, которое он любил больше всего?

На дне чашки осталась кофейная гуща. Джон крутил чашку, перекатывая по её дну остывшую горькую массу, которая складывалась в непонятные изображения. Если бы это был чай, то по чаинкам Уотсон бы смог попытаться угадать свою судьбу. Бумеранг, звезда, пистолет. Вещие свойства кофейной гущи весьма сомнительны, и доктор мог только искренне надеяться во имя ещё не рождённого их с Шерлоком ребёнка, что пистолет он увидел совершенно случайно.

– Джон?

Уотсон поднял голову и встретился с Холмсом взглядом. Опять лоб деверя был изборождён морщинами, и казалось, никакие силы уже не смогут их разгладить. Джон представил шипение горячего утюга на этой коже. Может, тогда бы Майкрофт понял, что предлагает, и что означает пристальное внимание зятя к его лбу.

– Мне тяжело находиться в той квартире, – сказал Джон наконец, он едва смог произнести эти несколько слов.

– Я вас понимаю, – проговорил Майкрофт, слегка кивнув. – Но мне показалось, что, возможно, вам было бы ещё тяжелее, если бы ваше место заняли какие-то посторонние люди.

Джон никогда об этом не думал. Он представил чужаков, лежащих на их диване, разглядывающих их стены (без нарисованного краской смайлика и без пулевых отверстий), стряпающих на их кухне, занимающихся любовью в их спальне…

Джон мотнул головой. Нет, он не может туда вернуться, он не справится с болью потери. Он будет повсюду видеть тени прошлого. Разве удастся ему сохранить рассудок и растить ребёнка в том же пространстве, которое когда-то было заполнено Шерлоком?

Но, с другой стороны, найдётся ли для ребёнка Шерлока место лучше?

– И, конечно, надо подумать также о миссис Хадсон, – продолжил Холмс, притворившись, что не замечает внутренней борьбы, идущей в душе Уотсона. Этот мерзавец всегда всё замечает. Это ужасно бесит. За последние шесть месяцев неусыпного надзора Джон неоднократно задумывался, пугаясь собственных мыслей, как Шерлок сумел удержаться и не пристрелить брата при первом же удобном случае.

– Она никак не может прийти в себя и вернуться к нормальной жизни. Я уверен, она вас с радостью примет обратно в качестве жильца. Подумайте только, что с ней может случиться, если кто-то менее… желанный… займёт вашу квартиру.

Холмс манипулировал им, и Уотсон это прекрасно понимал. Он поёрзал на стуле. Кофейная гуща теперь была похожа на месяц, стрелу и лепесток розы.

Доктор знал, что деверь не одобряет его теперешнее жилище. Сразу после Падения, когда Джон не мог остановиться и прокручивал его снова и снова в памяти, он переехал к Гарри. Его сестра обрадовалась возможности пожить вместе, и Джон провёл самые ужасные месяцы своей жизни, ночуя на её диване.

Она попросила его съехать после того случая, когда Джон напился и упал в канаву, откуда его извлёк и увёз в поместье Майкрофт. Гарри не хотела рисковать и подвергать себя соблазну разделить с ним выпивку. Она наконец сумела отказаться от алкоголя и не была готова проверять себя на прочность, имея перед глазами начавшего выпивать младшего брата.

После того случая с канавой Джон прекратил топить горе в бутылке. Теперь его мысли были поглощены тем проектом, на который он дал своё согласие.

Он сообщил троим людям, на что они с Майкрофтом решились пойти: естественно, Гарри, поскольку она дала необходимый материал, раз уж Джон не мог это сделать, Грегу и Саре.

Лестрейд смотрел на него, вытаращив глаза, и хотя нашёл в себе силы принести поздравления, но в его взгляде отчётливо читалось, что он считает Уотсона ненормальным. Он согласился быть крёстным отцом, и Джона это весьма порадовало. Сара также не приняла этот план с распростёртыми объятиями, но согласилась нагружать его работой в течение девяти месяцев ожидания, пока доктор ещё может работать по специальности.

Трастовый фонд Шерлока перешёл в распоряжение Джона, и теперь он не испытывал постоянного беспокойства о средствах к существованию. Когда Холмс-старший передал ему соответствующие документы, Уотсон едва не лишился чувств, увидев обозначенные там суммы. Но работа была необходима, поскольку помогала Джону отвлечься от горя и сохранить рассудок.

Итак, доктор работал на полную ставку в хирургии и жил в маленькой безликой квартирке. Майкрофт считал это недопустимым: сама мысль, что кто-то из клана Холмсов может мириться с такими условиями, была для него оскорбительна.

Не секрет, что Майкрофт, противореча сам себе, считал бардак на Бейкер-стрит 221Б художественным беспорядком. Только поэтому Шерлоку удалось отстоять своё желание жить в этой квартире.

Джон любил их старую квартиру. Он подозревал, что у Холмса-старшего имеются свои основания для переселения зятя по старому адресу. Наверняка в квартире полно жучков, так хорошо спрятанных, что даже Шерлок не все смог отыскать. Джон не чувствовал себя готовым вернуться туда лишь по одной причине: он боялся, что его постоянно будет преследовать тень погибшего супруга.

Он ещё раз качнул чашку. Кофейная гуща сложилась в медведя, снежинку и сердце. Он посмотрел на деверя и кивнул.

– Я завтра поставлю в известность своего домохозяина, – тихо сказал он.

Холмс-старший удовлетворённо отодвинул свою чашку. Слишком много сливок и сахара в его кофе. Джон вполне мог позволить себе язвительное замечание, но в голове зазвучал голос Шерлока: «Поправился, ты опять поправился, Майкрофт. Что не так с твоей диетой, Майкрофт?» Однако в таком тоне разговаривать с воплощением британского правительства он бы никогда не смог – это всё равно что говорить колкости в лицо самой королеве. Богохульство. Государственная измена. Джон сидел в Букингемском дворце рядом со своим супругом, вместо одежды завёрнутым в простыню и стащившим королевскую пепельницу, но сам он был истинным верноподданным британцем и принесшим присягу военнослужащим, так что помыслить не мог о том, чтобы проявить неуважение к королеве. Он никогда не подшучивал над Майкрофтом, потому что ставил между этими двумя особами знак тождества.

– Превосходно. Миссис Хадсон будет вас ждать. Я полагаю, вам следует предупредить её о грядущих переменах в вашей жизни. Держу пари, она с удовольствием поможет вам в обустройстве.

Холмс улыбнулся, как кот, добравшийся до сливок, затем быстро встал, поправил костюм, переложил зонтик из одной руки в другую и исчез так же незаметно, как появился, оставив Уотсона гадать дальше на кофейной гуще.

Он увидел сердце, звезду и месяц.

Хотелось бы знать, что предвещают эти знаки, если они действительно способны предсказывать будущее. Джон с раздражением оттолкнул чашку, встал и покинул кафе. Инспектор Лестрейд пригласил его взглянуть на место преступления, как будто это могло помочь справиться с незаживающей раной в сердце, но всё равно ему больше нечем было заняться.

Он знал, что осталось немногим более пяти месяцев серой рутины, когда все дни похожи один на другой. Вдруг Джон понял, что, повторяя про себя «Вернись, вернись, вернись», он не менее сильно желает появления нового существа. Пять месяцев – не такой уж большой срок.

========== Глава 3/16. Правило пропорции ==========

– Ты думаешь, что нам следует вступить в брак.

Это не вопрос, а утверждение. Джону не обязательно озвучивать свои мысли, чтобы они стали известны Шерлоку, тот просто знает – и всё. Нельзя сказать, что он читает Джона, как открытую книгу, о нет – доктор часто удивляет его, и эта его непредсказуемость постоянно заставляет заново вглядываться в его обманчиво заурядную внешность, добавлять к его образу неожиданные черты.

Однако на этот раз Холмс попал в яблочко, и оба это прекрасно понимали.

Уотсон едва заметно кивнул, не пытаясь ничего отрицать, и осторожно посмотрел на друга поверх газеты «Сан», которую покупал по его настоянию, хотя считал откровенно «жёлтой». На лице Шерлока он узрел подчёркнутое безразличие – ту маску, которую детектив использовал, когда его обзывали мудаком и гадом и когда хотел сойти за социопата, не способного понять, что он причинил кому-то боль.

Джон был уверен, что беспощадная дедукция Шерлока пускалась в ход вполне осознанно, чтобы ускорить выуживание сведений из свидетелей, а вне расследований детектив применял её в отместку и не испытывал угрызений совести. В большинстве случаев Джон находил это оправданным. Невыносимо было видеть, как часто Холмсу грубили только потому, что считали его абсолютно бесчувственным.

Лицо Шерлока могло быть живым и выразительным, но когда он настороженно ждал ответа, оно казалось вырезанным из слоновой кости. Исчезали даже мельчайшие морщинки, когда детектив демонстрировал полную бесстрастность. Джон растерялся, увидев обращённую к себе Ту Маску.

Ясно было, что Шерлок с напряжением ждал, чтобы его друг объяснился сам. Доктор вздохнул, опустил газету и положил руки на стол, будто давая возможность детективу читать по ним.

– Просто я подумал, что после вчерашнего… это было бы разумно, – сказал он наконец. Холмс не шелохнулся. Уотсон попытался прорваться через очевидное непонимание. – Это было ужасно, Шерлок. Я понятия не имел, что с тобой, а мне не позволили подойти к тебе, даже не сказали, жив ли ты вообще.

Вчера… Вчера Джон прошёл через ад. После затяжной погони через весь Лондон они попали под обстрел в переулке, заканчивающемся тупиком; Уотсон с пистолетом в руке попытался прикрыть Холмса собой, но тот не позволил. Загнанный в угол подозреваемый прижался спиной к глухой стене, готовый убить или погибнуть сам.

Пуля оцарапала Шерлоку висок, он рухнул на землю, даже в падении сохраняя грацию, и замер, слепо уставившись на край металлического мусорного бака, о который ударился головой. Пуля, выпущенная Джоном, попала преступнику в бедро, и когда прибыла команда Лестрейда, он был ещё жив и успел дать показания. Но Джона совершенно не заботил серийный убийца, истекающий кровью в переулке Хакни*.

Уотсону пришлось ехать вместе с инспектором в полицейской машине следом за неотложкой, увозящей находящегося без сознания окровавленного Холмса (сотрясение мозга, вероятно, ушиб рёбер, вывих лодыжки, возможно, перелом предплечья – перестрелке предшествовали борьба, отчаянная драка и катание по земле двух сцепившихся тел). И когда они добрались до отделения скорой помощи, то не смогли отыскать, куда врачи поместили пострадавшего.

Даже Лестрейду не удалось добиться разрешения у медперсонала, чтобы Джону позволили с ним увидеться, а информация о состоянии пациентов была доступна лишь членам их семей. Джон был вынужден метаться по приёмному покою под встревоженным взглядом Грега, пока наконец-то не появился Майкрофт.

Не прошло и трёх минут, как их обоих – Холмса-старшего и Уотсона – проводили в отдельную палату, где на каталке лежал всё ещё находящийся без сознания детектив.

Джону показалось, что его сердце перестало биться.

Шерлок выглядел таким юным, таким невинным, таким совершенным, несмотря на расплывшееся по лицу багровое пятно. Джон быстро пересёк комнату и сжал его запястье, чтобы почувствовать ниточку жизни под этой идеальной фарфоровой кожей. Его опытная рука немедленно нащупала пульс, после чего он сделал глубокий вдох и почувствовал огромное облегчение, хотя больше всего ему хотелось схватить Шерлока, крепко обнять и никогда больше не отпускать.

Под холодным светом госпитальных светильников Уотсон испытал приступ необъяснимого страха, который прошёл лишь тогда, когда их окутал родной уют квартиры на Бейкер-стрит. Единственным напоминанием о прошлом вечере были швы на лбу Холмса (четыре из них, хотя и неплохо выполненные, доктор предпочёл бы наложить сам) и перевязанная грудная клетка. Джон сам бинтовал Шерлока с огромными предосторожностями, морщась, когда его пациент морщился, переставая дышать, когда дыхание друга прерывалось от боли, и вздрагивая каждый раз, когда тот начинал терпеливо уверять, что с ним всё в полном порядке.

– Джон, – ворчание детектива возвратило доктора к действительности. Улыбка тронула его губы.

– Это было ужасное свидание, Шерлок.

– Со мной всё в порядке, Джон.

Холмс накрыл правой рукой, большой и тёплой, левую руку Уотсона, сжавшуюся в кулак при неприятных воспоминаниях о собственной бесполезности и о страхе потерять самого важного человека. Джон заставил себя сделать несколько успокаивающих вдохов, с усилием расслабил ладонь, переплёл свои пальцы с длинными белыми пальцами Шерлока (мёд и фарфор) и снова встретился с ним взглядом.

Искреннее понимание, такое непривычное на этом лице, не оставило и следа от Той Маски. Шерлок казался действительно взволнованным.

Они никогда не обсуждали, кем приходятся друг другу – в этом не было никакой необходимости. Просто вместо Джона и Шерлока появился Джонлок – вот и всё. Внешне ничего не изменилось, никакого оглашения они не устраивали. Кто-то что-то подозревал, многие отпускали в их адрес шуточки, но никто не смел задать прямой вопрос, а сами они не хотели навешивать затёртые безликие ярлыки на своё уникальное единение только потому, что их губы часто встречались, когда они оказывались вдвоём за закрытыми дверями.

Джон никогда не говорил Шерлоку, что любит его так сильно, что не может без него дышать. Шерлок никогда не говорил Джону, что не может построить ни одного логического заключения, если не уверен в том, что его верный друг где-то рядом. Незачем такие вещи произносить вслух. Доктор не ждал признаний, что он любим так же сильно, как и любит, а детективу едва ли нужны чьи-то слова, чтобы разобраться в происходящем.

Никакие слова не могли бы изменить того, что есть между ними, что появилось с первой встречи и что будет всегда. И Джон решился. Он посмотрел Шерлоку в глаза и сказал: «Я буду с тобой до конца своих дней».

Шерлок не отвёл взгляд, хотя это было для него непросто (и доктор это знал), и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Джон понял (вернее, получил ещё одно подтверждение, потому что всегда понимал), что дорогой ему человек разделяет его стремление.

Они немного помолчали, не меняя позы, и хотя обычно они не держались за руки так долго, но сейчас никто из них не спешил разорвать замок, в который сплелись их пальцы в центре стола, покрытого пятнами кислоты (в основном соляной, а после одного запоминающегося случая – серной).

– Ты хорошо это придумал, – наконец сказал Шерлок, поудобнее устраиваясь в кресле. Джон внезапно испытал радость при мысли, что человек, из-за которого Холмсу только что пришлось поморщиться от боли, уже мёртв и что именно он, Уотсон, отправил его на тот свет. Поделом мерзавцу.

– Уверен?

Шерлок улыбнулся уголками глаз и ответил:

– Да.

– О, я думал… – доктор перевёл дух, сжав руку друга, – я думал, ты будешь против.

– Джон, – проговорил Холмс укоризненным тоном. Уотсон почувствовал, что краснеет. Нет ничего естественнее для него, чем быть с Шерлоком, но ему до сих пор кажется, что он получил на хранение бесценное сокровище, а как его беречь – не имеет ни малейшего понятия. – Я не могу быть против, если предложение исходит от тебя, – сказал детектив, и когда через несколько секунд до доктора дошёл смысл его слов, он недоверчиво фыркнул.

– Шерлок, ты каждые три минуты называешь меня идиотом.

– Если это и так, то я питаю особое пристрастие к твоему фирменному идиотизму.

Джон невольно усмехнулся и ещё раз сжал длинные белые пальцы друга. В устах Шерлока эти слова звучали почти как признание – у Джона даже голова закружилась. Некоторое время они, улыбаясь, переглядывались, пока детектив не пошевелился, снова скривившись от боли. Доктор непроизвольно стиснул руку в кулак, и Шерлок, заметив это (а он не мог не заметить), успокаивающе погладил его своими чуткими пальцами, но Джону было больнее, чем если бы его самого ранили, и он ещё раз искренне порадовался, что поднявший руку на Шерлока негодяй теперь покойник.

– Я завтра схожу и выясню всё насчёт формальностей? – спросил Шерлок таким тоном, будто они решали, чья очередь покупать молоко. Возможно, с точки зрения Холмса эти вещи действительно мало отличались по значению. Просто бюрократическая процедура, через которую надо побыстрее пройти. Или всё же и для него это было чем-то важным? Для Уотсона, воспитанного в духе традиционных ценностей, брак не был пустой формальностью; он чуть сдвинул брови и, услышав смех, нахмурился ещё больше.

– Джон.

Детектив каждый раз так выразительно произносил имя своего блоггера, что других слов не требовалось. На этот раз тон голоса был немного снисходительным, хотя и дружелюбным; произношение протяжным и чуть ворчливым; уголки губ подрагивали, будто не могли выбрать между осуждением, насмешкой и тёплой улыбкой; правая бровь недовольно поднялась, а левая иронически изогнулась. Джону было совершенно ясно, что Шерлок понял причину его беспокойства и считает её нелепой.